Елисеева Ольга. Дерианур - море света

   -- Миллион золотых рублей, - спокойно произнес граф.
   -- Что?
   -- Миллион рублей, или фунтов стерлингов, конечно, переводя первоначальную сумму в любую валюту.
   Екатерина уставилась на собеседника удивленными глазами.
   -- Один миллион - вот та причина, по которой вы не только будете учитывать мою карту в своей игре, но и пойдете с нее, - сухо сказал граф.
   -- Не смешите меня. Таких денег нет даже в казне, - пожала плечами Екатерина.
   -- В казне к вашему сведению, мадам, вообще ничего нет. А после осуществления задуманных вами планов участникам придется платить. Платить дорого. Кроме того, есть еще гвардейские полки, которые не получают жалования уже около двух лет. Стало быть они живо потребуют его от нового правительства. Или вы надеялись, что расходы ограничатся одним подкупом сторонников? - Иронично осведомился граф. - С этого расходы только начнутся.
   Собеседница несколько минут молчала, поджав губы и опустив пушистые длинные ресницы, от чего на ее щеки легла слабая тень. Наконец, она осведомилась:
   -- А где гарантии, что я получу названную сумму?
   Граф протянул ей на ладони туго набитый мешочек.
   -- Здесь сто фунтов. Вам достаточно взглянуть на пробу и качество чеканки, чтобы понять, какими возможностями мы располагаем.
   Екатерина развязала мешочек и высыпала на ладонь круглые золотые монеты. Она не смогла сдержать возгласа восхищения. Но это было восхищение ценителя тонкой работы, а не жадного обладателя.
   -- Что бы понять, что эти деньги фальшивые, достаточно посмотреть, как они хорошо сделаны. И где же их чеканят?
   -- В братстве, о существовании которого вы только что так презрительно отзывались, - усмехнулся граф.
   -- Умоляю не мучить меня рассказами о философском камне, эликсире бессмертия и превращении свинца в золото, - деловито отмахнулась она. Если бедный Алексис верит во что-то подобное, мне жаль его головы. Меня же интересуют сроки и условия выплаты.
   -- Вы получите половину суммы сейчас от меня и половину по завершении предприятия от банкирского дома Сутерланда по подписанным мной векселям. В дальнейшем именно через этот дом мы будем обеспечивать ваши расходы.
   -- В дальнейшем? - Переспросила цесаревна. -- А в чем смысл дальнейшего?
   -- В реализации вами наших условий, - строго сказал граф.
   -- Каковы они? - Екатерина подобрала край кружевной накидки и стала аккуратно растягивать его пальцами.
   Собеседник смотрел на нее с легкой усмешкой. "Холодна, как лед, и трезва, как вода в стакане. А говорят, она может быть огнем свечи и теплым красным вином в хрустале," - думал он. Разве такой представлялась ему их беседа? Граф искал единомышленника, человека, на которого указывали звезды, мистика от рождения, воплотившееся в земной женщине великое божественное начало, а нашел... Равнодушную торговку с хваткой немецкой кабатчицы и представлениями о жизни маркитантки из солдатского обоза. "Неужели я не смогу заглянуть за этот панцирь? Чем можно было бы поцарапать ее душу?"
   -- Что вы знаете обо мне? - Услышал граф мягкий чуть грустный голос и вздрогнул.
   Как он мог не уследить за собой и так свободно разбрасывать мысли вокруг, что их уловила собеседница? Видимо, она и правда вывела его из душевного равновесия.
   -- Простите, ваше высочество, - граф поднял на Екатерину глаза и обомлел. - Я нечаянно вторгся в ваше сознание. -- Произнес он уже машинально, глядя в неожиданно изменившееся лицо.
   Женщина сидела расслабившись, откинувшись на подушки кресла и сцепив пальцы на коленях. Ее голова была чуть наклонена вперед, как чашечка срезанного цветка, а на губах дрожала слабая улыбка.
   Графу вдруг показалось, что ее большие странной формы глаза, с уголками чуть оттянутыми вниз, как у большой доверчивой собаки, вовсе не голубые и не зеленые, а наполнены теплым карим светом.
   -- Что вы знаете обо мне? - Повторила Като. - Чтобы так легко судить, какова я на самом деле?
   -- Я знаю о вас все, - без тени превосходства или желания уязвить ее сказал граф. - Я знаю, под какими звездами вы родились и под какими умрете. Кем вы были до рождения, и кем станете после.
   -- Я не вею в это, - покачала головой Екатерина.
   Но граф осторожно приложил палец к ее губам.
   -- Тише, дитя мое, тише, - Сен-Жермен уже понял, что ларчик, который он безуспешно пытался взломать, открылся сам собой. - Я знаю, что из задуманного вы успеете осуществить, а что останется мечтами. Я знаю, какое имя вы носите там. - Точеная рука графа показала в потолок кареты. - Между звезд.
   -- Надеюсь, это красивое имя? - Натянуто улыбнулась великая княгиня. - Мне столько раз меняли имена, что я привыкла не предавать им значения.
   -- Напрасно, - граф укоризненно покачал головой. -- Имена оказывают на нашу жизнь огромное влияние. В юности вас звали Софья - София Премудрость Божия. Разве вы не наделены разумом необыкновенной глубины?
   -- Вы мне льстите.
   -- Ничуть, - граф осторожно взял ее руку и заглянул в ладонь. -- Ваше второе имя - Августа. Великая. Оно с рождения сулило вам царство.
   -- Если продолжить ваши рассуждения, -- не без сарказма сказала цесаревна. -- То можно прийти к неутешительным выводам. В России я была наречена Екатериной в честь супруги государя Петра I. Эта дама была поднята царем едва ли не из-под солдатской телеги. Что хорошего сулит мне такое имя?
   Граф промолчал.
   -- Наша публика, -- продолжала великая княгиня, -- очень любит все французское, но, к сожалению, не обладает ни вкусом, ни пониманием. Она переделывает мое имя на парижский манер - Като. Им даже невдомек, что в комедиях это прозвище для трактирной служанки легкого поведения. Но я терплю. -- Она через силу улыбнулась. - Каково же мое имя среди звезд?
   -- В Китае есть красивая легенда, -- отозвался граф, -- о принцессе, которая, попав в ад, силой своего милосердия превратила его в подобие рая. Верующие назвали ее Тарой. Белой Тарой, которая воплощается среди людей, чтоб смягчить их души. Разве вы не видите ада вокруг себя?
   -- Нет, - прошептала Екатерина. - Здесь мой дом. Может быть он плох.
   -- Но вы готовы его поправить, - подсказал граф.
   -- Мне очень жаль людей, - отозвалась женщина. - Они живут здесь так тяжело, так порой по-скотски. И они же так добры ко мне...
   -- Но вы можете помочь им, создав прочные законы, не позволяющие мучить и порабощать друг друга.
   -- Я думала об этом, - кивнула Като. - Свобода - душа всего. Но мир, в котором я нахожусь, лишен даже понятия о свободе. Не то что внешней, внутренней... -- Она запнулась, закусив губу и отвернулась к окну.
   На лесной поляне замерли две лошади. Серая в яблоках выгибала шею и ласково покусывала гнедую за холку. Чуть позвякивали стремена на теплом ветру. Уздечки, замотанные за нижнюю дубовую ветку, не давали животным далеко уйти от своих хозяев.
   На разметанном по траве плаще с алым подбоем кавалер осторожно целовал даму, сначала в висок, потом в щеку и подбородок. Каждый палец ее руки, сгиб локтя, запястья и дрожащие от напряжения белые холмы плеч подверглись куртуазному нападению.
   Оба знали, зачем пришли сюда. Но оба сознательно не желали торопить события. Дама отдавалась впервые, а кавалеру было приказано вести себя с ней осторожно, как с фарфоровой пастушкой на каминной полке в кабинете императрицы. Никакого напора, ничего, что могло бы напугать молодую великую княгиню.
   Молодую? Ей уже 22. В этом возрасте дамы давно обзаводятся потомством. А она задержалась в состоянии Дианы на целых семь лет со времени свадьбы. Но разве ее вина, что ей достался муж, не способный ни на что, кроме караульных игр с крысами? Это открылось совсем недавно и государыня... Нет, зачем об этом думать? Бедное, желанное дитя! Какие у нее чудесные каштановые волосы. Надо же, выгорели на солнце, а зимой казались почти черными... Конечно, она не так красива, как его супруга, но и в ней, как во всех женщинах, есть что-то неповторимое.
   Кавалер ловко ослабил хватку корсета и, почувствовав под рукой движение ее живого, защищенного только шелком рубашки тела, сам задрожал, не ожидая такого возбуждения.
   "Тих, тихо, - осадил он себя. - Не на скачках".
   -- Сережа, - дама приоткрыла глаза и тут же снова закрыла их. Сережа, скорее...
   Освободив сильными руками ее плечи и грудь из плена широкого жесткого декольте, он принялся покрывать их поцелуями, легкими, как крылья бабочек. Он не имел права оставить на коже дамы следов ее позора.
   -- Сережа, -- снова тихо простонала она, выгнув спину, -- я больше не могу.
   И тогда острая боль прорезала ее тело. Мышцы живота свело с невероятной силой, Совершенно синие от отражавшегося неба глаза великой княгини распахнулись. В них застыло удивленное и чуть обиженное выражение.
   -- Это все? - Чуть вздрагивая опухшими от поцелуев губами, спросила она.
   -- Все, ваше высочество, - кавалер поцеловал ей руку и встал. Он мог быть собой доволен. Ни кружева на ее платье, ни даже трава вокруг почти не были смяты. - Больше мы не увидимся. Надеюсь, я не оставил вам о себе неприятных воспоминаний.
   Като задумчиво кивнула и тоже встала.
   -- Как странно, - произнесла она, глядя в сторону. - Я надеялась хоть что-то почувствовать.
   Сергей уже положил руки на край седла. Но слова великой княгини хлестнули его, как пощечина. "Вот как? Вы недовольны? -- Зло подумал он. Что же вы хотели почувствовать, мой хрустальный приз? Для того, чтоб чувствовать, надо позволить".
   -- Я думала, -- продолжала молодая женщина, подбирая плащ и протягивая его Сергею, -- Что люди действительно соединяются в единое целое, а не просто причиняют друг другу легкое неудобство.
   "Легкое неудобство?" - Сергей медленно повернулся к ней, и Като сама испугалась, как сильно его разозлила.
   -- Я для вас легкое неудобство, мадам? - Свистящим шепотом произнес он, вцепившись в плащ с другой стороны. - Это вы для меня неудобство. И поверьте, совсем не легкое. - он угрожающе шагнул к ней. - Очень нелегкое.
   Шелк подкладки рванулся у Като из рук, а затем Сергей снова толкнул ее на землю, почти брезгливо, как деревянную фигурку на газоне.
   -- Вы желаете большего неудобства? Вы его получите.
   Дубовая крона над головой качалась широко и вольно.
   -- А почему ты сразу не сделал тоже самое?
   Като полулежала, опершись на локоть, и осторожно касалась травинкой щек и губ Сергея. Молодой камергер дунул на травинку, отгоняя ее от своего носа.
   -- Потому что мне не позволили, - сказал он.
   -- Разве можно сделать наследника, почти не касаясь меня? - Наивно спросила цесаревна.
   Он засмеялся.
   --О, уверяю вас, сделанного было достаточно для ребенка. Но... не достаточно для наслаждения. Я даже не устал. Тогда.
   -- А сейчас ты устал? - Лукаво улыбнулась Като.
   -- А ты нет? - Сергей обхватил ее за талию и притянул к себе.
   -- Нисколько, - она замотала растрепанной головой.
   "Какие у нее все-таки красивые волосы!"
   -- Это потому что ты совсем не трудилась. - Сергей наклонил лицо великой княгини к своему и осторожно коснулся языком ее лопнувшей нижней губы. - Оставила всю работу мне. Попробуй-ка сама сделать что-нибудь!
   -- А разве дамы что-то делают? - Изумилась она.
   -- Еще как! - захохотал Сергей, которого очень забавляло ее неведение. - Я тебя научу.
   И он научил ее куда большему, чем ему было позволено. А она приняла его уроки с нежностью и благодарностью, и даже начала думать, что он любит ее, потому что куртуазное "amor" не сходило у него с языка, а Като уже так привыкла все переводить на русский.
   Рождение сына сделало ее несчастной. Сергей стал больше не нужен и вскоре его отправили в Швецию с дипломатическим поручением. Но Екатерина не собиралась так просто сдаваться. Возможно, она была неопытной в любовных делах, но уже семь лет держалась на плаву при дворе и обрела сильных союзников. Гордый своим превосходством над ней на амурном поприще молодой камергер Салтыков, лишился бы дара речи, если б узнал, с какими "большими людьми" она собиралась говорить о его судьбе.
   Чеканный профиль канцлера Бестужева белел на фоне мокрого от дождя окна.
   -- Мадам, это не возможно.
   Минуту назад пылавшее гневом лицо Като сделалось умоляющим. Ее ноги подогнулись сами собой, но канцлер вовремя подхватил великую княгиню и усадил в глубокое кресло у камина.
   -- Вы рисковали придя сюда, - его голос был почти мягким. - Напрасно. Я не могу изменить приказания Ее Величества.
   Като инстинктивно чувствовала, что этот опасный, даже жестокий человек сейчас жалеет ее.
   -- Ну помогите же мне! - Она сжала его руки и застонала так, как стонала месяц назад в родах. - Почему я именно сейчас должна остаться одна?
   Усталые глаза старика посмотрели на нее без гнева и укора.
   -- Потому что вы слабеете, когда счастливы. А Вам понадобится сила. Все, что я могу, это дать хороший совет: научитесь отказываться от того, что дорого - вот истинное искусство государей. Если вы им не овладеете, грош цена уму, талантам и воле. Господином положения остается лишь тот, кто ничем не связан. Кому нельзя нанести удар, коснувшись его близких, родных, возлюбленных. Научитесь оставаться одна. Что же до Салтыкова, то чем скорее вы его забудете, тем лучше.
   Като задохнулась от возмущения.
   -- Но мы... любим друг друга.
   -- Мадам! - Бестужев предостерегающе поднял палец. - Государей не любят.
   Глаза Като округлились.
   -- Государям служат. Вам угодна была служба Салтыкова. И он служил. Теперь польза дел требует, чтоб он служил Ее Императорскому Величеству в другом месте. Смиритесь и примите высочайшую волю с благодарностью.
   Великая княгиня подняла на канцлера пылающее лицо. Ее подбородок дрожал от бессильного гнева.
   -- Но это унизительно, - твердо сказала она. - Разве слова "дворянин" и "дворовый" значат одно и тоже? Разве благородный человек может с одинаковым рвением служить государю и как дипломат и как... -- Она осеклась. Алексей Петрович, неужели вы не понимаете?
   -- Я? - Старик зашелся кашляющим смехом. - Есть мало вещей на свете, которых бы я не мог понять, ваше высочество. - Канцлер взял ее за плечи и поднял с кресла. - Уходите, дитя мое, пока никто не узнал, что вы были у меня. Как политик я закрываю глаза на вашу сегодняшнюю слабость, ибо вы женщина, к тому же молодая. Но учтите, только сегодня и только один раз. Если вы не возьмете себя в руки сейчас же, по дороге домой, я откажусь поддерживать вас. Ни один государственный человек не свяжет свою судьбу с владыкой, безрассудным настолько, чтоб прыгнуть за борт лодки к тому, кто уже утонул. Прощайте.
   Екатерина взяла себя в руки. О да, она умела продемонстрировать, что держит себя в руках. Но, к несчастью, пока только внешне.
   Прошел год. Разговоры вокруг великой княгини улеглись, и Салтыкову разрешили ненадолго приехать домой из Швеции. Он мог посетить столицу, но не двор.
   Екатерину это не остановило. Год. Как она прожила его одна? Засыпать и просыпаться в одиночестве. Заполнять свои комнаты книгами, но в каждом романе читать только о нем, вести мысленные беседы только с ним. Рассуждать о праве, философии, устройстве общества, придумывать, что он сказал бы в ответ. И верить, что в Стокгольме ее Сергей делает тоже самое.
   Стоял конец июля. Двор находился в Петергофе, и Като с верным человеком послала в столицу к Салтыкову записку, прося о встрече в ближайший понедельник. Императрица со свитой будет на богомолье, а она, сказавшись больной, останется во дворце.
   Шкурин заверил, что передал ее "грамотку" в собственные руки "барину Сергею Александровичу" и, получив целковый, отправился пить за здоровье Ее Императорского высочества.
   Все оставшиеся дни Екатерина старалась лежать в своих покоях, не выходила на люди, не румянилась и пила уксус, чтоб казаться бледной. Ей удалось уверить в недомогании даже собственную камер-фрау. Като стоило немалого труда и немалых подарков уговорить пожилого смотрителя Монбижона. При воспоминании о том вечере волосы на голове великой княгини до сих пор вставали дыбом, а к щекам приливал румянец.
   Монбижон был защищен от моря дамбой и обсажен кругло остриженными липами. Прежде он назывался Марли из-за квадратного пруда под балконом на втором этаже. В пруду жили жирные карпы с красными плавниками, которых приучили по звуку колокольчика подплывать к поверхности и хватать ртами крошки хлеба, сбрасываемые с балкона. Это нехитрое развлечение всегда вызывало у гостей бурный восторг. Като, год за годом наблюдавшая одну и ту же сцену, поражалась, как мало надо людям, чтоб рассмешить и позабавить их.
   Но на этот раз великая княгиня не собиралась кормить рыб, а гость, которого она ждала, спешил сюда не ради забавного представления с колокольчиком и хлебными крошками.
   Во всем дворце горела только одна свеча, в медном бра у постели в спальне. Екатерину расстроил нежилой запах сырости в не проветренных помещениях. Она знала, что и перина с подушками на кровати будут сырыми или даже тронутыми плесенью, как вот этот старый парчовый полог. Близость моря делала Монбижон слишком холодным, поэтому в нем редко жили. Кто бы мог подумать, что всего через пару лет он станет их с великим князем постоянным загородным домом.
   Сейчас Като не могла позволить себе даже затопить камин. Во-первых, смотритель не позаботился о дровах. А, во-вторых, и это главное - не безопасно. Дым из трубы и отсветы пламени внутри закрытого дворца могли привлечь внимание.
   Сердце великой княгини стучало, как часы на каминной полке. Молча она прошла по комнатам дома, чтобы чуть-чуть развеяться. Ей не было страшно. В окна долетал свет от далекого фейерверка - так Елисавет понимает поход на богомолье. Разноцветные искры гасли в небе, озаряя дубовую мебель и наборный паркет.
   Одиннадцать. Двенадцать. Час. Екатерина начала терять терпение. Неужели он не придет? Что могло ему помешать? "Боже мой! Да что угодно! Одернула себя она. -- А если записка перехвачена? Ты веришь Шкурину? Да. Но кто гарантировал, что он не получает деньги еще и от императрицы, чтобы следить за тобой?"
   И в этот миг внизу во входную дверь кто-то постучал. Лучше было сказать поскребся. Великую княгиню, как ветром сдуло по лестнице. Она поскользнулась и растянулась на паркете перед самой дверью, ушибла локоть, вскочила, ухватилась за ручку, с силой выдернула задвижку и распахнула обе створки.
   На пороге спиной к далекому фейерверку стояла женщина.
   -- Можно мне войти? - Робко спросила она, приподнимая капюшон плаща и открывая бледное взволнованное лицо.
   Великая княгиня в замешательстве отступила назад, пропуская неизвестную гостью в темную прихожую.
   -- Я сейчас принесу свечу.
   -- Не надо, - голос дамы звучал умоляюще. Она прикрыла дверь и опустилась перед Като на колени, обхватив вздрагивающими руками ее ноги.
   -- Что вы делаете? - великая княгиня попыталась освободиться. - Кто вы?
   Женщина подняла к Екатерине лицо. Даже в темноте было заметно, что ее глаза полны слез. А еще великая княгиня увидела, как необычайно красива ее ночная гостья. Словно нимфа, сошедшая с одного из фламандских полотен на стенах Монбижона.
   -- Кто вы? - Повторила Екатерина, помимо воли обращаясь к даме очень мягко. Нельзя же кричать на человека в таком отчаянном состоянии.
   -- Я Матрена, - тихо ответила та. - Матрена Салтыкова. Жена Сергея.
   Екатерина ахнула и отступила назад. Женщина, державшаяся за ее платье, подалась вперед и поползла за ней по полу.
   -- Ваше высочество, голубушка, ангел, смилуйтесь над нами, - шептала она. - Чем мы прогневали вас, что вы нас никак не отпускаете?
   -- Я? - Екатерине показалось, что она бредит. - Я вас не отпускаю?
   -- Мы с Сергеем очень любим друг друга, - сказала женщина, выпрямляясь. - Мы поженились незадолго до... Ну вы понимаете. До того, как Ее Величество приказали Сергею... Для нас это было...
   "Неудобство, и отнюдь не легкое," - вспомнила великая княгиня слова Салтыкова, брошенные ей в гневе в день их первой близости.
   -- Мы были так счастливы, когда у вас родился наследник, - продолжала Матрена, -- и Ее Величество приказали Сергею отправляться в Швецию. Мы так благодарили Бога за то, что он снова соединил наш брак.
   Только тут Екатерина заметила, что ее гостья, хоть и затянута в корсет, но не слишком сильно, чтоб не повредить уже явственно выдающийся вперед живот.
   Великая княгиня подавила в себе безотчетное, но сильное желание немедленно пнуть женщину в этот проклятый живот, так бесповоротно доказывавший правдивость всех произнесенных ею слов.
   -- Что ж, вы можете меня ударить, - сказала Матрена, каким-то бабьим чутьем понявшая безжалостный ход мыслей великой княгини. - Я ведь за тем сюда и пришла. Выместите на мне свою обиду, но Христом Богом вас молю, не губите его. Ударьте, если хотите. - Женщина скрестила руки на животе, защищая свое будущее дитя. -- Только, пожалуйста, по лицу.
   -- Черт бы вас всех побрал! - Екатерину захлестывала волна гнева. Встаньте, умоляю вас. - она подняла Матрену, повела ее в комнату и усадила на стол.
   -- Вы пьете вино?
   В Монбижоне не было воды. Кто бы мог позаботиться об этом? Но Като принесла с собой желтого токайского. - Так пьете?
   Матрена кивнула.
   Два хрустальных бокала, предназначенные для нее и Сережи, встали на секретер с наборной крышкой. Екатерина подавила грустную улыбку. Она намеревалась выпить этот токай совсем при других обстоятельствах.
   -- Пейте. Один бокал вам не повредит, - сказала великая княгиня, протягивая сопернице граненый хрусталь.
   Вино согрело госпожу Салтыкову, она перестала дрожать и уставилась на цесаревну доверчивыми умоляющими глазами.
   -- Ваше высочество, что вам корысти в нашей погибели? Мы вернулись, думали, что все уже позади, и нас, наконец, оставят в покое. Мы молились о вашем здоровье и здоровье вашего младенца.
   Екатерина поморщилась. Она совсем не была уверена. что ее младенец рожден от Сергея. Великий князь не имел сил справиться с девственницей, но вот выместить злость, ворвавшись в поверженную крепость, на это он оказался не только способен, но и скор.
   -- И вот вдруг ваше письмо, - Матрена вынула из кружевной сумочки знакомый Екатерине клочок бумаги.
   Великая княгиня успела заметить там слабо отсвечивавшие пузырьки с нюхательными солями. "А она плохо переносит беременность, -- подумалось ей. - Я вон даже верхом ездила. Впрочем, мое дитя очень далеко от совершенства. Может быть ее будет красивее?"
   -- Не губите нас, - вновь взмолилась Салтыкова. - Если кто-то узнает, что Сергей снова встречается с вами, его ждет высочайший гнев, опала, ссылка, может статься, монастырь.
   "Каторга и рудники," - с усмешкой подумала цесаревна.
   -- Ведь вы не желаете, чтоб он погиб из-за вас, даже не любя...
   Вот оно. Слово сказано.
   Като вскинула голову. Ей очень захотелось сейчас рассказать этой наивной курице, как именно Сергей любил ее. И потом спросить, уверена ли госпожа Салтыкова в постоянстве его чувств к себе.
   Но неожиданно нахлынувшая волна отвращения победила.
   -- Почему же он должен рисковать? - Только и спросила Като. - Мог бы не отвечать на записку. Сжег и все. Кто его принуждает? К чему эти спектакли?
   Матрена уставилась на нее в полном замешательстве.
   -- Как же? - Прошептала она. - Вот здесь сказано, -- женщина развернула записку и приблизила к глазам, -- "Приходите вечером в Монбижон. Я буду ждать там. Любящая вас Е."
   Като подавила желание немедленно выхватить листок из рук соперницы.
   -- И что? Эти слова нельзя сжечь? - Резко осведомилась она.
   -- Это приказ, - робко возразила Матрена. - Вы можете ему приказывать. Вы великая княгиня. И он не смеет ослушаться.
   -- Я слышала, -- язвительно заметила Като, -- что даже в воинском артикуле у подчиненного есть право обжаловать приказ командира перед вышестоящим лицом. Он может обжаловать мою записку перед императрицей.
   Матрена ахнула и прижала ладони к щекам.
   -- Не бойтесь, я пошутила.
   -- Вы можете шутить, - убитым голосом подтвердила гостья.
   Като налила ей еще вина.
   -- А почему же он сам не пришел объясниться? - Спросила она. - Почему послал вас? Ведь это, согласитесь, мучительно нам сидеть вот так и обсуждать дела вашего мужа.
   Матрена кивнула.
   -- Но это безопаснее. Что было бы с ним, если б он пришел сюда, а его схватили? - Женщина отхлебнула вина и покачала головой. - Я не хотела бы лишиться мужа и лишить своего еще не родившегося ребенка отца.
   -- Вы знаете, -- Като взяла свой бокал, -- я много лет живу в России и уже не чувствую себя немкой. Но иногда мне кажется, что русские женщины слишком опекают своих мужей. Хотя последние, -- она залпом осушила вино, -отнюдь этого не стоят.
   -- Не стоят? - Выпитое, кажется, предало госпоже Салтыковой смелости. На ее щеках заиграл румянец, губы сложились в подобие усмешки. - Позвольте вернуть вам ваши слова. Вы рискуете собой для того, чтоб вновь увидеться с моим мужем. Сами устраиваете встречу, отправляете посыльного с письмом. Назначаете день и час. Все берете на себя. Боюсь, вы не просто перестали чувствовать себя немкой, мадам.
   -- Остановитесь. - Екатерина подняла руку. - Не забывайте, что вы пришли сюда отнюдь не оскорблять меня. - она встала. - Я сделаю все, о чем вы просите. Идите и не бойтесь. Скажите вашему супругу, что я больше не побеспокою его.
   У Екатерины хватило сил проводить свою гостью до дверей, а когда та наклонилась, чтоб поцеловать великой княгине руку, тоже поцеловать ее в лоб и пожелать счастливого разрешения от бремени.
   -- Клянусь вам, -- тихо прошептала она, закрывая за Матреной дверь, -- что я никогда и ни ради кого не буду больше рисковать. Пусть рискуют ради меня.
   Като поднялась по лестнице наверх в столовую, взяла с полки хрустальный колокольчик, распахнула дверь на балкон, позвала сонных рыб и стала, давясь нервным смехом, крошить им булочки, приготовленные для Сережи. А потом вылила со второго этажа в пруд остатки токая.