Страница:
– Он сам сломался, – услышал я свой голос словно со стороны, – я только потрогать хотел…
Демонов мои признания не тронули, они продолжали надвигаться с таким угрожающим видом, что я немедленно осознал: дела мои обстоят хуже некуда – сейчас эти злобные великаны будут выколачивать меня из телесной оболочки. А потом, когда все будет кончено, положат выдубленную шкурку на просушку в белый песок, чтобы затем – когда она приобретет самый отталкивающий вид, предъявить своему темному господину доказательство того, что злоумышленник уничтожен…
– Ну ничего себе! Вот это да! – закричал я и ткнул указательным пальцем за их спины.
В общем-то я и не надеялся, что мой идиотский трюк может сработать. А он и не сработал. Кулак демона-охранителя со свистом рассек воздух…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Демонов мои признания не тронули, они продолжали надвигаться с таким угрожающим видом, что я немедленно осознал: дела мои обстоят хуже некуда – сейчас эти злобные великаны будут выколачивать меня из телесной оболочки. А потом, когда все будет кончено, положат выдубленную шкурку на просушку в белый песок, чтобы затем – когда она приобретет самый отталкивающий вид, предъявить своему темному господину доказательство того, что злоумышленник уничтожен…
– Ну ничего себе! Вот это да! – закричал я и ткнул указательным пальцем за их спины.
В общем-то я и не надеялся, что мой идиотский трюк может сработать. А он и не сработал. Кулак демона-охранителя со свистом рассек воздух…
Доктор Просперо, веры
в людях не стало. Веры!
Только холера, доктор Просперо,
и запах серы, и сера…
А эти люди, доктор Просперо,
в мантиях, доктор Просперо,
те, что сжигают, доктор Просперо,
нищих в лохмотьях серых?!
Боже! Какое ужасное время!
Полночь, доктор Просперо.
Только холера, доктор Просперо.
В людях не стало веры.
Одно из стихотворений придворного белирианского поэта Андерия Стишеплета, написанное им в самый разгар алкогольного делирия
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ней повествуется о том, что ушибленный мозг начинает все больше подводить нашего героя и что даже в толстом и уродливом демоническом теле может скрываться нежная, поэтическая душа и вольный, способный на подвиги разум
Кулак демона-охранителя со свистом рассек воздух… Здоровяк намеревался разом покончить со мной, и все бы у него получилось, попади он своей бронированной конечностью точно по мне, но его ожидало жестокое разочарование. Я с детства обладал отличной реакцией, движения мои были координированными и четкими. А потому я ловко поднырнул под ощерившуюся шипами лапу, прокатился по песку, и пальцы мои сами собой легли на массивный булыжник. Охранитель потерял меня на мгновение из виду, развернулся… Пущенная моей единственной левой каменюка угодила ему точно в середину лба.
– Получай! – торжествующе вскричал я.
Демон затряс головой – должно быть, потерял ориентацию в пространстве, уродливая скотина. Придя в себя, он потрогал лапой быстро растущую шишку и оглушительно взревел. Ощущение было такое, будто я вдруг попал в самый эпицентр звукового шторма. К тому же проклятый охранитель всего меня с головы до ног обдал брызгами зловонной слюны.
У меня никогда не вызывали симпатии люди, которые во время разговора, особенно на букве «п», имеют обыкновение тебя оплевывать. Знавал я одного такого типа, герцога, между прочим, правда, герцогство его было настолько незначительным, что и на картах не значилось. Звали его Бронислаф Хиленький. Его сторонились даже придворные, жена старалась встречаться с ним как можно реже и не пускала по вечерам в свою опочивальню, а родная бабушка называла его не иначе как «наш плевака». Но демон превзошел даже его – если бы сто Бронислафов встали вокруг и дружно сказали что-нибудь вроде: «Попрошу поприветствовать пятьдесят простых поваров и простую повариху», то и тогда я не чувствовал бы себя настолько обслюнявленным…
Я провел ладонью по лицу, стирая зловонную влагу, и с отвращением стряхнул слюну на песок.
Второй демон протопал мимо своего товарища, ухватил меня за предплечье, прижал к стене, так что кости мои затрещали, и размахнулся, собираясь нанести мне сокрушительный удар в голову. Но охранитель с шишкой на лбу оттолкнул его и, подняв меня на вытянутых руках, вознамерился сломать о колено. Я уже приготовился к неминуемой смерти, зажмурил глаз и заорал что было сил, но осуществить задуманное злодею тоже не удалось. Раздосадованный тем, что у него отняли добычу, второй демон снова вырвал меня из лап приятеля…
Затем началось что-то и вовсе не вообразимое. Могу сказать, что мне очень скоро стало так нехорошо, что я совершенно перестал ориентироваться. И уже не мог с точностью сказать, где находится потолок, а где пол и насколько высоко над полом я нахожусь в тот или иной момент. Демоны отнимали меня друг у друга, рыча и толкаясь, словно капризные дети. Я переходил из лап в лапы, вертелся в воздухе, летал туда и обратно, вверх и вниз с немыслимой скоростью. Я чувствовал себя детской игрушкой в руках невротичных, больных детей, заплеванным с головы до ног тряпичным человечком. Я оглох, ослеп и почти свихнулся от ужаса. Я орал, причем так громко, что умудрялся порой перекричать надсадный рев охранителей. Демоны крутили меня и подбрасывали легко, словно я совсем ничего не весил. Кости мои трещали и отдавались болью. Мне казалось, что меня разрывают на куски. И хотя положение мое было почти безвыходным, в отличие от тряпичной куклы у меня были острые зубы, закаленные многочасовыми тренировками мышцы и бесконечная воля к жизни – в любой схватке, даже против двух громадных демонов, я испытывал только одно – желание победить.
Улучив момент, я вывернулся и рванул один из толстых, корявых пальцев на себя. Вышло очень удачно – палец с хрустом сломался. Охранитель взревел и швырнул меня на песок. Почти оглушенный, я все же успел увернуться от опускающейся мне на голову гигантской ступни. Вскочил на ноги, отклонился в сторону, и бронированный кулак врезался в стену. Я запрыгал, словно кулачный боец на ярмарке, размахивая перед собой единственной рукой и угрожающе скалясь.
Дело было вовсе не в том, что я собирался таким образом напугать титанов, – просто к тому времени демоны сильно встряхнули мои ушибленные мозги, я несколько свихнулся от всего происходящего и попросту не понимал, кто передо мной и где я, собственно, нахожусь. Правда, продолжалось это всего мгновение. Затем охранители сцепились друг с дружкой в яростном споре, кто из них меня прикончит. Я пришел в себя, прекратил прыгать и прижался к стене.
Я просто стоял у стены и ждал, чем закончится их яростная перебранка… А что еще мне оставалось делать? Ясно, что против здоровенных демонов долго не выстоять. Весь вопрос теперь заключается в том, кто из них окажется проворнее и первым оторвет мне голову. Я вращал единственным глазом и терзал бороду, не зная, что же такое мне предпринять, чтобы остаться в живых. «Если бы здесь был еще один монолит, – думал я, – я мог бы и на него помочиться, чтобы он взорвался и обдал их кучей каменных обломков. Да, Пределы возьми, я готов сейчас помочиться на все каменные монолиты в мире!» Но больше магических камней в пещере не было… Ситуация выглядела совершенно безвыходной. Пребывая в отчаянии и на последней стадии нервного истощения, я затопал ногами и закричал. Своими воплями я привлек внимание демонов. Толкаясь, они двинулись ко мне.
– Он мой! – прорычал охранитель с шишкой.
– Нет, он мой, я тебе сказал!
– Мой! Мой! Мой! И не спорь со мной!
И вдруг откуда-то издалека послышался уже знакомый мне стремительно нарастающий гул, затем в пещере заметно потемнело, и прямо перед моим носом возник Дундель по прозвищу Щелчок. Охранители оказались за спиной маленького кривоногого демона, он стал живой преградой между мной и решительно настроенными убийцами, но сам пока этого не замечал.
– Фуф, еле добрался сюда снова, – сказал Щелчок, – ну и занесло же тебя. Ты мне о-очень нужен. Ищу тебя, понимаешь, ищу… А тут всякие нехорошие вещи происходят.
– А зачем я тебе? – отползая по стене подальше от охранителей, с подозрением прохрипел я. – Мне и тут хорошо, очень хорошо… МНЕ ТУТ ПРОСТО ЗДОРОВО! – Последние слова я выкрикнул и подумал, что, похоже, переоценил свои интеллектуальные возможности и все-таки сошел с ума. Грустно было это осознавать, чертовски грустно! По щеке моей побежала слеза.
– А-а-а! – бешено завопил я. – Не хочу быть сумасшедшим! – Потом резко замолчал и уставился за спину Дунделя. – Они здесь, и они тебя сейчас схватят!
– М-да, – озадачился маленький демон, – спятил, а жаль. Ведь на самом деле я хотел… – Он поднял вверх огромный указательный палец, собираясь мне что-то объяснить…
Громоподобный рев огласил пещеру, и, вздрогнув всем своим маленьким, тщедушным телом, Дундель обернулся. Кошмарные охранители, каждый из которых был больше его в несколько раз, скалили зубы и тянули к нему покрытые шипами конечности. Щелчок мгновенно осознал, что обстановка для общения сложилась самая неблагоприятная, охнул и исчез…
Я хрипло захохотал. Потом отвесил себе хорошую оплеуху и громко проговорил:
– Есть кроме Куксоила и еще кое-кто в Нижних Пределах, кому можно отвешивать пощечины совершенно безнаказанно! Есть! Это я. А-ха-ха-ха-ха! Я! Я! Я! Я!
Демоны кинулись ко мне, но на том самом месте, где только что стоял Дундель, внезапно появился яростный Ваакхмерит, весь окруженный языками фиолетового пламени. Его массивное тело и исходящий от него невыносимый жар снова преградили охранителям путь. Могу поклясться, их отвратительные морды в это мгновение отразили искреннюю озадаченность, а я снова захохотал.
Мозг уже совсем отказывался мне подчиняться, переходя постепенно к самостоятельной жизни. Хорошо хоть, что он охвачен не злой волей Заклинателя, а обыкновенным умопомешательством. Я смеялся и смеялся, держался рукой за живот и никак не мог успокоиться.
Языки пламени вокруг демона-истребителя померкли, а затем и вовсе исчезли, оставив на белом песке черные следы гари.
– Веселишься? – бросил Ваакхмерит, сощурившись, его железные зубы издали противный скрежет. – Мелкая сволочь была тут?
Я прекратил хохотать, закашлялся и утвердительно затряс головой:
– Я думаю, что тут все – мелкие сволочи, все до одного… Включая меня самого! Ты знаешь хотя бы, что я могу самому себе безнаказанно отвешивать оплеухи? Вот смотри. – Я звонко шлепнул себя по щеке. – А? Как?
– Похоже, ты не в себе. – Демон-истребитель посмотрел на меня как-то странно. – Надо бы тебе, наверное, отдохнуть. Со мной было, помню, раз такое, меня тогда вызывали в женский монастырь чуть ли не каждый день, совершенно задергали. Нравилась им, видишь ли, моя мускулатура. Мать-настоятельница – та еще штучка, жаль, охранительный знак умело чертила. Нельзя так часто работать, нельзя, да уж я тогда…
Он открыл пасть, собираясь, как и Щелчок давеча, поведать мне что-то крайне занимательное, но тут один из охранителей невежливо пихнул Ваакхмерита бронированным кулаком в спину. Демон-истребитель выпятил вперед челюсть, пошевелил ею, словно раздумывал о чем-то, медленно повернул голову, поглядел через плечо и вдруг, развернувшись всем телом, разразился торжествующим смехом, от которого у меня мурашки побежали по телу.
– Бог меня побери! – проревел он. – Ну привет, гаденыши! Что?! Думали, я никогда уже из камушка не выберусь? ан все не так вышло! Не по-вашему! Ваакхмерит еще вас всех похоронит! Все-э-эх!!!
Последние его слова не внушали надежд на счастливое разрешение всей этой истории. Интересно было бы узнать: это протяжное «всех» действительно относилось ко всем или же это просто фигура речи, благодаря которой демон хотел придать больше веса своим словам. Уроки придворного преподавателя риторики Альфонса Брекхуна не прошли для меня даром – я еще мог отличить фигуру речи от вполне серьезных угроз. Или это все-таки не фигура речи?..
– Ну, ты! – проревел один из охранителей и протянул к Ваакхмериту лапу, намереваясь отодвинуть его с дороги и наконец добраться до меня…
Я и глазом не успел моргнуть, увидел только, как дернулась мышца на широченной спине демона – охранитель взмыл в воздух и врезался бронированной башкой в потолок. Со вторым истребитель вступил в короткую рукопашную схватку – пнул его ногой в живот, ударил в челюсть, снова в живот, два раза в лоб, ребром ладони по горлу. Затем схватил поперек туловища, гикнув, бросил вниз и, упав на колено, опустил тяжелый кулак на грудь охранителя, так что тот шумно выдохнул воздух и затих.
Ваакхмерит не медля принялся зарывать поверженных врагов в песок. Проделывал он все с неимоверной скоростью. Думаю, из него получился бы отличный могильщик, но доносить до демона свежую идею я на всякий случай не стал – обидится, чего доброго. На том месте, где еще недавно лежали охранители, вскоре высилось два белых кургана…
– Так-то! – сказал Ваакхмерит, вскинул вверх огромные лапы и опять пропал, словно его и не было.
– Эй-эй, а как же мое желание?! – вскричал я. – Как насчет того, чтобы доставить меня на поверхность?! – Но истребителя и след простыл.
«Вот она, демоническая благодарность», – подумал я и сплюнул в песок. Плевок получился кровавым – толстые охранители, отбирая меня друг у друга, расквасили мне губы и несколько раз приложили по носу.
Я сполз по стене и на некоторое время затих, погрузившись в тяжкие раздумья.
После всего происшедшего у меня стало складываться смутное ощущение, что в Нижних Пределах по какой-то необъяснимой причине творится совершеннейший бардак.
Демоны гоняются друг за другом, исчезают, когда захотят, и появляются тоже совершенно неожиданно, дубасят охранителей, которых, может быть, тут поставили по серьезному делу. Да и вообще – они народ служивый, какой с них спрос, хотя и мерзкие сволочи, конечно. К тому же все вокруг грязно ругаются, орут, пьют, играют в азартные игры, творят непристойности и, как я успел заметить, страдают крайней степенью идиотизма. В общем, ведут себя обитатели Нижних Пределов вовсе не так, как полагается вести себя порядочным силам тьмы, а как рядовые обыватели из Внешнего мира.
Я покачал головой, осознав вдруг, что ничто в мире не может быть эталоном определенного рода – любой порядок, если только приглядеться к нему повнимательнее, на деле – хаотичное скопление самых несоединяемых вещей и их качественной сути. Вот и Нижние Пределы, бог их побери, оказались вовсе не средоточием вселенского зла, как можно было ожидать, а настоящей кашей из разрозненных составляющих. Мне вдруг пришло на ум, что, возможно, и Нижние Пределы, и Внешний мир были созданы одним Творцом. И было у него, судя по всему, в голове не так много серого вещества. Или в тот период времени, когда он ваял Вселенную из звездной глины и межгалактических экскрементов, у него в погребе все еще оставалось слишком много светлого эля и соображать ясно он попросту не мог. Потому и сотворил нечто невообразимо хаотичное – Нижние Пределы, Внешний мир, Небеса (если они, конечно, есть) и женщин…
Продолжая размышлять о несовершенстве мироустройства, я подошел к карлику. Куксоил пребывал в блаженной бессознательности – чему-то сладко улыбался, пускал желтые слюни и нежно посапывал, шмыгая длинным носом. Я решил, что, пожалуй, не стоит его беспокоить. Пусть полежит, отдохнет, наберется сил. Меня порядком утомила его непонятливость. Впрочем, была у меня и другая, надо сказать, весьма значительная причина оказаться от карлика как можно дальше. Сам я после длительного заключения отнюдь не благоухал аки розовый куст и вполне отдавал себе в этом отчет, но Куксоил вонял так, что временами рядом с ним мне казалось, будто я совсем не могу дышать и сейчас попросту задохнусь. Поэтому я мысленно попрощался с маленьким горбатым вонючкой и отправился в обратный путь по подземным коридорам, намереваясь отыскать в одной из ближайших пещер что-нибудь или кого-нибудь, кто поможет мне выбраться на поверхность.
Раз Нижние Пределы сильно напоминают Внешний мир, значит, и существа, обитающие здесь, не могут все сплошь быть мерзкими тварями, служителями вселенского зла и жестокими колдунами, коллекционирующими бессмертные души, – встречаются среди них и вполне безобидные создания. Взять хотя бы Куксоила – он совсем не тянет на воплощение вселенского зла. Да и демонический пес Гырга при всех своих явных недостатках показался мне довольно предсказуемой и простой зверюгой – как он славно крутил длинным хвостом и шлепал им себя по круглым бокам, когда я подкармливал его зловонной жижей и лелеял планы спасения…
Путешествие явно затянулось. Я все блуждал и блуждал по подземным коридорам и вовсе не был уверен, что не хожу по кругу – вполне возможно, вскоре передо мной опять окажется пещера с курганами охранителей.
Несколько раз, когда ощущал, что силы меня окончательно оставили, я ложился на горячий песок и забывался тревожным, коротким сном. Меня будил невозможный жар. Тогда я вставал и отправлялся дальше. Надо было идти вперед, если я хотел остаться в живых.
Тишина в отсутствии зловонного карлика опять стала мне досаждать: она давила на уши, обманывала слух, ее гулкая, всасывающая сознание глубина сводила с ума, делала разум таким же пустым, как она сама. Вскоре я понял, что говорю сам с собой, точнее, бормочу что-то себе под нос. Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой Куксоила. Своими причитаниями (даже шмыганьем носом) он не давал мне окончательно сойти с ума в абсолютном безмолвии этого пустынного круга. Участь моя вдруг стала для меня очевидной. Скорее всего, к тому моменту, когда голод окончательно убьет меня, я утрачу последние крупицы разума. Мне будет, возможно, казаться, что я не один, а меня много – целая армия Дартов Вейньетов вышагивает по подземным лабиринтам Нижних Пределов. А может, мне покажется, что я вовсе уже не в царстве зла, а в столице Центрального королевства – Мэндоме. Я увижу учебный класс, обеденную залу, фехтовальные чучела на заднем дворе, встречу и поцелую Грету, дочку герцогини Гадсмита… А сам в это время буду умирать, лежа в раскаленном песке.
– …в раскаленном песке. – Эхо донесло до меня последние слова, и я понял, что снова говорю вслух…
– О боже! – крикнул я, и эхо снова откликнулось: – «Боже… оже… же». А потом проговорило вдруг нечто несусветное, какую-то тарабарщину, хотя я мог поклясться, что не открывал рта…
А через мгновение опять в звенящей тишине прозвучал отклик эха. «Овь… Ова… Овь… Ова…». Но я же молчал! Я стал прыгать и трясти головой в надежде прогнать наваждение. Но оно вовсе не собиралось меня покидать, а продолжало мучить отрывистыми отзвуками моего голоса. Моего голоса?! Я замер, потому что понял вдруг, что слова, приносимые эхом, принадлежат вовсе не мне. Говорил кто-то другой. У неизвестного был приятный, хотя и порыкивающий довольно зловеще, баритон.
«Вот черт! Здесь кто-то есть! Я нашел кого-то».
Я поспешил на голос, не задумываясь о том, что, может быть, впереди опасность еще большая, чем охранители.
Через пятьдесят шагов я выбрался к пещере, в которой кто-то громко выкрикивал обрывки фраз и даже целые предложения. Стоило лишь повернуть за угол – и я оказался бы с шумным незнакомцем лицом к лицу. Я решил не торопить события и остановился, прислушиваясь к звуку его голоса и стараясь определить, что именно он говорит…
Поначалу я просто не поверил собственной удаче. Для Нижних Пределов незнакомец был самым нетипичным существом – он сочинял стихи! Слагал вслух целые поэтические строфы и замолкал на некоторое время, чтобы их записать, – я слышал, как он водит пером по бумаге. Сладостный этот скрип напомнил мне занятия нашего придворного поэта Андерия Стишеплета в учебном классе фамильного замка.
Я подкрался ближе и выглянул из-за очередного каменистого выступа. К своему удивлению, я увидел, что это вовсе не человек с изящной внешностью пиита, а здоровенный демон ростом в два с лишним метра. Он ходил по пещере и громогласно выкрикивал:
Тут он замер и уставился на мою торчавшую в проходе физиономию – пораженный диковинным зрелищем, я совершенно забыл про осторожность. Демон оскалил пасть в кошмарной гримасе и ткнул в меня пальцем:
– Эй ты, а ну сюда шагами путь измерь, посмотрим что за зверь ты… а может, и не зверь?
Поскольку я испугался и не двигался с места, он проговорил:
– Сюда шагами путь, сказал, скорей измерь, посмотрим, одноглаз, что затаил ты на уме…
Одноглаз. Я скрипнул зубами от ярости и тут же нашелся:
– И ничего я не таю ни на уме, ни где-нибудь еще, я просто очень был стихами восхищен.
– Вот как? – обрадовался демон и улыбнулся во всю пасть. – Так ты и слагать их мастер, как я погляжу. А ну иди сюда, сюда иди, говорю… Да не бойся, не обижу!
Бежать было бесполезно, здоровенный и не в меру зубастый поэт конечно же быстро настиг бы меня, поэтому я нехотя вышел из прилегающего к пещере подземного коридора и остановился. Подходить ближе я опасался – неизвестно чего ждать от этого любителя поэзии. Судя по его стихам, вряд ли что-нибудь хорошее. Я содрогнулся, представив, как он осуществляет на практике первую строку своего недавнего творения. По всей видимости, у него богатый опыт в такого рода делах. Все поэты немного не в себе…
– Ты что, одноглазый, делаешь в охранительном чертоге? – поинтересовался демон и нахмурился.
– Не знаю, – честно ответил я, – свалился сюда. Так получилось.
– Понятно. – Поэт внимательно разглядывал меня. – И долго ты там торчал, слушал?
– Не очень, – уклончиво ответил я.
– Но ты ведь много всего услышал, не так ли?
– Ну да, порядком… порядком… – Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.
– Ну и что тебе понравилось особенно?! – выкрикнул он.
– Да вот этот момент про поджигание пись – очень зримо и образно, – изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.
Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию – растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести – все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб…
– Почему же образно? – обиделся демон. – Это реализм. Все правда, от первого до последнего слова…
– Да, – ужаснулся я, – тогда тем более – момент очень удачен. – Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. – Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе… просто потрясающе… добавить мне решительно нечего…
– Да. – Демон с самым мечтательным видом уставился в потолок. – Мне тоже показалось, что это – сильная находка. – Он вдруг хлопнул меня тяжелой лапой по плечу. – А я смотрю, ты отлично разбираешься в поэзии, точнее сказать – чувствуешь поэзию. – Тут он перешел на вкрадчивый, доверительный шепот. – Скажу тебе по секрету: здесь, в Нижних Пределах, нет никого, кто хотя бы немного интересовался стихами… Был тут один колдун, делал вид, что его интересуют заклинательные вирши, мерза-а-авец, но, когда я читал ему второй том бессмертной поэмы «Живые души», этот негодяй уснул. Только представь себе! Уснул!!! Тогда я понял, что поэма не удалась, ну и сжег ее… м-да… – Демон задумчиво поскреб тяжелый подбородок. – Ну и колдуна сжег, конечно, тоже… Разумеется, разбудил его сначала, попытал немного, а потом сжег. Вспыльчивый я немного…
– Я тоже, – откликнулся я, потирая ушибленное плечо, куда он опустил свою массивную лапу.
– А вот это ты зря, брат, – сказал демон и ткнул меня пальцем в солнечное сплетение, так что я зашелся в кашле, – эмоции надо контролировать, ведь они – часть нас самих, часть нашего «я», если разбазаривать их направо и налево, так ничего от нашего «я» и не останется. Когда-нибудь думал об этом?
Вопрос был несколько неожиданный, но я и здесь не растерялся. Спасибо Альфонсу Брекхуну – он научил меня чувствовать себя уверенно в любых ситуациях, связанных с общением.
– Разбазаривание собственного «я» – актуализированный и принципиально важный вопрос для каждого, кто привык считать себя интеллектуалом. Скажу вам конфиденциально: я ни о чем больше и думать не могу в последнее время, как только о собственном «я» и его разбазаривании. Но, признаться, это очень сложная и запутанная тема для того, чтобы говорить о ней столь общо. Мне не хотелось бы вступать в поверхностную и беспредметную полемику. Ведь полемический ракурс дискуссии есть не что иное, как внедрение деструктивного элемента в саму ткань архетипа проблемы разбазаривания собственного «я». Вы не находите?
– Получай! – торжествующе вскричал я.
Демон затряс головой – должно быть, потерял ориентацию в пространстве, уродливая скотина. Придя в себя, он потрогал лапой быстро растущую шишку и оглушительно взревел. Ощущение было такое, будто я вдруг попал в самый эпицентр звукового шторма. К тому же проклятый охранитель всего меня с головы до ног обдал брызгами зловонной слюны.
У меня никогда не вызывали симпатии люди, которые во время разговора, особенно на букве «п», имеют обыкновение тебя оплевывать. Знавал я одного такого типа, герцога, между прочим, правда, герцогство его было настолько незначительным, что и на картах не значилось. Звали его Бронислаф Хиленький. Его сторонились даже придворные, жена старалась встречаться с ним как можно реже и не пускала по вечерам в свою опочивальню, а родная бабушка называла его не иначе как «наш плевака». Но демон превзошел даже его – если бы сто Бронислафов встали вокруг и дружно сказали что-нибудь вроде: «Попрошу поприветствовать пятьдесят простых поваров и простую повариху», то и тогда я не чувствовал бы себя настолько обслюнявленным…
Я провел ладонью по лицу, стирая зловонную влагу, и с отвращением стряхнул слюну на песок.
Второй демон протопал мимо своего товарища, ухватил меня за предплечье, прижал к стене, так что кости мои затрещали, и размахнулся, собираясь нанести мне сокрушительный удар в голову. Но охранитель с шишкой на лбу оттолкнул его и, подняв меня на вытянутых руках, вознамерился сломать о колено. Я уже приготовился к неминуемой смерти, зажмурил глаз и заорал что было сил, но осуществить задуманное злодею тоже не удалось. Раздосадованный тем, что у него отняли добычу, второй демон снова вырвал меня из лап приятеля…
Затем началось что-то и вовсе не вообразимое. Могу сказать, что мне очень скоро стало так нехорошо, что я совершенно перестал ориентироваться. И уже не мог с точностью сказать, где находится потолок, а где пол и насколько высоко над полом я нахожусь в тот или иной момент. Демоны отнимали меня друг у друга, рыча и толкаясь, словно капризные дети. Я переходил из лап в лапы, вертелся в воздухе, летал туда и обратно, вверх и вниз с немыслимой скоростью. Я чувствовал себя детской игрушкой в руках невротичных, больных детей, заплеванным с головы до ног тряпичным человечком. Я оглох, ослеп и почти свихнулся от ужаса. Я орал, причем так громко, что умудрялся порой перекричать надсадный рев охранителей. Демоны крутили меня и подбрасывали легко, словно я совсем ничего не весил. Кости мои трещали и отдавались болью. Мне казалось, что меня разрывают на куски. И хотя положение мое было почти безвыходным, в отличие от тряпичной куклы у меня были острые зубы, закаленные многочасовыми тренировками мышцы и бесконечная воля к жизни – в любой схватке, даже против двух громадных демонов, я испытывал только одно – желание победить.
Улучив момент, я вывернулся и рванул один из толстых, корявых пальцев на себя. Вышло очень удачно – палец с хрустом сломался. Охранитель взревел и швырнул меня на песок. Почти оглушенный, я все же успел увернуться от опускающейся мне на голову гигантской ступни. Вскочил на ноги, отклонился в сторону, и бронированный кулак врезался в стену. Я запрыгал, словно кулачный боец на ярмарке, размахивая перед собой единственной рукой и угрожающе скалясь.
Дело было вовсе не в том, что я собирался таким образом напугать титанов, – просто к тому времени демоны сильно встряхнули мои ушибленные мозги, я несколько свихнулся от всего происходящего и попросту не понимал, кто передо мной и где я, собственно, нахожусь. Правда, продолжалось это всего мгновение. Затем охранители сцепились друг с дружкой в яростном споре, кто из них меня прикончит. Я пришел в себя, прекратил прыгать и прижался к стене.
Я просто стоял у стены и ждал, чем закончится их яростная перебранка… А что еще мне оставалось делать? Ясно, что против здоровенных демонов долго не выстоять. Весь вопрос теперь заключается в том, кто из них окажется проворнее и первым оторвет мне голову. Я вращал единственным глазом и терзал бороду, не зная, что же такое мне предпринять, чтобы остаться в живых. «Если бы здесь был еще один монолит, – думал я, – я мог бы и на него помочиться, чтобы он взорвался и обдал их кучей каменных обломков. Да, Пределы возьми, я готов сейчас помочиться на все каменные монолиты в мире!» Но больше магических камней в пещере не было… Ситуация выглядела совершенно безвыходной. Пребывая в отчаянии и на последней стадии нервного истощения, я затопал ногами и закричал. Своими воплями я привлек внимание демонов. Толкаясь, они двинулись ко мне.
– Он мой! – прорычал охранитель с шишкой.
– Нет, он мой, я тебе сказал!
– Мой! Мой! Мой! И не спорь со мной!
И вдруг откуда-то издалека послышался уже знакомый мне стремительно нарастающий гул, затем в пещере заметно потемнело, и прямо перед моим носом возник Дундель по прозвищу Щелчок. Охранители оказались за спиной маленького кривоногого демона, он стал живой преградой между мной и решительно настроенными убийцами, но сам пока этого не замечал.
– Фуф, еле добрался сюда снова, – сказал Щелчок, – ну и занесло же тебя. Ты мне о-очень нужен. Ищу тебя, понимаешь, ищу… А тут всякие нехорошие вещи происходят.
– А зачем я тебе? – отползая по стене подальше от охранителей, с подозрением прохрипел я. – Мне и тут хорошо, очень хорошо… МНЕ ТУТ ПРОСТО ЗДОРОВО! – Последние слова я выкрикнул и подумал, что, похоже, переоценил свои интеллектуальные возможности и все-таки сошел с ума. Грустно было это осознавать, чертовски грустно! По щеке моей побежала слеза.
– А-а-а! – бешено завопил я. – Не хочу быть сумасшедшим! – Потом резко замолчал и уставился за спину Дунделя. – Они здесь, и они тебя сейчас схватят!
– М-да, – озадачился маленький демон, – спятил, а жаль. Ведь на самом деле я хотел… – Он поднял вверх огромный указательный палец, собираясь мне что-то объяснить…
Громоподобный рев огласил пещеру, и, вздрогнув всем своим маленьким, тщедушным телом, Дундель обернулся. Кошмарные охранители, каждый из которых был больше его в несколько раз, скалили зубы и тянули к нему покрытые шипами конечности. Щелчок мгновенно осознал, что обстановка для общения сложилась самая неблагоприятная, охнул и исчез…
Я хрипло захохотал. Потом отвесил себе хорошую оплеуху и громко проговорил:
– Есть кроме Куксоила и еще кое-кто в Нижних Пределах, кому можно отвешивать пощечины совершенно безнаказанно! Есть! Это я. А-ха-ха-ха-ха! Я! Я! Я! Я!
Демоны кинулись ко мне, но на том самом месте, где только что стоял Дундель, внезапно появился яростный Ваакхмерит, весь окруженный языками фиолетового пламени. Его массивное тело и исходящий от него невыносимый жар снова преградили охранителям путь. Могу поклясться, их отвратительные морды в это мгновение отразили искреннюю озадаченность, а я снова захохотал.
Мозг уже совсем отказывался мне подчиняться, переходя постепенно к самостоятельной жизни. Хорошо хоть, что он охвачен не злой волей Заклинателя, а обыкновенным умопомешательством. Я смеялся и смеялся, держался рукой за живот и никак не мог успокоиться.
Языки пламени вокруг демона-истребителя померкли, а затем и вовсе исчезли, оставив на белом песке черные следы гари.
– Веселишься? – бросил Ваакхмерит, сощурившись, его железные зубы издали противный скрежет. – Мелкая сволочь была тут?
Я прекратил хохотать, закашлялся и утвердительно затряс головой:
– Я думаю, что тут все – мелкие сволочи, все до одного… Включая меня самого! Ты знаешь хотя бы, что я могу самому себе безнаказанно отвешивать оплеухи? Вот смотри. – Я звонко шлепнул себя по щеке. – А? Как?
– Похоже, ты не в себе. – Демон-истребитель посмотрел на меня как-то странно. – Надо бы тебе, наверное, отдохнуть. Со мной было, помню, раз такое, меня тогда вызывали в женский монастырь чуть ли не каждый день, совершенно задергали. Нравилась им, видишь ли, моя мускулатура. Мать-настоятельница – та еще штучка, жаль, охранительный знак умело чертила. Нельзя так часто работать, нельзя, да уж я тогда…
Он открыл пасть, собираясь, как и Щелчок давеча, поведать мне что-то крайне занимательное, но тут один из охранителей невежливо пихнул Ваакхмерита бронированным кулаком в спину. Демон-истребитель выпятил вперед челюсть, пошевелил ею, словно раздумывал о чем-то, медленно повернул голову, поглядел через плечо и вдруг, развернувшись всем телом, разразился торжествующим смехом, от которого у меня мурашки побежали по телу.
– Бог меня побери! – проревел он. – Ну привет, гаденыши! Что?! Думали, я никогда уже из камушка не выберусь? ан все не так вышло! Не по-вашему! Ваакхмерит еще вас всех похоронит! Все-э-эх!!!
Последние его слова не внушали надежд на счастливое разрешение всей этой истории. Интересно было бы узнать: это протяжное «всех» действительно относилось ко всем или же это просто фигура речи, благодаря которой демон хотел придать больше веса своим словам. Уроки придворного преподавателя риторики Альфонса Брекхуна не прошли для меня даром – я еще мог отличить фигуру речи от вполне серьезных угроз. Или это все-таки не фигура речи?..
– Ну, ты! – проревел один из охранителей и протянул к Ваакхмериту лапу, намереваясь отодвинуть его с дороги и наконец добраться до меня…
Я и глазом не успел моргнуть, увидел только, как дернулась мышца на широченной спине демона – охранитель взмыл в воздух и врезался бронированной башкой в потолок. Со вторым истребитель вступил в короткую рукопашную схватку – пнул его ногой в живот, ударил в челюсть, снова в живот, два раза в лоб, ребром ладони по горлу. Затем схватил поперек туловища, гикнув, бросил вниз и, упав на колено, опустил тяжелый кулак на грудь охранителя, так что тот шумно выдохнул воздух и затих.
Ваакхмерит не медля принялся зарывать поверженных врагов в песок. Проделывал он все с неимоверной скоростью. Думаю, из него получился бы отличный могильщик, но доносить до демона свежую идею я на всякий случай не стал – обидится, чего доброго. На том месте, где еще недавно лежали охранители, вскоре высилось два белых кургана…
– Так-то! – сказал Ваакхмерит, вскинул вверх огромные лапы и опять пропал, словно его и не было.
– Эй-эй, а как же мое желание?! – вскричал я. – Как насчет того, чтобы доставить меня на поверхность?! – Но истребителя и след простыл.
«Вот она, демоническая благодарность», – подумал я и сплюнул в песок. Плевок получился кровавым – толстые охранители, отбирая меня друг у друга, расквасили мне губы и несколько раз приложили по носу.
Я сполз по стене и на некоторое время затих, погрузившись в тяжкие раздумья.
После всего происшедшего у меня стало складываться смутное ощущение, что в Нижних Пределах по какой-то необъяснимой причине творится совершеннейший бардак.
Демоны гоняются друг за другом, исчезают, когда захотят, и появляются тоже совершенно неожиданно, дубасят охранителей, которых, может быть, тут поставили по серьезному делу. Да и вообще – они народ служивый, какой с них спрос, хотя и мерзкие сволочи, конечно. К тому же все вокруг грязно ругаются, орут, пьют, играют в азартные игры, творят непристойности и, как я успел заметить, страдают крайней степенью идиотизма. В общем, ведут себя обитатели Нижних Пределов вовсе не так, как полагается вести себя порядочным силам тьмы, а как рядовые обыватели из Внешнего мира.
Я покачал головой, осознав вдруг, что ничто в мире не может быть эталоном определенного рода – любой порядок, если только приглядеться к нему повнимательнее, на деле – хаотичное скопление самых несоединяемых вещей и их качественной сути. Вот и Нижние Пределы, бог их побери, оказались вовсе не средоточием вселенского зла, как можно было ожидать, а настоящей кашей из разрозненных составляющих. Мне вдруг пришло на ум, что, возможно, и Нижние Пределы, и Внешний мир были созданы одним Творцом. И было у него, судя по всему, в голове не так много серого вещества. Или в тот период времени, когда он ваял Вселенную из звездной глины и межгалактических экскрементов, у него в погребе все еще оставалось слишком много светлого эля и соображать ясно он попросту не мог. Потому и сотворил нечто невообразимо хаотичное – Нижние Пределы, Внешний мир, Небеса (если они, конечно, есть) и женщин…
Продолжая размышлять о несовершенстве мироустройства, я подошел к карлику. Куксоил пребывал в блаженной бессознательности – чему-то сладко улыбался, пускал желтые слюни и нежно посапывал, шмыгая длинным носом. Я решил, что, пожалуй, не стоит его беспокоить. Пусть полежит, отдохнет, наберется сил. Меня порядком утомила его непонятливость. Впрочем, была у меня и другая, надо сказать, весьма значительная причина оказаться от карлика как можно дальше. Сам я после длительного заключения отнюдь не благоухал аки розовый куст и вполне отдавал себе в этом отчет, но Куксоил вонял так, что временами рядом с ним мне казалось, будто я совсем не могу дышать и сейчас попросту задохнусь. Поэтому я мысленно попрощался с маленьким горбатым вонючкой и отправился в обратный путь по подземным коридорам, намереваясь отыскать в одной из ближайших пещер что-нибудь или кого-нибудь, кто поможет мне выбраться на поверхность.
Раз Нижние Пределы сильно напоминают Внешний мир, значит, и существа, обитающие здесь, не могут все сплошь быть мерзкими тварями, служителями вселенского зла и жестокими колдунами, коллекционирующими бессмертные души, – встречаются среди них и вполне безобидные создания. Взять хотя бы Куксоила – он совсем не тянет на воплощение вселенского зла. Да и демонический пес Гырга при всех своих явных недостатках показался мне довольно предсказуемой и простой зверюгой – как он славно крутил длинным хвостом и шлепал им себя по круглым бокам, когда я подкармливал его зловонной жижей и лелеял планы спасения…
Путешествие явно затянулось. Я все блуждал и блуждал по подземным коридорам и вовсе не был уверен, что не хожу по кругу – вполне возможно, вскоре передо мной опять окажется пещера с курганами охранителей.
Несколько раз, когда ощущал, что силы меня окончательно оставили, я ложился на горячий песок и забывался тревожным, коротким сном. Меня будил невозможный жар. Тогда я вставал и отправлялся дальше. Надо было идти вперед, если я хотел остаться в живых.
Тишина в отсутствии зловонного карлика опять стала мне досаждать: она давила на уши, обманывала слух, ее гулкая, всасывающая сознание глубина сводила с ума, делала разум таким же пустым, как она сама. Вскоре я понял, что говорю сам с собой, точнее, бормочу что-то себе под нос. Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой Куксоила. Своими причитаниями (даже шмыганьем носом) он не давал мне окончательно сойти с ума в абсолютном безмолвии этого пустынного круга. Участь моя вдруг стала для меня очевидной. Скорее всего, к тому моменту, когда голод окончательно убьет меня, я утрачу последние крупицы разума. Мне будет, возможно, казаться, что я не один, а меня много – целая армия Дартов Вейньетов вышагивает по подземным лабиринтам Нижних Пределов. А может, мне покажется, что я вовсе уже не в царстве зла, а в столице Центрального королевства – Мэндоме. Я увижу учебный класс, обеденную залу, фехтовальные чучела на заднем дворе, встречу и поцелую Грету, дочку герцогини Гадсмита… А сам в это время буду умирать, лежа в раскаленном песке.
– …в раскаленном песке. – Эхо донесло до меня последние слова, и я понял, что снова говорю вслух…
– О боже! – крикнул я, и эхо снова откликнулось: – «Боже… оже… же». А потом проговорило вдруг нечто несусветное, какую-то тарабарщину, хотя я мог поклясться, что не открывал рта…
А через мгновение опять в звенящей тишине прозвучал отклик эха. «Овь… Ова… Овь… Ова…». Но я же молчал! Я стал прыгать и трясти головой в надежде прогнать наваждение. Но оно вовсе не собиралось меня покидать, а продолжало мучить отрывистыми отзвуками моего голоса. Моего голоса?! Я замер, потому что понял вдруг, что слова, приносимые эхом, принадлежат вовсе не мне. Говорил кто-то другой. У неизвестного был приятный, хотя и порыкивающий довольно зловеще, баритон.
«Вот черт! Здесь кто-то есть! Я нашел кого-то».
Я поспешил на голос, не задумываясь о том, что, может быть, впереди опасность еще большая, чем охранители.
Через пятьдесят шагов я выбрался к пещере, в которой кто-то громко выкрикивал обрывки фраз и даже целые предложения. Стоило лишь повернуть за угол – и я оказался бы с шумным незнакомцем лицом к лицу. Я решил не торопить события и остановился, прислушиваясь к звуку его голоса и стараясь определить, что именно он говорит…
Поначалу я просто не поверил собственной удаче. Для Нижних Пределов незнакомец был самым нетипичным существом – он сочинял стихи! Слагал вслух целые поэтические строфы и замолкал на некоторое время, чтобы их записать, – я слышал, как он водит пером по бумаге. Сладостный этот скрип напомнил мне занятия нашего придворного поэта Андерия Стишеплета в учебном классе фамильного замка.
Я подкрался ближе и выглянул из-за очередного каменистого выступа. К своему удивлению, я увидел, что это вовсе не человек с изящной внешностью пиита, а здоровенный демон ростом в два с лишним метра. Он ходил по пещере и громогласно выкрикивал:
Тут он рухнул возле стены, расплескав в белый песок чернила. Падение произошло настолько стремительно, что мне показалось, будто он потерял сознание. На деле же демон просто собирался записать очередную удачную строку. Перо в крепкой лапе пришло в движение и что-то быстро застрочило по бумаге. Он замер ненадолго, наморщил складчатый лоб, затем снова принялся писать. Творческий процесс явно затянулся, он все царапал и царапал буквы, вычеркивал и снова вписывал что-то, потом поднялся на ноги и опять зашагал туда-обратно, выкрикивая на ходу:
Вот я чужие снова поджигаю…
Вот я чужие снова…
Вот снова я чужие поджигаю писи…
– О да!!! – возопил демон-поэт и принялся прыгать к потолку, размахивая увесистыми кулаками. – О да, о да, о да! Я велик. ВЕЛИК!!! Я – настоящий поэт.
Вот снова я чужие поджигаю писи,
кричит несчастных вымученный хор,
слагаю из страданий я изысканный узор,
из поп, из спин, ушей, из потных лысин.
Жесток я очень, очень я хитер…
Тут он замер и уставился на мою торчавшую в проходе физиономию – пораженный диковинным зрелищем, я совершенно забыл про осторожность. Демон оскалил пасть в кошмарной гримасе и ткнул в меня пальцем:
– Эй ты, а ну сюда шагами путь измерь, посмотрим что за зверь ты… а может, и не зверь?
Поскольку я испугался и не двигался с места, он проговорил:
– Сюда шагами путь, сказал, скорей измерь, посмотрим, одноглаз, что затаил ты на уме…
Одноглаз. Я скрипнул зубами от ярости и тут же нашелся:
– И ничего я не таю ни на уме, ни где-нибудь еще, я просто очень был стихами восхищен.
– Вот как? – обрадовался демон и улыбнулся во всю пасть. – Так ты и слагать их мастер, как я погляжу. А ну иди сюда, сюда иди, говорю… Да не бойся, не обижу!
Бежать было бесполезно, здоровенный и не в меру зубастый поэт конечно же быстро настиг бы меня, поэтому я нехотя вышел из прилегающего к пещере подземного коридора и остановился. Подходить ближе я опасался – неизвестно чего ждать от этого любителя поэзии. Судя по его стихам, вряд ли что-нибудь хорошее. Я содрогнулся, представив, как он осуществляет на практике первую строку своего недавнего творения. По всей видимости, у него богатый опыт в такого рода делах. Все поэты немного не в себе…
– Ты что, одноглазый, делаешь в охранительном чертоге? – поинтересовался демон и нахмурился.
– Не знаю, – честно ответил я, – свалился сюда. Так получилось.
– Понятно. – Поэт внимательно разглядывал меня. – И долго ты там торчал, слушал?
– Не очень, – уклончиво ответил я.
– Но ты ведь много всего услышал, не так ли?
– Ну да, порядком… порядком… – Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.
– Ну и что тебе понравилось особенно?! – выкрикнул он.
– Да вот этот момент про поджигание пись – очень зримо и образно, – изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.
Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию – растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести – все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб…
– Почему же образно? – обиделся демон. – Это реализм. Все правда, от первого до последнего слова…
– Да, – ужаснулся я, – тогда тем более – момент очень удачен. – Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. – Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе… просто потрясающе… добавить мне решительно нечего…
– Да. – Демон с самым мечтательным видом уставился в потолок. – Мне тоже показалось, что это – сильная находка. – Он вдруг хлопнул меня тяжелой лапой по плечу. – А я смотрю, ты отлично разбираешься в поэзии, точнее сказать – чувствуешь поэзию. – Тут он перешел на вкрадчивый, доверительный шепот. – Скажу тебе по секрету: здесь, в Нижних Пределах, нет никого, кто хотя бы немного интересовался стихами… Был тут один колдун, делал вид, что его интересуют заклинательные вирши, мерза-а-авец, но, когда я читал ему второй том бессмертной поэмы «Живые души», этот негодяй уснул. Только представь себе! Уснул!!! Тогда я понял, что поэма не удалась, ну и сжег ее… м-да… – Демон задумчиво поскреб тяжелый подбородок. – Ну и колдуна сжег, конечно, тоже… Разумеется, разбудил его сначала, попытал немного, а потом сжег. Вспыльчивый я немного…
– Я тоже, – откликнулся я, потирая ушибленное плечо, куда он опустил свою массивную лапу.
– А вот это ты зря, брат, – сказал демон и ткнул меня пальцем в солнечное сплетение, так что я зашелся в кашле, – эмоции надо контролировать, ведь они – часть нас самих, часть нашего «я», если разбазаривать их направо и налево, так ничего от нашего «я» и не останется. Когда-нибудь думал об этом?
Вопрос был несколько неожиданный, но я и здесь не растерялся. Спасибо Альфонсу Брекхуну – он научил меня чувствовать себя уверенно в любых ситуациях, связанных с общением.
– Разбазаривание собственного «я» – актуализированный и принципиально важный вопрос для каждого, кто привык считать себя интеллектуалом. Скажу вам конфиденциально: я ни о чем больше и думать не могу в последнее время, как только о собственном «я» и его разбазаривании. Но, признаться, это очень сложная и запутанная тема для того, чтобы говорить о ней столь общо. Мне не хотелось бы вступать в поверхностную и беспредметную полемику. Ведь полемический ракурс дискуссии есть не что иное, как внедрение деструктивного элемента в саму ткань архетипа проблемы разбазаривания собственного «я». Вы не находите?