Джентл Мэри. Том I: Пропавшая рукопись

   Толстуха уселась на мостовой, не замечая, что ноги у нее раскинуты в стороны. Она заморгала от яркого света, увидев ноги окружающих ее мужчин; и открыла рот, оттуда просочилась струйка вина, которое Флора вливала ей в рот, раздвинув губы.
   — Если у нее хватает сил спускать с тебя стружку, значит, выживет, — угрюмо сказала Аш. — Пошли, Флориан. Нам надо уносить ноги.
   Она подсунула руку под мышку хирургу, стараясь поднять ее. Флора отбросила ее руку:
   — Тетя, давай я помогу тебе встать…
   — Руки прочь от меня!
   — Я сказала, уходим, — настойчиво повторила Аш.
   Жанна Шалон сдавленно вскрикнула и схватила с мостовой испорченный головной убор, напялила его на седые волосы.
   — Подлая!..
   Вооруженные мужчины засмеялись. Она не обратила на них внимания, зверем глядя на Флориана:
   — Ты, подлая мерзавка! Я всегда это знала! Даже в тринадцать лет ты совратила ту девчонку…
   Дальнейших ее слов было не слышно, их заглушили хриплые комментарии. Томас Рочестер наклонился вперед и хлопнул хирурга по спине:
   — В тринадцать? Миленький такой педик!
   Губы Флориана неохотно скривились в улыбке. Блестя глазами, она беспечно сказала:
   — Да, была такая. Лизетта. Ее отец был нашим псарем. Черные такие кудри… хорошенькая девочка.
   Кто-то из женщин-лучников в задних рядах эскорта хихикнул:
   — Наш хирург, значит, дамский угодник!
   — Хватит! — крикнула Жанна Шалон.
   Аш нагнулась и с силой подняла Флориана на ноги.
   — Хватит спорить, просто пошли.
   Но до того, как хирург сдвинулась с места, толстуха, сидевшая все еще на мостовой, закричала снова, да так громко и настойчиво, что все вокруг нее смолкли:
   — Хватит этих подлых притворств. Господь никогда не простит тебя, шлюшка, тварь мелкая, мерзавка! — Задыхаясь, Жанна Шалон втянула полную грудь воздуха, глядя вверх мокрыми глазами. — Почему вы ее терпите? Вы не понимаете, что она вас пачкает, порочит уже тем, что находится среди вас? Почему ей отказано от дома? Вы что, слепы? Посмотрите на нее!
   Все лица — Эвена, Томаса, алебардщиков — повернулись к Аш, потом, как по команде, к Флориану. А от Флориана опять к Аш.
 
   — Ладно, хватит, — быстро проговорила Аш, надеясь воспользоваться их смущением. — Уходим.
   Томас смотрел на Флору:
   — Эй, парень, о чем это она?
   Аш набрала полную грудь воздуха:
   — Построиться…
   Жанна Шалон вздрогнула, шатаясь, поднялась на ноги без посторонней помощи, барахтаясь в своих многочисленных юбках. Она с трудом дышала. Протянула вперед руку и схватила Эвена Хью за плащ, надетый поверх лат:
   — Вы ведь слепы! — Обернулась лицом к Флоре: — Посмотрите на нее! Не видите, что это такое? Она мерзавка, шлюха, носит мужские одежды, она, женщина…
   Аш, едва дыша, не осознавая, что говорит, пробормотала:
   — Ох, говно… говно…
   — Бог мне свидетель! — кричала мадемуазель Шалон. — Она — моя племянница и мой позор!..
   Флориан дель Гиз принужденно улыбнулся. Рассеянно она проговорила:
   — Помню, тетя, что после Лизетты ты грозилась запереть меня в детской. Я всегда считала, что тебе не хватает логики. Спасибо, тетя. Где бы я была без тебя?
   Вразнобой зазвучали комментарии отряда. Аш крепко выругалась самыми непристойными словами.
   — Ладно, стройтесь, мы уходим. Вперед.
   Мужчины окружили Флориана и Жанну Шалон, а те стояли лицом к лицу, как будто остального мира не существовало. По их лицам мелькали тени проносившихся над ними в небе голубей из ближайшего загона. Тишину нарушал только грохот мельниц.
   — Ну, где бы я была? — повторила Флора. В ее руке все еще была фляжка с вином, принесенная Саймоном, и она ее поднесла к лицу и выпила большими глотками, утираясь рукавом. — Ты меня выгнала. Очень тяжело притворяться мужчиной, учиться вместе с мужчинами. Я в первую же неделю вернулась бы домой из Салерно, если бы у меня был дом. Но у меня его не было, и вот я стала хирургом. Ты сделала меня тем, чем я стала, тетечка.
   — Дьявол сделал тебя. — В тишине упали холодно сказанные слова Жанны Шалон: — Ты ложилась с этой девочкой, Лизеттой, как мужик.
   Аш увидела совершенно одинаковое выражение на лицах солдат — суеверное отвращение.
   — Я могла устроить тебе сожжение, — продолжала старуха. — Я носила тебя на руках, когда ты была ребенком. Я молилась, чтобы никогда тебя больше не видеть. Зачем ты вернулась? Почему не могла оставаться подальше от дома?
   Голос Флоры стал тонким, он уже не был низким и хриплым:
   — Кое-что… кое-что мне всегда хотелось у тебя спросить, тетя. Ты заплатила римскому аббату, чтобы он меня выпустил, а он хотел сжечь меня, потому что у меня была любовница еврейка. А ее ты тоже могла купить, тетечка? Могла ты заплатить ему за спасение жизни Эстер?
   Все лица повернулись к Жанне Шалон.
   — Могла, но не стала! Она была еврейка! — Толстуха изнемогала от жары, волоча ноги в своем платье и сорочке, не замечая, что ногами попирает свой же кошелек. Она отвела взгляд с лица Флориана дель Гиза и в первый раз осознала, что ее слушает кто-то еще.
   — Она была еврейка! — повторила Жанна Шалон протестующим высоким голосом.
   — Я побывала в Париже, в Константинополе, в Бухаре, в Иберии и в Александрии, — в голосе Флоры звучало безнадежное, подчеркнутое презрение, и Аш вдруг поняла, глядя в лицо хирурга, что та давно питала надежды на эту встречу, но совсем не на такую. — И никого из встреченных мной людей я не презирала так, как тебя, тетя.
   — А эта, — закричала бургундка, — она тоже одета, как мужчина!
   — Так положено командиру, — прорычал Томас Рочестер, — и пусть-ка кто-нибудь попробует сжечь ее — хрен им в зубы.
   Аш почувствовала, что наступил момент равновесия, которым следует воспользоваться. Отряд не знает, что думать: Флориан — женщина, но эта сука Шалон — ведь не наш человек…
   Она заметила, что Рикардо подает сигналы: в узкую улицу входила толпа дижонцев, рабочих с мельницы, идущих домой после конца рабочего дня.
   Женщина все кричала:
   — Филипп не должен был тебя рожать! За этот грех мой брат страдает в чистилище!
   Флора дель Гиз развернулась на ногах, подняла кулак и врезала по лицу Жанны Шалон.
   Рочестер, Эвен Хью, Катерина и молодой Саймон так и закатились от смеха.
   Мадемуазель Шалон свалилась, крича по-французски:
   — Помогите!
   — Ладно, — осторожно проговорила Аш, не спуская глаз с приближающихся жителей Дижона, — пора двигаться: давайте утащим нашего хирурга отсюда.
   Сомнений не было ни у кого: все солдаты окружили Флору, не выпуская из рук эфесов мечей или древков алебард, и быстро зашагали в конец улицы и к городским воротам, а жители города разбегались в стороны, уступая им дорогу.
   — Если кто-то вас спросит, — Аш наклонилась к Жанне Шалон, — скажете, что мой хирург арестован моей военной полицией, я сама обучу его дисциплине.
   Не слушая, старуха рыдала в забытьи, закрывая рот окровавленными руками.
   Бегом спеша за своими солдатами, Аш подняла голову к вечернему солнцу, стоящему над крышами Дижона, и успела подумать: «Зачем мы вообще прибыли в Бургундию?»
   И что герцог скажет мне теперь?

4

 
   — Почему это, мать вашу за ноги, — Аш едва переводила дыхание, — когда кто-то по дурости попадает в переплет, я всегда оказываюсь прямо рядом? ^{note 99}
   Томас Рочестер пожал плечами:
   — Такая твоя везуха, капитан, я думаю…
   Под приглушенный смех остальных Аш большими шагами пересекла общинный выгон рядом с молчащей Флорой дель Гиз. Над ними в пустом небе медленно догорали краски дня. Позади них золотом отсвечивали остроконечные крыши Дижона, на молочно-синем небе уже мерцали белые точки созвездий Ориона и Кассиопеи.
   На краю лагеря, на куче лагерных отбросов ссорились вороны и грачи. Аш и Флориан подошли к последним фургонам, и пожиратели падали угрожающе ощетинились черными остроконечными крыльями.
   — Вот что, главный хирург, — спокойно приказала Аш, — ни под каким видом не покидай лагерь.
   Лучи заходящего солнца окрасили синий камзол Флоры и рейтузы теплым светом, а ее волосы приобрели цвет красного золота. Обхватив себя руками, Флора шагала, подняв кверху чумазое лицо. В ее глазах отражалось пустое небо.
   — Не мучайся, — Аш хлопнула хирурга по плечу. — Если явится городская стража, с ними буду разговаривать я. А ты не выходи из своей палатки всю ночь.
   Женщина опустила голову и теперь рассматривала свои босые ноги, топчась по сухой колючей траве. На солдат она глаз не поднимала.
   Солдаты эскорта негромко переговаривались на ходу, оружие каждого болталось у него на плече, опущенная левая рука придерживала ножны. До Аш доносились обрывки разговоров: обсуждали, какой большой лагерь у бургундцев, договаривались выпить в час отдыха со старыми знакомцами по прежним боям, которые теперь нанялись в бургундскую армию, — но о своем хирурге не было сказано ни слова.
   Она приняла решение.
   «Нет, не буду я с ними ни о чем говорить. Через несколько часов — значит, завтра, — если так решит Карл Бургундский, у нас будут проблемы посерьезнее, чем та, что наш хирург оказался женщиной…»
   Городские стены уже покрыла тень, только самые высокие крыши еще резко выделялись на красном фоне заходящего солнца. Роса увлажнила каменную кладку стен и разбросанную по земле солому. Замычал оставленный в полях бык, с лаем и тявканьем промчалась свора собак. Закат принес желанную прохладу.
   У ворот в лагерь, где солома на земле была утоптана сотнями прошедших за день ног, Аш обратила внимание на гул голосов и толпу людей в мундирах отряда Льва. Все раскрасневшиеся, сдерживая возбуждение, приветствовали ее ухмылками и расступились, давая дорогу.
   — Ну, еще чего? — покорно вздохнула она.
   Толпа вытолкнула вперед двух юнцов лет пятнадцати, долговязых, еще по-детски пухлых, брызжущих юношеской энергией и желанием размять мышцы. Оба светловолосые, судя по внешнему сходству — братья; и Аш узнала их — копейщиками из группы Эвена Хью.
   — Тиддеры, — вспомнила она их фамилию.
   — Капитан… — пробормотал один из парнишек. Брат врезал ему локтем по обнаженным ребрам:
   — Заткнись, ты!
   Оба были обнажены до пояса, сброшенные с плечей рубахи и камзолы были скатаны узлом на талии, их кое-как придерживал пояс с кинжалом. Голая грудь каждого обгорела докрасна. Аш собралась было заворчать, как заметила, что у одного узел с одеждой на талии был потолще. Без слов она указала ему на узел.
   Молодой солдат развернул тюк и встряхнул то, что в нем было. Из его больших рук выпал сложенный в четыре раза квадратный флаг — синий с красным, шириной около двух ярдов, с изображением двух воронов и двух крестов. Аш молча смотрела на флаг.
   Вокруг нее поднялся шум, кто-то засмеялся; почти физически ощущалось, что они предвкушают потеху.
   — Это, случайно, не личное знамя, а? — Аш не хотела разочаровывать их.
   Тот из братьев, который держал флаг в руках, быстро закивал. Другой свирепо ухмылялся.
   — Личное знамя Кола де Монфорте? — осведомилась она.
   — В самую точку, командир! — пискнул третий брат и сам покраснел от своих слов. Аш заухмылялась.
   Позади нее вдруг заговорила Флора:
   — Ни хрена себе штучки! Как ты собираешься объясняться по этому поводу?
   Аш расхохоталась при виде ее смятения:
   — Да никак, — весело объявила она. — Я вовсе не обязана. По сути дела… вот вы — Марк и Томас, да? И молодой Саймон. Значит, так: Эвен Хью… Каррачи, Томас Рочестер… и копейщик Хью… — Аш назвала еще человек двенадцать. — Предлагаю вам аккуратненько сложить это знамя и отнести к воротам в лагерь Монфорте, а там передать его господину Кола — лично — с нашими лучшими пожеланиями.
   — Что ты предлагаешь им сделать? — воскликнула Флора.
   — По-моему, очень неприлично — потерять свое личное знамя. Допустим, мы просто случайно обнаружили его там, где оно валялось, — подчеркнуто сказала Аш, — и вернули его им — вдруг они волнуются…
   Всеобщий хохот заглушил ее дальнейшие слова.
   Пока копейщики разбирались с порядком шествования, отыскивали, какие кольчуги надеть для визита в лагерь наемников Монфорте, и увешивались самым впечатляющим оружием, Флора дель Гиз спросила:
   — И как оно оказалось в наших руках?
   — Ой, не спрашивай, — отмахнулась ухмыляющаяся Аш. — Напомни мне сказать Герену, чтобы удвоил охрану по периметру лагеря. И удвоить стражу у знамени Льва. Чую, будет много такого…
   — Чушь какая-то! — проворчала Флора. — Терять столько времени! Детские игры!
   Аш следила, как Людмила Ростовная и вторая женщина-копейщик, Катерина, плечом к плечу подняли аркебузы, и экспромтом созданный почетный караул, числом порядка двух дюжин бойцов, направился через заливные луга в сторону лагеря бургундских наемников.
   — Ну хочется ребятам поиграть в похищение флага, пусть себе. Герцог Карл или даст денег на наш рейд, или нарвется на войну. В любом случае через несколько дней эти ребята окажутся у тебя в палатке. Или в земле. И они это знают. — Она подмигнула Флориану. — Да ладно; ты считаешь, что это нехорошо? Ты же видела, каковы они после победы в сражении!
   Собеседница, казалось, хотела что-то ответить, но заметила, что ее зовут к палатке хирурга — звал один из помощников, дьякон, и, резко кивнув Аш, она ушла.
   Аш не задерживала ее.
   Капитану стражи у ворот в лагерь она сказала:
   — Если появится городская стража, сразу послать за мной. Их сюда не впускать, это ясно?
   — Ну да, командир. Что, у нас опять неприятности?
   — Попозже узнаешь. У нас тут все всегда становится всем известно…
   Капитан привратной стражи, крупный бретонец крестьянского сложения, ответил:
   — Совсем как будто ты в какой-нибудь хреновой деревне…
   Интересно, что тебя больше возмутит завтра: заключение юристов герцога, что визиготы имеют на меня право собственности, или что от сифилиса тебя лечила врач-женщина…
   — Доброй ночи, Жан.
   — Доброй ночи, командир.
   Аш зашагала к командирской палатке. Теперь, на территории лагеря, ее телохранители куда-то испарились, вокруг нее скакали и тявкали пять-шесть мастифов. Пока она добиралась до своей палатки, всего в нескольких ярдах от ворот, подошел Герен аб Морган — узнать пароли для ночной стражи; появился Анжелотти — с объявлением о текущем ремонте пушек (у пушки-органа Месть Барбары треснул ствол); тут же Генри Брандт истребовал денег из походной казны; и на все это ушло полчаса. Оказавшись наконец у своей палатки, Аш взглянула внутрь: там шла бурная деятельность — насупленный Бертран по нетерпеливым указаниям Рикарда закатывал ее ножные доспехи в бочку с песком, чтобы очистить; оба они сняли с нее кольчугу, она понюхала свои подмышки и, передав командование Ансельму, свистнула собак и в сопровождении Рикарда спустилась к реке, чтобы выкупаться, пока еще светло.
   — Я не могу сказать, что беспокоюсь насчет Флориана, — она погрузила обе ладони в загривки мастифов, ощущая их тепло и вдыхая запах собачьей шерсти. — Если кто-то не желает служить рядом с женщинами — пусть не просится ко мне в отряд. Правильно?
   Рикард смутился. Здоровенный пес Боннио засопел.
   На берегу реки она стянула одновременно рейтузы и камзол, сняла пожелтевшую льняную сорочку, мокрую от пота — хоть выжимай. Мастифы разлеглись на берегу, положив тяжелые головы на лапы; одна пятнистая сука — Брифо — свернулась клубком на сброшенной Аш пропитанной потом сорочке, камзоле с рейтузами и башмаках.
   — У меня с собой праща, — предложил Рикард.
   Аш прекрасно знала, что и лисе, и хорьку, и крысе опасно появляться у мусорной кучи ее отряда; Рикард даже добыл лисий хвост для ее собственного копья.
   — Побудь тут с собаками. Хоть мы и в пределах лагеря.
   Аш вошла в реку и, сделав несколько шагов, бросилась в воду. Вода оказалась холодной, обожгла кожу, ее потащило вниз по течению. Смеясь, отплевываясь, она встала ногами на дно и с трудом пошлепала назад, на мелкое место, заросшее ирисами, где река дугой огибала берег.
   — Командир! — позвал Рикард из своры мастифов.
   Она ушла с головой под воду. Мокрые волосы относило течением. Когда она встала, они влажной массой облепили ее с головы до коленей, бледно светясь в свете заката. Она почесала солнечный ожог и сыпь на коже.
   — Ты знаешь, если не тратить время на еду, мытье и сон, этот лагерь функционировал бы совершенно… — заговорила Аш и оборвала сама себя: — Что такое?
   В уходящем свете дня его лица было не видно. Но он произнес отрывисто:
   — Шум какой-то.
   — Собак на поводок, — нахмурилась Аш.
   Она пошла к берегу, передвигая тяжелые, как свинец, ноги. Привычный шум от лагерных костров и застольные крики эхом разносились по речной долине.
   — Ты что-то услышал? — Она потянулась за сорочкой и начала вытираться насухо.
   — Вот, теперь слышишь?
   — Ну и дерьмо! — выругалась Аш, услышав крики из лагеря. Это не был крик пьяного или шум драки: для этого еще слишком рано. Не успев вытереться, она натянула на себя одежду, сразу прилипшую к влажной коже, схватила меч, на ходу пристегивая его к поясу. Рикард вприпрыжку бежал за ней. Она взяла у него из рук поводки.
   — Это возле доктора! — закричал мальчик.
   В сгущающейся тьме шевелилась орущая толпа.
   Когда Аш, незамеченная в толпе отдыхавших солдат, поравнялась с палаткой хирурга, палатка опрокидывалась. Ножами перерезали оттяжки палатки, и вымпел с шестом рухнул; брезент внезапно осел.
   Из-под брезента вырвалось желтое пламя, как будто распустилась роза, коричневая по краям; в уже почти полной темноте пламя было ослепительным.
   — ПОЖАР! — орал Рикард.
   — Гасить! — проревела Аш. Она без раздумий рванулась вперед, в середину толпы, зажав в обеих руках собачьи поводки. — Ангельт, какого хрена, ты что делаешь! Питер, Жан, Генри… — выхватывая лица из шевелящейся массы людей, — назад! Тащите ведра!
   В какой-то миг она заметила за собой Рикарда, он старался вытащить свой затупившийся воинский меч. Кто-то с разбегу налетел на них обоих. Собаки зарычали, обезумевшей сворой бросились вперед; и она завопила: «Боннио! Брифо!» и выпустила поводки на всю длину.
   Люди разбежались от собак, очистив место вокруг нее и оседающей палатки. Из-под складок брезента выползла фигура… Флора!
   — Стой! — завизжала Аш.
   — ШЛЮХА! — это орал алебардщик возле развалин палатки хирурга.
   — Убить эту суку!
   — Баб трахает!
   — Ах ты грязная извращенка.
   — Трахнуть его и кокнуть!
   — Трахнуть ее и кокнуть!
   Сквозь эту суетящуюся толпу она увидела, что со всех концов лагеря бегут другие: кто с факелами, кто с пожарными ведрами. Спиной она ощущала жар горящей палатки. Мимо нее пролетали обгоревшие куски брезента.
   Аш повысила голос так, чтобы ее было слышно далеко:
   — Сбивайте огонь, пока не пошел дальше!
   — Вытащить ее оттуда и выебать! — заорал мужской голос: Джосс, вот кто. Он плевался, его лицо исказилось. — Коновальша херова!
   Аш тихо сказала своему оруженосцу:
   — Оттащи Флориана от палатки, давай, шевелись, — и сделала шаг вперед, обмотав поводки мастифов вокруг своих рукавиц, в ярости разглядывая лица окружающих.
   И в этот момент поняла, что вокруг нее — почти одни фламандские копейщики. С удивлением узнала в толпе Уота Родвэя, из палатки поваров, с ножом для приготовления филе в руках; Питера Тиррела; но в основном это были краснолицые новички, орущие, хриплые, в воздухе висел запах пива. И главное — они были готовы совершить физическое насилие.
   Эти не будут просто стоять и орать и что-нибудь ломать.
   Дерьмо.
   Нечего мне стоять перед ними, они сейчас накинутся на меня. И в какой жопе тогда окажется мой хваленый авторитет?..
   Вперед вышел этот парень — Джосс, топая по скользкой сырой соломе, не обращая внимания на Аш; потянулся вперед, чтобы одной рукой оттолкнуть в сторону эту бабу с мокрыми патлами до бедер; другой рукой он нащупывал ножны.
   Она его узнала сразу: этот лучник из фламандских копейщиков был схвачен вместе с ней в Базеле; он одним из первых приветствовал ее возвращение в лагерь.
   Аш выпустила поводки мастифов.
   — Дерьмо! — вскрикнул Джосс.
   Шесть собак беззвучно рванулись вперед и прыгнули; один из толпы отскочил назад, руку его зажали тяжелые челюсти; он хрипло визжал; двоим собаки вцепились в горло, и те упали; позади толпы в отдалении виднелся какой-то вымпел и факелы…
   Перекрикивая шум орущих и ругающихся мужиков и вой собаки, пораженной ударом меча, Аш рявкнула громко, как в бою:
   — НАЗАД! ОРУЖИЕ В НОЖНЫ! Позади себя услышала голоса: Флориан и Рикард, кто-то из помощников хирурга. Она не сводила глаз с алебардщиков и лучников, толпящихся на противопожарной полосе между палатками. Толпа росла и напирала на тех, кто противостоял Аш; оказавшиеся в середине толпы издавали крики протеста. Позади нее все громче трещало пламя пожара.
   — Брифо!
   К ноге вернулись отозванные мастифы. Она напряглась: перед ней уже была не беспорядочная толпа, которая могла хаотично ринуться мимо нее, не замечая друг друга в лагерной суматохе; ей противостояли мужчины в кольчужных рубахах, с кинжалами в руках и факелами — и один из них, Джосс, уже вытащил меч.
   Реальность — понятие, определяемое всеобщим согласием, что ею считать; и тут Аш почувствовала, что понятие реальности меняется: от всеобщего согласия считать ее командиром отряда до осознания, что она — молодая женщина, оказавшаяся ночью в полевых условиях, в окружении крупных, взрослых, вооруженных, пьяных, разъяренных мужиков.
   Она забормотала: «Вооруженное восстание, в лагере, тридцать солдат…».
   Голос:
   — Отдать новый приказ и проконтролировать…
   — Ах ты хрен собачий, да кто ты тут такая! — кричал Джосс, брызгая слюной. Воздух дрожал от его громкого голоса. Глядит на Аш — злобно, в бешенстве: — Ну, все, ты уже труп! — и поднял широкую короткую кривую саблю.
   При виде обнаженного клинка в Аш взыграли все боевые рефлексы.
   Левой рукой Аш схватилась за шейку ножен, а правой — за эфес и рывком извлекла меч. В эту долю секунды Джосс поднял руку, свет факела отразился от острого края клинка его сабли, и тяжелый кривой клинок сверкнул в своем движении сверху вниз. Аш мечом парировала удар его сабли, ударив по ней сверху, чем ускорила это движение вниз; и с шумом треснула по его клинку сверху, так глубоко вогнав его в грязь между ними, что сама подпрыгнула вверх. Обретя равновесие, она одной ногой наступила на его клинок и удерживала его; а свой меч подняла головкой эфеса вперед и вогнала его, как таран, прямо в его незащищенное горло.
   — Ох ты ж, твою мать! — донеслось из толпы.
   Взмокшими руками Аш потащила назад свой меч. Джосс схватился за разорванную трахею обеими руками и упал, побелев и хрипя, у ее ног на дымящуюся солому. И неожиданно сразу наступил конец: дернулась одна нога, расслабился кишечник и с громким хрипом из легких вышел воздух.
   В последних рядах толпы все еще раздавались крики — стоявшие позади толкались, чтобы пробраться в первый ряд, но первые ряды возле палатки хирурга подавленно молчали.
   — Вот ведь какое дерьмо вышло… — удрученно повторял Питер Тиррел, глядя на Аш ясными пьяными глазами.
   — Не хрен ему было меч вытаскивать, — заявил алебардщик.
   С одной стороны неожиданно ворвалось множество людей в броне под вымпелом Ансельма; и Аш опустила меч, завидев наплыв военной милиции, под напором которой расступилась и дала им дорогу толпа, в темноте казавшаяся ей скоплением пятидесяти-шестидесяти человек.
   — Удачно появились, — кивком она приветствовала Ансельма. — Ладно, пусть этого… похоронят.
   И нарочно повернулась спиной к пришедшим, предоставляя разбираться Ансельму. Потерла перчаткой головку эфеса меча, стирая кровь, и засунула оружие в ножны. Мастифы теснились у ее ног.
   Из мокрых дымящихся развалин палатки хирурга на нее с одинаковым выражением лиц взирали Рикард и Флориан дель Гиз.
   — Он собирался убить тебя! — осуждающе выкрикнул Рикард. Он стоял, широко расставив ноги, опустив голову, как обычно стоял Ансельм, и смотрел вслед уходящим со страхом и вызовом. — Как они посмели! Ты ведь командир!
   — Трудные люди. Как выпьют, нет для них авторитетов.
   — Но ты их остановила!
   Аш пожала плечами, собирая вместе все поводки мастифов. Трясущимися пальцами погладила Боннио по морде, с ладоней у нее потекла собачья слюна.
   Флора вышла из развалин своей палатки, прошла по сгоревшему брезенту, разбитым деревянным ящикам, погубленным хирургическим инструментам и рассыпанным, растоптанным букетам лекарственных трав. Кто-то уже начал тормошить переодетую женщину: Аш увидела, что у нее губы кровоточат и оторван рукав.
   — Ты в порядке?
   — Сукины сыны! — Флора смотрела, как на одеяле уносят тело Джосса. — Ведь побывали под моим ножом! Как они осмелились на такое?
   — Тебя сильно избили? — настаивала Аш. Флора вытянула вперед бледные грязные длинные пальцы и смотрела, как они дрожат.
   — А что, так надо было тебе его убивать?
   — Да. Пришлось. Они ведь идут за мной, потому что я готова к такому, не раздумывая, а потом буду нормально спать. — Аш протянула руку, подняла лицо хирурга за подбородок и осмотрела ее синяки.
   Уже потемневшие кровоподтеки были различимы на ее теле. Кто-то держал ее, остальные били.
   — Рикард, позови кого-нибудь из дьяконов. Флориан, мне ничего не стоит убить кого-то. Иначе я бы проиграла, как только в мою палатку вошли бы тридцать вооруженных бандюг и сказали бы: «Брысь отсюда, девчонка, это наша военная казна». Согласна?