Страница:
— Марисса не моя любовница, — прервал ее Кэм.
— Я уверена, что на острове у тебя есть любовница, — ответила Джина.
Он собрался возразить, но вспомнил про Беллу, хотя ее и нельзя было назвать любовницей в полном смысле этого слова.
— Возможно, у Себастьяна тоже будет любовница. Но я по крайней мере не узнаю о ней. — Мысль, что Кэм будет спать с другой женщиной, причинила ей такую боль, словно ее ударили ножом в сердце. — Я этого не вынесу… я не могу… я не хочу…
— Ты не хочешь выходить за меня, — закончил Кэм. В данных обстоятельствах его голос звучал на удивление спокойно.
Джина опустила голову и зарыдала. Кэм оделся, подошел к жене, погладил по волосаы.
— Ты должна решить сама. Если хочешь выйти за маркиза, тебе нет нужды думать обо мне. Я вернусь в Грецию. Документы о разводе на столе. Вы с Боннингтоном можете пожениться сегодня вечером, если ты хочешь именно этого.
Кэм надел плащ, висевший у двери.
— Я, с твоего разрешения, поеду в Лондон и поговорю с Раунтоном. Думаю, солиситор заслуживает выговора за свою дерзость, как ты считаешь?
Он даже не счел нужным спорить с ней.
— Я бы предпочла сделать ему выговор за задержку Финкботлом наших бумаг о разводе.
Глаза герцога были темными и спокойными.
— Никто не знает, что произошло в бассейне, Джина. Ты вправе сообщить Боннингтону, что он может немедленно воспользоваться своим разрешением на брак.
Сердце у нее заныло от ужаса и горя.
— Кэм…
Но тот уже покинул спальню, и она выскочила в коридор.
— Камден! — Но муж был почти в самом конце коридора, и она крикнула: — Вернись!
Герцог обернулся.
— Чего ты еще хочешь? — с яростью спросил он. — Что я могу тебе дать?
Стоять в коридоре больше не имело смысла, но Джина стояла до тех пор, пока не стихли шаги герцога.
Глава 33
Глава 34
Глава 35
— Я уверена, что на острове у тебя есть любовница, — ответила Джина.
Он собрался возразить, но вспомнил про Беллу, хотя ее и нельзя было назвать любовницей в полном смысле этого слова.
— Возможно, у Себастьяна тоже будет любовница. Но я по крайней мере не узнаю о ней. — Мысль, что Кэм будет спать с другой женщиной, причинила ей такую боль, словно ее ударили ножом в сердце. — Я этого не вынесу… я не могу… я не хочу…
— Ты не хочешь выходить за меня, — закончил Кэм. В данных обстоятельствах его голос звучал на удивление спокойно.
Джина опустила голову и зарыдала. Кэм оделся, подошел к жене, погладил по волосаы.
— Ты должна решить сама. Если хочешь выйти за маркиза, тебе нет нужды думать обо мне. Я вернусь в Грецию. Документы о разводе на столе. Вы с Боннингтоном можете пожениться сегодня вечером, если ты хочешь именно этого.
Кэм надел плащ, висевший у двери.
— Я, с твоего разрешения, поеду в Лондон и поговорю с Раунтоном. Думаю, солиситор заслуживает выговора за свою дерзость, как ты считаешь?
Он даже не счел нужным спорить с ней.
— Я бы предпочла сделать ему выговор за задержку Финкботлом наших бумаг о разводе.
Глаза герцога были темными и спокойными.
— Никто не знает, что произошло в бассейне, Джина. Ты вправе сообщить Боннингтону, что он может немедленно воспользоваться своим разрешением на брак.
Сердце у нее заныло от ужаса и горя.
— Кэм…
Но тот уже покинул спальню, и она выскочила в коридор.
— Камден! — Но муж был почти в самом конце коридора, и она крикнула: — Вернись!
Герцог обернулся.
— Чего ты еще хочешь? — с яростью спросил он. — Что я могу тебе дать?
Стоять в коридоре больше не имело смысла, но Джина стояла до тех пор, пока не стихли шаги герцога.
Глава 33
В которой инициатива солиситора подвергается осуждению
— Вы написали моей жене это письмо? Вы, мой солиситор, шантажировали герцогиню и отослали письмо леди Крэнборн? Вы что, спятили?
— Не думаю, — ответил Раунтон. — Но письмо действительно написал я.
Кэм с недоверием уставился на Раунтона.
— Трудно поверить, что вы, уважаемый адвокат, личный солиситор моего отца, прибегли к столь бесчестным средствам. И ради чего? Чтобы я имел сына и продолжил род Гертонов? Но вам-то что до этого?
Лишь по тому, как Раунтон вертел в руках карманные часы, можно было понять, что слова герцога произвели на него впечатление.
— Мне это кажется вполне разумной линией поведения.
— Разумной? — повысил голос Кэм. — Похоже, вы переняли недостойный образ действия у моего отца. Но когда он вынудил меня жениться, это одно… — Угрожающее выражение на его лице заставило Раунтона вжаться в спинку кресла. — Если вы скажете, что выполняли указания моего отца, я убью вас.
— Нет. После того как вы покинули Англию, он, насколько мне известно, ни разу не упоминал вашего имени.
— Во время церемонии бракосочетания мне казалось, что вы не согласны с моим отцом. Я помню, вы считали его приказ незаконным.
Раунтон кивнул:
— Вы правы. Я чувствовал, что ваш отец делает ошибку, заставляя вас жениться.
— Почему же вы тогда не использовали благоприятную возможность и не повели себя, как мой отец? По крайней мере его требования были честны и откровенны. Он вызвал меня из Оксфорда, потребовал, чтобы я женился на кузине, и пригрозил убить меня, если я откажусь. Вы добились того же результата хитростью и нечестным путем. Написали анонимное письмо, угрожая моей жене разоблачением! Послали Финкботла скомпрометировать нас! Презренно, Раунтон.
— Не соглашусь, — холодно произнес солиситор. — Я считаю, что мое письмо было искусным подходом. Конечно, я ожидал, что маркиз откажется от своего предложения, узнав не только о незаконном рождении вашей жены, но и наличии у герцогини незаконнорожденного брата. Маркиз Боннингтон имеет репутацию человека, строго придерживающегося условностей. Видимо, герцогиня не сказала ему о письме. Наверное, мне следовало отослать письмо маркизу.
— Как вы узнали о существовании Уоппинга?
— Я не знал его имени. Но ищейки вашего отца выяснили, что графиня Линьи родила еще и мальчика. Более того, организовала передачу ребенка отцу, философу Сорбонны, так же как сделала это с вашей женой.
— Для старого герцога эта информация не представляла никакого практического интереса, но мне… Конечно, я не предполагал, что после смерти графини Уоппинг приедет в Англию или что он захочет получить наследство, которое графиня Линьи оставила вашей жене.
Кэм покачал головой:
— И какое вам до всего этого дело?
— Позвольте заметить, милорд, что не в моих силах принудить вас закрепить брачные отношения. Я только создал возможность, чтобы вы сделали это, если пожелаете, — ответил Раунтон.
— Но если мой отец не требовал этого, зачем вы прилагали столько усилий, стараясь повлиять на мою жизнь?
Раунтон сжал зубы.
— Боюсь, милорд, вы не поймете того, что я намерен вам сказать. Мой отец и отец моего отца служили Гертонам. Со старым герцогом было неимоверно трудно работать, но я не отказался. Незаконность вашего брака являлась только одной из множества незаконных деяний.
— Если вы ожидаете, что я пролью слезы над вашей замаранной белоснежной репутацией, то поищите кого-нибудь другого. Вы продолжали работать на него.
— Меня воспитали в надежде, что Гертоны станут моими самыми важными клиентами, требующими от меня абсолютной преданности.
— Не знаю, почему вы думаете, что я не могу понять ваших мотивов, — цинично заметил Кэм. — Из боязни потерять самого значительного клиента вы мирились с его бесчестными планами.
— Я мог бы иметь любого клиента по своему желанию, — ответил Раунтон. — Я остался с вашим отцом только потому, что, как меня учили, в жизни важна преданность. Именно этого вы и не в состоянии понять.
— Значит, вы полагаете, что я лишен преданности? Раунтон спокойно смотрел на клиента.
— Ваш отец заболел в 1802 году. Вы не вернулись в Англию, чтобы управлять поместьем. Ваш отец умер в 1807 году. Вы оставались за границей еще три года. Вы покинули страну молодым человеком, но сейчас вы уже взрослый. Тем не менее вы не проявляете интереса ни к обеспечению своей жены, ни к поместью. Да, герцогиня оказалась превосходным управляющим, намного лучшим, чем могли бы стать вы или ваш кузен. И я выбрал тот образ действий, который соответствовал интересам рода Гертонов, а также их владениям. Не совершайте ошибки, милорд, я мог бы получить значительно больше денег, служа аристократам, которые сами ведут свои дела, чем служа герцогу, который растрачивает свое время по мелочам на греческом острове.
Кэм заставил себя глубоко дышать, хотя ярость застилала ему глаза. Раунтон не сказал ничего такого, о чем бы не думал он сам с тех пор, как вернулся в Англию. Он действительно пренебрег своей женой и своим поместьем. Он забыл обо всем, кроме ваяния, забыл, что происхождение влечет за собой неприятные обязанности, не имеющие ничего общего с мраморными скульптурами.
— Наверное, вы правы, — наконец произнес он.
— Простите, что я достиг своей цели столь коварными средствами.
— Мне требуется специальное разрешение. И кому-то надо поехать на остров Ниссос, чтобы закрыть мой дом.
— Я могу это организовать.
— Я бы предпочел, чтобы это сделали вы. Мои статуи нужно упаковать с чрезвычайной осторожностью.
Раунтон прищурился. Он, как правило, лично не занимался подобными делами, но сейчас, возможно, ему следует быть сговорчивым.
— Я вернусь к леди Троубридж завтра, — сказал Кэм, вставая, — как только получу специальное разрешение. Если вы присоединитесь ко мне в Кенте, я дам вам более полную информацию о моем доме в Греции.
— Милорд, прошу меня извинить, если я вас чем-то обидел.
— Вы не обидели меня. — Глаза у Кэма были печальными, но гнев прошел. — Я беззаботный подлец, Раунтон, предпочитал работать с мрамором и не думать о поместье Гертон, И вы правы, говоря, что герцогине нравится это занятие. Кроме того, в Англии тоже есть каменоломни.
Солиситор поклонился.
— Не думаю, — ответил Раунтон. — Но письмо действительно написал я.
Кэм с недоверием уставился на Раунтона.
— Трудно поверить, что вы, уважаемый адвокат, личный солиситор моего отца, прибегли к столь бесчестным средствам. И ради чего? Чтобы я имел сына и продолжил род Гертонов? Но вам-то что до этого?
Лишь по тому, как Раунтон вертел в руках карманные часы, можно было понять, что слова герцога произвели на него впечатление.
— Мне это кажется вполне разумной линией поведения.
— Разумной? — повысил голос Кэм. — Похоже, вы переняли недостойный образ действия у моего отца. Но когда он вынудил меня жениться, это одно… — Угрожающее выражение на его лице заставило Раунтона вжаться в спинку кресла. — Если вы скажете, что выполняли указания моего отца, я убью вас.
— Нет. После того как вы покинули Англию, он, насколько мне известно, ни разу не упоминал вашего имени.
— Во время церемонии бракосочетания мне казалось, что вы не согласны с моим отцом. Я помню, вы считали его приказ незаконным.
Раунтон кивнул:
— Вы правы. Я чувствовал, что ваш отец делает ошибку, заставляя вас жениться.
— Почему же вы тогда не использовали благоприятную возможность и не повели себя, как мой отец? По крайней мере его требования были честны и откровенны. Он вызвал меня из Оксфорда, потребовал, чтобы я женился на кузине, и пригрозил убить меня, если я откажусь. Вы добились того же результата хитростью и нечестным путем. Написали анонимное письмо, угрожая моей жене разоблачением! Послали Финкботла скомпрометировать нас! Презренно, Раунтон.
— Не соглашусь, — холодно произнес солиситор. — Я считаю, что мое письмо было искусным подходом. Конечно, я ожидал, что маркиз откажется от своего предложения, узнав не только о незаконном рождении вашей жены, но и наличии у герцогини незаконнорожденного брата. Маркиз Боннингтон имеет репутацию человека, строго придерживающегося условностей. Видимо, герцогиня не сказала ему о письме. Наверное, мне следовало отослать письмо маркизу.
— Как вы узнали о существовании Уоппинга?
— Я не знал его имени. Но ищейки вашего отца выяснили, что графиня Линьи родила еще и мальчика. Более того, организовала передачу ребенка отцу, философу Сорбонны, так же как сделала это с вашей женой.
— Для старого герцога эта информация не представляла никакого практического интереса, но мне… Конечно, я не предполагал, что после смерти графини Уоппинг приедет в Англию или что он захочет получить наследство, которое графиня Линьи оставила вашей жене.
Кэм покачал головой:
— И какое вам до всего этого дело?
— Позвольте заметить, милорд, что не в моих силах принудить вас закрепить брачные отношения. Я только создал возможность, чтобы вы сделали это, если пожелаете, — ответил Раунтон.
— Но если мой отец не требовал этого, зачем вы прилагали столько усилий, стараясь повлиять на мою жизнь?
Раунтон сжал зубы.
— Боюсь, милорд, вы не поймете того, что я намерен вам сказать. Мой отец и отец моего отца служили Гертонам. Со старым герцогом было неимоверно трудно работать, но я не отказался. Незаконность вашего брака являлась только одной из множества незаконных деяний.
— Если вы ожидаете, что я пролью слезы над вашей замаранной белоснежной репутацией, то поищите кого-нибудь другого. Вы продолжали работать на него.
— Меня воспитали в надежде, что Гертоны станут моими самыми важными клиентами, требующими от меня абсолютной преданности.
— Не знаю, почему вы думаете, что я не могу понять ваших мотивов, — цинично заметил Кэм. — Из боязни потерять самого значительного клиента вы мирились с его бесчестными планами.
— Я мог бы иметь любого клиента по своему желанию, — ответил Раунтон. — Я остался с вашим отцом только потому, что, как меня учили, в жизни важна преданность. Именно этого вы и не в состоянии понять.
— Значит, вы полагаете, что я лишен преданности? Раунтон спокойно смотрел на клиента.
— Ваш отец заболел в 1802 году. Вы не вернулись в Англию, чтобы управлять поместьем. Ваш отец умер в 1807 году. Вы оставались за границей еще три года. Вы покинули страну молодым человеком, но сейчас вы уже взрослый. Тем не менее вы не проявляете интереса ни к обеспечению своей жены, ни к поместью. Да, герцогиня оказалась превосходным управляющим, намного лучшим, чем могли бы стать вы или ваш кузен. И я выбрал тот образ действий, который соответствовал интересам рода Гертонов, а также их владениям. Не совершайте ошибки, милорд, я мог бы получить значительно больше денег, служа аристократам, которые сами ведут свои дела, чем служа герцогу, который растрачивает свое время по мелочам на греческом острове.
Кэм заставил себя глубоко дышать, хотя ярость застилала ему глаза. Раунтон не сказал ничего такого, о чем бы не думал он сам с тех пор, как вернулся в Англию. Он действительно пренебрег своей женой и своим поместьем. Он забыл обо всем, кроме ваяния, забыл, что происхождение влечет за собой неприятные обязанности, не имеющие ничего общего с мраморными скульптурами.
— Наверное, вы правы, — наконец произнес он.
— Простите, что я достиг своей цели столь коварными средствами.
— Мне требуется специальное разрешение. И кому-то надо поехать на остров Ниссос, чтобы закрыть мой дом.
— Я могу это организовать.
— Я бы предпочел, чтобы это сделали вы. Мои статуи нужно упаковать с чрезвычайной осторожностью.
Раунтон прищурился. Он, как правило, лично не занимался подобными делами, но сейчас, возможно, ему следует быть сговорчивым.
— Я вернусь к леди Троубридж завтра, — сказал Кэм, вставая, — как только получу специальное разрешение. Если вы присоединитесь ко мне в Кенте, я дам вам более полную информацию о моем доме в Греции.
— Милорд, прошу меня извинить, если я вас чем-то обидел.
— Вы не обидели меня. — Глаза у Кэма были печальными, но гнев прошел. — Я беззаботный подлец, Раунтон, предпочитал работать с мрамором и не думать о поместье Гертон, И вы правы, говоря, что герцогине нравится это занятие. Кроме того, в Англии тоже есть каменоломни.
Солиситор поклонился.
Глава 34
Леди Роулингс в ожидании своего мужа
Конечно, у Эсмы были мужчины и помимо ее мужа, но спала она не со всеми, кого ей приписывали, хотя все же со многими. Правда, с брачной ночи около десяти лет назад она никогда не ложилась в постель с человеком, которого не хотела. Фактически за последние шесть лет у нее даже не возникало особого желания… до вчерашнего дня.
Она затянула пояс халата. Майлз обещал прийти этой ночью. Она уже два часа назад отпустила горничную, а его до сих пор не было.
Эсма с, трудом отогнала воспоминания о мускулистой груди, поцелуях, криках…
«Думай о ребенке!» — приказала она себе. Прошлая ночь была только иллюзией, сном. Такое больше не повторится, а дети — реальность. Малыш будет любить ее и останется с нею. Он не будет молча провожать ее до спальни, а на следующий день избегать. Вообще-то она не ждала от Себастьяна признаний, в конце концов, он женится на ее лучшей подруге. Но попрощаться все же стоило.
Эсма сжала зубы. Она не из тех женщин, с кем мужчины прощаются. О, Себастьян наслаждался прошлой ночью. Она не единственная, кто испытал потрясение. Он наслаждался ею, а затем покинул ее, не произнеся ни слова.
Тихое царапанье в дверь остановило готовые пролиться слезы, Эсма ненавидела и презирала их. Она будет иметь столько детей, что воспоминание об этой ночи сотрется из ее памяти.
Открыв дверь, она улыбнулась мужу:
— Входи, Майлз.
Он на цыпочках вошел в комнату и ждал, пока она закроет за ним дверь.
— Добрый вечер, дорогая!
— Почему ты говоришь шепотом? — удивилась Эсма. — Ведь мы с тобой женаты, в конце концов.
Майлз смущенно кашлянул, и она подумала, что смущение очень шло ему.
— Конечно. Ты абсолютно права. Конечно, — пробормотал он, отводя взгляд. — Какой замечательный огонь!
— Ты чувствуешь неловкость, да? — спросила она, понимая состояние мужа.
— Дело не в тебе. — Майлз наконец посмотрел на жену. — Я… да, ты прекрасна, а я… — Он похлопал себя по внушительному животу. — С леди Чайлд… Извини, я не собирался ее упоминать, дорогая.
— Оставь, Майлз, к чему нам притворяться. — Как ни странно, Эсма почувствовала себя намного лучше. — Отчего бы нам не сесть, не выпить по бокалу вина и не поговорить как разумной супружеской паре, каковой мы и являемся?
Оба с приятным облегчением занялись наполнением бокалов. Наконец Эсма взглянула на мужа. Он действительно был одним из добрейших и внимательнейших мужчин, каких она знала.
— Леди Чайлд восхищается твоим животиком, Майлз? — Она подмигнула ему. — Мы вполне можем быть откровенны друг с другом, поскольку опять становимся любовниками, а друзьями стали уже давно.
Сначала Майлз выглядел испуганным, а потом чрезвычайно обрадованным.
— Ведь мы друзья, не так ли? Эсма кивнула.
— И теперь, когда мы намерены стать родителями, наша дружба особенно важна.
— Боюсь, мои родители не слишком дружили, — вздохнул он. — В детстве это причинило мне достаточно боли.
— Мои тоже, — ответила Эсма, и они улыбнулись друг другу, радуясь, что обнаружили нечто общее.
— Итак, мы оба ценим в родителях вежливость и любезность, — продолжила она, делая глоток.
— Я не очень сведущ в том, как должны поступать родители, — признался Майлз. — Наши родители проводили большую часть времени при дворе, оставляя нас в поместье, я не слишком часто видел отца или мать.
— Так вот почему ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Он кивнул.
— Я на всю жизнь полюбил сельскую местность и надеюсь, мы сможем проводить там время с детьми, а не жить отдельно от них.
— Я намерена стать им настоящей матерью. И собираюсь… — Она вызывающе посмотрела на мужа. — Я собираюсь лично кормить грудью своих детей.
Майлз покраснел, видимо, услышав больше, чем ему хотелось.
— Как пожелаешь, моя дорогая, — пробормотал он.
Она бы пожелала, чтобы у мужа не было двойного подбородка. Эсма тут же отогнала недостойную мысль. Если она начнет критиковать его, этому не будет конца. Лучше не думать об отрицательных чертах Майлза. Проглотив остатки вина, Эсма поднялась, бросила взгляд на постель и улыбнулась.
— Итак, приступим?
Он тоже встал, однако не двинулся с места.
— Это черточки трудно. Я чувствую себя развратником.
— Мы женаты, Майлз!
— Нет… Я просто бочонок с жиром. — Он похлопал себя по животу. — А ты самая красивая женщина в свете. Это может подтвердить любой.
Эсма положка руки ему на грудь.
— Ты присоединишься ко мне в нашей постели, Майлз? — Она поцеловала мужа в губы, потом развязала пояс, и халат упал к ее ногам.
Эсма отлично знала, как выглядит: ее французское белье заставит любого мужчину потерять голову от вожделения. Прошлой ночью один из них пришел именно в такое состояние.
Майлз даже пальцем не шевельнул. Она принялась расстегивать ему жилет.
— Не желаешь лечь в постель?
— Да, конечно. Прошу меня простить, дорогая.
Майлз отстранил ее руки и сам расстегнул жилет. Освобожденный от удерживающих его пуговиц, живот, казалось, увеличился в объеме. Эсма деликатно отвела взгляд.
Он начал возиться с запонками.
— Не хочешь, чтобы я помогла тебе?
— Нет! Благодарю.
Она не могла не заметить, какой у него жалобный тон. Рубашка доходила Майлзу до колен, поэтому он с трудом стянул ее через голову. Снять сапоги тоже оказалось нелегким делом, очевидно, этим занимался его камердинер, но он все же справился. Эсма глубоко вздохнула: значит, все не так уж и плохо. Вопрос лишь в том, сможет ли Майлз выполнить свою задачу, похоже, страсть им не овладела. Сев рядом с нею на край постели, он по-отечески похлопал ее по руке. Она поцеловала его в щеку, но и после этого Майлз не ринулся к жене. Видимо, ей нужно снять ночную рубашку? Французское белье практически испарилось с ее тела. Нужной реакции не последовало.
Эсма оглядела себя и пришла к выводу, что ее тело столь же привлекательно. В любом случае оно не изменилось со дня их свадьбы, а тогда Майлз смотрел на него с восхищением. Конечно, если они не ссорились.
— Мы же друзья, Майлз. Поэтому ответь мне, пожалуйста, что с тобой? — обыденным тоном спросила она.
— Извини, я не уверен, что смогу это сделать.
— Разве я…
— Нет, ты прекрасна. Я чувствую себя виноватым. — Глаза у него были печальными, как у больной коровы. — Из меня плохой любовник. Мне кажется, я изменяю.
— Леди Чайлд?
— Да. Глупо, конечно. Ведь моя жена — ты, а не она.
— Леди Чайлд — жена твоего сердца. — Эсма улыбнулась ему. — Ты предпочитаешь не делать этого, Майлз?
— Она говорила, чтобы я сделал. Что я должен, что она будет счастлива за меня, что выбора нет.
— Почему же, есть выбор. Ты можешь встать, одеться и уйти в свою комнату.
Он покачал головой.
— Последние несколько лет я все время думаю о наследнике, Эсма. Только не верил, что это возможно.
— Ты мог развестись со мной.
— Нет. Наш брак — наша общая неудача.
— Ты прекрасный человек, Майлз. Я тебя недостойна.
— Глупости!
— Знаешь… — Она встала и подошла к графину с вином. — Давай еще немного выпьем.
Эсма наполнила его бокал, задула свечи, так что комнату освещал только огонь камина, и легла в постель.
— Майлз, иди ко мне. Теперь я хотела бы заняться наследником.
Она словно приглашала мужа стать ее партнером в висте. Кровать прогнулась и застонала под его тяжестью. Она задернула полог, и они лежали в полной темноте. Поскольку он даже не шевельнулся, Эсма вздохнув, протянула к нему руку.
— Я смущен…
— Мы ведь друзья, Майлз. К тому же не девственники, что должно облегчить нашу задачу.
Его рука легла ей на грудь, а ее рука скользнула по его телу вниз.
Эсма вдруг проснулась. Майлз? Нет, он дышал громко, но равномерно. Слава Богу, а то в какой-то момент его дыхание стало настолько тяжелым, что она испугалась.
Они справились не так уж и плохо, сказала она себе, пройдя через это с малой долей охоты, зато с большой долей юмора. Если потребуется, она вполне может это повторить. Чтобы забеременеть, нужно время, скорее всего раза четыре или пять.
Нет, она действительно что-то слышала! Эсма приподнялась на локтях, но полог мешал ей что-либо рассмотреть. Тем не менее в комнате определенно кто-то был.
Вспомнив о статуэтке, которую отдала ей на хранение Джина, она вздрогнула. Фигурка стояла на туалетном столике, и любой вошедший сразу бы ее увидел.
Эсма прижалась губами к уху мужа:
— Проснись! В нашей спальне вор!
Майлз проснулся, не издав ни звука, легонько оттолкнул ее и сел. Кровать скрипнула, однако вор, казалось, ничего не заметил. Потом она услышала, как открылась дверь. Возможно, он решил, что это она повернулась во сне. Беззвучно соскользнув по другую сторону с постели, она шмыгнула за полог, схватила «Афродиту» и стала на цыпочках обходить кровать. Майлз уже догнал вора, и, хотя огонь в камине почти догорел, она различила две борющиеся фигуры, услышала надсадные хрипы мужа.
Эсма наконец обрела голос.
— На помощь! На помощь! — закричала она, дергая шнурок звонка. — Кто-нибудь! Помогите! В нашей комнате вор!
Через секунду она услышала в коридоре шум, но все произошло так быстро, что впоследствии она с трудом могла описать случившееся.
Два боровшихся человека вдруг разделились, более массивный покачнулся и упал на колени, прижимая руки к груди.
— Майлз! — крикнула она, бросаясь к мужу.
Как ни странно, вор не обратился в бегство, и она замахнулась на него «Афродитой».
— Если подойдешь, я размозжу тебе голову! — Потом она увидела лицо Майлза, и статуэтку выпала у нее из рук. — Майлз, ты в порядке?
Тот непонятно сгорбился, опустив голову на грудь, из которой вырывались булькающие звуки.
Вор присел рядом и вытянул руку, чтобы поддержать голову Майлза.
— Боже мой, Себастьян!
Она затянула пояс халата. Майлз обещал прийти этой ночью. Она уже два часа назад отпустила горничную, а его до сих пор не было.
Эсма с, трудом отогнала воспоминания о мускулистой груди, поцелуях, криках…
«Думай о ребенке!» — приказала она себе. Прошлая ночь была только иллюзией, сном. Такое больше не повторится, а дети — реальность. Малыш будет любить ее и останется с нею. Он не будет молча провожать ее до спальни, а на следующий день избегать. Вообще-то она не ждала от Себастьяна признаний, в конце концов, он женится на ее лучшей подруге. Но попрощаться все же стоило.
Эсма сжала зубы. Она не из тех женщин, с кем мужчины прощаются. О, Себастьян наслаждался прошлой ночью. Она не единственная, кто испытал потрясение. Он наслаждался ею, а затем покинул ее, не произнеся ни слова.
Тихое царапанье в дверь остановило готовые пролиться слезы, Эсма ненавидела и презирала их. Она будет иметь столько детей, что воспоминание об этой ночи сотрется из ее памяти.
Открыв дверь, она улыбнулась мужу:
— Входи, Майлз.
Он на цыпочках вошел в комнату и ждал, пока она закроет за ним дверь.
— Добрый вечер, дорогая!
— Почему ты говоришь шепотом? — удивилась Эсма. — Ведь мы с тобой женаты, в конце концов.
Майлз смущенно кашлянул, и она подумала, что смущение очень шло ему.
— Конечно. Ты абсолютно права. Конечно, — пробормотал он, отводя взгляд. — Какой замечательный огонь!
— Ты чувствуешь неловкость, да? — спросила она, понимая состояние мужа.
— Дело не в тебе. — Майлз наконец посмотрел на жену. — Я… да, ты прекрасна, а я… — Он похлопал себя по внушительному животу. — С леди Чайлд… Извини, я не собирался ее упоминать, дорогая.
— Оставь, Майлз, к чему нам притворяться. — Как ни странно, Эсма почувствовала себя намного лучше. — Отчего бы нам не сесть, не выпить по бокалу вина и не поговорить как разумной супружеской паре, каковой мы и являемся?
Оба с приятным облегчением занялись наполнением бокалов. Наконец Эсма взглянула на мужа. Он действительно был одним из добрейших и внимательнейших мужчин, каких она знала.
— Леди Чайлд восхищается твоим животиком, Майлз? — Она подмигнула ему. — Мы вполне можем быть откровенны друг с другом, поскольку опять становимся любовниками, а друзьями стали уже давно.
Сначала Майлз выглядел испуганным, а потом чрезвычайно обрадованным.
— Ведь мы друзья, не так ли? Эсма кивнула.
— И теперь, когда мы намерены стать родителями, наша дружба особенно важна.
— Боюсь, мои родители не слишком дружили, — вздохнул он. — В детстве это причинило мне достаточно боли.
— Мои тоже, — ответила Эсма, и они улыбнулись друг другу, радуясь, что обнаружили нечто общее.
— Итак, мы оба ценим в родителях вежливость и любезность, — продолжила она, делая глоток.
— Я не очень сведущ в том, как должны поступать родители, — признался Майлз. — Наши родители проводили большую часть времени при дворе, оставляя нас в поместье, я не слишком часто видел отца или мать.
— Так вот почему ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Он кивнул.
— Я на всю жизнь полюбил сельскую местность и надеюсь, мы сможем проводить там время с детьми, а не жить отдельно от них.
— Я намерена стать им настоящей матерью. И собираюсь… — Она вызывающе посмотрела на мужа. — Я собираюсь лично кормить грудью своих детей.
Майлз покраснел, видимо, услышав больше, чем ему хотелось.
— Как пожелаешь, моя дорогая, — пробормотал он.
Она бы пожелала, чтобы у мужа не было двойного подбородка. Эсма тут же отогнала недостойную мысль. Если она начнет критиковать его, этому не будет конца. Лучше не думать об отрицательных чертах Майлза. Проглотив остатки вина, Эсма поднялась, бросила взгляд на постель и улыбнулась.
— Итак, приступим?
Он тоже встал, однако не двинулся с места.
— Это черточки трудно. Я чувствую себя развратником.
— Мы женаты, Майлз!
— Нет… Я просто бочонок с жиром. — Он похлопал себя по животу. — А ты самая красивая женщина в свете. Это может подтвердить любой.
Эсма положка руки ему на грудь.
— Ты присоединишься ко мне в нашей постели, Майлз? — Она поцеловала мужа в губы, потом развязала пояс, и халат упал к ее ногам.
Эсма отлично знала, как выглядит: ее французское белье заставит любого мужчину потерять голову от вожделения. Прошлой ночью один из них пришел именно в такое состояние.
Майлз даже пальцем не шевельнул. Она принялась расстегивать ему жилет.
— Не желаешь лечь в постель?
— Да, конечно. Прошу меня простить, дорогая.
Майлз отстранил ее руки и сам расстегнул жилет. Освобожденный от удерживающих его пуговиц, живот, казалось, увеличился в объеме. Эсма деликатно отвела взгляд.
Он начал возиться с запонками.
— Не хочешь, чтобы я помогла тебе?
— Нет! Благодарю.
Она не могла не заметить, какой у него жалобный тон. Рубашка доходила Майлзу до колен, поэтому он с трудом стянул ее через голову. Снять сапоги тоже оказалось нелегким делом, очевидно, этим занимался его камердинер, но он все же справился. Эсма глубоко вздохнула: значит, все не так уж и плохо. Вопрос лишь в том, сможет ли Майлз выполнить свою задачу, похоже, страсть им не овладела. Сев рядом с нею на край постели, он по-отечески похлопал ее по руке. Она поцеловала его в щеку, но и после этого Майлз не ринулся к жене. Видимо, ей нужно снять ночную рубашку? Французское белье практически испарилось с ее тела. Нужной реакции не последовало.
Эсма оглядела себя и пришла к выводу, что ее тело столь же привлекательно. В любом случае оно не изменилось со дня их свадьбы, а тогда Майлз смотрел на него с восхищением. Конечно, если они не ссорились.
— Мы же друзья, Майлз. Поэтому ответь мне, пожалуйста, что с тобой? — обыденным тоном спросила она.
— Извини, я не уверен, что смогу это сделать.
— Разве я…
— Нет, ты прекрасна. Я чувствую себя виноватым. — Глаза у него были печальными, как у больной коровы. — Из меня плохой любовник. Мне кажется, я изменяю.
— Леди Чайлд?
— Да. Глупо, конечно. Ведь моя жена — ты, а не она.
— Леди Чайлд — жена твоего сердца. — Эсма улыбнулась ему. — Ты предпочитаешь не делать этого, Майлз?
— Она говорила, чтобы я сделал. Что я должен, что она будет счастлива за меня, что выбора нет.
— Почему же, есть выбор. Ты можешь встать, одеться и уйти в свою комнату.
Он покачал головой.
— Последние несколько лет я все время думаю о наследнике, Эсма. Только не верил, что это возможно.
— Ты мог развестись со мной.
— Нет. Наш брак — наша общая неудача.
— Ты прекрасный человек, Майлз. Я тебя недостойна.
— Глупости!
— Знаешь… — Она встала и подошла к графину с вином. — Давай еще немного выпьем.
Эсма наполнила его бокал, задула свечи, так что комнату освещал только огонь камина, и легла в постель.
— Майлз, иди ко мне. Теперь я хотела бы заняться наследником.
Она словно приглашала мужа стать ее партнером в висте. Кровать прогнулась и застонала под его тяжестью. Она задернула полог, и они лежали в полной темноте. Поскольку он даже не шевельнулся, Эсма вздохнув, протянула к нему руку.
— Я смущен…
— Мы ведь друзья, Майлз. К тому же не девственники, что должно облегчить нашу задачу.
Его рука легла ей на грудь, а ее рука скользнула по его телу вниз.
Эсма вдруг проснулась. Майлз? Нет, он дышал громко, но равномерно. Слава Богу, а то в какой-то момент его дыхание стало настолько тяжелым, что она испугалась.
Они справились не так уж и плохо, сказала она себе, пройдя через это с малой долей охоты, зато с большой долей юмора. Если потребуется, она вполне может это повторить. Чтобы забеременеть, нужно время, скорее всего раза четыре или пять.
Нет, она действительно что-то слышала! Эсма приподнялась на локтях, но полог мешал ей что-либо рассмотреть. Тем не менее в комнате определенно кто-то был.
Вспомнив о статуэтке, которую отдала ей на хранение Джина, она вздрогнула. Фигурка стояла на туалетном столике, и любой вошедший сразу бы ее увидел.
Эсма прижалась губами к уху мужа:
— Проснись! В нашей спальне вор!
Майлз проснулся, не издав ни звука, легонько оттолкнул ее и сел. Кровать скрипнула, однако вор, казалось, ничего не заметил. Потом она услышала, как открылась дверь. Возможно, он решил, что это она повернулась во сне. Беззвучно соскользнув по другую сторону с постели, она шмыгнула за полог, схватила «Афродиту» и стала на цыпочках обходить кровать. Майлз уже догнал вора, и, хотя огонь в камине почти догорел, она различила две борющиеся фигуры, услышала надсадные хрипы мужа.
Эсма наконец обрела голос.
— На помощь! На помощь! — закричала она, дергая шнурок звонка. — Кто-нибудь! Помогите! В нашей комнате вор!
Через секунду она услышала в коридоре шум, но все произошло так быстро, что впоследствии она с трудом могла описать случившееся.
Два боровшихся человека вдруг разделились, более массивный покачнулся и упал на колени, прижимая руки к груди.
— Майлз! — крикнула она, бросаясь к мужу.
Как ни странно, вор не обратился в бегство, и она замахнулась на него «Афродитой».
— Если подойдешь, я размозжу тебе голову! — Потом она увидела лицо Майлза, и статуэтку выпала у нее из рук. — Майлз, ты в порядке?
Тот непонятно сгорбился, опустив голову на грудь, из которой вырывались булькающие звуки.
Вор присел рядом и вытянул руку, чтобы поддержать голову Майлза.
— Боже мой, Себастьян!
Глава 35
Перед рассветом
Дверь распахнулась, в комнату ворвалась толпа людей, но Эсме было не до них. В свете многочисленных свечей она увидела, что лицо Майлза приобрело ужасный серо-зеленый цвет. Она попыталась уложить его, однако не сумела.
— Помогите мне, — хрипло произнесла она. — Майлз, пожалуйста, скажи что-нибудь.
Сильные руки оттолкнули ее в сторону, леди Чайлд прижала Майлза к себе, и его голова легла ей на грудь. Эсма с отчаянием увидела, насколько безжизненно тело мужа.
— Открой глаза, Майлз, — сказала леди Чайлд. Наступила тишина. Эсма будто издалека услышала, как Элен просит всех покинуть комнату, рассеянно подумала о Себастьяне, но тут Майлз открыл наконец глаза. Он посмотрел на леди Чайлд, и от выражения его глаз у Эсмы перехватило дыхание.
Леди Чайлд положила руку ему на щеку.
— Не разговаривай, дорогой, — спокойно произнесла она и чуть слышно добавила: — Пошлите за доктором.
Вскочив, Эсма бросилась к двери. Снаружи, мрачный и неумолимый, как часовой, стоял Боннингтон.
— Что вы тут делаете? — прошипела она.
— Жду, придет ли в себя лорд Роулингс. — Лицо у него было совершенно белым.
— Срочно требуется доктор! — с яростью выдавила она. — Приведите его!
— За ним уже послан экипаж. Могу я…
Но Эсма захлопнула дверь и не слышала, что он говорит. Майлз опять смотрел на леди Чайлд, дыша медленно, с явным трудом.
— Уильям, — неприятным шепотом сказал он.
— Уильям? Кто такой Уильям? — спросила Эсма.
— Ребенок, — ответила леди Чайлд. Ее ладонь все еще лежала на щеке Майлза. — Так мы назовем вашего ребенка.
Не волнуйся об этом, любовь моя. Просто останься с нами, пока не приедет доктор.
Глаза у Эсмы наполнились слезами.
— Он не… он не…
Леди Чайлд погладила его по щеке, затем поцеловала в лоб.
— Все хорошо, дорогой, — нежно сказала она. — Я люблю тебя. — Видимо, он что-то пытался сказать. — Я знаю, Майлз, ты любишь меня. Я знаю, знаю. И я тебя люблю. — Она крепко прижала его к груди. — Мы назовем его Уильям, и я постараюсь, чтобы он знал о тебе, дорогой. Я все расскажу ему.
Эсма сжала руку мужа.
— Я никогда не оставлю его в поместье, мы поедем с ним в Лондон. Он всегда будет со мной, куда бы я ни поехала, Майлз.
Слышал он ее, нет ли? Ей показалось неудобным сидеть возле них, поэтому она встала и подошла к окну. В коридоре послышался шум — приближающиеся шаги, возбужденные голоса.
Зачем Себастьян вошел в ее комнату? Видимо, хотел удивить своим неожиданным появлением. Сердце у нее разрывалось от унижения, тоски и боли. Любовник пришел к ней в комнату, а в результате умер ее муж.
Белый туман стелился над газоном, над кустами роз, ждущими восхода солнца. Небо уже розовело, когда к ней подошла леди Чайлд и встала рядом.
Эсма оглянулась. Майлз выглядел бы спящим, если бы не тот факт, что он лежал на полу.
— Я не уверена, что у меня будет ребенок, — сказала Эсма, глотая слезы. — Думаю, одной ночи для этого недостаточно.
— Может быть. Но Майлз плохо разбирался в деторождении, его грела эта мысль.
— Да, я знаю. — Эсма положила руку на живот, страстно желая, чтобы там оказался маленький Уильям. — Прошлой ночью…
— Это не имеет значения, — спокойно произнесла леди Чайлд.
— Но это имело значение для Майлза. Ему было очень нелегко. Он чувствовал себя изменником… и не мог… нам пришлось погасить свечи и остаться в темноте. Майлз очень любил вас.
— Да, — ответила леди Чайлд. — И я… и я тоже… Заметив первую трещинку в ее непроницаемой броне, Эсма прижала к себе любовницу мужа, и они вместе рыдали по великодушию Майлза, по его любви, по Майлзу.
Когда им с леди Чайлд удалось надеть на Майлза рубашку и брюки, в дверь комнаты постучали. Так как леди Чайлд сидела на полу, гладя Майлза по голове, Эсма направилась взглянуть, кто там. В коридоре стоял Боннингтон. Леди Троубридж с пожилым джентльменом подошли к ней.
— Это доктор Уэллс, — сказала хозяйка.
— Боюсь, я опоздал.
Она кивнула.
— Могу я поговорить с Люси?
Тут Эсма с удивлением поняла, что даже не знала имени леди Чайлд. Наверное, они были подругами, раз хозяйка называла ее просто Люси.
Доктор склонился над Майлзом, что-то быстро сказал Эсме и леди Чайлд, затем покинул комнату. Эсма вышла в коридор.
— Вас… кто-нибудь видел?
— Да. Как вы намерены поступить, леди Роулингс?
— Поступить? Что вы имеете в виду?
— Я понимаю, сейчас не время делать вам предложение, но…
— Вы сошли с ума! Вы полагаете, что я выйду замуж за вас? Человека, убившего моего мужа? — Она ненавидела и его, и себя.
— Примите мои глубочайшие извинения. Я могу только предложить…
— Вашу руку! — словно выплюнула она. — Я не приняла бы ваше предложение, даже если бы вы не были столь докучливы, нудны и девственны!
Его бледность стала почти смертельной.
— Боюсь, ваша репутация может пострадать…
— Уходите, — отрезала Эсма. — Я хочу, чтобы вы ушли. Единственное, что может доставить мне удовольствие, это ваше обещание никогда не попадаться мне на глаза. Никогда. Я выразилась достаточно ясно?
Себастьян изучающе смотрел на убитую горем женщину.
— Вполне ясно, — наконец сказал он.
Эсма сделала шаг назад, дожидаясь, когда Боннингтон уйдет, и вскоре он действительно ушел. Она вернулась в комнату и села рядом с умершим мужем, сознавая, что ей нечего здесь делать. Но она все сидела. Это было самое малое, что она могла сделать для Майлза, пусть слишком мало и слишком поздно. У нее свело желудок от ненависти к себе.
Так прошел час или около того.
— Вы не попросите слугу прислать мою горничную, дорогая? — обратилась к ней леди Троубридж.
Выйдя в коридор, Эсма едва не столкнулась с Элен.
— Все знают? — без церемоний спросила она.
Элен была известна тем, что никогда не теряла головы. Несмотря на беспутное поведение мужа, она не выказывала даже тени эмоций, однако сейчас ее лицо выражало осуждение.
— Боннингтон оказался полураздетым и уже снял рубашку, когда его настиг Майлз. Совершенно очевидно, что он хотел пробраться к тебе в постель.
— Джина знает? — прошептала Эсма.
Подруга увлекла ее в свою комнату.
— Как ты могла? Как ты могла сделать подобное?
— Ничего не было до прошлой ночи. Пока не стало ясно, что Джина остается с мужем. Боннингтон знал, что я хочу помириться с Майлзом, но он ушел прежде, чем я сказала ему, что это произойдет немедленно.
— Ты не должна была этого делать, — сказала Элен. — А Боннингтон… глупец… мужчины такие глупцы!
— Виновата только я, — тупо произнесла Эсма. — Я убила Майлза. Я убила мужа, потому что я проститутка.
— Боннингтон защищает твою репутацию. Он заявил, что перепутал комнаты.
— Что? И чья же это была комната, он сказал?
— Да, он сказал, что собирался посетить свою жену.
— Свою жену? — чуть не крикнула Эсма.
Элен кивнула.
— Он сообщил всем собравшимся, что они с Джиной вчера поженились по специальному разрешению, и он шел к своей жене, только перепутал комнаты и случайно оказался в твоей. Эсма! Ради Бога, не падай в обморок!
— Я никогда не падаю в обморок, — сказала та, но села. — Значит, он всем сообщил, что они с Джиной поженились?
— Помогите мне, — хрипло произнесла она. — Майлз, пожалуйста, скажи что-нибудь.
Сильные руки оттолкнули ее в сторону, леди Чайлд прижала Майлза к себе, и его голова легла ей на грудь. Эсма с отчаянием увидела, насколько безжизненно тело мужа.
— Открой глаза, Майлз, — сказала леди Чайлд. Наступила тишина. Эсма будто издалека услышала, как Элен просит всех покинуть комнату, рассеянно подумала о Себастьяне, но тут Майлз открыл наконец глаза. Он посмотрел на леди Чайлд, и от выражения его глаз у Эсмы перехватило дыхание.
Леди Чайлд положила руку ему на щеку.
— Не разговаривай, дорогой, — спокойно произнесла она и чуть слышно добавила: — Пошлите за доктором.
Вскочив, Эсма бросилась к двери. Снаружи, мрачный и неумолимый, как часовой, стоял Боннингтон.
— Что вы тут делаете? — прошипела она.
— Жду, придет ли в себя лорд Роулингс. — Лицо у него было совершенно белым.
— Срочно требуется доктор! — с яростью выдавила она. — Приведите его!
— За ним уже послан экипаж. Могу я…
Но Эсма захлопнула дверь и не слышала, что он говорит. Майлз опять смотрел на леди Чайлд, дыша медленно, с явным трудом.
— Уильям, — неприятным шепотом сказал он.
— Уильям? Кто такой Уильям? — спросила Эсма.
— Ребенок, — ответила леди Чайлд. Ее ладонь все еще лежала на щеке Майлза. — Так мы назовем вашего ребенка.
Не волнуйся об этом, любовь моя. Просто останься с нами, пока не приедет доктор.
Глаза у Эсмы наполнились слезами.
— Он не… он не…
Леди Чайлд погладила его по щеке, затем поцеловала в лоб.
— Все хорошо, дорогой, — нежно сказала она. — Я люблю тебя. — Видимо, он что-то пытался сказать. — Я знаю, Майлз, ты любишь меня. Я знаю, знаю. И я тебя люблю. — Она крепко прижала его к груди. — Мы назовем его Уильям, и я постараюсь, чтобы он знал о тебе, дорогой. Я все расскажу ему.
Эсма сжала руку мужа.
— Я никогда не оставлю его в поместье, мы поедем с ним в Лондон. Он всегда будет со мной, куда бы я ни поехала, Майлз.
Слышал он ее, нет ли? Ей показалось неудобным сидеть возле них, поэтому она встала и подошла к окну. В коридоре послышался шум — приближающиеся шаги, возбужденные голоса.
Зачем Себастьян вошел в ее комнату? Видимо, хотел удивить своим неожиданным появлением. Сердце у нее разрывалось от унижения, тоски и боли. Любовник пришел к ней в комнату, а в результате умер ее муж.
Белый туман стелился над газоном, над кустами роз, ждущими восхода солнца. Небо уже розовело, когда к ней подошла леди Чайлд и встала рядом.
Эсма оглянулась. Майлз выглядел бы спящим, если бы не тот факт, что он лежал на полу.
— Я не уверена, что у меня будет ребенок, — сказала Эсма, глотая слезы. — Думаю, одной ночи для этого недостаточно.
— Может быть. Но Майлз плохо разбирался в деторождении, его грела эта мысль.
— Да, я знаю. — Эсма положила руку на живот, страстно желая, чтобы там оказался маленький Уильям. — Прошлой ночью…
— Это не имеет значения, — спокойно произнесла леди Чайлд.
— Но это имело значение для Майлза. Ему было очень нелегко. Он чувствовал себя изменником… и не мог… нам пришлось погасить свечи и остаться в темноте. Майлз очень любил вас.
— Да, — ответила леди Чайлд. — И я… и я тоже… Заметив первую трещинку в ее непроницаемой броне, Эсма прижала к себе любовницу мужа, и они вместе рыдали по великодушию Майлза, по его любви, по Майлзу.
Когда им с леди Чайлд удалось надеть на Майлза рубашку и брюки, в дверь комнаты постучали. Так как леди Чайлд сидела на полу, гладя Майлза по голове, Эсма направилась взглянуть, кто там. В коридоре стоял Боннингтон. Леди Троубридж с пожилым джентльменом подошли к ней.
— Это доктор Уэллс, — сказала хозяйка.
— Боюсь, я опоздал.
Она кивнула.
— Могу я поговорить с Люси?
Тут Эсма с удивлением поняла, что даже не знала имени леди Чайлд. Наверное, они были подругами, раз хозяйка называла ее просто Люси.
Доктор склонился над Майлзом, что-то быстро сказал Эсме и леди Чайлд, затем покинул комнату. Эсма вышла в коридор.
— Вас… кто-нибудь видел?
— Да. Как вы намерены поступить, леди Роулингс?
— Поступить? Что вы имеете в виду?
— Я понимаю, сейчас не время делать вам предложение, но…
— Вы сошли с ума! Вы полагаете, что я выйду замуж за вас? Человека, убившего моего мужа? — Она ненавидела и его, и себя.
— Примите мои глубочайшие извинения. Я могу только предложить…
— Вашу руку! — словно выплюнула она. — Я не приняла бы ваше предложение, даже если бы вы не были столь докучливы, нудны и девственны!
Его бледность стала почти смертельной.
— Боюсь, ваша репутация может пострадать…
— Уходите, — отрезала Эсма. — Я хочу, чтобы вы ушли. Единственное, что может доставить мне удовольствие, это ваше обещание никогда не попадаться мне на глаза. Никогда. Я выразилась достаточно ясно?
Себастьян изучающе смотрел на убитую горем женщину.
— Вполне ясно, — наконец сказал он.
Эсма сделала шаг назад, дожидаясь, когда Боннингтон уйдет, и вскоре он действительно ушел. Она вернулась в комнату и села рядом с умершим мужем, сознавая, что ей нечего здесь делать. Но она все сидела. Это было самое малое, что она могла сделать для Майлза, пусть слишком мало и слишком поздно. У нее свело желудок от ненависти к себе.
Так прошел час или около того.
— Вы не попросите слугу прислать мою горничную, дорогая? — обратилась к ней леди Троубридж.
Выйдя в коридор, Эсма едва не столкнулась с Элен.
— Все знают? — без церемоний спросила она.
Элен была известна тем, что никогда не теряла головы. Несмотря на беспутное поведение мужа, она не выказывала даже тени эмоций, однако сейчас ее лицо выражало осуждение.
— Боннингтон оказался полураздетым и уже снял рубашку, когда его настиг Майлз. Совершенно очевидно, что он хотел пробраться к тебе в постель.
— Джина знает? — прошептала Эсма.
Подруга увлекла ее в свою комнату.
— Как ты могла? Как ты могла сделать подобное?
— Ничего не было до прошлой ночи. Пока не стало ясно, что Джина остается с мужем. Боннингтон знал, что я хочу помириться с Майлзом, но он ушел прежде, чем я сказала ему, что это произойдет немедленно.
— Ты не должна была этого делать, — сказала Элен. — А Боннингтон… глупец… мужчины такие глупцы!
— Виновата только я, — тупо произнесла Эсма. — Я убила Майлза. Я убила мужа, потому что я проститутка.
— Боннингтон защищает твою репутацию. Он заявил, что перепутал комнаты.
— Что? И чья же это была комната, он сказал?
— Да, он сказал, что собирался посетить свою жену.
— Свою жену? — чуть не крикнула Эсма.
Элен кивнула.
— Он сообщил всем собравшимся, что они с Джиной вчера поженились по специальному разрешению, и он шел к своей жене, только перепутал комнаты и случайно оказался в твоей. Эсма! Ради Бога, не падай в обморок!
— Я никогда не падаю в обморок, — сказала та, но села. — Значит, он всем сообщил, что они с Джиной поженились?