Страница:
Суходрев вспоминал: «Выступления продолжались. Время от времени в них звучали заявления, которые Хрущев воспринимал как выпады против коммунизма, Советского Союза и социалистической системы в целом. Протестуя, он продолжал стучать кулаками по столу. А потом, в какой-то момент, я вдруг вижу, что он снял с ноги ботинок, хоть так его потом назвали во всех газетах мира, а скорее башмак, что-то вроде сандалии, с несколькими ремешками на носке… Когда он начал колотить башмаком по столу, мне стало дурно. Думаю, не только мне».
Сразу же новость об очередном скандале в стенах ООН распространилась по США и всему миру. Джон Стейнбек в своей повести «Путешествие с Чарли в поисках Америки» запечатлел разговор с фермером в Нью-Гэмпшире, в котором тот сообщил писателю последние новости: «Вы не поверите… Мистер К.[4] снял свой ботинок и стучал по столу». «Зачем он это сделал?» – спросил писатель. «Ему не понравилось, что говорили», – ответил фермер. «Странный способ протеста», – заметил Стейнбек. «Ну, во всяком случае это привлекло внимание. Все новости только об этом», – отозвался фермер.
В последующем изображение Хрущева с ботинком в руках стало использоваться в антисоветской пропаганде так же часто, как и его фраза о «закапывании» Запада. Прекрасно понимая, что этот поступок не вызовет восторга у советских людей, в советской печати ничего не говорилось об эпизоде с башмаком. Приведенный выше отрывок из книги Стейнбека был изъят при ее издании в СССР на русском языке. Правда, об этом событии скоро стало всем известно. Через год после сессии Генассамблеи, в своем выступлении на XXII съезде КПСС А.И. Аджубей решил оправдать поступок Хрущева, изобразив его как «сильный ход» и смешной эпизод, так рассказав об нем: «Может, это и шокировало дипломатических дам западного мира, но просто здорово было, когда товарищ Хрущев однажды во время одной из провокационных речей, которую произносил западный дипломат, снял ботинок и начал стучать им по столу. Всем сразу стало ясно – мы решительно против, мы не хотим слушать такие речи! Причем Никита Сергеевич Хрущев ботинок положил таким образом (впереди нашей делегации сидела делегация фашистской Испании), что носок ботинка упирался в шею франкистского министра иностранных дел, но не полностью». Однако этот рассказ Аджубея не вызвал ни понимания, ни веселья среди советских людей.
Какие бы объяснения ни давал этому поступку Аджубей, было очевидно, что Первый секретарь окончательно распоясался и повел себя как подгулявший купец из пьес Островского. Очевидно, что это было вызвано отвращением не только к правительству Франко, но и к самой Организации Объединенных Наций. К этому времени Хрущев отчаялся в своих попытках повлиять на Дага Хаммаршельда, напоминая в своих речах о том, как он катал его на лодке. Провалились и его попытки сместить Хаммаршельда и заменить его тройкой из представителей трех групп стран мира. Все его предложения о всеобщем и полном разоружении вызывали лишь вежливые улыбки и укладывались в долгий ящик. Он не сумел встретиться в ООН с Эйзенхауэром и реанимировать «дух Кемп-Дэвида». Его попытки добиться того, чтобы Генеральная Ассамблея решительно осудила полеты американских самолетов У-2 и РБ-47, кончились неудачей. Заседания Генеральной Ассамблеи убеждали Хрущева в пустоте и бесплодности дебатов на этом всемирном парламенте, решения которого не были обязательными для подавляющего числа его участников.
В то же время выраженное Хрущевым неуважение ООН разделялось в мире многими людьми, возмущенными неспособностью этой организации остановить агрессивные войны и способствовать решению наиболее насущных мировых проблем. Эти настроения отразил известный юморист Джордж Микеш в своей книге «Как объединять нации», в которой он высказывался по поводу никчемности этой дорогостоящей мировой организации. Микеш никак не мог добиться от экскурсовода по зданию ООН ответа на его вопрос, зачем нужна эта организация, но, спросив его, какой вопрос наиболее чаще всего задают экскурсанты, он получил ответ: «Покажите стол, по которому Хрущев стучал ботинком».
Между тем скандальные выходки Хрущева, его многочисленные эмоциональные выступления с трибуны ООН никак не способствовали смягчению напряженности в международных отношениях, а лишь нагнетали ее. В своих выступлениях Хрущев не раз напоминал о том, насколько обострилась обстановка в последние месяцы. Он заявил, что в ходе процесса над Пауэрсом в Москве пилот ответил, что, если бы к его самолету была подвешена атомная бомба, он бы нажал кнопку. «Вы можете представить, что бы случилось?!» – возмущался Хрущев. – «Начало войны, и даже не начало войны, а сама война!…
Мы сбили самолет, мы будем сбивать подобные самолеты, если они будут засылаться на нашу территорию, и будем бить по тем базам, с которых будут посылаться агрессивные самолеты в пределы нашей страны. Другого выхода у нас нет!» «Вы что, хотите войны? – выкрикивал Хрущев, обращаясь к представителям США и их союзникам. – Провоцируете войну? Но мы не боимся угроз! Если вы начнете войну, у нас выбора не останется, кроме ответного удара… Сила, как вы знаете, у нас есть. Мы предупреждаем Пентагон, мы предупреждаем американских агрессоров – пусть не устраивают провокаций, мы дадим решительный отпор!»
Хрущев заявлял: «Перед моей поездкой сюда, на сессию Генеральной Ассамблеи, мы узнали, что американцы хотят к нам заслать новый самолет на высоте 25 тысяч метров. Тогда я сказал послу США в Москве, что мы имеем сведения о подготовке такого полета. Посол был предупрежден, что мы готовы встретить этот самолет. Я сказал ему: если вы хотите проверить нашу зенитную ракетную технику, испытать наши способности сбивать на высоте 25 тысяч метров, пожалуйста, мы подготовились к тому, чтобы продемонстрировать наши возможности. Американские власти отменили полет». Однако, сообщал Хрущев, «провокации все еще продолжаются. Недавно были объявлены военные маневры стран НАТО у берегов и границ Советского Союза на Черном море. Должен сказать, что, когда министр обороны маршал Малиновский спросил у меня, как быть, я сказал ему: „Вы министр обороны, что вы предлагаете?“ Он ответил: предлагаю привести в боевую готовность наши вооруженные силы, и прежде всего ракетную технику, поставить все на боевой взвод и вооружить ракеты боеголовками. Я ответил министру обороны, что он предлагает разумные меры, потому что мы не знаем, военные это маневры или подготовка к войне. Так что я нахожусь здесь, в Америке, а наша оборона приведена в боевое состояние». Хрущев утверждал, что во время следования «Балтики» за ней шла американская подводная лодка. «Зачем же эта новая провокация? – возмущался Хрущев. – Хотите нас запугать? Но мы не из пугливых. Вы хотели, может быть, послать ко дну корабль, на котором я следовал? Пожалуйста, я пойду ко дну, но за собой и вас потяну, так вы и знайте!»
Из этих выступлений Хрущева следовало, что мир опасно приблизился к грани глобальной катастрофы. Неудивительно, что лидеры неприсоединившихся стран, присутствовавшие на Генеральной Ассамблее ООН (президент Ганы Кваме Нкрума, премьер-министр Индии Дж. Неру, президент Индонезии Ахмед Сукарно, президент ОАР Гамаль Абдель Насер, президент Югославии Иосип Тито), направили Хрущеву и Эйзенхауэру послание, в котором выражали обеспокоенность напряженностью в международных отношениях. Они сообщали о внесенной ими проекте резолюции в повестку Генеральной Ассамблеи, в котором содержался призыв к руководителям двух супердержав возобновить «свои контакты, прерванные в последнее время, с тем, чтобы их ясно выраженное желание найти решение спорных проблем путем переговоров могло быть прогрессивно проведено в жизнь».
В своем ответе пяти руководителям блока неприсоединившихся стран Хрущев снова напоминал о полетах американских разведывательных самолетов и о необходимости американского правительства принести извинения за эти полеты. Он заявлял о своей готовности «вступить в контакт и переговоры с Президентом и правительством Соединенных Штатов, имея в виду, что правительство США найдет в себе мужество осудить указанные действия, вызвавшие ухудшение советско-американских отношений, и проявит добрую волю к улучшению этих отношений на деле».
Однако было очевидно, что президент Эйзенхауэр, срок пребывания у власти которого истекал через три месяца, был не намерен приносить те извинения, которые требовал Хрущев уже пять месяцев подряд. Но это можно было предвидеть и не отправляясь в США. Упреки же, которые бросал Хрущев в адрес правительства Эйзенхауэра с трибуны ООН, лишь усиливали у американцев впечатление о том, что их президент ведет себя правильно, стойко держась под потоком обвинений и оскорблений со стороны «тоталитарного диктатора». Поездка Хрущева не нанесла ощутимого удара по популярности правящей республиканской партии и ее кандидату – Никсону. Впрочем, послушав предвыборные выступления Кеннеди, в которых было немало антисоветских заявлений, Хрущев пришел к выводу: «Лучше бы победил Никсон. Я его знаю, а Кеннеди – неизвестная величина».
Хрущев отправлялся домой не на теплоходе, а на самолете. В своем выступлении 13 октября на аэродроме в Нью-Йорке Хрущев уверял, что он уезжает «с хорошим настроением, так как… появились некоторые проблески, дающие возможность надеяться на решение важнейших международных вопросов через Организацию Объединенных Наций, через заседания Генеральной Ассамблеи». Однако, судя по его словам, эти надежды зиждились исключительно на положительном отношении большинства членов ООН к советскому проекту Декларации о ликвидации колониального режима. Хрущев преувеличивал готовность бывших и нынешних колоний подняться на решительную борьбу против Запада и пойти по пути строительства социализма. Хотя в дальнейшем ряд стран Азии и Африки провозгласили социалистическую ориентацию и даже взяли в качестве теоретического руководства марксистско-ленинское учение, большинство этих стран не собиралось разрывать свои связи с Западом и отказываться от капиталистического способа производства.
Желание сотрудничать с СССР, которое изъявляли многие из руководителей этих стран, объяснялись исключительно стремлением изыскать дополнительные средства для развития этих государств. Я помню, как на одной международной встрече представитель Нигерии откровенно заявил: «Если нам США предоставят помощь, мы скажем: "Окей!", а если СССР предложит помощь, мы ответим: "Да, да!" Так и на самом деле поступали многие руководители стран «третьего мира». Расчет Хрущева на то, что все эти страны вот-вот станут резервом социалистического лагеря, не оправдывался. Когда эйфория от первых обращений ряда африканских стран за помощью к СССР прошла, Хрущев сам стал понимать, что многие руководители молодых государств Африки стремятся использовать нашу страну как дойную корову. В сентябре 1963 года Хрущев на заседании Президиума ЦК возмущался настойчивыми требованиями президента Гвинеи Секу Туре экипировать полностью гвинейскую армию за счет СССР. Вспоминая начало активной помощи Гвинее, Хрущев говорил: «Тогда это была первая африканская республика, которая получила независимость (точнее, первая бывшая французская колония, ставшая независимым государством. – Прим. авт.), и мы повернулись к ней с таким радушием. Он (Секу Туре. – Прим. авт.) нисколько не оценил этого и по-хамски ведет себя. Мы не будем ему мстить за это, но давайте и не выделять из группы других африканских стран. Сейчас же, если узнает Нкрума, скажет: «Дайте и мне то же, что вы даете Гвинее». Не надо этого делать, товарищи». Но в 1960 году Хрущев был готов оказывать помощь всем, кто провозглашал готовность бороться против империализма.
Прощаясь с Америкой, Хрущев вновь выражал сожаление, что не была произведена замена поста Генерального секретаря ООН «тройкой», а правительство США не извинилось за полеты разведывательных самолетов. Выступая на заседании Президиума ЦК, главный редактор «Правды» Сатюков утверждал: «Поездка т. Хрущева является самой великой победой… Резонанс в мире огромный, победа колоссальная». Ему вторил Аджубей: «С манерой действия Хрущева согласны большинство делегаций». Сам Хрущев также говорил о позитивных итогах своей поездки. На самом деле цели поездки не были достигнуты и политика мирного сосуществования, которую так яростно отстаивал Хрущев в своих идейно-политических спорах с китайскими руководителями, по-прежнему переживала глубокий кризис.
Глава 5
Сразу же новость об очередном скандале в стенах ООН распространилась по США и всему миру. Джон Стейнбек в своей повести «Путешествие с Чарли в поисках Америки» запечатлел разговор с фермером в Нью-Гэмпшире, в котором тот сообщил писателю последние новости: «Вы не поверите… Мистер К.[4] снял свой ботинок и стучал по столу». «Зачем он это сделал?» – спросил писатель. «Ему не понравилось, что говорили», – ответил фермер. «Странный способ протеста», – заметил Стейнбек. «Ну, во всяком случае это привлекло внимание. Все новости только об этом», – отозвался фермер.
В последующем изображение Хрущева с ботинком в руках стало использоваться в антисоветской пропаганде так же часто, как и его фраза о «закапывании» Запада. Прекрасно понимая, что этот поступок не вызовет восторга у советских людей, в советской печати ничего не говорилось об эпизоде с башмаком. Приведенный выше отрывок из книги Стейнбека был изъят при ее издании в СССР на русском языке. Правда, об этом событии скоро стало всем известно. Через год после сессии Генассамблеи, в своем выступлении на XXII съезде КПСС А.И. Аджубей решил оправдать поступок Хрущева, изобразив его как «сильный ход» и смешной эпизод, так рассказав об нем: «Может, это и шокировало дипломатических дам западного мира, но просто здорово было, когда товарищ Хрущев однажды во время одной из провокационных речей, которую произносил западный дипломат, снял ботинок и начал стучать им по столу. Всем сразу стало ясно – мы решительно против, мы не хотим слушать такие речи! Причем Никита Сергеевич Хрущев ботинок положил таким образом (впереди нашей делегации сидела делегация фашистской Испании), что носок ботинка упирался в шею франкистского министра иностранных дел, но не полностью». Однако этот рассказ Аджубея не вызвал ни понимания, ни веселья среди советских людей.
Какие бы объяснения ни давал этому поступку Аджубей, было очевидно, что Первый секретарь окончательно распоясался и повел себя как подгулявший купец из пьес Островского. Очевидно, что это было вызвано отвращением не только к правительству Франко, но и к самой Организации Объединенных Наций. К этому времени Хрущев отчаялся в своих попытках повлиять на Дага Хаммаршельда, напоминая в своих речах о том, как он катал его на лодке. Провалились и его попытки сместить Хаммаршельда и заменить его тройкой из представителей трех групп стран мира. Все его предложения о всеобщем и полном разоружении вызывали лишь вежливые улыбки и укладывались в долгий ящик. Он не сумел встретиться в ООН с Эйзенхауэром и реанимировать «дух Кемп-Дэвида». Его попытки добиться того, чтобы Генеральная Ассамблея решительно осудила полеты американских самолетов У-2 и РБ-47, кончились неудачей. Заседания Генеральной Ассамблеи убеждали Хрущева в пустоте и бесплодности дебатов на этом всемирном парламенте, решения которого не были обязательными для подавляющего числа его участников.
В то же время выраженное Хрущевым неуважение ООН разделялось в мире многими людьми, возмущенными неспособностью этой организации остановить агрессивные войны и способствовать решению наиболее насущных мировых проблем. Эти настроения отразил известный юморист Джордж Микеш в своей книге «Как объединять нации», в которой он высказывался по поводу никчемности этой дорогостоящей мировой организации. Микеш никак не мог добиться от экскурсовода по зданию ООН ответа на его вопрос, зачем нужна эта организация, но, спросив его, какой вопрос наиболее чаще всего задают экскурсанты, он получил ответ: «Покажите стол, по которому Хрущев стучал ботинком».
Между тем скандальные выходки Хрущева, его многочисленные эмоциональные выступления с трибуны ООН никак не способствовали смягчению напряженности в международных отношениях, а лишь нагнетали ее. В своих выступлениях Хрущев не раз напоминал о том, насколько обострилась обстановка в последние месяцы. Он заявил, что в ходе процесса над Пауэрсом в Москве пилот ответил, что, если бы к его самолету была подвешена атомная бомба, он бы нажал кнопку. «Вы можете представить, что бы случилось?!» – возмущался Хрущев. – «Начало войны, и даже не начало войны, а сама война!…
Мы сбили самолет, мы будем сбивать подобные самолеты, если они будут засылаться на нашу территорию, и будем бить по тем базам, с которых будут посылаться агрессивные самолеты в пределы нашей страны. Другого выхода у нас нет!» «Вы что, хотите войны? – выкрикивал Хрущев, обращаясь к представителям США и их союзникам. – Провоцируете войну? Но мы не боимся угроз! Если вы начнете войну, у нас выбора не останется, кроме ответного удара… Сила, как вы знаете, у нас есть. Мы предупреждаем Пентагон, мы предупреждаем американских агрессоров – пусть не устраивают провокаций, мы дадим решительный отпор!»
Хрущев заявлял: «Перед моей поездкой сюда, на сессию Генеральной Ассамблеи, мы узнали, что американцы хотят к нам заслать новый самолет на высоте 25 тысяч метров. Тогда я сказал послу США в Москве, что мы имеем сведения о подготовке такого полета. Посол был предупрежден, что мы готовы встретить этот самолет. Я сказал ему: если вы хотите проверить нашу зенитную ракетную технику, испытать наши способности сбивать на высоте 25 тысяч метров, пожалуйста, мы подготовились к тому, чтобы продемонстрировать наши возможности. Американские власти отменили полет». Однако, сообщал Хрущев, «провокации все еще продолжаются. Недавно были объявлены военные маневры стран НАТО у берегов и границ Советского Союза на Черном море. Должен сказать, что, когда министр обороны маршал Малиновский спросил у меня, как быть, я сказал ему: „Вы министр обороны, что вы предлагаете?“ Он ответил: предлагаю привести в боевую готовность наши вооруженные силы, и прежде всего ракетную технику, поставить все на боевой взвод и вооружить ракеты боеголовками. Я ответил министру обороны, что он предлагает разумные меры, потому что мы не знаем, военные это маневры или подготовка к войне. Так что я нахожусь здесь, в Америке, а наша оборона приведена в боевое состояние». Хрущев утверждал, что во время следования «Балтики» за ней шла американская подводная лодка. «Зачем же эта новая провокация? – возмущался Хрущев. – Хотите нас запугать? Но мы не из пугливых. Вы хотели, может быть, послать ко дну корабль, на котором я следовал? Пожалуйста, я пойду ко дну, но за собой и вас потяну, так вы и знайте!»
Из этих выступлений Хрущева следовало, что мир опасно приблизился к грани глобальной катастрофы. Неудивительно, что лидеры неприсоединившихся стран, присутствовавшие на Генеральной Ассамблее ООН (президент Ганы Кваме Нкрума, премьер-министр Индии Дж. Неру, президент Индонезии Ахмед Сукарно, президент ОАР Гамаль Абдель Насер, президент Югославии Иосип Тито), направили Хрущеву и Эйзенхауэру послание, в котором выражали обеспокоенность напряженностью в международных отношениях. Они сообщали о внесенной ими проекте резолюции в повестку Генеральной Ассамблеи, в котором содержался призыв к руководителям двух супердержав возобновить «свои контакты, прерванные в последнее время, с тем, чтобы их ясно выраженное желание найти решение спорных проблем путем переговоров могло быть прогрессивно проведено в жизнь».
В своем ответе пяти руководителям блока неприсоединившихся стран Хрущев снова напоминал о полетах американских разведывательных самолетов и о необходимости американского правительства принести извинения за эти полеты. Он заявлял о своей готовности «вступить в контакт и переговоры с Президентом и правительством Соединенных Штатов, имея в виду, что правительство США найдет в себе мужество осудить указанные действия, вызвавшие ухудшение советско-американских отношений, и проявит добрую волю к улучшению этих отношений на деле».
Однако было очевидно, что президент Эйзенхауэр, срок пребывания у власти которого истекал через три месяца, был не намерен приносить те извинения, которые требовал Хрущев уже пять месяцев подряд. Но это можно было предвидеть и не отправляясь в США. Упреки же, которые бросал Хрущев в адрес правительства Эйзенхауэра с трибуны ООН, лишь усиливали у американцев впечатление о том, что их президент ведет себя правильно, стойко держась под потоком обвинений и оскорблений со стороны «тоталитарного диктатора». Поездка Хрущева не нанесла ощутимого удара по популярности правящей республиканской партии и ее кандидату – Никсону. Впрочем, послушав предвыборные выступления Кеннеди, в которых было немало антисоветских заявлений, Хрущев пришел к выводу: «Лучше бы победил Никсон. Я его знаю, а Кеннеди – неизвестная величина».
Хрущев отправлялся домой не на теплоходе, а на самолете. В своем выступлении 13 октября на аэродроме в Нью-Йорке Хрущев уверял, что он уезжает «с хорошим настроением, так как… появились некоторые проблески, дающие возможность надеяться на решение важнейших международных вопросов через Организацию Объединенных Наций, через заседания Генеральной Ассамблеи». Однако, судя по его словам, эти надежды зиждились исключительно на положительном отношении большинства членов ООН к советскому проекту Декларации о ликвидации колониального режима. Хрущев преувеличивал готовность бывших и нынешних колоний подняться на решительную борьбу против Запада и пойти по пути строительства социализма. Хотя в дальнейшем ряд стран Азии и Африки провозгласили социалистическую ориентацию и даже взяли в качестве теоретического руководства марксистско-ленинское учение, большинство этих стран не собиралось разрывать свои связи с Западом и отказываться от капиталистического способа производства.
Желание сотрудничать с СССР, которое изъявляли многие из руководителей этих стран, объяснялись исключительно стремлением изыскать дополнительные средства для развития этих государств. Я помню, как на одной международной встрече представитель Нигерии откровенно заявил: «Если нам США предоставят помощь, мы скажем: "Окей!", а если СССР предложит помощь, мы ответим: "Да, да!" Так и на самом деле поступали многие руководители стран «третьего мира». Расчет Хрущева на то, что все эти страны вот-вот станут резервом социалистического лагеря, не оправдывался. Когда эйфория от первых обращений ряда африканских стран за помощью к СССР прошла, Хрущев сам стал понимать, что многие руководители молодых государств Африки стремятся использовать нашу страну как дойную корову. В сентябре 1963 года Хрущев на заседании Президиума ЦК возмущался настойчивыми требованиями президента Гвинеи Секу Туре экипировать полностью гвинейскую армию за счет СССР. Вспоминая начало активной помощи Гвинее, Хрущев говорил: «Тогда это была первая африканская республика, которая получила независимость (точнее, первая бывшая французская колония, ставшая независимым государством. – Прим. авт.), и мы повернулись к ней с таким радушием. Он (Секу Туре. – Прим. авт.) нисколько не оценил этого и по-хамски ведет себя. Мы не будем ему мстить за это, но давайте и не выделять из группы других африканских стран. Сейчас же, если узнает Нкрума, скажет: «Дайте и мне то же, что вы даете Гвинее». Не надо этого делать, товарищи». Но в 1960 году Хрущев был готов оказывать помощь всем, кто провозглашал готовность бороться против империализма.
Прощаясь с Америкой, Хрущев вновь выражал сожаление, что не была произведена замена поста Генерального секретаря ООН «тройкой», а правительство США не извинилось за полеты разведывательных самолетов. Выступая на заседании Президиума ЦК, главный редактор «Правды» Сатюков утверждал: «Поездка т. Хрущева является самой великой победой… Резонанс в мире огромный, победа колоссальная». Ему вторил Аджубей: «С манерой действия Хрущева согласны большинство делегаций». Сам Хрущев также говорил о позитивных итогах своей поездки. На самом деле цели поездки не были достигнуты и политика мирного сосуществования, которую так яростно отстаивал Хрущев в своих идейно-политических спорах с китайскими руководителями, по-прежнему переживала глубокий кризис.
Глава 5
НОВЫЕ КОСМИЧЕСКИЕ ПОБЕДЫ И НОВЫЙ БЕРЛИНСКИЙ КРИЗИС
Заграничные вояжи подолгу отвлекали Хрущева от дел страны. Однако он не собирался отказываться от своих визитов за рубеж. В 1961 году он заявил: «Немало пришлось поездить по белу свету. Ничего не поделаешь, положение обязывает», а Л.И. Брежнев дал справку: за пять лет после XX съезда Н.С. Хрущев совершил более 30 поездок в 18 государств Европы, Азии и Америки. Между тем внутренние дела страны настойчиво требовали внимания главы правительства и правящей партии. Вернувшись в октябре 1960 года в Москву, Хрущев был вынужден ими заняться. Хотя урожай зерна 1960 года был выше, чем в неурожайном 1959 году, он был почти таким же, как и четыре года назад – в 1956 году. Производство молока в 1960 году остановилось на уровне 1959 года. Производство мяса в 1960 году даже несколько сократилось по сравнению с уровнем 1959 года. Страна не справилась с выдвинутой в 1957 году Хрущевым задачей «догнать США по производству мяса и молока в 1960 году».
В магазинах начались перебои с мясом. В ответ на вопросы покупателей продавцы нередко отвечали, что у них осталось лишь «рязанское мясо». К этому времени в стране обсуждали аферу первого секретаря Рязанского обкома партии А.И.Ларионова. В январе 1959 года с трибуны XXI съезда партии Ларионов утверждал, что «труженики сельского хозяйства Рязанской области… тщательно подсчитав свои возможности… решили задания семилетнего плана по производству мяса выполнить в 2-3 года. Это не пустые слова, не голые заверения, а совершенно реальное дело, построенное на очень серьезных расчетах. Уже в этом году в колхозах и совхозах области производство мяса будет увеличено в 3,8 раза. Государству будет поставлено мяса 150 тысяч тонн, или в 3 раза больше, чем в 1958 году… Наши обязательства – это творческий коллективный труд, основанный на реальных расчетах, на больших возможностях. У нас нет ни малейшего сомнения в том, что мы их выполним». При этом Ларионов подчеркивал, что для подготовки такой программы, «по совету Н.С. Хрущева наши колхозники ездили в село Калиновка Курской области, тщательно изучили опыт калиновцев и в том числе практику закупки коров».
К концу 1959 года Ларионов рапортовал о достигнутых успехах в выполнении взятых им обязательств. В октябре 1959 года Хрущев поздравил Рязанскую область с ее достижениями. На декабрьском пленуме 1959 года Хрущев посвятил Ларионову и Рязанской области целый раздел в своем выступлении. Он говорил: «Мы сейчас, конечно, смотрим все на Рязань, потому что она всех, как говорится, всколыхнула: в три раза больше мяса государству, чем в прошлом году… Знаю товарища Ларионова как серьезного, вдумчивого человека. Он никогда не пойдет на такой шаг, чтобы взять какое-то нереальное обязательство, блеснуть, а потом, завтра, булькнуть, то есть провалиться… Нужно отдать должное тов. Ларионову – он хорошо потрудился, не пожалел сил для того, чтобы организовать людей на большое дело». Хрущев объявил: «Президиум ЦК КПСС и Совет Министров СССР представляют товарища Ларионова за большую организаторскую работу по выполнению взятых обязательств к присвоению звания Героя Социалистического Труда».
Выступая в Рязани 12 февраля 1960 года, Хрущев говорил: «Я знаю тов. Ларионова и других руководителей области как волевых работников, настоящих коммунистов, для которых интересы нашей партии, интересы нашего народа превыше всего. И все же, когда мне сказали о вашем обязательстве, я спросил: "А нажима не было на рязанцев, сами ли они приняли такое обязательство?" Мне ответили: "Нажима не было, высокое обязательство колхозники и работники совхозов приняли сами"». Вручая на следующий день Ларионову награду в Рязани, Хрущев заявил: «Я считаю своим долгом отметить замечательные организаторские способности и коммунистическое понимание долга руководителя партийной организации Рязанской области товарища Ларионова. Мне особенно хочется отметить такой факт. Несколько лет тому назад мы пригласили тов. Ларионова в ЦК и предложили ему пойти на руководящую работу в Москву, поручали ответственный пост. Мне понравилось, как ответил тогда тов. Ларионов. Он сказал: "Хорошо у нас сейчас в области, открылись большие перспективы в развитии сельского хозяйства, на подъеме народ. Я знаю рабочих, колхозников, интеллигенцию. Они знают меня. Уж очень хочется мне в Рязани побольше поработать, чтобы побольше сделать, а сделать еще предстоит много, и есть уверенность, мы это сделаем". (Аплодисменты.) Приятно было услышать о такой любви к своему городу, к своей области, к своему делу, о желании трудиться на том участке, который указан партией, трудиться на благо своего народа. Это очень хорошая черта. Не секрет, товарищи, что и в наше время есть люди, которым предложи должность «столоначальника» в Москве, он бросит, что угодно, как говорится, в провинции и захочет вступить в "большой свет", в столичную жизнь, бросит любимое дело, лишь бы иметь возможность пройтись по Тверской-Ямской, как раньше говорилось. (Смех, аплодисменты.)» Хрущев изображал Ларионова как идеального героя, а опыт Рязани стал для Хрущева очередной панацеей, с помощью которой он собирался добиться, хотя бы и с опозданием, обещанного опережения США по производству мяса.
Однако «реальное дело», «серьезные» и «реальные расчеты» Ларионова и его коллег оказались все же «пустыми словами» и «голыми заверениями». Для того чтобы справиться с выполнением взятых обязательств в Рязанской области все общественные стада пошли на убой, а весь личный скот был передан в общественные фонды. Рязанские заготовители стали закупать мясо по всей стране. Налог стали сдавать мясом, и люди покупали мясо в магазинах, чтобы сдать налог. Однако и эти ухищрения не помогли. В результате разорения поголовья скота, пущенного под нож, к концу 1960 года Рязанская область сдала 30 тысяч тонн мяса вместо обещанных 180 тысяч. Ларионов пытался объясниться с Хрущевым, но тот отказался его принять. 24 сентября 1960 года «Правда» опубликовала сообщение о смерти Ларионова. Не было сказано, что первый секретарь Рязанского обкома застрелился. Это самоубийство напоминало завершение классических афер и стало тревожным сигналом, свидетельствующем о глубоком неблагополучии в методах ведения хозяйства страны.
Виновником рязанской аферы, помимо самого Ларионова и других руководителей Рязанской области, Хрущев объявил своего заместителя в Бюро по РСФСР Аристова. На заседании Президиума ЦК 16 декабря 1960 года Хрущев бушевал: «Куда смотрел тов. Аристов? Как это без проверки прошло такое награждение, куда смотрели? Я не верю, что не знали, нельзя такие вещи делать. Дураки что ли в Рязанской области, что это пустыня или друзьям покровительствовали – групповщина? Если это, товарищи, пойдет по такому направлению, вы можете представить, как начнем обманывать народ, к чему это приведет. Я думаю, что это не только в Рязани было. Ларионов догадался, взял и умер, возьми с него. Других сняли, председателя облисполкома сняли. Правильно это сделали. Но, товарищи, где ж у нас столько органов, как же Бюро Российской Федерации, куда смотрел тов. Аристов, как же не видели, что это за Бюро такое?… Это был нажим какой-то группы, это групповщина. Нужно кормить людей мясом и молоком не статистическим, а реальным. А что ж вы обманное мясо и молоко нам поставляете?» О том, что председателем Бюро по РСФСР являлся сам Хрущев, что он всеми силами превозносил Ларионова и ставил его всем в пример, Первый секретарь умалчивал.
21 января 1961 года было принято решение Президиума ЦК назначить Аристова послом в Польше. Объясняя это решение на заседании 16 февраля, Хрущев говорил: «Тов. Аристов оказался человеком спокойным, "вольным казаком". Подъедет, скажет речь… и только. Он честный и хороший человек, но как работник очень слабый. А с большими претензиями на знание сельского хозяйства. Он же пытался теоретически обосновать свои взгляды на ведение сельского хозяйства в Сибири. А теория-то липовая, потому что, кто придерживался этой теории, тот хлеба не получал– ни на Алтае, ни в Сибири». Попутно Хрущев сообщал о том, как освобожденный от обязанностей первого секретаря Краснодарского крайкома партии и назначенный недавно первым секретарем Калужского обкома Матюшкин добился выполнения краем плана по заготовке мяса: «100 тысяч коров отобрал у рабочих сельского хозяйства и всех зарезал. Теперь его послали секретарем в Калугу. Если он был плохим в Краснодаре, так что он будет лучше в Калуге? Нельзя ли разобраться и исключить из партии?» 28 февраля Матюшкин был снят с поста руководителя Калужской области, но никаких расследований по его действиям не было предпринято. «Принцип ненаказуемости» в отношении партийных руководителей строго соблюдался.
Атакуя Ларионова, Аристова, Матюшкина, Хрущев по-прежнему искал панацею, с помощью которой он смог бы добиться грандиозных успехов в сельском хозяйстве. На сей раз он увидел спасительное средство в Т. Д. Лысенко. На заседании 16 декабря 1960 года он предложил назначить Т. Д. Лысенко заместителем министра сельского хозяйства. Тот отказался. Однако вопреки его сопротивлению, Лысенко был назначен президентом Академии сельскохозяйственных наук СССР. Вероятно, Хрущев верил, что враг генетики совершит чудо и создаст новые сельскохозяйственные культуры, способные завалить прилавки магазинов продовольственными продуктами. Хрущев не желал вникать в причины глубокого кризиса своей политики в сельском хозяйстве.
Кризис переживали также мировая социалистическая система и международное коммунистическое движение. Пока Хрущев витийствовал и буянил в стенах ООН, в Москве шла подготовка к очередному Международному совещанию коммунистических и рабочих партий. В ходе подготовки этого совещания выяснилось, что по ряду вопросов КПК поддерживают ряд других партий, включая компартии Индонезии, Японии, КНДР, Вьетнама, Албании.
Совещание продолжалось с 11 по 25 ноября. В своем выступлении 14 ноября руководитель китайской делегации Дэн Сяопин выразил протест против антикитайской кампании, которую, по его словам, развернуло руководство КПСС. Он заявил, что в основе ее лежит неверное изложение позиции КПК. Он говорил, что КПК никогда не говорила о неизбежности мировой войны, но исходит из большой вероятности такой войны. КПК выступает за укрепление всеобщего мира, но этому препятствует политика мировой буржуазии. Поэтому вооружения необходимы. Разговоры о всеобщем и полном разоружении нечестны и сбивают с толку. Дэн Сяопин заявил и об особом отношении к советскому лозунгу о союзе с национально-освободительным движением. Он утверждал, что национальная буржуазия стран Азии, Африки и Латинской Америки занимает противоречивую позицию и может переходить от борьбы против империализма к союзу с ним. В качестве примера он привел политику «клики Неру». В этой связи он осудил позицию СССР в китайско-индийском территориальном споре. Наконец, Дэн Сяопин осудил навязывание руководством КПСС решений своих съездов в качестве обязательных для всего коммунистического движения мира. Он отверг советские обвинения в раскольничестве и сослался на пример Ленина, возглавившего фракцию большевиков в РСДРП, которая затем стала ведущей партией.
16 ноября 1960 года Дэн Сяопина решительно поддержал руководитель Албанской партии труда Энвер Ходжа. Он обвинил Хрущева в искажении ленинской теории империализма и осудил методы давления на Албанию. Ходжа сообщил о том, что в целях добиться поддержки своей антикитайской политики советские власти отказались поставить Албании зерно, хотя знали о тяжелом положении в стране, вызванном засухой. Осудил Ходжа и антисталинский доклад Хрущева на XX съезде. (Еще в ходе визита Хрущева в Албанию весной 1959 года Энвер Ходжа на митинге советско-албанской дружбы под громкие аплодисменты собравшихся заявил, что в годы войны против фашизма албанские коммунисты держали сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)» у себя на груди.)
На совещании в поддержку позиции КПК выступили также компартии Бирмы, Малайи, Австралии. Хотя эти распри не были преданы огласке и совещание завершилось принятием согласованного Заявления, оно стало новым этапом в углублении разногласий между СССР и Китаем.
Даже в осуществлении космической программы, которая стала главной козырной картой Хрущева, возникли трудности. В октябре 1960 года на космодроме Байконур произошел взрыв испытуемой ракеты. При взрыве погибли десятки людей, в том числе Главный маршал артиллерии Неделин. Запущенный в начале декабря 1960 года космический корабль с собачками Мушкой и Пчелкой не сумел совершить плавную посадку и сгорел в атмосфере. Последнее событие ставило под вопрос успешный запуск первого советского космонавта. К тому же новое правительство США во главе с Кеннеди демонстрировало готовность быстро наверстать отставание от СССР в области межконтинентальных ракет и освоении космоса. В первые же недели нового президентства в США состоялись успешные испытания новой ракеты «Минитмен», которая должна была преодолеть качественное отставание от советских ракет. Новый министр обороны Р. Макнамара заявил, что отставание США от СССР в ракетах – это миф.
В магазинах начались перебои с мясом. В ответ на вопросы покупателей продавцы нередко отвечали, что у них осталось лишь «рязанское мясо». К этому времени в стране обсуждали аферу первого секретаря Рязанского обкома партии А.И.Ларионова. В январе 1959 года с трибуны XXI съезда партии Ларионов утверждал, что «труженики сельского хозяйства Рязанской области… тщательно подсчитав свои возможности… решили задания семилетнего плана по производству мяса выполнить в 2-3 года. Это не пустые слова, не голые заверения, а совершенно реальное дело, построенное на очень серьезных расчетах. Уже в этом году в колхозах и совхозах области производство мяса будет увеличено в 3,8 раза. Государству будет поставлено мяса 150 тысяч тонн, или в 3 раза больше, чем в 1958 году… Наши обязательства – это творческий коллективный труд, основанный на реальных расчетах, на больших возможностях. У нас нет ни малейшего сомнения в том, что мы их выполним». При этом Ларионов подчеркивал, что для подготовки такой программы, «по совету Н.С. Хрущева наши колхозники ездили в село Калиновка Курской области, тщательно изучили опыт калиновцев и в том числе практику закупки коров».
К концу 1959 года Ларионов рапортовал о достигнутых успехах в выполнении взятых им обязательств. В октябре 1959 года Хрущев поздравил Рязанскую область с ее достижениями. На декабрьском пленуме 1959 года Хрущев посвятил Ларионову и Рязанской области целый раздел в своем выступлении. Он говорил: «Мы сейчас, конечно, смотрим все на Рязань, потому что она всех, как говорится, всколыхнула: в три раза больше мяса государству, чем в прошлом году… Знаю товарища Ларионова как серьезного, вдумчивого человека. Он никогда не пойдет на такой шаг, чтобы взять какое-то нереальное обязательство, блеснуть, а потом, завтра, булькнуть, то есть провалиться… Нужно отдать должное тов. Ларионову – он хорошо потрудился, не пожалел сил для того, чтобы организовать людей на большое дело». Хрущев объявил: «Президиум ЦК КПСС и Совет Министров СССР представляют товарища Ларионова за большую организаторскую работу по выполнению взятых обязательств к присвоению звания Героя Социалистического Труда».
Выступая в Рязани 12 февраля 1960 года, Хрущев говорил: «Я знаю тов. Ларионова и других руководителей области как волевых работников, настоящих коммунистов, для которых интересы нашей партии, интересы нашего народа превыше всего. И все же, когда мне сказали о вашем обязательстве, я спросил: "А нажима не было на рязанцев, сами ли они приняли такое обязательство?" Мне ответили: "Нажима не было, высокое обязательство колхозники и работники совхозов приняли сами"». Вручая на следующий день Ларионову награду в Рязани, Хрущев заявил: «Я считаю своим долгом отметить замечательные организаторские способности и коммунистическое понимание долга руководителя партийной организации Рязанской области товарища Ларионова. Мне особенно хочется отметить такой факт. Несколько лет тому назад мы пригласили тов. Ларионова в ЦК и предложили ему пойти на руководящую работу в Москву, поручали ответственный пост. Мне понравилось, как ответил тогда тов. Ларионов. Он сказал: "Хорошо у нас сейчас в области, открылись большие перспективы в развитии сельского хозяйства, на подъеме народ. Я знаю рабочих, колхозников, интеллигенцию. Они знают меня. Уж очень хочется мне в Рязани побольше поработать, чтобы побольше сделать, а сделать еще предстоит много, и есть уверенность, мы это сделаем". (Аплодисменты.) Приятно было услышать о такой любви к своему городу, к своей области, к своему делу, о желании трудиться на том участке, который указан партией, трудиться на благо своего народа. Это очень хорошая черта. Не секрет, товарищи, что и в наше время есть люди, которым предложи должность «столоначальника» в Москве, он бросит, что угодно, как говорится, в провинции и захочет вступить в "большой свет", в столичную жизнь, бросит любимое дело, лишь бы иметь возможность пройтись по Тверской-Ямской, как раньше говорилось. (Смех, аплодисменты.)» Хрущев изображал Ларионова как идеального героя, а опыт Рязани стал для Хрущева очередной панацеей, с помощью которой он собирался добиться, хотя бы и с опозданием, обещанного опережения США по производству мяса.
Однако «реальное дело», «серьезные» и «реальные расчеты» Ларионова и его коллег оказались все же «пустыми словами» и «голыми заверениями». Для того чтобы справиться с выполнением взятых обязательств в Рязанской области все общественные стада пошли на убой, а весь личный скот был передан в общественные фонды. Рязанские заготовители стали закупать мясо по всей стране. Налог стали сдавать мясом, и люди покупали мясо в магазинах, чтобы сдать налог. Однако и эти ухищрения не помогли. В результате разорения поголовья скота, пущенного под нож, к концу 1960 года Рязанская область сдала 30 тысяч тонн мяса вместо обещанных 180 тысяч. Ларионов пытался объясниться с Хрущевым, но тот отказался его принять. 24 сентября 1960 года «Правда» опубликовала сообщение о смерти Ларионова. Не было сказано, что первый секретарь Рязанского обкома застрелился. Это самоубийство напоминало завершение классических афер и стало тревожным сигналом, свидетельствующем о глубоком неблагополучии в методах ведения хозяйства страны.
Виновником рязанской аферы, помимо самого Ларионова и других руководителей Рязанской области, Хрущев объявил своего заместителя в Бюро по РСФСР Аристова. На заседании Президиума ЦК 16 декабря 1960 года Хрущев бушевал: «Куда смотрел тов. Аристов? Как это без проверки прошло такое награждение, куда смотрели? Я не верю, что не знали, нельзя такие вещи делать. Дураки что ли в Рязанской области, что это пустыня или друзьям покровительствовали – групповщина? Если это, товарищи, пойдет по такому направлению, вы можете представить, как начнем обманывать народ, к чему это приведет. Я думаю, что это не только в Рязани было. Ларионов догадался, взял и умер, возьми с него. Других сняли, председателя облисполкома сняли. Правильно это сделали. Но, товарищи, где ж у нас столько органов, как же Бюро Российской Федерации, куда смотрел тов. Аристов, как же не видели, что это за Бюро такое?… Это был нажим какой-то группы, это групповщина. Нужно кормить людей мясом и молоком не статистическим, а реальным. А что ж вы обманное мясо и молоко нам поставляете?» О том, что председателем Бюро по РСФСР являлся сам Хрущев, что он всеми силами превозносил Ларионова и ставил его всем в пример, Первый секретарь умалчивал.
21 января 1961 года было принято решение Президиума ЦК назначить Аристова послом в Польше. Объясняя это решение на заседании 16 февраля, Хрущев говорил: «Тов. Аристов оказался человеком спокойным, "вольным казаком". Подъедет, скажет речь… и только. Он честный и хороший человек, но как работник очень слабый. А с большими претензиями на знание сельского хозяйства. Он же пытался теоретически обосновать свои взгляды на ведение сельского хозяйства в Сибири. А теория-то липовая, потому что, кто придерживался этой теории, тот хлеба не получал– ни на Алтае, ни в Сибири». Попутно Хрущев сообщал о том, как освобожденный от обязанностей первого секретаря Краснодарского крайкома партии и назначенный недавно первым секретарем Калужского обкома Матюшкин добился выполнения краем плана по заготовке мяса: «100 тысяч коров отобрал у рабочих сельского хозяйства и всех зарезал. Теперь его послали секретарем в Калугу. Если он был плохим в Краснодаре, так что он будет лучше в Калуге? Нельзя ли разобраться и исключить из партии?» 28 февраля Матюшкин был снят с поста руководителя Калужской области, но никаких расследований по его действиям не было предпринято. «Принцип ненаказуемости» в отношении партийных руководителей строго соблюдался.
Атакуя Ларионова, Аристова, Матюшкина, Хрущев по-прежнему искал панацею, с помощью которой он смог бы добиться грандиозных успехов в сельском хозяйстве. На сей раз он увидел спасительное средство в Т. Д. Лысенко. На заседании 16 декабря 1960 года он предложил назначить Т. Д. Лысенко заместителем министра сельского хозяйства. Тот отказался. Однако вопреки его сопротивлению, Лысенко был назначен президентом Академии сельскохозяйственных наук СССР. Вероятно, Хрущев верил, что враг генетики совершит чудо и создаст новые сельскохозяйственные культуры, способные завалить прилавки магазинов продовольственными продуктами. Хрущев не желал вникать в причины глубокого кризиса своей политики в сельском хозяйстве.
Кризис переживали также мировая социалистическая система и международное коммунистическое движение. Пока Хрущев витийствовал и буянил в стенах ООН, в Москве шла подготовка к очередному Международному совещанию коммунистических и рабочих партий. В ходе подготовки этого совещания выяснилось, что по ряду вопросов КПК поддерживают ряд других партий, включая компартии Индонезии, Японии, КНДР, Вьетнама, Албании.
Совещание продолжалось с 11 по 25 ноября. В своем выступлении 14 ноября руководитель китайской делегации Дэн Сяопин выразил протест против антикитайской кампании, которую, по его словам, развернуло руководство КПСС. Он заявил, что в основе ее лежит неверное изложение позиции КПК. Он говорил, что КПК никогда не говорила о неизбежности мировой войны, но исходит из большой вероятности такой войны. КПК выступает за укрепление всеобщего мира, но этому препятствует политика мировой буржуазии. Поэтому вооружения необходимы. Разговоры о всеобщем и полном разоружении нечестны и сбивают с толку. Дэн Сяопин заявил и об особом отношении к советскому лозунгу о союзе с национально-освободительным движением. Он утверждал, что национальная буржуазия стран Азии, Африки и Латинской Америки занимает противоречивую позицию и может переходить от борьбы против империализма к союзу с ним. В качестве примера он привел политику «клики Неру». В этой связи он осудил позицию СССР в китайско-индийском территориальном споре. Наконец, Дэн Сяопин осудил навязывание руководством КПСС решений своих съездов в качестве обязательных для всего коммунистического движения мира. Он отверг советские обвинения в раскольничестве и сослался на пример Ленина, возглавившего фракцию большевиков в РСДРП, которая затем стала ведущей партией.
16 ноября 1960 года Дэн Сяопина решительно поддержал руководитель Албанской партии труда Энвер Ходжа. Он обвинил Хрущева в искажении ленинской теории империализма и осудил методы давления на Албанию. Ходжа сообщил о том, что в целях добиться поддержки своей антикитайской политики советские власти отказались поставить Албании зерно, хотя знали о тяжелом положении в стране, вызванном засухой. Осудил Ходжа и антисталинский доклад Хрущева на XX съезде. (Еще в ходе визита Хрущева в Албанию весной 1959 года Энвер Ходжа на митинге советско-албанской дружбы под громкие аплодисменты собравшихся заявил, что в годы войны против фашизма албанские коммунисты держали сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)» у себя на груди.)
На совещании в поддержку позиции КПК выступили также компартии Бирмы, Малайи, Австралии. Хотя эти распри не были преданы огласке и совещание завершилось принятием согласованного Заявления, оно стало новым этапом в углублении разногласий между СССР и Китаем.
Даже в осуществлении космической программы, которая стала главной козырной картой Хрущева, возникли трудности. В октябре 1960 года на космодроме Байконур произошел взрыв испытуемой ракеты. При взрыве погибли десятки людей, в том числе Главный маршал артиллерии Неделин. Запущенный в начале декабря 1960 года космический корабль с собачками Мушкой и Пчелкой не сумел совершить плавную посадку и сгорел в атмосфере. Последнее событие ставило под вопрос успешный запуск первого советского космонавта. К тому же новое правительство США во главе с Кеннеди демонстрировало готовность быстро наверстать отставание от СССР в области межконтинентальных ракет и освоении космоса. В первые же недели нового президентства в США состоялись успешные испытания новой ракеты «Минитмен», которая должна была преодолеть качественное отставание от советских ракет. Новый министр обороны Р. Макнамара заявил, что отставание США от СССР в ракетах – это миф.