Страница:
К этому времени Хрущеву сообщили об информации сотрудника Разведуправления Министерства обороны Мамсурова о том, что по инициативе начальника Главного разведывательного управления (ГРУ) маршала Штеменко и по распоряжению Жукова создана Центральная разведшкола для подготовки диверсионных отрядов особого назначения. В школе, созданной в Москве, должны были обучаться 1750 солдат и офицеров. Создание такой школы усилило подозрения Хрущева в отношении Жукова.
Видимо, лояльность Жукова решили проверить. В сентябре 1957 года на правительственной даче в Крыму секретарь ЦК Л.И. Брежнев, курировавший вооруженные силы страны, попросил Г.К. Жукова не отправлять генерала Казакова из Венгрии на Дальний Восток, так как у генерала сложились хорошие отношения с Я. Кадаром. Жуков отказал Брежневу, заявив, что «надо считаться с моим мнением». Этот эпизод стал еще одним доказательством для Хрущева и его сторонников, что Жуков стал неуправляемым и поэтому представляет угрозу для них.
Вскоре было принято решение Президиума ЦК о том, чтобы в октябре направить Жукова во главе советской правительственной делегации в Югославию и Албанию. Жуков не хотел уезжать, ссылаясь на необходимость присутствовать на военных маневрах в Киевском военном округе. Он попросил Хрущева отложить поездку на три дня, но Хрущев, по словам Жукова, ответил: «Откладывать вашу поездку в Югославию не следует. Думаю, мы здесь сообща как-нибудь справимся. А вернетесь из Югославии, я расскажу вам все, что здесь было интересного». 4 октября Жуков выехал в адриатические страны из Севастополя на крейсере «Куйбышев».
Вместо Жукова в Киев направился Хрущев, якобы на охоту. На эту «охоту» направились также Козлов, Кириченко, Брежнев, Мухитдинов. Позже Хрущев так объяснял свое появление в Киеве: «Я не случайно попал на охоту из Крыма в Киев. Я там ничего не убил, а я там охотился на политическую дичь. Я хотел встретиться с командующими округов, хотел их послушать, с ними поговорить, а потом в выступлении подбросить кое-каких ёжиков. Я думаю, командующие меня более или менее правильно поняли». Обращаясь к Жукову, Хрущев заметил: «Я был, признаться, доволен, что тебя там не было, потому, что ты вел себя не по-партийному».
Пока Жуков находился в поездке, 19 октября состоялось заседание Президиума ЦК, на котором был поставлен вопрос о состоянии политической работы в Советской армии. В своем докладе начальник Политического управления генерал Желтов говорил о недооценке министром обороны политической работы в рядах Советской армии. Желтов рассказал нелепую байку про Жукова, который якобы заявил, что если политработникам приклеить рыжие бороды и дать кинжалы, то они бы всех командиров перерезали. Он утверждал, что Жуков неприязненно относится к нему, так как выступал против его возвеличивания. Он рассказал о полотне художника Васильева, изобразившего Жукова на белом коне на фоне горящего Рейхстага, и расценил картину как проявление культа личности Жукова.
Обвинения Желтова были решительно отвергнуты маршалами Малиновским и Коневым. Однако в ответ на их выступления Суслов сказал, что Жуков назвал политработников болтунами, которые 40 лет твердят одно и то же, и старыми котами, которые потеряли нюх. Игнатов осудил выступления Конева и Малиновского. Его поддержали все члены Президиума. Суслов предложил отстранить от работы Штеменко. В заключение выступил Хрущев. В протоколе заседания сказано: «Т. Хрущев. Доклад с позиции кричащих недостатков. Реакция тт. Малиновского и Конева тоже однобокая… Ликвидировать Военный совет – это значит Я». (Речь шла о предложении Жукова ликвидировать военные советы, внесенном год назад и отвергнутом Президиумом без обсуждения. – Прим. авт.) «Вопрос об организации отрядов особого назначения». (То есть о разведшколе. – Прим. авт.)
Очевидно, что реакция Малиновского и Конева на обвинения против Жукова напугала Хрущева и других членов Президиума. На заседании было принято решение немедленно подготовить постановление ЦК КПСС об улучшении работы в Советской армии и закрытое письмо «Ко всем партийным организациям предприятий, колхозов, учреждений, партийным организациям Советской Армии и Флота, к членам и кандидатам ЦК КПСС». Было решено направить всех членов Президиума ЦК в различные военные округа для разъяснений смысла этих документов. 22 октября в Ленинград выехал Ф.Р. Козлов, в Киев– А.И. Кириченко, в Минск – К.Т. Мазуров, в Ташкент – Н.А. Мухитдинов, в Тбилиси – В.П. Мжаванадзе, в Ригу – Я.Э. Калнберзин, в Свердловск – А.П. Кириленко, в Ростов – А.И. Микоян, в Горький – Н.Г. Игнатов, в Куйбышев – Н.И. Беляев, в Воронеж – Н.М. Шверник. 23 октября в Одессе должен был выступить А.И. Микоян, а в Севастополе – А.И. Кириченко. Н.С. Хрущев собирался выступить 22 и 23 октября в Москве на собрании партийного актива центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа, Московского округа ПВО. Казалось, что все руководители партии и страны были срочно брошены в военные округа, чтобы раздавить в зародыше возможные очаги военного мятежа.
В своих выступлениях в Московском военном округе Хрущев был, как обычно, многословен и затрагивал много тем. Он говорил об успехах страны за последние 40 лет. Он восторгался запуском спутника. Он вспоминал войну. Он осуждал документальный фильм «Сталинградская битва», в котором обращалось внимание на роль Жукова и Василевского (но мало говорилось о его собственной роли). Он высмеивал картину Васильева, изображавшую Жукова на белом коне. Он то ставил в пример Сталина, то высмеивал его мнимую некомпетентность в военных делах. В невыправленной стенограмме его выступления было записано: «Сталин, это я считаю умнейший человек, среди руководителей, которые с ним были, но в результате своей старости и других качеств, которые у него были, недостатков– он возомнил… У Сталина рука была тяжелая, зато никто в одном ему не откажет, что весь был предан делу марксизма-ленинизма. Не было другого Сталина, он только этим и жил».
Затем он осудил предложение Жукова годичной давности о ликвидации военных советов, не упоминая его авторства. Он сослался на то, что существование военных советов предусмотрено воинским уставом. «В Уставе очень четко сказано, это между прочим Сталин диктовал… Какому это министру взбрело в голову, что этот военный совет может ему мешать?… Царь и тот имел советы тайные и явные… Что же это за советская демократия, которая это отрицает». Избегая критиковать лично Жукова, Хрущев говорил намеками: «Нам вот говорили, когда мы обсуждали вопросы, что сейчас лекции начинаются в высших учебных заведениях и в академиях, прежде чем излагать тему, обязательно сошлются на изречения власть имущих. Назвать вам – кто власть имущих? Знаете сами? Или сами называете? И это бывает, потому что и среди вас как раз есть те, кто это называет. Правильно ли это будет, товарищи? Правильное ли это воспитание? Неправильное. Надо с этим бороться. Вот мы и собрали вас. Вот тут написали одну записку такую с подковыркой: "Почему нет министра обороны?" Да, он (автор записки. – Прим. авт.) сам газеты читает и знает, что он (Жуков. – Прим. авт.) в Албании, но его (автора записки. – Прим. авт.) не смущает, как это могли быть допущены такие безобразия, о которых сейчас Центральный Комитет докладывает. Вот это должно вас беспокоить больше».
Наконец Хрущев назвал Жукова: «Могут сказать, Жукова поносят. Мы Жукова уважаем и высоко ценили. Когда был жив Сталин, когда он бесновался против Жукова, я всегда стоял за Жукова и говорил за Жукова. (Свидетельств таких заявлений Хрущева нет. – Прим. авт.) Но, товарищи, не надо злоупотреблять добрым отношением. Это неправильно… Мы должны усиливать роль партии на всех участках и нужно поставить вопрос о поднятии роли партии в армии… Враги говорили: «За Советскую власть, но без коммунистов». Получалось, что Жуков готовил нечто вроде Кронштадтского мятежа 1921 года, в ходе которого был выдвинут этот лозунг».
«Товарищи, что Центральный Комитет ставит?» – спрашивал Хрущев и тут же отвечал: «Он ставит одну задачу, которая была поставлена XX съездом партии в руководстве всем, что есть на земле советской. Мы пока почти везде пустили корни, но мы еще вплотную не подошли к Вооруженным силам. Мы хотим, товарищи, Центральный Комитет хочет опереться на коммунистов, мы должны сделать, чтобы армия была боеспособной, чтобы была своевременно вооружена, была политически спаяна крепко, чтобы была действенной опорой народа и нашей партии. Партии, – не лицу, – а партии должна быть предана! Правильно?… Такой напрашивается вопрос: может быть министра обороны не следует держать в составе Президиума ЦК, чтобы маршалы, генералы могли поспорить, а без спора ни одно разумное дело не решается».
23 октября Хрущев вновь выступал перед партактивом Московского военного округа, и на ту же тему. На сей раз он обратил внимание на вечную проблему жилья у военнослужащих и глухо упомянул о школе для диверсантов: «Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать». Тем временем во всех советских газетах продолжали публиковаться сообщения о визите Т. К. Жукова в Албанию. 25 октября «Правда» сообщала о приеме в честь маршала в советском посольстве в Тиране. В этот день в Кремле заседал Президиум ЦК, на котором участники заседания поделились своими впечатлениями о встречах в военных округах страны. Хрущев суммировал ход дискуссии: «Жуков провалился, не оправдал доверия ЦК».
В это время начальник ГРУ Штеменко проинформировал Жукова о состоявшихся собраниях, и маршал, срочно прервав свой визит, выехал в Москву. Позже он говорил, что после его приземления в аэропорту 26 октября его вызвали срочно в Кремль на заседание Президиума ЦК. Прибыв туда, Жуков узнал много «интересного», как и обещал ему Хрущев перед его поездкой в Югославию и Албанию. Первым выступил Суслов, который, сообщив о состоявшихся армейских и флотских партактивах, заявил, что Жуков проводил «неправильную политическую линию, игнорируя политических работников и Главное политическое управление». Его поддержал Брежнев.
В ответ на критические высказывания в свой адрес Жуков заявил: «Не считаю правильным, что без меня собрали такое совещание… Вывод считаю диким – что я стремился отгородить вооруженные силы от партии… Слава мне не нужна. Прошу назначить комиссию для расследования». Однако он тут же попал под огонь новых критических высказываний. Булганин: «Линия на отгораживание была. Опасен в руководстве министерства. Вопрос о школе диверсантов. Много на себя берет». Микоян: «Отношения армии и партии вызывают тревогу… Режим страха создан». Игнатов: «Пришел Жуков – аракчеевский режим стал». Мухитдинов: «Отрыв армии от ЦК». Кириченко: «Подхалимство и угодничество развивается в армии». Мазуров: «Жуков хотел сосредоточить руководство армии в одном лице и оторвать ее от народа». Ворошилов: «Как можно создавать школу без решения ЦК? Подозрительно».
Хрущев выступил в конце заседания. Его речь так была запротоколирована: «Тяжелая для меня драма с Жуковым. Поношение т. Жуковым нашей обороноспособности. Предложение о ликвидации военных советов. Зачем обрезать нити, связывающие партию с армией? О школе… Предлагается освободить Жукова от обязанностей министра обороны. Сегодня опубликовать по радио». Жуков «считает, что если нет доверия, то он не может быть министром обороны СССР».
Вечером того же дня Жуков позвонил Хрущеву и спросил его: «Никита Сергеевич, я не понимаю, что произошло за мое отсутствие, если так срочно меня освобождают от должности министра и тут же ставится вопрос на специально созванном пленуме ЦК. Перед моим отъездом в Югославию и Албанию со стороны Президиума ЦК ко мне не было претензий, и вдруг целая куча претензий. В чем дело? Я не понимаю, почему так со мной решили поступить?» Хрущев ответил сухо: «Ну, вот будешь на Пленуме, там все и узнаешь». Жуков сказал: «Наши прежние дружеские отношения дают мне право спросить лично у вас о причинах столь недружелюбного ко мне отношения». «Не волнуйся, мы еще с тобой поработаем, – сказал Хрущев и повесил трубку. На следующий день, 27 октября, в небольшом сообщении в «Правде», в разделе «Хроника», сообщалось об отставке Г.К. Жукова с поста министра обороны и назначении на его место Р.Я. Малиновского, 28 октября 1957 года открылся пленум ЦК КПСС, Пленум был тщательно подготовлен. В фойе была выставлена картина Васильева, на которой маршал Жуков был изображен верхом на белом коне на фоне Бранденбургских ворот и горящего Рейхстага. По распоряжению Жукова эта картина была вывешена в Центральном доме Советской армии. Теперь ее представили как свидетельство «культа личности Жукова» в вооруженных силах.
На пленуме выступил с докладом М.А. Суслов, который заявил: «Партийные, ленинские принципы грубо нарушались министром обороны т. Жуковым, который вел линию на отрыв вооруженных сил от партии, на ослабление партийных организаций и фактическую ликвидацию парторганов в Советской Армии, на уход из-под контроля ЦК партии». Суслов утверждал, что «мы имеем дело… с тенденцией рассматривать советские вооруженные силы как свою вотчину». В качестве доказательств опять были рассказаны байки про приклеивание рыжих бород к политработникам и про старых котов, было упомянуто и про школу спецназа.
Особо Суслов остановился на «отсутствии скромности у т. Жукова… Культа Сталина нет, зато всячески возвеличивается Жуков». Суслов сообщил: «Недавно т. Жуков предлагал заменить председателя Комитета государственной безопасности и министра внутренних дел военными работниками. Чем продиктовано это предложение? Не тем ли, чтобы возглавить руководящие посты в этих органах своими людьми по признаку личной преданности? Не является ли это стремлением установить свой контроль над КГБ и МВД?» Жуков, утверждал Суслов, «претендует на особую роль в стране. Нет ни грана марксизма-ленинизма в самой мысли, или лучше сказать бессмыслице, допускающей возможность появления… в стране победившего социализма такой ситуации, при которой генерал на белом коне спасет страну».
В ответ Жуков ссылался на свою безупречную службу, на то, что его пребывание на посту министра было отмечено уменьшением аварий, укреплением дисциплины в вооруженных силах. «Самое главное и важное обвинение… было предъявлено в Президиуме, это то, что я стремился оторвать вооруженные силы и подменить собою руководство. Мне сказали, что в Президиуме создалась тревога, как бы Жуков своим характером и авторитетом не заставил нас плясать под свою дудку, что якобы члены Президиума боятся меня, а потому не доверяют. Вот где главное… Хоть бы кто-нибудь мне по-товарищески сказал: "Жуков, у тебя такие вещи…"» – сокрушался маршал. Маршал доказывал, что создание центральной школы для отрядов спецназа диктовалось желанием усилить подготовку разведчиков, до тех пор осуществлявшуюся в 17 школах, разбросанных по всей стране. Но выступавшие члены Президиума поддержали не Жукова, а докладчика. На сей раз помимо членов и кандидатов в члены Президиума с осуждением Жукова выступили военачальники, включая Конева и Малиновского.
В заключение выступил Хрущев. Он начал речь с рассказа о достижениях страны, особенно в сельском хозяйстве: «Шутка ли сказать, мы уже в этом году говорим, что догоним Америку в 1960—1961 году, в крайнем случае в 1962 году, не позже, а если с умом используем наши возможности, то, наверное, догоним в 1960 году». Он сообщил о подготовке запуска спутника с собакой на борту: «Ученые из своих соображений помещают собаку в этот спутник и должны передаваться пульс, дыхание и прочие вещи. Мы в шутку говорим, надо сделать так, чтобы эта собака, когда она будет лететь над Вашингтоном, погавкала на Даллеса». Лишь постепенно он перешел к основному вопросу повестки дня.
Прежде всего Хрущев напомнил Жукову о его распоряжении не направлять Рокоссовского и Гречко на встречу его и Микояна 4 августа в Берлине. Хрущев возмущался: «Ну ладно, можно меня не уважать. Но когда министр обороны говорит, не надо встречаться с Секретарем, хочешь не хочешь, но тут посягательство на связь военных с работниками партии, с Секретарем ЦК, с Хрущевым, Ивановым, Петровым, кто бы ни был. Это гнусность!… Товарищ Жуков, непартийный вы человек, нет у вас партийности. Вы очень опасны и вредны… Когда цепочку развяжешь, поведение и понимание партийности Жуковым – это просто страшно становится и венец – это его заявление: к армии и народу обращусь и они меня поддержат… Я – Господь, я – Жуков, я сказал, значит и есть правда. Это произвол. Это страшное дело, товарищи!»
Хрущев обратил особое внимание на создание разведшколы в Москве: «О ней знали только Жуков и Штеменко. Возникает вопрос: если у Жукова родилась идея организовать такую школу, то почему в ЦК не скажешь?… Но он решил – нет, сами это сделаем: я, Жуков, Штеменко и Мамсуров. А Мамсуров оказался не Жуков и не Штеменко, а настоящим членом партии, он пришел в ЦК… Не известно, зачем нужно было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И делает это министр с его характером. Ведь у Берии тоже была диверсионная группа, и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу своих головорезов, они были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы». Фактически Хрущев обвинят Жукова в подготовке государственного переворота. «Все антипартийные элементы борьбу начинали с принижения роли партии. Берия с этого начал. Вы знаете, что Маленков, Молотов, Каганович с этого начали. Жуков с этого начал», – говорил Хрущев.
Пленум единогласно проголосовал за вывод Жукова из членов Президиума и состава ЦК КПСС. Хрущев предложил устроить голосование и среди военачальников, не являвшихся членами ЦК, но приглашенных на пленум. Они также единогласно проголосовали за это решение. В принятом постановлении пленума говорилось, что Жуков «возомнил, что он является единственным героем всех побед, достигнутых нашим народом и его Вооруженными силами под руководством Коммунистической партии. Грубо нарушая ленинские принципы руководства Вооруженными силами, Жуков насаждал культ его личности». Выполняя решения октябрьского (1957 г.) пленума, историки постарались до предела сократить упоминания о Жукове в своих публикациях о Великой Отечественной войне. В изданных в 1960—1963 годах пяти томах «Истории Великой Отечественной войны», общим объемом в 4000 страниц, маршал Жуков был упомянут всего 21 раз, зато генерал-лейтенант Хрущев – 116 раз.
Падение маршала было неожиданным, обвинения, высказанные в его адрес, были или преувеличенными, или их можно было предъявлять гораздо раньше. Ни в июне 1953 года, ни в июне 1957 года Хрущев и другие не желали замечать властолюбия Жукова, его любовь к лести, его презрительное отношение к политработникам и многое другое, так как им было выгодно иметь его поддержку. Внезапное «прозрение» Хрущева, Микояна, Суслова, а также многих военачальников, обличавших Жукова в конце октября 1957 года, было таким же, как и «прозрение» Жукова в июне 1957 года, когда он вдруг обнаружил «кровь на руках» Молотова, Маленкова и Кагановича. Камни, которые Жуков бросал в Молотова и других, теперь попадали в него. Устранение Жукова произошло по правилам политической борьбы, установленным Хрущевым, а фальшь обвинений, предъявленных ему, была платой за согласие маршала играть по этим правилам.
После ареста и расстрела Берии, развенчания Сталина, проклятий в адрес Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова советские люди уже обрели привычку к шумным низвержениям былых вождей и героев. Поэтому сообщение об опале прославленного полководца Великой Отечественной войны не казалось слишком шокирующим. К тому же решения пленума были опубликованы лишь 3 ноября 1957 года. В этот день по радио было передано сообщение ТАСС о запуске второго искусственного спутника Земли, более тяжелого и имевшего на борту собаку по кличке Лайка. В предпраздничной атмосфере, усиленной всеобщим ликованием по поводу успехов СССР в освоении космоса, сообщение о смещении Жукова не произвело столь сильного впечатления, если бы оно было опубликовано месяцем раньше.
7 ноября 1957 года, мы, московские студенты, проходя в колоннах демонстрантов по Красной площади, приветствовали Хрущева, стоявшего рядом с Мао Цзэдуном. Там же были Гомулка, Ульбрихт, Кадар и другие руководители социалистических стран, прибывшие на празднование 40-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. За день до этого, 6 ноября, в недавно открытом Дворце спорта в Лужниках состоялась юбилейная сессия Верховного Совета СССР, посвященная 40-летию Октября, в которой приняли участие и зарубежные делегации.
На сессии Хрущев выступил с пространным докладом. Он вкратце охарактеризовал исторический путь, пройденный Советской страной с 1917 года. На сей раз он по-иному освещал роль Сталина в советской истории. Положительно оценив XX съезд за то, что он «подверг принципиальной критике ошибки, связанные с культом личности И.В. Сталина, и наметил меры по преодолению культа личности», Хрущев заявил: «Но мы не можем согласиться с теми, кто пытается использовать критику культа личности для нападок на социалистический строй, на Коммунистическую партию. Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия борется и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального комитета был И.В. Сталин. (Продолжительные аплодисменты.) Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное. (Продолжительные аплодисменты.)»
Хрущев защищал не только Сталина, но и «сталинистов». «Некоторые "критики", – продолжал Хрущев, – всячески пытаются опорочить этот период борьбы нашей партии, опорочить столбовую дорогу, которую проложила Советская страна в борьбе за социализм. Они называют деятелей, верных ленинизму деятелей, которые, не щадя своих сил, боролись и борются за интересы народа, за дело социализма, сталинистами, придавая этому отрицательный смысл. Тем самым они хотят принизить и скомпрометировать деятелей коммунистических и рабочих партий, преданных марксистов-ленинцев, принципиальных пролетарских интернационалистов. Такого рода «критики» являются или отъявленными клеветниками, или людьми, которые сползают на гнилые позиции ревизионизма, пытаясь криками о «сталинизме» прикрывать свой отход от принципов марксизма-ленинизма. Не случайным является тот факт, что империалистическая пропаганда взяла себе на вооружение провокационный лозунг борьбы против «сталинизма» и "сталинистов".
И все же главное внимание Хрущев уделил советским достижениям последних лет. Он выражал восхищение запуском двух советских спутников. «Два посланца Советского Союза – две звезды Мира совершают свои полеты над Землей… В свое время Соединенные Штаты Америки объявили о том, что они готовятся запустить искусственный спутник Земли, назвав его «Авангардом». Не как-нибудь иначе, а именно «Авангардом»… Но жизнь показала, что впереди, в авангарде оказались советские спутники».
Хрущев был уверен, что превосходство СССР не ограничивается космическими успехами. Он говорил: «В настоящее время СССР по производительности труда уже обогнал Англию и Францию и догоняет США». На этом основании он объявлял: «Расчеты наших плановых работников показывают, что в ближайшие 15 лет Советская страна может не только догнать, но и превзойти современный объем производства важнейших видов продукции в США. (Аплодисменты.) Конечно, за это время экономика США тоже может уйти вперед. Но если учесть, что темпы роста нашей промышленности значительно выше, чем темпы роста промышленности США, то можно считать вполне реальной и выполнимой задачу в исторически кратчайший срок обогнать США в мирном соревновании. (Аплодисменты.) Можно быть уверенным, что советский народ сделает все для того, чтобы выйти победителем в этом мирном соревновании. (Аплодисменты.)»
Хрущев огласил цифры ежегодного производства различных видов продукции через 15 лет. Он, правда, оговорил, что «это предварительный прогноз, который может быть скорректирован жизнью в ту, или в другую сторону». По этому «прогнозу» получалось, что в 1972 году СССР должен добыть 250—300 миллионов тонн железной руды (в 1972 году было добыто 208 миллионов тонн), произвести 75—85 миллионов тонн чугуна (произведено в 1972 году – 92,3 миллиона тонн), 100—120 миллионов тонн стали (произведено 126 миллионов тонн), добыть 650—750 миллионов тонн угля (добыто – 655 миллионов тонн), добыть 350—400 миллионов тонн нефти (добыто – 400 миллионов), добыть 270—320 миллиардов кубометров газа (добыто – 206 миллиардов), выработать 800—900 миллиардов киловатт-часов электроэнергии (выработано 857 миллиардов), произвести 90-110 миллионов тонн цемента (произведено – 104 миллиона), произвести 9-10 миллионов тонн сахара (произведено – 7,3 миллиона тонн), произвести 550—650 миллионов квадратных метров шерстяных тканей (произведен – 681 миллион), произвести 600—700 миллионов пар кожаной обуви (произведено – 647 миллионов), произвести 20—21 миллион тонн мяса (произведено – 13,6 миллиона), произвести до 70 миллионов тонн молока (произведено – 83,2 миллиона тонн).
Видимо, лояльность Жукова решили проверить. В сентябре 1957 года на правительственной даче в Крыму секретарь ЦК Л.И. Брежнев, курировавший вооруженные силы страны, попросил Г.К. Жукова не отправлять генерала Казакова из Венгрии на Дальний Восток, так как у генерала сложились хорошие отношения с Я. Кадаром. Жуков отказал Брежневу, заявив, что «надо считаться с моим мнением». Этот эпизод стал еще одним доказательством для Хрущева и его сторонников, что Жуков стал неуправляемым и поэтому представляет угрозу для них.
Вскоре было принято решение Президиума ЦК о том, чтобы в октябре направить Жукова во главе советской правительственной делегации в Югославию и Албанию. Жуков не хотел уезжать, ссылаясь на необходимость присутствовать на военных маневрах в Киевском военном округе. Он попросил Хрущева отложить поездку на три дня, но Хрущев, по словам Жукова, ответил: «Откладывать вашу поездку в Югославию не следует. Думаю, мы здесь сообща как-нибудь справимся. А вернетесь из Югославии, я расскажу вам все, что здесь было интересного». 4 октября Жуков выехал в адриатические страны из Севастополя на крейсере «Куйбышев».
Вместо Жукова в Киев направился Хрущев, якобы на охоту. На эту «охоту» направились также Козлов, Кириченко, Брежнев, Мухитдинов. Позже Хрущев так объяснял свое появление в Киеве: «Я не случайно попал на охоту из Крыма в Киев. Я там ничего не убил, а я там охотился на политическую дичь. Я хотел встретиться с командующими округов, хотел их послушать, с ними поговорить, а потом в выступлении подбросить кое-каких ёжиков. Я думаю, командующие меня более или менее правильно поняли». Обращаясь к Жукову, Хрущев заметил: «Я был, признаться, доволен, что тебя там не было, потому, что ты вел себя не по-партийному».
Пока Жуков находился в поездке, 19 октября состоялось заседание Президиума ЦК, на котором был поставлен вопрос о состоянии политической работы в Советской армии. В своем докладе начальник Политического управления генерал Желтов говорил о недооценке министром обороны политической работы в рядах Советской армии. Желтов рассказал нелепую байку про Жукова, который якобы заявил, что если политработникам приклеить рыжие бороды и дать кинжалы, то они бы всех командиров перерезали. Он утверждал, что Жуков неприязненно относится к нему, так как выступал против его возвеличивания. Он рассказал о полотне художника Васильева, изобразившего Жукова на белом коне на фоне горящего Рейхстага, и расценил картину как проявление культа личности Жукова.
Обвинения Желтова были решительно отвергнуты маршалами Малиновским и Коневым. Однако в ответ на их выступления Суслов сказал, что Жуков назвал политработников болтунами, которые 40 лет твердят одно и то же, и старыми котами, которые потеряли нюх. Игнатов осудил выступления Конева и Малиновского. Его поддержали все члены Президиума. Суслов предложил отстранить от работы Штеменко. В заключение выступил Хрущев. В протоколе заседания сказано: «Т. Хрущев. Доклад с позиции кричащих недостатков. Реакция тт. Малиновского и Конева тоже однобокая… Ликвидировать Военный совет – это значит Я». (Речь шла о предложении Жукова ликвидировать военные советы, внесенном год назад и отвергнутом Президиумом без обсуждения. – Прим. авт.) «Вопрос об организации отрядов особого назначения». (То есть о разведшколе. – Прим. авт.)
Очевидно, что реакция Малиновского и Конева на обвинения против Жукова напугала Хрущева и других членов Президиума. На заседании было принято решение немедленно подготовить постановление ЦК КПСС об улучшении работы в Советской армии и закрытое письмо «Ко всем партийным организациям предприятий, колхозов, учреждений, партийным организациям Советской Армии и Флота, к членам и кандидатам ЦК КПСС». Было решено направить всех членов Президиума ЦК в различные военные округа для разъяснений смысла этих документов. 22 октября в Ленинград выехал Ф.Р. Козлов, в Киев– А.И. Кириченко, в Минск – К.Т. Мазуров, в Ташкент – Н.А. Мухитдинов, в Тбилиси – В.П. Мжаванадзе, в Ригу – Я.Э. Калнберзин, в Свердловск – А.П. Кириленко, в Ростов – А.И. Микоян, в Горький – Н.Г. Игнатов, в Куйбышев – Н.И. Беляев, в Воронеж – Н.М. Шверник. 23 октября в Одессе должен был выступить А.И. Микоян, а в Севастополе – А.И. Кириченко. Н.С. Хрущев собирался выступить 22 и 23 октября в Москве на собрании партийного актива центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа, Московского округа ПВО. Казалось, что все руководители партии и страны были срочно брошены в военные округа, чтобы раздавить в зародыше возможные очаги военного мятежа.
В своих выступлениях в Московском военном округе Хрущев был, как обычно, многословен и затрагивал много тем. Он говорил об успехах страны за последние 40 лет. Он восторгался запуском спутника. Он вспоминал войну. Он осуждал документальный фильм «Сталинградская битва», в котором обращалось внимание на роль Жукова и Василевского (но мало говорилось о его собственной роли). Он высмеивал картину Васильева, изображавшую Жукова на белом коне. Он то ставил в пример Сталина, то высмеивал его мнимую некомпетентность в военных делах. В невыправленной стенограмме его выступления было записано: «Сталин, это я считаю умнейший человек, среди руководителей, которые с ним были, но в результате своей старости и других качеств, которые у него были, недостатков– он возомнил… У Сталина рука была тяжелая, зато никто в одном ему не откажет, что весь был предан делу марксизма-ленинизма. Не было другого Сталина, он только этим и жил».
Затем он осудил предложение Жукова годичной давности о ликвидации военных советов, не упоминая его авторства. Он сослался на то, что существование военных советов предусмотрено воинским уставом. «В Уставе очень четко сказано, это между прочим Сталин диктовал… Какому это министру взбрело в голову, что этот военный совет может ему мешать?… Царь и тот имел советы тайные и явные… Что же это за советская демократия, которая это отрицает». Избегая критиковать лично Жукова, Хрущев говорил намеками: «Нам вот говорили, когда мы обсуждали вопросы, что сейчас лекции начинаются в высших учебных заведениях и в академиях, прежде чем излагать тему, обязательно сошлются на изречения власть имущих. Назвать вам – кто власть имущих? Знаете сами? Или сами называете? И это бывает, потому что и среди вас как раз есть те, кто это называет. Правильно ли это будет, товарищи? Правильное ли это воспитание? Неправильное. Надо с этим бороться. Вот мы и собрали вас. Вот тут написали одну записку такую с подковыркой: "Почему нет министра обороны?" Да, он (автор записки. – Прим. авт.) сам газеты читает и знает, что он (Жуков. – Прим. авт.) в Албании, но его (автора записки. – Прим. авт.) не смущает, как это могли быть допущены такие безобразия, о которых сейчас Центральный Комитет докладывает. Вот это должно вас беспокоить больше».
Наконец Хрущев назвал Жукова: «Могут сказать, Жукова поносят. Мы Жукова уважаем и высоко ценили. Когда был жив Сталин, когда он бесновался против Жукова, я всегда стоял за Жукова и говорил за Жукова. (Свидетельств таких заявлений Хрущева нет. – Прим. авт.) Но, товарищи, не надо злоупотреблять добрым отношением. Это неправильно… Мы должны усиливать роль партии на всех участках и нужно поставить вопрос о поднятии роли партии в армии… Враги говорили: «За Советскую власть, но без коммунистов». Получалось, что Жуков готовил нечто вроде Кронштадтского мятежа 1921 года, в ходе которого был выдвинут этот лозунг».
«Товарищи, что Центральный Комитет ставит?» – спрашивал Хрущев и тут же отвечал: «Он ставит одну задачу, которая была поставлена XX съездом партии в руководстве всем, что есть на земле советской. Мы пока почти везде пустили корни, но мы еще вплотную не подошли к Вооруженным силам. Мы хотим, товарищи, Центральный Комитет хочет опереться на коммунистов, мы должны сделать, чтобы армия была боеспособной, чтобы была своевременно вооружена, была политически спаяна крепко, чтобы была действенной опорой народа и нашей партии. Партии, – не лицу, – а партии должна быть предана! Правильно?… Такой напрашивается вопрос: может быть министра обороны не следует держать в составе Президиума ЦК, чтобы маршалы, генералы могли поспорить, а без спора ни одно разумное дело не решается».
23 октября Хрущев вновь выступал перед партактивом Московского военного округа, и на ту же тему. На сей раз он обратил внимание на вечную проблему жилья у военнослужащих и глухо упомянул о школе для диверсантов: «Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать». Тем временем во всех советских газетах продолжали публиковаться сообщения о визите Т. К. Жукова в Албанию. 25 октября «Правда» сообщала о приеме в честь маршала в советском посольстве в Тиране. В этот день в Кремле заседал Президиум ЦК, на котором участники заседания поделились своими впечатлениями о встречах в военных округах страны. Хрущев суммировал ход дискуссии: «Жуков провалился, не оправдал доверия ЦК».
В это время начальник ГРУ Штеменко проинформировал Жукова о состоявшихся собраниях, и маршал, срочно прервав свой визит, выехал в Москву. Позже он говорил, что после его приземления в аэропорту 26 октября его вызвали срочно в Кремль на заседание Президиума ЦК. Прибыв туда, Жуков узнал много «интересного», как и обещал ему Хрущев перед его поездкой в Югославию и Албанию. Первым выступил Суслов, который, сообщив о состоявшихся армейских и флотских партактивах, заявил, что Жуков проводил «неправильную политическую линию, игнорируя политических работников и Главное политическое управление». Его поддержал Брежнев.
В ответ на критические высказывания в свой адрес Жуков заявил: «Не считаю правильным, что без меня собрали такое совещание… Вывод считаю диким – что я стремился отгородить вооруженные силы от партии… Слава мне не нужна. Прошу назначить комиссию для расследования». Однако он тут же попал под огонь новых критических высказываний. Булганин: «Линия на отгораживание была. Опасен в руководстве министерства. Вопрос о школе диверсантов. Много на себя берет». Микоян: «Отношения армии и партии вызывают тревогу… Режим страха создан». Игнатов: «Пришел Жуков – аракчеевский режим стал». Мухитдинов: «Отрыв армии от ЦК». Кириченко: «Подхалимство и угодничество развивается в армии». Мазуров: «Жуков хотел сосредоточить руководство армии в одном лице и оторвать ее от народа». Ворошилов: «Как можно создавать школу без решения ЦК? Подозрительно».
Хрущев выступил в конце заседания. Его речь так была запротоколирована: «Тяжелая для меня драма с Жуковым. Поношение т. Жуковым нашей обороноспособности. Предложение о ликвидации военных советов. Зачем обрезать нити, связывающие партию с армией? О школе… Предлагается освободить Жукова от обязанностей министра обороны. Сегодня опубликовать по радио». Жуков «считает, что если нет доверия, то он не может быть министром обороны СССР».
Вечером того же дня Жуков позвонил Хрущеву и спросил его: «Никита Сергеевич, я не понимаю, что произошло за мое отсутствие, если так срочно меня освобождают от должности министра и тут же ставится вопрос на специально созванном пленуме ЦК. Перед моим отъездом в Югославию и Албанию со стороны Президиума ЦК ко мне не было претензий, и вдруг целая куча претензий. В чем дело? Я не понимаю, почему так со мной решили поступить?» Хрущев ответил сухо: «Ну, вот будешь на Пленуме, там все и узнаешь». Жуков сказал: «Наши прежние дружеские отношения дают мне право спросить лично у вас о причинах столь недружелюбного ко мне отношения». «Не волнуйся, мы еще с тобой поработаем, – сказал Хрущев и повесил трубку. На следующий день, 27 октября, в небольшом сообщении в «Правде», в разделе «Хроника», сообщалось об отставке Г.К. Жукова с поста министра обороны и назначении на его место Р.Я. Малиновского, 28 октября 1957 года открылся пленум ЦК КПСС, Пленум был тщательно подготовлен. В фойе была выставлена картина Васильева, на которой маршал Жуков был изображен верхом на белом коне на фоне Бранденбургских ворот и горящего Рейхстага. По распоряжению Жукова эта картина была вывешена в Центральном доме Советской армии. Теперь ее представили как свидетельство «культа личности Жукова» в вооруженных силах.
На пленуме выступил с докладом М.А. Суслов, который заявил: «Партийные, ленинские принципы грубо нарушались министром обороны т. Жуковым, который вел линию на отрыв вооруженных сил от партии, на ослабление партийных организаций и фактическую ликвидацию парторганов в Советской Армии, на уход из-под контроля ЦК партии». Суслов утверждал, что «мы имеем дело… с тенденцией рассматривать советские вооруженные силы как свою вотчину». В качестве доказательств опять были рассказаны байки про приклеивание рыжих бород к политработникам и про старых котов, было упомянуто и про школу спецназа.
Особо Суслов остановился на «отсутствии скромности у т. Жукова… Культа Сталина нет, зато всячески возвеличивается Жуков». Суслов сообщил: «Недавно т. Жуков предлагал заменить председателя Комитета государственной безопасности и министра внутренних дел военными работниками. Чем продиктовано это предложение? Не тем ли, чтобы возглавить руководящие посты в этих органах своими людьми по признаку личной преданности? Не является ли это стремлением установить свой контроль над КГБ и МВД?» Жуков, утверждал Суслов, «претендует на особую роль в стране. Нет ни грана марксизма-ленинизма в самой мысли, или лучше сказать бессмыслице, допускающей возможность появления… в стране победившего социализма такой ситуации, при которой генерал на белом коне спасет страну».
В ответ Жуков ссылался на свою безупречную службу, на то, что его пребывание на посту министра было отмечено уменьшением аварий, укреплением дисциплины в вооруженных силах. «Самое главное и важное обвинение… было предъявлено в Президиуме, это то, что я стремился оторвать вооруженные силы и подменить собою руководство. Мне сказали, что в Президиуме создалась тревога, как бы Жуков своим характером и авторитетом не заставил нас плясать под свою дудку, что якобы члены Президиума боятся меня, а потому не доверяют. Вот где главное… Хоть бы кто-нибудь мне по-товарищески сказал: "Жуков, у тебя такие вещи…"» – сокрушался маршал. Маршал доказывал, что создание центральной школы для отрядов спецназа диктовалось желанием усилить подготовку разведчиков, до тех пор осуществлявшуюся в 17 школах, разбросанных по всей стране. Но выступавшие члены Президиума поддержали не Жукова, а докладчика. На сей раз помимо членов и кандидатов в члены Президиума с осуждением Жукова выступили военачальники, включая Конева и Малиновского.
В заключение выступил Хрущев. Он начал речь с рассказа о достижениях страны, особенно в сельском хозяйстве: «Шутка ли сказать, мы уже в этом году говорим, что догоним Америку в 1960—1961 году, в крайнем случае в 1962 году, не позже, а если с умом используем наши возможности, то, наверное, догоним в 1960 году». Он сообщил о подготовке запуска спутника с собакой на борту: «Ученые из своих соображений помещают собаку в этот спутник и должны передаваться пульс, дыхание и прочие вещи. Мы в шутку говорим, надо сделать так, чтобы эта собака, когда она будет лететь над Вашингтоном, погавкала на Даллеса». Лишь постепенно он перешел к основному вопросу повестки дня.
Прежде всего Хрущев напомнил Жукову о его распоряжении не направлять Рокоссовского и Гречко на встречу его и Микояна 4 августа в Берлине. Хрущев возмущался: «Ну ладно, можно меня не уважать. Но когда министр обороны говорит, не надо встречаться с Секретарем, хочешь не хочешь, но тут посягательство на связь военных с работниками партии, с Секретарем ЦК, с Хрущевым, Ивановым, Петровым, кто бы ни был. Это гнусность!… Товарищ Жуков, непартийный вы человек, нет у вас партийности. Вы очень опасны и вредны… Когда цепочку развяжешь, поведение и понимание партийности Жуковым – это просто страшно становится и венец – это его заявление: к армии и народу обращусь и они меня поддержат… Я – Господь, я – Жуков, я сказал, значит и есть правда. Это произвол. Это страшное дело, товарищи!»
Хрущев обратил особое внимание на создание разведшколы в Москве: «О ней знали только Жуков и Штеменко. Возникает вопрос: если у Жукова родилась идея организовать такую школу, то почему в ЦК не скажешь?… Но он решил – нет, сами это сделаем: я, Жуков, Штеменко и Мамсуров. А Мамсуров оказался не Жуков и не Штеменко, а настоящим членом партии, он пришел в ЦК… Не известно, зачем нужно было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И делает это министр с его характером. Ведь у Берии тоже была диверсионная группа, и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу своих головорезов, они были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы». Фактически Хрущев обвинят Жукова в подготовке государственного переворота. «Все антипартийные элементы борьбу начинали с принижения роли партии. Берия с этого начал. Вы знаете, что Маленков, Молотов, Каганович с этого начали. Жуков с этого начал», – говорил Хрущев.
Пленум единогласно проголосовал за вывод Жукова из членов Президиума и состава ЦК КПСС. Хрущев предложил устроить голосование и среди военачальников, не являвшихся членами ЦК, но приглашенных на пленум. Они также единогласно проголосовали за это решение. В принятом постановлении пленума говорилось, что Жуков «возомнил, что он является единственным героем всех побед, достигнутых нашим народом и его Вооруженными силами под руководством Коммунистической партии. Грубо нарушая ленинские принципы руководства Вооруженными силами, Жуков насаждал культ его личности». Выполняя решения октябрьского (1957 г.) пленума, историки постарались до предела сократить упоминания о Жукове в своих публикациях о Великой Отечественной войне. В изданных в 1960—1963 годах пяти томах «Истории Великой Отечественной войны», общим объемом в 4000 страниц, маршал Жуков был упомянут всего 21 раз, зато генерал-лейтенант Хрущев – 116 раз.
Падение маршала было неожиданным, обвинения, высказанные в его адрес, были или преувеличенными, или их можно было предъявлять гораздо раньше. Ни в июне 1953 года, ни в июне 1957 года Хрущев и другие не желали замечать властолюбия Жукова, его любовь к лести, его презрительное отношение к политработникам и многое другое, так как им было выгодно иметь его поддержку. Внезапное «прозрение» Хрущева, Микояна, Суслова, а также многих военачальников, обличавших Жукова в конце октября 1957 года, было таким же, как и «прозрение» Жукова в июне 1957 года, когда он вдруг обнаружил «кровь на руках» Молотова, Маленкова и Кагановича. Камни, которые Жуков бросал в Молотова и других, теперь попадали в него. Устранение Жукова произошло по правилам политической борьбы, установленным Хрущевым, а фальшь обвинений, предъявленных ему, была платой за согласие маршала играть по этим правилам.
После ареста и расстрела Берии, развенчания Сталина, проклятий в адрес Маленкова, Кагановича, Молотова и Шепилова советские люди уже обрели привычку к шумным низвержениям былых вождей и героев. Поэтому сообщение об опале прославленного полководца Великой Отечественной войны не казалось слишком шокирующим. К тому же решения пленума были опубликованы лишь 3 ноября 1957 года. В этот день по радио было передано сообщение ТАСС о запуске второго искусственного спутника Земли, более тяжелого и имевшего на борту собаку по кличке Лайка. В предпраздничной атмосфере, усиленной всеобщим ликованием по поводу успехов СССР в освоении космоса, сообщение о смещении Жукова не произвело столь сильного впечатления, если бы оно было опубликовано месяцем раньше.
7 ноября 1957 года, мы, московские студенты, проходя в колоннах демонстрантов по Красной площади, приветствовали Хрущева, стоявшего рядом с Мао Цзэдуном. Там же были Гомулка, Ульбрихт, Кадар и другие руководители социалистических стран, прибывшие на празднование 40-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. За день до этого, 6 ноября, в недавно открытом Дворце спорта в Лужниках состоялась юбилейная сессия Верховного Совета СССР, посвященная 40-летию Октября, в которой приняли участие и зарубежные делегации.
На сессии Хрущев выступил с пространным докладом. Он вкратце охарактеризовал исторический путь, пройденный Советской страной с 1917 года. На сей раз он по-иному освещал роль Сталина в советской истории. Положительно оценив XX съезд за то, что он «подверг принципиальной критике ошибки, связанные с культом личности И.В. Сталина, и наметил меры по преодолению культа личности», Хрущев заявил: «Но мы не можем согласиться с теми, кто пытается использовать критику культа личности для нападок на социалистический строй, на Коммунистическую партию. Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия борется и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального комитета был И.В. Сталин. (Продолжительные аплодисменты.) Как преданный марксист-ленинец и стойкий революционер Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное. (Продолжительные аплодисменты.)»
Хрущев защищал не только Сталина, но и «сталинистов». «Некоторые "критики", – продолжал Хрущев, – всячески пытаются опорочить этот период борьбы нашей партии, опорочить столбовую дорогу, которую проложила Советская страна в борьбе за социализм. Они называют деятелей, верных ленинизму деятелей, которые, не щадя своих сил, боролись и борются за интересы народа, за дело социализма, сталинистами, придавая этому отрицательный смысл. Тем самым они хотят принизить и скомпрометировать деятелей коммунистических и рабочих партий, преданных марксистов-ленинцев, принципиальных пролетарских интернационалистов. Такого рода «критики» являются или отъявленными клеветниками, или людьми, которые сползают на гнилые позиции ревизионизма, пытаясь криками о «сталинизме» прикрывать свой отход от принципов марксизма-ленинизма. Не случайным является тот факт, что империалистическая пропаганда взяла себе на вооружение провокационный лозунг борьбы против «сталинизма» и "сталинистов".
И все же главное внимание Хрущев уделил советским достижениям последних лет. Он выражал восхищение запуском двух советских спутников. «Два посланца Советского Союза – две звезды Мира совершают свои полеты над Землей… В свое время Соединенные Штаты Америки объявили о том, что они готовятся запустить искусственный спутник Земли, назвав его «Авангардом». Не как-нибудь иначе, а именно «Авангардом»… Но жизнь показала, что впереди, в авангарде оказались советские спутники».
Хрущев был уверен, что превосходство СССР не ограничивается космическими успехами. Он говорил: «В настоящее время СССР по производительности труда уже обогнал Англию и Францию и догоняет США». На этом основании он объявлял: «Расчеты наших плановых работников показывают, что в ближайшие 15 лет Советская страна может не только догнать, но и превзойти современный объем производства важнейших видов продукции в США. (Аплодисменты.) Конечно, за это время экономика США тоже может уйти вперед. Но если учесть, что темпы роста нашей промышленности значительно выше, чем темпы роста промышленности США, то можно считать вполне реальной и выполнимой задачу в исторически кратчайший срок обогнать США в мирном соревновании. (Аплодисменты.) Можно быть уверенным, что советский народ сделает все для того, чтобы выйти победителем в этом мирном соревновании. (Аплодисменты.)»
Хрущев огласил цифры ежегодного производства различных видов продукции через 15 лет. Он, правда, оговорил, что «это предварительный прогноз, который может быть скорректирован жизнью в ту, или в другую сторону». По этому «прогнозу» получалось, что в 1972 году СССР должен добыть 250—300 миллионов тонн железной руды (в 1972 году было добыто 208 миллионов тонн), произвести 75—85 миллионов тонн чугуна (произведено в 1972 году – 92,3 миллиона тонн), 100—120 миллионов тонн стали (произведено 126 миллионов тонн), добыть 650—750 миллионов тонн угля (добыто – 655 миллионов тонн), добыть 350—400 миллионов тонн нефти (добыто – 400 миллионов), добыть 270—320 миллиардов кубометров газа (добыто – 206 миллиардов), выработать 800—900 миллиардов киловатт-часов электроэнергии (выработано 857 миллиардов), произвести 90-110 миллионов тонн цемента (произведено – 104 миллиона), произвести 9-10 миллионов тонн сахара (произведено – 7,3 миллиона тонн), произвести 550—650 миллионов квадратных метров шерстяных тканей (произведен – 681 миллион), произвести 600—700 миллионов пар кожаной обуви (произведено – 647 миллионов), произвести 20—21 миллион тонн мяса (произведено – 13,6 миллиона), произвести до 70 миллионов тонн молока (произведено – 83,2 миллиона тонн).