Джонс Джулия. Измена

   Теперь Катерина целиком на его стороне. Новая герцогиня во всем слушается его. Каждый день она приходит к нему, выпивает бокал приправленного им вина, прижимается пухлыми губками к его щеке и жадно внимает его советам. Ее решения — это его решения. Он распоряжается ее устами. Теперь он правит Бреном. Скоро он выдаст Катерину за Кайлока.
   Как только кончится установленный срок траура, составляющий сорок дней и сорок ночей, в Брене будет свадьба. Ничто теперь не остановит Баралиса. Ничто.
   Надо отдать должное и Кайлоку. Завоевав весь западный Халькус и взяв стольный город Хелч, молодой король не пошел дальше и начал вести переговоры о мире. Весь Север испустил дружный вздох облегчения, услышав об этом. Доволен остался и Баралис. Это произошло как нельзя более вовремя: Аннис и Высокий Град сразу утихомирились. Быть может, теперь они не станут так сильно противиться союзу Брена с Королевствами. Обе эти державы последние месяцы укрепляли свои армии и могут составить серьезную угрозу. Война неизбежна, но лучше оттянуть ее, пока все не утихнет окончательно. Аннис и Высокий Град еще настороже, но несколько мирных месяцев заставят их поубавить бдительность.
   Можно не сомневаться, что Кайлоку удастся заключить мир с хальками. После взятия столицы его позиция столь сильна, что он без труда отхватит путем переговоров большой кусок вражеской земли. Халькусские военачальники не дураки: они понимают, что лучше отдать четверть своих земель, чем позволить Кайлоку захватить всю страну, пролив новые реки крови. Первая встреча Кайлока с хальками состоится этой ночью в его лагере под стенами Хелча. Баралис продолжал рассеянно листать одну из книг Бевлина. Любопытно будет посмотреть, что из этого выйдет.
   Не найдя в книге ничего интересного, Баралис закрыл ее и взял другую — ветхую Книгу Марода. Баралис хотел было отложить и ее — у самого захудалого попа и недоучки-школяра в Обитаемых Землях есть своя Книга Марода, — но его остановила тонкая сетка трещин на переплете овечьей кожи. Эта книга не просто старая, а старинная.
   От страницы к странице его волнение возрастало. Под шрифтом явственно виднелись остатки прежнего текста: пергамент сперва отмыли, а потом записали заново. Баралис затрепетал от радости. Это одна из четырех книг, написанных рукой самого Гальдера. Всем известно, что Марод умер в нищете и Гальдер, его слуга, не имея возможности купить новый пергамент, писал на старом. Теперь Баралис обращался с книгой очень почтительно — она стоила дороже, чем целый сундук с драгоценностями.
   Он поднес ее поближе к свече. При этом из книги выскользнуло что-то: закладка. Баралис подхватил шелковую ленту, не дав ей выпасть совсем, и раскрыл книгу на заложенной странице. То был стих. Поначалу он показался Баралису знакомым, но он стал читать и убедился, что известные ему строки слегка отличались от этих:

 
Когда благородные мужи позабудут о чести,
И некто три крови вкусит в один день,
Два могучих дома сольются вместе,
И далеко падет сего слияния тень.
Тот, кто родителей лишен,
Любовник сестры своей — только он
Остановит злую чуму.
Империя рухнет, рухнет и храм,
Но правда, безвестная многим умам,
Дураку лишь ясна одному.
 

   К концу чтения сердце Баралиса стучало как барабан. В этом стихе говорилось о браке Катерины и Кайлока. В нем предсказывалось рождение империи, которую создавал Баралис, и упоминалось о человеке, который ее уничтожит. Баралис сделал глубокий вдох, стараясь унять дрожь в руках и биение сердца. Здесь, на этой странице, сказано обо всем. Обо всем! Это он вкусил три крови в ночь, когда был зачат Кайлок. Благородные мужи — это рыцари: когда Тирен стал их главой, они позабыли обо всем, кроме золота.
   Баралис встал, подошел к огню и налил себе немного вина. Надо было подумать. Бевлин послал рыцаря на поиски того, о ком говорится в пророчестве: человека, лишенного родителей. Мальчика, которого, по указанию Ларна, следовало искать в Королевствах. Баралис смотрел в чашу, водя пальцами по ее краю. Вино было как кровь. Кто же это может быть?
   Он вспомнил, как недавно пробудился от чьей-то мощной ворожбы. Следом пришло еще более старое воспоминание о ста шестидесяти хлебах. Каждая частица Баралиса затрепетала, каждый волосок на теле зашевелился. Он охватил чашу пальцами, словно священник, благословляющий вино. Джек, ученик пекаря. Это о нем сказано в пророчестве.

* * *

   Тавалиск на кухне отбирал крабов. Они с поваром стояли у чана, подвергая коварных ракообразных испытанию. Выбор крабов — дело тонкое, и архиепископ достиг в нем мастерства. Хороший краб узнается не по величине и не по цвету, а по быстроте. Самые быстрые крабы всегда самые мясистые и самые вкусные. Чтобы выявить таких, Тавалиск придумал испытание. Он бросал в воду большие камни, целясь в самые густые скопления крабов. Те, которых расплющивало, признавались недостойными, а те, что успевали разбежаться, шли на стол.
   Тавалиск поморщился — последний камень перебил почти половину крабов.
   — Ваше преосвященство, — послышалось сзади.
   — Да, Гамил, — обернулся архиепископ. — Чего тебе?
   — Золото благополучно прибыло в Аннис и Высокий Град.
   — А оружие?
   — Его отправили только на прошлой неделе — еще слишком рано.
   — Надеюсь, ты обеспечил хорошую охрану? Мне не хотелось бы, чтобы пятьдесят повозок с доброй сталью и осадными машинами попали не в те руки.
   — Их сопровождает целый батальон, ваше преосвященство. Притом ради пущей предосторожности они пойдут через нижний перевал и даже издали не увидят Брена.
   — Хорошо. — Тавалиск швырнул в чан новый камень. Вода, в которой плавали останки крабов, плеснула ему на рукав. — Значит, в жадные ручонки Баралиса они не попадут?
   — В ручки герцогини Катерины, вы хотели сказать?
   — Нет, Гамил. Именно Баралиса. Всякому ясно, что теперь Бреном правит он. — Архиепископ разглядел в мутной воде еще одну кучу убитых крабов.
   — Разумно ли отправлять оружие в Аннис и Высокий Град, ваше преосвященство, когда на горизонте забрезжил мир?
   — Мир? — фыркнул Тавалиск. — Этот так называемый мир протянет не дольше, чем вон тот краб. — Он указал в угол чана, где один из немногих уцелевших крабов затаился в тени. Тавалиск метнул в него камень, но проворный нечестивец успел-таки убежать. Тавалиск удовольствовался тем, что расплющил двух его сотоварищей.
   — Могу я спросить, почему ваше преосвященство так упорно поддерживает Аннис и Высокий Град?
   — Разумеется, Гамил. Кайлок женится на Катерине — это не вызывает сомнений. Теперь, когда герцога убрали с дороги, Королевства и Брен станут единой державой. Кайлок уже обеспечил себе поддержку рыцарей. — Тавалиск метнул быстрый взгляд на секретаря. — Понимаешь? Силы уже расставлены. Достаточно будет малейшего повода, чтобы война началась, — а при нынешнем положении вещей Аннису и Высокому Граду нечего и надеяться на победу. Они нуждаются в нашей помощи — иначе не успеем мы оглянуться, как Кайлок захватит весь Север. Мы никоим образом не можем этого допустить. Мы ведь знаем, куда его амбиции обратятся потом, — на Юг. — Архиепископ кинул в чан еще один камень. — А южные города к войне не готовы. Мы не воздвигаем высоких стен и укреплений, как северяне.
   Гамил кивнул.
   — Это имеет какое-то отношение к пророчеству Марода, ваше преосвященство?
   — А, ты еще помнишь? — Тавалиск потер розовый безволосый подбородок, думая, посвящать Гамила в свое открытие или нет. Да, пожалуй, пора: он слишком долго скромничал. — Пожалуйста, оставьте нас ненадолго, мастер Буньон, — сказал он повару. — Я позову вас, когда вы понадобитесь.
   Повар, все дело которого пока что заключалось в том, чтобы подавать архиепископу камни, склонил голову и удалился.
   Тавалиск обернулся опять к секретарю, имевшему крайне глупый вид, набрал побольше воздуха и стал читать ему пророчество, которое знал теперь наизусть:

 
Когда благородные мужи променяют честь на золото
И две великие державы сольются в одну,
Храмы падут
И темная империя возникнет,
И мир постигнут неисчислимые бедствия.
Ты, у кого нет ни отца, ни сердечного друга,
Но кого связали обетом.
Ты избавишь мир от сего проклятия.
 

   Тавалиск закончил чтение на подобающей драматической ноте и выжидательно посмотрел на секретаря.
   — Ну, теперь, полагаю, тебе все ясно?
   — Не совсем, ваше преосвященство, — осторожно сказал Гамил.
   — И ты после этого еще называешь себя ученым? — Тавалиск пальцем поманил секретаря поближе. — Разве тебе не ясно, что этот стих предсказывает нравственный упадок рыцарей, возвышение Кайлока на Севере и крушение Церкви?
   — Крушение Церкви, ваше преосвященство?
   — Да, болван ты этакий. Там сказано: «Храмы падут». А что такое храмы, как не Церковь?
   Гамил медленно кивнул:
   — Возможно, ваше преосвященство правы. А кто же тогда тот, кто избавит мир от проклятия?
   Тавалиск улыбнулся, как богатая вдова.
   — Это я, Гамил. Обо мне говорится в пророчестве.
   — Вы?!
   — Да, я. — Архиепископа нисколько не смутил ошеломленный вид секретаря. — Подумай сам, Гамил. Вспомни строку: «Ты, у кого нет ни отца, ни сердечного друга». У меня нет отца, и мой сан воспрещает мне иметь сердечного друга. Или следующая строка: «Но кого связали обетом». А я, Гамил, принес обет Богу.
   Гамил смотрел на него как на безумца.
   — И что же ваше преосвященство намерены предпринять по этому поводу?
   — Уже предпринимаю, Гамил. Из пророчества Марода следует, что мой священный долг — положить конец разгулу Кайлока на Севере. Я должен сделать все, что в моей власти, чтобы свалить нового короля. Мне предначертано это судьбой. Если я потерплю поражение, Кайлок придет на Юг и приведет с собой рыцарей. Не успеем мы опомниться, как Тирен начнет жечь наши святыни и обращать нас в вальдисскую веру, и это будет конец той Церкви, которую мы знаем.
   — Да, это громадная ответственность, ваше преосвященство. — Гамил прищурился. — Но вам-то какая польза от всего этого?
   — Никакой, Гамил, — пожал плечами Тавалиск. — Но если Церковь захочет вознаградить меня, предложив мне титул его святейшества, вряд ли прилично будет отказаться, не так ли?
   — Разумеется, ваше преосвященство.
   Тавалиск потер руки.
   — Можешь идти, Гамил. И пришли мне мастера Буньона. Да следи получше за мирными переговорами Кайлока. Они начнутся нынче в ночь, верно?
   — Да, ваше преосвященство. В эту ночь северяне спокойнее уснут в своих постелях. — Гамил откланялся и ушел.
   Тавалиск испытал недоброе предчувствие, глядя ему вслед. Не напрасно ли он открылся этому человеку? Архиепископ пожал плечами. Гамила всегда можно заставить замолчать или объявить его сумасшедшим, если он начнет распускать сплетни. Ободренный этой мыслью, Тавалиск обратил все свое внимание на еду. Повар выловил единственного уцелевшего краба из чана. Возможно, мир протянет все-таки дольше, чем краб. Можно смело надеяться, что дольше, — упрямого краба мастер Буньон сейчас поставит на очень сильный огонь.

* * *

   Странно, что ночь в разгар весны может быть такой холодной. Дыхание Кайлока белым облачком сгустилось в воздухе и растаяло, не успев долететь до конца тени. Он был в перчатках — не из-за холода, а из-за всепроникающей грязи. Пальцы потели в подбитой шелком коже, и его мутило от этого.
   Кайлок стоял на пороге своего шатра и смотрел, как въезжают в лагерь халькусские воеводы. Они прибыли на статных конях, в парадных доспехах, с факелами в свободных руках и с мечами у пояса. Это были знатные, умудренные опытом мужи. Воины, поседевшие в боях, с мускулистыми руками и шеями. Эти мускулы нажиты в настоящих битвах, а не в потешных сражениях на турнирном поле. Эти люди — ветераны многих кампаний, знающие цену крови, боли и победе. На них зиждется халькусский трон.
   Нынче они приехали, чтобы говорить о мире.
   Они приближались с угрюмыми лицами. Их охрана, рота гвардейцев, осталась на подобающем расстоянии от лагеря Кайлока. Гордые люди с достоинством ехали навстречу врагу. Гордые, но не дураки, подумал Кайлок. Лагерь, несомненно, окружен их войсками: пехотинцы лежат на животе в грязи, а лучники целят из-за кустов и деревьев. Кайлок провел пальцем по шершавой стенке шатра. Он не беспокоился: за этим кольцом у него есть свои кольца.
   Он насчитал двенадцать человек. Одни были знакомы ему, другие нет. Лорд Гервен и лорд Кильстафф сошли с коней. Они сражались против него на границе и стали первыми свидетелями его побед. Лорд Ангус, верховный протектор Хелча, был погружен в беседу с Герхартом из Аскета — оба были неспокойны. Они стояли бок о бок и говорили шепотом. Вот подъехал знаменитый лорд Тимут — верховный воевода государства, отвечающий только перед королем.
   Слившись с тенью, Кайлок вернулся в шатер. Лорд Вернал ожидал его. Кайлок кивнул ему и сказал:
   — Они прибыли.
   Вернал был сам не свой. Кайлок предпочел бы, чтобы его не было здесь в эту ночь, — но бывший главный военачальник Королевств пользовался в Халькусе уважением, и лишь благодаря его имени и репутации хальки согласились приехать сюда. Они доверяли Верналу. Он был человеком слова.
   — Если все готово, я выйду к ним, — бесстрастно произнес Вернал, допив свою брагу. — Думаю, и вам не мешает последовать за мной. Я знаю этих людей — не стоит заставлять их ждать.
   — Лорд Вернал, я, кажется, не спрашивал вашего совета, — с обманчивой легкостью бросил Кайлок. — Ступайте. Поздоровайтесь с моими гостями. Займите их выпивкой и разговорами о добрых старых временах затяжной войны.
   — Предупреждаю вас, Кайлок: не стоит относиться к этим людям с пренебрежением. Они заслуживают уважения, хотя вы и победили их. Они участвовали во многих войнах задолго до вашего рождения.
   Гнев охватил Кайлока. Никто, кроме Вернала, не смел так обращаться с ним. Скрипнув кожей перчатки, он сжал пальцы в кулак и грохнул им по столу. Громкий звук, получившийся при этом, принес ему облегчение.
   — Ступайте, лорд Вернал, — очень тихо сказал он. — Они ждут вас в шатре для переговоров.
   Он остался доволен, увидев страх в глазах Вернала. Страх и что-то еще. Быть может, понимание? Кайлок махнул рукой, отпуская Вернала, и повернулся к нему спиной. Поздно — Вернал ничего уже не сможет сделать.
   Как только он вышел, Кайлок взял чашу, из которой пил Вернал. Держа ее за основание и не касаясь ободка, Кайлок вынес чашу наружу, обошел вокруг шатра и швырнул ее в костер. Он не станет пить из чаши, из которой пил кто-то другой.
   Он быстро вернулся на свой пост у входа в шатер. Оскалив зубы в усмешке, он смотрел, как Вернал здоровается с халькусскими лордами. Рукопожатия, похлопывания по спине, даже дружеские подковырки. Кайлок слышал, как Вернал пригласил всех в шатер. Лорд Тимут покачал головой и сказал что-то, от чего все сразу умолкли. Кайлок почуял неладное. Он взглянул в ту сторону, где стоял, притаившись в тени, Кедрак, сын лорда Мейбора, самый верный его соратник. Поймав взгляд Кайлока, он поднял руку, как бы говоря: подождем и посмотрим, что будет дальше. Кайлок рад был отметить, что сын Мейбора не теряет хладнокровия.
   К лагерю приближались трое всадников. Двое держали факелы, и видно было, что у третьего, едущего в середине, одно плечо выше другого. Кайлок затаил дыхание. Это был король.
   Хирайюс, король Халькуса, горбатый тиран. Внушающий страх врагам, боготворимый народом. Сорок из своих пятидесяти лет он провел на троне. Когда ему был десять, лекари утверждали, что он по хилости своей не дотянет и до одиннадцати, но он выжил им назло. Хирайюс был живой легендой Севера. Его решимость, железная воля и безграничная преданность своей стране превратили калеку в великана.
   Воеводы, обернувшись к нему, обнажили мечи и склонили их к земле в знак почтения. Вернал выступил вперед и произнес что-то. Хирайюс спешился.
   Кедрак на той стороне лагеря вскинул руку. Кайлок ответил ему тем же, не в силах сдержать тревожной дрожи.
   Король не собирался приезжать сюда. Переговоры должен был вести Тимут. Тимут и другие воеводы. Кайлок отступил чуть дальше в шатер. Сердце его бешено билось. Шелковая подкладка была теплой и влажной, как чрево. Он не мог этого выносить. Он сорвал с себя перчатки и швырнул их на землю. Ночной холод сразу высушил потные пальцы, и Кайлок успокоился. Итак, король здесь. Разве это что-нибудь меняет?
   Он снова стал смотреть на хальков. Вернал провожал их к шатру. Наступает очередь Кайлока.
   Он с удовольствием вдохнул дым костра — этот запах казался ему очищающим. Король прибыл на переговоры — значит у подножия холма расположилась еще одна рота и еще одна шеренга окружила лагерь. Это не страшно. Хирайюс, наверное, думает, что поступил умно, явившись сюда без предупреждения. Кайлок понюхал пальцы: от них по-прежнему разило матерью. Нет, неумно поступил Хирайюс. Он совершил самую большую ошибку в своей жизни.
   Белая рука Кайлока, вылетев из тени, блеснула в лунном свете, как стекло. Раздвинув длинные точеные пальцы и обратив ладонь к Кедраку, Кайлок медленно, очень медленно опустил руку к земле.
   Едва рука ушла из света в тень, Кайлок услышал, как натянулись луки, как вышли мечи из кожаных ножен, как повалили солдаты из шатра Кедрака. Раздался громкий клич, и бойня началась.
   Сотня зазубренных стрел вонзилась в шатер с хальками, прорвав его, как тонкое полотно. Миг спустя туда ринулись люди с мечами. Приказ, данный им, был прост: добить всех, кто еще жив. Послышались людские вопли, конское ржание, и сталь начала лязгать о сталь. Вдалеке тоже слышался шум битвы: две халькусские роты пытались прорваться в лагерь. Но нет, им это не удастся. На холме и в лесу люди Кайлока истребляли халькусских лучников одного за другим.
   Кайлок вышел на лунный свет. Побоище в шатре для переговоров близилось к завершению. Стенки больше не колыхались. Кайлок взял из железного кольца факел и двинулся вперед. Последний солдат вынырнул из шатра, встретившись глазами с королем.
   — Все мертвы, государь.
   Кайлок кивнул и поднес факел к шатру. Промасленное полотнище вспыхнуло сразу. Шатер затрещал, охваченный пламенем. Кайлок отступил, чтобы лучше видеть, как он горит.
   — Гори ясно, король Хирайюс, — промолвил он. — Пусть твой погребальный костер послужит предостережением Северу. Кайлок еще не завершил своего дела.