Страница:
Должно быть, она заснула или впала в беспамятство. Во всяком случае она потеряла счет времени. Постепенно в ее дремоту вторгся глухой топот копыт. Лошадей явно было много. Миранда с трудом попыталась разлепить тяжелые веки. Голова по-прежнему раскалывалась от боли, а во рту было сухо как в пустыне. Лошади. Всадники. Может быть, кто-нибудь подвезет ее.
С надеждой она открыла глаза. Жаркое марево искажало очертания гор, а по равнине, словно по дну прозрачного озера, двигались цепочкой индейцы – сиу, шайены или шошоны, она не могла точно определить. Их тела были обнажены до пояса, а в волосах торчали орлиные перья. Такие же перья украшали сбруи их низкорослых лошадей. Двигаясь друг за другом, они не оставляли за собой пыльного облака и вообще ничто не выдавало их движения.
Сжимая пики в руках, крепко обхватив ногами бока своих лошадей, они ехали на охоту или... на войну. Их лица были суровы, а взгляд настороженных глаз устремлен вдаль.
Миранда, поджав ноги, спряталась за камни. Если они заметят ее...
С юго-востока из-за холма показались кавалеристы в голубых мундирах, цепочкой направлявшихся навстречу индейскому отряду. Миранда слышала, как поскрипывала сбруя и стучали железные подковы.
Смертельные враги встретились в центре равнины. Мужчины не обменялись приветствиями, даже как бы не заметили друг друга. Не последовало ни возгласов, ни криков. Никто не поднял руку, чтобы выразить намерение вступить в переговоры. Капитан кавалеристов натянул поводья, выравнивая строй. Предводитель индейцев, развернув свой отряд, сделал то же самое. Серый конь под ним рванулся было вперед, но потом перешел на шаг.
Колонной по двое, заклятые враги бок о бок двинулись на запад и скрылись за перевалом.
Миранда опустилась на землю. Вероятно, все это ей померещилось. От головной боли, жажды, усталости и жары она, кажется, начала бредить. Ей нужно найти воду. Надев шляпу, она выбралась из укрытия и направилась в сторону Шайенна.
Отдых, очевидно, прибавил ей сил, потому что она ускорила шаг, а может быть, ее подгонял страх. Она прошла милю, потом другую и вдруг стала думать о всадниках. Были ли они в реальности? Или эти их души блуждают по долине, как ей часто казалось в детстве? Может быть, насилие, которое она совершила, на мгновение разрушило барьеры между жизнью и смертью и позволило ей увидеть их вместе?
На склоне холма она остановилась. Прямо перед собой всего полумиле она увидела город Шайенн. Когда солнце достигло вершины горы, ее тень упала на дорогу. Миранда медленно повернулась, оглядываясь назад. Дорога была пустынна. Должно быть, все это ей только показалось. Это был плод ее воспаленного воображения. Все же она не могла равнодушно покинуть это место.
«И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио». [8]Она подняла руку в молчаливом салюте, потом повернула к городу.
Множество крошечных волдырей выступило у нее на носу и на щеках. Губы потрескались. Когда Ада сняла с нее сапоги, на пятках у нее были кровавые мозоли.
– Пресвятая Дева, она, должно быть, прошла пешком миль десять.
Шрив сел на край кровати. Чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы, он недовольным тоном произнес:
– Она, вероятно, заехала дальше, чем было нужно. Никогда ни в чем не знает меры. Всегда переигрывает в каждом спектакле.
– Что тебе нужно, чтобы ей помочь? – спросил Джордж, подходя к Аде.
Ада пожала плечами.
– Было бы неплохо положить ей лед на лицо и шею, но подойдет и холодная вода.
– Не надо мази и повязок?
– Только холодный компресс. Она перегрелась. Надо дать ей остыть.
Губы Миранды зашевелились.
– Шайенн...
– Что она говорит? Ада наклонилась к ней.
– О какой-то Энн.
– Сиу, – прошептала Миранда.
– Она говорит о каких-то женщинах?
– Мне кажется, она говорит об индейцах, – предположил Джордж.
– Об индейцах! – всплеснула руками Ада. – О Боже! Только бы выбраться из этой забытой Богом земли, сохранив наши скальпы.
Лицо Миранды исказилось. Она сделала вдох. Ее губы опять зашевелились, но слов было не разобрать.
Шрив положил руку на плечо Миранды и тихонько потряс.
– Тебе что-то снится, любимая.
Она открыла глаза. Обожженная солнцем кожа делала ее глаза ярче обычного. Она растерянно огляделась.
– Как ты себя чувствуешь?
– Я... – Миранда откашлялась, поражаясь, что уже может говорить. – Я проголодалась. – Она села на кровати. – Боже, как же я проголодалась!
Все трое облегченно переглянулись. Шрив, довольно улыбаясь, произнес:
– Вот это наша Миранда, которую мы знаем и любим. Не может съесть ни кусочка перед спектаклем, а после умирает от голода.
– Ты выглядишь ужасно, – сказала она Шриву позднее, продолжая жевать.
– Ты тоже, – ответил он ей в тон. – К счастью, мы чувствуем себя намного лучше, чем выглядим.
Ада грустно покачала головой.
– Не представляю, как мне удастся загримировать ваши синяки и ожоги, чтобы мы могли нормально сесть в поезд.
– Может быть, нас никто не будет искать. Или они...
– Они нашли тело Траска, – сказал Шрив.
– Рано утром это стойло было кому-то сдано, – продолжил за него Джордж. – Лошадь не хотела входить, вела себя странно. Послали за конюхом, чтобы убрать в стойле, и он нашел тело. Ужасное зрелище, говорят.
Они многозначительно посмотрели на Миранду.
– Я убила Траска его же собственным оружием. – Она положила вилку на тарелку и прижала руку ко лбу. Внезапно головная боль вернулась к ней с новой силой.
Шрив тронул ее за плечо.
– Он заслужил свою смерть. Не жалей о том, что ты сделала. К тому же ты спасла многих молодых солдат от его посягательств.
Миранда откинулась на подушку, лицо ее превратилось в трагическую маску.
– Кажется, в эти дни я только и делаю, что всех спасаю. Сначала индейцев, потом поселенцев, а теперь еще и солдат. Но для этого мне приходится убивать людей.
– Подлые негодяи заслуживают смерти.
– Шрив, я не хотела никого убивать. – Слезы полились у нее из глаз. – Я только... я только...
Ада взяла поднос. Джордж открыл ей дверь.
– Постарайтесь заснуть, вы оба, – сказала она на прощание. – Делай ей холодные компрессы, Шриви. К утру ей станет лучше.
Он кивнул, осторожно опуская на лоб Миранды компресс.
Слезы все лились и лились у нее из глаз, он сидел рядом с ней и ждал, когда она выплачется. Наконец она взяла себя в руки. Шрив подал ей стакан воды. Напившись, она взглянула на него со слабой улыбкой.
– Знаешь? Я подумываю, уж не обратиться ли мне с просьбой причислить меня к лику святых.
Он кивнул с наигранной серьезностью.
– Твоим символом будет коробка с гримом и фальшивая борода.
– А разве хоть что-то фальшивое может подойти в качестве символа святой?
– Что здесь такого? Все зависит от обстоятельств.
Со вздохом она поудобнее устроилась на кровати и протянула к нему руки.
С большой осторожностью, потому что движения еще причиняли ему боль, он опустился рядом с ней и положил свою голову ей на грудь. Несколько минут они лежали тихо, тесно прижавшись, наслаждаясь близостью друг друга.
– Я не мог поверить своим глазам, когда прошлой ночью ты вошла в ту комнату. Я очень боялся, что охранник может проснуться.
– Давай больше не будем об этом вспоминать. – Она дотронулась до его плеча. – Поцелуй меня.
Приподнимаясь на локте, он не смог сдержать стон.
Миранда подняла голову и поцеловала его. Ее язык раздвинул его разбитые губы и проник внутрь. Поцелуй длился и длился. Тело Шрива напряглось, дыхание стало прерывистым. Наконец в нем проснулась страсть.
Он повернулся на бок.
– Это должно иметь продолжение.
– Ну, если тебе не трудно...
– Я справлюсь. – Его руки обняли ее талию, тонкую, как тростинка, потом спустились ниже, на бедра. Миранда застонала и подалась ему навстречу.
Он отстранился, лукаво усмехнувшись.
– Но с другой стороны... Она закусила губу.
– Прошу тебя.
– Ты устала, – продолжал он с наигранным беспокойством. – Ты долго шла пешком и скакала верхом. Ты не спала двадцать четыре часа.
– Скорее сорок восемь, – поправила она его. – Прошу тебя. Я хочу тебя, хочу до боли. – Она закинула ногу ему на бедро, открыв его взору соблазнительные секреты своего тела. – Прошу тебя.
Он провел рукой по внутренней стороне ее бедер. Ее мышцы совершенно определенно стали более крепкими.
– Ты стала еще прекраснее, чем раньше. Ее лицо сохраняло напряженное выражение.
– Я не чувствую себя женщиной. Не чувствую себя прежней. Все произошло не так, как хотелось. Я никогда... – Ее голос дрогнул. – Я никогда не думала...
– Тсс. – Когда его пальцы проникли во влажную, жаркую глубину и начали ласкать ее пульсирующий бугорок наслаждения, она задохнулась от восторга. Голова откинулась назад, сквозь стиснутые зубы вырвался стон, по телу пробежала дрожь.
Шрив засмеялся.
– Ты уже готова?
Слезы удовольствия выступили у нее на глазах.
– Я... я не хотела...
– Не извиняйся. – Он поцеловал ее. – Я просто хотел тебя немного разогреть.
– Но... – Она вытерла слезы.
Он уже не чувствовал боли в своем теле. Страстно желая обладать ею, он все же не спешил войти в нее, желая продлить эти мгновения любовной игры. Но она импульсивно подалась вперед, и он, не сумев сдержаться, сжал ее ягодицы и рывком приблизил к себе.
Она вскрикнула и крепко обвила ногами его талию.
Одержимый первобытным желанием, какого не ведал прежде, он начал движение. Один толчок, другой...
– Да! – воскликнула она. – О да! Да! – Она опять задрожала, и крик наслаждения слетел с ее губ.
Он прижался теснее, проникая в нее все глубже и глубже, и его крик восторга слился с ее новой волной наслаждения.
Он нежно погладил по белокурой голове, лежавшей у него на плече.
– Ты спасла всех, кого собиралась спасти? Она сделала вид, что размышляет над ответом.
– Пожалуй. Кажется, в этой местности других больше не осталось.
– Тогда я предлагаю покинуть эту пыльную, дикую местность и вернуться туда, где нас ценят.
– Ты читаешь мои мысли. – Зевнув, она потянулась, а потом поцеловала Шрива в плечо. – Хотя моя игра была абсолютно убедительной, ты должен признать...
– Школьный любительский театр, – пробормотал он.
– ...численность публики была ограничена...
– С ограниченным интеллектом.
– ...и продолжалась короткое время...
– На мой вкус слишком долго.
– ...поэтому у нас здесь действительно нет перспектив. Мне нужно покорять новые миры. Я готова принять новые предложения.
– В Сент-Луис мы уже опоздали.
– А что у нас будет следующим?
– Новый Орлеан.
– Прекрасно. – Она опять поцеловала его в плечо. – Я всегда любила Новый Орлеан.
АКТ ВТОРОЙ
Новый Орлеан и Мехико-Сити, 1883
Сцена первая
Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них свои есть выходы, уходы... [9]
– «Подойди, мой мальчик». [10]
Орсино, герцог Иллирии, в роскошно вышитом камзоле протянул руку. Огромный изумруд в его кольце сверкнул в лучах рампы.
Виола, переодетая пажом Цезарио, в бледно-аквамариновых лосинах и бирюзовой короткой мужской куртке, бросившись через сцену, опустилась у его ног. Подняв голову, она с обожанием посмотрела на Орсино.
Рука герцога легла на ее плечо. Он заглянул ей в глаза и, нахмурившись, грустно вздохнул.
– «Когда узнаешь сладкий яд любви, ты вспомяни меня, мой милый мальчик».
Публика напряженно слушала. Каждая женщина желала бы, чтобы Шрив Катервуд, Романтическая звезда трех континентов, опустил руку ей на плечо. Каждый мужчина, который восхищался стройной фигурой Великолепной Миранды, хотел бы видеть ее у своих ног.
– «Хотя ты очень молод, но, клянусь, что чей-то взор, благоволенья полный, – продолжал Орсино, – нарушил твой покой».
Виола тут же вскочила и отошла в глубь сцены. Ее ноги, стройные, длинные, красивой формы, заставили мужчин в первых рядах податься вперед. Она помедлила и грустно посмотрела куда-то вдаль. Ее голубые глаза наполнились слезами, засверкавшими в свете рампы.
– «Вы правы, государь».
Орсино встал и направился через сцену к пажу. Его мускулистые ноги в облегающем трико приковали к себе внимание всех женщин. От зрелища обтянутых черной тканью стройных ног и выделявшегося признака мужского достоинства некоторые дамы крепко сжали руками подлокотники кресел.
– «А кто она?»
– «Во всем – подобье ваше». – Пристально вглядываясь в его лицо, она подалась ему навстречу, будто он притягивал ее словно магнит.
Женщины в зале повторили ее движение.
Герцог заглянул в бездонную голубизну ее глаз, потом тряхнул головой и, нервно засмеявшись, отошел.
– «Ты плохо выбрал. Сколько же ей лет?» Действие пьесы продолжалось. Герои говорили о любви в остроумном шекспировском диалоге, замешанном на их собственном притяжении друг к другу. Растерянность Орсино оттого, что его влекло к мальчику, была очевидной. Он положил руку на плечо Виолы, задержав ее там чуть дольше, чем было нужно, потом резко отдернул руку и отвернулся.
Когда Орсино велел ей быть вестником его любви к графине Оливии, Виола превратилась в воплощение любовной тоски. Вынужденная носить мужскую одежду, чтобы защитить свою добродетель, оказавшаяся после кораблекрушения одна на берегу чужой страны, теперь, когда она нашла свою любовь, Виола была расстроена тем, что не могла назвать свое настоящее имя. «Она молчала о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на ее щеках точила».
Он сунул ей в руку кольцо и тут же отдернул свою, будто обжегся от прикосновения к ней. Взгляд, которым они обменялись на сцене, заставил публику изумленно затаить дыхание. Герцог усилием воли заставил себя встряхнуться.
– «К ней и скорее! – сердитым тоном приказал он. – Вручи мой дар, и пусть она поймет: любовь не отступает и не ждет».
Повернувшись на каблуках, он ушел со сцены, опустив голову и сжав руки за спиной.
Она посмотрела ему вслед, потом надела кольцо себе на палец и повернулась к публике. Свет рампы озарял ее лицо, по которому бежали слезы. Она подняла руку, глядя на кольцо с непередаваемой нежностью. Потом грустно сняла его с руки, положила в кошелек и убежала со сцены.
Аплодисменты были оглушительными.
– Я становлюсь слишком старой для Виолы.
– Глупости. Если бы ты потолстела, то я, может быть, и согласился бы с тобой, но ты по-прежнему стройна как мальчик. Даже, пожалуй, слишком. – Шрив повернул Миранду к зеркалу и встал сзади. – Видишь. Я могу руками обхватить твою талию. – Он продемонстрировал это.
– Я говорю о морщинах. – Она опустилась на стул и наклонилась к зеркалу, чтобы получше рассмотреть свое отражение. Во время путешествия по Миссисипи кожа на ее лице начала шелушиться. В результате вокруг глаз и в уголках рта образовалась сеть крошечных морщинок. Миранда провела кончиками пальцев по щеке.
– Ада скроет их гримом, а потом они исчезнут, – успокоил ее Шрив.
– Все равно я слишком старая.
– На следующей неделе у нас «Укрощение строптивой». Для Катарины ты не стара. – Повернувшись к зеркалу, он посмотрел на свою стройную фигуру и удовлетворенно похлопал себя по плоскому животу. – Я стал стар для многих ролей еще несколько лет назад, но это меня не останавливает. Публика не знает, какого возраста должны быть наши герои. Они просто видят, что мы хорошо смотримся на сцене. Единственные роли, для которых возраст имеет значение – это Ромео и Джульетта.
– Мы слишком долго их играем, – сказала она.
Шрив нежно погладил ее по голове, будто она была ребенком, страх которого надо было рассеять.
– Ты прекрасно выглядишь в своих лосинах. У тебя ноги сильные, как у мальчика. Эти скачки по Вайомингу пошли тебе на пользу.
– Я рада, что от этого была хоть какая-то польза. – Она встала и положила руки ему на плечи, а потом провела пальцем по его правой брови. Несмотря на нежность ее прикосновения, он вздрогнул. Слой грима, скрывавший багровый шрам, остался у нее на пальце.
– О Шрив, твои глаза. Они по-прежнему болят?
– Время от времени. – Он улыбнулся и повернулся к ней в профиль. – Но мой нос они не испортили.
Миранда рассмеялась. Она опять осторожно повернула его лицо к себе.
– Им это не удалось. Он великолепен, как прежде. – Миранда провела руками по его вискам. Она скорее умерла бы, чем сказала, что среди его черных волос начали появляться седые. Она нахмурилась, заметив, что количество их растет, и удивилась, почему Шрив до сих пор не обнаружил этого и не стал ничего закрашивать. Потом она, ослепительно улыбнувшись, всем телом прижалась к нему и страстно поцеловала.
Дверь у них за спиной открылась. Ада Кокс быстро вошла в гримерную.
– Этот парик наконец высох, дорогая. – Бросив в их сторону равнодушный взгляд, она надела парик на болванку и начала расправлять локоны. – Эта проклятая сырость сводит меня с ума. Ничего не высыхает вовремя. И мне приходится все время доставать вещи из чемоданов и гладить их утюгом, чтобы они не портились от сырости.
Любовники неохотно разжали объятия. Шрив сел за туалетный столик. Голова его гудела от боли, но он старался не обращать на это внимания. Наклонившись к зеркалу, он стал поправлять грим, но, увидев свое искаженное отражение, широко распахнул глаза.
Миранда села так, чтобы Аде было удобнее надевать на нее парик. Она подняла глаза на костюмершу.
– На сцене от света рампы все равно выступает пот. Он не испаряется. А москиты здесь – настоящие звери.
– Зато публика великолепная. – Следующее заявление Шрива заставило их обеих замолчать. – Ада, когда ты закончишь с Мирандой, может быть, поможешь мне немного? Здесь такой плохой свет, что я никак не могу поправить грим.
Через зеркало Миранда бросила на Аду встревоженный взгляд.
– Ты прав, мой мальчик. Свет здесь действительно плохой. – Ада натянуто улыбнулась. – Нам всем трудно что-либо разглядеть. Удивительно, что мы еще не испортили себе глаза.
– Мне нужен подробный отчет об этом деле через двадцать четыре часа. Все детали убийства, – резко произнес Френк де ла Барка.
– В моем отчете все есть, – возразил полковник Армистед.
– В этом?! – Следователь бросил на стол пачку листов. Он не скрывал своего презрения к полковнику. – И это вся информация, которую вам удалось узнать у пленника?
– Он заявил, что ему ничего неизвестно.
– Очевидно, он лгал.
Армистед густо покраснел. Он выпятил грудь вперед.
– Я это знаю. Но я хочу сказать, что все свидетели повторяли одно и то же. Остальная часть отчета не представляет интереса.
– Об этом буду судить я. – Гнев де ла Барки, казалось, повис в воздухе, однако выражение его смуглого лица нисколько не изменилось – он всегда гордился своей способностью скрывать чувства и мысли. Но тем не менее от него исходила явная угроза. Его черные глаза в складках смуглой кожи блестели как пуговицы.
С удовлетворением он отметил, что Армистед поежился и его самоуверенность исчезла. Когда де ла Барка доложит Батлеру о промахах полковника, этот дурак будет счастлив, если ему оставят хотя бы погоны лейтенанта.
– Я бы хотел допросить еще двух рядовых.
– Хорошо, сэр. Я уже это сделал. Один из них был схвачен и связан. Другой в это время спал.
– Первый, вероятно, тоже спал, – презрительно бросил следователь.
– Этого я не знаю, капитан де ла Барка.
– Обращайтесь ко мне без звания. Расскажите мне еще раз, как это произошло.
– Все было так, как я вам говорил, – устало произнес полковник. Он открыл нижний ящик стола. – Этот лейтенант доставил вот эту сумку курьера. – Он положил сумку перед следователем, который презрительно посмотрел на нее. – Видите, она выглядит как настоящая.
– Вероятно, когда-то она действительно была настоящей, – бросил следователь и взял сумку в руки, оказавшиеся неожиданно маленькими для такого крупного мужчины. Он повертел сумку в руках, потом бросил ее назад Армистеду. – Вероятно, полдюжины таких пылятся на армейских складах разных фортов.
Армистед спрятал сумку назад в ящик.
– Возможно, но эту я открыл своим ключом. Приказ был лично от сенатора Батлера. У меня не было причин сомневаться. Я знал, что миссис Уэстфолл писала ему.
Де ла Барка впервые услышал имя информатора Батлера. Он принял это к сведению, чтобы позднее все проанализировать.
– Но не возникло ли у Вас сомнения, что ее письмо не могло так быстро дойти? И что сенатор еще не мог прочитать его и передать по правительственным каналам. Где были ваши мозги, полковник?
Армистед сжал зубы, на щеках у него заходили желваки.
– Мне сказали, что она послала телеграмму.
Де ла Барка ответил не сразу. Армистед вытер пот со лба. Человек по другую сторону стола сидел настолько неподвижно, что его можно было принять за статую. Наконец следователь откашлялся.
– Кто вам это сказал?
– Адольф Линдхауэр.
– Кто он?
– Коммерсант. Он владеет целой сетью факторий по всему штату. Богат. Обладает большим влиянием. Самый подходящий человек, к которому могла обратиться жена генерала, если бы ей понадобилась помощь. – Армистед смутился и замолчал.
– Продолжайте.
– Он с адвокатом приходил сюда с просьбой, чтобы я отпустил пленника под их ответственность. Я, конечно, отказался. Гражданские законы не распространяются на военнопленных.
Внезапно де ла Барка насторожился.
– Зачем он им понадобился? Армистед почесал в затылке.
– Они сказали, что миссис Уэстфолл не довольна... э-э... тем, как я веду расследование. Я сказал, что этот парень все равно заговорит, но Линдхауэр сказал, что я ловлю тень. Сказал, что убийца, вероятно, скрылся за канадской границей.
Де ла Барка задумчиво потер подбородок.
– А не может этот Линдхауэр быть тем человеком, которого мы ищем?
Армистед взглянул на него, потом решительно покачал головой.
– Он был на платформе вместе с генералом.
– Тогда это кто-то, кого он знает. Армистед задумался.
– Сомневаюсь. Один из его сыновей был рядом с ним. И вообще, зачем ему это делать? Он давно живет здесь. У него здесь много друзей. Он не стал бы создавать здесь беспорядки.
– Почему?
– Беспорядки повредили бы его бизнесу. Много лет назад он взял себе в жены скво из племени шайенов – женился на ней по обычаю племени – и завел кучу детей. С тех пор он в дружеских отношениях с местными индейцами. Он – человек честный, никогда не завышает цены на товар. Его любят и белые и индейцы.
– Почему жена генерала обратилась к гражданскому лицу? – поинтересовался де ла Барка.
Армистед долго размышлял.
– Думаю, потому, что он знал Уэстфоллов еще по форту Галлатин, – ответил он наконец.
– Был в дружеских отношениях?
Армистед пожал плечами.
– С деньгами легко находить друзей. Во всяком случае, он и его сын Виктор сидели на платформе рядом с миссис Уэстфолл, когда этот солдат застрелил генерала.
– Так и было? – В первый раз с начала допроса де ла Барка достал маленький блокнот из нагрудного кармана. – Где я могу найти Линдхауэра? Мне нужен его адрес.
– Честно сказать, я не удивлен, что вы продолжаете страдать от головных болей, мистер Катервуд. – Южный акцент доктора удлинял каждый его слог и смягчал согласные. Он медленно убрал зеркало и отошел от пациента. – У вас была серьезная травма, сэр. Особенно в вашем правом глазу много поврежденных капилляров. Уверен, мне нет надобности говорить вам, что вам вообще повезло, что вы остались живы.
Шрив сел и свесил ноги со смотрового стола.
– Я знаю.
– На вас напали, вы говорите? – Рука доктора опустилась на плечо Шрива.
– Верно. Меня избили и ограбили. – Шрив потянулся за своей рубашкой. – В Сент-Луисе, в плавучем казино под названием «Алмазная королева», – добавил он, чуть заметно усмехнувшись.
Довольный тем, что его пациент мог одеться сам, доктор отвернулся.
– Такие заведения являются как правило центрами незаконных сделок, где собираются подозрительные личности. К нашему стыду, в Новом Орлеане тоже есть такие.
– Ну, я обещаю, что теперь даже близко к ним не подойду. – Шрив застегнул рубашку и начал заправлять ее в брюки.
Доктор сел за письменный стол.
– Я выпишу вам обезболивающее. Боли постепенно прекратятся, когда поврежденные ткани заживут. Однако я должен вас предупредить, – он ткнул ручкой в сторону Шрива, – на лобной кости у вас очень сильный ушиб.
Шрив прижал пальцы к шраму на лбу.
– Я не знал, что на костях могут быть синяки.
– Да, на костях, как и на мягких тканях, тоже могут быть синяки. Разница в том, что на коже синяки проходят через две недели, а на кости на это уйдут многие месяцы. Структура кости гораздо плотнее. Ее тяжелее повредить, но по той же самой причине она с трудом восстанавливает свое прежнее состояние. Пока этого не произойдет, кости и ткани, ее окружающие, особенно ваш мозг, будут очень чувствительны.
– Как долго это будет продолжаться?
– Я не могу сказать. Не зная, какой толщины была ваша лобная кость до травмы, я не могу определить степень ее повреждения. – Дописав, он оставил ручку в чернильнице и аккуратно Сложил рецепт.