Страница:
– Надеюсь, у меня есть что похвалить и кроме глаз, – с деланной серьезностью заметила Сибель.
– Что ты такое говоришь, бессовестная! – воскликнула Джоанна. – Нам следует поспешить, иначе мы застанем ночь в дороге. Помни, о чем я тебе говорила. Если твой отец или Иэн заговорят с тобой об Уолтере, скажем им просто, что ты не возражаешь против него, но хочешь получше с ним познакомиться. Я вполне серьезна, Сибель. Ты должна четко знать, как поведет себя с тобой Уолтер, когда получит разрешение твоего отца. Более того, поскольку ни одно брачное соглашение не может быть подписано без благословения твоей бабушки, ты всегда сможешь отказаться, если решишь, что ошиблась в своих чувствах или в самом Уолтере.
Сибель ничего не ответила на последнее утверждение матушки, просто кивнула ей и побежала собрать те немногие вещи первой необходимости, которые выложили из дорожных коробов служанки. Однако от Джоанны не ускользнуло, что дочь взволновала мысль об отказе Уолтеру. Взгляд Сибель, несмотря на поспешную маскировку, выдал ее чувства.
Джоанна тихонько вздохнула, не зная, радоваться ей или печалиться. Очевидно, Уолтер де Клер интересовал ее дочь гораздо сильнее, чем можно было предположить вначале по ее спокойному поведению. Если Уолтер проявит благоразумие в обращении с ней, Сибель станет ему верной женой и настоящим другом. Джоанна шла в небольшую комнату у входа в домик, чтобы посмотреть, чем она может помочь своей матери, но разговор с Сибель надолго задержал ее. Элинор уже была на улице. До Джоанны долетел через небольшое оконце под потолком голос Джеффри, и она вдруг улыбнулась, ощутив легкость на сердце. Быть рабой любви любимого человека – не так уж и плохо.
Когда Уолтер доставил своих подопечных в замок Брекон, он обнаружил там послание Ричарда, в котором тот просил черкнуть ему в Абергавенни пару слов об их прибытии. Ричард писал, что Уолтер может приехать к нему сам, если возникнет такое желание, но сообщал при этом, что люди Генриха, Болдвин де Гюзне, в чьих руках находился замок Монмут, и Джон Монмутский, пребывавший в Гросмонте, снова проявляют признаки активности. Уолтер все взвесил и решил отправиться в Абергавенни. Их отношения с Мари зашли так далеко, что, оказавшись в довольно большом замке, где при известном усердии можно было найти укромное местечко, ему необходимо было предпринять определенный шаг.
Уолтер не отрицал ни своего сильного физического влечения к Мари, ни того, что она сама обнадеживала его, и в данный момент он не мог заставить себя отказаться от нее; однако если Ричард планировал использовать свою невестку для создания политического союза, он бы совладал с собой. Таким образом, самым безопасным решением было перепоручить дам заботам кастеляна, успокоить их, заверив, что он лично собирается препроводить Ричарда в Брекон как можно быстрее, и удалиться на безопасное расстояние.
Прибыв в Абергавенни сразу же после полуденной службы, Уолтер обнаружил, что Ричард еще утром уехал на юг, в Аск. Поскольку Аск находился всего лишь в десяти милях, Уолтер продолжил путь и, когда в небе стали сгущаться ранние сумерки позднего ноября, предстал перед графом Пемброкским. Уолтера приняли радушно, но с некоторой тенью сожаления, что его весьма позабавило. И хотя он умерил до некоторой степени это сожаление, убедив Ричарда в своей уверенности, что дамы будут вести себя в Билте, соблюдая все правила приличия, тот, похоже, был рад, что Уолтер прибыл в столь поздний для немедленного отправления в Брекон час.
Поскольку Ричард не мог оставить без внимания тему, касавшуюся его жены и невестки, осведомившись из приличия, по крайней мере, об их здоровье и благополучии, Уолтер не преминул ухватиться за возможность, чтобы получить интересующую его информацию. Вскоре стало ясно, что Ричард совершенно равнодушен к поступкам Мари и считает, что скорее приобретет врагов, чем союзников, отдав ее под венец.
– Ради всего святого, Уолтер! – воскликнул Ричард, восприняв все гораздо серьезнее, чем ожидал Уолтер. – Ты ведь не думаешь жениться на ней? Поверь мне, как бы великолепна она ни была, ее приданое не стоит того, чтобы пойти с ней под венец. Не советовал бы я тебе этого даже в том случае, если бы она была в десять раз богаче.
Уолтер думал, что Ричард слишком предосудителен в своих суждениях. Он допускал мысль, что таким резким нападкам на Мари граф во многом был обязан своим проблемам с супругой. Сам он считал, что Мари абсолютно безобидна, если не считать редких проявлений дурацкой гордости и чрезмерного пристрастия к сплетням, что, впрочем, было свойственно всем женщинам. «Ну, нет, не всем», – тотчас же подумал Уолтер. Сибель могла выкинуть время от времени какую-нибудь злую шуточку, но она никогда не сплетничала сама и не желала слышать грязные сплетни от других. Мысль о ней чуть не сорвалась у него с языка.
– Нет, я уже почти что дал клятву... – Уолтер осекся, вспомнив, что он не получал непосредственного одобрения лорда Джеффри и не имел права притязать на Сибель.
Более того, подобное заявление могло бы повлечь за собой серьезные последствия, если бы лорд Джеффри решил по каким-либо соображениям связать Сибель брачным соглашением с кем-то другим. Притязая на немедленную помолвку, можно было свести на нет весь брак. Уолтер вдруг ощутил острое желание заявить о своих притязаниях, заставив, таким образом, отца Сибель принять его. Он слегка покраснел от такой мысли и покачал головой.
– Это будет слишком сильно сказано, – поспешил продолжить он неуверенным голосом. – Я подумываю об одном союзе, но только я о нем и подумываю. Пока я не сделал предложения, и у меня нет... уверенности, что оно будет принято.
– Только скажи, и я постараюсь помочь, если смогу, – предложил Ричард.
Уолтер сделал неудачную попытку улыбнуться. Тот факт, что ему в голову могли приходить столь позорные соображения, наряду с болезненным ощущением, ранившим его в самое сердце при мысли, что Сибель отдадут кому-то еще, – все это лишний раз подтверждало, сколь сильно он нуждался в ней.
– Можете быть уверены, – сказал Уолтер, – что я прибегну к вашим любезным услугам в случае необходимости. Надеюсь... – Он не закончил фразу.
Ричард кивнул.
– Ты хочешь сказать, что я скорее нанесу вред, чем помогу тебе...
– Ради всего святого, нет же! – воскликнул Уолтер. – У меня и в мыслях ничего подобного не было. Я...
– Ладно, только не имей в виду Мари в качестве второй претендентки, – перебил его Ричард, улыбнувшись горячности друга, хотя и не был уверен в его искренности. – Поверь мне, как жена она тебе не годится. Если у меня только появится время, я подыщу ей какого-нибудь придворного лизоблюда. Не смотри на меня так. Они будут счастливы вместе. Я не испытываю к Мари ненависти, но она такова, какова есть.
Хотя Уолтер все еще чувствовал, что для Ричарда и Мари, и Жервез – одного поля ягоды, он не собирался спорить на этот счет. Вместо этого он поинтересовался у Ричарда, не хочет ли тот, чтобы он отвез дам в Билт, и снова позабавился, когда на лице Ричарда появилось выражение явного облегчения. Однако на смену радости пришла твердая, если не сказать несчастная, решительность.
– Нет, – сказал Ричард. – Жервез вправе надеяться, что сопровождать ее буду я. Послать ее к Ллевелину одну – значит, задеть ее чувство собственного достоинства. – Он вздохнул. – Жаль, что они оказались так расторопны... но мне следовало этого ожидать.
– Я могу вернуться и сказать, что вы задержитесь на день-другой, – предложил Уолтер.
– Господь с тобой! – воскликнул Ричард. – Этому никогда не будет конца. – Он изобразил кривую улыбку. – Просто Бассетт планировал напасть завтра на городок Монмут, а я намеревался присматривать за замком, пока оттуда не появится гарнизон... если он вообще появится... чтобы защитить город. Монмут входит в число мест, которые я намерен атаковать.
– Мы с таким же успехом можем ехать через Монмут, как по любой другой дороге, – заметил Уолтер.
– Через Монмут! – Ричард пришел в недоумение. – Но Монмут находится на востоке, а Брекон – на западе.
– Монмут еще и на севере, – с притворной важностью указал Уолтер. – Брекон тоже на севере. Более того, от Монмута до Абергавенни ведет прекрасная дорога вдоль реки Троти.
Ричард взорвался громким смехом.
– Тут ты прав, – согласился он. – К тому же Жервез никогда не узнает, что от этого места до Абергавенни существует гораздо лучший путь вдоль реки Аск. Отлично, мы отправляемся с армией на Монмут... но, предупреждаю тебя, я сдамся и скажу, что это ты сбил меня с пути, если нам припишут медлительность и моя жена узнает от кого-нибудь, что мы сделали такой крюк, В конце концов, я слишком долго жил во Франции, чтобы знать здешние дороги, а южный Уэльс – это твой дом, Уолтер.
6
7
– Что ты такое говоришь, бессовестная! – воскликнула Джоанна. – Нам следует поспешить, иначе мы застанем ночь в дороге. Помни, о чем я тебе говорила. Если твой отец или Иэн заговорят с тобой об Уолтере, скажем им просто, что ты не возражаешь против него, но хочешь получше с ним познакомиться. Я вполне серьезна, Сибель. Ты должна четко знать, как поведет себя с тобой Уолтер, когда получит разрешение твоего отца. Более того, поскольку ни одно брачное соглашение не может быть подписано без благословения твоей бабушки, ты всегда сможешь отказаться, если решишь, что ошиблась в своих чувствах или в самом Уолтере.
Сибель ничего не ответила на последнее утверждение матушки, просто кивнула ей и побежала собрать те немногие вещи первой необходимости, которые выложили из дорожных коробов служанки. Однако от Джоанны не ускользнуло, что дочь взволновала мысль об отказе Уолтеру. Взгляд Сибель, несмотря на поспешную маскировку, выдал ее чувства.
Джоанна тихонько вздохнула, не зная, радоваться ей или печалиться. Очевидно, Уолтер де Клер интересовал ее дочь гораздо сильнее, чем можно было предположить вначале по ее спокойному поведению. Если Уолтер проявит благоразумие в обращении с ней, Сибель станет ему верной женой и настоящим другом. Джоанна шла в небольшую комнату у входа в домик, чтобы посмотреть, чем она может помочь своей матери, но разговор с Сибель надолго задержал ее. Элинор уже была на улице. До Джоанны долетел через небольшое оконце под потолком голос Джеффри, и она вдруг улыбнулась, ощутив легкость на сердце. Быть рабой любви любимого человека – не так уж и плохо.
Когда Уолтер доставил своих подопечных в замок Брекон, он обнаружил там послание Ричарда, в котором тот просил черкнуть ему в Абергавенни пару слов об их прибытии. Ричард писал, что Уолтер может приехать к нему сам, если возникнет такое желание, но сообщал при этом, что люди Генриха, Болдвин де Гюзне, в чьих руках находился замок Монмут, и Джон Монмутский, пребывавший в Гросмонте, снова проявляют признаки активности. Уолтер все взвесил и решил отправиться в Абергавенни. Их отношения с Мари зашли так далеко, что, оказавшись в довольно большом замке, где при известном усердии можно было найти укромное местечко, ему необходимо было предпринять определенный шаг.
Уолтер не отрицал ни своего сильного физического влечения к Мари, ни того, что она сама обнадеживала его, и в данный момент он не мог заставить себя отказаться от нее; однако если Ричард планировал использовать свою невестку для создания политического союза, он бы совладал с собой. Таким образом, самым безопасным решением было перепоручить дам заботам кастеляна, успокоить их, заверив, что он лично собирается препроводить Ричарда в Брекон как можно быстрее, и удалиться на безопасное расстояние.
Прибыв в Абергавенни сразу же после полуденной службы, Уолтер обнаружил, что Ричард еще утром уехал на юг, в Аск. Поскольку Аск находился всего лишь в десяти милях, Уолтер продолжил путь и, когда в небе стали сгущаться ранние сумерки позднего ноября, предстал перед графом Пемброкским. Уолтера приняли радушно, но с некоторой тенью сожаления, что его весьма позабавило. И хотя он умерил до некоторой степени это сожаление, убедив Ричарда в своей уверенности, что дамы будут вести себя в Билте, соблюдая все правила приличия, тот, похоже, был рад, что Уолтер прибыл в столь поздний для немедленного отправления в Брекон час.
Поскольку Ричард не мог оставить без внимания тему, касавшуюся его жены и невестки, осведомившись из приличия, по крайней мере, об их здоровье и благополучии, Уолтер не преминул ухватиться за возможность, чтобы получить интересующую его информацию. Вскоре стало ясно, что Ричард совершенно равнодушен к поступкам Мари и считает, что скорее приобретет врагов, чем союзников, отдав ее под венец.
– Ради всего святого, Уолтер! – воскликнул Ричард, восприняв все гораздо серьезнее, чем ожидал Уолтер. – Ты ведь не думаешь жениться на ней? Поверь мне, как бы великолепна она ни была, ее приданое не стоит того, чтобы пойти с ней под венец. Не советовал бы я тебе этого даже в том случае, если бы она была в десять раз богаче.
Уолтер думал, что Ричард слишком предосудителен в своих суждениях. Он допускал мысль, что таким резким нападкам на Мари граф во многом был обязан своим проблемам с супругой. Сам он считал, что Мари абсолютно безобидна, если не считать редких проявлений дурацкой гордости и чрезмерного пристрастия к сплетням, что, впрочем, было свойственно всем женщинам. «Ну, нет, не всем», – тотчас же подумал Уолтер. Сибель могла выкинуть время от времени какую-нибудь злую шуточку, но она никогда не сплетничала сама и не желала слышать грязные сплетни от других. Мысль о ней чуть не сорвалась у него с языка.
– Нет, я уже почти что дал клятву... – Уолтер осекся, вспомнив, что он не получал непосредственного одобрения лорда Джеффри и не имел права притязать на Сибель.
Более того, подобное заявление могло бы повлечь за собой серьезные последствия, если бы лорд Джеффри решил по каким-либо соображениям связать Сибель брачным соглашением с кем-то другим. Притязая на немедленную помолвку, можно было свести на нет весь брак. Уолтер вдруг ощутил острое желание заявить о своих притязаниях, заставив, таким образом, отца Сибель принять его. Он слегка покраснел от такой мысли и покачал головой.
– Это будет слишком сильно сказано, – поспешил продолжить он неуверенным голосом. – Я подумываю об одном союзе, но только я о нем и подумываю. Пока я не сделал предложения, и у меня нет... уверенности, что оно будет принято.
– Только скажи, и я постараюсь помочь, если смогу, – предложил Ричард.
Уолтер сделал неудачную попытку улыбнуться. Тот факт, что ему в голову могли приходить столь позорные соображения, наряду с болезненным ощущением, ранившим его в самое сердце при мысли, что Сибель отдадут кому-то еще, – все это лишний раз подтверждало, сколь сильно он нуждался в ней.
– Можете быть уверены, – сказал Уолтер, – что я прибегну к вашим любезным услугам в случае необходимости. Надеюсь... – Он не закончил фразу.
Ричард кивнул.
– Ты хочешь сказать, что я скорее нанесу вред, чем помогу тебе...
– Ради всего святого, нет же! – воскликнул Уолтер. – У меня и в мыслях ничего подобного не было. Я...
– Ладно, только не имей в виду Мари в качестве второй претендентки, – перебил его Ричард, улыбнувшись горячности друга, хотя и не был уверен в его искренности. – Поверь мне, как жена она тебе не годится. Если у меня только появится время, я подыщу ей какого-нибудь придворного лизоблюда. Не смотри на меня так. Они будут счастливы вместе. Я не испытываю к Мари ненависти, но она такова, какова есть.
Хотя Уолтер все еще чувствовал, что для Ричарда и Мари, и Жервез – одного поля ягоды, он не собирался спорить на этот счет. Вместо этого он поинтересовался у Ричарда, не хочет ли тот, чтобы он отвез дам в Билт, и снова позабавился, когда на лице Ричарда появилось выражение явного облегчения. Однако на смену радости пришла твердая, если не сказать несчастная, решительность.
– Нет, – сказал Ричард. – Жервез вправе надеяться, что сопровождать ее буду я. Послать ее к Ллевелину одну – значит, задеть ее чувство собственного достоинства. – Он вздохнул. – Жаль, что они оказались так расторопны... но мне следовало этого ожидать.
– Я могу вернуться и сказать, что вы задержитесь на день-другой, – предложил Уолтер.
– Господь с тобой! – воскликнул Ричард. – Этому никогда не будет конца. – Он изобразил кривую улыбку. – Просто Бассетт планировал напасть завтра на городок Монмут, а я намеревался присматривать за замком, пока оттуда не появится гарнизон... если он вообще появится... чтобы защитить город. Монмут входит в число мест, которые я намерен атаковать.
– Мы с таким же успехом можем ехать через Монмут, как по любой другой дороге, – заметил Уолтер.
– Через Монмут! – Ричард пришел в недоумение. – Но Монмут находится на востоке, а Брекон – на западе.
– Монмут еще и на севере, – с притворной важностью указал Уолтер. – Брекон тоже на севере. Более того, от Монмута до Абергавенни ведет прекрасная дорога вдоль реки Троти.
Ричард взорвался громким смехом.
– Тут ты прав, – согласился он. – К тому же Жервез никогда не узнает, что от этого места до Абергавенни существует гораздо лучший путь вдоль реки Аск. Отлично, мы отправляемся с армией на Монмут... но, предупреждаю тебя, я сдамся и скажу, что это ты сбил меня с пути, если нам припишут медлительность и моя жена узнает от кого-нибудь, что мы сделали такой крюк, В конце концов, я слишком долго жил во Франции, чтобы знать здешние дороги, а южный Уэльс – это твой дом, Уолтер.
6
Очнувшись, Уолтер ощутил под собой настоящую пуховую перину. Сей факт немало озадачил его, и, прежде чем открыть глаза, он все тщательно взвесил. Он не спал в настоящей постели с тех пор, как присоединился к Ричарду, что было вполне обычно для не столь важного приверженца графа. Значит, он, по всей вероятности, в плену, решил Уолтер. Но прежде, чем он осознал всю маловероятность того, что пленника окружают такой роскошью, он застонал и открыл глаза.
– Граф спасся? – спросил Уолтер человека, склонившегося над ним, и, узнав лицо, воскликнул: – Дэй! Ты что тут делаешь?
– Присматриваю за вами, мой господин. Да, граф, безусловно, спасся. Спасся?! А разве ему угрожала опасность?!
Тут до Уолтера дошло, что Дэй не мог попасть с ним в плен. Оруженосец и знать не знал бы, если бы его взяли в плен, ибо он был отослан с отрядом Уолтера в городок Монмут. Уолтер не хотел лишать своих людей возможности поживиться доступной добычей.
Уолтер попытался присесть и снова застонал: от боли изнывали все его косточки, каждый мускул. Такой мучительной боли Уолтер не мог припомнить со времен своей службы в сквайрах, когда его крупное и в то же время ловкое тело придавало ему огромную самоуверенность и служило поводом для хвастовства, – впрочем, хозяин быстро вышиб из него эту дурь, используя Уолтера в качестве партнера по фехтованию.
Дэй подал Уолтеру руку, и тот, выпрямившись, присел; острая боль, беспокоившая его, притупилась и перешла в общее недомогание. Он рассеянно огляделся вокруг, все еще не понимая, где находится. Дэй начал выказывать признаки волнения.
– Вы ранены, господин? – спросил он.
Уолтер в изумлении посмотрел на оруженосца. За исключением головы, все его тело представляло сплошную рану. Затем он понял, что имел в виду Дэй.
– Нет, но у меня такое ощущение, будто меня здорово поколотили с головы до пят. – Он снова оглядел палату. – Где я?
– В замке Абергавенни, – ответил Дэй, встревожившись еще больше. – У вас голова цела? Вас не ударили в голову?
– С головой у меня все в порядке, – ответил Уолтер, – но я понятия не имею, как я здесь оказался и что делаю в этой палате.
– Вы приехали с лордом Пемброком. Он во всеуслышание объявил, что вы спасли его. Граф велел вам лежать здесь.
– Велел мне? – Уолтер попытался поднести к голове левую руку, сморщился от боли и отказался от этой попытки. Пощупал голову правой рукой, но ни вмятин, ни даже больных мест не обнаружил. Очевидно, последняя часть сражения выпала из его памяти отнюдь не из-за удара в голову.
Он перестал обращать на эту проблему внимание, и очередной приступ боли в левом плече заставил его вытянуть шею, чтобы взглянуть на руку. Взору его предстало причудливое сочетание синих, пурпурных и темно-бордовых цветов. Остальные части тела были покрыты такими же синяками, а кое-где – зашитыми разрывами, но лишь левое колено могло соперничать с плечом глубиной и разнообразием оттенков. Уолтер помнил, как получил эту травму. Он осторожно вытянул и согнул ногу; чтобы не взвыть от боли, ему пришлось плотно стиснуть зубы, но колено поддалось движению. А когда он вставал с постели, оно послужило ему опорой, хотя при этом и неимоверно болело.
Уолтер оделся с помощью Дэя и добрел до зала. Первым, кого он увидел, был Ричард, вид которого заставил Уолтера ахнуть от потрясения. Лицо графа являло собой чудовищное зрелище: нос и губы распухли до невероятных размеров и расплылись в еще более причудливых цветах, чем плечо и колено Уолтера. Уолтер бросился вперед и упал бы плашмя, когда подкосилось колено, если бы Дэй не удержал и не подхватил его.
– С вами все в порядке, милорд? – воскликнул Уолтер и тотчас же прикусил губу, когда Ричард сверкнул глазами. Уолтер понимал, что, засмеявшись, поступил бы жестоко, ибо Ричард тоже попытался бы рассмеяться, что еще больше бы повредило его разодранным губам. – Простите, – сказал Уолтер. – Глупый вопрос. Я сам чуть было не убил Дэя, когда он спросил, не ранен ли я. На мне живого места нет. Но вот что странно: после того, как подстрелили капитана, который вел вашу лошадь, я ничего не помню.
– Де Гюзне, – сказал Джилберт Бассетт, сидевший за столом рядом с Ричардом. – Это был сам Болдвин де Гюзне. Король Генрих оставил его во главе Монмута. Мы сглупили, не приняв это во внимание. Де Гюзне, прибывшему из Пуату, было бы все равно, если бы сожгли городок Монмут. Это не его земля. Да и Генрих не волновался бы из-за этого.
Ричард сжал руку Бассетта и потряс ее.
– Ну, – замешкался Бассетт, – мог ли его волновать городок, если у него была возможность взять вас в плен или убить, Пемброк? Вы знаете это. Мы сами себе поставили эту ловушку и угодили в нее. Клянусь, Бог все же проявил благосклонность к нашему делу. Несмотря на всю нашу глупость и легкомыслие, нам все же удалось разбить гарнизон Монмута. О, присаживайтесь, Уолтер, присаживайтесь.
Дэй пододвинул табуретку, и Уолтер с признательностью опустился на нее.
– Если мы нанесли им столь большой урон, – спросил Уолтер, – не удастся ли нам захватить замок прежде, чем на замену всем убитым и раненым подоспеют новые силы?
– Как раз об этом мы с Ричардом и говорили, – сказал Бассетт и тут же улыбнулся. – По крайней мере, я говорил, а Ричард писал свои ответы. Поначалу я был того же мнения, что и вы, Уолтер, но для взятия Монмута потребовалось бы гораздо больше людей, чем мы имеем. Значит, нам пришлось бы обратиться за помощью к лорду Ллевелину, но даже если бы он не отказал нам в ней, минула бы почти неделя, прежде чем мы смогли бы предпринять попытку штурма.
– Нет! – воскликнул Уолтер. – Это слишком большой срок. Мы должны начать штурм немедленно – сегодня же вечером. Из Гудрича люди могут добраться в течение каких-то нескольких часов.... – Он замолчал, все тщательно взвесил, пожал плечами и добавил: – Но скорее всего уже слишком поздно, если только де Гюзне не мертв или не находится в беспамятстве, а всем его капитанам не хватило ума послать весточку о том, что их постигло.
– Об этом же толковал Ричард – вернее сказать, писал, – заметил Бассетт, и Ричард одобрительно кивнул. – Мы не можем помешать им, – продолжал Бассетт. – Если мы начнем осаду, они смогут окружить нас. А мы тоже понесли потери в этой битве.
Уолтер воздержался от прямого ответа. Одевая его, Дэй сообщил, что двое из пятидесяти его людей погибли, а семеро ранены – двое серьезно, остальные легко. Поскольку Уолтер знал, что его люди так же искусны в бою, как и другие, ущерб остальной части войска примерно соответствовал потерям его собственного отряда. А это означало, что десять воинов Ричарда из каждой сотни уже вышли из строя – они были либо мертвы, либо слишком тяжело ранены, чтобы сражаться. Да еще по десять бойцов из ста оказались бы никудышными воинами из-за своих ранений. От него самого едва ли стоило ожидать какой-либо пользы при штурме, где пришлось бы взбираться на стены и действовать в пешем строю.
Уолтер нахмурился.
– Если вы все еще хотите взять Монмут, милорд, – медленно сказал он, – то вам необходимо спрятать в укрытии людей для наблюдения. Нас могут заманить в западню...
– Да, – перебил его Бассетт, – мы думали об этом, но сказать проще, чем сделать. Местность там открытая, и, кроме чахлых деревьев, поблизости нет ничего, где бы можно было укрыться, и они непременно разошлют дозоры, если надумают подтянуть в замок подкрепление.
– У принца Ллевелина есть люди, способные спрятаться за травинкой, – заметил Уолтер. – Вы можете смотреть прямо на них и никого не видеть перед собой. Я видел – или, лучше будет сказать, не замечал, – как люди Саймона де Випона исчезали прямо у меня на глазах.
– Клянусь Богом! – воскликнул Бассетт. – Я тоже был этому свидетелем. К тому же сэр Саймон, безусловно, предоставит нам своих людей. Поскольку он женится, то какое-то время у него не возникнет дела для воинов.
Ричард что-то небрежно нацарапал и пододвинул написанное Уолтеру. «Идея хорошая, но никакого штурма. Враг предупрежден и начеку», – прочитал Уолтер.
Бассетт, также склонившийся над запиской, пожал плечами.
– Да, я тоже так считаю, но нам следует что-то предпринять, и немедленно.
Уолтер выразительно согласился, а Ричард тоже закивал и потянулся за пергаментом. Уолтер пододвинул ему свиток, и Ричард, написав несколько слов, вернул бумагу назад. «Завтра в Брекон. Ты можешь ехать верхом и как можно быстрее добраться до Ллевелина?» – прочитал Уолтер.
– Да, я могу ехать, – ответил Уолтер, поскольку вопрос, по всей видимости, был адресован ему.
На самом деле Уолтер предпочел бы отдохнуть денек-другой и встретиться с Ричардом и его женщинами в Билте, но он понимал, что кто-то должен был говорить за Ричарда с Жервез и Мари. К тому же Уолтер слышал от Дэя о ранениях и потерях, постигших небольшой отряд Ричарда. Старший сквайр графа оказался не таким удачливым, как его хозяин, и по дороге из города, куда его послали за подкреплением к Бассетту, попал в плен. Двое младших сквайров были ранены. Они должны были выжить, по всей вероятности, но Ричард не мог рисковать их благополучием. Он намеревался оставить их в Абергавенни до полного выздоровления.
Следовательно, подумал Уолтер, сопровождать Ричарда в Брекон лучше всего ему самому. У него уже сложились кое-какие отношения с Жервез и Мари. Кроме того, Уолтер вспомнил, что Бассетт не едет на свадьбу. Выбора не было: ему придется отправляться с Ричардом в Брекон.
– Граф спасся? – спросил Уолтер человека, склонившегося над ним, и, узнав лицо, воскликнул: – Дэй! Ты что тут делаешь?
– Присматриваю за вами, мой господин. Да, граф, безусловно, спасся. Спасся?! А разве ему угрожала опасность?!
Тут до Уолтера дошло, что Дэй не мог попасть с ним в плен. Оруженосец и знать не знал бы, если бы его взяли в плен, ибо он был отослан с отрядом Уолтера в городок Монмут. Уолтер не хотел лишать своих людей возможности поживиться доступной добычей.
Уолтер попытался присесть и снова застонал: от боли изнывали все его косточки, каждый мускул. Такой мучительной боли Уолтер не мог припомнить со времен своей службы в сквайрах, когда его крупное и в то же время ловкое тело придавало ему огромную самоуверенность и служило поводом для хвастовства, – впрочем, хозяин быстро вышиб из него эту дурь, используя Уолтера в качестве партнера по фехтованию.
Дэй подал Уолтеру руку, и тот, выпрямившись, присел; острая боль, беспокоившая его, притупилась и перешла в общее недомогание. Он рассеянно огляделся вокруг, все еще не понимая, где находится. Дэй начал выказывать признаки волнения.
– Вы ранены, господин? – спросил он.
Уолтер в изумлении посмотрел на оруженосца. За исключением головы, все его тело представляло сплошную рану. Затем он понял, что имел в виду Дэй.
– Нет, но у меня такое ощущение, будто меня здорово поколотили с головы до пят. – Он снова оглядел палату. – Где я?
– В замке Абергавенни, – ответил Дэй, встревожившись еще больше. – У вас голова цела? Вас не ударили в голову?
– С головой у меня все в порядке, – ответил Уолтер, – но я понятия не имею, как я здесь оказался и что делаю в этой палате.
– Вы приехали с лордом Пемброком. Он во всеуслышание объявил, что вы спасли его. Граф велел вам лежать здесь.
– Велел мне? – Уолтер попытался поднести к голове левую руку, сморщился от боли и отказался от этой попытки. Пощупал голову правой рукой, но ни вмятин, ни даже больных мест не обнаружил. Очевидно, последняя часть сражения выпала из его памяти отнюдь не из-за удара в голову.
Он перестал обращать на эту проблему внимание, и очередной приступ боли в левом плече заставил его вытянуть шею, чтобы взглянуть на руку. Взору его предстало причудливое сочетание синих, пурпурных и темно-бордовых цветов. Остальные части тела были покрыты такими же синяками, а кое-где – зашитыми разрывами, но лишь левое колено могло соперничать с плечом глубиной и разнообразием оттенков. Уолтер помнил, как получил эту травму. Он осторожно вытянул и согнул ногу; чтобы не взвыть от боли, ему пришлось плотно стиснуть зубы, но колено поддалось движению. А когда он вставал с постели, оно послужило ему опорой, хотя при этом и неимоверно болело.
Уолтер оделся с помощью Дэя и добрел до зала. Первым, кого он увидел, был Ричард, вид которого заставил Уолтера ахнуть от потрясения. Лицо графа являло собой чудовищное зрелище: нос и губы распухли до невероятных размеров и расплылись в еще более причудливых цветах, чем плечо и колено Уолтера. Уолтер бросился вперед и упал бы плашмя, когда подкосилось колено, если бы Дэй не удержал и не подхватил его.
– С вами все в порядке, милорд? – воскликнул Уолтер и тотчас же прикусил губу, когда Ричард сверкнул глазами. Уолтер понимал, что, засмеявшись, поступил бы жестоко, ибо Ричард тоже попытался бы рассмеяться, что еще больше бы повредило его разодранным губам. – Простите, – сказал Уолтер. – Глупый вопрос. Я сам чуть было не убил Дэя, когда он спросил, не ранен ли я. На мне живого места нет. Но вот что странно: после того, как подстрелили капитана, который вел вашу лошадь, я ничего не помню.
– Де Гюзне, – сказал Джилберт Бассетт, сидевший за столом рядом с Ричардом. – Это был сам Болдвин де Гюзне. Король Генрих оставил его во главе Монмута. Мы сглупили, не приняв это во внимание. Де Гюзне, прибывшему из Пуату, было бы все равно, если бы сожгли городок Монмут. Это не его земля. Да и Генрих не волновался бы из-за этого.
Ричард сжал руку Бассетта и потряс ее.
– Ну, – замешкался Бассетт, – мог ли его волновать городок, если у него была возможность взять вас в плен или убить, Пемброк? Вы знаете это. Мы сами себе поставили эту ловушку и угодили в нее. Клянусь, Бог все же проявил благосклонность к нашему делу. Несмотря на всю нашу глупость и легкомыслие, нам все же удалось разбить гарнизон Монмута. О, присаживайтесь, Уолтер, присаживайтесь.
Дэй пододвинул табуретку, и Уолтер с признательностью опустился на нее.
– Если мы нанесли им столь большой урон, – спросил Уолтер, – не удастся ли нам захватить замок прежде, чем на замену всем убитым и раненым подоспеют новые силы?
– Как раз об этом мы с Ричардом и говорили, – сказал Бассетт и тут же улыбнулся. – По крайней мере, я говорил, а Ричард писал свои ответы. Поначалу я был того же мнения, что и вы, Уолтер, но для взятия Монмута потребовалось бы гораздо больше людей, чем мы имеем. Значит, нам пришлось бы обратиться за помощью к лорду Ллевелину, но даже если бы он не отказал нам в ней, минула бы почти неделя, прежде чем мы смогли бы предпринять попытку штурма.
– Нет! – воскликнул Уолтер. – Это слишком большой срок. Мы должны начать штурм немедленно – сегодня же вечером. Из Гудрича люди могут добраться в течение каких-то нескольких часов.... – Он замолчал, все тщательно взвесил, пожал плечами и добавил: – Но скорее всего уже слишком поздно, если только де Гюзне не мертв или не находится в беспамятстве, а всем его капитанам не хватило ума послать весточку о том, что их постигло.
– Об этом же толковал Ричард – вернее сказать, писал, – заметил Бассетт, и Ричард одобрительно кивнул. – Мы не можем помешать им, – продолжал Бассетт. – Если мы начнем осаду, они смогут окружить нас. А мы тоже понесли потери в этой битве.
Уолтер воздержался от прямого ответа. Одевая его, Дэй сообщил, что двое из пятидесяти его людей погибли, а семеро ранены – двое серьезно, остальные легко. Поскольку Уолтер знал, что его люди так же искусны в бою, как и другие, ущерб остальной части войска примерно соответствовал потерям его собственного отряда. А это означало, что десять воинов Ричарда из каждой сотни уже вышли из строя – они были либо мертвы, либо слишком тяжело ранены, чтобы сражаться. Да еще по десять бойцов из ста оказались бы никудышными воинами из-за своих ранений. От него самого едва ли стоило ожидать какой-либо пользы при штурме, где пришлось бы взбираться на стены и действовать в пешем строю.
Уолтер нахмурился.
– Если вы все еще хотите взять Монмут, милорд, – медленно сказал он, – то вам необходимо спрятать в укрытии людей для наблюдения. Нас могут заманить в западню...
– Да, – перебил его Бассетт, – мы думали об этом, но сказать проще, чем сделать. Местность там открытая, и, кроме чахлых деревьев, поблизости нет ничего, где бы можно было укрыться, и они непременно разошлют дозоры, если надумают подтянуть в замок подкрепление.
– У принца Ллевелина есть люди, способные спрятаться за травинкой, – заметил Уолтер. – Вы можете смотреть прямо на них и никого не видеть перед собой. Я видел – или, лучше будет сказать, не замечал, – как люди Саймона де Випона исчезали прямо у меня на глазах.
– Клянусь Богом! – воскликнул Бассетт. – Я тоже был этому свидетелем. К тому же сэр Саймон, безусловно, предоставит нам своих людей. Поскольку он женится, то какое-то время у него не возникнет дела для воинов.
Ричард что-то небрежно нацарапал и пододвинул написанное Уолтеру. «Идея хорошая, но никакого штурма. Враг предупрежден и начеку», – прочитал Уолтер.
Бассетт, также склонившийся над запиской, пожал плечами.
– Да, я тоже так считаю, но нам следует что-то предпринять, и немедленно.
Уолтер выразительно согласился, а Ричард тоже закивал и потянулся за пергаментом. Уолтер пододвинул ему свиток, и Ричард, написав несколько слов, вернул бумагу назад. «Завтра в Брекон. Ты можешь ехать верхом и как можно быстрее добраться до Ллевелина?» – прочитал Уолтер.
– Да, я могу ехать, – ответил Уолтер, поскольку вопрос, по всей видимости, был адресован ему.
На самом деле Уолтер предпочел бы отдохнуть денек-другой и встретиться с Ричардом и его женщинами в Билте, но он понимал, что кто-то должен был говорить за Ричарда с Жервез и Мари. К тому же Уолтер слышал от Дэя о ранениях и потерях, постигших небольшой отряд Ричарда. Старший сквайр графа оказался не таким удачливым, как его хозяин, и по дороге из города, куда его послали за подкреплением к Бассетту, попал в плен. Двое младших сквайров были ранены. Они должны были выжить, по всей вероятности, но Ричард не мог рисковать их благополучием. Он намеревался оставить их в Абергавенни до полного выздоровления.
Следовательно, подумал Уолтер, сопровождать Ричарда в Брекон лучше всего ему самому. У него уже сложились кое-какие отношения с Жервез и Мари. Кроме того, Уолтер вспомнил, что Бассетт не едет на свадьбу. Выбора не было: ему придется отправляться с Ричардом в Брекон.
7
По сути дела, поездка выдалась не такой плохой, как предполагал Уолтер. Ричард страдал от ран почти так же, как и он, и скорость их передвижения редко превышала скорость пешего шага, что позволяло Уолтеру удерживать левую ногу в свободном висячем положении, чему способствовала свернутая рубаха, прилаженная под ногой так, чтобы колено не соприкасалось с седлом. И все же путь проходил в скуке, поскольку Ричард не мог говорить, не ощущая при этом боли, а, впрочем, разговор в любом случае не имел смысла, ибо, когда Ричард пытался говорить, понять его почти было невозможно. Таким образом, Уолтер был предоставлен своим мыслям, большинство из которых выбивало его из колеи.
Он сомневался в своих намерениях насчет Мари. Из того, что говорил о ней Ричард, становилось ясно – поведение невестки никакого отношения не имело к его политическим планам. Следовательно, любовная связь не исключалась, а Уолтер изголодался по женщине своего круга. Но даже если Мари не намеревалась выйти замуж, она могла обидеться, если бы он спал с ней и вел при этом переговоры насчет своего брака с Сибель.
Уолтер выругался. В своих намерениях насчет Сибель он абсолютно не сомневался. Он беспокойно заерзал в седле; свернутая рубаха соскользнула вниз, Уолтер прижал ее ногой, повернул колено и снова выругался – но не из-за боли в суставе. Нелепо, что имя девушки оказывало на него такое действие. Да, он не сомневался в своих намерениях относительно Сибель, но все это зависело не от него. Как бы он хотел сейчас ехать вот так же на свою собственную свадьбу. Тогда бы он мчался во весь опор, невзирая ни на какое колено.
Единственное, в чем сомневался Уолтер, так это в том, следует ли ему снова затевать переговоры с лордом Джеффри. Уолтер не хотел докучать лорду Джеффри, который мог решить, что он скорее стремится получить помощь в возвращении своего наследства, нежели жениться на Сибель. Но если он не станет докучать ему, не подумает ли отец Сибель, что та больше не интересует его? А как отнесется к этому сама Сибель? Уолтер вздрогнул от такой нелепой мысли. Какая разница, как она к этому отнесется? Она подчинится воле отца, да и он будет ей хорошим и нежным мужем, так что она очень скоро полюбит его. Но, несмотря на эти мысли, Уолтер знал, что в чем-то его классическая формула супружеского счастья была ошибочна, когда дело касалось Сибель.
В воображении Уолтера возникли непрошеные образы: Сибель, отчитывающая его за безразличное отношение к обязанностям командира; Сибель, блистающая точнейшими предположениями относительно действий короля в исключительно мужском разговоре; Сибель, решительно возражающая отцу и деду, смело предлагающая свои собственные теории, которые заставляют мужчин серьезно призадуматься над ними. Нет, хотя Уолтер и не сомневался в своих намерениях насчет Сибель, он чувствовал, что эта задача будет посложнее простого получения отцовского благословения на брак.
Что весьма странно, это чувство скорее распалило страсть Уолтера, нежели ослабило ее. Он тут же поспешно отогнал от себя мысли о браке с Сибель, поскольку отлично сознавал все неудобства езды на лошади в состоянии возбуждения, да еще и в доспехах. Мысли о доспехах вернули его к сознанию о боли в левом плече. Уолтер опасался, что это был не просто ушиб. Когда он поднимал руку, надевая кольчугу, боль становилась нестерпимой; это воспоминание навело на неприятную мысль, которая не давала ему покоя вплоть до прибытия в Брекон – кольчугу придется снова снимать. Несмотря на свои отношения с Ричардом, Жервез не могла не спросить о том, что произошло с ее мужем. Уолтеру придется как-то объясниться. Миля сменяла милю, а Уолтер тем временем придумывал историю, которая, по его мнению, наиболее соответствовала краткому описанию событий. Но так уж вышло, что они, благодаря медленному продвижению, прибыли слишком поздно, чтобы затевать беседу с Жервез и Мари. Наутро Уолтер обнаружил, к своему немалому удивлению, что в его тщательно подготовленной истории нужды не оказалось. Ни супруга Ричарда, ни его невестка не выказали ни любопытства, ни волнения по поводу побитого состояния мужчин. В сущности, Мари вела себя с Уолтером так, будто их отношения не могли заходить дальше обмена вежливыми приветствиями. Однако Уолтер не обиделся; он был признателен Мари за ее осторожность и сделал по этому поводу комплимент, едва они оказались вне пределов слышимости остальных.
– Как только настанет час, вы убедитесь, что я идеал благопристойности, – ответила она, бросив на него призывный взгляд из-под ресниц.
– И эталон неблагопристойности в любое другое время? – не без намека подтрунил Уолтер.
– Если меня спровоцируют, – ответила она и быстро провела пальцем по щеке и шее Уолтера.
– Мне не терпится узнать, что же вас спровоцирует, – проговорил Уолтер севшим от возбуждения голосом.
Мари ответила ему мимолетным взглядом, поскольку к ним подошла Жервез и сказала, что, по ее мнению, Ричарду нужна помощь Уолтера. Это было действительно так, и Уолтер весь остаток дня отдавал за Ричарда распоряжения, в общем, был его голосом. Тем не менее, его посещали моментами странные мысли по поводу поведения Мари. Он не мог понять, как ей удавалось проявлять такую открытую приветливость и в то же время не воспользоваться первой же возможностью, которая выдала бы ее чувства, спроси она, почему он хромает и почти не шевелит левой рукой.
Уолтер не хотел, чтобы Мари влюбилась в него; это было и опасно, и нежелательно. Однако, учитывая проявления ее плотского влечения, дружеская заинтересованность в его физическом благополучии оказалась бы вполне естественной. Влюбись он в нее сам, его бы хватил удар, но, поскольку все чувства Уолтера по отношению к Мари исходили из области его поясницы, он не придавал этому значения, лишь слегка призадумывался. На следующий день, который прошел в пути от Брекона до Билта, обе женщины внушили Уолтеру такое отвращение, что его страсть к Мари значительно умерилась.
В отличие от путешествия из Пемброка, Мари не показывалась из дорожного экипажа, чтобы составить ему компанию, – за это Уолтер был ей поначалу признателен. Дорога занимала всего лишь около двадцати миль, но на нее ушел весь день. Частично путь лежал через очень холмистую местность, и, чтобы поднять тяжелые повозки по крутому склону, приходилось распрягать телеги с поклажей и тянуть их упряжью от дорожного экипажа. После этого, естественно, лошадям нужно было дать немного отдохнуть и свести вниз, чтобы затянуть повозку с поклажей. Несколько повторений подобных упражнений, к которым приходилось прибегать и при переправе через ручьи с пологими и грязными берегами, отнюдь не доставляли удовольствия. К полудню терпению Ричарда пришел конец, и, когда повозки и люди оказались в особенно затруднительном положении при переходе глубокого опасного брода, он забылся и принялся отдавать распоряжения. От этого губы его снова разорвало, и Уолтер испытал значительные трудности, останавливая кровотечение.
В тот момент Уолтер с удовольствием убил бы и Жервез, и Мари, хотя последнюю он винил меньше, поскольку она приходилась Ричарду только невесткой. Повозка с поклажей увязла посреди брода; стоя по пояс в воде, пытаясь удержать волов от паники, чтобы те не перевернули повозку, люди не могли найти выход из положения сами. Невзирая на свои чувства к мужу, именно Жервез должна была позаботиться о нем, пока Уолтер пытался помочь людям спасти груз.
Он сомневался в своих намерениях насчет Мари. Из того, что говорил о ней Ричард, становилось ясно – поведение невестки никакого отношения не имело к его политическим планам. Следовательно, любовная связь не исключалась, а Уолтер изголодался по женщине своего круга. Но даже если Мари не намеревалась выйти замуж, она могла обидеться, если бы он спал с ней и вел при этом переговоры насчет своего брака с Сибель.
Уолтер выругался. В своих намерениях насчет Сибель он абсолютно не сомневался. Он беспокойно заерзал в седле; свернутая рубаха соскользнула вниз, Уолтер прижал ее ногой, повернул колено и снова выругался – но не из-за боли в суставе. Нелепо, что имя девушки оказывало на него такое действие. Да, он не сомневался в своих намерениях относительно Сибель, но все это зависело не от него. Как бы он хотел сейчас ехать вот так же на свою собственную свадьбу. Тогда бы он мчался во весь опор, невзирая ни на какое колено.
Единственное, в чем сомневался Уолтер, так это в том, следует ли ему снова затевать переговоры с лордом Джеффри. Уолтер не хотел докучать лорду Джеффри, который мог решить, что он скорее стремится получить помощь в возвращении своего наследства, нежели жениться на Сибель. Но если он не станет докучать ему, не подумает ли отец Сибель, что та больше не интересует его? А как отнесется к этому сама Сибель? Уолтер вздрогнул от такой нелепой мысли. Какая разница, как она к этому отнесется? Она подчинится воле отца, да и он будет ей хорошим и нежным мужем, так что она очень скоро полюбит его. Но, несмотря на эти мысли, Уолтер знал, что в чем-то его классическая формула супружеского счастья была ошибочна, когда дело касалось Сибель.
В воображении Уолтера возникли непрошеные образы: Сибель, отчитывающая его за безразличное отношение к обязанностям командира; Сибель, блистающая точнейшими предположениями относительно действий короля в исключительно мужском разговоре; Сибель, решительно возражающая отцу и деду, смело предлагающая свои собственные теории, которые заставляют мужчин серьезно призадуматься над ними. Нет, хотя Уолтер и не сомневался в своих намерениях насчет Сибель, он чувствовал, что эта задача будет посложнее простого получения отцовского благословения на брак.
Что весьма странно, это чувство скорее распалило страсть Уолтера, нежели ослабило ее. Он тут же поспешно отогнал от себя мысли о браке с Сибель, поскольку отлично сознавал все неудобства езды на лошади в состоянии возбуждения, да еще и в доспехах. Мысли о доспехах вернули его к сознанию о боли в левом плече. Уолтер опасался, что это был не просто ушиб. Когда он поднимал руку, надевая кольчугу, боль становилась нестерпимой; это воспоминание навело на неприятную мысль, которая не давала ему покоя вплоть до прибытия в Брекон – кольчугу придется снова снимать. Несмотря на свои отношения с Ричардом, Жервез не могла не спросить о том, что произошло с ее мужем. Уолтеру придется как-то объясниться. Миля сменяла милю, а Уолтер тем временем придумывал историю, которая, по его мнению, наиболее соответствовала краткому описанию событий. Но так уж вышло, что они, благодаря медленному продвижению, прибыли слишком поздно, чтобы затевать беседу с Жервез и Мари. Наутро Уолтер обнаружил, к своему немалому удивлению, что в его тщательно подготовленной истории нужды не оказалось. Ни супруга Ричарда, ни его невестка не выказали ни любопытства, ни волнения по поводу побитого состояния мужчин. В сущности, Мари вела себя с Уолтером так, будто их отношения не могли заходить дальше обмена вежливыми приветствиями. Однако Уолтер не обиделся; он был признателен Мари за ее осторожность и сделал по этому поводу комплимент, едва они оказались вне пределов слышимости остальных.
– Как только настанет час, вы убедитесь, что я идеал благопристойности, – ответила она, бросив на него призывный взгляд из-под ресниц.
– И эталон неблагопристойности в любое другое время? – не без намека подтрунил Уолтер.
– Если меня спровоцируют, – ответила она и быстро провела пальцем по щеке и шее Уолтера.
– Мне не терпится узнать, что же вас спровоцирует, – проговорил Уолтер севшим от возбуждения голосом.
Мари ответила ему мимолетным взглядом, поскольку к ним подошла Жервез и сказала, что, по ее мнению, Ричарду нужна помощь Уолтера. Это было действительно так, и Уолтер весь остаток дня отдавал за Ричарда распоряжения, в общем, был его голосом. Тем не менее, его посещали моментами странные мысли по поводу поведения Мари. Он не мог понять, как ей удавалось проявлять такую открытую приветливость и в то же время не воспользоваться первой же возможностью, которая выдала бы ее чувства, спроси она, почему он хромает и почти не шевелит левой рукой.
Уолтер не хотел, чтобы Мари влюбилась в него; это было и опасно, и нежелательно. Однако, учитывая проявления ее плотского влечения, дружеская заинтересованность в его физическом благополучии оказалась бы вполне естественной. Влюбись он в нее сам, его бы хватил удар, но, поскольку все чувства Уолтера по отношению к Мари исходили из области его поясницы, он не придавал этому значения, лишь слегка призадумывался. На следующий день, который прошел в пути от Брекона до Билта, обе женщины внушили Уолтеру такое отвращение, что его страсть к Мари значительно умерилась.
В отличие от путешествия из Пемброка, Мари не показывалась из дорожного экипажа, чтобы составить ему компанию, – за это Уолтер был ей поначалу признателен. Дорога занимала всего лишь около двадцати миль, но на нее ушел весь день. Частично путь лежал через очень холмистую местность, и, чтобы поднять тяжелые повозки по крутому склону, приходилось распрягать телеги с поклажей и тянуть их упряжью от дорожного экипажа. После этого, естественно, лошадям нужно было дать немного отдохнуть и свести вниз, чтобы затянуть повозку с поклажей. Несколько повторений подобных упражнений, к которым приходилось прибегать и при переправе через ручьи с пологими и грязными берегами, отнюдь не доставляли удовольствия. К полудню терпению Ричарда пришел конец, и, когда повозки и люди оказались в особенно затруднительном положении при переходе глубокого опасного брода, он забылся и принялся отдавать распоряжения. От этого губы его снова разорвало, и Уолтер испытал значительные трудности, останавливая кровотечение.
В тот момент Уолтер с удовольствием убил бы и Жервез, и Мари, хотя последнюю он винил меньше, поскольку она приходилась Ричарду только невесткой. Повозка с поклажей увязла посреди брода; стоя по пояс в воде, пытаясь удержать волов от паники, чтобы те не перевернули повозку, люди не могли найти выход из положения сами. Невзирая на свои чувства к мужу, именно Жервез должна была позаботиться о нем, пока Уолтер пытался помочь людям спасти груз.