Джеймс Элоиза. Влюбленная герцогиня

   Она взглянула на него, досчитала про себя до сорока, потом чуть заметным ленивым движением плеч слегка приспустила корсаж, и без того едва прикрывающий ее грудь.
   — Не трудитесь отвечать. Полагаю, вы способны откупиться от любой неприятности. Джентльмену очень повезло.
   Эсма одарила его соблазнительным взглядом.
   — Я всегда плачу свои долги.
   Хотя внутри у Эсмы все кипело, на лице не мелькнула даже тень гнева. Она старалась придумать еще какое-нибудь дерзкое замечание, когда лорд протянул руку и на миг прикоснулся к ее щеке.
   — Не надо.
   В коридоре наступила абсолютная тишина.
   — Что не надо?
   — Не делайте этого. Нет необходимости. Сексуальная аура спала с нее, как тяжелый плащ.
   — Вы совершенно ясно выразили свои чувства, милорд. Вам не стоит опасаться, что я попытаюсь соблазнить вас.
   Черт бы побрал эти синие глаза! Они умоляли, стараясь унять ее гнев. Потом он вдруг схватил Эсму за плечи и медленно-медленно потянул к себе, не спуская с нее глаз. И она пошла к нему, словно кролик под взглядом удава.
   Их поцелуй длился до тех пор, пока Эсма не почувствовала его руки на своей груди и не осознала, что дрожит, готовая застонать… Она мгновенно пришла в себя и так резко отпрянула, что ударилась головой о стену.
   — Извините.
   Что-то ушло из его глаз, они стали опять голубыми.
   — Это мне следовало бы извиниться. За то, что я задержал вас, — закончил он.
   Порыв ярости заглушил неистовый стук ее сердца.
   — Я могу понять, что вы считаете мой долг аннулированным, милорд?
   Эсма присела в глубоком реверансе, уверенная, что ее грудь теперь полностью видна.
   — Пожалуйста, не надо, — сказал он нетвердым голосом.
   Опять возникло то странное ощущение, как будто вокруг исчезли все звуки.
   — Я должна идти, — спокойно ответила Эсма.
   Она прошла мимо, не удостоив его взглядом, и побежала по коридору.

Глава 17
В которой на первый план выходит страсть

   В горле у нее пересохло, рука сжала пустой бокал.
   — К твоему сведению, я действительно увидел нечто такое, что мне понравилось.
   Кэм сделал шаг и остановился перед Джиной, Она снова почувствовала его свежий лесной запах, только почему-то с привкусом мела.
   — Могу я это взять?
   Сначала она не поняла вопрос.
   — Почему от тебя пахнет мелом? — спросила она, выигрывая время.
   — Прежде чем приступить к скульптуре, и работаю на бумаге.
   — Значит, ты рисуешь богинь? — Она пыталась не думать о его вопросе. — А Эсма…
   Но он закрыл ей рот поцелуем и осторожно высвободил из ее пальцев стакан. Джина расслабилась: «Да, бери что хочешь». Правда, она не сказала этого вслух, было слишком легко добавить: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
   Кэм, видимо, тоже забыл свой вопрос, он был всецело поглощен игрой с ее волосами.
   — У тебя необыкновенные волосы, — прошептал он. — На фоне горящего камина они сами пьлают, как огонь.
   — Весьма поэтично, — сказала она и постаралась крепче прижаться к нему.
   — Я рисовал не богинь. Оказалось, я рисую тебя, — с некоторым удивлением ответил Кэм.
   — Но ведь я совсем не богиня. — Честно говоря, это признание не доставило ей радости.
   — Ты лучше, — хриплым от страсти голосом произнес он.
   Ее окатило волной удовольствия: он целовал ей шею с таким поклонением, словно она и вправду была богиней. Но это все же не то, чего она хотела. Не совсем то…
   Джина провела руками по его спине, и герцог, нежно поцеловав ее щеку, без промедления занялся мочкой уха. Она затрепетала, чувствуя, как под ее пальцами напряглись его мускулы, и вдруг с силой притянула Кэма к себе.
   — Если ты не возьмешь это, — пробормотала она, — тогда возьму я.
   Кэму не требовалось особого приглашения. Его искусно-ленивый, распаляющий страсть поцелуй заставил Джину позабыть обо всем на свете, а когда он скользнул руками по ее груди, она, беззвучно вскрикнув, изогнулась ему навстречу.
   — Кэм!
   Открыв глаза, она увидела, что он смотрит на нее: взгляд по обыкновению смеющийся и бесстыдный.
   — Желаешь поэкспериментировать, леди жена? — шепотом спросил он.
   Джина кивнула, в ушах у нее грохотал океанский прибой. Но Кэм ждал, приподняв бровь, его рука медленно двигалась по ее груди. Она снова притянула его к себе и держала так крепко, как только могла. Это нельзя было назвать лаской, скорее мертвой хваткой утопающей женщины.
   — Черт возьми, поцелуй же меня!
   — Герцогиня ругается, — засмеялся он. — Только поцеловать?
   Почему его голос настолько спокоен, в то время как у нее он был хриплым от желания? Джина кивнула. Тогда Кэм подхватил ее на руки, отнес на кровать, рывком спустил лиф пеньюара и начал целовать обнажившуюся грудь. Джина громко вскрикнула и, казалось, уже не могла остановиться. Всякий раз, когда он втягивал ее грудь в рот, она снова кричала и выгибалась под тяжестью его колена, пытающегося раздвинуть ей ноги.
   Кэм снова дернул за пеньюар, который аккуратно разорвался по шву между кружевами и шелком, опять склонился над нею, и она запустила пальцы в его волосы.
   Неожиданно Кэм лег сверху, и теперь единственной преградой между их телами были его панталоны да шелковая ткань. В ответ на ласки Джина бессознательно покачивала бедрами и, закрыв глаза, молилась, чтобы муж понял, чего она хочет, без унижающих ее просьб. Кэм остановился. Убрал руки.
   — Нет, — выдохнула она.
   — Джина. — Она притворилась, что не слышит. — Мы должны остановиться.
   — Нет!
   Он засмеялся, и Джина открыла глаза.
   — Как ты можешь смеяться?
   — Я смеюсь не над желанием, если ты спрашиваешь об этом. — Поднявшись, Кэм сел на край постели.
   Каждая частица тела дрожала от удовольствия, разочарования и страсти. Желтый шелк разорванного пеньюара сбился на сторону, обнаженная грудь с бледно-розовым соском бурно вздымалась. Это было прекрасно, хотя и выглядело и ощущалось совсем по-другому, не как час назад.
   Смуглая рука обхватила упругое полушарие, и Джина чуть-чуть выгнула спину.
   — Проклятие, ты сводишь меня с ума…
   «Видимо, это какая-то непроизвольная реакция», — подумала она, услышав собственный крик. Теперь он держал обе груди, попеременно лаская соски, и она снова… снова кричала до тех пор, пока он не зажал ей ладонью рот. Она укусила ее.
   Кэм наконец выпрямился, тяжело дыша. Она последовала его примеру, но только затем, чтобы встать перед ним на колени.
   — У мужчин тоже есть соски, правда?
   Но он, видимо, пытался справиться с дыханием, поэтому она бесцеремонно задрала ему рубашку. У него были соски, красивые, плоские, как две монеты, лежавшие на мускулистой груди. Она изучающе обвела пальцем один из них, и по его телу пробежала дрожь, словно она тронула поверхность озера.
   — Если я поцелую тебя здесь, ты будешь стонать?
   — Никогда, — ответил Кэм, глядя в потолок.
   Она догадалась, что он постарается игнорировать ее, пока не обретет контроль над своим дыханием, и продолжила эксперименты. К ее разочарованию, Кэм действительно не издал ни звука, но его рука скользнула под разорванные кружева и гладила ее обнаженное плечо.
   Когда Джина привстала, чтобы глотнуть воздуха, он тут же оттолкнул ее.
   — Черт возьми, Джина!
   — Герцог ругается! — передразнила она. — Призвать войска! Собрать милиционную армию!
   — Успокойся.
   Джина с озорным блеском в глазах снова наклонилась, обхватила ладонями его лицо и запечатлела на его губах демонстративный поцелуй.
   — Разве жена не имеет права целовать собственного мужа?
   — Все, пора заканчивать эту бессмыслицу, — деревянным голосом сказал он, чувствуя приближение головной боли. — Еще немного, и твой маркиз окажется обманутым.
   — Себастьян мог бы оказаться обманутым, если бы я потеряла девственность, — ответила Джина. — Но до этого еще далеко.
   — Ты уверена? — процедил Кэм.
   Белые руки обняли его за шею. Да, если он сейчас же не уберется из этой комнаты, то сделает Джину своей. Тут нет проблем. За исключением того, что у нее есть высокопарный маркиз.
   — Спасибо, Кэм. Это было… очень приятно. Кэм отвел ее руки.
   — Я согласен. Очень приятно.
   Он быстро отошел, но, когда встретил ее взгляд, у него пропало желание шутить. Джина смеялась.
   — Ты не можешь представить, какое это удовольствие сознавать, что я, обыкновенная старая Эмброджина, почти довела мужчину до отчаяния.
   — Я бы не стал называть это отчаянием.
   — Так говорит Эсма.
   — Ну, может, она и не слишком далека от истины, — неохотно признал Кэм.
   Один вид полунагой Джины, сидящей на кровати, мог бы довести его до отчаяния. Вскочив, она грациозно накинула пеньюар и подошла к мужу, словно победоносная роковая женщина.
   — По-моему, здесь нечему радоваться, — буркнул он.
   — Я не предполагала, что способна довести мужчину…
   — До отчаяния, — закончил Кэм.
   Ее губы чуть заметно улыбались, но глаза были серьезными.
   — Иногда я чувствую себя так, словно уже постарела, не побыв молодой.
   — Старая? Тебе сколько? Двадцать два? — Двадцать три. Достаточно старая, чтобы в первый раз выходить замуж, Кэм.
   — Большинство гречанок выходят замуж после двадцати.
   — Не знаю, как в Греции, а у нас я слышала, как женщин моего возраста или чуть старше называют высохшими старыми девами. Я думала, может… — Она умолкла.
   — Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя высохшей? — с недоверием спросил Кэм.
   — Нет… просто… — Она долго затягивала пеньюар и наконец подняла голову. — Я замужем и поэтому слышу много разговоров о постельных делах.
   — Могу себе представить. Женщины болтают о том, какое удовольствие они получают в постели.
   Джина выглядела искренне удивленной.
   — Наоборот, они чаще говорят о том, как удовольствие получают мужчины. Но я не… Совершенно ясно, что мужчинам нравятся очень молодые женщины. Ты сам это видишь. Супруги редко спят вместе, и у мужей есть любовницы. Притом не моего возраста, а значительно моложе.
   — Эти мужчины не женаты на тебе. — Его руки скользнули по шелку ее волос к округлым плечам, коснулись груди, погладили восхитительный изгиб ягодиц. — Если бы мужчина был женат на тебе, он бы никогда не захотел никого другого. Ни моложе, ни старше.
   — Ты не считаешь меня очень старой? — В ее глазах была неподдельная тревога.
   — Очень старой для полового сношения? Ты в своем уме, Джина? Твой муж наверняка потащит тебя в постель, даже когда тебе будет восемьдесят пять и ты будешь еле двигаться.
   Кэм рискнул взглянуть на ее тело и обнаружил, что пеньюар, несмотря на ее усилия затянуть его, опять распахнулся. Его грубый палец скользнул по розовому соску, и она издала звук, похожий на стон. Он повторил. И она снова вскрикнула:
   — Джина, если я прикоснусь вот здесь? Тебе нравится? — Она молчала. — Тебе нравится?
   — Очень приятно, — чуть слышно прошептала она.
   Кэм положил руку ей на спину, она покраснела и смутилась. Тогда он без предупреждения втянул в рот один из ее восхитительных сосков. В конце концов, они ведь просто сидели и целовались.
   Джина вскрикнула, ноги у нее подогнулись, и Кэм едва удержал ее в объятиях.
   — Ты крикунья, — удовлетворенно сказал он. — Фактически, и я говорю это со всей уверенностью, ты одна из самых чувственных женщин, которых я когда-либо имел счастье целовать.
   «Если не самая чувственная», — молча признал он.
   Джина смотрела на мужа: в зеленых глазах желание и замешательство. Он улыбнулся и решил еще больше смутить ее.
   — Значит, высохшая? — Левой рукой Кэм обнимал ее за талию, а правая скользила вниз и неожиданно легла на приятнейший из холмиков. Даже сквозь шелк он чувствовал жар. — Если бы твоя ответная реакция стала более явной, — хрипло сказал он, — мужчина вообще бы не покидал твою спальню.
   Кэм уже не мог остановиться. Толкнув ее на кровать, он почти до конца разорвал ей платье и снова начал целовать, а его рука спускалась все ниже… ниже. Джина закрыла глаза и, тяжело дыша, вцепилась пальцами ему в плечи.
   Наконец он владел той частью ее тела, которой так жаждал, которая была сейчас влажной, скользкой, пульсирующей. Когда он выпустил изо рта сосок, она сделала попытку отодвинуться, бормоча «нет» и другие глупости, но герцога это не интересовало. Он видел только великолепное тело, распростертое перед ним, и вожделенный треугольник волос.
   Целовать ее там… Он поднял голову, и Джина тут же схватила его за руку, хрипло пробормотав:
   — Кэм! Ты должен остановиться…
   — Молчи, — отстранение прошептал он. — Молчи.
   Его губы двигались по ее груди, придавая форму, облекая эту грудь в нечто более прекрасное, чем обыкновенный мрамор. Ее глаза затуманились, стали дымчато-зелеными. Он позволил своей руке действовать в ритме, который знал так же хорошо, как собственное имя.
   — О, Кэм! — бормотала Джина, подчиняясь воле искусных пальцев.
   Он жаждал лечь на нее и сделать то, что должно быть сделано. «Моя жена. Она моя». Возьми ее, требовали чресла. Возьми ее, убеждало сердце. И лишь назойливый голос в голове твердил: «Она не хочет тебя, она хочет вздорного маркиза».
   Но Кэм пренебрег неуместными предупреждениями. Несведущая… и все же сведущая Джина выгнулась под его пальцами. Всхлипывающая, прижимающаяся к нему, молящая:
   — Пожалуйста, Кэм… пожалуйста… пожалуйста.
   «Это заставит ее выйти за тебя замуж», — не унимался голос, очищенный от ненависти его отца и его собственной ненависти к принудительному браку. Он немного охладил его, позволил обрести контроль и преодолеть искушение.
   Не останавливаясь, Кэм продолжал целовать жену, затем провел большим пальцем по соску… и Джина содрогнулась в последней истоме.
   Он стиснул зубы, подавляя желание войти в нее, заполнить пустоту собой, теплом, пульсацией.
   Но голос разума победил.
   Джина хотела открыть глаза и не смогла. Во всем теле была приятная теплота, а в ногах приятная тяжесть.
   — Я должен уйти. Нам не следовало этого делать, — глухо сказал герцог, и Джина наконец открыла глаза.
   Конечно, им не следовало этого делать. Она же обручена с кем-то еще, а это Кэм, друг детства. Она попыталась овладеть собой, но ее продолжала нести безвольная волна удовлетворения.
   — Я больше не зайду в твою комнату, — говорил Кэм. — Так что подобный… инцидент больше не повторится. В общем, я…
   — Не извиняйся.
   Кэм выглядел удивленным.
   — Я и не думал об этом. А должен был?
   — Мужчины извиняются после единственного поцелуя, — улыбнулась Джина. — А ты…
   — О, мы ведь женаты, — ухмыльнулся он.
   — В настоящий момент.
   — Достаточно и момента. К тому же ничего особенного мы не делали. Поцеловались, только и всего.
   Только поцеловались? Ноги у Джины дрожали, дыхание еще не пришло в норму, а он называл это поцелуем?
   — Я должен поскорее убраться отсюда, — сказал Кэм, заправляя рубашку в панталоны. — Будет чертовски затруднительно для нашего развода, если меня увидят в твоей комнате.
   Джина окончательно пришла в себя. Ей хватило секунды, чтобы осознать правду: для него они уже разведены, оставаться женатым не входило в его планы.
   Через минуту Кэм выглядел так же, как перед своим приходом, и она почувствовала раздражение. Как он смеет выглядеть, будто ничего не произошло?
   — Но я должна еще поблагодарить тебя, — сказала она, когда герцог направился к двери. — Ты очень меня успокоил. — Он мгновенно принял нахально-самодовольный вид. — Я счастлива, что имела возможность изучить эту проблему с тобой, а не с Себастьяном, и теперь пойду в его постель со вновь обретенным чувством уверенности.
   Кэм застыл, глядя на нее, затем поклонился:
   — Рад был тебе услужить…
   Остаток ночи Джина провела в размышлениях, коря себя за то, что при расставании не смогла сказать что-нибудь поумнее. К рассвету она точно знала, что требовалось сказать, будь у нее хоть капля мозгов.
   Вариант номер один (язвительный): «Я чрезвычайно благодарна тебе, ибо теперь знаю, что пойду в постель моего любимого Себастьяна с восторгом, равным его желанию». Этот вариант звучал так, словно ее жених испытывает к ней страсть, хотя здесь нет и доли правды.
   Вариант номер два претерпел за ночь многочисленные изменения, сопровождавшиеся кое-какими воспоминаниями, и звучал примерно так: «Я хочу, чтобы ты немедленно вернулся в постель».
   Иногда она добавляла: пожалуйста…

Глава 18
Гостям не требуется вставать до полудня

   Джина проснулась очень поздно. Она чувствовала себя очень уверенно. Переполненная чувствами, торжествующая женщина исчезла, зато обретенные познания никуда уже не денутся. А это самое важное. Она и вправду должна благодарить Кэма. Теперь ей не нужно волноваться по поводу ее первой брачной ночи — настоящей брачной ночи с Себастьяном. Наконец-то она имеет пусть и не очень большой, но все же опыт.
   В безжалостном свете утра она выглядела скорее неопрятной, чем соблазнительной. Избавившись от порванного пеньюара, Джина надела сорочку. И тем не менее…
   Она с легким самодовольством улыбнулась своим воспоминаниям.
   Она вспомнила похотливые взгляды Кэма, его прерывистое, хриплое дыхание. Это удивительным образом рассеяло ее тайные опасения, что жених не реагирует на нее, поскольку она не слишком молода. Слишком неловкая, слишком герцогиня, слишком худая. Кэм, судя по всему, не считал ее худышкой. Правда, он все еще хотел развестись, но это в основном из-за его характера. Он всегда избегал любой ответственности, связанной с браком. Главное, прошлой ночью он хотел ее, и теперь она знала, как заставить и Себастьяна захотеть ее.
   В комнату влетела Энни, чтобы помочь хозяйке одеться.
   — Уже готовы планы на день, — сказала она, заплетая Джине косу. — Леди приглашены участвовать в соревновании по стрельбе из лука. Чаплины собираются продемонстрировать свое искусство фехтования в три часа. О! Леди Троубридж спрашивала, не желаете ли вы присоединиться к ней, она едет в деревню, там родился еще один младенец.
   — Я бы хотела посмотреть ребенка. — Джина бросила взгляд на кипу бумаг, до сих пор лежащих возле кровати. — Но у меня очень много дел.
   — Вы слишком много работаете, — ответила Энни. — И вся эта работа отнюдь не на пользу душе.
   — Возможно, однако на письма нужно ответить.
   — Желаете надеть сегодня платье с короткими рукавами, мадам?
   Проскользнув в гостиную, Джина едва успела поздороваться с женихом, как леди Троубридж хлопнула в ладоши и гости отправились на обед. Кэм появился, когда подали суп. На его плече виднелся след мела. Джина отвела взгляд, ибо ее совершенно не интересовало, что муж немедленно устремился к Эсме, как пчела к розе.
   — Себастьян! — с воодушевлением сказала она. — Я хочу несколько часов поработать в библиотеке над письмами. Вы не присоединитесь ко мне во второй половине дня?
   Маркиз наклонил голову:
   — Почту за честь.
   Потом лорд проводил ее до комнаты и уже откланивался, когда Джина, открыв дверь, буквально остолбенела на пороге.
   В спальне царил хаос. Одежда, книги, яркие ленты, которыми Энн перевязывала хозяйке волосы, были разбросаны по всему полу, дверцы шкафа распахнуты, ящики туалетного столика выдвинуты.
   Боннингтон с досадой оглядел погром.
   — Кажется, тебя кто-то ограбил. Драгоценности не пропали?
   — Нет. Леди Троубридж настояла, чтобы они хранились у нее в сейфе. Энн относит их туда каждый вечер.
   — Мудрая предосторожность, — заметил Себастьян. Он прошел через комнату, с отвращением глядя на валявшиеся под ногами вещи. — Негодяи обшарили твой стол в надежде, что ты здесь что-нибудь оставила. Подумать только, нагло явились средь бела дня, хотя их вполне могла застать горничная. — Он поднял упавший стакан и поставил его на столик.
   Джина медленно вошла в комнату. Ее зеркало было снято и прислонено к стене, белье, сдернутое с кровати, валялось на полу.
   — Меня никогда раньше не грабили, — слегка дрожащим голосом сказала она.
   — Тебя и сейчас не ограбили, — успокоил ее Себастьян. — Поскольку здесь нечего было красть, тебе лишь причинили беспокойство. Ты же не впала в истерику, не так ли? — Джина покачала головой. — Твоя служанка быстро наведет порядок. Интересно, грабители побывали и в других комнатах? Сейчас мне лучше уйти. — Он направился к двери. — Я бы не хотел, чтобы меня увидели в твоей спальне.
   — Едва ли кому-нибудь придет в голову, что ты сорвал эти простыни в минуту страсти. Успокойся, я пошутила! — Она бесцельно нагнулась и подняла два корсета. — Очень неприятно. А тебя когда-нибудь грабили?
   — Несколько раз. Фактически, когда собирается много гостей, кражи приобретают характер эпидемии. В прошлом году обыскали мою комнату в Фокс-Мэноре, взяли пару запонок.
   — И они тоже все перерыли, включая нижнее белье? Себастьян посмотрел на то, что Джина держала в руке, и быстро отвел взгляд.
   — Они искали твои драгоценности, а их часто прячут в белье, в том числе и нижнем. Я скажу об этом инциденте леди Троубридж. Думаю, она захочет опросить слуг. — И Себастьян исчез.
   Джина огляделась. Бумаги, присланные Биксфидлом, разлетелись по всему полу, возле кровати валялся один шелковый чулок, другой она так и не смогла найти. В конце концов она села на голый матрас и стала дожидаться горничную. Хотя Себастьян назвал это лишь причиненным беспокойством, Джина чувствовала себя намного хуже.
   — Тысяча чертей!
   Герцог стоял в дверном проеме, огромный, разъяренный, изрыгающий проклятия. Джина всхлипнула, глаза наполнились слезами.
   — Они причинили мне беспокойство.
   Кэм быстро взглянул на Джину, снова выругался, затем подхватил жену, сел и посадил ее к себе на колени. Слишком удивленная, чтобы протестовать, Джина опустила голову ему на грудь, слушая нескончаемый поток ругательств.
   Наконец Кэм взял себя в руки.
   — Они что-нибудь украли?
   Джина покачала головой, но протянула руку, в которой еще держала корсеты.
   — Взгляни!
   — Презренные ублюдки! — рявкнул он.
   — Вряд ли я когда-нибудь захочу их надеть. — Подбородок у нее задрожал.
   — Ублюдки! Пристрелил бы их за это!
   Джина заплакала, и герцог стал гладить жену по руке, успокаивая словно ребенка, а затем протянул ей большой носовой платок.
   В этот момент на пороге возникла леди Троубридж.
   — О, дорогая, я просто ненавижу воров, просто ненавижу! — вскричала она. — Все в порядке, моя дорогая?
   Понимая, что должна спрыгнуть с колен мужа, но чувствуя, как его руки крепко сжимают ее, Джина не тронулась с места.
   — Ее светлость, конечно, расстроена, — ответил Кэм и встал. — Я провожу ее в библиотеку, а тут пусть наведут порядок.
   — Отличная идея, — с задумчивым видом произнесла леди Троубридж.
   Не сказав больше ни слова, он вышел в коридор, и Джина стала вырываться.
   — Отпусти меня, Кэм. Я не желаю упасть!
   — Ты не упадешь.
   — Я слишком большая, чтобы ты нес меня по лестнице. Немедленно отпусти… то есть, пожалуйста, отпусти меня.
   — Нет. Мне нравится держать тебя на руках. — Он слегка сжал объятия.
   — Кэм!
   — В этом определенно что-то есть. Открываются такие замечательные перспективы. — Он весело подмигнул, а его руки…
   . — Кэм! — Джина была вне себя.
   — Так-то лучше. Ты уже не выглядишь как испуганный кролик.
   — Я не кролик!
   — Ну да, просто красные глаза и все, — кивнул он.
   — Пожалуйста, можно я пойду сама? — умоляюще спросила Джина. — Это весьма затруднительно.
   — Для кого затруднительно?
   Кэм слегка вытянул правую руку и шумно вздохнул. Но когда они дошли до лестничной площадки, он поставил ее на ноги.
   — У меня и правда могут возникнуть затруднения.
   — Неужели? Это действительно проблема, — усмехнулась она.
   Герцог быстро огляделся. Поскольку здесь их никто не видел, он обнял жену, скользнув руками по ее спине и восхитительным бедрам.
   — С моей стороны это был акт милосердия. Требовалось отвлечь твои мысли. Ты ведь что-то потеряла…
   — Что? — нахмурилась Джина.
   — У тебя короткая память. Ты уже забыла про корсеты? Я только что представлял, как ты будешь выглядеть, не имея под платьем ничего, кроме собственной кожи.
   — Почему…
   Не дослушав окончания фразы, он закрыл ей рот поцелуем.
   — А потому, что без корсета ты будешь…
   Но Кэм уже не помнил, что хотел сказать, ибо ее теплые губы прижались к его рту, и он сделал то, о чем думал всю ночь, — он положил руку ей на грудь, и Джина, выгнувшись, тихо вскрикнула.
   — А я думал, мне это показалось, — с удовлетворением сказал Кэм. — Значится не ошибся. — Он снова заглушил ее крик поцелуем, а потом шепнул на ухо: — Ты не способна заниматься любовью вне спальни.
   Его уже начало беспокоить, что кто-нибудь может появиться на лестнице, поэтому он слегка оттолкнул ее и дернул за платье.
   — Смотри!
   — О чем ты? — удивленно спросила она и вдруг поняла. — Боже мой! Да будет тебе известно, что англичане никогда не делают… этого.
   Кэм засмеялся:
   — Охотно верю, что некоторые этого никогда не делают. Или ты подразумеваешь, что они никогда не делают этого вне дома?
   Спустившись с лестницы, Джина обернулась, и герцога вдруг охватило непреодолимое желание растрепать ей волосы. Она слишком уж герцогиня с этой ее гордой походкой и спокойной манерой говорить.
   — Будь я женат на тебе…
   — Уже, — вставила она.
   — Ты знаешь, что я имею в виду. Если бы я действительно был женат и жил в Гертоне, я бы повел свою жену в лес, где цветут колокольчики.