Страница:
Андрей Егоров
Вейгард
Автор со всей ответственностью заявляет, что во время написания этой книги не пострадал ни один демон или злой дух.
Любое сходство с реальными людьми, а также реальные исторические параллели, прослеживающиеся в романе, являются намеренными и могут расцениваться как провокация.
Если прежние произведения Данте Алигьери несли в себе общий настрой лиризма и искрометного юмора, то эта так называемая «божественная комедия» с ее мрачными апокалипсическими картинами и красочными изображениями ада окончательно утвердила меня в мысли, что автор одержим потусторонними силами – требуется принудительное цензурирование, а возможно, и проведение обряда экзорцизма.
Известный итальянский критик Григорий Боттичелли о «Божественной комедии» Данте Алигьери
Эта книга посвящается моей жене и теще.
Описанный мною ад – ничто в сравнении с тем адом, который вы мне устроили, злобные твари.
Эммануил Сведенборг. Эпиграф к седьмому изданию «Овального зеркала Сведенборга»
ПРЕДИСЛОВИЕ
(Краткое и поучительное содержание романа «Стерпор»)
Было это в те времена, когда король Белирии Бенедикт Вейньет после несчастного случая на охоте собрался покинуть этот грешный и несовершенный мир. Что было для него в общем-то несколько рановато. К простым старческим радостям, таким, как артрит, радикулит, миозит, тягостная подагра и успокоительный маразм, он приобщиться не успел – здоровье у короля было самое что ни на есть отменное. Все без исключения граждане единой Белирии знали, что владыка их крепок и полон сил, и даже все зубы (за исключением одного – переднего) у него имеются в наличии. Когда король улыбался, окружение его начинало испытывать серьезное беспокойство – таким широким и хищным выходил оскал королевского рта. Мясо Бенедикт Вейньет жевал смачно до крайности – работая могучими челюстями, отрывал большие жилистые куски, твердые кости он не выплевывал, как иные миновавшие зрелость граждане, а решительно разгрызал – и кости хрустели, ломаясь на его крепких белых резцах.
Но смерть, не обращая внимания на такие неважные частности, как отменная зубастость и здоровье, взяла да и заявилась за властителем Белирии. Переминаясь с ноги на ногу, стояла она в углу опочивальни, где умирал король, нетерпеливо ожидая, когда он наконец перестанет дышать. Бенедикт же все медлил и медлил с последним вздохом, раздражая своим упорством старуху до невозможности: прежде чем отправиться в страну теней, он решил «справедливо» поделить шесть герцогств, составлявших славу и оплот единой Белирии, между семью своими сыновьями.
Как известно, шесть на семь делится только с остатком (0,8571428571428571428). К столь сложной арифметической операции король Бенедикт, говоря откровенно, был совершенно не подготовлен. Науки он презирал страстно, а если ему что-то приходилось посчитать и пальцев на руках и ногах не хватало, монарх начинал испытывать лютую ярость.
Несмотря на то что задача ему предстояла в высшей степени непростая, король справился с ней быстро, не прилагая непомерных умственных усилий. А все потому, что уже давным-давно решил для себя, как ему поступить в столь щекотливой ситуации.
Бенедикт призвал к смертному одру своего любимого сына – Дарта, которому в ту пору едва сравнялось двадцать пять, и, когда тот, не чуя беды, явился на зов умирающего отца, сказал ему: «Дарт, ты, без сомнения, мой самый любимый сын… Во всех дисциплинах ты преуспел более своих братьев, ты умнее, сильнее, светлее, лучше их, а потому я уверен, – тут он грустно, со скрытой скорбью вздохнул, – что ты о себе сможешь позаботиться. Они же – нет! Им я оставляю в наследство герцогства, которые после моей смерти станут королевствами… Северное королевство Дагадор для старшего – упрямого Дартруга, продуваемый ветрами Вейгард – инициативному Виллу, трусливый Преол получит плодородный Гадсмит, глупый Алкес – грязный Стерпор, красочный Невилл достанется Люверу, а Центральное королевство, наш дом и наш оплот, я планирую отдать Фаиру; бедняжка, он самый неустроенный в жизни, да он – просто сумасшедший. Без владения обширными землями и большим количеством людей он непременно пропадет. Ты же, Дарт, получаешь от меня самое ценное – мудрый совет: не теряй времени даром – и возьмешь от жизни больше, чем они унаследуют».
Решение отца оказалось для юного принца полной неожиданностью. С самого детства он видел себя избранником богов, вершителем народных судеб, помазанником божьим, властителем дум, диктатором собственной воли, короче говоря – королем. Иная судьба не являлась ему даже в страшных снах. И вдруг мрачная действительность разом обрушилась на него с последней волей отца!..
После долгих мытарств, побывав некоторое время прихлебателем при дворе своих в высшей степени ненормальных братьев, бездельником, любителем светлого эля, распутных женщин и даже главарем шайки разбойников, Дарт Вейньет в конце концов решает взять то, что полагалось ему по праву рождения, – и стать королем Белирии. Стоит заметить, что это жесткое решение было продиктовано отнюдь не непомерной алчностью и яростным честолюбием молодого принца, а исключительно злой волей его родных братьев. Они решили во что бы то ни стало извести Дарта Лишенного Наследства (так прозвали нашего героя в народе), потому что не на шутку опасались, что Дарт Вейньет заберет их земли. Братья почему-то считали его совершенно безумным (что за дикая мысль!) и одержимым идеей объединить королевства в единую Белирию.
На мысль, что Дарт Вейньет помышляет о возвышении и власти, братьев навело пророчество Оракула. Впрочем, лично этого самого Оракула никто и никогда не слышал (да и не видел, если уж говорить совсем откровенно), но слухи о том, что Оракул-де что-то там такое сболтнул, быстрыми змеями расползаются по Белирии. Слухи слишком настойчивы и ядовиты, чтобы их игнорировать.
Отправившись в Стерпор, где он надеялся заручиться поддержкой брата Алкеса, Дарт знакомится с туповатым добродушным Каром Варнаном (великан мечтает стать королевским стражем) и вечно путающим заклинания престарелым колдуном Ламасом, помышляющим в то время только о том, чтобы помыться и что-нибудь скушать. Вместе они составляют ту силу, которая будоражит общественное мнение и заставляет негодовать короля Алкеса, ведь в королевстве все громче звучат голоса: Лишенный Наследства явился в Стерпор для того, чтобы совершить переворот и взять власть над страной в свои руки.
После нескольких вероломных покушений на его жизнь и похищения возлюбленной по имени Рошель де Зева Дарт Вейньет начинает выходить из себя и помышлять о расправе над братьями. Он и его спутники предпринимают опасное путешествие на юг. Здесь происходит формирование мятежной армии Дарта Вейньета. Тысячи людей выказывают желание присоединиться к Лишенному Наследства. Сила Дарта Вейньета растет день ото дня.
После разгрома войск Вилла (он единственный из братьев решился прийти на помощь Алкесу) армия Дарта Вейньета отправляется на северные рубежи Стерпора и осаждает столицу. В результате кровопролитных боев город взят. Во время схватки Алкес падает с балкона королевского замка и разбивается насмерть. Дарт Вейньет становится полновластным правителем Стерпора.
Казалось бы, он добился желаемого – надел корону, но насладиться достигнутым ему не суждено. «Покой нам только снится, проснешься – испарится!» – как писал придворный поэт Андерий Стишеплет. Едва дела в государстве начинают налаживаться, Дарта Вейньета похищают присланные Заклинателем – помощником его черного брата Фаира, демоны. Они утаскивают свежеиспеченного короля Стерпора печься дальше – в самое огненное пекло – Нижние Пределы.
Здесь он вступает в короткий поединок с Кевларом Чернокнижником – помощником Заклинателя и служителем всемирного зла. Поединок заканчивается для Дарта Вейньета плачевно – он становится калекой, лишается правой руки и левого глаза. Теперь его участь – до скончания веков пребывать во тьме, без надежды на возвращение во Внешний мир…
Но смерть, не обращая внимания на такие неважные частности, как отменная зубастость и здоровье, взяла да и заявилась за властителем Белирии. Переминаясь с ноги на ногу, стояла она в углу опочивальни, где умирал король, нетерпеливо ожидая, когда он наконец перестанет дышать. Бенедикт же все медлил и медлил с последним вздохом, раздражая своим упорством старуху до невозможности: прежде чем отправиться в страну теней, он решил «справедливо» поделить шесть герцогств, составлявших славу и оплот единой Белирии, между семью своими сыновьями.
Как известно, шесть на семь делится только с остатком (0,8571428571428571428). К столь сложной арифметической операции король Бенедикт, говоря откровенно, был совершенно не подготовлен. Науки он презирал страстно, а если ему что-то приходилось посчитать и пальцев на руках и ногах не хватало, монарх начинал испытывать лютую ярость.
Несмотря на то что задача ему предстояла в высшей степени непростая, король справился с ней быстро, не прилагая непомерных умственных усилий. А все потому, что уже давным-давно решил для себя, как ему поступить в столь щекотливой ситуации.
Бенедикт призвал к смертному одру своего любимого сына – Дарта, которому в ту пору едва сравнялось двадцать пять, и, когда тот, не чуя беды, явился на зов умирающего отца, сказал ему: «Дарт, ты, без сомнения, мой самый любимый сын… Во всех дисциплинах ты преуспел более своих братьев, ты умнее, сильнее, светлее, лучше их, а потому я уверен, – тут он грустно, со скрытой скорбью вздохнул, – что ты о себе сможешь позаботиться. Они же – нет! Им я оставляю в наследство герцогства, которые после моей смерти станут королевствами… Северное королевство Дагадор для старшего – упрямого Дартруга, продуваемый ветрами Вейгард – инициативному Виллу, трусливый Преол получит плодородный Гадсмит, глупый Алкес – грязный Стерпор, красочный Невилл достанется Люверу, а Центральное королевство, наш дом и наш оплот, я планирую отдать Фаиру; бедняжка, он самый неустроенный в жизни, да он – просто сумасшедший. Без владения обширными землями и большим количеством людей он непременно пропадет. Ты же, Дарт, получаешь от меня самое ценное – мудрый совет: не теряй времени даром – и возьмешь от жизни больше, чем они унаследуют».
Решение отца оказалось для юного принца полной неожиданностью. С самого детства он видел себя избранником богов, вершителем народных судеб, помазанником божьим, властителем дум, диктатором собственной воли, короче говоря – королем. Иная судьба не являлась ему даже в страшных снах. И вдруг мрачная действительность разом обрушилась на него с последней волей отца!..
После долгих мытарств, побывав некоторое время прихлебателем при дворе своих в высшей степени ненормальных братьев, бездельником, любителем светлого эля, распутных женщин и даже главарем шайки разбойников, Дарт Вейньет в конце концов решает взять то, что полагалось ему по праву рождения, – и стать королем Белирии. Стоит заметить, что это жесткое решение было продиктовано отнюдь не непомерной алчностью и яростным честолюбием молодого принца, а исключительно злой волей его родных братьев. Они решили во что бы то ни стало извести Дарта Лишенного Наследства (так прозвали нашего героя в народе), потому что не на шутку опасались, что Дарт Вейньет заберет их земли. Братья почему-то считали его совершенно безумным (что за дикая мысль!) и одержимым идеей объединить королевства в единую Белирию.
На мысль, что Дарт Вейньет помышляет о возвышении и власти, братьев навело пророчество Оракула. Впрочем, лично этого самого Оракула никто и никогда не слышал (да и не видел, если уж говорить совсем откровенно), но слухи о том, что Оракул-де что-то там такое сболтнул, быстрыми змеями расползаются по Белирии. Слухи слишком настойчивы и ядовиты, чтобы их игнорировать.
Отправившись в Стерпор, где он надеялся заручиться поддержкой брата Алкеса, Дарт знакомится с туповатым добродушным Каром Варнаном (великан мечтает стать королевским стражем) и вечно путающим заклинания престарелым колдуном Ламасом, помышляющим в то время только о том, чтобы помыться и что-нибудь скушать. Вместе они составляют ту силу, которая будоражит общественное мнение и заставляет негодовать короля Алкеса, ведь в королевстве все громче звучат голоса: Лишенный Наследства явился в Стерпор для того, чтобы совершить переворот и взять власть над страной в свои руки.
После нескольких вероломных покушений на его жизнь и похищения возлюбленной по имени Рошель де Зева Дарт Вейньет начинает выходить из себя и помышлять о расправе над братьями. Он и его спутники предпринимают опасное путешествие на юг. Здесь происходит формирование мятежной армии Дарта Вейньета. Тысячи людей выказывают желание присоединиться к Лишенному Наследства. Сила Дарта Вейньета растет день ото дня.
После разгрома войск Вилла (он единственный из братьев решился прийти на помощь Алкесу) армия Дарта Вейньета отправляется на северные рубежи Стерпора и осаждает столицу. В результате кровопролитных боев город взят. Во время схватки Алкес падает с балкона королевского замка и разбивается насмерть. Дарт Вейньет становится полновластным правителем Стерпора.
Казалось бы, он добился желаемого – надел корону, но насладиться достигнутым ему не суждено. «Покой нам только снится, проснешься – испарится!» – как писал придворный поэт Андерий Стишеплет. Едва дела в государстве начинают налаживаться, Дарта Вейньета похищают присланные Заклинателем – помощником его черного брата Фаира, демоны. Они утаскивают свежеиспеченного короля Стерпора печься дальше – в самое огненное пекло – Нижние Пределы.
Здесь он вступает в короткий поединок с Кевларом Чернокнижником – помощником Заклинателя и служителем всемирного зла. Поединок заканчивается для Дарта Вейньета плачевно – он становится калекой, лишается правой руки и левого глаза. Теперь его участь – до скончания веков пребывать во тьме, без надежды на возвращение во Внешний мир…
* * *
Ты враг мне,
брат мой старший.
Объединились злом
вы все. Огнем окрашен
закат. Но королем
я стану, пусть страданья
на мой народ сошли,
и адские созданья
все рвутся из земли…
Здесь ныне мрак кромешный,
и нечисть скалит рты.
Но кто погибнет прежде
в бою – я или ты?
Нет ничего страшнее, чем оказаться там, внизу, где призраки людей томятся, вечно истязаемые, переживая снова и снова самые отвратительные подробности своего земного бытия, на муки нестерпимые обреченные и мучимые до тех пор, пока разум и бесплотный дух не разъединятся в них окончательно и не растворятся они сами в бесконечном пространстве тысячей бесполезных, лишенных духовной плоти монад.
Там, внизу, демоны с глазами лютыми и безобразными терзают грешников целую вечность, а черные колдуны – нелюди бродят вокруг, раздавая им приказания… И никому не уцелеть, ибо нет ничего страшнее и могущественнее, чем силы зла в естественной своей среде. Сама атмосфера дает им энергию и наделяет немыслимой мощью слуг своих.
Силу, равную этой мощи, можно отыскать лишь у Спасителя – Севы Стиана, да еще у магистров Радужного спектра. Но каждый, кто видел их, давно почил, оставив нам лишь разрозненные свидетельства существования этих необыкновенных сиятельных волшебников – создателей нашего мира и их зловещего Черного брата – создателя Нижних Пределов…
О боже, я слышу чьи-то шаги, кажется, кто-то пришел за мной. Ах нет, это всего лишь сестра Аглая, снова явилась на ежедневную исповедь. Милая, милая Аглая, и почему я так люблю ее исповедовать с восьми вечера и до четырех утра? У нее всегда есть что сказать, глаза ее наполняются слезами, когда она говорит о своих новых грехах и греховных мыслях.
Признаться, я уже так пристрастился к этим длинным, исполненным подлинного чувства исповедям, что даже пропустил субботнее чаепитие у одной из моих лучших прихожанок. Боже, если бы вы только знали, как она была раздосадована… Даже назвала меня жуком навозным. А какой же я, помилуйте, навозный жук?! Совсем никакой я ей не жук! Я же служитель священной анданской церкви! Почтенный человек! Разумеется, я не преминул ей, между прочим, заметить, что сама она порой напоминает мне тушеный окорок с круглыми маленькими глазками, похожими на кусочки мутных стеклышек. И заметьте, как мягко я сформулировал, – не глазами, сказал, а ласково так – глазками. И все равно глупая баба пришла в сильнейшее расстройство и негодование, выставила меня за порог и велела больше к ней не являться.
То ли дело сестра Аглая. Спокойная, ласковая и рассудительная, слушать о ее греховных мыслях – одно удо-воль-ствие…
Из записок представителя анданской церкви святого отца Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В ней совсем мало рассказывается о Нижних Пределах, зато подробно исследуется вопрос, может ли пленник, обладающий могучей силой воли и развитым интеллектом, обрести свободу и независимость от темных и до чрезвычайности тупых тюремщиков
Дикий вопль демонического пса прервал покой моих тюремщиков. Они в волнении кинулись туда, где происходило нечто странное. И, конечно, не без моего участия.
– Ты что это?! – взревел один из них, увидев, что я делаю. – А ну-ка пусти его!..
– Ага, счас, уже отпустил! – расхохотался я ему в морду, продолжая тянуть длинный хвост на себя, крепкие позвонки в моих руках заскрипели, и мне показалось, что хвост вот-вот оборвется, а я кубарем покачусь по песку.
Демон расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне здоровенной когтистой пятерней:
– Я тебя достану, человечек!
– На-ка выкуси! – гаркнул я и метко плюнул, угодив ему точно в левый глаз.
– Ах, ты плеваться! – взревел демон. – Ну погоди же! Ну я тебя сейчас!..
Он заметался вдоль клетки, не зная, что предпринять…
Но не будем забегать вперед. До всех этих событий было еще довольно далеко, а пока я был не столь решителен, говоря откровенно, я попросту бездействовал – в черной тоске, искалеченный и подавленный, я сидел за железной решеткой и прислушивался к шипящим нотам знакомого голоса.
Там, во тьме, Заклинатель вкрадчиво выдыхал округлые фразы. Я припал к решетке, вглядываясь во мрак, в очертания высокой, сутулой фигуры. Облаченный в длинную мантию злодей грозил узловатым пальцем кроваво-красным демонам – тюремщикам и бормотал едва слышно, старался отъявленный мерзавец, чтобы до меня доносились не слова, а только обрывки фраз. Интонации голоса были самые зловещие, змеиные интонации…
Впрочем, за время пребывания в Нижних Пределах к вещам, которые могли бы у любого нормального человека вызвать ужас и даже умопомешательство, я успел порядком привыкнуть. Меня уже не пугали шагавшие из глиняных стен бестелесные призраки с искаженными страданием прозрачными лицами; я не обращал ровным счетом никакого внимания на странные, шелестящие звуки (иногда ими наполнялось все вокруг); и даже фантомы, собиравшиеся из терракотового песка в знаки беды, казались мне только частью измученного длительной неволей воображения. Все вокруг было злом, все говорило о моей скорой погибели, все внушало скорбь и содрогание.
Моя жизнь здесь, в Нижних Пределах, не стоила и гроша. Единственный, на кого я мог надеяться, кто мог спасти меня и вытащить отсюда, – я сам. «Если у меня хватит воли и жизненных сил – я выдержу, я непременно вырвусь из клетки…» Раз за разом я повторял эти слова, часто не замечая, что говорю вслух. Я старался заглушить шелестящий, парализующий голос Заклинателя. И, к моему удивлению, у меня получалось. Пока получалось…
Заклинатель кривился, он жевал зеленовато-коричневую массу, время от времени сплевывая ее в песок. Демоны тянулись перед ним во фрунт, а бледно-розовый пес Гырга, высунув пупырчатый язык, лежал неподалеку и тихонько скулил от страха перед неведомой темной силой. Я заметил, как под ним растекается и тает в песке желтая лужа, но пошевелиться, чтобы перейти на сухое место, Гырга не отваживался. Мне стало жаль тупое создание – из всех, кого я видел здесь, под землей, Гырга представлялся мне самой безобидной тварью. Размеров пес был огромных: каждая из массивных лап шириной могла сравниться с бронзовыми подсвечниками из королевского дворца в Мэндоме, а голова его – плоская и большая – составляла по меньшей мере два лица начальника королевской стражи Кара Варнана.
Уточнение для тех, кто не знает Варнана, – лицо у него совсем не маленькое. Скорее даже наоборот. Однажды он засунул голову в окошко кухни, чтобы посмотреть, что там придворные повара готовят вкусненького на обед, а вытащить обратно уже не смог. Пришлось срочно вызывать мастеров и расширять окошко, чтобы он мог освободить бестолковую голову и впоследствии беспрепятственно интересоваться вопросами королевской кулинарии в любое время дня и ночи…
– Дети света! – выругался Заклинатель. – От вас нет никакого проку, какого бога вы делаете! Опять вы вместо того, чтобы заниматься делом…
Тут он осекся, обернулся ко мне, снова сплюнул в песок зеленовато-коричневую массу, поумерил гнев и перешел на шепот…
Заклинатель часто сердился на нерадивых подчиненных: демоны столь безответственно относились к службе, что ему приходилось держать их под постоянным надзором. Надо думать, подобное положение вещей его сильно раздражало.
– А между тем, – рычал иногда Заклинатель, – у меня и без вас дел хватает, недоумки вы боговы… Взять бы вас за загривки, да закинуть на небеса, уж там-то ангелы повышибали бы из вас тупость… Вы даже представить не можете, что они сделали бы там с такими, как вы…
Демоны в страхе жались друг к дружке, представляя себе жутчайшие картины небесной кары.
Заклинатель появлялся в Нижних Пределах в самые неожиданные моменты – когда демоны храпели, привалившись к стене, весело гоготали, хлопая друг дружку по лысинам между рогов, играли в азартные игры или распевали кабацкие песни, накачавшись под завязку светлым элем.
Однажды он возник в тот момент, когда оба стояли на головах, поспорив, кто дольше продержится. Гырга бегал кругами рядом с вытянувшимися к потолку красными фигурами и радостно хрюкал – думал, наверное, что это какая-то веселая игра, затеянная ради него одного. А между тем соревнование явно затянулось и перестало быть забавным даже для его участников. Головы демонов к тому времени, как появился их хозяин, приобрели уже отчетливо малиновый оттенок, и неизвестно, чем бы все закончилось (азарт был очень силен в детях тьмы), если бы Заклинатель не ухватил своих подопечных за толстые ноги и не швырнул на песок, прорычав в ярости страшное оккультное ругательство…
Я испытывал что-то похожее на радость, наблюдая, как колдун наказывает демонов. Это было низкое чувство – счастье жалкого узника, но я не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за экзекуцией.
Обычно Заклинатель просто бил демонов: засучивал рукава, сжимал кулаки и начинал их зверски мутузить. При этом пользовался он не только руками, но и ногами – отвешивал моим тюремщикам пинки, старался побольнее попасть коленом в красные, выдающиеся животы, метил по глупым большим головам. Демоны мычали от боли и бегали от Заклинателя кругами. Каждый из них мог запросто пришибить черного человечка одним взмахом пудового кулака, но они слишком боялись своего хозяина, чтобы хоть что-нибудь предпринять. В конце концов, будучи отчаянно избитыми, оба принимались молить о пощаде, падали на колени и рыдали, роняя на горячий песок дымящиеся крупные слезы. Но Заклинатель был неумолим, продолжая колотить их смертным боем…
Вот и сейчас он снова принялся отчитывать демонов, и я замер в предвкушении, что им вот-вот достанется на орехи, от волнения я даже стал прищелкивать языком…
Одного тюремщика звали Рурк, у него была удивительно глупая морда, на которой желтыми огоньками посверкивали маленькие лютые глазки. Второго Заклинатель называл Смугой. Этот был немного смышленее своего товарища, поэтому тумаков и затрещин ему доставалось значительно больше. Смугу Заклинатель загонял в угол и бил до тех пор, пока не вышибал из него дух. Что само по себе было делом совсем непростым и занимало порой несколько часов.
А вы попробуйте-ка как-нибудь вызвать к себе домой демона и отлупить его до бессознательного состояния. Уверяю вас, занятие это в высшей степени сложное и требует специальной подготовки. Организм демонических существ устроен таким образом, что заставить их растянуться бездыханными на полу не так-то просто.
Смута мычал и бился башкой о стену, чтобы мучения его поскорее закончились, но сознание никак не желало покидать крепкую голову. Наконец он получал особенно точный удар и вырубался – с блаженной улыбкой на красной морде бедняга погружался в спасительную бессознательность.
Потирая отбитые костяшки, Заклинатель сплевывал свой извечный наркотик и отправлялся к решетке. Главной причиной его явлений были вовсе не побои, а попытки проникнуть в мое сознание. Я видел, как его белое лицо медленно выплывает из сумрака и приближается, тень сползает со складок мантии и гнусная улыбка медленно растягивает тонкие губы…
Раньше за чертогами моей тюрьмы было намного светлее, но после того как я, воспользовавшись удобным случаем, умудрился стянуть у тюремщиков улетевшую в азарте игры к самой решетке карту, Заклинатель принял решение, что будет лучше, если здесь воцарится вечный сумрак. Впрочем, обеспечить полное отсутствие света ему так и не удалось – время от времени та или иная стена разламывалась, и в яркую щель начинали сыпаться круглые шипящие угли, освещая все вокруг ярким светом. К тому же сами демоны и их пес Гырга слегка светились в темноте, и с этим уж точно ничего нельзя было поделать. Да и мой единственный глаз успел порядком приспособиться к постоянному сумраку, так что теперь от меня не ускользало ни одно движение в узком пространстве темницы и прилегающей к ней пещеры, где вместе со мной проводили все свое время два тупоголовых демона и их безмозглый, огромный пес…
Наш придворный философ, Джабба Умник, помнится, говорил, что если жизнь лишить счастья, радости и удачи, то в ней останется один лишь здравый смысл. Осознание этого смысла и стало для меня единственным подспорьем в темные времена неволи. Однорукий и одноглазый калека, узник Нижних Пределов, я круглые сутки занимался тем, что размышлял о собственном предназначении в этой жизни, отводя себе, несмотря на свое жалкое нынешнее положение, ведущую роль в судьбах Белирии и всего мира, и одновременно внимательно наблюдал за тюремщиками.
Они частенько придумывали себе дурацкие забавы – вроде уже описанного мною стояния на голове или игры в карты и кости. После завершения очередной партии демоны, по обыкновению, ссорились и лупили друг дружку по плоским мордам увесистыми кулаками. Так что даже в отсутствие грозного Заклинателя Рурк и Смуга бывали сильно избиты – бедолаги отчаянно кряхтели, меняя во сне положение уродливых тел. Бесконечное кряхтенье и храп сначала доставляли мне изрядное беспокойство, но потом я привык и стал спать, как человек, который не пользуется совестью. Как известно, если совестью не пользуешься, она чиста. А с чистой совестью спится весьма неплохо, даже в Нижних Пределах, даже под храп и кряхтенье демонов. Опасался я только одного – что какая-нибудь из стен разойдется трещиной, и прямо на меня посыплются раскаленные угли. К счастью, несмотря на мои пессимистические ожидания, этого так и не случилось.
Особую прелесть составляли разговоры демонов – сначала меня колотило от ужаса, когда я слышал, о чем они говорят, а потом стало трясти от смеха, потому что дальше слов дело никогда не шло. Тема обычно поднималась одна и та же: сколько мне осталось жить и как бы поскорее от меня избавиться. Я был для них чудовищной обузой, и меня это несказанно радовало. Я злорадно скалился сквозь решетку, когда слышал, что они опять завели старую песню.
– Эй, Смуга, как ты думаешь, после того, как этот сдохнет, нас куда отправят? – спрашивал Рурк, он уже успевал забыть, что они обсуждали это буквально на днях.
Впрочем, на днях ли? Я потерял счет времени.
– Не знаю даже. Хозяин что-нибудь придумает, – отвечал Смуга с такой тоской, что становилось ясно: демоны – братия подневольная, подчиняться черным колдунам – их извечное предназначение. И хотя их, похоже, не на шутку тяготила подобная участь, быть в этой жизни кем-то еще они бесконечно страшились.
Такая слабость не могла вызвать во мне ничего, кроме презрения. Глядя на них сквозь решетку, я рассуждал о мрачном несовершенстве мира. Где справедливость, спрашиваю я вас, если достойных дозволено охранять недостойным? Где высший порядок, если парочка до крайности темных и тупых тюремщиков стоит на страже, охраняя несвободу узника, наделенного могучей силой воли и развитым интеллектом? Есть в этом какая-то вопиющая несправедливость, вам не кажется?
Происходящее все сильнее терзало мое гордое сердце и заставляло разум снова и снова просчитывать планы освобождения.
– Может, там, в другом месте, повеселее будет, а, ты как думаешь? – говорил Рурк.
– Может, и повеселее… – соглашался Смуга, потирая ушибленный живот, куда недавно угодил кулак Заклинателя, – а может, и нет…
– Так, может, нам его самим… того… кончить, а, Смуга?
– Да ты чего?! – пугался Смуга. – Гляди, как бы тебя хозяин не услышал, а то нам еще достанется, чего доброго…
– Хозяин, хозяин, – ворчал Рурк, – больно он с нами жестко что-то, как ты думаешь, а?
– Жестковато, – соглашался Смуга и, кряхтя, переворачивался на другой бок.
После разговора демоны обычно замолкали и засыпали, утомленные слишком длинным общением. Как и большинство наделенных слабым интеллектом существ, говорили они мало. И думали, наверное, тоже. Больше всего демонов в этой жизни прельщали азартные игры и светлый эль.
Алкоголь и еду доставлял в пещеру горбатый карлик с тачкой, наполненной разнообразной снедью и пузатыми бочонками. Он появлялся раз в неделю и всякий раз разглядывал меня с таким интересом, словно я – диковинное животное в адском зверинце. Собственно, для него я, наверное, и был диковинным животным. Руки у карлика были настолько длинными, что ему приходилось волочить их по земле, а нос выдавался так далеко вперед, что в сторону он мог смотреть только одним глазом – другой видел костистый профиль выдающегося шнобеля.
Поначалу я тоже заинтересовался карликом – мне казалось, что, возможно, с его помощью я как-нибудь смогу выбраться из Нижних Пределов, но потом убедился, что он настолько туп, что даже говорить связно не умеет, и я совершенно потерял интерес к его еженедельным визитам. Постепенно я начал терять интерес ко всему…
Страшнее всего в моем заключении были вовсе не разговоры демонов и даже не визиты Заклинателя с его упорными попытками проникнуть в мой разум, а дикое однообразие и тоска. Дни тянулись один за другим в абсолютном безвременье Нижних Пределов. Я даже не знал, дни ли тянулись или столетия, и сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как я оказался здесь, – неделя, несколько месяцев, лет, а может быть – целые века. Я просто сидел на горячем песке и смотрел, как демоны мутузят друг друга, играют в азартные игры или спят, издавая яростный храп, и ощущал, что уже почти сошел с ума от этой тягостной, утомительной неволи…
– Ты что это?! – взревел один из них, увидев, что я делаю. – А ну-ка пусти его!..
– Ага, счас, уже отпустил! – расхохотался я ему в морду, продолжая тянуть длинный хвост на себя, крепкие позвонки в моих руках заскрипели, и мне показалось, что хвост вот-вот оборвется, а я кубарем покачусь по песку.
Демон расплющил гнусную морду о решетку и потянулся ко мне здоровенной когтистой пятерней:
– Я тебя достану, человечек!
– На-ка выкуси! – гаркнул я и метко плюнул, угодив ему точно в левый глаз.
– Ах, ты плеваться! – взревел демон. – Ну погоди же! Ну я тебя сейчас!..
Он заметался вдоль клетки, не зная, что предпринять…
Но не будем забегать вперед. До всех этих событий было еще довольно далеко, а пока я был не столь решителен, говоря откровенно, я попросту бездействовал – в черной тоске, искалеченный и подавленный, я сидел за железной решеткой и прислушивался к шипящим нотам знакомого голоса.
Там, во тьме, Заклинатель вкрадчиво выдыхал округлые фразы. Я припал к решетке, вглядываясь во мрак, в очертания высокой, сутулой фигуры. Облаченный в длинную мантию злодей грозил узловатым пальцем кроваво-красным демонам – тюремщикам и бормотал едва слышно, старался отъявленный мерзавец, чтобы до меня доносились не слова, а только обрывки фраз. Интонации голоса были самые зловещие, змеиные интонации…
Впрочем, за время пребывания в Нижних Пределах к вещам, которые могли бы у любого нормального человека вызвать ужас и даже умопомешательство, я успел порядком привыкнуть. Меня уже не пугали шагавшие из глиняных стен бестелесные призраки с искаженными страданием прозрачными лицами; я не обращал ровным счетом никакого внимания на странные, шелестящие звуки (иногда ими наполнялось все вокруг); и даже фантомы, собиравшиеся из терракотового песка в знаки беды, казались мне только частью измученного длительной неволей воображения. Все вокруг было злом, все говорило о моей скорой погибели, все внушало скорбь и содрогание.
Моя жизнь здесь, в Нижних Пределах, не стоила и гроша. Единственный, на кого я мог надеяться, кто мог спасти меня и вытащить отсюда, – я сам. «Если у меня хватит воли и жизненных сил – я выдержу, я непременно вырвусь из клетки…» Раз за разом я повторял эти слова, часто не замечая, что говорю вслух. Я старался заглушить шелестящий, парализующий голос Заклинателя. И, к моему удивлению, у меня получалось. Пока получалось…
Заклинатель кривился, он жевал зеленовато-коричневую массу, время от времени сплевывая ее в песок. Демоны тянулись перед ним во фрунт, а бледно-розовый пес Гырга, высунув пупырчатый язык, лежал неподалеку и тихонько скулил от страха перед неведомой темной силой. Я заметил, как под ним растекается и тает в песке желтая лужа, но пошевелиться, чтобы перейти на сухое место, Гырга не отваживался. Мне стало жаль тупое создание – из всех, кого я видел здесь, под землей, Гырга представлялся мне самой безобидной тварью. Размеров пес был огромных: каждая из массивных лап шириной могла сравниться с бронзовыми подсвечниками из королевского дворца в Мэндоме, а голова его – плоская и большая – составляла по меньшей мере два лица начальника королевской стражи Кара Варнана.
Уточнение для тех, кто не знает Варнана, – лицо у него совсем не маленькое. Скорее даже наоборот. Однажды он засунул голову в окошко кухни, чтобы посмотреть, что там придворные повара готовят вкусненького на обед, а вытащить обратно уже не смог. Пришлось срочно вызывать мастеров и расширять окошко, чтобы он мог освободить бестолковую голову и впоследствии беспрепятственно интересоваться вопросами королевской кулинарии в любое время дня и ночи…
– Дети света! – выругался Заклинатель. – От вас нет никакого проку, какого бога вы делаете! Опять вы вместо того, чтобы заниматься делом…
Тут он осекся, обернулся ко мне, снова сплюнул в песок зеленовато-коричневую массу, поумерил гнев и перешел на шепот…
Заклинатель часто сердился на нерадивых подчиненных: демоны столь безответственно относились к службе, что ему приходилось держать их под постоянным надзором. Надо думать, подобное положение вещей его сильно раздражало.
– А между тем, – рычал иногда Заклинатель, – у меня и без вас дел хватает, недоумки вы боговы… Взять бы вас за загривки, да закинуть на небеса, уж там-то ангелы повышибали бы из вас тупость… Вы даже представить не можете, что они сделали бы там с такими, как вы…
Демоны в страхе жались друг к дружке, представляя себе жутчайшие картины небесной кары.
Заклинатель появлялся в Нижних Пределах в самые неожиданные моменты – когда демоны храпели, привалившись к стене, весело гоготали, хлопая друг дружку по лысинам между рогов, играли в азартные игры или распевали кабацкие песни, накачавшись под завязку светлым элем.
Однажды он возник в тот момент, когда оба стояли на головах, поспорив, кто дольше продержится. Гырга бегал кругами рядом с вытянувшимися к потолку красными фигурами и радостно хрюкал – думал, наверное, что это какая-то веселая игра, затеянная ради него одного. А между тем соревнование явно затянулось и перестало быть забавным даже для его участников. Головы демонов к тому времени, как появился их хозяин, приобрели уже отчетливо малиновый оттенок, и неизвестно, чем бы все закончилось (азарт был очень силен в детях тьмы), если бы Заклинатель не ухватил своих подопечных за толстые ноги и не швырнул на песок, прорычав в ярости страшное оккультное ругательство…
Я испытывал что-то похожее на радость, наблюдая, как колдун наказывает демонов. Это было низкое чувство – счастье жалкого узника, но я не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за экзекуцией.
Обычно Заклинатель просто бил демонов: засучивал рукава, сжимал кулаки и начинал их зверски мутузить. При этом пользовался он не только руками, но и ногами – отвешивал моим тюремщикам пинки, старался побольнее попасть коленом в красные, выдающиеся животы, метил по глупым большим головам. Демоны мычали от боли и бегали от Заклинателя кругами. Каждый из них мог запросто пришибить черного человечка одним взмахом пудового кулака, но они слишком боялись своего хозяина, чтобы хоть что-нибудь предпринять. В конце концов, будучи отчаянно избитыми, оба принимались молить о пощаде, падали на колени и рыдали, роняя на горячий песок дымящиеся крупные слезы. Но Заклинатель был неумолим, продолжая колотить их смертным боем…
Вот и сейчас он снова принялся отчитывать демонов, и я замер в предвкушении, что им вот-вот достанется на орехи, от волнения я даже стал прищелкивать языком…
Одного тюремщика звали Рурк, у него была удивительно глупая морда, на которой желтыми огоньками посверкивали маленькие лютые глазки. Второго Заклинатель называл Смугой. Этот был немного смышленее своего товарища, поэтому тумаков и затрещин ему доставалось значительно больше. Смугу Заклинатель загонял в угол и бил до тех пор, пока не вышибал из него дух. Что само по себе было делом совсем непростым и занимало порой несколько часов.
А вы попробуйте-ка как-нибудь вызвать к себе домой демона и отлупить его до бессознательного состояния. Уверяю вас, занятие это в высшей степени сложное и требует специальной подготовки. Организм демонических существ устроен таким образом, что заставить их растянуться бездыханными на полу не так-то просто.
Смута мычал и бился башкой о стену, чтобы мучения его поскорее закончились, но сознание никак не желало покидать крепкую голову. Наконец он получал особенно точный удар и вырубался – с блаженной улыбкой на красной морде бедняга погружался в спасительную бессознательность.
Потирая отбитые костяшки, Заклинатель сплевывал свой извечный наркотик и отправлялся к решетке. Главной причиной его явлений были вовсе не побои, а попытки проникнуть в мое сознание. Я видел, как его белое лицо медленно выплывает из сумрака и приближается, тень сползает со складок мантии и гнусная улыбка медленно растягивает тонкие губы…
Раньше за чертогами моей тюрьмы было намного светлее, но после того как я, воспользовавшись удобным случаем, умудрился стянуть у тюремщиков улетевшую в азарте игры к самой решетке карту, Заклинатель принял решение, что будет лучше, если здесь воцарится вечный сумрак. Впрочем, обеспечить полное отсутствие света ему так и не удалось – время от времени та или иная стена разламывалась, и в яркую щель начинали сыпаться круглые шипящие угли, освещая все вокруг ярким светом. К тому же сами демоны и их пес Гырга слегка светились в темноте, и с этим уж точно ничего нельзя было поделать. Да и мой единственный глаз успел порядком приспособиться к постоянному сумраку, так что теперь от меня не ускользало ни одно движение в узком пространстве темницы и прилегающей к ней пещеры, где вместе со мной проводили все свое время два тупоголовых демона и их безмозглый, огромный пес…
Наш придворный философ, Джабба Умник, помнится, говорил, что если жизнь лишить счастья, радости и удачи, то в ней останется один лишь здравый смысл. Осознание этого смысла и стало для меня единственным подспорьем в темные времена неволи. Однорукий и одноглазый калека, узник Нижних Пределов, я круглые сутки занимался тем, что размышлял о собственном предназначении в этой жизни, отводя себе, несмотря на свое жалкое нынешнее положение, ведущую роль в судьбах Белирии и всего мира, и одновременно внимательно наблюдал за тюремщиками.
Они частенько придумывали себе дурацкие забавы – вроде уже описанного мною стояния на голове или игры в карты и кости. После завершения очередной партии демоны, по обыкновению, ссорились и лупили друг дружку по плоским мордам увесистыми кулаками. Так что даже в отсутствие грозного Заклинателя Рурк и Смуга бывали сильно избиты – бедолаги отчаянно кряхтели, меняя во сне положение уродливых тел. Бесконечное кряхтенье и храп сначала доставляли мне изрядное беспокойство, но потом я привык и стал спать, как человек, который не пользуется совестью. Как известно, если совестью не пользуешься, она чиста. А с чистой совестью спится весьма неплохо, даже в Нижних Пределах, даже под храп и кряхтенье демонов. Опасался я только одного – что какая-нибудь из стен разойдется трещиной, и прямо на меня посыплются раскаленные угли. К счастью, несмотря на мои пессимистические ожидания, этого так и не случилось.
Особую прелесть составляли разговоры демонов – сначала меня колотило от ужаса, когда я слышал, о чем они говорят, а потом стало трясти от смеха, потому что дальше слов дело никогда не шло. Тема обычно поднималась одна и та же: сколько мне осталось жить и как бы поскорее от меня избавиться. Я был для них чудовищной обузой, и меня это несказанно радовало. Я злорадно скалился сквозь решетку, когда слышал, что они опять завели старую песню.
– Эй, Смуга, как ты думаешь, после того, как этот сдохнет, нас куда отправят? – спрашивал Рурк, он уже успевал забыть, что они обсуждали это буквально на днях.
Впрочем, на днях ли? Я потерял счет времени.
– Не знаю даже. Хозяин что-нибудь придумает, – отвечал Смуга с такой тоской, что становилось ясно: демоны – братия подневольная, подчиняться черным колдунам – их извечное предназначение. И хотя их, похоже, не на шутку тяготила подобная участь, быть в этой жизни кем-то еще они бесконечно страшились.
Такая слабость не могла вызвать во мне ничего, кроме презрения. Глядя на них сквозь решетку, я рассуждал о мрачном несовершенстве мира. Где справедливость, спрашиваю я вас, если достойных дозволено охранять недостойным? Где высший порядок, если парочка до крайности темных и тупых тюремщиков стоит на страже, охраняя несвободу узника, наделенного могучей силой воли и развитым интеллектом? Есть в этом какая-то вопиющая несправедливость, вам не кажется?
Происходящее все сильнее терзало мое гордое сердце и заставляло разум снова и снова просчитывать планы освобождения.
– Может, там, в другом месте, повеселее будет, а, ты как думаешь? – говорил Рурк.
– Может, и повеселее… – соглашался Смуга, потирая ушибленный живот, куда недавно угодил кулак Заклинателя, – а может, и нет…
– Так, может, нам его самим… того… кончить, а, Смуга?
– Да ты чего?! – пугался Смуга. – Гляди, как бы тебя хозяин не услышал, а то нам еще достанется, чего доброго…
– Хозяин, хозяин, – ворчал Рурк, – больно он с нами жестко что-то, как ты думаешь, а?
– Жестковато, – соглашался Смуга и, кряхтя, переворачивался на другой бок.
После разговора демоны обычно замолкали и засыпали, утомленные слишком длинным общением. Как и большинство наделенных слабым интеллектом существ, говорили они мало. И думали, наверное, тоже. Больше всего демонов в этой жизни прельщали азартные игры и светлый эль.
Алкоголь и еду доставлял в пещеру горбатый карлик с тачкой, наполненной разнообразной снедью и пузатыми бочонками. Он появлялся раз в неделю и всякий раз разглядывал меня с таким интересом, словно я – диковинное животное в адском зверинце. Собственно, для него я, наверное, и был диковинным животным. Руки у карлика были настолько длинными, что ему приходилось волочить их по земле, а нос выдавался так далеко вперед, что в сторону он мог смотреть только одним глазом – другой видел костистый профиль выдающегося шнобеля.
Поначалу я тоже заинтересовался карликом – мне казалось, что, возможно, с его помощью я как-нибудь смогу выбраться из Нижних Пределов, но потом убедился, что он настолько туп, что даже говорить связно не умеет, и я совершенно потерял интерес к его еженедельным визитам. Постепенно я начал терять интерес ко всему…
Страшнее всего в моем заключении были вовсе не разговоры демонов и даже не визиты Заклинателя с его упорными попытками проникнуть в мой разум, а дикое однообразие и тоска. Дни тянулись один за другим в абсолютном безвременье Нижних Пределов. Я даже не знал, дни ли тянулись или столетия, и сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как я оказался здесь, – неделя, несколько месяцев, лет, а может быть – целые века. Я просто сидел на горячем песке и смотрел, как демоны мутузят друг друга, играют в азартные игры или спят, издавая яростный храп, и ощущал, что уже почти сошел с ума от этой тягостной, утомительной неволи…