Джонсон Оливер. Нашествие теней (Светоносец - 1)

   Нет, он не призрак - ведь призраки не чувствуют боли. А его рана жжет зверски, да еще рака подбавляет изнутри. Призраки - они не ощущают ни жары, ни холода, их не беспокоят ни седельные потертости, ни укусы насекомых. А он за семь лет достаточно настрадался от всего этого. Он живой человек: это ясно. В этом месте своих рассуждений Джайал заметил, что Фуризель высвободился и успел извлечь из-под плаща кривой кинжал зловещего вида. Клинок, мерцающий в пламени свечи, мстил Джайалу в грудь.
   Джайал встал, пошатываясь, но пристально глядя в глаза Фуризелю.
   - Ни шагу дальше, или я убью тебя, демон! - с дрожью в голосе сказал старик.
   Это показалось Джайалу крайне нелепым: кто же угрожает смертью демону или призраку? Ведь они бессмертны. Откинув голову, он залился сухим, лающим смехом, сотрясшим все его тело. Тут и до истерики недалеко - так все перевернулось в этом мире. И подумать только - когда-то он приказал этому человеку обречь на смерть лучшего друга, и тот подчинился! А теперь он угрожает своему командиру. Чего только Джайал не лишился за эти семь лет: и священного гнева, который придавал ему сил, и власти, которой так широко пользовался, и женщины, которую любил, и дома - а теперь вот еще и Зуба Дракона, в поисках которого объехал полмира. И в довершение всех зол его бывший сержант принимает его за призрак из бездны! От смеха Джайала старому ветерану стало совсем не по себе, и кинжал затрясся в его руке. Джайал отнял у него оружие без труда, как игрушку у ребенка, и охота драться покинула старика столь же быстро, как овладела им. Фуризель понурил голову, глядя в пол.
   - Сядь, - велел ему Джайал, и старик неловко присел на корточки. Джайал сделал то же самое, чтобы видеть его лицо.
   - Ну а теперь рассказывай. Рассказывай о том, другом, что так похож на меня.
   - Он - твое зеркальное отражение, - отведя глаза, сказал Фуризель, Если бы не шрам...
   - Значит, он самозванец.
   - Нет! Я вынес его, его самого, с поля битвы при Тралле. Он вылитый ты, если не считать раны на голове.
   - И он пользуется моим именем?
   - Нет, имя он изменил - Джайала Иллгилла Червь мигом бы сцапал.
   - Как же он называет себя?
   - Сеттен - он взял это имя вскоре после битвы, полагая, что перемена имени и шрам собьют врагов со следа.
   Джайал вспомнил сплетню, которую передал ему хозяин "Костяной Головы": что Джайал Иллгилл будто бы жив и прячется в городе с самой битвы. Этот Сеттен, должно быть, самозванец: он одурачил старого сержанта, который его спас, а потом воспользовался именем Иллгилла, чтобы приобрести власть над шайкой головорезов.
   - Кем бы этот человек ни был, он только выдает себя за меня, - со всей доступной ему твердостью заявил Джайал. - Я все эти семь лет странствовал в южных краях. И нынче впервые со дня битвы увидел наш старый дом на Серебряной Дороге - пустой, заброшенный... - Фуризель, услышав это, замотал головой. - В чем дело?
   - Но ведь это там ты - то есть тот другой - и жил все эти годы!
   - В этой развалине? Фуризель кивнул.
   - Но дом показался мне пустым, когда я был там!
   - А ты входил в него?
   Джайал отрицательно качнул головой,
   - Там он и живет со своей шайкой.
   - Так у него есть шайка?
   - Да, у него двадцать ребят, включая колдуна Казариса, - все отпетые негодяи, за один дуркал могут убить.
   - И ты им служишь?
   - Я не убиваю - на то есть другие. Просто помогаю им - жить ведь как-то надо.
   - Ах ты, мерзавец, - ухмыльнулся Джайал, - ты выдумал все это потому, что я очнулся раньше, чем ты успел меня ограбить.
   - Чего ж я тогда не ограбил тебя и не оставил вампирам, вместо того чтобы волочь сюда?
   И то верно, подумал Джайал. Надо бы выслушать Фуризеля с самого начала.
   - Расскажи мне о битве - я очень плохо ее помню из-за того удара по голове...
   - О битве, говоришь? - горько рассмеялся Фуризель - воспоминания на время пересилили в нем страх.
   - Да, о вечере того дня - чем все кончилось?
   Фуризель проглотил ком в горле и обвел глазами комнату - память об этом, видимо, все еще причиняла ему боль. Хлебнув раки, он опять перевел взгляд на Джайала.
   - Всех, кто остался жив, спасло только чудо. В твоей когорте все погибли бы, если бы не последняя атака твоего отца. Рыцари Жертвенника с ним во главе отбросили Жнецов назад. Я упал тогда, раненный в грудь, но помню барона Иллгилла. Было на что посмотреть! Глаза его светились во тьме, словно карбункулы, борода развевалась - можно было подумать, он слишком горд, чтобы умереть. - Воспоминания развеяли ужас старого вояки, и глаза его блеснули. Джайал сидел тихо, весь обратившись в слух.
   - Да, грозен он был, и ничто не могло его сразить - а ведь уже дюжина ран покрыла кровью его черные доспехи. - Свет в глазах старика угас, он понурил голову и сгорбил плечи. - Но потом...
   - Что потом? - поторопил Джайал. У Фуризеля вырвался похожий на рыдание звук, и он отвернулся к окну, за которым сиял янтарный лик луны.
   - Потом твой отец увидел твое безжизненное тело. Голова твоя была разбита булавой и бок пронзен копьем. Весь задор сразу покинул барона - он стоял там в сумерках. Жнецы отступали, и мертвые устилали поле...
   Джайал вновь ощутил мучительную боль от ран - и как только он мог забыть ее? Даже теперь он стиснул зубы, чтобы не закричать, и заставил себя слушать старика вопреки призрачной боли, раздирающей тело.
   - А после? - спросил он хриплым, измученным голосом. Фуризель, чей взор затуманился, покачал головой. - Что было потом? - мягко повторил Джайал.
   - Как я уже сказал, из барона сразу вышел весь боевой дух. Минуту он ревел, как раненый бык, потом его плечи поникли...
   Джайал только головой покачал: такого отца он не помнил.
   - Продолжай, - прошептал он.
   Фуризель смотрел на него как-то странно, как человек, который должен сообщить дурную новость и не решается ее произнести. Джайал, желая помочь ему, наговорил мягко:
   - То, что было после ранения, для меня полный провал. И только сегодня я впервые вспомнил, что вообще был ранен.
   - Рана была страшная: голова у тебя раскололась отсюда и досюда. Фуризель провел черту от правого глаза до подбородка. - Не могло быть сомнений, что тебе конец.
   - Конец?
   - Ну да - что ты умираешь и осталось тебе недолго. И потом, на погребальном костре, мне тоже не верилось, чтобы кто-то мог пережить такой удар.
   Джайал вспомнил и тот удар, и те, что наносил он сам: да, рана была смертельной. Как же он спасся?
   - Расскажи мне обо всем, что ты видел, - приободрил он старика.
   - Я видел далеко не все, но расскажу тебе все, что знаю. - Фуризель осторожно поставил свечу на пол и поплотнее закутался в плащ. - Я лежал рядом с тобой, раненный в грудь, когда услышал трубы твоего отца и звон стали. Я знал, что для меня помощь запоздала, хотя Жнецы валились, точно снопы. Потом все утихло. Я ждал, когда придут жрецы и прикончат меня. Много всяких мыслей приходит к человеку, которого смерть манит своим железным когтем. Тут я услышал, как твой отец отдал приказ: унести всех умирающих, уделив особое внимание его сыну. Вот повезло-то, подумал я, выходит, жрецам мы не достанемся. Двое Рыцарей Жертвенника подняли меня - один за руки, другой за ноги, и я от их медвежьей хватки лишился чувств. Я увидел тебя опять уже намного позже...
   - Позже?
   - Да, но это длинная история... - Фуризель поежился от ночного холода и снова хлебнул раки, словно готовился изгнать неких демонов прошлого.
   Потом начал говорить - сперва запинаясь, потом, взбодренный ракой и вниманием Джайала, все откровеннее. И пока он говорил, духи убитых словно восстали из Хеля, приникнув к окнам и дверям заодно с туманом, который возвращался на улицы с уходом грозы. Джайал почти не слышал его слов. Прошлое ожило вновь, и речь старика лишь сопровождала образы, встававшие перед Джайалом. Он ничего не помнил семь лет, но этой ночью прошлое решило вернуться к нему - той самой ночью, когда он сам вернулся а Тралл. Вскоре он и вовсе перестал слышать Фуризеля, а все краски, звуки и запахи семилетней давности предстали перед ним во всей первозданной яркости.
   Все вокруг вращалось - это было первое, что он ощутил, упав на землю и увидев булаву, обагренную его кровью. Его сначала медленно, потом все быстрее стало влечь во тьму. Но потом каким-то чудом он снова пришел в сознание. Мир вращался по-прежнему: только Джайал был неподвижен, а все вокруг вертелось колесом, словно он был водоворотом, черной воронкой, всасывающей в себя все остальное.
   Чьи-то руки подняли его и быстро понесли куда-то. Ему было все равно куда - ведь скоро нахлынет тьма, положив конец этой никчемной суете. Над головой звучали разговоры, из которых он улавливал лишь отдельные фразы:
   - Это сын барона. - Убит? - Нет, но едва дышит. - Да смилуется Огонь над нами, грешными... - С дороги, сучьи дети! Несите его в шатер! - Потом послышался голос отца:
   - Неужто ничего нельзя сделать?
   - Ничего, светлейший, - остается только молиться.
   - К черту молитвы - это мой сын!
   - Повелитель, битва проиграна, а с ней и вся война. Червь занимает поле - эта потеря лишь еще одна рана, которую ты унесешь с собой в изгнание.
   - Унесу? Пусть смерть унесет мою душу в Хель! Мой сын умирает, а ты не даешь мне надежды?
   - Мой повелитель, есть лишь одно средство, но нам оно недоступно. Произнес лекарь и торопливо добавил: - Он отходит - пусть жрец даст ему отпущение...
   - Нет! Нечего жрецам лезть со своими придирками, когда мой сын умирает!
   - Но что, если он уйдет в иной мир без покаяния? - раздался голос жреца.
   - Слушай меня: я не затем вел битву, чтобы мой единственный сын угас вместе с солнцем, - я прибегну к Жезлу!
   - К Жезлу?! - воскликнул жрец.
   - Ты слышал меня, старый пес. Ступай и приведи Манихея - он врачует раненых, насколько мне известно. - Жрец, прошуршав шелком одежд, удалился, и настала тишина, в которой сознание Джайала кружило, то и дело приближаясь к краю водоворота, несущего в никуда. Потом какой-то солдат вскричал у входа в шатер:
   - Повелитель, Червь снова атакует! И мягкий голос отца, мягче, чем когда-либо за все восемнадцать лет жизни Джайала:
   - Итак, конец времен подставил нам подножку, как скверный мальчишка, и мы валимся наземь в бессильной ярости. В этой последней схватке нам всем придется умереть, но ты не умрешь. Ты рожден для света, не для пропасти Хеля! - Кто-то откинул входное полотнище шатра и вошел. - Ты все-таки пришел, Манихей, хотя и поздно.
   - Да, битва проиграна, - подтвердил другой голос.
   - Всем остальным выйти! - скомандовал отец, и лекарь вместе с другим жрецом покинули шатер. Ветер выл, задувая в рваные стены утлого убежища, где они остались втроем. - Джайал умирает, - тихо сказал отец. - И тебе известно, зачем я вызвал тебя.
   - Ты хочешь, чтобы я пустил в дело Жезл, - ответил Манихей столь же тихо, несмотря на вой ветра и шум возобновившейся битвы. Голос отца из отчаявшегося стал гневным:
   - Я весь день прошу тебя об этом. Мы выиграли бы битву еще до полудня, если бы ты это сделал. Но ты отказал мне, и теперь в этом городе будет править Червь, и Огонь угаснет в Жертвеннике.
   - Я сразу сказал тебе, приехав из Форгхольма, что не прибегну к Жезлу, ибо это связано с проклятием.
   - Разве меня и без того не постигло проклятие? Битва проиграна, и мой сын умирает!
   - Я называл тебе причину своего отказа: Жезлом не должны пользоваться ни ты, ни я - он предназначен для другого, который явится вскоре, чтобы избавить мир от скорби, который вновь зажжет солнце. Подумай об этом, Иллгилл.
   - Думать об этом, когда мой сын умирает? Слушай! Они атакуют опять, времени почти не осталось; по имя нашей дружбы, Манихей, спаси моего сына! - Снаружи слышался лязг оружия и крики, но внутри, где Иллгилл и Манихей стояли над умирающим юношей, царила странная тишина. Наконец Манихей произнес с глубоким вздохом:
   - Я и это предвидел - предвидел уже давно. И почему я не уступил тебе раньше? Я мог бы спасти тысячу душ, кроме одной этой. Теперь Ре проклянет меня из-за одной-единственной жизни. Будь при нем, пока я схожу за Жезлом времени у нас мало. - Рука отца легла Джайалу на плечо, и ее тепло помогло сыну устоять перед засасывающим его водоворотом.
   Джайал открыл свой единственный уцелевший глаз.
   Отец стоял рядом, глядя на него. В другом углу шатра, в густо-красном зареве погребальных костров, Джайал увидел верховного жреца Манихея - тот, позвякивая колокольчиками на шапке, склонился над свинцовым сундуком, откуда извлек предмет, светящийся нездешним голубовато-белым огнем. Изможденное лицо жреца озарилось снизу этим чудным светом. Манихей благоговейно воздел свою ношу вверх, пропел какие-то слова - Джайал понял только, что это древний Язык Огня, и двинулся к носилкам, держа волшебный предмет на вытянутых руках.
   - Ты держишь его? - спросил Манихей.
   - Да, и смотри - он в сознании.
   - Дай взглянуть! - Жрец склонился над Джайалом, и слепящий белый свет хлынул в глаз раненого, пронзив голову болью. - Он пока еще с нами, но тень смерти уже легла на него. Держи его крепче, и приступим к делу.
   - Сделай это, Манихей, и я буду тебе благодарен до конца наших дней.
   - Стало быть, недолго - ведь люди Фарана скоро будут здесь. Начнем.
   Свет стал нестерпимым. Джайал закрыл глаз, по Жезл продолжал сиять, посылая во тьму столб света. Душа Джайала отделилась от тела - он видел свое тело внизу, оно лежало в шатре, и отец с Манихеем, держащим сияющий Жезл, стояли над ним, не зная, что Джайал его покинул. Джайал летел вверх, оставляя землю под собой, и думал, что это смерть, что возврата из этого полета не будет.
   Но что-то летело ему навстречу из тьмы пространства, по выгнутому мосту света, соединившему мир теней с миром живых. Джайал не сразу различил, что это, но вдруг увидел перед собой песочного цвета волосы, светлые усы, голубые глаза: свое зеркальное отражение, но искаженное оскалом страха, с пеной на губах, словно влекомое по воздуху невидимыми демонами. Их точно притягивало друг к другу мощным магнитом - и вот оба слились, вспыхнув белым огнем. Полет Джайала прервался, и юноша почувствовал, что скользит по световому мосту обратно в страну живых и что душа его перешла в это новое тело. Джайал чувствовал себя ожившим и видел как льется кровь из раны в голове другого. Видел, опускаясь все ниже и ниже, как его прежнее тело содрогается в предсмертных корчах, теряя кровь и мозг...
   Джайал в ужасе раскрыл глаза. Он вспомнил. Вспомнил, почему он жив, почему у него нет шрама и оба глаза на месте. Другой принял на себя его рану. Его темная половина, вызванная из Страны Теней, чтобы умереть за него. Тень, как две капли похожая на Джайала, претерпела жестокие муки - но не умерла.
   И теперь она здесь, в этом городе - тень, ненавидящая его больше всех на свете. Его Двойник.
   ГЛАВА 20
   СМЕНА СВЕЧЕЙ
   Храм Сутис. Два часа до полуночи. Гости и жрицы разошлись по верхним комнатам. В зале после танцев и галдежа мужчин настала странная тишина. Только верховная жрица и Фуртал остались здесь. Старик распрямил поджатые ноги, слез с помоста и, вытянув одну руку перед собой, заковылял в сторону кухни.
   Маллиана с нетерпением следила, как он уходит - ей надо было сделать кое-что, и быстро. Рядом с комнатой Талассы была устроена потайная каморка. Маллиана поднимется туда - но чуть позже, когда Таласса и жрец приступят к делу, иначе они могут ее услышать. Маллиана уже знала, что жрец - тот самый, кого ищет Фаран, убийца Вараша, но примесь опасности лишь еще больше возбуждала ее.
   Любопытнее всего, что будет с Талассой, когда она снимет маску с гостя, как велела ей Маллиана. На крики девушки, конечно, прибежит стража а если не прибежит, Маллиана сама приведет ее. И Таласса отправится в храм Исса не одна, а в приятном обществе.
   Фаран вознаградит Маллиану за это, но всему свое время. Жрецы и служки Исса, хоть и бывали здесь, все же презирали Маллиану за ее занятие. Лицемеры все до одного: они стремятся к жизни в смерти, но и простой жизнью не прочь попользоваться. Эти бледные служители Исса, пожелтевшие без солнца в ожидании дня, когда Фаран допустит их к Черной Чаше, составляли основную часть клиентуры храма, но относились с издевкой и к собственным желаниям, и к Маллиане. Теперь все переменится.
   Теперь храм, опеку над которым она приняла двадцать два года назад, будет наконец признан храмом, а не просто публичным домом. Плоть и Червь, что ни говори, крепко связаны друг с другом: одно не существует без другого. Фарану это известно: зачем ему иначе нужна Таласса? Он хочет ее крови, как живые хотят ее тела; вопрос лишь в степени обладания. Никто не свободен от требований плоти: богиня держит первенство, а Князь Исс лишь потом, в могиле, берет свое. Маллиана усмехнулась краем рта, дойдя до этой мысли.
   Она успела дать краткие наставления Талассе перед тем, как та со жрецом поднялась к себе. Так Маллиана, к своему удовлетворению, убила двух зайцев разом. Она сказала Талассе, что если та хорошо сделает свое дело и выведает у жреца, кто он такой, то она сдержит обещание и пощадит Аланду. Маллиана знала, что Таласса на все пойдет ради старухи, и предвкушала, как проведет у глазка захватывающие полчаса. Потом Талассу и этого в маске уведут в храм Исса, Аланда же все равно вылетит на улицу: довольно верховная жрица терпела эту голубоглазую ведьму.
   Кот умильно мяукал - он вернулся к хозяйке, поживившись объедками после гостей. Маллиана порывисто прижала его к своей пышной груди. Она вновь обрела былой вкус к интриге и помыканию другими. Кот, чувствуя ее настроение, рьяно замурлыкал, работая пушистыми боками.
   Но что-то еще беспокоило Маллиану - свечи в зале догорали, и становилось все темнее. Подходило время Смены Свечей - всей тысячи свечей, заново обращающей ночь в день. Куда подевались рабы, обязанные следить за этим? Где стража, обязанная надзирать за рабами? В этот час в зале должна кипеть суета. Между тем в темнеющих покоях повисла странная тишина. Сквозь дверь, у которой горела жаровня, Маллиана выглянула в сад. Свечи догорали и там. Еще немного - и к храму придут вампиры.
   Маллиана быстро направилась к помещению, где жили рабы, думая, что они перепились: они наловчились воровать спиртное. Ничего, сейчас она их поднимет. Их следовало бы выпороть, а потом продать в храм Исса; жаль, что пленных, взятых в битве, осталось совсем немного, а работорговцы почти перестали приводить сюда невольничьи караваны. Но даром это виновным не пройдет. Бархатное платье шуршало по полу за Маллианой, и кот мурлыкал с удвоенной силой, словно чувствуя гнев хозяйки.
   И тут из темного угла возникла сидевшая там фигура. Маллиана от неожиданности остановилась как вкопанная. Это был незнакомец в плаще, тот, что приходил к Талассе. Капюшон по-прежнему скрывал его лицо. Маллиане показалось, что гость покачивается, и от него попахивало ракой. Этого еще недоставало. Почему стражники не займутся им, если он напился такой отравы, как рака? Отправить бы в храм Исса и их заодно. Маллиана хотела пройти мимо, но гость загородил ей дорогу.
   - Чего тебе? - рявкнула она, пытаясь обойти его, а кот угрожающе зашипел.
   Незнакомец удержал ее за руку, несмотря на брызги слюны, летящие ему в лицо. Теперь верховная жрица немного рассмотрела его лицо с глубоким шрамом на правой стороне.
   - Ничего такого, госпожа, чего бы мне не причиталось. - Голос, хоть и грубый, звучал надменно, давая попять, что этот человек, вопреки своему жалкому облику, знавал лучшие времена. В Тралле было много таких, кто жил под чужим именем, и среди них встречались люди опасные, которым нечего было терять. Чем скорее стража выставит его за дверь, тем лучше. Маллиана метнулась к двери, ведущей в людскую, но неизвестный проворно загородил ее.
   - Я тебе уже сто раз говорила и еще раз повторю, - бросила Маллиана, Таласса занята.
   - Это я понял - я видел, как ты подвела ее к тому жрецу.
   - Так в чем же дело? Пей свое вино и жди, когда освободится кто-нибудь из женщин при второй смене свечей.
   - Нынче не будет и первой смены, не говоря уж о второй.
   - Что ты городишь?
   Он придвинулся ближе, и она увидела бугристую яму на месте правого глаза, а запах спиртного стал еще сильнее. Маллиана брезгливо сморщила нос. На губах у незнакомца мелькнула улыбка, искривленная из-за шрама.
   - Где твои рабы, твоя стража? - спросил он.
   - Через минуту они будут здесь, - стараясь говорить уверенно, ответила она.
   - Нет, госпожа, твоя стража тебе уже не поможет, да и никто не поможет. - Он достал из-под плаща черный флакон, и Маллиана даже сквозь запах раки ощутила гнилостный дух корня дендиля, самого ядовитого растения на Старой Земле. - Я добавил это им в пиво. Здоровы они пить, твои рабы и стражники - хоть один-то, казалось, мог бы воздержаться, но нет: все напились, и все мертвы.
   - Ты лжешь! - вскричала Маллиана, пытаясь прорваться на кухню, но мужчина свободной рукой зажал ей рот. Маллиана замахнулась на него кулаком, но он заломил ей руку за спину. Флакон вместе с котом покатились на пол.
   - Не веришь? - тяжело дыша, спросил незнакомец, и Маллиана приглушенно вскрикнула, когда он вздернул ей руку еще выше. - Пошли, я покажу тебе твоих слуг.
   Он пинком открыл дверь и втолкнул в нее Маллиану. Первое, что она увидела, были остекленевшие глаза одного из стражей. Он весь побагровел, словно от удушья, и лежал головой в луже рвоты на одном из длинных столов. Пол был усеян телами других. Здесь, похоже, и вправду лежала вся стража и все рабы, и от запаха смерти у Маллианы перехватило горло.
   - Говорил я тебе, - спокойно молвил незнакомец, - все мертвы.
   Маллиана какой-то миг во все глаза смотрела на мертвых, не веря тому, что видит. Как мог один человек убить столько народу? Потом запах смерти снова ударил ей в нос, и она ясно осознала: без смены свечей и без стражи храм обречен. Резким рывком освободив руку, она сплюнула, чтобы прогнать дурной вкус изо рта, и простонала:
   - Что ты натворил?
   Незнакомец, смеясь, откинул капюшон и подставил лицо мерцающему свету очага. Шрам был еще уродливее, чем Маллиане показалось поначалу: бугристая рваная рана стянула всю правую сторону лица, будто насмехаясь над левой половиной, принадлежащей пригожему молодому человеку лет двадцати с небольшим. Выражение, с которым смотрела на него Маллиана, еще больше позабавило его.
   - Так ты не узнала меня? - Маллиана только икнула, утратив дар речи, а гость насмешливо покачал головой: - Ах, госпожа, как ты дурно обращалась со мной - а я был так терпелив, я носил тебе золото... Теперь моему терпению пришел конец. - Он опять заломил Маллиане руку, вызвав крик боли. - Как по-твоему, почему я каждый раз спрашивал Талассу, хотя мог бы иметь любую? - Маллиана, страдая от боли, недоуменно потрясла головой. - Я расскажу тебе одну историю - она не будет длинной. Ты помнишь, чьей невестой была Таласса до войны? - Маллиана снова мотнула головой, но боль сызнова обожгла ей руку. - Помнишь, помнишь! С чего бы иначе ты держала ее у себя все эти годы? Она была невестой сына Иллгилла, верно?
   - Да-а... - страдальчески выговорила Маллиана.
   - Догадываешься теперь, кто я?
   Она не догадывалась. Мужчина нетерпеливо возвел свой единственный глаз к закопченному потолку, прежде чем снова вперить его в раскрашенный лик верховной жрицы.
   - Я все эти семь лет прожил здесь, госпожа, по немногие меня узнавали. Потому-то я и рисковал иногда появляться у тебя в притоне. Шрам изменил мою внешность, но я по-прежнему Джайал Иллгилл!
   Маллиана попятилась бы, если бы не заломленная за спину рука. Она отвела взгляд от обезображенного лица. Сына Иллгилла она помнила смутно, но сходство, несомненно, существовало, несмотря на шрам. Правда, молодой Иллгилл никогда не бывал у нее до войны, и наверняка Маллиана судить не могла. И все же это лицо было ей знакомо.
   - Ты рехнулся! - с трудом выговорила она. - Сюда вот-вот явятся вампиры.
   - Не беспокойся, госпожа, меня вампиры не тронут. А если ты будешь умницей и поможешь мне, они не тронут и тебя.
   - Чего ж ты от меня хочешь?
   - Немногого: проводи меня в комнату Талассы, да побыстрее. - Он извлек из-за пояса кинжал. - А там видно будет. - Кольнув Маллиану острием ножа, он направил ее к черной лестнице.
   Маллиана подумала, не позвать ли па помощь - но кто ее услышит? Стража мертва, а все женщины заняты с гостями. А этот человек, тень сына Иллгилла, явно не в своем уме. Подгоняемая уколами ножа, Маллиана, перешагивая через тела, двинулась к лестнице.
   Аланда с Фурталом сидели одни на храмовой кухне по ту сторону дома. Старик ел жаркое из миски и теперь шарил рукой по столу, ища кувшин с вином, чтобы наполнить свой кубок, и не зная, что кувшин на буфете вне его досягаемости. Старая дама, отсутствующе глядя в огонь, не замечала усилий Фуртала, и тот, потеряв наконец терпение, встал и спросил:
   - Где вино?
   Алапда не отвечала, размышляя о событиях прошлого и будущего, - она, пожалуй, осталась бы безучастной, даже если бы Фуртал потряс ее.
   Она обладала даром ясновидения, и минувшее наряду с грядущим являлось перед ней в спокойные, как сейчас, минуты. Но Алапда никогда не видела с полной ясностью того, что прямо касалось ее. Так, о смерти своего мужа она не знала заранее. Не знала Аланда и того, что Талассу отнимут у нее в эту самую ночь, как раз перед побегом.
   Аланда собирала воедино доступные ей обрывки будущего, зная, что где-то там Таласса должна быть. Провидица странствовала в вихре красок и движения, где порой мелькали формы и картины. Один образ повторялся постоянно. Заснеженный город - ранний вечер - рубиновые башни горят в лучах заката - снега тянутся до самого горизонта - и она посреди большого двора; подымается поземка, и что-то движется к ней сквозь метель - Аланда различает белое как снег лицо сердечком: это Таласса, а рядом Аланда видит маску сегодняшнего жреца. Но что это за место? Страна Теней? Нет, город как будто находится в пределах этого света... Видение исчезло, как всегда, и Аланда застонала в досаде, вновь видя перед собой только пляшущий в очаге огонь. Жаль, что она не успела поговорить с Серешем до того, как он поднялся наверх, не расспросила его, что он намерен делать. Сереш послан, чтобы вывести их отсюда, но как он собирается это осуществить? Пока что по крайней мере он занимается точно тем же, чем все остальные пришедшие сюда мужчины, а полночь уже совсем скоро!