Елисеева Ольга. Дерианур - море света

   Он засмеялся и доверчиво потянулся к ней.
   -- Я никогда бы не продал, даже если б пришлось грызть булыжники. Это братья. Им вечно всего не хватает. То рубашек, то сапог, то водки с пряниками!
   Като тоже прыснула и уткнулась ему в плечо.
   -- Ваши братья? Сколько их? Трое или четверо?
   -- Пятеро, - веско поправил Григорий, -- Как пальцев на руке.
   -- Говорят, вы держите в кулаке всю гвардию?
   -- Говорят, - по его лицу скользнула самодовольная улыбка. - Но, -он помрачнел, --должен вас предостеречь от быстрых выводов. - Нас любят, нам верят, с нами готовы кутить в "Тычке", ходить по девкам у Дрезденши, но для более серьезных дел нужны более веские основания. Я правильно вас понимаю? - Григорий отодвинулся от Екатерины и мгновение серьезно смотрел ей в глаза. - вы для этого меня нашли?
   "А он далеко не глуп, -- подумала великая княгиня, -- далеко не глуп. Вопреки всем рассказам Парас. Ну она-то людей по себе меряет".
   -- Не только, -- твердо ответила ему Като, она снова положила ладонь на его руку и ласково улыбнулась. - Мне было тогда очень хорошо. Почему я должна забыть об этом? Только потому что вы не казак-певчий из церковного хора, а дворянин, лейтенант Преображенского полка?
   Кровь гулко застучала в висках Орлова, он ясно понял, на что намекает великая княгиня - на любовь Елизаветы Петровны и Разумавского, овеянную такими тайнами, что даже, говорят, будто эти двое венчались где-то в Москве. И сам Бог им не указ!
   -- Вот, -- Екатерина порылась в складках своего лежавшего рядом плаща, -- возьмите, -- она протянула ему туго набитый серебром кошель. Это на первое время.
   Орлов выпрямился. Его лицо приняло глухое, непроницаемое выражение.
   -- Никогда больше этого не делайте, мадам, если хотите видеть во мне что-нибудь, кроме... -- он замялся. - Я не возьму, потому что... не возьму.
   -- Но ведь вам нужно, - удивилась Екатерина. Почему же не взять? Стась всегда брал у нее деньги.
   -- Не хочу, - просто ответил Орлов. - Разве можно что-то делать через силу? Знаете, мне легче было бы тайно наняться на пристань и по ночам разгружать мешки с мукой, чем брать у вас деньги.
   Она смотрела на него с недоверчивой радостью.
   -- Почему?
   -- Потому что мне тоже было хорошо, - ответил Григорий, -- И я не знаю как счастлив, что вы меня нашли. Сами. Разве кто-нибудь поверил бы в такое?
   Ее губы приблизились к его щеке, и Като ощутила на своем лице тяжелое прерывистое дыхание.
   -- Послушайте, нет. Ради Бога, не здесь, - вдруг сказал Орлов, с явным усилием отрывая от нее голову. - В сущности мне, конечно, все равно, но видеть вас в этом... среди этого дерьма!
   Он встал.
   -- Простите, Ваше высочество. Лодка, земля, бильярдный стол - все что угодно, но не тут. - Григорий с силой пнул кровать ногой, и в этот миг какой-то шум с улицы привлек их внимание.
   Екатерина слабо вскрикнула от неожиданности, Орлов прильнул к окну. Его лицо приняло мрачное, решительное выражение.
   -- Надо бежать от сюда, мадам, и как можно скорее, -- сообщил он, -там полиция.
   -- За мной? - В испуге и удивлении пролепетала великая княгиня, прекрасно сознавая, что ее в любой момент могут хватиться.
   -- За вами? С какой стати? - Хрипло рассмеялся Григорий. - Обычная бордельная облава. Но, -- он скептически хмыкнул, смерив Като насмешливым взглядом, -- Если вас здесь застанут... Положение не из приятных.
   -- Едва ли мы отсюда выберемся, - с волнением в голосе сказала великая княгиня. - Вас ни в коем случае не должны застать рядом со мной. Спускайтесь вниз и присоединяйтесь к своим товарищам.
   Орлова поразило, как быстро она взяла себя в руки и оценила ситуацию.
   -- А вы?
   -- Я останусь здесь, - твердо заявила великая княгиня. - То, что для меня - развод и высылка, для вас может окончиться потерей головы, если нас застанут вместе. Спастись уже нельзя...
   -- Это почему? - Осведомился Григорий. - "Храбрая дурочка. Надо же, выгораживает меня!" -- Ему было приятно. - Мадам, здесь есть окно и крыша, -- вслух продолжал он. - Я понимаю, что цесаревны не гуляют по крышам, но цесаревны и по борделям не ездят. Так что вы - необычная цесаревна. - Орлов, повозившись с минуту, затем саданул по раме кулаком, так что вся деревянная крестовина сотряслась, и раскрыл окно. Оно показалось Екатерине явно тесноватым, но другого все равно не было. Полезли.
   Григорий с трудом протиснулся на улицу и, уже стоя на карнизе, протянул Като руку.
   -- Давайте.
   Женщина неловко выскользнула вслед за ним, порвав об оконный крючок шемез и расцарапав колено.
   Внизу по темному двору метались огни факелов. Из дома уже доносились визг, грубые крики и звон бьющейся посуды. С жутким грохотом через окно второго этажа вылетел кто-то из полицейских - кавалеры не сдавались без боя.
   -- Наши дерутся, - шепнул Григорий со слабым смешком. - Все равно всех повяжут. Неделю конюшни чистить придется, а вы говорили: "пять нарядов в карауле"! - он ободряюще улыбнулся Екатерине и двинулся по карнизу, придерживая ее руку.
   Если бы кто-нибудь из нападавших вздумал задрать голову, то в свете многочисленных огней из-за отдернутых на окнах дома занавесках, легко различил бы две вылезающие на крышу фигуры. К счастью для беглецов, все внимание полиции сосредоточилось на вытаскиваемых на улицу полуодетых прелестницах Дрезденши и их незадачливых кавалерах. Одна девица вырвалась из рук державших ее квартальных и в испуге заметалась по двору, ища спасения, но была сбита с ног и растянулась на земле в черной, как уголь, луже, отражавшей пляску факелов.
   Като и Григорий сидели, укрывшись за большой трубой и плотно прижавшись друг к другу. Орлов накинул на плечи спутнице свой форменный преображенский кафтан и обнял ее, чтоб великая княгиня не замерзла. Теперь они были в безопасности и могли наблюдать за происходящим, как зрители из верхней ложи.
   -- Боже, как похоже на театр, - Екатерина всплеснула руками и чуть не соскользнула с тесовых досок.
   Орлов во время поймал ее.
   -- Сидите смирно, Ваше высочество. Не хватало нам рухнуть актерам на голову!
   -- А что? Такое случается в райке, - засмеялась цесаревна.
   Григорий порылся в кармане и достал кулек семечек:
   - Только обещайте не швырять обертку на сцену.
   Ее голова покоилась не его плече и обоим было так легко, словно они только что не избежали самого страшного в своей жизни приключения.
   -- Что могло бы вам грозить? - Вдруг серьезно спросил Орлов. - Почему вы выгоняли меня?
   -- То же, что грозит в сущности и теперь, -- пожала плечами Като. Развод. высылка в Германию. Может быть, монастырь. Только сейчас это отдаленные планы. Пока жива императрица, великий князь не посмеет тронуть меня. Как бы она ко мне не относилась, она не зла и не жестока, а кроме того, очень привязана к внучатому племяннику, моему сыну. Однако если бы меня застали здесь, -- Екатерина выпростала руку из-под кафтана, широким жестом обводя дом и двор, -- Вопрос был бы решен немедленно. И я думаю в пользу монастыря, ведь своим бесстыдством я наложила бы несмываемое пятно на всю императорскую семью.
   Орлов презрительно присвистнул.
   -- Сами-то они...
   -- Они сами обладают властью, - поправила его Екатерина. - Их никто не посмеет осудить. Боже, ведь это Парас! - Женщина указала пальцем вниз.
   Во двор под конвоем двух полицейских выплыла графиня Брюс в редиготовом белье, гордо развевавшемся на ночном ветру. Плененная дама вскинула голову и царственным жестом оттолкнув квартального, без его помощи влезла в крытую телегу, где уже теснилось не менее двух десятков "дрезденских" девиц.
   -- Куда их повезут? - В ужасе спросила Екатерина.
   -- Сначала на Сенную, - беспечно ответил Григорий. - выдерут хорошенько, а потом в Калинную слободу за городом. Там работная деревня для гулящих баб. Ткут, прядут, ну не знаю, что еще, белье стирают. Под полицейским присмотром.
   -- Бедная Парас! - Ахнула великая княгиня. - Неужели ее будут бить?
   Гришан только заржал.
   -- Ей не повредит, -- но поняв, что Екатерина не на шутку расстроена, добавил: -- Не бойтесь, она выкрутится. Ей ведь не в первый раз попадаться.
   Спутница подняла на Орлова удивленный взгляд. Тот кивнул.
   -- Месяца два назад Прасковью застукали с арапом. Так полицейские настолько были поражены, что выдрали ее где-то по дороге, не доводя до участка и приговаривая: "Нет, чтоб с русским блудить! Нет, чтоб с русским блудить!"
   Екатерина чуть не подавилась семечками от смеха. Ей было жаль подругу, но случившееся казалось настолько в характере Брюс, что великая княгиня не могла не прыснуть.
   Наконец, во двор вывели Дрезденшу. Содержательница заведения, как настоящий капитан, покидала свой тонущий корабль последней.
   -- Без рук! - Рявкнула она на квартального, пытавшегося подсадить ее за грузный зад в позорную колымагу. - Мы еще посмотрим, кто здесь кого накажет! Месяца не пройдет, вы ко мне притащитесь с просьбами сбросить на товар полтинничек!
   -- Наше дело - служба, - замямлили полицейские. - Извиняй, матушка. Не своей волей!
   -- Дурачье! - Фыркнула Дрезденша и, обернувшись к своим прелестницам, бодро прикрикнула: -- Девки! Запевай! С песнями по улицам поедем, пусть весь город знает, что полиция лишает столицу приличного заведения, обрекая горожан на опасные услуги уличных женщин.
   -- Тихо! Тихо вы! Мешки на голову натянем! - Заорали на своих неугомонных арестанток квартальные.
   И телега, колыхаясь из стороны в сторону, выехала со двора, под одобрительные крики проснувшихся жителей соседних домов:
   "Поделом вам, распутницы! Поделом, окаянные! Ни днем, ни ночью от вас покоя нет!" "Зажжем бусурманское гнездо?" "Черт тебя что ли за руку тянет? Сами погорим!"
   -- Может, слезем? - Предложила Екатерина.
   -- Погодим маленько, - остановил ее Орлов. - Пусть соседи опять улягутся. Да мало ли что? Сидите.
   Като вздохнула. Спектакль окончился, но ей и не хотелось покидать свою "ложу". Бок Григория был теплым, а тяжелая рука на плече надежной. Он наклонился к ней и осторожно, боясь потерять равновесие, поцеловал в губы.
   -- Вы очень смелая.
   -- Вы тоже. - Като вздохнула и снова впилась в его дразнящий, капризный, как у большого ребенка, рот. - Почему вы не хотели поцеловать меня там, в комнате?
   Григорий на мгновение оторвался от ее губ и мотнул головой.
   -- Мы всегда встречались там с Брюс. Простите, Ваше высочество, но вы для этого не годитесь.
   -- Не гожусь? - Засмеялась Като, сбрасывая плечом его кафтан и обхватив обнаженными руками Орлова за шею. - Значит мой возвышенный образ в вашем воображении не вяжется с заведением Дрезденши?
   Григорий ухватился за трубу, чтобы ненароком не съехать вниз.
   -- А почему он должен вязаться? - Раздраженно спросил гвардеец.
   -- Молодой человек, -- наставительно заявила Като, снизу вверх глядя в его красивое наклоненное лицо, -- У меня есть муж и было два любовника.
   -- Ну вашему мужу, мадам, не грешно и шею свернуть, - хмыкнул Григорий. - А что касается первого любовника, то весь Петербург знает, кто и зачем вам его привел. У папаши деревенька была под Москвой, так вот, нашей корове тоже быка для приплода водили и развратницей ее никто не считал.
   "Грубо, но точно", -- усмехнулась Екатерина. Она предпочла бы, чтоб он этого не говорил, но знала, что сама вызвала своего нового возлюбленного на откровенность.
   -- Что же до второго, -- голос Орлова снова зазвучал хрипло, - То ничего не могу о нем сказать ни хорошего ни плохого, потому как не встречал, но ежели встречу, -- Григорий облизнул неожиданно пересохшие губы, -- не обессудьте, ребра ему пересчитаю.
   Като сдвинула брови к переносице.
   -- Я оставила его, - твердо сказала она, беря Григория за руку. - И он этого не стоит. Но, если пересчитаешь, буду благодарна. - великая княгиня укуталась в его кафтан и положила подбородок на свои колени. Ей было уютно и тепло.
   -- Семечки кончились, - сказал через минуту Григорий, скомкал кулек и метким движением послал его в ближайшую водосточную трубу. - Пошли что ли?
   Они спустились вниз через чердачное окно, выходившее прямо на крышу. В комнатах заведения все было перевернуто вверх дном. Екатерина забрала свой плащ и вуаль в той самой "отдельной камер", которая так не нравилась ее спутнику, а затем прошествовала на второй этаж, где невесть почему застрял Григорий.
   Найдя здоровенную корзину с изящной тонкой ручкой, специально стоявшую на окне с декоративными цветами, он вытряхнул из нее пыльные шелковые розы и принялся укладывать на дно оставшиеся после полицейского погрома бутылки с венгерским и красным итальянским алиатико, фрукты и эклеры, разложенные в плетеных из серебряной проволоки вазочках и расставленные на маленьких круглых столиках у диванов и кресел.
   -- Что ты делаешь? - Озадаченно спросила великая княгиня.
   -- Я заплатил, - мрачно ответил он, уталкивая в корзинку легкие закуски, предварительно завернутые им в хрустящую белую бумагу, которой продавцы цветов обычно гофрировали свой товар. - Я не во дворце живу, чтобы харчами пробрасываться...
   Като ахнула. Никто из ее знакомых не позволил бы себе подобной выходки. Тем более в присутствии дамы. "Кажется, Парас права: у него действительно не все в порядке с головой!"
   -- И после этого вы отказываетесь взять деньги? - С тихой злобой в голосе процедила она.
   -- Мадам, -- Григорий на мгновение прервал увлекательный процесс запихивания и перестал пыхтеть, -- Возможно, я странный человек, но я человек с принципами. Если вам угодно впредь знаться со мной, извольте их уважать. Идемте, мне еще до Летнего вас тащить. Ума не приложу, как мы пройдем через караулы. Сегодня измайловцы дежурят.
   С этими словами Орлов взял ее за руку и, перехватив другой рукой корзинку, двинулся по направлению к выходу.
   На улице было еще довольно темно, хотя небо на востоке начинало сереть. Кареты графини Брюс, которая привезла Екатерину на окраину города, уже давно не было. Кучер, испугавшись полицейского налета, предпочел вернуться домой. Идти через весь город пешком оказалось не столько далеко, сколько страшновато. Бесконечные дыры дворов, черные подворотни, в которых маячили какие-то тени, не внушавшие великой княгине никакого доверия. Она шагала, крепко вцепившись в руку своего спутника, который казался ей сейчас единственной в мире защитой.
   Пару раз на них из-за углов выскальзывали какие-то бесформенные силуэты, но оценив издалека угрожающую фигуру прохожего, предпочитали также беззвучно исчезнуть, не приближаясь.
   Хуже дело оказалось с будочниками. Эти ночные стражи порядка, хоть и не рисковали далеко отходить от своих деревянных скворечников, раскрашенных в черно-белую полосу, но на родной территории чувствовали себя хозяевами. Дважды Григорию и его спутнице даже угрожали задержанием и препровождением в участок за нарушение распоряжения генерал-губернатора об "обязательном хожении по городу в темное время с фонарем".
   -- Я с фонарем, - неизменно отвечал Орлов, показывая издалека бесформенный силуэт корзинки. - Только он у меня потух, вишь ты. А огнива нет, -- и дергал великую княгиню за руку, заставляя бежать от будочника, как можно быстрее.
   Несколько раз его узнавали и благодушно пропускали со словами:
   -- Тише! Это же Гришан Орлов со своей бабенкой идет. Расступитесь ребята.
   На перекрестки Лиговки и Сенного спутник Като вдруг разозлился и ответил, что фонарь у него под глазом, а если будочник любопытствует, то он легко может и ему сделать такой же. Страж разразился бранью, начал свистеть в свисток и трещать трещоткой, призывая к себе товарищей, так что великая княгиня и ее ночной защитник насилу унесли ноги от разгневанных блюстителей городского спокойствия.
   Отдышавшись, они пошли тише, и Екатерина вдруг ощутила, что после испуга ее захлестывает азартное веселье. Она ни разу в жизни не видела Петербурга таким. Казалось, ночной город полон совей необычной, притягательной, но скрытой от обычных людей жизни. В погребах, чьи низкие оконца выходили на улицу, слышались голоса и смех, а иногда и бражные песни. Вверху над головами то стукала ставня, то раздавался плач разбуженного ребенка, то за неплотно задернутой занавеской склонялись друг к другу чьи-то силуэты в слабом колыхании свечки. Остальной город спал, и на фоне его сна эти звуки особенно остро волновали Екатерину.
   -- Чему вы смеетесь, сударыня? - Сердито спросил Орлов, которому изрядно надоело тащить спутницу, отстававшую от него на каждом шагу.
   -- Я никогда не была в борделях, никогда не гуляла по крышам, и никогда не шаталась по Петербургу в такой час, - ответила она. - Чего же вы хотите от дикаря, впервые увидевшего большой корабль?
   -- Я хочу поскорее доставить вас домой. Без приключений, - вздохнул Гришан, -- Хотя, видит Бог, мадам, -- смягчившись добавил он, -- ничего на свете я не желал бы сейчас сильнее, чем показать вам наши пиратский бриг.
   На подступах к Летнему дворцу Орлов повел Като какими-то невообразимыми зигзагами, прокладывая маршрут так, чтоб обогнуть расставленные на ночь караулы.
   -- Куда вы меня тащите? - Возмутилась великая княгиня, -- Ведь дворец там. Что это за подворотни?
   -- Терпение, мадам, не годится, чтоб нас схватили уже у цели. Григорий не дал спутнице вырвать руку и, как бабочке на огонь, устремиться в первый же просвет между домами, сквозь который открывался вид на императорскую резиденцию.
   -- Вот сюда. Влезайте на этот ящик у стены. Еще чуть-чуть. Дайте руку, тянитесь. Вот вы и на месте. Ваш дворец, как на ладони, век бы на него не смотрел.
   Перевалившись через низкую кирпичную стенку, Като не поверила своим глазам. Только что она стояла на перевернутых ящиках в каком-то грязном дворе у глухого забора, обозначавшего тупик. А теперь ее ноги касались рыхлой земли дворцовой клумбы. Перед ней простирался по-утреннему тихий парк, в котором она сотни раз гуляла вот по этому самому месту, мимо этих самых вазонов с фиалками и даже не подозревала, что к невысокой, отделанной камнем балюстраде с другой стороны вплотную примыкают городские дома.
   -- А хорошо, мадам, иметь провожатого из караульных? - Засмеялся Григорий, перелезая вслед за ней. - Я же говорил, что нашел бы способ с вами встретиться в безопасном месте. Стоило вам только на это намекнуть. А вы вон куда отправились!
   -- Зато вы подарили мне поистине незабываемую ночь, -- заявила Екатерина, разглядывая свои, превратившиеся в ничто от путешествия по городским улицам, шелковые туфли. - Я их сожгу. Сейчас же. В камине.
   -- Зачем? - Не понял Григорий.
   -- А вы хотите, чтоб я их сохранила как память? - Великая княгиня рассмеялась. - В детстве, в Штеттине я дружила с уличными мальчишками, но никак не предполагала, что с годами это войдет в привычку.
   -- Вы можете называть меня, как угодно, - сказал Орлов, ставя свою корзинку на сырой от утренней росы песок дорожки. - Но я не потерплю, чтоб наши отношения вы считали дружбой. - он удержал Екатерину возле себя и, взяв ладонями ее лицо, с силой прижался губами к дразнящему маленькому рту цесаревны. - Дружат, мадам, дети.
   Като вырвалась через несколько минут.
   -- Вы с ума сошли! Кто вам мешал целоваться в городе? - Запоздало возмутилась она.
   Но ее спутник, справедливо решив, что дальше она справится сама, уже исчез за кустами.
   Великая княгиня прижала холодные пальцы к мгновенно распухшим губам и, улыбаясь своим мыслям, побрела к южному крылу, где располагались ее покои. В цокольном этаже была маленькая дверка, через которую она исчезла вчера вечером и намеревалась вернуться сейчас.
   Из полуовального "венецианского" окна угловой комнаты, где в это утро предпочла лечь императрица, был хорошо виден сад. Елисавет каждую ночь меняла место спальни, опасаясь в один прекрасный момент стать жертвой нового дворцового переворота.
   Отобедав за полночь и тем самым избежав нарушения постного дня, Ее величество улеглась только к пяти. Небо над верхушками фигурно подстриженных деревьев начало сереть, и усталый Иван Иванович уже собирался отойти от окна, когда заметил на затененной гравиевой дорожке два силуэта. Влюбленная пара, кажется, не подозревала, что их могут увидеть из окон обычно пустовавших угловых покоев. Фигура женщины, ее манера двигаться и откидывать назад горделивую головку показалась Шувалову знакомой. Фаворит прищурил близорукие глаза и чуть не отпрянул от окна. Он готов был поклясться, что возле клумбы с поникшими от утренней росы флоксами стоит великая княгиня в компании... Нет, мужчину Шувалов узнать не смог.
   -- На что ты там уставился? - Елисавет лениво потянула шелковые завязки тяжелой серебристой робы. - Сколько мороки с этими платьями! Ни снять, ни надеть!
   Иван Иванович инстинктивно задернул зеленоватую бархатную портьеру.
   -- Свет, душа моя, -- отозвался он. - Не хочу, чтоб солнце било тебе в глаза, Лиз.
   Он отошел от окна и, взяв из вазочки, стоявшей на столе, кисточку винограда, протянул ее императрице.
   -- В оранжереях у Ораниенбаума нынче на редкость сладкий сорт.
   -- Синий? Я терпеть не могу синий. От него першит в горле, - губы Елисавет капризно изогнулись.
   Шувалов мягко улыбнулся, чувствуя, что сумел отвлечь внимание императрицы. Скажет великая княгиня ему за это спасибо?
   Глава 6. БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЙ
   Тугой, шитый бисером кошель опустился в протянутую пухлую ручку.
   -- Закончим это дело, - стройный барин в высокой треуголке с алыми перьями, как носят только очень богатые господа, те, что ездят в каретах по шесть лошадей и посещают английские лавки на набережной, улыбнулся горничной. - Конечно, ваша хозяйка не должна ничего знать.
   "Уж, конечно", -- девушка кивнула. Она-то понимала, кукую трепку устроит ей графиня Елена Степановна, если только заподозрит, что ее записочки, спрятанные подальше цветных ниток в черном ларце для рукоделия, попали в чьи-то - ой, горничная не знала, чьи - но очень щедрые руки.
   Устоять было невозможно. Целых двадцать рублей. Такие деньги можно ссудить ученику куафера Петруше, что у Зеленого моста. И неужели после этого он, открыв свое заведение, не возьмет ее замуж? Если, конечно, графиня Елена Степановна отпустит, а ведь после того, что совершила сегодня лукавая холопка Куракиной, ее могли ждать только кнут да ошейник где-нибудь в подвале графского дома. Ой, страшно! Ой, охота в люди!
   Двери маленькой кофейни на Английской набережной захлопнулись за прекрасным господином в треуголке с красными перьями. "Ну чисто бойцовый петушок из стаи барина Семена Петровича! И до чего же эти ляхи, ах, совсем не такие..." Девка заулыбалась, встала из-за круглого красного стола с вазочкой эклеров по середине и, ничего не дав подбежавшему половому (А чего давать? Барин ее кофием не поил) побрела к выходу.
   Оказавшись на улице, молодой поляк сел в собственную двухместную карету и, захлопнув дверцу, постучал пальцем, затянутым в алый лайк перчатки, по переднему стеклу. Его утонченному естеству претило кричать во все горло: "Пошел!" - как делают эти русские невежи. Тем более подобное поведение было несовместимо с его дипломатическим рангом. Станислав Понятовский, посол Речи Посполитой - это уже не простой секретарь английского посольства при сэре Уильямсе, добром старом друге великой княгини, готовом пригреть чужестранца из милости и расположения к Като. Теперь Стась сам мог кому угодно оказать покровительство или... погубить нежданного врага. Но у него нет врагов. Он так мил и добродушен!
   О, Като, Като... Станислав осторожно провел тонкими пальцами по голове, стараясь не смять аккуратно завитых буклей на висках. А хотелось-то изо всей силы вцепиться в пышную гриву длинных, как у девушки, надушенных лавандой кудрей и резко рвануть ее на себя, чтоб адской болью уравновесить другую боль. В душе. Вместо этого посол постарался глубоко вздохнуть и взять себя в руки. "Бедный, бедный Стась. Как же она жестоко посмеялась над тобой! И с кем? С каким-то солдатом!"
   Как можно было променять его: философа, ученого, дипломата, настоящего польского аристократа, наконец, на грубое гвардейское животное, которое только и делает, что жрет и ржет, как лошадь? Посол не понимал и никогда не смог бы понять. Видимо, в самой Като, не смотря на всю утонченность ее бесед, на пиршество ума и духа, которым они предавались вместе над томами Вольтера и Локка, было что-то грубое, животное, что требовало ответа на свой мощный призыв, но не находило его в упоительно-тихих, переливчато-нежных вечерах со Стасем.
   Понятовскому грустно было сознавать это. Но стеклянный дождь в его душе, начавшийся сразу после памятного разговора с Като, все не прекращался. Тогда она ненавидела себя за измену и готова была купить его прощение, сбыв случайного любовника подальше от двора в действующую армию, а он... Он, затаив обиду, разыгрывал равнодушие, холодность и презрение. Он еще раз оскорбил ее, посоветовав удержать при себе "преторианца". Разве тогда Стась мог предположить, что брошенные им в запальчивости слова Като примет за чистую монету. Что великая княгиня обдумает все серьезнейшим образом, взвесит "за" и "против", а потом... последует его совету.
   О, эта рассудочность! Эта немецкая расчетливость в сочетании с немецкой же ненасытностью. Холод ума и жар тела. И такая женщина была его первой любовью! Хищная и прекрасная. Нежная, как лебедь. Сильная, как волчица. Она сожгла его душу. Опустошила чистый родник первого чувства.
   Стась еще раз вздохнул и провел рукой по щеке. На кончиках его пальцев остались следы белой рисовой пудры и алые смазанные пятнышки румян. Да, он придворный человек и обязан сохранять хладнокровие. Он отомстит. Не ей. На нее у него не поднялась бы рука. Но этот солдат должен уйти.