Страница:
— Это не похоже на Моргейз, — пробурчал Том себе под нос после долгого молчания, его кустистые брови устало опустились вниз, подобно белым стрелам, лохматыми остриями к носу.
— Что не похоже? — рассеянно спросил Мэт.
— Прекратить переправу. Отослать людей восвояси. Характер у нее, правда, резкий, как молния, но сердце мягкое и сочувствующее голодным и обездоленным, — отозвался Том, недоуменно качая головой.
И тут Мэт увидел вывеску, она гласила — «Речник», а под надписью был нарисован босой парень без рубашки, вытанцовывающий джигу. Туда-то Мэт и направился, наискось пересекая улицу и раздвигая толпу при помощи своего посоха.
— Ну а кому бы это быть, как не ей? Она, кто ж еще! Ладно, Том, забудь о Моргейз. До Кэймлина еще далеко. Давай-ка вначале посмотрим, сколько золота с нас запросят за кровать на одну ночь.
Большой зал «Речника» оказался так же забит людьми, как и улица. Услышав требования Мэта, хозяин гостиницы принялся хохотать так, что затряслись его многочисленные подбородки:
— Да мы всей семьей ютимся вчетвером на одной кровати. Если бы ко мне пришла родная мать, я и то не смог бы дать ей одеяло и место у огня.
— Как вы могли заметить, я — менестрель. — Голос Тома вызвал эхо даже в переполненном помещении. — Вне всяких сомнений, у вас найдется хотя бы пара соломенных тюфяков где-нибудь в углу в качестве платы за то, что я буду развлекать ваших постояльцев занимательными рассказами, фокусами, глотанием огня и жонглированием.
Хозяин расхохотался ему в лицо.
Когда Мэт выволакивал менестреля обратно на улицу, Том проворчал своим обычным тоном:
— Ты не дал мне даже заикнуться о конюшне. А я наверняка сумел бы выбить нам место хотя бы на сеновале.
— На сеновалах и в амбарах я уже наспался с тех пор, как покинул Эмондов Луг, — буркнул Мэт. — И под кустами, кстати, тоже. Я хочу ночевать в кровати.
Но в следующих четырех гостиницах, которые попались им на пути, хозяева отказывали так же, как и в первой. Из последних двух их едва не вытолкали взашей, когда Мэт предложил хозяевам сыграть в кости на постель. И когда хозяин пятой, между прочим, именуемой «Славная королева», заявил им, что не в состоянии дать соломенный тюфяк и самой королеве, Мэт вздохнул и спросил:
— А как насчет конюшни? Мы вполне могли бы устроиться на сеновале за ту же плату.
— Моя конюшня для лошадей, — ответил круглолицый хозяин. — А не для той прорвы народу, что шатается по городу.
До появления Мэта и Тома владелец гостиницы занимался тем, что заботливо протирал столовое серебро. Теперь он полюбовался только что отполированным серебряным кубком и, открыв дверцу, убрал его во чрево буфета рядом с другими, явно принадлежавшими разным сервизам. Верхняя часть буфета опиралась на широкую столешницу, и на ней, за буфетной дверцей, Мэт заметил стаканчик из тисненой кожи. Стаканчик для игры в кости.
— Я не пускаю ночевать в конюшню, чтобы лошади не пугались, — продолжал тем временем хозяин. — А то пустишь кого, а он, чего доброго, удерет вместе с ними. Проезжие хорошо платят мне за конюшню, рассчитывая на заботливое обращение с животными и их сохранность, к тому же у меня самого там в стойлах две кобылы. И в моей конюшне кроватей для вас нет.
Мэт же задумчиво глядел на стаканчик для костей. Потом достал из кармана золотую андорскую крону и положил ее на комод. Чуть погодя рядом легла серебряная марка Тар Валона, потом золотая, а замкнула ряд золотая тайренская крона. При виде монет хозяин гостиницы облизал внезапно пересохшие губы. Мэт добавил две иллианские серебряные марки, еще одну андорскую крону и посмотрел на трактирщика, на округлом лице которого отразилось мучительное колебание. Мэт потянулся сгрести деньги обратно в карман. Но ладонь хозяина дотянулась до монет первой.
— Пожалуй, вы двое не очень обеспокоите лошадей.
Мэт улыбнулся:
— Кстати, о лошадях. Сколько стоит пара ваших? Оседланных и с упряжью, конечно.
— Я не собираюсь продавать своих лошадей, — ответил хозяин, подхватывая монеты с комода.
Мэт взял стаканчик и выразительно потряс. Застучали кости.
— Ставлю вдвое больше против лошадей, седел и уздечек. — Теперь он слегка потряс карман, чтобы красноречивый звон монет убедил хозяина в платежеспособности постояльца и обеспеченности его ставки. — Один мой бросок против лучшего из двух ваших!
Он готов был рассмеяться, увидев алчный блеск в глазах хозяина.
Переступив порог конюшни, Мэт первым делом заглянул в полдюжину стойл с лошадьми и отыскал пару гнедых меринов. Были они не ахти, но главное их достоинство заключалось в том, что принадлежали они теперь Мэту. Нечищеные и неухоженные создания выглядели тем не менее неплохо, учитывая, что все конюхи, за исключением одного, от хозяина сбежали. Сам трактирщик о сбежавших отозвался с явным негодованием, как и об их необоснованных жалобах на то, что они-де не могут прожить на те деньги, что хозяин им платит. Ушат презрения достался и единственному оставшемуся конюху, этот бессовестный имел наглость заявить, что уходит домой спать, потому что он, видите ли, устал работать за троих.
— Пять шестерок! — пробормотал Том за спиной у Мэта.
Менестрель скептически оглядывал конюшню, видимо, сожалея, что мысль переночевать в обществе лошадей пришла на ум именно ему, и находя эту идею не столь привлекательной, как представлялось в первой гостинице. В лучах заходящего солнца, врывающихся в большие двери, кружились пылинки. Веревки, на которых поднимали кипы сена, сейчас свисали с блоков на балках, подобно увядшему плющу. Сеновал наверху заволокло сумраком.
— Когда он выбросил четыре шестерки и пятерку со второго броска, то посчитал, что ты наверняка проиграл. Точно так же, признаться, подумал и я, — продолжал Том. — Ведь в последнее время ты не на каждом броске выигрываешь!
— Я выигрываю достаточно.
Мэт как будто был даже доволен, что не каждый его бросок приносил выигрыш. Везение оно, конечно, везением, но при воспоминании о вечере по спине все еще пробегал мороз. В те минуты, когда он тряс стаканчик, Мэт отнюдь не был уверен, как лягут кости, сколько очков выпадет. Юноша забросил свой посох наверх, на сеновал, и тут ударил гром. Мэт вскарабкался на сеновал по шаткой лесенке и окликнул Тома:
— Это была хорошая мысль! Мне кажется, сегодня ночью лучше иметь крышу над головой, а не мокнуть под ливнем.
Большая часть сена была сложена кипами вдоль стен конюшни, но места вполне хватало для того, чтобы расстелить плащ. Пока Том влезал на сеновал, Мэт достал из торбы два каравая хлеба и треугольный кусок сыра с зелеными прожилками. Хозяин гостиницы, имя которого было Джерал Флорри, расстался с этим богатством, лишь получив столько денег, сколько во времена поспокойнее стоила бы одна из его лошадей. Когда Том с Мэтом приступили к трапезе, запивая еду водой из своих дорожных фляжек, — вина у Флорри не было ни за какие деньги, — по крыше забарабанил дождь. Покончив с ужином. Том достал трутницу, набил табаком трубку с длинным чубуком и со всеми удобствами расположился покурить.
Мэт лежал на спине, уставившись в сумрак под крышей и размышляя о том, кончится ли дождь к утру, — очень уж ему хотелось как можно скорей избавиться от письма. И вдруг в конюшне раздался резкий скрип несмазанного колеса. Мгновенно подкатившись к краю сеновала, Мэт посмотрел вниз. Сумерки хоть и сгустились, но в сумраке еще многое можно было разглядеть.
Стройная женщина, только что вошедшая из-под дождя в конюшню, опустила наземь оглобли своей тележки с большими колесами и устало разогнула спину. Снимая с плеч плащ и стряхивая с него капли дождя, она что-то бурчала себе под нос. Волосы ее были заплетены во множество тоненьких косичек, шелковое платье — Мэт почему-то решил, что оно бледно-зеленого цвета, — было на груди щедро украшено причудливой вышивкой. Когда-то это платье было великолепным, теперь же оно обтрепалось и запачкалось. Женщина потерла кулаками поясницу, снова произнеся что-то низким голосом, потом быстро подошла к дверям конюшни и пристально вгляделась в дождевую завесу. Так же поспешно она потянула створки на себя и плотно затворила двери, отчего все помещение погрузилось во мрак. В темноте послышались отчетливое шуршание, позвякивание, хлюпанье, и внезапно в фонаре, который женщина держала в руках, вспыхнул яркий язычок пламени. Она огляделась, заметила в стене крюк, повесила на него фонарь, а потом стала копаться под парусиной, покрывавшей тележку.
— Быстро она управилась, — тихо произнес Том, не разжимая зубов и не вынимая изо рта трубки. — В этакой темноте, высекая огонь кресалом, недолго и конюшню спалить.
Пришелица вновь появилась в круге света с краюхой хлеба, которая была, скорее всего, черствой, так как женщина ела медленно, несмотря на явный голод.
— У нас сыра не осталось? — прошептал Мэт.
Том в ответ лишь покачал головой.
Женщина вдруг начала принюхиваться, видимо, почувствовав запах табачного дыма. Мэт уже готов был встать и обнаружить себя, но тут одна из дверных створок вновь отворилась.
Женщина пригнулась, готовая бежать, но из-под дождя навстречу ей шагнули четверо мужчин, на ходу сбрасывая мокрые плащи. Под плащами оказались светлые куртки с широкими рукавами и вышивкой на груди, мешковатые штаны также были богато расшиты сверху донизу. Одежда могла бы показаться смешной, если бы не плотно сбитые фигуры и мрачные лица самих мужчин.
— Ну что, Алудра, — проговорил один, в желтой куртке, — похоже, бежала ты не так быстро, как тебе хотелось, а?
Мэт отметил про себя, что у незнакомца в желтом весьма необычный выговор.
— Таммуз, — женщина произнесла это имя так, будто оно было ругательством, — тебе что, мало? Ты добился, чтобы меня вышвырнули из гильдии, хотя именно из-за тебя все не ладилось! Хоть и вымахал с быка, а мозги куриные, вот и напортачил. А теперь еще меня преследуешь. — У нее был тот же чудной выговор, что и у мужчины. — Или ты думаешь, что я рада тебя видеть?
Тот, кого назвали Таммузом, засмеялся:
— Дура ты, Алудра, и я это всегда знал. Если бы ты просто исчезла, то могла бы еще долго прожить где-нибудь в глуши. Но ты ведь не могла позабыть наших секретов, а? Надеялась, что мы ничего не узнаем? Ты пыталась зарабатывать на жизнь тем, на что имеет право только гильдия, только она одна. — Внезапно в его руке сверкнул нож. — С каким же удовольствием я перережу тебе горло, Алудра!
Мэт понял, что делает, только в тот миг, когда, уже поднявшись с места, крепко ухватился за одну из свисающих с потолка двойных веревок и прыгнул с сеновала вниз. Чтоб мне сгореть, дураку распроклятому! — только и успело промелькнуть у него в голове.
В следующее мгновение он врезался в разодетую четверку, и мужчины попадали наземь, точно кегли после удачного броска увесистого шара. Веревка выскользнула из рук Мэта, и он покатился по устланному соломой полу, рассыпая вокруг монеты из карманов и под конец въехав в стенку стойла. Когда юноша поднялся, все четверо незнакомцев были уже на ногах. И в руках у всех четверых сверкали ножи. Вот же ослепленный Светом дурак! Чтоб мне сгореть! Нет, чтоб мне сгореть!
— Мэт!
Он поднял голову, и Том кинул ему посох. Мэт на лету поймал его, и вовремя — в следующий миг нож Таммуза отлетел в сторону, а сам он получил концом шеста в висок. Таммуз рухнул. Но остальные трое уже наседали на Мэта, и юноша вовсю завертел шестом, отбиваясь от хищной стали, рассыпая хлесткие удары по коленям, лодыжкам, ребрам и выбирая момент, чтобы довершить все ударом по голове. Все слилось в лихорадочно краткий миг. Когда последний из нападавших свалился наземь, Мэт застыл на пару секунд, потом поднял взгляд на женщину:
— Вы нарочно выбрали именно эту конюшню, чтобы вас тут убивали?
Она сунула кинжал с тонким лезвием обратно в ножны, висевшие у нее на поясе:
— Я хотела тебе помочь, но побоялась, что ты примешь меня в суматохе за одного из этих шутов-переростков, если я сделаю к тебе хоть шаг с клинком в руке. А выбрала я эту конюшню потому, что дождь, как известно, мокрый, как и я, а ее никто не сторожил.
Она была старше, чем показалось Мэту, лет на десять-пятнадцать старше его, но все равно хорошенькая, с большими темными глазами и маленьким ротиком, до того пухлым, будто его обладательница надула губки. Или изготовилась к поцелую. Мэт хохотнул и оперся на свой шест:
— Ну, что сделано, то сделано. Наверное, вы вовсе не пытались вывалить на наши головы мешок злосчастья.
С неловкостью, из-за больной ноги, по лестнице спустился Том, и Алудра смотрела теперь то на него, то на Мэта. Менестрель снова надел плащ, без которого он редко позволял любоваться собой, особенно при знакомстве.
— Как будто в сказаниях, — промолвила женщина. — Я спасена менестрелем и юным героем от этих... — Она нахмурилась и поглядела на громил, распростертых на земляном полу. — От этих ублюдков, чьи матери были свиньями!
— Почему они хотели убить вас? — спросил Мэт. — Он что-то о каких-то секретах говорил.
— Секреты, — в голосе Тома послышались раскатистые артистические нотки, как на представлении, — тайны об устройстве фейерверков, если я не ошибаюсь. Вы — Иллюминатор, верно? — Он галантно поклонился, церемонно взмахнув полами плаща. — Я — Том Меррилин, менестрель, как вы изволите видеть. — И, точно вспомнив что-то малозначительное, но все же достойное упоминания, Том добавил: — А этого молодого человека, обладающего дарованием находить на свою голову неприятности, зовут Мэт.
— Я была Иллюминатором, — холодно, с некоторым ожесточением, произнесла Алудра. — Но эта свинья Таммуз испортил представление для короля Кайриэна и к тому же чуть не разнес весь квартал гильдии, весь поселок нашего цеха! А поскольку тамошней старейшиной цеха была я, то именно меня гильдия и сочла виновной в происшествии. — В голосе ее послышались оборонительные нотки. — Что бы ни болтал Таммуз, секретов гильдии я не раскрываю. Но и голодать я не намерена, раз умею устраивать фейерверки. А поскольку из гильдии меня исключили, то ее законы на меня не распространяются.
— Галдриан, — произнес Том, и в тоне его было то же напряжение, что и в голосе Алудры. — Он теперь мертвый король и фейерверков никогда больше не увидит.
— Гильдия. — Женщина устало вздохнула. — Они все обвиняют меня, будто это из-за меня разгорелась война в Кайриэне, будто та бедственная ночь, только она одна привела к смерти Галдриана.
Том скривился, а Алудра продолжила:
— Наверное, мне здесь больше нельзя оставаться. Таммуз и остальные эти буйволы скоро очнутся. Скорее всего, на этот раз они заявят солдатам, что я украла то, что на самом деле изготовила сама.
Она испытующе посмотрела сперва на Тома, потом на Мэта, сдвинула брови и, видимо, приняв решение, произнесла:
— Я должна отблагодарить вас, но денег у меня нет. Однако у меня есть нечто не менее ценное, чем золото. Может быть, даже лучше золота. Посмотрим, что вы скажете.
И когда она принялась рыться под парусиной в тележке, Мэт переглянулся с Томом. Я помогу любому, кто заплатит. Ему показалось, что в голубых глазах Тома мелькнуло понимание.
Алудра выбрала из нескольких одинаковых узлов один — короткий рулон в плотной промасленной материи. Сверток был чуть больше фута в обхвате. Опустив его на солому, она развязала стягивающие сверток шнуры и раскатала рулон по полу. По всей длине тянулись четыре ряда карманов, верхние карманчики были маленькие, во втором ряду — побольше, а в четвертом — самые большие. Во всех лежали покрытые воском бумажные цилиндры. Над срезом кармана торчали их утолщенные концы, от которых тянулись темные шнуры.
— Фейерверки, — сказал Том. — Я так и знал. Алудра, мы не примем такого подарка! Вы можете продать только это, и вам хватит на десять дней проживания в хорошей гостинице, превосходно питаясь каждый день. Правда, не здесь, не в Арингилле.
Опустившаяся на колени возле длинного куска промасленной ткани Алудра лишь фыркнула в ответ на его слова.
— Успокойся, ты, старый. — Голос ее звучал совсем не обидно. — Разве мне нельзя отблагодарить вас? Выказать свою признательность? По-твоему, я отдала бы это, если б у меня не имелось запаса для продажи? Слушайте меня внимательно.
Мэт смотрел как зачарованный. Фейерверки за всю свою жизнь он видел только дважды. В Эмондов Луг их привозили торговцы, к вящим расходам совета деревни. Будучи десятилетним мальчиком, он вознамерился распотрошить один фейерверк, чтобы посмотреть, что там внутри, но поднялся такой шум-гам! Такой переполох! Сам мэр, Бран ал'Вир, задал Мэту знатную трепку; Дорал Барран, бывшая тогда Мудрой, как следует высекла его; а отец, когда Мэт явился домой, еще добавил — ремнем. Целый месяц с ним никто в деревне не разговаривал, за исключением Ранда и Перрина, которые наперебой объясняли ему, какой он остолоп. Мэт потянулся было потрогать один из цилиндров, но Алудра шлепнула парня по руке:
— Сначала выслушай! Ясно? Вот эти, самые маленькие, лишь громко взрываются. — Указанные цилиндры были не больше мизинца Мэта. — Эти, следующие, громко взрываются и при этом ярко вспыхивают. Другие, вот эти, оглушительно хлопают, яркая вспышка, и еще они испускают столб искр. А вот те, последние, — эти цилиндрики оказались толще его большого пальца, — делают то же самое, но искры они дают разных цветов. Очень похоже на ночной цветок, только в небе.
Ночной цветок? — подумал Мэт.
— С ними нужно быть очень осторожным. Вот, смотри, запальный фитиль. Самый длинный. — Поймав озадаченный взгляд Мэта, она помахала у него перед носом одним из длинных темных шнуров. — Да, этот вот!
— Это там, где нужно поджигать, — пробормотал Мэт. — Это я знаю.
Том булькнул горлом и принялся поглаживать усы костяшками пальцев, будто пряча улыбку. Алудра хмыкнула:
— М-да. Это там, где нужно поджигать. Да, так. Рядом с ними не стой. Тем более рядом с самыми большими. Как подпалил фитиль, так и отбегай подальше. Понял меня? — Она ловко свернула материю. — Можешь сам ими позабавиться, можешь, если пожелаешь, продать. Но помни: никогда не клади их слишком близко к огню. От огня они взрываются. А если они взорвутся все вместе, разом, то могут и дом разрушить. — Алудра завязала шнурочки, поколебалась и добавила: — И последнее, хотя это ты, скорее всего, знаешь. Не вскрывай их, как поступают иные дураки, желая узнать, что там внутри. Иногда содержимое взрывается от соприкосновения с воздухом — и огня никакого не надо. Тебе может пальцы оторвать, а то и руку.
— Я слышал об этом, — сухо произнес Мэт. Алудра, нахмурившись, взглянула на него, будто подозревая в намерении вскрыть фейерверк, но потом все-таки подтолкнула связку к Мэту.
— Вот. А теперь мне надо идти, пока не очухались эти отродья козлов. — Глянув сквозь приоткрытую дверь на шумящий в ночи дождь, Алудра вздохнула: — Может, найду где-нибудь местечко посуше. А завтра отправлюсь в сторону Лугарда. Эти свиньи, скорее всего, решат, что я двинулась в Кэймлин. А?
Мэт внезапно вспомнил о черствой краюхе, которую ела Алудра, а также о том, что до Лугарда намного дальше, чем до Кэймлина. А Алудра говорила, что денег у нее нет. Но на фейерверки еды не купишь, нужно еще найти кого-то, кто может позволить себе роскошь их приобрести. На золото и серебро, вывалившееся у Мэта из карманов во время схватки, она даже не взглянула, хотя в свете фонаря монеты ярко вспыхивали на соломе, как бы напоминая о себе. О Свет! Нельзя же, чтобы она ушла голодной. Как же мне это сразу не пришло в голову?
Мэт торопливо зачерпнул из кармана сколько мог монет.
— Э... Алудра... У меня, как видите, их много. Я думал, может быть... — Он протянул ей деньги. — Я всегда смогу выиграть еще больше.
На мгновение Алудра замерла, успев набросить плащ только на одно плечо, потом обернулась к Тому и улыбнулась. Надев плащ и закутавшись в него, она сказала:
— Он ведь еще совсем юн, а?..
— Он молод, — согласился Том. — И совсем не так плох, как сам считает. По крайней мере, иногда не так уж плох.
Мэт зыркнул на обоих и опустил руку.
Алудра взялась за оглобли тележки и направилась к двери, от души пнув под ребра попавшегося ей по пути Таммуза. Тот лишь слабо застонал.
— Алудра, мне бы хотелось кое о чем спросить, — вдруг сказал Том. — Как вам удалось так быстро зажечь фонарь в полной темноте?
Женщина остановилась в дверях и улыбнулась, взглянув на Тома через плечо:
— Хочешь, чтобы я раскрыла все свои секреты? Конечно, я благодарна вам, но любовью не воспылала. Этот секрет к тому же даже гильдии неизвестен, так как я открыла его сама. Больше не скажу ни слова. Когда я доведу свое изобретение до ума, когда мои палочки будут работать как мне надо, они принесут мне целое состояние. — Алудра налегла на оглобли, выкатила тележку под дождь, и ночь поглотила ее.
— Палочки? — промолвил Мэт, недоумевая, уж не тронулась ли Алудра чуточку умом.
Таммуз снова застонал.
— Парень, нам тоже лучше последовать ее примеру, — заметил Том. — Иначе выбор у нас будет небогат. Или перерезать четыре глотки — или следующие несколько дней объясняться с Гвардией Королевы. А гвардейцев эти молодцы наверняка на нас натравят, хотя бы от злости. А причин злобствовать у них хоть отбавляй.
По телу одного из сотоварищей Таммуза пробежала судорога, и он пробормотал что-то невнятное, похоже, приходя в сознание.
К тому времени, как Мэт с Томом оседлали лошадей и собрали свои вещи, Таммуз уже стоял на четвереньках, с безвольно мотающейся головой, другие тоже застонали и зашевелились.
Прыгнув в седло, Мэт посмотрел в дверной проем на ливень, который хлестал теперь с удвоенной силой.
— Герой хренов, — пробормотал он. — Том, если мне вновь вздумается корчить из себя героя, пни меня посильнее.
— Можно подумать, ты поступил бы иначе!
Мэт глянул на менестреля исподлобья, натянул поглубже капюшон и поправил плащ, полами которого прикрыл драгоценный сверток, привязанный к задней луке седла. Хоть ткань и промаслена, укрыть фейерверки от дождя, рассудил Мэт, будет не лишним.
— Том, просто пни меня!
Ударив лошадь каблуками по ребрам, Мэт галопом погнал ее в дождливую ночь.
— Что не похоже? — рассеянно спросил Мэт.
— Прекратить переправу. Отослать людей восвояси. Характер у нее, правда, резкий, как молния, но сердце мягкое и сочувствующее голодным и обездоленным, — отозвался Том, недоуменно качая головой.
И тут Мэт увидел вывеску, она гласила — «Речник», а под надписью был нарисован босой парень без рубашки, вытанцовывающий джигу. Туда-то Мэт и направился, наискось пересекая улицу и раздвигая толпу при помощи своего посоха.
— Ну а кому бы это быть, как не ей? Она, кто ж еще! Ладно, Том, забудь о Моргейз. До Кэймлина еще далеко. Давай-ка вначале посмотрим, сколько золота с нас запросят за кровать на одну ночь.
Большой зал «Речника» оказался так же забит людьми, как и улица. Услышав требования Мэта, хозяин гостиницы принялся хохотать так, что затряслись его многочисленные подбородки:
— Да мы всей семьей ютимся вчетвером на одной кровати. Если бы ко мне пришла родная мать, я и то не смог бы дать ей одеяло и место у огня.
— Как вы могли заметить, я — менестрель. — Голос Тома вызвал эхо даже в переполненном помещении. — Вне всяких сомнений, у вас найдется хотя бы пара соломенных тюфяков где-нибудь в углу в качестве платы за то, что я буду развлекать ваших постояльцев занимательными рассказами, фокусами, глотанием огня и жонглированием.
Хозяин расхохотался ему в лицо.
Когда Мэт выволакивал менестреля обратно на улицу, Том проворчал своим обычным тоном:
— Ты не дал мне даже заикнуться о конюшне. А я наверняка сумел бы выбить нам место хотя бы на сеновале.
— На сеновалах и в амбарах я уже наспался с тех пор, как покинул Эмондов Луг, — буркнул Мэт. — И под кустами, кстати, тоже. Я хочу ночевать в кровати.
Но в следующих четырех гостиницах, которые попались им на пути, хозяева отказывали так же, как и в первой. Из последних двух их едва не вытолкали взашей, когда Мэт предложил хозяевам сыграть в кости на постель. И когда хозяин пятой, между прочим, именуемой «Славная королева», заявил им, что не в состоянии дать соломенный тюфяк и самой королеве, Мэт вздохнул и спросил:
— А как насчет конюшни? Мы вполне могли бы устроиться на сеновале за ту же плату.
— Моя конюшня для лошадей, — ответил круглолицый хозяин. — А не для той прорвы народу, что шатается по городу.
До появления Мэта и Тома владелец гостиницы занимался тем, что заботливо протирал столовое серебро. Теперь он полюбовался только что отполированным серебряным кубком и, открыв дверцу, убрал его во чрево буфета рядом с другими, явно принадлежавшими разным сервизам. Верхняя часть буфета опиралась на широкую столешницу, и на ней, за буфетной дверцей, Мэт заметил стаканчик из тисненой кожи. Стаканчик для игры в кости.
— Я не пускаю ночевать в конюшню, чтобы лошади не пугались, — продолжал тем временем хозяин. — А то пустишь кого, а он, чего доброго, удерет вместе с ними. Проезжие хорошо платят мне за конюшню, рассчитывая на заботливое обращение с животными и их сохранность, к тому же у меня самого там в стойлах две кобылы. И в моей конюшне кроватей для вас нет.
Мэт же задумчиво глядел на стаканчик для костей. Потом достал из кармана золотую андорскую крону и положил ее на комод. Чуть погодя рядом легла серебряная марка Тар Валона, потом золотая, а замкнула ряд золотая тайренская крона. При виде монет хозяин гостиницы облизал внезапно пересохшие губы. Мэт добавил две иллианские серебряные марки, еще одну андорскую крону и посмотрел на трактирщика, на округлом лице которого отразилось мучительное колебание. Мэт потянулся сгрести деньги обратно в карман. Но ладонь хозяина дотянулась до монет первой.
— Пожалуй, вы двое не очень обеспокоите лошадей.
Мэт улыбнулся:
— Кстати, о лошадях. Сколько стоит пара ваших? Оседланных и с упряжью, конечно.
— Я не собираюсь продавать своих лошадей, — ответил хозяин, подхватывая монеты с комода.
Мэт взял стаканчик и выразительно потряс. Застучали кости.
— Ставлю вдвое больше против лошадей, седел и уздечек. — Теперь он слегка потряс карман, чтобы красноречивый звон монет убедил хозяина в платежеспособности постояльца и обеспеченности его ставки. — Один мой бросок против лучшего из двух ваших!
Он готов был рассмеяться, увидев алчный блеск в глазах хозяина.
Переступив порог конюшни, Мэт первым делом заглянул в полдюжину стойл с лошадьми и отыскал пару гнедых меринов. Были они не ахти, но главное их достоинство заключалось в том, что принадлежали они теперь Мэту. Нечищеные и неухоженные создания выглядели тем не менее неплохо, учитывая, что все конюхи, за исключением одного, от хозяина сбежали. Сам трактирщик о сбежавших отозвался с явным негодованием, как и об их необоснованных жалобах на то, что они-де не могут прожить на те деньги, что хозяин им платит. Ушат презрения достался и единственному оставшемуся конюху, этот бессовестный имел наглость заявить, что уходит домой спать, потому что он, видите ли, устал работать за троих.
— Пять шестерок! — пробормотал Том за спиной у Мэта.
Менестрель скептически оглядывал конюшню, видимо, сожалея, что мысль переночевать в обществе лошадей пришла на ум именно ему, и находя эту идею не столь привлекательной, как представлялось в первой гостинице. В лучах заходящего солнца, врывающихся в большие двери, кружились пылинки. Веревки, на которых поднимали кипы сена, сейчас свисали с блоков на балках, подобно увядшему плющу. Сеновал наверху заволокло сумраком.
— Когда он выбросил четыре шестерки и пятерку со второго броска, то посчитал, что ты наверняка проиграл. Точно так же, признаться, подумал и я, — продолжал Том. — Ведь в последнее время ты не на каждом броске выигрываешь!
— Я выигрываю достаточно.
Мэт как будто был даже доволен, что не каждый его бросок приносил выигрыш. Везение оно, конечно, везением, но при воспоминании о вечере по спине все еще пробегал мороз. В те минуты, когда он тряс стаканчик, Мэт отнюдь не был уверен, как лягут кости, сколько очков выпадет. Юноша забросил свой посох наверх, на сеновал, и тут ударил гром. Мэт вскарабкался на сеновал по шаткой лесенке и окликнул Тома:
— Это была хорошая мысль! Мне кажется, сегодня ночью лучше иметь крышу над головой, а не мокнуть под ливнем.
Большая часть сена была сложена кипами вдоль стен конюшни, но места вполне хватало для того, чтобы расстелить плащ. Пока Том влезал на сеновал, Мэт достал из торбы два каравая хлеба и треугольный кусок сыра с зелеными прожилками. Хозяин гостиницы, имя которого было Джерал Флорри, расстался с этим богатством, лишь получив столько денег, сколько во времена поспокойнее стоила бы одна из его лошадей. Когда Том с Мэтом приступили к трапезе, запивая еду водой из своих дорожных фляжек, — вина у Флорри не было ни за какие деньги, — по крыше забарабанил дождь. Покончив с ужином. Том достал трутницу, набил табаком трубку с длинным чубуком и со всеми удобствами расположился покурить.
Мэт лежал на спине, уставившись в сумрак под крышей и размышляя о том, кончится ли дождь к утру, — очень уж ему хотелось как можно скорей избавиться от письма. И вдруг в конюшне раздался резкий скрип несмазанного колеса. Мгновенно подкатившись к краю сеновала, Мэт посмотрел вниз. Сумерки хоть и сгустились, но в сумраке еще многое можно было разглядеть.
Стройная женщина, только что вошедшая из-под дождя в конюшню, опустила наземь оглобли своей тележки с большими колесами и устало разогнула спину. Снимая с плеч плащ и стряхивая с него капли дождя, она что-то бурчала себе под нос. Волосы ее были заплетены во множество тоненьких косичек, шелковое платье — Мэт почему-то решил, что оно бледно-зеленого цвета, — было на груди щедро украшено причудливой вышивкой. Когда-то это платье было великолепным, теперь же оно обтрепалось и запачкалось. Женщина потерла кулаками поясницу, снова произнеся что-то низким голосом, потом быстро подошла к дверям конюшни и пристально вгляделась в дождевую завесу. Так же поспешно она потянула створки на себя и плотно затворила двери, отчего все помещение погрузилось во мрак. В темноте послышались отчетливое шуршание, позвякивание, хлюпанье, и внезапно в фонаре, который женщина держала в руках, вспыхнул яркий язычок пламени. Она огляделась, заметила в стене крюк, повесила на него фонарь, а потом стала копаться под парусиной, покрывавшей тележку.
— Быстро она управилась, — тихо произнес Том, не разжимая зубов и не вынимая изо рта трубки. — В этакой темноте, высекая огонь кресалом, недолго и конюшню спалить.
Пришелица вновь появилась в круге света с краюхой хлеба, которая была, скорее всего, черствой, так как женщина ела медленно, несмотря на явный голод.
— У нас сыра не осталось? — прошептал Мэт.
Том в ответ лишь покачал головой.
Женщина вдруг начала принюхиваться, видимо, почувствовав запах табачного дыма. Мэт уже готов был встать и обнаружить себя, но тут одна из дверных створок вновь отворилась.
Женщина пригнулась, готовая бежать, но из-под дождя навстречу ей шагнули четверо мужчин, на ходу сбрасывая мокрые плащи. Под плащами оказались светлые куртки с широкими рукавами и вышивкой на груди, мешковатые штаны также были богато расшиты сверху донизу. Одежда могла бы показаться смешной, если бы не плотно сбитые фигуры и мрачные лица самих мужчин.
— Ну что, Алудра, — проговорил один, в желтой куртке, — похоже, бежала ты не так быстро, как тебе хотелось, а?
Мэт отметил про себя, что у незнакомца в желтом весьма необычный выговор.
— Таммуз, — женщина произнесла это имя так, будто оно было ругательством, — тебе что, мало? Ты добился, чтобы меня вышвырнули из гильдии, хотя именно из-за тебя все не ладилось! Хоть и вымахал с быка, а мозги куриные, вот и напортачил. А теперь еще меня преследуешь. — У нее был тот же чудной выговор, что и у мужчины. — Или ты думаешь, что я рада тебя видеть?
Тот, кого назвали Таммузом, засмеялся:
— Дура ты, Алудра, и я это всегда знал. Если бы ты просто исчезла, то могла бы еще долго прожить где-нибудь в глуши. Но ты ведь не могла позабыть наших секретов, а? Надеялась, что мы ничего не узнаем? Ты пыталась зарабатывать на жизнь тем, на что имеет право только гильдия, только она одна. — Внезапно в его руке сверкнул нож. — С каким же удовольствием я перережу тебе горло, Алудра!
Мэт понял, что делает, только в тот миг, когда, уже поднявшись с места, крепко ухватился за одну из свисающих с потолка двойных веревок и прыгнул с сеновала вниз. Чтоб мне сгореть, дураку распроклятому! — только и успело промелькнуть у него в голове.
В следующее мгновение он врезался в разодетую четверку, и мужчины попадали наземь, точно кегли после удачного броска увесистого шара. Веревка выскользнула из рук Мэта, и он покатился по устланному соломой полу, рассыпая вокруг монеты из карманов и под конец въехав в стенку стойла. Когда юноша поднялся, все четверо незнакомцев были уже на ногах. И в руках у всех четверых сверкали ножи. Вот же ослепленный Светом дурак! Чтоб мне сгореть! Нет, чтоб мне сгореть!
— Мэт!
Он поднял голову, и Том кинул ему посох. Мэт на лету поймал его, и вовремя — в следующий миг нож Таммуза отлетел в сторону, а сам он получил концом шеста в висок. Таммуз рухнул. Но остальные трое уже наседали на Мэта, и юноша вовсю завертел шестом, отбиваясь от хищной стали, рассыпая хлесткие удары по коленям, лодыжкам, ребрам и выбирая момент, чтобы довершить все ударом по голове. Все слилось в лихорадочно краткий миг. Когда последний из нападавших свалился наземь, Мэт застыл на пару секунд, потом поднял взгляд на женщину:
— Вы нарочно выбрали именно эту конюшню, чтобы вас тут убивали?
Она сунула кинжал с тонким лезвием обратно в ножны, висевшие у нее на поясе:
— Я хотела тебе помочь, но побоялась, что ты примешь меня в суматохе за одного из этих шутов-переростков, если я сделаю к тебе хоть шаг с клинком в руке. А выбрала я эту конюшню потому, что дождь, как известно, мокрый, как и я, а ее никто не сторожил.
Она была старше, чем показалось Мэту, лет на десять-пятнадцать старше его, но все равно хорошенькая, с большими темными глазами и маленьким ротиком, до того пухлым, будто его обладательница надула губки. Или изготовилась к поцелую. Мэт хохотнул и оперся на свой шест:
— Ну, что сделано, то сделано. Наверное, вы вовсе не пытались вывалить на наши головы мешок злосчастья.
С неловкостью, из-за больной ноги, по лестнице спустился Том, и Алудра смотрела теперь то на него, то на Мэта. Менестрель снова надел плащ, без которого он редко позволял любоваться собой, особенно при знакомстве.
— Как будто в сказаниях, — промолвила женщина. — Я спасена менестрелем и юным героем от этих... — Она нахмурилась и поглядела на громил, распростертых на земляном полу. — От этих ублюдков, чьи матери были свиньями!
— Почему они хотели убить вас? — спросил Мэт. — Он что-то о каких-то секретах говорил.
— Секреты, — в голосе Тома послышались раскатистые артистические нотки, как на представлении, — тайны об устройстве фейерверков, если я не ошибаюсь. Вы — Иллюминатор, верно? — Он галантно поклонился, церемонно взмахнув полами плаща. — Я — Том Меррилин, менестрель, как вы изволите видеть. — И, точно вспомнив что-то малозначительное, но все же достойное упоминания, Том добавил: — А этого молодого человека, обладающего дарованием находить на свою голову неприятности, зовут Мэт.
— Я была Иллюминатором, — холодно, с некоторым ожесточением, произнесла Алудра. — Но эта свинья Таммуз испортил представление для короля Кайриэна и к тому же чуть не разнес весь квартал гильдии, весь поселок нашего цеха! А поскольку тамошней старейшиной цеха была я, то именно меня гильдия и сочла виновной в происшествии. — В голосе ее послышались оборонительные нотки. — Что бы ни болтал Таммуз, секретов гильдии я не раскрываю. Но и голодать я не намерена, раз умею устраивать фейерверки. А поскольку из гильдии меня исключили, то ее законы на меня не распространяются.
— Галдриан, — произнес Том, и в тоне его было то же напряжение, что и в голосе Алудры. — Он теперь мертвый король и фейерверков никогда больше не увидит.
— Гильдия. — Женщина устало вздохнула. — Они все обвиняют меня, будто это из-за меня разгорелась война в Кайриэне, будто та бедственная ночь, только она одна привела к смерти Галдриана.
Том скривился, а Алудра продолжила:
— Наверное, мне здесь больше нельзя оставаться. Таммуз и остальные эти буйволы скоро очнутся. Скорее всего, на этот раз они заявят солдатам, что я украла то, что на самом деле изготовила сама.
Она испытующе посмотрела сперва на Тома, потом на Мэта, сдвинула брови и, видимо, приняв решение, произнесла:
— Я должна отблагодарить вас, но денег у меня нет. Однако у меня есть нечто не менее ценное, чем золото. Может быть, даже лучше золота. Посмотрим, что вы скажете.
И когда она принялась рыться под парусиной в тележке, Мэт переглянулся с Томом. Я помогу любому, кто заплатит. Ему показалось, что в голубых глазах Тома мелькнуло понимание.
Алудра выбрала из нескольких одинаковых узлов один — короткий рулон в плотной промасленной материи. Сверток был чуть больше фута в обхвате. Опустив его на солому, она развязала стягивающие сверток шнуры и раскатала рулон по полу. По всей длине тянулись четыре ряда карманов, верхние карманчики были маленькие, во втором ряду — побольше, а в четвертом — самые большие. Во всех лежали покрытые воском бумажные цилиндры. Над срезом кармана торчали их утолщенные концы, от которых тянулись темные шнуры.
— Фейерверки, — сказал Том. — Я так и знал. Алудра, мы не примем такого подарка! Вы можете продать только это, и вам хватит на десять дней проживания в хорошей гостинице, превосходно питаясь каждый день. Правда, не здесь, не в Арингилле.
Опустившаяся на колени возле длинного куска промасленной ткани Алудра лишь фыркнула в ответ на его слова.
— Успокойся, ты, старый. — Голос ее звучал совсем не обидно. — Разве мне нельзя отблагодарить вас? Выказать свою признательность? По-твоему, я отдала бы это, если б у меня не имелось запаса для продажи? Слушайте меня внимательно.
Мэт смотрел как зачарованный. Фейерверки за всю свою жизнь он видел только дважды. В Эмондов Луг их привозили торговцы, к вящим расходам совета деревни. Будучи десятилетним мальчиком, он вознамерился распотрошить один фейерверк, чтобы посмотреть, что там внутри, но поднялся такой шум-гам! Такой переполох! Сам мэр, Бран ал'Вир, задал Мэту знатную трепку; Дорал Барран, бывшая тогда Мудрой, как следует высекла его; а отец, когда Мэт явился домой, еще добавил — ремнем. Целый месяц с ним никто в деревне не разговаривал, за исключением Ранда и Перрина, которые наперебой объясняли ему, какой он остолоп. Мэт потянулся было потрогать один из цилиндров, но Алудра шлепнула парня по руке:
— Сначала выслушай! Ясно? Вот эти, самые маленькие, лишь громко взрываются. — Указанные цилиндры были не больше мизинца Мэта. — Эти, следующие, громко взрываются и при этом ярко вспыхивают. Другие, вот эти, оглушительно хлопают, яркая вспышка, и еще они испускают столб искр. А вот те, последние, — эти цилиндрики оказались толще его большого пальца, — делают то же самое, но искры они дают разных цветов. Очень похоже на ночной цветок, только в небе.
Ночной цветок? — подумал Мэт.
— С ними нужно быть очень осторожным. Вот, смотри, запальный фитиль. Самый длинный. — Поймав озадаченный взгляд Мэта, она помахала у него перед носом одним из длинных темных шнуров. — Да, этот вот!
— Это там, где нужно поджигать, — пробормотал Мэт. — Это я знаю.
Том булькнул горлом и принялся поглаживать усы костяшками пальцев, будто пряча улыбку. Алудра хмыкнула:
— М-да. Это там, где нужно поджигать. Да, так. Рядом с ними не стой. Тем более рядом с самыми большими. Как подпалил фитиль, так и отбегай подальше. Понял меня? — Она ловко свернула материю. — Можешь сам ими позабавиться, можешь, если пожелаешь, продать. Но помни: никогда не клади их слишком близко к огню. От огня они взрываются. А если они взорвутся все вместе, разом, то могут и дом разрушить. — Алудра завязала шнурочки, поколебалась и добавила: — И последнее, хотя это ты, скорее всего, знаешь. Не вскрывай их, как поступают иные дураки, желая узнать, что там внутри. Иногда содержимое взрывается от соприкосновения с воздухом — и огня никакого не надо. Тебе может пальцы оторвать, а то и руку.
— Я слышал об этом, — сухо произнес Мэт. Алудра, нахмурившись, взглянула на него, будто подозревая в намерении вскрыть фейерверк, но потом все-таки подтолкнула связку к Мэту.
— Вот. А теперь мне надо идти, пока не очухались эти отродья козлов. — Глянув сквозь приоткрытую дверь на шумящий в ночи дождь, Алудра вздохнула: — Может, найду где-нибудь местечко посуше. А завтра отправлюсь в сторону Лугарда. Эти свиньи, скорее всего, решат, что я двинулась в Кэймлин. А?
Мэт внезапно вспомнил о черствой краюхе, которую ела Алудра, а также о том, что до Лугарда намного дальше, чем до Кэймлина. А Алудра говорила, что денег у нее нет. Но на фейерверки еды не купишь, нужно еще найти кого-то, кто может позволить себе роскошь их приобрести. На золото и серебро, вывалившееся у Мэта из карманов во время схватки, она даже не взглянула, хотя в свете фонаря монеты ярко вспыхивали на соломе, как бы напоминая о себе. О Свет! Нельзя же, чтобы она ушла голодной. Как же мне это сразу не пришло в голову?
Мэт торопливо зачерпнул из кармана сколько мог монет.
— Э... Алудра... У меня, как видите, их много. Я думал, может быть... — Он протянул ей деньги. — Я всегда смогу выиграть еще больше.
На мгновение Алудра замерла, успев набросить плащ только на одно плечо, потом обернулась к Тому и улыбнулась. Надев плащ и закутавшись в него, она сказала:
— Он ведь еще совсем юн, а?..
— Он молод, — согласился Том. — И совсем не так плох, как сам считает. По крайней мере, иногда не так уж плох.
Мэт зыркнул на обоих и опустил руку.
Алудра взялась за оглобли тележки и направилась к двери, от души пнув под ребра попавшегося ей по пути Таммуза. Тот лишь слабо застонал.
— Алудра, мне бы хотелось кое о чем спросить, — вдруг сказал Том. — Как вам удалось так быстро зажечь фонарь в полной темноте?
Женщина остановилась в дверях и улыбнулась, взглянув на Тома через плечо:
— Хочешь, чтобы я раскрыла все свои секреты? Конечно, я благодарна вам, но любовью не воспылала. Этот секрет к тому же даже гильдии неизвестен, так как я открыла его сама. Больше не скажу ни слова. Когда я доведу свое изобретение до ума, когда мои палочки будут работать как мне надо, они принесут мне целое состояние. — Алудра налегла на оглобли, выкатила тележку под дождь, и ночь поглотила ее.
— Палочки? — промолвил Мэт, недоумевая, уж не тронулась ли Алудра чуточку умом.
Таммуз снова застонал.
— Парень, нам тоже лучше последовать ее примеру, — заметил Том. — Иначе выбор у нас будет небогат. Или перерезать четыре глотки — или следующие несколько дней объясняться с Гвардией Королевы. А гвардейцев эти молодцы наверняка на нас натравят, хотя бы от злости. А причин злобствовать у них хоть отбавляй.
По телу одного из сотоварищей Таммуза пробежала судорога, и он пробормотал что-то невнятное, похоже, приходя в сознание.
К тому времени, как Мэт с Томом оседлали лошадей и собрали свои вещи, Таммуз уже стоял на четвереньках, с безвольно мотающейся головой, другие тоже застонали и зашевелились.
Прыгнув в седло, Мэт посмотрел в дверной проем на ливень, который хлестал теперь с удвоенной силой.
— Герой хренов, — пробормотал он. — Том, если мне вновь вздумается корчить из себя героя, пни меня посильнее.
— Можно подумать, ты поступил бы иначе!
Мэт глянул на менестреля исподлобья, натянул поглубже капюшон и поправил плащ, полами которого прикрыл драгоценный сверток, привязанный к задней луке седла. Хоть ткань и промаслена, укрыть фейерверки от дождя, рассудил Мэт, будет не лишним.
— Том, просто пни меня!
Ударив лошадь каблуками по ребрам, Мэт галопом погнал ее в дождливую ночь.
Глава 41
КЛЯТВА ОХОТНИКА
«Снежный гусь» подходил к длинным каменным причалам Иллиана, паруса были свернуты, и судно шло на веслах. Перрин стоял на корме, следя за стаей длинноногих птиц, вышагивавших в высокой болотной траве, заросли которой опоясывали огромную гавань. Небольших белых журавлей юноша узнал, как опознал и их родичей, больших голубых журавлей. Но многие из хохлатых птиц, с гребнями красных и розовых перьев, а то и с плоскими, шире утиных, клювами, были ему неизвестны. Над акваторией гавани парили чайки, какая-то черная птица скользила над самой поверхностью воды, вспарывая нижней частью длинного острого клюва волны и оставляя узкий след. Суда втрое-вчетверо длиннее «Снежного гуся» стояли на якоре, занимая почти все пространство гавани; одни ожидали, когда освободится место у причалов, другие — прилива, который позволил бы им выйти за волнорез, ограничивающий акваторию гавани. Маленькие рыбачьи лодки сновали у кромки травы, иногда забравшись в извилистые протоки, на каждой было по три-четыре человека, люди возились с сетями, которые свешивались со специальных шестов на бортах.
Просоленный ветер слегка ослаблял жару. Солнце клонилось к горизонту, пройдя половину пути до заката, но было жарко, как в полдень. Воздух казался Перрину отсыревшим, и только так он мог о нем думать. Отсыревший. В нос бил непередаваемый запах свежей рыбы с лодок, дух гниющей рыбы и ила с болота и кислое зловоние со стороны большой дубильни, расположенной на голом островке — проплешине в болотной траве.
Капитан Адарра что-то громко пробормотал за спиной Перрина, заскрипел румпель, и «Снежный гусь» чуть изменил курс. Босые матросы работали длинными веслами, беззвучно наклоняясь назад и вперед. Перрин мельком посмотрел на них.
Взгляд его остановился на дубильне, где одни работники скребли растянутые на рамах шкуры, а другие длинными кольями доставали сырье из глубоких чанов. Потом шкуры на тачках отвозили в длинный низкий сарай, расположенный на краю двора. Некоторые из них снова отправляли в чаны, в которые потом заливалось что-то из больших глиняных сосудов. Одна такая мастерская выделывала в день больше кож, чем обрабатывалось во всем Эмондовом Лугу за несколько месяцев. На другом островке, чуть подальше, тоже виднелась дубильня.
На самом деле Перрину были безразличны и корабли, и рыбацкие лодки, и кожевенные мастерские, птицы его тоже не очень интересовали — хотя любопытно было, как те светло-розовые ловят рыбу своими плоскими клювами, а некоторые выглядели вполне съедобными, — но рассматривать окрестности было куда приятнее, чем следить за тем, что происходило на палубе «Снежного гуся». В случае чего и секира, висевшая у него на поясе, была бы бесполезна. И каменная стена не могла бы меня защитить, — подумал он.
Просоленный ветер слегка ослаблял жару. Солнце клонилось к горизонту, пройдя половину пути до заката, но было жарко, как в полдень. Воздух казался Перрину отсыревшим, и только так он мог о нем думать. Отсыревший. В нос бил непередаваемый запах свежей рыбы с лодок, дух гниющей рыбы и ила с болота и кислое зловоние со стороны большой дубильни, расположенной на голом островке — проплешине в болотной траве.
Капитан Адарра что-то громко пробормотал за спиной Перрина, заскрипел румпель, и «Снежный гусь» чуть изменил курс. Босые матросы работали длинными веслами, беззвучно наклоняясь назад и вперед. Перрин мельком посмотрел на них.
Взгляд его остановился на дубильне, где одни работники скребли растянутые на рамах шкуры, а другие длинными кольями доставали сырье из глубоких чанов. Потом шкуры на тачках отвозили в длинный низкий сарай, расположенный на краю двора. Некоторые из них снова отправляли в чаны, в которые потом заливалось что-то из больших глиняных сосудов. Одна такая мастерская выделывала в день больше кож, чем обрабатывалось во всем Эмондовом Лугу за несколько месяцев. На другом островке, чуть подальше, тоже виднелась дубильня.
На самом деле Перрину были безразличны и корабли, и рыбацкие лодки, и кожевенные мастерские, птицы его тоже не очень интересовали — хотя любопытно было, как те светло-розовые ловят рыбу своими плоскими клювами, а некоторые выглядели вполне съедобными, — но рассматривать окрестности было куда приятнее, чем следить за тем, что происходило на палубе «Снежного гуся». В случае чего и секира, висевшая у него на поясе, была бы бесполезна. И каменная стена не могла бы меня защитить, — подумал он.