Джеймс Элоиза. Влюбленная герцогиня

   — Нет!
   Она попыталась оттолкнуть его, на он был скалой, застывшей в поклонении. Откинув голову, Кэм отбросил с глаз волосы и улыбнулся:
   — Это всего лишь нежное прикосновение. Так ласкают ребенка.
   Хотя колени у нее дрожали, она вырвалась и отошла подальше. Кэм поднялся, стянул через голову рубашку и теперь стоял перед ней в одном нижнем белье. Она не знала, что сказать, куда смотреть, но отвести взгляд не могла. Он был слишком красивый, слишком мужественный, слишком не похож на нее. Широкая грудь с твердыми пластинами мышц покрыта темными волосами, никакой гладкости.
   — Почему ты такой мускулистый?
   У Джины было представление, что великосветские мужчины вообще не имеют мускулов. Кэм пожал плечами.
   — Ваяние — тяжелая работа. Я сам добываю мрамор из карьера. — Взглянув на нее, он вдруг приказал: — Герцогиня, подойдите сюда.
   И она повиновалась. Эмброджина Серрад, герцогиня Гертон, послушная долгу дочь, послушная долгу жена, послушная долгу герцогиня подошла к мужу. Но в ее взгляде не было жеманности девственницы, впервые увидевшей обнаженное мужское тело. Нет, Джина смотрела на него с откровенным желанием. «Не торопись, — приказал себе Кэм, — помни, что она девственница». Эта мысль немного охладила его.
   — И что дальше? — спросила она.
   — Могу я снять с тебя одежду?
   — Я справлюсь сама, — быстро ответила Джина.
   Кэм улыбнулся. Сознает ли герцогиня, что он хитростью заставил ее раздеться? Он уже понял, что его жена никогда и ни при каких обстоятельствах не просит никого о помощи. Видимо, она считает, что может самостоятельно пройти по жизни, за исключением тех случаев, когда это касается ее перчаток. Но в данный момент она чувствовала себя не так уверенно.
   — Возможно, следует погасить лампу.
   — Нет. Я хочу тебя видеть.
   Щеки у нее горели.
   — Я не могу делать это на полу.
   — Тут есть шезлонг, — сказал Кэм, и лишь смех в его глазах опровергал серьезность тона. — Но ведь герцог и герцогиня занимаются любовью только в герцогской постели, и нигде больше.
   Она предпочла игнорировать его поддразнивание:
   — Именно так.
 
   Кэм опустил взгляд и понял, что собственное тело ему неподвластно. К тому же он подозревал, что в последующие лет сорок это станет его обычным состоянием, если рядом будет его жена.
   — Опробуем бассейн, герцогиня? Могу я предложить, чтобы вы сняли одежду и купались в сорочке? — Он пресек ее возражения поцелуем.
   Джина закусила губу. На самом деле она не возражала против купания в сорочке, ведь это не означает, что она голая. В конце концов, никакой разницы между сорочкой и ночной рубашкой нет. Кэм уже видел ее ночную рубашку… нет, просто разорвал ее. Воспоминание заставило Джину покраснеть.
   Он глубоко вздохнул. На ней оказалась сорочка из тончайшего полотна, белая, простого фасона, образец скромности, но во много раз более сексуальная, чем дорогой шелк.
   — Идемте в бассейн, ваша светлость?
   Джина одарила его такой улыбкой, что Кэм лишился дара речи. Герцогиня Гертон открывала для себя многочисленные удовольствия соблазнения.
   — Да, — наконец вымолвил Кэм.
   Она протянула ему руку, но он повернул ее ладонью вверх, поднес к губам и поцеловал. Известно ли ей, что произойдет с сорочкой, когда та намокнет? Или это не волнует ее? Чопорная герцогиня исчезла, опять став той страстной чаровницей в желтом шелке и со стаканом бренди в руке.
   Наконец он позволил ей подвести его к лестнице и сразу прыгнул в бассейн. Джина медлила на последней ступеньке, пробуя ногой воду.
   — Действительно теплая, — с удовольствием сказала она.
   — Я повернул вентиль, — сообщил Кэм.
   Он стоял по пояс в воде, а она медленно, шаг за шагом, входила в бассейн, пока не остановилась перед мужем. Он нырнул и снова появился из воды блестящим морским животным, скользким и темным, капли стекали с его груди. Чтобы не отстать от него, Джина тоже нырнула.
   — Первый раз я делаю это в чем-то большем, чем крошечная ванна, — со смехом заявила она. — Правда, восхитительно, Кэм?
   — Восхитительно, — повторил он.
   Она проследила за его взглядом.
   — О, кажется, моя сорочка потеряла…
   Он заглушил ее веселье поцелуем.
   Джина никогда не была трусихой. Старый герцог, отец Кэма, даже испугался, обнаружив в юной жене сына необычную для ее возраста твердость характера. Он преуспел в желании сделать из нее истинную герцогиню, но чего это ему стоило! Мистер Биксфидл, управляющий поместьем, с готовностью подтвердил бы мнение старого герцога. Если уж герцогиня Гертон что-нибудь решила, ничто в мире не могло ее остановить.
   Стянув через голову мокрую сорочку, Джина отшвырнула ее в сторону, и та, попав в воду, утонула. На лице Кэма было выражение, какое в данных обстоятельствах хотела бы увидеть любая женщина. Джина, не обращая внимания на огонь внизу живота и слабость в конечностях, плеснула на мужа водой.
   — Тебе понравится купание в Средиземном море, — хрипло сказал он и шагнул к ней. Его большие руки коснулись ее так, словно она была мраморной скульптурой, изваянной самим Микеланджело. — О Господи, до чего ты прекрасна!
   В его голосе прозвучало столько изумленного восторга, что она впервые почувствовала себя действительно прекрасной. Влажные локоны прилипли к ее лицу, и он аккуратно убрал их.
   — У тебя краска на щеках. — Кэм потер ее пальцем. Джина выглядела озадаченной, но потом засмеялась:
   — Я крашу ресницы.
   — Так я и думал, — с удовлетворением сказал он. — Но они хороши и без краски. Словно лучи солнца.
   Когда он прижал ее к себе и начал гладить, запоминая каждую линию ее бедер, она превратилась в смеющуюся русалку, готовую упасть в воду. Он должен наказывать ее поцелуями до тех пор, пока она не прижмется к нему, пока у нее не захватит дух. Умоляя его…
   Кэм вынес жену из бассейна и уложил на шезлонг леди Троубридж.
   Она была распутницей, его герцогиня, и не лежала спокойно под его рукой, как большинство известных ему женщин. Она извивалась, просила и кричала. Совершенно неожиданным, с его точки зрения, был и тот факт, что она не только брала, но и отдавала. Куда бы он ни целовал ее, она возвращала ему поцелуй. Где бы он ни прикасался к ней, она прикасалась в ответ. Его герцогиня прирожденная кокетка, в ней восхитительное сочетание невинности и природного знания.
   И она смеялась. Но больше всего Кэма потрясло, мягко выражаясь, что жена оттолкнула его и потребовала собственные права.
   — Леди не делают подобных вещей, — предупредил он. — Джина…
   Она не обратила внимания, прокладывая дорожку поцелуев к его животу. «Она и не послушается, — как в тумане подумал Кэм, — они будут…» Он потерял мысль, его пальцы схватили ее влажные, скользкие волосы, и у него вырвался хриплый стон. Он зажмурился, увидев на ее лице восторг.
   — Он тебя не получит. Ты моя. — Голос у него сел, руки дрожали.
   Перевернув Джину на спину, Кэм провел рукой по ее стройным ногам, и они моментально раздвинулись. Он боялся испортить ей удовольствие, боялся причинить боль.
   — Это не слишком больно, — прошептал он.
   — Я знаю. Пожалуйста, Кэм. Я хочу тебя… Я хочу тебя!
   Он вошел в нее. И замер, неясно сознавая, что его тело исступленно требует большего, требует… Но Кэм ждал, целуя закрытые глаза жены, ее лицо, ее губы.
   — Джина, — прошептал он. — Все в порядке?
   Она распахнула глаза.
   — Тебе не кажется, что ты можешь это повторить?
   Он не ошибся. Она будет смеяться, занимаясь любовью. Смех мерцал в ее глазах, дрожал в уголках рта.
   Он медленно приподнялся и вошел глубже. Смех замер, она прерывисто вздохнула, но ему не показалось, что это был несчастный вздох. Он повторил, и теперь она уже встретила его на полпути.
   — Тебе не больно?
   — Совсем немного. Ты… больше, чем я.
   Он и сам это чувствовал. Каждый дюйм его тела говорил ему то же самое.
   — Но это не боль, это… ах… я не знаю. Скорее, голод.
   — Ну, тут я в состоянии тебе помочь, — с улыбкой ответил Кэм.
   Он входил в нее снова, снова и снова. Она была крикуньей, его герцогиня. Он знал это с самого начала. Кэм не знал одного: что она и его заставит кричать.
   Он перевернулся на спину, увлекая за собой жену. Она лежала сверху обессиленная, уткнувшись лицом ему в шею. Он гладил ее по спине и думал, как было бы замечательно остаться в этом бассейне навсегда. Кэм накрыл засыпающую жену одеялом леди Троубридж и поцеловал в макушку.
   Наверное, им следовало бы одеться, спасение может прийти в любую минуту. Обняв свою драгоценную герцогиню, Кэм принял решение: он ни за что не отпустит ее, пока они не сделают это снова, возможно, еще тысячу раз. Или две тысячи. Глаза у него закрылись.

Глава 27
Темнота не всегда бывает неприятной

   Джина проснулась в абсолютной темноте, настолько плотной, что сквозь нее не проходил ни единый звук, и на миг до смерти испугалась. Но потом она вдруг осознала, что пусть ничего не видит, зато может чувствовать. Да и тишина была не столь уж абсолютной. Она слышала дыхание Кэма. Более того, когда ее сердце перестало громко стучать у нее в ушах, она услышала, как ровно бьется его сердце. Джина почувствовала свое удовлетворенное тело и улыбнулась.
   Не было невыносимой боли, какую она, по слухам, должна была испытывать. Она много чего слышала о супружеских играх, знала, что при надлежащих обстоятельствах они доставляют удовольствие. И что некоторым женщинам это не приносит никакой радости, а мужчинам всегда удовлетворение. Она прижалась губами к теплой коже мужа, и у нее мелькнула мысль: «Тем женщинам просто не повезло».
   Он проснулся мгновенно.
   — Какого дьявола, что произошло со светом?
   — Думаю, выгорела масляная лампа. — Джина поцеловала мужа в шею.
   Он ничего не сказал. Его тело оставалось напряженным.
   — Кэм? — Она нашла его губы.
   Он поцеловал ее, мимолетно, скорее из вежливости.
   — Я спущу с Финкботла шкуру, — сказал герцог. Это прозвучало даже более яростно, чем в тот момент, когда они впервые поняли, что заперты в бассейне.
   — Лампа должна была догореть. Не знаешь, долго ли мы проспали? Возможно, уже наступило утро.
   — Сейчас между десятью и одиннадцатью вечера. Мы здесь около трех часов.
   — Как ты можешь знать?
   — Извини. — Кэм поднял Джину с себя, уложил рядом, потом встал и накрыл жену одеялом.
   — Неужели ты видишь, что делаешь? — спросила она. — И откуда ты знаешь, который час?
   — У меня есть опыт. — В голосе герцога не было и следа разделенного ими наслаждения.
   Кэм отошел, и хотя Джина напрягала глаза, она совершенно ничего не видела.
   — Не упади в воду!
   — Не упаду. — Голос шел откуда-то справа. — Не хочешь ли одеться?
   В следующий момент ей на колени упали вещи. Джина с благодарностью схватила их, быстро оделась. Пара секунд ушла на то, чтобы убедиться, что все сделано правильно.
   — Я нашел твои чулки. Но кажется, не могу найти туфли. Джина натянула чулки (намного более трудная задача, чем при свете). Представив, в каком состоянии ее волосы, она вздрогнула, но вместо щетки ей пришлось использовать пальцы.
   — Кэм?
   — Да?
   — Зачем ты просил меня одеться? Разве мы не хотели провести ночь здесь? Мне кажется, Финкботл давно бы вернулся, если бы это входило в его намерения.
   — Сомневаюсь, что он хотел вернуться, — зло ответил Кэм. — Я буду стучать в проклятую дверь, пока меня кто-нибудь не услышит.
   Джина задумалась:
   — Подойди сюда, пожалуйста.
   Она услышала его шаги, но все равно вздрогнула, когда Кэм прикоснулся к ней.
   — Сядь, пожалуйста.
   — Конечно.
   — Что случилось? — без всякой обиды или упрека спросила она.
   — Ничего, — так же спокойно ответил Кэм. — За исключением того, что мне совсем не нравится быть запертым в темнице солиситором, который, возможно, украл бесценное произведение искусства.
   Джина держала мужа за руку, чтобы он не мог ускользнуть. Видимо, после этого мужчины становятся раздражительными… и вдруг ей пришла в голову еще более ужасная мысль. Наверное, он в ярости, что лишил ее невинности и теперь не сможет получить развод.
   — Ты сердишься, потому что отменяется наш развод? — спросила она, прежде чем обдумала вопрос.
   — Нет, — безразлично ответил Кэм. — Теперь ты моя.
   Джина почувствовала спазм в желудке. До сих пор она не принадлежала никому, даже мать на самом деле не была ее матерью, а муж — мужем, и быстрота, с которой он это заявил, подействовала на нее до странности успокаивающе.
   — Тогда что случилось?
   — Ради Бога, я ведь уже сказал, что ничего не случилось, — буркнул Кэм, поднимаясь.
   Джина тоже встала. Ей совсем не нравилась идея спотыкаться за ним в темноте. Но он отбросил ее руку и пошел.
   — Это всего лишь темнота, Джина, — грубо сказал он. — Нет оснований тревожиться по пустякам.
   — Но я не… — Джина умолкла.
   Кэм не успел отойти далеко. Она вскоре уткнулась в его теплое напряженное тело. Герцог стоял, прислонившись к стене. Когда она поцеловала его, он сначала не ответил ей. Потом его губы смягчились, и Джина почти уверовала в свою победу. Но Кэм вдруг оттолкнул ее и сдавленно пробормотал:
   — Боже, спаси меня от ненасытной женщины.
   Она закусила губу просчитала до десяти.
   — Это была шутка.
   Джина опять сосчитала до десяти. Как она и говорила Кароле, молчание иногда бывает чрезвычайно полезным. Естественно, Кэм протянул к ней руки, прижался губами к ее волосам, поэтому она не поняла, что он говорит. Он повторил:
   — Ты слышала шутку о проповеднике, пуританине и дочери виноторговца?
   — Нет.
   — Могу загадать тебе загадку, если хочешь, — предложил он.
   — Лучше не надо. Я не сильна в их разгадывании.
   — Я не хочу, чтобы ты боялась темноты. — Голос у него срывался от гнева. — Я оторву Финкботлу голову за то, что по его милости ты оказалась в столь невыносимом положении.
   — Я не боюсь, — спокойно ответила Джина. — Тебе станет легче, если я загадаю несколько загадок? Но к сожалению, я не всегда помню ответы.
   Наступившее молчание нарушали только капли воды, падающие в бассейн.
   — Я слишком возбужден? — наконец спросил он.
   — Ты расстроен. Я сама впадаю в истерику, когда мне встречается змея. Так что имей это в виду.
   Он поцеловал жену в нос.
   — Думаю, если бы я впадал в истерику, то сейчас именно та ситуация.
   — Давай спать с зажженной лампой.
   — Нет, меня беспокоят лишь темные комнаты без окон. — Кэм помолчал. — За любую провинность мой отец имел обыкновение запирать меня в кладовках и шкафах.
   — Он пытался делать это и со мной. Один раз запер меня в винном погребе, но я описала наказание в письме к матери. После ее визита герцог навсегда оглох на правое ухо. По крайней мере он так объяснял свою глухоту.
   Кэм обнял жену:
   — Прости меня за отца. Мне даже в голову не приходило, что он способен поступить так еще с кем-нибудь, кроме собственного ребенка. Более того, я думаю, мне надо было взять тебя с собой, когда я бежал в окно.
   Джина засмеялась:
   — Ты не мог! Представь свою досаду, если бы тебе пришлось бежать с одиннадцатилетней женой.
   — Ну, если бы я знал, что он запрет тебя в винном погребе, я бы непременно взял тебя с собой.
   — Честно говоря, погреб не очень меня волновал. Для своих одиннадцати лет я была весьма практичной и не отличалась богатым воображением. Но если он проделывал это с тобой, когда ты был совсем ребенком, это просто ужасно.
   — Впервые, насколько я помню, он сделал это в день похорон моей матери. Отец решил, что я не выказываю достаточного уважения, поскольку ерзал во время утренней молитвы. Поэтому он запер двери часовни, оставив меня с телом матери.
   — Боже правый! Какой ужасный человек. Ведь тебе было всего лет семь или восемь, не так ли?
   — Пять, — сказал Кэм. — Потом он запирал меня довольно часто. По-моему, я бы никогда не превратился в труса, если бы не вещи, которые он мне говорил.
   — Ты не трус! — Они снова оказались на шезлонге, и Джина обняла Кэма за шею. — А что он тебе говорил?
   — Что моя мать будет являться мне. Конечно, я верил ему. Он весьма живописно рассказывал мне о разложившейся плоти и червях.
   — Жестокий старик! — процедила Джина, и герцог кивнул.
   — Мне понадобилось несколько лет, чтобы это понять. Но трус я или нет, в темноте я чувствую себя неуютно даже сейчас, годы спустя.
   — Чего нельзя сказать о твоей матери. Она тебя очень любила!
   — Откуда ты знаешь? — В голосе Кэма слышалась насмешка.
   — Знаю.
   Он пожал плечами.
   — Я совсем ее не помню, думаю, она была обыкновенной светской женщиной, которая обращала внимание на сына и наследника лишь раз или два в неделю.
   — Она была другой. Знаешь, после нашей свадьбы я заняла ее спальню.
   — Ее комнату? Но во время моего детства она всегда была заперта.
   — Когда герцог обнаружил, что ты сбежал, он запер твою комнату и вынудил меня жить в ее спальне.
   Джина почувствовала на своем ухе тепло его губ.
   — Пытался терроризировать нас обоих, не так ли? Хорошо еще, что у тебя оказался твердый характер.
   — Сначала это было странно, — призналась Джина. — Вся ее одежда в гардеробе, все щетки на столе, все так, как было, когда она была жива. Но моя гувернантка не придала значения тому факту, что к вещам твоей матери не прикасались целое десятилетие. Она начала складывать и убирать всю одежду. В кармане одного из платьев я обнаружила маленькую книжку. Дневник.
   Кэм поглаживал шею жены, но тут замер.
   — Она пишет о тебе совсем маленьком, и у меня создалось впечатление, что в Англии, Шотландии или Уэльсе никогда еще не появлялся на свет лучший ребенок. Она каждый вечер пела тебе на ночь. Даже когда были гости, она ускользала в детскую.
   Его рука снова начала движение, но Джина понимала, что-Кэм внимательно слушает.
   — У тебя были огромные черные глаза и пухлая нижняя губа. У тебя для нее была особая улыбка, а твой первый зуб вырос здесь. — Джина показала, он лизнул ее палец, и она положила его себе в рот. — Ты очень вкусный, хотя давно уже не младенец.
   — Зачем ты оделась? — простонал Кэм.
   — Я не отваживаюсь сказать, как она тебя называла, — с преувеличенной скромностью произнесла Джина. — Боюсь, это покажется тебе унизительным.
   Кэм лениво поглаживал ей бедро.
   — Попробуй и узнаешь. — Он поцеловал ее глаза.
   — Лютик! — полувскрикнула-полувздохнула она. Его большой палец делал… что-то. — Твоя мать любила тебя больше всего на свете, — успела она сказать до того, как напрочь забыла, о чем говорит.
   Она приподнялась, чтобы притянуть Кэма к себе для поцелуя, но добилась того, что он всей тяжестью рухнул на нее, окончательно лишив способности думать. Поэтому Джина быстро произнесла:
   — Твоя мать была с тобой в этих темных комнатах. Она сидела рядом с тобой и плакала, потому что не могла защитить своего маленького Лютика. — При этой мысли у Джины выступили слезы.
   — Надеюсь, теперь ее опекунство закончилось, — послышался в темноте язвительный голос. — Сейчас я бы предпочел, чтобы мы с тобой остались наедине.
   — Ах, ты…
   Он скользнул внутрь, словно был рожден для того, чтобы унять дрожь ее напряженных бедер. Она крепко держала его, стараясь попасть в ритм, который был раньше, и на этот раз у нее это получилось быстрее. «Я учусь», — подумала Джина. Затем Кэм сделал что-то другое, поднял ее ноги, которыми она почти бессознательно обхватила его талию и…
   Он не перевернулся, не положил ее на себя. Он слишком устал, она слишком много забрала у него, его восхитительная жена. Он просто лег рядом, оставив свою руку под ее грудью.
   — Ну и какого цвета были у меня волосы при рождении? — спросил он, когда сердце обрело нормальный ритм.
   — Что?
   Кэм улыбнулся. Он доставлял удовольствие многим женщинам, но ему не встречалась еще настолько страстная, как его чопорная и правильная герцогиня.
   Он скользнул губами по ее щеке. У нее великолепные скулы. Абсолютная темнота пробудила в нем скульптора, он чувствовал ее тело, горя желанием взяться за глину, и резец.
   — Моя мать не упоминала, были ли у меня волосы, когда я родился?
   — Конечно, были, — ответила Джина. — Прелестные черные завитки.
   Он снова улыбнулся:
   — Надеюсь, ты не из тех, кто сразу засыпает, получив удовольствие?
   Она громко зевнула, похоже, считая, что ответила на вопрос. Но Кэм чувствовал себя так, словно его тело превратилось в одну большую улыбку. Подхватив жену, он зашагал к бассейну и остановился, потому что не хотел сломать ногу. Он был доволен, когда обнаружил, что находится там, где начинаются ступени.
   — Кэм, что ты делаешь? — Она терлась лицом о его шею.
   Он уже стоял по колено в воде.
   — Бросаю тебя, — весело сказал он.
   Джина вскрикнула, упав в бассейн, и он подумал, что для этого нет оснований. Трубы, подающие горячую воду, работали прекрасно. То-то еще будет, когда он бросит ее в Средиземное море в декабре. Вот там вода действительно ледяная!
   Она с криком вынырнула и, прежде чем он успел сообразить, предприняла контратаку.
   — Не могу поверить, что ты это сделала, — вымолвил Кэм, задыхаясь и смеясь.
   Он имел преимущество благодаря сверхъестественному ночному видению, но она была настолько тонкой и скользкой, что, казалось, просто просачивалась сквозь пальцы. И атаковала без предупреждения.
   — Нет, не смей! — кричал он, со смехом отражая нападения, которые могли иметь серьезные последствия. Наконец он прижал жену к себе и поцеловал. — Ты же не хочешь подвергнуть опасности наших будущих маленьких лютиков, не так ли?
   Джине понадобилось мгновение, чтобы вспомнить о лютиках, о нем, о себе. Но Кэм снова припал к ее рту.
   Второй раз Финкботл застал герцогиню в страстных объятиях герцога и, до того как отвернуться, увидел изящную спину женщины и руку герцога на ее бедре. Финеас молча поставил лампу и выскользнул за дверь. Он не мог позволить свидетелям увидеть герцогиню обнаженной, но в его сердце шевельнулось некое злорадство. Он, Финеас Финкботл, все-таки остановил развод.
   — Извините, — сказал он пожилым дамам, которых привел к бассейну. — Весьма сожалею, однако сейчас не время для осмотра этих помещений.
   — Почему нет? — проскрипела миссис Флокхарт. — Что нас останавливает?
   Финеас чуть не закричал, но тут же расправил плечи. Он волевой человек, который доводит начатое до конца.
   — Я увидел крысу, — решительно произнес он. — Не думаю, что вам это доставит удовольствие.
   Миссис Флокхарт вслух сказала то, о чем подумали остальные:
   — Хорошо! Я полагаю, леди Троубридж, бедняжка, придет в ужас, когда узнает, что делит свой бассейн с крысами! Она так нас убеждала, что бассейн полезен для здоровья, — хихикнула миссис Флокхарт.

Глава 28
Мистер Раунтон защищает свое наследие

   — Знаешь, что мне особенно нравится в твоих глазах? — спросила Джина. — Твои черные ресницы, а сейчас они еще и острые от воды. Я хотела бы иметь такие же.
   — Мне твои ресницы нравятся такими, какие они есть. Они… — Кэм умолк. — Черт побери, я виду твои ресницы.
   Она повернула голову и посмотрела на лестницу.
   — Надо же, — сказал он. — Кто-то приходил и оставил нам лампу. Какие заботливые и любезные, не хотели нам мешать.
   Джина потупилась, чувствуя, что краснеет с головы до ног. — Я должна одеться.
   — Да, полагаю, дверь уже не заперта.
   Он понес ее по воде к лестнице, затем позволил соскользнуть на пол. Она довольно улыбнулась, словно кошка, полакомившаяся сметаной.
   — По-моему, тебя не так уж напугала темнота.
   — Думаешь, вылечила меня, да?
   — Ты не нуждался в лечении. — Джина встала на цыпочки, чтобы смотреть мужу в глаза. — Все поцелуи твоей матери остались у тебя в памяти. Ты нуждался лишь в том, чтобы тебе напомнили, что она любила тебя… Лютик.
   — Возможно, ты права, — неохотно проворчал он.
   Она нагнулась за своей одеждой, и Кэм обнял жену сзади, крепко прижав к себе ее голые ягодицы.
   — Я присоединюсь к моей герцогине в ее постели сегодня вечером.
   Она не смогла ответить. Кровь так шумела в ушах, что Джина даже не была уверена, правильно ли его расслышала.
   Кэм отпустил ее и пошел одеваться, а Джина стояла, оглушенная мыслью, что без памяти влюблена в своего обманутого мужа.
   — И я буду ваять тебя из того куска мрамора. Я и работал над рисунками последние два дня.
   Замечательно! Теперь она станет нагой фигурой для гардеробной. Но ее это уже не волновало. Несмотря на протесты своего тела, Джина медленно натягивала чулки. Она собиралась жить среди нагих статуй, и теперь сама будет такой же. Сердце у нее пело.
   — Кэм, ты не видишь где-нибудь мои подвязки?
   Тот, уже полностью одетый, выключил горячую воду, затем нагнулся, поднял их с пола и шагнул к жене.
   — Я хочу сделать твою голову и плечи, — сказал он. — Правда, я не уверен, что смогу правильно воспроизвести твои глаза, особенно их форму в уголках. Но эту красоту здесь… — Он погладил большим пальцем ее шею. — Это прекрасно, и я знаю, что могу ее передать.
   Должно быть, она слишком явно выказала облегчение.
   — Думала, я превращу тебя в обнаженную Диану? — Она кивнула. — Будь я проклят, если позволю другому мужчине увидеть твое нагое тело. В камне или во плоти. Ты моя жена, теперь уже настоящая жена, Джина. Хотя это не означает, что я не собираюсь ваять обнаженные тела других женщин, — добавил он.