Джеймс Элоиза. Влюбленная герцогиня

   Когда Джина чувствовала неуверенность, она тут же являла собой образец герцогини. Ее вопрос прозвучал, словно королевская декларация. Ее взгляд никогда еще не был столь властным, а тон настолько выдержанным. Сейчас Кэму больше всего хотелось вытряхнуть из нее это хладнокровие, чтобы она стала опять той импульсивной, визжавшей девочкой, которую он когда-то оставил в лесу.
   — Я не ухаживаю за тобой, — с напускной снисходительностью произнес он. — Я тебя соблазняю, Джина. Тут есть разница.
   Пока оба молчали, оркестр перестал играть, и танец закончился.
   — Соблазнение глупо и бессмысленно, учитывая твое желание избавиться от меня, — задумчиво сказала она. — Фактически можно сказать, что оно противоречит твоему желанию.
   Кэм поднял брови.
   — Я не хочу избавляться от тебя. А если ты сомневаешься в моем желании, я с величайшим удовольствием готов это доказать.
   Она саркастически усмехнулась, но тут, поймав заинтересованный взгляд леди Троубридж, вспомнила о более важном предмете.
   — И как я должна расценить твои слова о том, что ты не хочешь избавиться от меня? Ведь мы даже не состоим в настоящем браке.
   — Ты сама просила меня о разводе. А мне нравится, когда ты рядом… например, я люблю читать твои письма.
   — Иметь жену ты не хочешь, я тебе нужна только в качестве, корреспондента. — Джина слегка покраснела. — Соблазнение не заставит меня писать тебе письма. Ты не хочешь, чтобы я была твоей женой, Кэм.
   — Только потому, что я не создан для брака. Но еще важнее тот факт, что именно ты не хочешь меня в качестве мужа. Я был бы счастлив оставить все как есть, внеся лишь несколько изменений в наше соглашение…
   «О чем ты говоришь?» — поразившись сказанному, он по обычаю всех мужчин сразу пошел на попятный:
   — Я считаю наше соглашение довольно тягостным.
   — Кэм, ты говорил не об этом. Ты собирался внести какие-то изменения… в сущности, мне показалось, ты предлагаешь, чтобы мы остановили бракоразводный процесс.
   «Черт возьми! Неужели я действительно сказал это? Конечно, нет!» Его взгляд скользнул по гладким, изящным плечам жены, по ее длинной шее. Да, он это сказал.
   — Итак? — Голос резкий, как у шекспировской героини.
   — Незачем торжествовать по этому поводу, — ответил Кэм, пытаясь смягчить тон. — Если ты передумала и решила не выходить за своего замороженного маркиза, я буду рад оставить все как есть. Никто бы не смог пожаловаться на работу, которую ты проделала в Гертоне.
   Щеки у нее пошли красными пятнами.
   — О, в самом деле? Как мило, правда? Я могу превратиться из жены-невидимки, которая не создает никаких проблем, в жену-невидимку, которая не создает никаких проблем, к тому же продолжая нести тяжелейший груз. Блестящая перспектива! Значит, я должна оставить человека, который любит меня и хочет иметь от меня детей. Поменяв его на человека, который восхищается моими письмами и деловыми качествами?
   — Я только предложил, — с громадным облегчением сказал Кэм. Наверняка оно было написано на его лице.
   — Мне хотелось бы знать, что ты имел в виду под изменениями? — Он промолчал, и она больно ткнула его под ребро. — Кэм!
   — Я говорил о постели. — Он даже не потрудился взглянуть, нет ли кого рядом. — Если мы останемся женатыми, то будем делить постель, я так думаю. По крайней мере когда я в Англии.
   — Еще лучше! — воскликнула она, пытаясь не обращать внимания на голосок внутри, предательски одобрявший идею мужа. — То есть я превращаюсь в жену, которая управляет поместьем и одна растит детей, пока ее муж развлекается за границей.
   — Ну, мы бы могли получить массу удовольствия, пока я не уехал. И я буду приезжать. — Он даже не прикасался к ней, а она чувствовала себя так, словно он ласкает ее.
   Джина открыла рот, чтобы хоть что-то сказать. Но что?
   Совсем рядом послышалось осторожное покашливание. Маркиз Боннингтон слегка поклонился Кэму.
   — Вечер испорчен неприятным инцидентом, — холодно сказал он. — Я предлагаю собраться в библиотеке и порепетировать наши роли в «Много шума из ничего». Леди Троубридж сообщила, что представление состоится послезавтра и она уже пригласила массу гостей.
   — Она же обещала, что это будет просто скетч для узкого круга! — воскликнула Джина.
   — Видимо, она решила иначе. Кэм усмехнулся:
   — Надеюсь, она не рассчитывает, что мы обладаем такими же драматическими способностями, как лорд и леди Перуинкл.
   — Чем меньше упоминать об этой постыдной сцене, тем лучше, — заметил Себастьян.
   — Полностью с вами согласен.
   У Джины возникло подозрение, что Кэм просто смеется над ее женихом.
   — Тогда пошли. Если уж нам предстоит выглядеть дураками, имеет смысл заранее попрактиковаться.
   — Вот что значит сила духа, — одобрил Кэм и, повернувшись, огляделся. — Где, о где прекрасная Офелия? — Маркиз нахмурился, и он пояснил: — Это из «Гамлета», другой пьесы Шекспира. Я обращаюсь к более чем прекрасной Эсме.
   — У Шекспира эта строчка звучит как «Где прекрасное величие Дании?» — высокомерно процедил Себастьян, направляясь к библиотеке. — Начнем с первого акта? — Если бы это произнес менее достойный человек, его слова приняли бы за лай.
   — Именно так, — жизнерадостно ответил Кэм, хватая руку жены, но маркиз не отпустил ее. — Может, позволите Беатриче и Бенедикту присесть?
   Он потянул Джину к кушетке. Эсма села напротив, явно забавляясь происходящим.
   — Тебе лучше снять перчатки. — Кэм протянул жене книгу и нахмурился, когда увидел миллион пуговок, идущих до самого локтя.
   Джина смотрела на его темноволосую голову, пока он ловко расстегивал крошечные перламутровые пуговки.
   — Они мне совсем не мешают читать.
   Сделав раздраженный жест, Боннингтон сел рядом с Эсмой и язвительно произнес:
   — Если вы совершенно готовы…
   Кэм стянул обе перчатки и бросил их в сторону, не удостоив Себастьяна взглядом.
   — Мы готовы, — сказал он настолько интимным тоном, что у Джины возникло ощущение, будто ее ведут в спальню.
   — Тогда начнем! — рявкнул ее жених.
   — «Как, милейшая Шпилька, вы еще живы?» — с удовольствием начал Кэм, и она, несмотря на досаду, вызванную его поведением, невольно улыбнулась. — Мы не можем сидеть, как два столба. Мы должны это сыграть, тем более что у нас есть такие достойные зрители. — Он поднес ее руку к губам, поцеловал ладонь, и Себастьян что-то проворчал.
   — «Может ли Шпилька умереть, когда у нее есть такой удобный предмет для уколов, как синьор Бенедикт?» — подала свою реплику Джина, стараясь не обращать внимания на покалывание в руке.
   Чудо из чудес, Эсма ухитрилась вовлечь ее сердитого будущего мужа в разговор.
   — Почему ты нарочно злишь Себастьяна? — прошипела Джина.
   — Забыла свою роль? — с непочтительной ухмылкой ответил Кэм. — В театре суфлеры назначают штраф, если актер не выучил свою роль. — Его взгляд явно говорил о том, какое наказание он имел в виду.
   — Слава Богу, на память я отнюдь не жалуюсь, — отрезала Джина. — «Сама любезность должна превратиться в Шпильку в вашем присутствии».
   — «Тогда любезность станет оборотнем», — парировал Бенедикт-Кэм. — И кстати, я оказал тебе услугу, отвлекая сторожевого пса, которого ты называешь своим будущим мужем.
   — Вздор, ты играешь его чувствами так же, как другими важными вещами. Ты когда-нибудь бываешь серьезным, Кэм?
   — «Но одно верно: в меня влюблены все дамы, за исключением вас одной».
   Джина выдернула у него свою руку, которой он незаметно завладел и теперь гладил каждый палец.
   — Вряд ли тебя вообще что-либо заботит. Ты всего лишь птица небесная, как говаривала моя старая няня.
   Выражение опрометчивой соблазнительности исчезло с лица Кэма.
   — «Я ни одной не люблю», — сказал он.
   — В этом ты весь, — процедила сквозь зубы Джина. — Я тебя оскорбляю, а тебе это нипочем, ты шутишь в ответ.
   — Но у меня такая роль, — запротестовал он. — Бенедикт говорит, что он никого не любит.
   Джина заглянула в свой текст.
   — «Какое счастье для женщин: иначе им пришлось бы терпеть убийственного поклонника».
   — Твоя пылкость здесь совершенно не требуется.
   — Почему нет? Это вполне правдиво. Ты — Бенедикт во плоти. Ты никого не любишь, возможно, за исключением своей греческой Венеры.
   — Да, я люблю Мариссу. Она страстная, нежная женщина. — Кэм не стал упоминать, что страсть Мариссы припасена для ее мужа.
   — Как восхитительно, — проворковала Джина. — Я выйду замуж за Себастьяна. — Она послала дерзкую улыбку в его сторону. — А ты сможешь вернуться к своей удобной богине.
   Кэм удовлетворенно отметил, что Боннингтон занят весьма жарким спором с леди Роулингс.
   — Я бы не назвал ее просто удобной, — сказал он, прогоняя воспоминание о своем пустом доме в Греции. — Марисса настолько сердечная особа, что, кажется, наполняет весь дом смехом. Почему ты не продолжаешь строку насчет твоей холодной крови?
   — «Благодарю Бога и мою холодную кровь, — процедила Джина, сдерживая раздражение. — Для меня приятнее слушать, как моя собака лает на ворон, чем как мужчина клянется мне в любви».
   Кэм шутливо поклонился:
   — Сказано с подлинным чувством. Ты — Беатриче в натуре. Будем надеяться, что холодная кровь поддержит тебя во время супружеской жизни с твоим ледяным маркизом.
   — Да как ты смеешь!
   Оба невольно взглянули на противоположную кушетку, но Эсма и Себастьян ни на что не обращали внимания.
   — «Да укрепит небо вашу милость в подобных чувствах. Это избавит немало синьоров от царапин на физиономии».
   — «Если физиономия вроде вашей, так от царапин хуже не станет», — уколола Джина.
   — Правда? — огрызнулся Кэм.
   — Этого нет в тексте.
   Ее зеленые глаза сверкали радостью битвы, и непрошеная волна желания окатила его с головы до ног.
   — Мы с лордом Боннингтоном хотим сделать небольшой перерыв, — вдруг сказала Эсма. — Мы выйдем в сад и вернемся минут через пять.
   Кэм молча кивнул.
   — Забыл свою роль? — поинтересовалась Джина, когда закрылась дверь библиотеки.
   — Похоже, да. — Он схватил ее за плечи и резко притянул к себе.
   — Значит, с тебя штраф, — неуверенно сказала она, глядя на его рот.
   Пару секунд она еще пыталась сопротивляться, но потом сдалась и в следующий момент уже сама всем телом прижалась к нему.
   — Я требую штраф, прежде чем мы начнем, — задыхаясь, прошептал он.
   — Угу, — пробормотала Джина.
   Его руки вдруг замерли на ее груди, скованной корсетом.
   — Что такое? — прошептал он, ведя пальцем по дуге китового уса. — Я считал, ты отказалась от корсетов.
   — Я передумала.
   Кэм встал, поднял ее на ноги и, прежде чем Джина поняла, что он делает, потащил жену из комнаты.
   — Куда мы идем?..
   — В твою спальню, — не замедляя шаг, сказал герцог.
   — Что?! — Она резко остановилась.
   — Мы идем в твою спальню, Джина. — Он приподнял ей подбородок, и то, что увидел в ее глазах, заставило его вздрогнуть. — Немедленно.
   Однако Джина продолжала упираться.
   — Мы не можем, пока… — Щеки у нее вспыхнули, голос задрожал. — Я должна сохранить невинность для брачной постели, Кэм.
   Она словно окатила его холодной водой.
   — Ты действительно считаешь, что я безответственный варвар? И как ты это называешь, птица небесная?
   — Нет! Не в том дело. Я доверяю тебе. Я знаю, ты бы не сделал… этого. — Она еще больше покраснела. — Я не доверяю себе.
   Хотя Джина выглядела в точности как молодая, величественная королева Елизавета, он знал, что может сделать эту королеву своей одним прикосновением губ. Но поскольку он молчал, плечи у нее заметно одеревенели, и она резко обернулась:
   — Вернемся к Шекспиру, сэр? Ваша следующая реплика: «Ну, вам бы только попугаев обучать». — Джина села, взяла свою книгу и с таким вниманием углубилась в нее, словно это был очень интересный документ.
   Камден Серрард, герцог Гертон, никогда не действовал, подчиняясь инстинкту, с того момента, как выпрыгнул из окна дома отца без единого пенса в кармане. Он выжил, используя свой ум, и действовал не по инстинкту, а по логике, соединенной с чувством самосохранения.
   До того момента, когда он вдруг обнаружил, что стоит бог знает почему на коленях перед молодой и величественной королевой. Он потянулся к ней, обхватил ладонями ее лицо с такой нежностью, словно она была искуснейшей статуэткой, и прильнул к ее рту.
   — О, Кэм! — выдохнула Джина.
   Когда он прикасался к ней, ее дыхание становилось нежным пламенем в груди. Когда он целовал ее, она теряла всякий стыд. Все в муже, от его черных глаз до мозолистых ладоней, наполняло ее желанием. Никто до сих пор не возбуждал в ней подобных чувств.
   Шум за дверью напомнил герцогу и герцогине, что они еще не в спальне. Джина отпрянула, а Кэм улыбнулся и поправил ее брыжи. Он выглядел совершенно беззаботным, как будто они провели время за чтением Шекспира.
   «Я не должна этого делать, — говорила себе Джина, — я не должна больше прикасаться к этому человеку, он не мой и никогда не станет моим. Это прямая дорога к разбитому сердцу».
   Остаток вечера прошел как в тумане. Они репетировали пьесу три раза, и ее жених взял на себя роль надсмотрщика. Когда они вполне приемлемо справились с ролями, Джина уже изнемогала от усталости.
   В заключительном прогоне Беатриче и Бенедикт с такой необузданной страстью вели диалог, что даже маркиз Боннингтон смотрел и удивлялся.

Глава 24
Второй военный совет

   — Не думаю, что ты погубила все, — сказала Эсма, внимательно осматривая виноградину, прежде чем положить ее в рот. — Но ты наверняка осложнила себе жизнь.
   — Не понимаю, как ты способна есть в такой момент. — Карола находилась на грани истерики. — Ты должна придумать план, как спасти мой брак!
   Эсма подняла брови.
   — Количество потребляемого мной винограда совершенно не влияет на мое сочувствие, уверяю тебя.
   — Но факт остается фактом, и Карола права. Мы должны составить план действий, — ответила Джина.
   — Не хотела вам говорить, — добавила Элен, — но леди Троубридж сообщила мне, что лорд Перуинкл завтра на рассвете покидает нас.
   Карола зарыдала, и Джина автоматически протянула ей платок. Все четверо находились у нее в комнате, так как она снова отказалась спуститься к обеду.
   — Думаю, настало время для решительных действий, — сказала Эсма, проглотив виноград.
   Карола опустила платок и бросила на нее отчаянный взгляд.
   — Я не хочу выходить за Невила.
   — Тем более что он разделяет твои чувства, — заметила Джина.
   — Он женится на мне, если я скажу «да», — нахмурилась Карола. — Видимо, я так и сделаю, если… если Таппи решит со мной развестись! — И она снова зарыдала.
   Взглянув на платок, которым подруга закрывала лицо, Джина пришла к выводу, что он легко выдержит еще два или три потока слез.
   — Думаю, необходим постельный обман, — сказала Эсма. — И очень кстати, что завтра мы играем Шекспира. В его пьесах много постельных обманов.
   Элен выглядела огорченной.
   — А что это такое, постельный обман?
   — Замена одного персонажа другим, — объяснила Джина. — Но тут есть большая проблема. Насколько мне известно, Таппи ни с кем свою постель не делит, и кого же мы заменим Каролой?
   — Это действительно проблема, — согласилась Эсма.
   — Невозможно, — всхлипнула Карола. — Он не хочет спать со мной.
   — Тогда одна из нас должна соблазнить Перуинкла, назначить ему свидание на поздний час, а в постели его будет ждать Карола…
   — И Таппи с отвращением сбежит, — прервала ее та.
   — Не сбежит, — ответила Эсма, — потому что будет темно. Разве ты ничего не знаешь о постельных обманах?
   Карола покачала головой:
   — Моя мама не одобрила бы такой образ действий.
   — Я считаю это единственным решением. У твоего мужа есть основания думать, что в постели он тебе не нравится, ибо ты дала ему понять, что хочешь положить конец вашему браку. Ты должна убедить Таппи, что хочешь быть с ним, ради этого готова даже скомпрометировать себя. Вопрос в том, кто назначит ему свидание. — Эсма взглянула на подруг. — Джина? Элен?
   — Ты, — хором сказали они.
   — На завтра у меня назначено свидание с мужем. Сегодняшняя ночь последняя, которую я проведу с удобствами в собственной постели, так как, учитывая размеры Майлза, впредь мне придется спать на полу.
   — Никогда бы не подумала, что мы способны говорить о столь неприличных вещах, — сказала Элен, краснея. — Тем не менее, уверяю вас, я не могу назначить свидание, я вообще не имею представления, как это делается.
   — Не согласна, — заметила Эсма. — Просто у тебя пока нет стимула.
   Три пары глаз смотрели на Джину, которая ела пирожное и определенно чувствовала себя только зрителем.
   — О нет! — испугалась она. — Я не смогу!
   — Почему нет? Ты уже произвела на него впечатление своими познаниями о разведении форели.
   — Я не могу! Я уже…
   — И в чем дело?
   — Я не позволю, — вмешалась Карола. — Она и так нравится Таппи. Я не в восторге от этого плана, Эсма. Я не хочу смотреть, как кто-то флиртует с моим мужем. Вы красивее меня, я вам проигрываю. Я не позволю!
   Три подруги с любовью смотрели на нее: в ореоле золотых кудрей она выглядела прелестной, как только что вылупившийся цыпленок.
   — Ты дурочка, — ласково сказала Эсма. — Но если не хочешь, чтобы Таппи соблазняли, будь по-твоему.
   — А разве невозможно просто уложить Каролу ночью в его постель? — спросила Джина. — Он ее не ждет, и это будет приятным сюрпризом. Конечно, если ты действительно считаешь, что Кароле необходимо прибегнуть к столь радикальным мерам.
   — Да, считаю. Таппи был унижен перед большей частью света. Он мужчина, с мужской нелюбовью к неловким ситуациям, — ответила Эсма. — На месте Таппи я бы даже близко не подошла к своей жене, вне зависимости от того, насколько я очарована ею. А он тобой очарован, дорогая.
   — Он не может быть очарован, раз ты думаешь, что он готов лечь в постель с любой из вас, — возразила Карола.
   — Я абсолютно уверена, что любая из нас может без всяких усилий завлечь беззащитного мужчину в свою постель. Это касается и тебя. — Эсма строго взглянула на Элен.
   — Что я скажу, когда он войдет в комнату? О, я не смогу! Я забыла про его слугу.
   — Мы подкупим его, тогда он будет вынужден раздеваться самостоятельно. Все комнаты для гостей у леди Троубридж практически одинаковы. — Эсма кивнула в сторону постели с тяжелым пологом. — Он даже не заподозрит, что ты здесь, пока не разденется и не окажется в постели.
   — Но что я ему скажу?
   — Ничего, — вставила Джина.
   — Как ничего? — Глаза у Каролы округлились. Джина озорно улыбнулась.
   — Вообще ничего.
   — Ты меняешься прямо на глазах, Эмброджина Серрард, — с восхищением произнесла Эсма. — Что случилось с твоим герцогским фасадом?
   — Герцогиня привыкает к молчанию, если этого требуют обстоятельства.
   — Так я и думала, — ответила Эсма, подмигнув.
   — Ладно, — вздохнула Карола, склоняясь под бременем необходимости. — Я это сделаю.
   — Хорошо. Я велю своей горничной подкупить его слугу, а мы… — Эсма взглянула на Джину и Элен, — задержим лорда Перуинкла в бальном зале до подходящего момента.
   — Какого момента? — спросила Карола.
   — Одиннадцать часов. Мы не позволим Таппи уйти раньше, и у тебя будет время удобно расположиться в его постели.
   — Я должна попросить у всех прощения, — поднимаясь сказала Джина, бросив взгляд на каминные часы.
   — Почему? Я надеялась, ты прокатишься со мною верхом, — сказала Элен.
   — Я договорилась с Кэмом о встрече в библиотеке.
   — О! — хихикнула Эсма. — Красавец муж!
   — Он не муж. Хорошо, муж, только уже ненадолго. Я обещала ввести его в курс дел, о которых пишет Биксфидл. Он намерен сам взяться за управление поместьем.
   — Ну, это большой прогресс! — сказала Эсма. — Возможно, он в конце концов расстанется с детством.
   — Это нечестно, — запротестовала Джина. — Живя в Греции, он представления не имел, что это за работа.
   Элен прикоснулась к ее руке.
   — Но как замечательно, что он, поняв это, тут же решил сам заняться делами.
   — На твоем месте я бы держала мужа на туго натянутом поводке, — заявила Эсма. — Он без промедления вернет тебе всю работу, если ты дашь ему хоть малейшую поблажку или покажешь, что она тебе нравится.
   — Я буду скучать по ней, — призналась Джина. — Она доставляла мне удовольствие, и чем я заполню дни? Себастьян говорит, что у него двое превосходных управляющих.
   — Маркиз непременно должен иметь двоих, когда достаточно и одного, — резко бросила Эсма. — Полагаю, у тебя не останется времени для работы. Тебе и целого дня не хватит, чтобы соответствовать представлению Боннингтона о настоящей леди.
   Джина взяла перчатки.
   — Я лучше пойду, Эсма, пока мы не поругались. Надеюсь увидеть всех за ужином.
   Когда она вышла, Элен озабоченно взглянула на подругу:
   — Зачем так резко, дорогая?
   Эсма закусила губу.
   — Я свинья, не правда ли?
   — Ничего ужасного.
   — Последние дни меня снедает ревность. Я чувствую себя, как пятилетний ребенок, попавший в чужую детскую. Я отчаянно хочу такую же красивую и не хочу мою собственную.
   — Я не помню мужа Джины, — сказала Элен. — Думаю, я видела его, прежде чем он уехал, но я тогда была ребенком. Он действительно так красив?
   — Это не герцог, — ответила Эсма.
   — Бедняжка. — Элен погладила ее по щеке.
   — Я отдам Таппи, если ты его хочешь, — уныло сказала Карола.
   — Тогда у нас возникнет настоящая путаница, — хихикнула Эсма. — Представь себе, Таппи гоняется за форелью Джины, а мы с тобой обе гоняемся за Таппи!
   Элен встала.
   — Не покататься ли нам верхом? Утром привезли мою кобылу, и мне не терпится вывести ее на прогулку. Карола?
   Та оторвалась от скорбного изучения своего носового платка.
   — Я не могу.
   — Можешь, — твердо сказала Элен. — Вечером ты будешь неважно выглядеть, если целый день просидишь дома.
   — Как только я начинаю вспоминать о сегодняшнем вечере, мне становится дурно, — прошептала Карола.
   — Давайте прокатимся. Я избавлюсь от злобного настроения, Карола от своей хандры, да и Элен наконец, обретет спокойствие. Когда ты поведешь себя так же глупо, как все мы, Элен, я буду рядом, чтобы торжествовать.
   Подруга улыбнулась:
   — Только не я.
   Джина вошла в библиотеку, твердо решив не заниматься с мужем праздным времяпрепровождением. Хватит! Только весь ужас в том, что поцелуи Кэма были для нее почти неотразимыми. А разве большую часть своей жизни она не сгорала от желания стать настоящей женой, частью настоящей семьи? И теперь пожертвовать всем этим ради нескольких поцелуев? Вернуться обратно в Гертон, в то время как ее муж уплывет к своим Дианам? Она не могла этого допустить. Не могла больше вести одинокую жизнь герцогини, без мужа, без детей. Она хотела того, что предлагал ей Себастьян: постоянство, семью, верность и любовь.
   В конце концов, она видела много браков, начинавшихся страстью и закончившихся ничем. Пример у нее перед глазами: Элен и ее муж. Когда они были молоденькими девушками, она ужасно завидовала Элен, которая сбежала в Грета-Грин с красивым аристократом. Завидовала целый год, пока графиня не покинула дом своего мужа и тот мгновенно не заменил ее компанией русских певичек.
   Кэм ожидал ее за длинным столом, на виске у него опять виднелся след мела.
   — Ты рисовал? — спросила она.
   — Да, утро было прекрасное. У меня возникла пара идей насчет мраморного блока Стивена.
   Но он ничего больше не добавил, а Джина поостереглась расспрашивать, ведь он, в конце концов, ваял Эсму.
   Кэм взял стопку бумаг, которые Джина принесла с собой.
   — Вопросы Биксфидла?
   Она кивнула.
   — Некоторые он лишь пересылает мне, другие пишет сам. Я рассортировала их на две стопки. — Джина взяла добрую треть всех бумаг. — Тут вопросы об улучшении землепользования и сельского хозяйства. Эти касаются поместья, а здесь прочие дела.
   — Давай начнем с прочих. — Кэм подвинул жене кресло, тоже сел и взял одну из бумаг. — А зачем он хочет подстричь живую изгородь? Почему она не может просто расти сама по себе?
   — Поля разделены живой изгородью, — объяснила Джина, — и во время охоты на лис нужно, чтобы люди могли свободно преодолевать препятствия.
   Кэм нахмурился.
   — А кто охотится на нашей земле?
   — Ты! — подняла брови Джина.
   — Я не охотник!
   — О! Но твой отец…
   — Я знаю, — ответил Кэм с ноткой усталости в голосе. — Мой отец был великим охотником. А еще большее удовольствие получал, если мог вытоптать чей-нибудь огород, преследуя маленькое дикое создание. И что, изгороди всегда стригли так, чтобы их можно было перепрыгнуть?
   Джина поколебалась и затем сказала, осторожно подбирая слова:
   — После того как твой отец в 1802 году оказался прикован к постели, я позволила им расти. Но Биксфидл был этим недоволен и ежегодно умоляет, чтобы мы снова подстригли изгороди. — Улыбка мужа заставила ее моргнуть, и она быстро придвинула ему очередной лист: — Это планы обедов для сельских жителей при сборе урожая.
   — Я не помню никаких обедов при сборе урожая, — сказал Кэм.
   — 1803 год оказался страшно неурожайным, поэтому я ввела обеды. А также позволила, — твердо прибавила Джина, — охотиться на дичь в лесу. Боюсь, при следующей встрече с тобой Биксфидл непременно пожалуется на меня.