Елисеева Ольга. Дерианур - море света

   -- Разве я соврал? - Развязно продолжал Шванвич. - Кто не видел его в обществе женщин, которые могут платить за любовь только деньгами?
   -- Молчать! - Заорал Орлов и, больше не сдерживая себя, изо всей силы залепил капралу кулаком в лицо.
   Швед даже не покачнулся.
   Остальные голштинцы бросились было на Алексея, но находившиеся в кардегардии семеновцы удержали их:
   -- Тихо! Дайте им самим разобраться.
   -- У них старые счеты, -- послышалось со всех сторон.
   -- Я тебя предупреждал, Орлов, -- холодно бросил Шванвич, с отвращением вытирая кровь с губы, -- теперь пеняй на себя.
   -- Пойдем выйдем, -- тяжело переводя дыхание, сказал Алексей. - На людях все храбрые. Ты оскорбил мою семью. Поговорим без свидетелей.
   -- Пойдем, - согласился Шванвич, сделав своим голштинцам знак оставаться на месте.
   Противники вышли на улицу. Горизонт над заливом уже начинал светлеть. Густые кроны деревьев Нижнего парка слабо колыхались в темноте и приглушенно шумели едва ли не у самых ног гвардейцев, стоявших на белой лестнице верхней дворцовой террасы.
   Выяснять отношения прямо здесь, поблизости от царских покоев, враги не могли. Поэтому Орлов и его спутник, мрачно поглядывая друг на друга, спустились мимо молчаливого каскада фонтанов вниз и оказались на гравиевой дорожке, уводившей вглубь темных аллей.
   -- Самое удобное место - у дамбы, - глухо сообщил Шванвич. - За Монбижоном.
   -- Зачем так далеко? - Алехан пожевал травинку и сплюнул под ноги. Он старался выглядеть равнодушным, но в глубине души отдавал себе отчет в том, как рискует. Не смотря на славу заядлого драчуна, Орлов уступал противнику в силе, и это было уже не раз проверено в петербургских кабацких стычках. Только на пару с кем-нибудь из братьев Алехан мог одолеть проклятого шведа.
   Сегодня атаману предстояло драться со Шванвичем один на один, и он сам себе не завидовал. Однако и промолчать, когда сгинувшего где-то на прусской войне Гришана назвали "продажным бабником", Алексей не мог.
   Спутники остановились возле разросшихся кустов шиповника, выбрав сравнительно ровную площадку на плотно подстриженной лужайке в виду Монбижона. Орлов не предал значения тому, что дворец великого князя маячит в отдалении, за каре низеньких лип с круглыми кронами.
   Противники отстегнули оружие, сняли форменные кафтаны, развязали шейные платки и сложили все это в стороне под ветками куста. Затем встали в угрожающие позы, сжали кулаки и начали примериваться друг к другу. Шванвич явно не торопился. Он давно оценил Алехана как наиболее опасного бойца из всех Орлов. Третий из братьев мог выстоять против него дольше остальных. Его меньше других смущала превосходящая сила противника. Он мог противопоставить ей свое проворство и неотразимо тяжелые удары левой рукой.
   Как бы пробуя оборону Алехана, Шванвич ударил первым, но рослый семеновец выстоял и немедленно ответил сильным тычком в зубы. В следующую минуту он сам получил сокрушительную затрещину, от которой у него заложило левое ухо.
   Пока Алехан тряс головой, Шванвич, как грозная гора, навалился на него и попытался прижать к земле. Но верткий Алехан успел садануть шведу коленом в причинное место, а когда тот сдавленно ахнул и отпрянул назад, Орлов перекатился по земле и вскочил на ноги за спиной врага. Ему только оставалось нанести Шванвичу резкий удар по шее сцепленными в замок руками, но в этот момент что-то тяжелое с размаху ударило Алехану в спину.
   Орлов застыл, хватая ртом воздух и чувствуя, что камень или ком земли больно ушиб ему позвоночник. В следующую минуту, оправившийся Шванвич развернулся и со всей силы ударил Алексея под дых. Орлов удержался на ногах. Нагнувшись вперед, он сильно боднул противника головой, но это не помогло. Боль в спине помешала ему вовремя отскочить. Враг мертвой хваткой сдавил Алехану шею, зажал его голову у себя под мышкой и дважды ударил коленом в лицо.
   В глазах у Алексея помутилось, он все еще держался на ногах, но в это время кто-то ударил его под колени. Орлов сумел вывернуться из цепких лап шведа. Картина, представившаяся его глазам за спиной врага, была ужасна. Из кустов вышли шесть рослых голштинцев, товарищей капрала, которых тот, казалось, оставил в дворцовой кардегардии. Оказывается, они последовали за своим предводителем и теперь готовились прийти ему на выручку.
   -- Сволочи, -- выдохнул Алехан. Он стремительно бросился к сложенным на краю лужайки вещам, схватил ремень и намотал его на руку пряжкой наружу. Минут десять ему удавалось отбиваться. Затем Орлов упал.
   Кровавая пелена заволокла глаза, Алексей видел только сапоги Шванвича возле своего лица и чувствовал тупую боль от ударов по ребрам.
   -- А ты еще предлагал мне выйти поговорить! - Хмыкнул швед. - И ты, и вся твоя семейка - дерьмо. Я всегда это утверждал.
   -- Дерьмо это ты, - с трудом выдохнул Алехан. - Швайнвич...
   Дальше он не договорил, потому что разозлившийся швед изо всей силы ударил Алексея кованным железным носком сапога в чеку. На мгновение Орлов почувствовал, что лицу его вдруг стало жарко, потом мягкая теплая волна, словно смыла острую боль, и Алексей потерял сознание.
   -- Идемте отсюда, - приказал товарищам Шванвич.
   -- А с этим что? - Осведомился один из голштинцев.
   -- Пусть лежит. Авось к утру подохнет, - хрипло рассмеялся капрал.
   -- Алекс, это не дело, - запротестовал говоривший. - Семеновцы видели, как ты уходил с ним. Подумают на нас.
   -- Ну и что? - Нагло осклабился швед. - Они и так нас ненавидят. До тех пор, пока мы стража великого князя, нам никто ничего не осмелится сделать. А если с наследником что-то случится, нас передушат на следующий день. Заруби себе на носу!
   В угрюмом молчании голштинские гвардейцы побрели к маячившему в отдалении Монбижону. Споривший со Шванвичем немец несколько раз боязливо оглянулся, но потом и он перестал оборачиваться.
   Алехан очнулся через несколько минут и сдавленно застонал. Ему казалось, что во всем его теле нет ни одного живого места: все ныло, саднило, болело и отламывалось. Но хуже всего дело обстояло с лицом. Орлов вдруг осознал, что вообще не ощущает правой щеки, только одну сплошную раскаленную сковородку на ее месте. С трудом подтянув руку, Алехан все же сумел дотронуться до своей скулы. Каков же был его ужас, когда кончики пальцев, не встретив на своем пути никакого препятствия, погрузились в рану и коснулись... зубов.
   Алексей вновь потерял сознание, но лишь на секунду. Ужас предал ему сил. Орлову вдруг показалось, что, если он, позволит себе остаться на месте, бросит бороться за существование и снова потеряет сознание, то непременно умрет. Даже не успеет передать братьям, кого надо винить в его гибели.
   С огромным трудом Алехан встал и, пошатываясь, побрел с места своего позорного поражения. Куда именно, он не понимал, просто чувствовал, что переставляет ноги. Уже светало. На траву ложилась роса. Орлов двигался по мокрой дорожке мимо цветника. Сделав над собой неимоверное усилие и вцепившись в каменные перильца горбатого мостика, Алексей перебрался через канавку. На другом берегу его ожидал лабиринт шпалерно постриженных кустов акации. Такие лабиринты, разбитые в Петергофе в подражание Версалю, днем приводили в восторг придворных дам, игравших здесь в прятки и назначавших кавалерам свидания за бойницами сплошной зелени. Но сейчас, в рассеивающейся предутренней тьме лабиринт выглядел мрачновато.
   Не разбирая дороги, Алехан прошел еще шагов двадцать и без сил рухнул на землю. Он снова ненадолго лишился чувств, а когда опять открыл глаза, то с ужасом осознал, что дальше идти не может.
   Невдалеке послышались голоса. Люди шли сюда, они могли бы ему помочь, если бы... это были не те самые голштинцы. Кровь гулко застучала в ушах раненого. Алексею показалось, что Шванвич с товарищами ищут его, чтобы добить. Близость Монбижона, казалось, подтверждала эту мысль. Орлов ползком, хватаясь руками за коротенькие ветки кустов, спрятался в глухой тени возле одной из зеленых шпалер. Его колено больно ударилось обо что-то жесткое и холодное. Он успел понять, что это литая чугунная скамейка, за выгнутой спинкой которой раненый и вжался в землю.
   На этот раз Алексей не терял сознания, просто валялся в каких-то не прополотых лопухах садовой гортензии, которыми обычно украшали узкие полоски клумб под кустами, так чтоб вместе они создавали впечатление алой каймы на зеленом ковре. Голоса приблизились, и Орлов благословил Бога, поняв, что один из них женский.
   Прогуливающаяся ночью парочка, не спеша двигалась по лабиринту и, заметив скамейку, естественно не могла не угнездиться на ней. Дама опустилась, шурша целым ворохом шелка. Кавалер примостился с краю, слегка придерживая шпагу и преклонив одно колено к земле. В предрассветном тумане они не заметили Алексея, лежавшего в какой-то сажени от них, и вели оживленный разговор. Орлов осознавал, что попал в дурацкое положение. Пара ссорилась и явно была не расположена обрести нежданного свидетеля. Кроме того, оба поминутно оглядывались по сторонам, что свидетельствовало об их страхе. Куртуазное свидание очевидно пугало даму. Она на что-то негодовала. Кавалер защищался и на чем-то настаивал.
   Алехан постарался придержать хриплое дыхание и прислушался.
   -- Вызвав меня сюда, вы непростительно рискуете. И не только собой, с укоризной произнесла женщина. У нее был приятный грудной голос, который не портило даже раздражение.
   -- Но, Като, я ведь завтра уезжаю! - Жалобно возразил ее собеседник. - Возможно, мы больше не увидимся. Меня почти высылают из Петербурга и это...
   -- Вы хотите сказать, что это моя вина? - Осведомилась дама.
   -- О нет, Като, что вы? - Заверил ее растерянный любовник. - Но императрица желает отослать меня обратно, именно потому что догадывается о нас.
   -- У нее везде уши, -- ласково успокоила его дама. - Этого и следовало ожидать. Нам надо было держаться осторожнее. Ведь вы на каждом балу, в любом собрании оказывали мне знаки внимания...
   -- А вы в последнее время были так холодны со мной. Так бессердечны! - Простонал кавалер. - Ни единой улыбки, ни одного ласкового слова. О, Като, вы больше не любите меня?
   -- Я просто старалась не давать повода для пересудов, -- терпеливо произнесла дама. - Ваше возвращение в Варшаву послужит только для нашей безопасности. Не стоит упрекать весь свет только из-за того, что счастливые летние деньки миновали и на дворе дождь. Поверьте, дорогой Стась, что еще немного, и над нашей головой разразится настоящая буря. Спешите укрыться дома до первых громовых раскатов.
   -- Вы больше не питаете ко мне прежних чувств, - склонив голову, проговорил кавалер. - Ах, Като, как вы жестоки! Но вы правы. Ведь сама Елисавет сказала мне вчера на прощальной аудиенции: "Знает кот, чью сметану съел". Это такая русская поговорка, да?
   -- Да, да, Стась, -- устало заверила его собеседница. - Котом государыня назвала вас, а сметаной меня.
   -- Как она смеет так говорить о вас? - Дипломат вскинул глаза к небу.
   -- Что делать? Я всего лишь верная раба Ее Величества, - с показным смирением вздохнула женщина.
   -- Като, -- кавалер поймал в воздухе руки возлюбленной и прижал к губам. - Я не хочу возвращаться в Варшаву. Я умру там без вас.
   -- Еще недавно вы уверяли меня, что Варшава - маленький Париж, - дама постаралась освободиться от горячих объятий своего поклонника.
   -- Варшава - деревенские захолустье! - С горечью воскликнул посол. Ни театров, ни музыки, ни приятного общества... Все на свете превращается в провинцию, если рядом нет вас!
   -- Стась, -- доверительно произнесла женщина, -- лесть не приносит удовлетворения, когда ее замечаешь. - она аккуратно сняла руки любовника со своих плеч и отстранилась от него. - Вам пора идти. Мы и так очень неосторожны.
   -- О нет, -- взмолился он. - Неужели вы не подарите мне эту последнюю ночь?
   -- Вы чересчур настойчивы, - дама встала. - Прощайте, дорогой друг. Помните, что мое сердце всегда с вами, и я никогда вас не забуду.
   -- Като, -- кавалер тоже встал, -- я вижу, вы прогоняете меня. Я повинуюсь, но скажите мне только одно слово...
   Даже лежа за скамейкой, Алехан почувствовал, что женщина еле сдерживает раздражение.
   -- ...Это ведь не из-за того гвардейца? Помните?
   -- Не помню, - покачала головой Екатерина.
   Казалось дипломат вот-вот потеряет самообладание. Он взял ладонями лицо своей возлюбленной и поднял к себе.
   -- Не лгите. О, не лгите мне. Умоляю вас! - Прошептали его губы. Скажите мне правду. Вы ведь не из-за него стали такой чужой и суровой?
   -- Я не понимаю, о ком вы говорите, mon ami, -- ясным искренним голосом отозвалась великая княгиня. - Моя душа, как и прежде, полна вами. Уезжайте и возвращайтесь так скоро, как только сможете.
   -- Надеюсь на это, - прошептал Стась, наклонившись и касаясь ее губ.
   -- Прощайте, -- она не задержала его, чтоб продлить поцелуй, и не вспыхнула, как бывало прежде.
   Екатерина проводила взглядом стройную фигуру посла, мелькнувшую за кустами, и вновь опустилась на скамейку. Ее душили рыдания.
   Несколько минут Алексей сдерживался изо всех сил, но тело от лежания на сырой земле затекло. Он попытался неслышно повернуться на другой бок и непроизвольно застонал.
   Женщина вскочила, как ошпаренная. Орлов видел взметнувшийся желтый шелк ее платья и почувствовал обдавшую его волну жасминового аромата.
   -- Кто здесь? - Ее голос дрожал от испуга.
   И все же она не убежала. "Смелая", -- отметил про себя Алехан.
   -- Кто здесь? - Повторила дама, заглядывая под скамейку. - Что с вами?
   -- Мадам, -- еле слышно прошептал Орлов, -- молю вас, не привлекайте внимания. Меня хотят убить. - Дальше он говорить не мог, потому что кровь, сочившаяся из раны на щеке, набралась в рот.
   -- О, Боже! - Дама наклонилась к нему, и Алексей почувствовала, что она довольно крепко вцепилась в его руку. - Ну, вылезайте же! - пыхтя и отдуваясь, потребовала она. - Помогите мне вас тащить. Я сама не справлюсь - вы тяжелый.
   -- Что вы хотите делать? - Потрясенно выдохнул Алехан. - Оставьте меня, мне больно! - взвыл он, когда раскрасневшаяся от натуги женщина в очередной раз рванула его за плечо.
   -- Main Got, какой остолоп! - Возмутилась новая знакомая. - Я хочу помочь вам добраться до людей. Вон Монбижон, там вам помогут.
   -- Только не в Монбижон, -- взмолился Орлов, уже выбравшийся ползком из-под скамейки и теперь с трудом поднимавшийся на ноги.
   -- Почему? - Женщина оказалась на редкость сильной. Она легко подхватила руку Алехана и перекинула ее себе через плечи. - Ну же! Говорите, это отвлечет вас от боли.
   -- Там, -- Алексей перевел дыхание и попробовал сделать несколько шагов, -- там голштинские гвардейцы. Это они меня... -- он поскользнулся, но женщина удержала его.
   -- Не бойтесь. -- Орлову показалось, что спутница улыбается. -- Со мной вас никто не тронет, я великая княгиня.
   Алексея поразило, как она просто говорит о себе.
   -- Идемте, идемте, не останавливайтесь, -- подбодрила его Екатерина. - Вы же не на вахтпараде, чтоб застывать передо мной на вытяжку!
   Орлов кивнул и снова двинулся вперед, острейшая боль в щеке заставляла его смотреть только перед собой. Великая княгиня оказалась на редкость терпелива. Она останавливалась всякой раз, когда Алексею надо было перевести дух. Орлову вдруг пришло в голову, что цесаревна вовсе не думает о своем платье, на которое капала его кровь. Екатерина развязала газовую косынку, покрывавшую плечи, скомкала ее во внушительный мягкий шар и протянула Алексею, чтобы закрыть щеку.
   -- Испорчу, - буркнул он, все же принимая платок и прикладывая его к лицу.
   Алехан не помнил, как они добрались до маленького квадратного пруда под окнами Монбижона, как обогнули желтые стены дворца и оказались у темных дверей с медным молоточком. Не взяв его, Екатерина изо всей силы заколотила ладонью по створке. Создавалось впечатление, будто она хочет, чтоб ее услышали, но не все в доме, а только те, кто находится в сенях.
   За дверями завозились, задвигали засовами, и сонная девка в накинутой на плечи цветастой турецкой шали впустила ее высочество внутрь.
   -- Ступай, Марфа, позови мужа, -- деловито распорядилась великая княгиня.
   Горничная, зажав от испуга рот ладонью, метнулась куда-то вглубь, пот темную дубовую лестницу, и вскоре Алексея подхватили чьи-то более сильные, чем у цесаревны руки. Камердинер Екатерины Василий Шкурин с помощью своей жены и великой княгини понесли теряющего сознание Орлова в соседнюю комнату.
   Алексей чувствовал, как его положили на кровать. Душная темнота внутренних покоев кое-где разрывалась слабыми огоньками свечей. Перед глазами Алексея эти блестящие искры пустились в пляс, его голова стукнулась о подушки, набитые камнями. Сознание то гасло, то вновь вспыхивало.
   Он видел, как в комнату вошел невысокий, гладко выбритый человек в шлафроке, накинутом на ночную рубашку и, едва взглянув на Алексея, зацокал языком.
   -- Карл Иванович, -- обратилась к вошедшему Екатерина. - Умоляю вас, осмотрите этого юношу. Он лежал в саду. Ему нужен врач.
   -- Врач здесь, - коротко бросил бритый и, закатав рукава, подступил к кровати. - Марфа, воды! Света побольше.
   -- Да не гремите же! - Взмолилась Екатерина. - Вы разбудите великого князя. Я не хочу объяснений.
   -- Разбудить великого князя нет никакой возможности, - заявил врач. Он пил рейнвейн со своими голштинскими цирюльниками и выпил много. Меня вызвал к нему капрал Люнефельд, сказал, что царевичу плохо, а когда я приехал, он уже спал и сильно храпел.
   Великая княгиня прыснула в кулан, а Алексей снова потерял сознание. Когда он опять пришел в себя, доктор уже заканчивал накладывать шов на его щеку.
   -- Он будет жить? - Спросила великая княгиня.
   -- Конечно, -- уверенно отозвался врач. - Но шрам останется навсегда.
   -- Жаль, -- протянула Екатерина. -- Красивый юноша. И глаза у него совершенно греческие.
   Это было последнее, что слышал Алексей.
   Он очнулся только через несколько часов и обнаружил, что его перенесли на канапе, поставленное за высокими китайскими ширмами, отделявшими дальний угол комнаты. Утреннее солнце уже зажглось малиновым светом над черной стеной дальних елей, росших к западу от дворца.
   Орлов пошевелился, и на скрип его хрупкого ложа немедленно явилась вчерашняя девка, уже умытая и прибранная, в белом хрустящем чепце и нестерпимо чистом переднике с шелковыми лентами.
   -- Лежите, лежите, -- защебетала она, ставя на стол серебряный поднос с кофейником и небольшой супницей под крышкой. - Это каша. Овсянка с сушеной земляникой, -- заявила горничная, усаживаясь на край канапе и повязывая Алехану на шею салфетку. - Нет, нет, не двигайтесь, доктор вам строжайше запретил. Кормить буду я. - с этими словами она взялась за серебряную ложку внушительных размеров и приоткрыла крышку.
   От сытного запаха овсянки Орлова замутило. Каша была сварена необычайно жидкой, это объясняло, почему ее держат в супнице.
   -- Я не хочу есть, - тихо прошептал он.
   -- Карлович Иванович сказал, что так и должно быть, -- навязчивая девица влила Алехану в рот целую ложку. - Вы потеряли много крови и должны хорошо кушать. Вот, вот, еще немножечко. За ее императорское высочество, которая нашла вас и спасла, -- резюмировала горничная, вытирая ему губы салфеткой. - Видите, как славно!
   Алексей молчал. Ему было больно жевать, не то что говорить. Слава Богу, каша сама лилась в горло, обжигая небо. Девка заулыбалась, видимо, поняв, о чем он думает.
   -- Это Карл Иванович велел кормить вас овсянкой, -- сказала она, -чтоб вам удобно было ее глотать. Она и для желудка полезна, и для крови. Доктор Крузе очень добрый и предусмотрительный человек...
   -- Тебя как звать-то? - Оборвал ее излияния Алехан.
   -- Марфа, -- опешила горничная. - Шкурины мы. Я и муж тут служим. Василий-то мой камердинером у ее высочества.
   Орлов кивнул.
   -- Значит это Монбижон? - Угораздило же его попасть в самое "вражье логово"! Интересно, как отсюда выбраться?
   Вновь угадав его мысли, Марфа отрицательно покачала головой.
   -- Вам двигаться не велено. Доктор Крузе говорит, что сломано два ребра и сильно ушиблен позвоночник.
   -- Но я не могу. -- Алексей попытался подняться на локтях. - Меня, должно быть, уже ищут.
   -- Доктор...
   -- К черту твоего доктора! - Алехан стряхнул одеяло на пол и с ужасом обнаружил, что на нем нет рубашки, а вся грудная клетка перетянута широкими полотняными бинтами.
   Горничная ойкнула и залилась румянцем, Орлов зло чертыхнулся и тоже отвел глаза.
   Со стуком распахнулась дверь, и в комнату, помахивая коротким обрубленным хвостом, вбежала крохотная собачка с выпученными черными глазками-бусинами и гладкой, как у крысы, рыжей шерстью. Она казалась такой малюсенькой, что легко бы уместилась в опустевшей супнице. Раньше Алехан никогда не видел английских шарло, и Марфа пустилась объяснять, что этот редкостный уродец страшно дорого стоит, и его подарил великой княгине сам Шувалов, которому прислали собачку с новой партией книг из Лондона.
   -- А ну-ка, Иван Иванович, попляши!
   Горничная щелкнула пальцами, и собачонка, радостно махая обрубком хвоста, тотчас встала на задние лапки и завертелась вокруг собственной оси, словно выпрашивая сласти. На шее у нее болтался кружевной бант с серебряным бубенчиком, как у козленка.
   -- Вы называете ее Иван Иванович? - Удивился Орлов.
   -- Правда, похож? - Марфа конфузливо захихикала. - Это шутка ее высочества.
   Изящный шарло, потешно приплясывавший, ради кусочка сахара, действительно чем-то напоминал фаворита Елизаветы с его вечными кружевами, пудрой и бутоньерками.
   Дверь распахнулась, и на пороге появилась великая княгиня с тазом мыльной воды в руках.
   -- Прошу прощения, но мы просто вынуждены устроить этому неряхе ванну, - весело сказала она. - Марфа, ловите его. Грязные лапы в приличном обществе нетерпимы.
   Горничная немедленно заградила псу путь к отступлению, и шаро, поняв, что добром дело не кончится, заметался по комнате. Его схватили и, подавив слабое сопротивление, принялись макать лапами в таз. Пузыри веером разлетались в разные стороны. Иван Иванович заливался жалобным лаем, но обе дамы были непреклонны, и щетки в их руках мелькали с завидным проворством.
   При виде этого зрелища Алексей хохотал бы до упаду, если б не шов на щеке, причинявший немалую боль.
   -- Ну как? - Спросила Екатерина, стряхивая мыльную пену с рук. Развлекли мы вас?
   -- Отменно. - Орлов смахнул слезы с глаз. - Вам надо выступать в лазаретах перед ранеными. Все со смеху передохнут!
   На мгновение Алехан даже забыл, что перед ним великая княгиня, такой веселой и простой она казалась.
   Екатерина сощурила глаза, внимательно глядя на него.
   -- Ваше лицо мне кого-то напоминает. Как вас зовут? Ведь вы до сих пор не представились.
   -- Орлов. Алексей Григорьев сын, - он попытался приподняться на локтях. Ему показалось неприличным представляться лежа.
   -- Орло-ов? - Задумчиво протянула она. "Ах вот откуда этот нос и губы. Но глаза... Совсем другие. Тоже хорошие, но другие. Какие-то греческие глаза". Като любила придумывать всему точные определения, и теперь зеленовато-карие очи раненого в купе с его круглым еще мальчишеским лицом и полуобнаженным торсом прекрасной лепки навеяли на нее античные ассоциации. - Орлов.
   -- Мой брат часто стоял в карауле во внутренних покоях, - подсказал ей Алексей.
   -- Ах, да, - с легким неудовольствием откликнулась цесаревна. Только теперь его что-то не видно.
   Алехана удивили раздражение и даже обида, сквозившие в ее тоне. "Неужто она знала Григория?"
   -- Как он поживает? - Голос великой княгини стал обжигающе ледяным. "Везет мне на Орловых! - С досадой думала она. - Никогда бы не поверила, что тот первый струсит. После того, как он провел меня по городу чуть не на глазах у полиции! Однако... Стоило мне приоткрыть ему свои карты, и его как ветром сдуло". - Так как его здоровье?
   Алексей не поверил своим ушам. Она издевается?
   -- Как здоровье? - Переспросил он. - Да не пишет он про здоровье. Все, слава Богу, не ранен пока. Мы каждый день молимся, чтоб живым вернулся.
   Руки Екатерины, мявшие мокрое полотенце, застыли.
   -- Откуда вернулся?
   -- Вестимо, из Пруссии. - Алехан не отрываясь смотрел на нее. Что-то в поведении цесаревны было необычным. Уж больно близко к сердцу она принимала судьбу Гришана.
   -- Из Пруссии? - переспросила Като. - Из армии, вы хотите сказать?
   -- Точно так, ваше высочество.
   -- И... и давно? - Екатерине показалось, что она не справляется с голосом.
   -- Полгода как.
   -- Полгода, - повторила она. - Лихо.
   В голове у Екатерины пронесся вихрь мыслей. Быстро же они обернулись! Хорошо за ней следят! А она-то, дура, развесила уши... Но кто мог донести? Не Брюс же. Нет, подруге Като верила. Сам собой всплыл в памяти недавний разговор со Стасем. "Оставим пока это", - сказала себе великая княгиня.
   "Ну Гришка, ну кабель! - Поразился Алехан. - И здесь поспел. Да есть ли такое место на земле, где о нем бабы не знают?"
   -- Я рада, что смогла помочь кому-то из вашей семьи, - продолжала Екатерина. - Уверьте своих родных в моей всегдашней доброжелательности.
   -- И мы от всей души... -- машинально отозвался Орлов, -- рады служить вам.
   Голова у него шла кругом.
   Вновь Алехан проснулся только после обеда. Есть ему не хотелось, но навязчивая Марфа залила в него здоровенную кружку куриного бульона. Потом пришел доктор Крузе и придирчиво осмотрел больного.
   -- Если вы не будете хорошо питаться, молодой человек, вы никогда не подниметесь с этой кровати, - сказал он.
   -- Мне бы домой, - попытался перебить его Алексей.