— Да, да, действительно, — отвечал дон Мигель, сбитый с толку и не понявший ничего в этой веренице слов, — благодарю вас, подполковник.
— Подождите, это еще не все!
— Ага!
— Послушайте. «Кстати, — прибавил вдруг мой кузен Кандидо, — уведомите дона Мигеля, что Санта-Калома и Мариньо получили приказ от доньи Марии-Хосефы осмотреть дачу в Барракасе».
— Дачу в Барракасе! — вскричал Мигель с испугом.
—Да.
— В какое время должен состояться этот визит?
— Сегодня же ночью, как уверяет мой кузен Кандидо. Смешное имя! Но он не знает, в котором часу.
— А! — бледнея, прошептал молодой человек.
— Так как мой кузен произвел на меня впечатление отчаянного труса и просил меня дать ему конвой, — продолжал Китиньо, — то я велел двум своим людям проводить его к консулу, а сам поспешно явился сюда, потому что я обещал известить вас тотчас же, как будет получен приказ.
— Благодарю вас, подполковник!
— Не стоит. Ах, да, еще одно слово: не доверяйте Санта-Каломе и особенно Мариньо — я подозреваю, что они имеют дурные намерения относительно сеньоры в Барракасе.
— Вы думаете?
— Я не утверждаю ничего, но на днях слышал кое-что. Я предупредил вас, этого довольно, а вы подумайте, что вам следует делать. Я исполнил свое поручение, мне остается только пожелать вам спокойной ночи и удалиться.
И он встал со своего места.
— Подождите минутку, подполковник, я поеду с вами! — произнес асиендадо.
— Вы, дон Педро?
— Да, я поеду в Сантос-Луарес.
— В этот час?
— Это в двух шагах. Я хочу узнать, по какому праву донья Мария-Хосефа отдает приказы в Буэнос-Айресе, от имени господина Ресторадора или нет?
— Ах, сеньор дон Педро, вы окажете настоящую услугу делу, — вскричал подполковник, — если добьетесь от его превосходительства, чтобы эта сеньора не совала свой нос в наши дела.
— Вот именно об этом я и постараюсь попросить Ресторадора. Эта дама в Барракасе — моя родственница, мой долг помешать тому, чтобы ей докучали.
— Вы правы, сеньор дон Педро, и клянусь вам, что если вы получите приказ Ресторадора, то я исполню его с великим удовольствием.
— Я рассчитываю на ваше обещание, подполковник!
— Это решено, сеньор дон Педро.
— Будьте добры подождать меня минутку, я прощусь со своим сыном и буду к вашим услугам.
— Хорошо, хорошо, не спешите, у меня есть время!
С этими словами Китиньо вышел.
— Вы видите, батюшка, все потеряно! — с отчаянием вскричал дон Мигель.
— Не совсем еще, мальчик, предоставь мне действовать. Тонильо!
— Mi amo! — сказал входя гаучо.
— Седлай живей лошадь.
— Моего темного бегуна! — прибавил дон Мигель.
— А, твоего пожирателя воздуха! — сказал асиендадо.
— Да, того, которого вы мне прислали в прошлом месяце. Тонильо исчез по знаку своего господина.
— Послушай, — начал дон Педро, — теперь почти половина десятого, через час я надеюсь вернуться и сразу отправиться в Барракас.
— Хорошо.
— Ты будешь там?
— Конечно!
— Не говори ни слова молодым людям о том, что происходит: не беспокоить их заранее, пусть они спокойно наслаждаются тем счастьем, которое у них пока еще есть, но пусть все будет готово для их бегства!
— Вдвоем?
— Если возможно, Бельграно, во всяком случае, должен уехать.
— Он? Хорошо!
— Есть ли у вас там люди?
— Только старый слуга.
— Возьми с собой шестерых моих вакерос, это решительные люди, как я тебе сказал, и пригодятся на всякий случай.
— О, батюшка, вы возвращаете мне жизнь!
— Бодрись, мой мальчик, быть может, нас беспокоили напрасно, и ничего не случится!
— Нет, нет, вы ошибаетесь, батюшка, на дачу непременно нападут.
— Ну, тогда с Богом! Обними меня и расстанемся. Соблюдай молчание и будь благоразумен.
Отец и сын обнялись, затем дон Педро вышел. Почти тотчас же послышался топот копыт лошадей, несшихся во всю прыть.
— Боже мой! — прошептал дон Мигель, оставшись один. — Защити их, защити нас!
Мгновение он оставался в задумчивости, затем быстро поднял голову.
— Тонильо! — вскричал он.
— Mi amo?
— Ты выбрал шестерых вакерос моего отца?
— Mi amo, они там под навесом, сеньор дон Педро предоставил их в ваше распоряжение.
— Хорошо, садитесь все на лошадей и мчитесь во весь дух в Барракас, вместе с Хосе спрячьте лошадей так, чтобы ни дон Луис, ни моя кузина и не подозревали об их присутствии, понимаешь?
— Да, сеньор, это не трудно.
— Жди меня недалеко от дома. Вооружитесь все хорошенько.
— Будет сражение, сеньор? — радостно спросил молодой Тонильо.
— Может быть. Моя лошадь?
— Готова.
— Тогда отправимся каждый в свою сторону.
Дон Мигель сел на лошадь и поехал галопом по дороге к месту, где ждал его мистер Дуглас.
Через несколько минут Тонильо также покинул дом и направился в Барракас в сопровождении шести вакерос, вооруженных с головы до ног.
ГЛАВА XXVI. Где описывается развязка дела
— Подождите, это еще не все!
— Ага!
— Послушайте. «Кстати, — прибавил вдруг мой кузен Кандидо, — уведомите дона Мигеля, что Санта-Калома и Мариньо получили приказ от доньи Марии-Хосефы осмотреть дачу в Барракасе».
— Дачу в Барракасе! — вскричал Мигель с испугом.
—Да.
— В какое время должен состояться этот визит?
— Сегодня же ночью, как уверяет мой кузен Кандидо. Смешное имя! Но он не знает, в котором часу.
— А! — бледнея, прошептал молодой человек.
— Так как мой кузен произвел на меня впечатление отчаянного труса и просил меня дать ему конвой, — продолжал Китиньо, — то я велел двум своим людям проводить его к консулу, а сам поспешно явился сюда, потому что я обещал известить вас тотчас же, как будет получен приказ.
— Благодарю вас, подполковник!
— Не стоит. Ах, да, еще одно слово: не доверяйте Санта-Каломе и особенно Мариньо — я подозреваю, что они имеют дурные намерения относительно сеньоры в Барракасе.
— Вы думаете?
— Я не утверждаю ничего, но на днях слышал кое-что. Я предупредил вас, этого довольно, а вы подумайте, что вам следует делать. Я исполнил свое поручение, мне остается только пожелать вам спокойной ночи и удалиться.
И он встал со своего места.
— Подождите минутку, подполковник, я поеду с вами! — произнес асиендадо.
— Вы, дон Педро?
— Да, я поеду в Сантос-Луарес.
— В этот час?
— Это в двух шагах. Я хочу узнать, по какому праву донья Мария-Хосефа отдает приказы в Буэнос-Айресе, от имени господина Ресторадора или нет?
— Ах, сеньор дон Педро, вы окажете настоящую услугу делу, — вскричал подполковник, — если добьетесь от его превосходительства, чтобы эта сеньора не совала свой нос в наши дела.
— Вот именно об этом я и постараюсь попросить Ресторадора. Эта дама в Барракасе — моя родственница, мой долг помешать тому, чтобы ей докучали.
— Вы правы, сеньор дон Педро, и клянусь вам, что если вы получите приказ Ресторадора, то я исполню его с великим удовольствием.
— Я рассчитываю на ваше обещание, подполковник!
— Это решено, сеньор дон Педро.
— Будьте добры подождать меня минутку, я прощусь со своим сыном и буду к вашим услугам.
— Хорошо, хорошо, не спешите, у меня есть время!
С этими словами Китиньо вышел.
— Вы видите, батюшка, все потеряно! — с отчаянием вскричал дон Мигель.
— Не совсем еще, мальчик, предоставь мне действовать. Тонильо!
— Mi amo! — сказал входя гаучо.
— Седлай живей лошадь.
— Моего темного бегуна! — прибавил дон Мигель.
— А, твоего пожирателя воздуха! — сказал асиендадо.
— Да, того, которого вы мне прислали в прошлом месяце. Тонильо исчез по знаку своего господина.
— Послушай, — начал дон Педро, — теперь почти половина десятого, через час я надеюсь вернуться и сразу отправиться в Барракас.
— Хорошо.
— Ты будешь там?
— Конечно!
— Не говори ни слова молодым людям о том, что происходит: не беспокоить их заранее, пусть они спокойно наслаждаются тем счастьем, которое у них пока еще есть, но пусть все будет готово для их бегства!
— Вдвоем?
— Если возможно, Бельграно, во всяком случае, должен уехать.
— Он? Хорошо!
— Есть ли у вас там люди?
— Только старый слуга.
— Возьми с собой шестерых моих вакерос, это решительные люди, как я тебе сказал, и пригодятся на всякий случай.
— О, батюшка, вы возвращаете мне жизнь!
— Бодрись, мой мальчик, быть может, нас беспокоили напрасно, и ничего не случится!
— Нет, нет, вы ошибаетесь, батюшка, на дачу непременно нападут.
— Ну, тогда с Богом! Обними меня и расстанемся. Соблюдай молчание и будь благоразумен.
Отец и сын обнялись, затем дон Педро вышел. Почти тотчас же послышался топот копыт лошадей, несшихся во всю прыть.
— Боже мой! — прошептал дон Мигель, оставшись один. — Защити их, защити нас!
Мгновение он оставался в задумчивости, затем быстро поднял голову.
— Тонильо! — вскричал он.
— Mi amo?
— Ты выбрал шестерых вакерос моего отца?
— Mi amo, они там под навесом, сеньор дон Педро предоставил их в ваше распоряжение.
— Хорошо, садитесь все на лошадей и мчитесь во весь дух в Барракас, вместе с Хосе спрячьте лошадей так, чтобы ни дон Луис, ни моя кузина и не подозревали об их присутствии, понимаешь?
— Да, сеньор, это не трудно.
— Жди меня недалеко от дома. Вооружитесь все хорошенько.
— Будет сражение, сеньор? — радостно спросил молодой Тонильо.
— Может быть. Моя лошадь?
— Готова.
— Тогда отправимся каждый в свою сторону.
Дон Мигель сел на лошадь и поехал галопом по дороге к месту, где ждал его мистер Дуглас.
Через несколько минут Тонильо также покинул дом и направился в Барракас в сопровождении шести вакерос, вооруженных с головы до ног.
ГЛАВА XXVI. Где описывается развязка дела
Вернувшись в гостиную, дон Луис сел подле доньи Эрмосы и, обняв ее за талию, поцеловал в лоб. Молодая женщина краснея улыбнулась, но вдруг нервная дрожь охватила ее, кровь отхлынула от лица — она встала, с поникшей головой сделала несколько шагов вперед и тихо опустилась на колени перед распятием, скрестила свои руки и стала безмолвно молиться. Дон Луис, испуганный внезапной бледностью молодой женщины, бросился к ней, поднял ее и заставил сесть возле себя.
— Боже мой! — вскричал он с беспокойством. — Что с тобой, Эрмоса?
— Ничего, ничего, Луис, пустяки, все прошло… Я столько страдала… это суеверие… нервы… почем я знаю?.. это прошло…
— Нет, Эрмоса, есть что-то, чего я не знаю, но что я хочу знать, так как страдаю в эту минуту больше тебя.
— Успокойся, Луис, это бой часов, вот и все.
— Но…
— Не спрашивай меня, не гадай, я знаю все, что ты мне скажешь, но не могу успокоиться, это сильнее меня. Весь вечер я испытывала такое же страдание при бое часов.
— Это все?
— Клянусь тебе. Дон Луис вздохнул.
— Дорогая Эрмоса, — произнес он, — когда я почувствовал, что ты дрожишь в моих руках, когда увидел, что ты бежишь от меня к этому распятию, страшная мысль мелькнула у меня: я подумал, что ты испытала чувство отвращения, что твоя душа протестует против тех уз, которыми нас только что соединили навеки.
— Луис! Ты мог подумать это? Боже мой!
— Прости, дорогая Эрмоса, прости! Но если бы ты знала, как я тебя люблю! — проговорил молодой человек, с мольбой протягивая руки. — Прости!
— Увы! Я только теперь люблю впервые, я счастлива всего лишь час.
— Эрмоса!
— Я забываю обо всем, я сильная, когда я рядом с тобой, ты защитишь меня от самой себя.
— О, теперь несчастье нам не угрожает. Это твое слишком живое воображение причиняет тебе все эти огорчения, дорогая моя. Это ядовитый воздух Буэнос-Айреса делает тебя больной душой и телом — скоро мы будем вместе далеко отсюда.
— Скоро, скоро, не так ли, Луис? Я не могу жить здесь и не могу жить нигде без тебя. Мы будем путешествовать вместе.
— Почему же не с этой ночи?
— Это невозможно.
— Я оставлю все, Лиза и Хосе присоединятся к нам после.
— Это невозможно.
— Возьми меня с собой, Луис, возьми! Разве я не твоя жена? Разве не должна я следовать за тобой всюду?
— Это правда, но я не должен подвергать тебя опасности, моя любовь.
— Меня подвергать опасности?
— Какое-нибудь непредвиденное обстоятельство…
— А ты будешь подвергаться опасности? Зачем же вы меня обманули? Не говорили ли вы мне, что тебе нечего бояться?
— Это правда, опасности никакой нет, но, быть может, мы будем вынуждены остаться на берегу два, три или четыре дня.
— Что же из того, если я проведу их с тобой?
— Эрмоса, не будем изменять ничего в нашем плане, станем уважать, будучи теперь женаты, наши обещания обрученных. Если раньше двух недель ты не приедешь с Мигелем, то отправишься одна: тогда уже будет заключен мир с Францией, и ничто не помешает твоему отъезду.
— Вспомни, дорогая моя, что я уезжаю, потому что ты так приказываешь, а ты остаешься здесь, потому что я тебя прошу об этом. Но я слышу чьи-то шаги в передней.
— Лиза, вероятно.
— Нет, я думаю, что это Мигель.
Дон Луис поцеловал в лоб свою жену и пошел навстречу своему другу, а донья Эрмоса приказала Лизе подать чай в кабинет, где все трое вскоре и сидели вместе.
— Слава Богу, дорогое дитя, — весело сказал дон Мигель, — все совершенно улажено, только вместо того, чтобы ждать до утра, Дуглас назначил отъезд в полночь, то есть через два часа.
— Почему такое изменение? — спросила донья Эрмоса.
— Право, я сам не знаю этого! Но я так доверяю благоразумию и проницательности моего славного контрабандиста, что, когда он назначил мне этот час, я не спросил у него ничего, убежденный в том, что, стало быть, это самое удобное время.
Дон Луис нежно сжал руку доньи Эрмосы, дон Мигель взглянул на них с нежностью.
— Судьба, — сказал он прочувствованным голосом, — не согласилась исполнить мои заветные желания — я хотел видеть ваше счастье одновременно со своим, но — увы! Если бы теперь возле меня находилась Аврора, то я был бы счастливейшим из людей. Но все-таки я получил одну половину того, чего желал, другую же… на то Божья воля!
Подавив свое волнение, которое увлекло его дальше, чем он того хотел, и заставило забыть свою роль, Мигель с веселым и непринужденным видом сказал, со смехом обнимая обоих молодых людей:
— Ну, ну, будем довольствоваться несколькими минутами, которые дает нам судьба, будем думать только о тех днях, которые мы вскоре будем проводить в Монтевидео. Будем смеяться, пить чай и думать только о будущем, так как прошлое слишком скверно.
Ему довольно было десяти минут, чтобы развеселить своих друзей — невозможно было устоять перед его оживлением.
Недоставало только одного: поссорить влюбленных, чтобы тотчас же доставить им удовольствие примириться.
Это он и поспешил сделать.
— Луис, — обратился он с самым серьезным видом к своему другу, наливая себе вторую чашку чаю, — я забыл спросить у тебя об одной вещи.
— Какой?
— Что мне делать с мешком писем?
— Каким мешком и какими письмами? — спросил дон Луис, между тем как донья Эрмоса пристально посмотрела на него.
— Как с каким? — притворно удивился дон Мигель, — со знаменитым мешком, ты хорошо его знаешь, в котором находятся, по крайней мере я так думаю, и волосы Эрмосы, потому что они такого же цвета.
— Ты с ума сошел, Мигель!
— Нет еще, слава Богу!
— Зачем притворяться так, кабальеро? Нет ничего неестественного, в том чтобы иметь такие сувениры и стараться их сохранить!
— Клянусь тебе, Эрмоса, что за всю свою жизнь у меня никогда не было такого мешка и я не знаю, о каких письмах говорит Мигель. Или он смеется надо мной или, повторяю, он сошел с ума.
— Зачем отрицать это? — спросила донья Эрмоса, краснея и бросая ироничную улыбку дону Луису.
— Ты видишь, что делаешь своими шутками, Мигель! — сказал молодой человек, угадавший в конце концов намерение своего друга.
— Так что…
— Так что ты не прав, ты видишь это.
— Что?
— Что Эрмоса отодвинула свой стул от меня! — сказал он печально.
Дон Мигель расхохотался. Он взял руку своей кузины, вложив ее в руку дона Луиса.
— Они неподражаемы! — вскричал он. — Аврора была бы более благоразумна.
— Нет, нет, ты не солгал! — возразила донья Эрмоса, не отнимая своей руки и желая окончательно убедиться в том, что то была шутка.
Смех дона Мигеля и взгляд дона Луиса успокоили донью Эрмосу и рассеяли все ее подозрения.
Неожиданно, как удар грома, раздался ужасный и пронзительный крик Лизы.
В то же мгновение Лиза, бледная, с блуждающим взором, в разорванной одежде, стремительно вбежала в кабинет из внутренних комнат.
На дворе послышалось несколько выстрелов, сопровождаемых яростными криками, топот людей и лошадей.
Прежде чем Лиза успела произнести хоть одно слово, прежде чем успели спросить ее, каждый понял то, что произошло, и почти тотчас же они увидели через стеклянную дверь кабинета, откуда прибежал ребенок, что человек пятнадцать с злыми лицами ворвались через комнату Лизы в уборную.
Все это произошло с быстротой молнии.
Но с такой же быстротой и дон Луис увлек свою молодую супругу в гостиную и схватил свои пистолеты, лежавшие на камине.
— О, мои предчувствия! — вскричала донья Эрмоса, в безумном ужасе. — Спаси нас, Мигель, спаси!
— Да, да, Эрмоса, — отвечал молодой человек, уже сражаясь, — теперь не время говорить.
— Боже мой! — произнесла молодая женщина, хватая дона Луиса за руку. — Они убили Хосе!
— Нет еще, — вскричал ветеран, появляясь вдруг с вакерос дона Педро. — Ложитесь все.
Машинально дон Мигель и дон Луис нагнули, несмотря на их сопротивление, обеих женщин к полу. Бандиты ринулись в гостиную.
— Пли! — пронзительно вскричал Хосе.
Раздался громовой залп, за которым немедленно последовала страшная суматоха.
Затем все стихло.
Хосе и его вакерос бросились преследовать масоркерос, испуганных этим неожиданным сопротивлением: они думали, что нападают на беззащитных людей.
Четыре трупа лежали в гостиной.
Не теряя ни минуты, оба молодых человека опрокинули мебель и нагромоздили ее перед дверью в столовую, соорудив таким образом баррикаду.
Густой дым наполнял комнаты, стекла, зеркала — все было разбито, сломано.
Между тем на дворе продолжалась яростная битва.
Масоркерос имели перевес в численности, возбуждаемые голосами Мариньо и Санта-Каломы, они возобновили атаку, рыча:
— A deguello, a deguello!39
Снова началась борьба ужасная и беспощадная.
Страшная резня! Бойня, которой нет названия и которая должна была окончиться смертью всех обитателей дачи.
Донья Эрмоса ухватилась за дона Луиса, который никак не мог освободиться от нее: бедная женщина более не сознавала, что она делала.
— Ты нас губишь, Эрмоса, ты губишь, оставь меня, ложись на софу! — вскричал молодой человек с отчаянием.
С поразительной силой он легко подхватил ее на руки и отнес за баррикаду, туда где без чувств лежала Лиза.
В ту же самую минуту два человека ворвались в гостиную.
— А! — вскричал дон Мигель с угрожающим смехом, — Тронкосо и Бандиа, палачи Марии-Хосефы.
— И Мариньо! — прибавил дон Луис, заметив начальника серенос, вбежавшего в гостиную с саблей в руке.
Молодые люди обменялись взглядом и, как тигры на свою добычу, одновременно бросились на трех человек.
Тронкосо и Бандиа рухнули на пол, убитые страшным кастетом дона Мигеля, Мариньо упал с криком ярости, сраженный из пистолетов дона Луиса, но он не был мертв — поднявшись на колени, он ползком ускользнул из гостиной, оставив за собой длинную полосу крови.
Пораженные этим упорным сопротивлением, которого они вовсе не ожидали, масоркерос некоторое время не решались вновь войти в дом.
Этим недолгим перерывом молодые люди воспользовались для того, чтобы укрепить свою баррикаду всем, что находилось под рукой, и погасить свет в гостиной.
— Спасай Эрмосу, — сказал затем по-французски дон Луис своему другу, — пройди через переднюю, выйди на затерянные тропы, которые находятся против дома, через пять минут я пробьюсь сквозь эту сволочь и присоединюсь к вам.
— Да, — отвечал дон Мигель, — это единственное, что нам остается, я думал об этом, но не хотел оставлять тебя одного и еще более не хочу теперь, однако я попытаюсь спасти Эрмосу и нас самих — через две минуты я вернусь, оставайся за баррикадой!
— Я не хочу спасения! — вскричала донья Эрмоса с лихорадочной решимостью. — Я хочу умереть здесь вместе с вами.
Молодой человек, не отвечая ей, бросился вперед.
В тот самый миг, когда он подошел к двери, она внезапно открылась и толпа свирепых бандитов, с криками, бросилась в гостиную.
Тут творилось нечто неописуемое: жестокая борьба впотьмах, освещаемая только беглым огнем выстрелов.
Яростные и отчаянные крики сражавшихся, жуткий топот сливались с оглушительным треском пистолетных выстрелов и тупыми ударами сабель.
Молодых людей ожидала верная гибель: окруженные врагами, они сражались не для того, чтобы победить, но для того, чтобы дорого продать свою жизнь.
Неожиданно дверь на улицу разлетелась вдребезги, и многочисленный отряд кавалеристов, некоторые из которых зажгли факелы, бросился в дом.
Во главе их с саблей в руке был дон Педро дель Кампо.
— Во имя Ресторадора, — вскричал он громовым голосом, — остановитесь!
Пробило одиннадцать часов.
— Сюда, отец, сюда! — закричал дон Мигель, узнав его голос.
Старик заставил свою лошадь прыгнуть на середину гостиной.
За ним последовали многие из его спутников.
Масоркерос, сбитые с ног, получая страшные удары тяжелыми копытами лошадей, со стоном и жалобными криками стали разбегаться во все стороны.
— Подполковник! — вскричал асиендадо. — Рубите этих мерзавцев!
— A deguello, a deguello! — закричал Китиньо, бросаясь со своим отрядом преследовать бандитов Санта-Каломы и Мариньо.
Имя Росаса, брошенное этим диким зверям, опьяненным резней, укротило их и наполнило ужасом.
При красноватом свете факелов гостиная дачи имела ужасный вид.
Повсюду виднелись кровь и трупы…
Дон Мигель и дон Луис разобрали свою баррикаду и на руках вынесли донью Эрмосу.
Молодая женщина была в обмороке, ее белое платье было разорвано и обагрено кровью, сочившейся из руки, раненной шальной пулей.
Оба молодых человека были также ранены, но, к счастью, легко.
Дон Педро печально осмотрелся вокруг.
— Ну, дети, — произнес он, — уходите! На этот раз я спас вас, не будем терять ни минуты, уедем, пока не вернулся Китиньо. На коней!
— Но Эрмоса! — вскричал дон Луис.
— Подними ее ко мне, Бельграно!
Асиендадо перегнулся с седла, поднял молодую женщину и, бережно обхватив, посадил ее перед собой на лошадь.
— Скорей! — повторил дон Педро.
— Лошади готовы! — сказал появившийся Тонильо.
— А Лиза, а Хосе? — с тревогой спросил дон Мигель.
— Хосе мертв, — отвечал Тонильо, — а Лиза здесь. И он указал на молодую девушку, лежащую на софе. Она была жива, но от страха потеряла сознание. Дон Мигель взял ее на руки.
Несколько минут спустя многочисленная группа всадников вихрем мчались по направлению к Бока.
Дуглас был на своем посту, отъезд состоялся без затруднений.
— Поезжай же с нами, отец! — сказали дон Мигель и дон Луис, бросаясь в объятия старика.
— Нет, — отвечал он, покачав головой, — уезжайте, дети. То, чего вы не могли сделать, я, клянусь Богом, сделаю, и тиран падет.
Дон Педро оставался на берегу до тех пор, пока лодка, уносившая дорогих ему людей, не исчезла во мраке.
Тогда, дав знак своим вакерос, он медленно поехал с ними в город.
Последний и, быть может, верный друг Росаса, устрашенный этими ужасными убийствами, внезапно сделался его самым непримиримым врагом.
Хроника, из которой мы почерпнули только что рассказанное нами, возможно, в будущем даст нам интересные подробности о некоторых лицах, фигурировавших в этой длинной истории, но теперь она дает их нам только относительно настоящих событий.
На другой день после описанной кровавой драмы жители Барракаса, придя из любопытства на атакованную дачу, нашли семнадцать трупов, лежавших в беспорядке во всех комнатах. Среди них были трупы Хосе и четверых вакерос с пробитыми головами, остальные двенадцать принадлежали
Народному обществу Ресторадора. Они были оставлены там до полудня, когда их подобрал полицейский фургон, а дом был совершенно разграблен и опустошен федералистами.
Дон Кандидо Родригес после смерти сеньора Слейда, произошедшей несколько недель спустя после этого события, мировым судьей принужден был оставить дом консула, где он упорно хотел остаться на якобы американской территории, так как после смерти консула, не существовало более и консульства.
Наша хроника прибавляет еще, что донья Марселина пришла однажды предложить свою руку дону Кандидо, в память о тех опасностях, которым они подвергались вместе, чем привела достойного профессора в такой ужас, что он окончательно решил эмигрировать, и был перевезен мистером Дугласом в Монтевидео, где дон Мигель, ставший супругом доньи Авроры Барроль, предложил ему убежище в своем доме. Здесь он мирно жил, любимый и лелеемый своими двумя бывшими учениками и их прелестными женами.
Дон Педро дель Кампо сдержал данную им клятву — с помощью полковника Сармьенто и других достойных сыновей Буэнос-Айреса ему удалось ниспровергнуть Росаса.
— Боже мой! — вскричал он с беспокойством. — Что с тобой, Эрмоса?
— Ничего, ничего, Луис, пустяки, все прошло… Я столько страдала… это суеверие… нервы… почем я знаю?.. это прошло…
— Нет, Эрмоса, есть что-то, чего я не знаю, но что я хочу знать, так как страдаю в эту минуту больше тебя.
— Успокойся, Луис, это бой часов, вот и все.
— Но…
— Не спрашивай меня, не гадай, я знаю все, что ты мне скажешь, но не могу успокоиться, это сильнее меня. Весь вечер я испытывала такое же страдание при бое часов.
— Это все?
— Клянусь тебе. Дон Луис вздохнул.
— Дорогая Эрмоса, — произнес он, — когда я почувствовал, что ты дрожишь в моих руках, когда увидел, что ты бежишь от меня к этому распятию, страшная мысль мелькнула у меня: я подумал, что ты испытала чувство отвращения, что твоя душа протестует против тех уз, которыми нас только что соединили навеки.
— Луис! Ты мог подумать это? Боже мой!
— Прости, дорогая Эрмоса, прости! Но если бы ты знала, как я тебя люблю! — проговорил молодой человек, с мольбой протягивая руки. — Прости!
— Увы! Я только теперь люблю впервые, я счастлива всего лишь час.
— Эрмоса!
— Я забываю обо всем, я сильная, когда я рядом с тобой, ты защитишь меня от самой себя.
— О, теперь несчастье нам не угрожает. Это твое слишком живое воображение причиняет тебе все эти огорчения, дорогая моя. Это ядовитый воздух Буэнос-Айреса делает тебя больной душой и телом — скоро мы будем вместе далеко отсюда.
— Скоро, скоро, не так ли, Луис? Я не могу жить здесь и не могу жить нигде без тебя. Мы будем путешествовать вместе.
— Почему же не с этой ночи?
— Это невозможно.
— Я оставлю все, Лиза и Хосе присоединятся к нам после.
— Это невозможно.
— Возьми меня с собой, Луис, возьми! Разве я не твоя жена? Разве не должна я следовать за тобой всюду?
— Это правда, но я не должен подвергать тебя опасности, моя любовь.
— Меня подвергать опасности?
— Какое-нибудь непредвиденное обстоятельство…
— А ты будешь подвергаться опасности? Зачем же вы меня обманули? Не говорили ли вы мне, что тебе нечего бояться?
— Это правда, опасности никакой нет, но, быть может, мы будем вынуждены остаться на берегу два, три или четыре дня.
— Что же из того, если я проведу их с тобой?
— Эрмоса, не будем изменять ничего в нашем плане, станем уважать, будучи теперь женаты, наши обещания обрученных. Если раньше двух недель ты не приедешь с Мигелем, то отправишься одна: тогда уже будет заключен мир с Францией, и ничто не помешает твоему отъезду.
— Вспомни, дорогая моя, что я уезжаю, потому что ты так приказываешь, а ты остаешься здесь, потому что я тебя прошу об этом. Но я слышу чьи-то шаги в передней.
— Лиза, вероятно.
— Нет, я думаю, что это Мигель.
Дон Луис поцеловал в лоб свою жену и пошел навстречу своему другу, а донья Эрмоса приказала Лизе подать чай в кабинет, где все трое вскоре и сидели вместе.
— Слава Богу, дорогое дитя, — весело сказал дон Мигель, — все совершенно улажено, только вместо того, чтобы ждать до утра, Дуглас назначил отъезд в полночь, то есть через два часа.
— Почему такое изменение? — спросила донья Эрмоса.
— Право, я сам не знаю этого! Но я так доверяю благоразумию и проницательности моего славного контрабандиста, что, когда он назначил мне этот час, я не спросил у него ничего, убежденный в том, что, стало быть, это самое удобное время.
Дон Луис нежно сжал руку доньи Эрмосы, дон Мигель взглянул на них с нежностью.
— Судьба, — сказал он прочувствованным голосом, — не согласилась исполнить мои заветные желания — я хотел видеть ваше счастье одновременно со своим, но — увы! Если бы теперь возле меня находилась Аврора, то я был бы счастливейшим из людей. Но все-таки я получил одну половину того, чего желал, другую же… на то Божья воля!
Подавив свое волнение, которое увлекло его дальше, чем он того хотел, и заставило забыть свою роль, Мигель с веселым и непринужденным видом сказал, со смехом обнимая обоих молодых людей:
— Ну, ну, будем довольствоваться несколькими минутами, которые дает нам судьба, будем думать только о тех днях, которые мы вскоре будем проводить в Монтевидео. Будем смеяться, пить чай и думать только о будущем, так как прошлое слишком скверно.
Ему довольно было десяти минут, чтобы развеселить своих друзей — невозможно было устоять перед его оживлением.
Недоставало только одного: поссорить влюбленных, чтобы тотчас же доставить им удовольствие примириться.
Это он и поспешил сделать.
— Луис, — обратился он с самым серьезным видом к своему другу, наливая себе вторую чашку чаю, — я забыл спросить у тебя об одной вещи.
— Какой?
— Что мне делать с мешком писем?
— Каким мешком и какими письмами? — спросил дон Луис, между тем как донья Эрмоса пристально посмотрела на него.
— Как с каким? — притворно удивился дон Мигель, — со знаменитым мешком, ты хорошо его знаешь, в котором находятся, по крайней мере я так думаю, и волосы Эрмосы, потому что они такого же цвета.
— Ты с ума сошел, Мигель!
— Нет еще, слава Богу!
— Зачем притворяться так, кабальеро? Нет ничего неестественного, в том чтобы иметь такие сувениры и стараться их сохранить!
— Клянусь тебе, Эрмоса, что за всю свою жизнь у меня никогда не было такого мешка и я не знаю, о каких письмах говорит Мигель. Или он смеется надо мной или, повторяю, он сошел с ума.
— Зачем отрицать это? — спросила донья Эрмоса, краснея и бросая ироничную улыбку дону Луису.
— Ты видишь, что делаешь своими шутками, Мигель! — сказал молодой человек, угадавший в конце концов намерение своего друга.
— Так что…
— Так что ты не прав, ты видишь это.
— Что?
— Что Эрмоса отодвинула свой стул от меня! — сказал он печально.
Дон Мигель расхохотался. Он взял руку своей кузины, вложив ее в руку дона Луиса.
— Они неподражаемы! — вскричал он. — Аврора была бы более благоразумна.
— Нет, нет, ты не солгал! — возразила донья Эрмоса, не отнимая своей руки и желая окончательно убедиться в том, что то была шутка.
Смех дона Мигеля и взгляд дона Луиса успокоили донью Эрмосу и рассеяли все ее подозрения.
Неожиданно, как удар грома, раздался ужасный и пронзительный крик Лизы.
В то же мгновение Лиза, бледная, с блуждающим взором, в разорванной одежде, стремительно вбежала в кабинет из внутренних комнат.
На дворе послышалось несколько выстрелов, сопровождаемых яростными криками, топот людей и лошадей.
Прежде чем Лиза успела произнести хоть одно слово, прежде чем успели спросить ее, каждый понял то, что произошло, и почти тотчас же они увидели через стеклянную дверь кабинета, откуда прибежал ребенок, что человек пятнадцать с злыми лицами ворвались через комнату Лизы в уборную.
Все это произошло с быстротой молнии.
Но с такой же быстротой и дон Луис увлек свою молодую супругу в гостиную и схватил свои пистолеты, лежавшие на камине.
— О, мои предчувствия! — вскричала донья Эрмоса, в безумном ужасе. — Спаси нас, Мигель, спаси!
— Да, да, Эрмоса, — отвечал молодой человек, уже сражаясь, — теперь не время говорить.
— Боже мой! — произнесла молодая женщина, хватая дона Луиса за руку. — Они убили Хосе!
— Нет еще, — вскричал ветеран, появляясь вдруг с вакерос дона Педро. — Ложитесь все.
Машинально дон Мигель и дон Луис нагнули, несмотря на их сопротивление, обеих женщин к полу. Бандиты ринулись в гостиную.
— Пли! — пронзительно вскричал Хосе.
Раздался громовой залп, за которым немедленно последовала страшная суматоха.
Затем все стихло.
Хосе и его вакерос бросились преследовать масоркерос, испуганных этим неожиданным сопротивлением: они думали, что нападают на беззащитных людей.
Четыре трупа лежали в гостиной.
Не теряя ни минуты, оба молодых человека опрокинули мебель и нагромоздили ее перед дверью в столовую, соорудив таким образом баррикаду.
Густой дым наполнял комнаты, стекла, зеркала — все было разбито, сломано.
Между тем на дворе продолжалась яростная битва.
Масоркерос имели перевес в численности, возбуждаемые голосами Мариньо и Санта-Каломы, они возобновили атаку, рыча:
— A deguello, a deguello!39
Снова началась борьба ужасная и беспощадная.
Страшная резня! Бойня, которой нет названия и которая должна была окончиться смертью всех обитателей дачи.
Донья Эрмоса ухватилась за дона Луиса, который никак не мог освободиться от нее: бедная женщина более не сознавала, что она делала.
— Ты нас губишь, Эрмоса, ты губишь, оставь меня, ложись на софу! — вскричал молодой человек с отчаянием.
С поразительной силой он легко подхватил ее на руки и отнес за баррикаду, туда где без чувств лежала Лиза.
В ту же самую минуту два человека ворвались в гостиную.
— А! — вскричал дон Мигель с угрожающим смехом, — Тронкосо и Бандиа, палачи Марии-Хосефы.
— И Мариньо! — прибавил дон Луис, заметив начальника серенос, вбежавшего в гостиную с саблей в руке.
Молодые люди обменялись взглядом и, как тигры на свою добычу, одновременно бросились на трех человек.
Тронкосо и Бандиа рухнули на пол, убитые страшным кастетом дона Мигеля, Мариньо упал с криком ярости, сраженный из пистолетов дона Луиса, но он не был мертв — поднявшись на колени, он ползком ускользнул из гостиной, оставив за собой длинную полосу крови.
Пораженные этим упорным сопротивлением, которого они вовсе не ожидали, масоркерос некоторое время не решались вновь войти в дом.
Этим недолгим перерывом молодые люди воспользовались для того, чтобы укрепить свою баррикаду всем, что находилось под рукой, и погасить свет в гостиной.
— Спасай Эрмосу, — сказал затем по-французски дон Луис своему другу, — пройди через переднюю, выйди на затерянные тропы, которые находятся против дома, через пять минут я пробьюсь сквозь эту сволочь и присоединюсь к вам.
— Да, — отвечал дон Мигель, — это единственное, что нам остается, я думал об этом, но не хотел оставлять тебя одного и еще более не хочу теперь, однако я попытаюсь спасти Эрмосу и нас самих — через две минуты я вернусь, оставайся за баррикадой!
— Я не хочу спасения! — вскричала донья Эрмоса с лихорадочной решимостью. — Я хочу умереть здесь вместе с вами.
Молодой человек, не отвечая ей, бросился вперед.
В тот самый миг, когда он подошел к двери, она внезапно открылась и толпа свирепых бандитов, с криками, бросилась в гостиную.
Тут творилось нечто неописуемое: жестокая борьба впотьмах, освещаемая только беглым огнем выстрелов.
Яростные и отчаянные крики сражавшихся, жуткий топот сливались с оглушительным треском пистолетных выстрелов и тупыми ударами сабель.
Молодых людей ожидала верная гибель: окруженные врагами, они сражались не для того, чтобы победить, но для того, чтобы дорого продать свою жизнь.
Неожиданно дверь на улицу разлетелась вдребезги, и многочисленный отряд кавалеристов, некоторые из которых зажгли факелы, бросился в дом.
Во главе их с саблей в руке был дон Педро дель Кампо.
— Во имя Ресторадора, — вскричал он громовым голосом, — остановитесь!
Пробило одиннадцать часов.
— Сюда, отец, сюда! — закричал дон Мигель, узнав его голос.
Старик заставил свою лошадь прыгнуть на середину гостиной.
За ним последовали многие из его спутников.
Масоркерос, сбитые с ног, получая страшные удары тяжелыми копытами лошадей, со стоном и жалобными криками стали разбегаться во все стороны.
— Подполковник! — вскричал асиендадо. — Рубите этих мерзавцев!
— A deguello, a deguello! — закричал Китиньо, бросаясь со своим отрядом преследовать бандитов Санта-Каломы и Мариньо.
Имя Росаса, брошенное этим диким зверям, опьяненным резней, укротило их и наполнило ужасом.
При красноватом свете факелов гостиная дачи имела ужасный вид.
Повсюду виднелись кровь и трупы…
Дон Мигель и дон Луис разобрали свою баррикаду и на руках вынесли донью Эрмосу.
Молодая женщина была в обмороке, ее белое платье было разорвано и обагрено кровью, сочившейся из руки, раненной шальной пулей.
Оба молодых человека были также ранены, но, к счастью, легко.
Дон Педро печально осмотрелся вокруг.
— Ну, дети, — произнес он, — уходите! На этот раз я спас вас, не будем терять ни минуты, уедем, пока не вернулся Китиньо. На коней!
— Но Эрмоса! — вскричал дон Луис.
— Подними ее ко мне, Бельграно!
Асиендадо перегнулся с седла, поднял молодую женщину и, бережно обхватив, посадил ее перед собой на лошадь.
— Скорей! — повторил дон Педро.
— Лошади готовы! — сказал появившийся Тонильо.
— А Лиза, а Хосе? — с тревогой спросил дон Мигель.
— Хосе мертв, — отвечал Тонильо, — а Лиза здесь. И он указал на молодую девушку, лежащую на софе. Она была жива, но от страха потеряла сознание. Дон Мигель взял ее на руки.
Несколько минут спустя многочисленная группа всадников вихрем мчались по направлению к Бока.
Дуглас был на своем посту, отъезд состоялся без затруднений.
— Поезжай же с нами, отец! — сказали дон Мигель и дон Луис, бросаясь в объятия старика.
— Нет, — отвечал он, покачав головой, — уезжайте, дети. То, чего вы не могли сделать, я, клянусь Богом, сделаю, и тиран падет.
Дон Педро оставался на берегу до тех пор, пока лодка, уносившая дорогих ему людей, не исчезла во мраке.
Тогда, дав знак своим вакерос, он медленно поехал с ними в город.
Последний и, быть может, верный друг Росаса, устрашенный этими ужасными убийствами, внезапно сделался его самым непримиримым врагом.
Хроника, из которой мы почерпнули только что рассказанное нами, возможно, в будущем даст нам интересные подробности о некоторых лицах, фигурировавших в этой длинной истории, но теперь она дает их нам только относительно настоящих событий.
На другой день после описанной кровавой драмы жители Барракаса, придя из любопытства на атакованную дачу, нашли семнадцать трупов, лежавших в беспорядке во всех комнатах. Среди них были трупы Хосе и четверых вакерос с пробитыми головами, остальные двенадцать принадлежали
Народному обществу Ресторадора. Они были оставлены там до полудня, когда их подобрал полицейский фургон, а дом был совершенно разграблен и опустошен федералистами.
Дон Кандидо Родригес после смерти сеньора Слейда, произошедшей несколько недель спустя после этого события, мировым судьей принужден был оставить дом консула, где он упорно хотел остаться на якобы американской территории, так как после смерти консула, не существовало более и консульства.
Наша хроника прибавляет еще, что донья Марселина пришла однажды предложить свою руку дону Кандидо, в память о тех опасностях, которым они подвергались вместе, чем привела достойного профессора в такой ужас, что он окончательно решил эмигрировать, и был перевезен мистером Дугласом в Монтевидео, где дон Мигель, ставший супругом доньи Авроры Барроль, предложил ему убежище в своем доме. Здесь он мирно жил, любимый и лелеемый своими двумя бывшими учениками и их прелестными женами.
Дон Педро дель Кампо сдержал данную им клятву — с помощью полковника Сармьенто и других достойных сыновей Буэнос-Айреса ему удалось ниспровергнуть Росаса.