Страница:
Помимо 4394 делегатов с решающим и 405 с совещательным голосом, представлявших 8,8 миллиона членов партии и 843 тысячи кандидатов в члены партии, заключительные слова Хрущева приветствовали многочисленные гости съезда. Среди них был и 83-летний В.В. Шульгин, некогда призывавший говорить с «красными» только «языком пулеметов». Присутствие в зале заседаний бывшего ярого врага советской власти на съезде, принявшего программу построения коммунизма, казалось бы демонстрировало необратимость грандиозных перемен в советском обществе.
Хрущев закончил XXII съезд партии на бодрой ноте. Он выкрикнул в зал: «Наши цели ясны, задачи определены! За работу, товарищи! За новые победы коммунизма!» Вскоре эти слова были широко растиражированы на плакатах и панно, которыми украсили стены зданий. Вместе с этими словами изображался и сам Хрущев, который жестом призывал следовать за ним вперед к новым победам.
Часть 3
Глава 1
Глава 2
Хрущев закончил XXII съезд партии на бодрой ноте. Он выкрикнул в зал: «Наши цели ясны, задачи определены! За работу, товарищи! За новые победы коммунизма!» Вскоре эти слова были широко растиражированы на плакатах и панно, которыми украсили стены зданий. Вместе с этими словами изображался и сам Хрущев, который жестом призывал следовать за ним вперед к новым победам.
Часть 3
ВНИЗ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВВЕРХ
Глава 1
«ХРУЩЕВА НА МЯСО!»
У. Хайленд и Р. Шрайок имели основание начать свою книгу «Падение Хрущева» с событий конца 1961 года, заметив, что к этому времени Хрущев столкнулся с тяжелым положением «как внутри страны, так и за ее пределами». Внешнеполитические неудачи происходили в то время, как стало очевидным, что попытки Хрущева добиться перелома в развитии сельского хозяйства не увенчались успехом. Урожай зерна в 1961 году был ненамного выше урожаев 1959 и 1960 годов. Урожай на целине был самым небольшим за последние 5 лет. Производство мяса опять сократилось. Писатель Е. Носов позже писал: «Вопреки еще не успевшим выцвести, не смытым дождями оптимистическим диаграммам роста надоев и привесов, с прилавков магазинов стало исчезать мясо и все мясное. Потом все молочное. В считанные дни размели даже привялые плавленые сырки. Куда-то девались пшено и гречка, как потом оказалось на целые десятилетия. Дело дошло до лапши и макарон».
К этому времени стало ясно, что сельское хозяйство, развитию которого Хрущев уделял столько сил и внимания, начиная с сентябрьского (1953 г.) пленума ЦК КПСС, находится в плачевном состоянии. Чтобы выяснить причины такого положения, Хрущев опять отправился в поездку по стране. На сей раз Хрущев увидел источник неудач в том, что, вопреки его указаниям, в ряде мест продолжали применять систему травопольного севооборота Вильямса. Хрущев уже давно требовал отказаться от этой системы, позволявшей регулярно восстанавливать плодородие почвы. В ходе своей поездки по стране в конце 1961 года Хрущев сурово набросился на упрямцев. В «Крокодиле» опубликовали карикатуру «Травополыцик-подполыцик». На ней был изображен академик, который тайно высаживал травы в своем кабинете.
Выступая на мартовском (1962 г.) пленуме ЦК КПСС, Хрущев уверял на примере Краснодарского края, что если вместо трав сеять кукурузу, то в стране резко возрастет производство мяса. «Это не арифметическая акробатика, а настоящая арифметика, по Малинину и Буренину, – уверял Хрущев, вспоминая авторов дореволюционного задачника для начальной школы. – Никто пока четыре действия арифметики не опроверг, и вам, товарищи краснодарцы, тоже не удастся это сделать!» Он призывал: «Мы должны обратить особое внимание на искоренение последствий травопольной системы земледелия В.Р. Вильямса». Осуждая курс Хрущева через 25 лет после его отставки, писатель Е. Носов вспоминал: «Пришла мысль посягнуть и на саму травопольную систему, выбросить из севооборота травы-предшественники, а вместо них внедрить ту же кукурузу. Для оправдания этого посягательства был изруган и дискредитирован основоположник этой системы академик Вильямс, портреты его сняли, а труды изъяли из учебных заведений и библиотек. Наряду с травами, игравшими роль восстановителей питательного баланса почв, были ликвидированы и чистые пары, вместо них, дававших отдых земле, внедрялась опять та же кукуруза».
Насаждение кукурузы напоминало насильственное введение картофеля в России в XVIII веке. Позже писатель Е. Носов писал: «В стране началась памятная кукурузная кампания, в том ее проявлении не понятая и не принятая народом. Вообще-то сама по себе культура она продуктивная, если с ней обращаться по уму. Но Кострома не Айова. Во многих российских местах кукуруза оказалась самозванкой, непрошено посаженной на престол нашего земледелия. Внедряли ее таранно, ударом кулака по столу, не слушая никаких резонов, вешались выговоры, отбирались партбилеты, не глядя ни на широту, ни на долготу». Преувеличенное внимание Хрущева к распространению кукурузы привело его к желанию сократить до предела производство ряда других кормовых культур. Микоян писал: «Одно время он стал нападать на подсолнух, но удалось его убедить, что без подсолнечного масла нам не обойтись».
Другой стороной кукурузомании Хрущева стало неоправданное расширение пахотной земли. Е. Носов писал: «Не имея свободных земель в тогдашних пахотных регионах, ее (кукурузу) вводили, вернее вколачивали в уже занятые угодья, тесня не только традиционные, испытанные кормовые культуры, но и зерновые тоже. Однако это не дало желаемого результата. И тогда трактора ворвались в луга… И, словно предвестники грядущей беды, начались пыльные бури – прямое следствие чрезмерных распашек и нарушения севооборотов. Миллионы тонн растревоженной земли подняло ветром с полей Кубани и Ставрополья. За одну ночь наши курские, еще заснеженные предвесенние поля переоделись в черные сугробы. Черная взвесь проникала сквозь оконную оклейку, черно лежала на подоконнике, на писчей бумаге, ну, и конечно, на душе».
Хрущев подверг гонениям не только травы и многие зерновые культуры (кроме кукурузы). Начиная с февральско-мартовского (1954 г.) пленума ЦК объектом травли Хрущева стали лошади. Евгений Носов писал: «Вспомним печальное постановление о лошадях. Они были обозваны дармоедами, поедающими чужой корм, позорящими социалистическую Россию бездельным ржанием и тяжелым скрипом… Какой-то придворный лукавец нашептал Хрущеву, что ежели забить несколько миллионов лошадей, то столько сразу сэкономится корма! Да плюс почти за так уйма конского мяса! Да кожа на ремни и подметки! Было запрещено выдавать корма на лошадей, их исключили из всех видов отчетности, то есть фактически объявили вне закона, и колхозы волей-неволей вынуждены были отправить их на убой. И потянулись на живодерни эти скорбные, понурые шествия лошадей по дорогам России, которую они много веков кормили, опахивали, окашивали и берегли от врагов… А тем временем молочную флягу от фермы до сельского детского сада везут на тракторе с прицепом. Тогда как высокомоторизованная Америка и теперь держит для расхожих работ 10 миллионов лошадей».
Но и другим видам сельскохозяйственного скота не поздоровилось при Хрущеве. В своих мемуарах Микоян жаловался на то, что Хрущев разрушил специализированные хозяйства крупного рогатого скота и овец для производства мяса, которые были созданы по инициативе Микояна еще в 1930-х годах: «Сталин тогда меня понял. А Хрущев отменил. "Вот, – говорит, – у нас молока не хватает, а он их не доит. Надо всех доить". Но скот на мясо от этого становится хуже и весит меньше. К тому же, я завел эти хозяйства в степях, где не было рабочей силы. На 500 коров можно было иметь одного пастуха. А доить– одна доярка на каждые 10 коров. Хрущев во второй половине 1950-х годов их соединил в молочно-мясные хозяйства».
Критиковал Микоян Хрущева и за отмену мер поощрения высококачественной сельскохозяйственной продукции. Микоян вспоминал, что он «давно ввел бонификацию и ректификацию при сдаче продукции государству. Сталин даже однажды тост провозгласил: "За твои бонификации!" Это были стимулы для повышения качества сельскохозяйственной продукции. Для зерна – процент влажности, для свеклы – процент сахаристости, влажности и т. д. Хрущев же вместо доплат за хорошее качество, вычетов – за плохое, которые я вводил, ввел прием на вес – "за мужика ратовал". Но это с его стороны было не "за мужика", а за разложение мужика».
Е. Носов писал: «Упрямо изыскивая способы посрамления Америки, Никита Хрущев распорядился скупить у колхозников без всяких уклонений всю их рогатую живность. Таким административным приемом удалось увеличить общественное поголовье на несколько миллионов голов. Но с наступлением холодов выяснилось, что колхозы и совхозы не готовы к размещению и содержанию скупленных коров, и их пришлось частично забить».
Серьезный урон сельскому хозяйству нанесла и проводившаяся Хрущевым кампания за огульное укрупнение колхозов. Микоян писал: «Укрупняли колхозы, забрасывали деревни, делая их пустующими, вместо деревенского хлеба и молока, свежего и всегда под рукой, решили завозить из города. И, конечно, начались перебои с подвозом. Появились очереди за хлебом и молоком в деревне – это раньше представить себе было невозможно!…» Видимо, Хрущев хотел доказать, что сталинская критика его предложений о строительстве агрогородов была несправедливой. У писателя Носова «агрогорода» вызвали лишь возглас возмущения: «А насаждение декоративных агрогородов?! Ради такой театрализованной жизни, случалось, людей силком, с милиционером переселяли в казенные многоквартирные дома с общим туалетом под забором. А тем временем покинутые деревеньки объявлялись бесперспективными, дворы зарастали чертополохом, кособочились и падали радиостолбы, осыпались колодцы и ветер трепал истлевший белесый флаг, забытый над крышей заколоченной школы».
Микоян вспоминал о Хрущеве: «Чуть не отобрал приусадебные участки у колхозников, чем немедленно поставил бы страну на грань голода. Вовремя его остановили, я в том числе. Даже затеял превращение колхозов в совхозы без серьезного обоснования, просто с целью "заставить мужика работать"».
Получалось, что сельское хозяйство, которому Хрущев уделял наибольшее внимание с первых лет своего пребывания у власти, понесло наиболее серьезный ущерб от его активной деятельности. Но урон, который наносили некомпетентность и самоуверенность Хрущева, не ограничивался сельским хозяйством. Стремление Хрущева улучшить положение советских людей заставляло его принимать решения, которые не были подкреплены соответствующим ростом производительности труда. Госплан СССР, Министерство финансов СССР и Государственный банк СССР докладывали правительству 2 декабря 1960 года, что «решающей причиной убыточности большого числа предприятий тяжелой промышленности является то, что имевший место за последние годы в раде ее добывающих отраслей… значительный рост заработной платы, в связи с ее упорядочением и сокращением продолжительности рабочего дня, не был компенсирован соответствующим повышением производительности труда». Следствием этого стало удорожание промышленной продукции.
Не принесла желанных выгод и проведенная Хрущевым денежная реформа. Экономист А. Матлин писал: «В 1961 году была проведена вроде совершенно безобидная операция: масштаб нашей денежной единицы был повышен в 10 раз и в связи с этим выпущены в обращение новые деньги. На самом деле, как известно, денежной реформой 1961 года наломали дров. При ее проведении почему-то забыли азбуку экономической науки: деньги – это общественное отношение, а денежные знаки – долговые обязательства Госбанка, которым можно и не верить, требуя более "твердую валюту". В чем была ошибка 1961 года? Государство могло заменить 10 старых рублей одним новым только при выплатах государственным рабочим и служащим, при установлении цен в государственной и кооперативной торговле. А в остальном оно было не властно. Крестьянин, получающий доходы от колхоза и продажи на колхозном рынке, мог и не согласиться с новым курсом рубля. По опубликованным данным, цены колхозного рынка, которые в 1960 году были ниже довоенных (97 процентов), к 1963 году возросли на 18,5 процента. «Борьба» с личным хозяйством внеэкономическими методами и в ответ на рост цен в эти же годы привела к снижению физического объема продажи на колхозном рынке на 10 процентов. Колхозный рынок поставлял в 1960 году 13,9 процента продовольствия городскому населению, в основном в мелких и средних городах. Повышение цен и уменьшение продажи продуктов питания надо было как-то компенсировать. Так к уравниловке в оплате труда, созданной при пересмотре ее условий в 1956—1959 годах, добавилась «выводиловка» в оплате труда городских рабочих. Реальное обесценивание денежных знаков не могло не привести к затяжному процессу роста всех видов цен». Следствием этого стали экономические проблемы, которые преследовали СССР последующие годы. А. Матлин писал: «Все эти процессы неизбежно влияли на падение темпов экономического роста и снижение эффективности общественного производства. И этому в высшей степени способствовала спираль роста цен и оплаты труда, возникшая после и, видимо, в значительной мере в результате денежной реформы 1961 года».
Пытаясь найти выход из тяжелого положения, Хрущев снова и снова созывал пленумы для решения сельскохозяйственных проблем. Для участия в мартовском пленуме (1962 г.) были приглашены сотни людей, не являвшихся ни членами, ни кандидатами в члены ЦК. Это стало обычной практикой в последние годы пребывания Хрущева у власти. Он уверял, что так обеспечивается большая демократичность при обсуждении государственных вопросов. Однако не исключено, что таким образом Хрущев избегал постановки острых вопросов, которые можно было обсуждать лишь в более узком кругу. Деловое обсуждение подменилось митинговыми речами.
Открывая пленум, Хрущев заявил о необходимости увеличить ассигнования на сельское хозяйство. Однако в своем заключительном выступлении через 4 дня он признал, что ни тяжелая промышленность, ни оборона не могут выделить средств для развития сельского хозяйства. Как обычно, он решил найти выход в очередной организационной реформе. Хрущева предложил создать «межрайонные территориальные производственные администрации». В результате райкомы фактически подлежали ликвидации.
Микоян так оценивал действия Хрущева: «Исчерпал, видимо, все организационные меры, а мужик все не работал. Экономические меры и стимулы он серьезно не понимал, а ведь умный был человек. Но не хватало образования, политического опыта, глубины подхода. Как правило, у него преобладали поверхностный подход, желание немедленно свои идеи применить в жизни. Такая энергичность и напористость – бесценные качества, только направлялись они слишком часто по неправильному пути».
Очевидно, что мысли о том, что деятельность Хрущева приносит больше вреда, чем пользы, начинали возникать у некоторых руководителей страны и их сторонников. Скрытая борьба внутри руководства усиливалась. На апрельском (1962 г.) пленуме ЦК КПСС были произведены две примечательные перемены. Избранный полгода назад секретарем ЦК КПСС И.В. Спиридонов, сторонник Ф.Р. Козлова, был выведен из состава секретариата. Зато сторонник Л.И. Брежнева А.П. Кириленко был избран членом Президиума ЦК.
В это же время Хрущев решил прибегнуть к экономическим мерам, чтобы стимулировать производство сельскохозяйственной продукции. 17 мая 1962 года Президиум ЦК одобрил его предложение повысить на 35 процентов розничные цены на мясо и на 25 процентов – на масло.
Это решение было обнародовано 1 июня 1962 года. В этот день в ИМЭМО, где я продолжал работать, собрали всех лекторов и агитаторов, и нам объявили, что мы сегодня должны дежурить в продовольственных магазинах. Если же мы станем свидетелями «провокационных разговоров», то их надо «пресекать» и «давать им отпор». Как надо было это делать, никто ясно себе не представлял. Когда я вместе с другим сотрудником ИМЭМО оказался в продмаге на 2-й Ярославской, то никаких «провокационных разговоров» мы не услышали. Люди подходили к прилавкам и, увидев новые ценники, вслух читали их и громко говорили: «Это надо же!», «Ну и дела!» или что-то вроде этого. Однако далеко не везде реакция на введение новых цен была столь безобидной. В этот день рукописные листовки с призывами к забастовкам распространились в Киеве, Ленинграде, Донецке, Челябинске. Даже на московской улице Горького появилась листовка с надписью: «Сегодня повышение цен, а что нас ждет завтра?» Очевидно, что к этому времени в стране уже сложилась сеть подполья, способного организовать выпуск листовок, и, вероятно, в руководстве страны уже знали об этом, когда были даны указания «пресекать провокационные разговоры».
Самое крупное выступление произошло на Электролокомотивном заводе имени Буденного под Новочеркасском. Это было обусловлено тем, что новость о повышении цен на мясо и масло пришла к рабочим, которые еще не успели оправиться после решения дирекции завода о снижении расценок в среднем на 30% и увеличении нормы выработки. Узнав о повышении цен на мясо, рабочие стали шумно выражать начальству свое недовольство. Они жаловались на тяжелые условия труда, высокую стоимость жилья, высокие цены на рынке. Когда рабочие сказали директору завода, что они теперь не могут позволить себе пирожки с мясом, он ответил им в стиле королевы Марии-Антуанетты, что они могут есть пирожки с капустой. По убеждению Микояна, «дурак-директор… на недовольство рабочих реагировал по-хамски, не желая с ними даже разговаривать. Действовал, как будто провокатор какой-то оттого, что не хватало ума и уважения к рабочим».
На заводе началась стихийная забастовка. Вскоре к ним присоединились рабочие других заводов. Рабочие вышли на улицу. Попытки областного начальства, прибывшего в Новочеркасск, успокоить толпу были заглушены криками: «Мяса! Мяса! Повысьте заработную плату!» В прибывших из Ростова областных руководителей стали кидать камни и бутылки. Тем временем толпа перекрыла железную дорогу и задержала поезд Саратов – Ростов. Кто-то написал «Хрущева на мясо!» и «Долой правительство Хрущева!» на электровозе. В заводском управлении стали сдирать портреты Хрущева со стен, и их сжигали. К заводу подошли 200 милиционеров, но были вынуждены бежать. Прогнали и солдат, которые прибыли в 5 грузовиках и 3 бронетранспортерах.
Брожения среди рабочих наблюдались также в Москве, Тбилиси, Новороссийске, Ленинграде, Днепропетровске, Грозном, но нигде, кроме Новочеркасска, события не приняли столь бурный характер. 2 июня в своем выступлении перед кубинской молодежью, которая проходила производственное обучение в нашей стране, Хрущев объяснял необходимость подъема цен заботой о сельском хозяйстве страны. Еще накануне он приказал Микояну и Козлову ехать в Новочеркасск, чтобы остановить происходившие там волнения. Вскоре Хрущев отправил на юг страны Кириленко, Шелепина, Полянского, Ильичева и заместителя председателя КГБ Ивашутина.
Микоян вспоминал: «Прибыв в Новочеркасск и выяснив обстановку, я понял, что претензии рабочих были вполне справедливы и недовольство оправдано». Микоян уверял, что пока он «ходил говорить с забастовщиками и выступал по радио», Козлов «названивал в Москву и сеял панику, требуя разрешения на применение оружия». Так это было или просто Микоян старался всю вину за последовавшие события возложить на ненавидимого им соперника, неизвестно. Однако Микоян признавал, что именно Хрущев дал санкцию применить оружие против забастовщиков, правда оговорив словами: «в случае крайней необходимости». О том, что Хрущев не исключал такой «необходимости», следует из его распоряжения направить командующего Северо-Кавказским военным округом генерала И. Плиева в Новочеркасск уже вечером 1 июня. Объясняя действия Хрущева, Микоян писал: «Почему Хрущев разрешил применить оружие? Он был крайне напуган тем, что, как сообщил КГБ, забастовщики послали своих людей в соседние промышленные центры».
Тем временем 2 июня, в 8 утра, начался марш рабочих через Новочеркасск. К маршу присоединились женщины и дети. Во главе колонны несли портреты Ленина, Маркса, Энгельса. Чтобы достичь центра города, рабочим надо было пересечь реку. Танки преградили им путь. Некоторые переходили реку вброд, другие перебирались через танки. Солдаты не предпринимали попыток остановить людей. Около десяти тысяч человек вышли на площадь Ленина. Оказавшись там, часть демонстрантов ворвалась в здание горкома партии. Выйдя на балкон горкома они стали призывать собравшихся идти к отделениям милиции, чтобы освобождать арестованных накануне рабочих. Раздались выстрелы в воздух. Толпа отказалась разойтись. Снова раздались выстрелы. Неизвестно, кто отдал приказ стрелять на поражение. Есть версия, что стрельба началась случайно. 23 человека были убиты (главным образом в возрасте от 18 до 23 лет), 87 было ранено, из них трое скончались от ран.
На следующий день на площадь Ленина собралось 500 человек. По громкоговорителям передавали запись выступления Микояна, которое он произнес накануне. Во второй половине дня по радио выступил Козлов, который пообещал улучшить условия. Тем временем 116 участников выступления были арестованы. 14 из них были осуждены. 7 из них были приговорены к смертной казни. Другие получили от 10 до 15 лет тюрьмы.
События в Новочеркасске не были уникальными в годы правления Хрущева. В своей работе «Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе» историк В.А. Козлов подробно описал столкновения с властями, которые произошли в Грозном (август 1958 г.), в Темир-Тау на строительстве Карагандинского металлургического завода (август 1959 г.), в Краснодаре (январь 1961 г.), в Бийске (июль 1961 г.), в Муроме и Александрове (июль 1961 г.) и других местах. Причины этих выступлений были разные: отчаянно плохие бытовые условия, как в Темир-Тау, межэтнические конфликты, как в Грозном, столкновения с милицией по поводу задержания людей и т. д. Нередко эти столкновения сопровождались захватом зданий местных органов власти, применением милицией огнестрельного оружия и жертвами. Но нигде до сих пор выступления не носили столь бурного характера, нигде расправа с демонстрантами не была столь кровавой, нигде не выносились столь суровые приговоры участникам выступлений. Расстрел демонстрации рабочих в Новочеркасске наносил сильный удар по репутации Хрущева. Впервые руководство правящей партии, которое в соответствии с канонами официальной идеологии должно было выражать интересы рабочего класса, так жестоко разгромило выступление рабочих.
Репрессии, которым подвергались в советское время различные слои населения, в наименьшей степени задевали представителей рабочего класса. Даже когда в 1923 году на заводах и фабриках страны прокатились забастовки, их никто не подавлял с помощью оружия. С детства советским людям внушали, что рабочие демонстрации разгоняли и расстреливали лишь в царское время. Протест рабочих в Новочеркасске из-за цен на мясо и их расстрел воскрешал в исторической памяти хрестоматийные истории про восстание на броненосце «Потемкине» 1905 года и Ленский расстрел 1912 года полувековой давности. В тех случаях поводами для выступлений явилось негодное к употреблению мясо. На протяжении всей советской истории сообщения о разгоне демонстраций рабочих, отстаивавших свои права в капиталистических странах, даже если они не сопровождались расстрелами, неизменно сопровождались возмущенными комментариями. Первые разгоны и расстрелы демонстраций и забастовок рабочих произошли лишь после 1953 года в ГДР, Польше и Венгрии. Однако в тех случаях советская пропаганда объясняла происшедшие события подстрекательской деятельностью западной агентуры.
Объяснить же деятельностью западных шпионов выступление рабочих старинного казачьего города Новочеркасска было невозможно. Поэтому правду об этих события скрыли от общественности. Хрущев же так оценил события в Новочеркасске на заседании Президиума ЦК: «Хорошо провели акцию. Другого выхода не было. Большинство поддерживает. Разгромить сектантские организации. Слабость нашей работы. Басов (первый секретарь Ростовского обкома. – Прим. авт.) слабый оказался. Вывод сделать – улучшить работу. Усилить работу КГБ».
На самом деле восстание в Новочеркасске требовало значительно более серьезного и глубокого анализа. События в Новочеркасске означали, что против Хрущева и его политики выступил рабочий класс. Хрущев, который постоянно напоминал о том, что он выходец из рабочего класса и проводник его интересов, отдал приказ стрелять по братьям по классу. Это означало, что вместе с другими руководителями партии Хрущев утрачивал свою главную социальную опору. Пророческое предупреждение Сталина о том, что партия-Антей может оторваться от народа, сбывалось. События в Новочеркасске стали еще одним грозным знаком, свидетельствовавшим о банкротстве Хрущева как руководителя страны.
К этому времени стало ясно, что сельское хозяйство, развитию которого Хрущев уделял столько сил и внимания, начиная с сентябрьского (1953 г.) пленума ЦК КПСС, находится в плачевном состоянии. Чтобы выяснить причины такого положения, Хрущев опять отправился в поездку по стране. На сей раз Хрущев увидел источник неудач в том, что, вопреки его указаниям, в ряде мест продолжали применять систему травопольного севооборота Вильямса. Хрущев уже давно требовал отказаться от этой системы, позволявшей регулярно восстанавливать плодородие почвы. В ходе своей поездки по стране в конце 1961 года Хрущев сурово набросился на упрямцев. В «Крокодиле» опубликовали карикатуру «Травополыцик-подполыцик». На ней был изображен академик, который тайно высаживал травы в своем кабинете.
Выступая на мартовском (1962 г.) пленуме ЦК КПСС, Хрущев уверял на примере Краснодарского края, что если вместо трав сеять кукурузу, то в стране резко возрастет производство мяса. «Это не арифметическая акробатика, а настоящая арифметика, по Малинину и Буренину, – уверял Хрущев, вспоминая авторов дореволюционного задачника для начальной школы. – Никто пока четыре действия арифметики не опроверг, и вам, товарищи краснодарцы, тоже не удастся это сделать!» Он призывал: «Мы должны обратить особое внимание на искоренение последствий травопольной системы земледелия В.Р. Вильямса». Осуждая курс Хрущева через 25 лет после его отставки, писатель Е. Носов вспоминал: «Пришла мысль посягнуть и на саму травопольную систему, выбросить из севооборота травы-предшественники, а вместо них внедрить ту же кукурузу. Для оправдания этого посягательства был изруган и дискредитирован основоположник этой системы академик Вильямс, портреты его сняли, а труды изъяли из учебных заведений и библиотек. Наряду с травами, игравшими роль восстановителей питательного баланса почв, были ликвидированы и чистые пары, вместо них, дававших отдых земле, внедрялась опять та же кукуруза».
Насаждение кукурузы напоминало насильственное введение картофеля в России в XVIII веке. Позже писатель Е. Носов писал: «В стране началась памятная кукурузная кампания, в том ее проявлении не понятая и не принятая народом. Вообще-то сама по себе культура она продуктивная, если с ней обращаться по уму. Но Кострома не Айова. Во многих российских местах кукуруза оказалась самозванкой, непрошено посаженной на престол нашего земледелия. Внедряли ее таранно, ударом кулака по столу, не слушая никаких резонов, вешались выговоры, отбирались партбилеты, не глядя ни на широту, ни на долготу». Преувеличенное внимание Хрущева к распространению кукурузы привело его к желанию сократить до предела производство ряда других кормовых культур. Микоян писал: «Одно время он стал нападать на подсолнух, но удалось его убедить, что без подсолнечного масла нам не обойтись».
Другой стороной кукурузомании Хрущева стало неоправданное расширение пахотной земли. Е. Носов писал: «Не имея свободных земель в тогдашних пахотных регионах, ее (кукурузу) вводили, вернее вколачивали в уже занятые угодья, тесня не только традиционные, испытанные кормовые культуры, но и зерновые тоже. Однако это не дало желаемого результата. И тогда трактора ворвались в луга… И, словно предвестники грядущей беды, начались пыльные бури – прямое следствие чрезмерных распашек и нарушения севооборотов. Миллионы тонн растревоженной земли подняло ветром с полей Кубани и Ставрополья. За одну ночь наши курские, еще заснеженные предвесенние поля переоделись в черные сугробы. Черная взвесь проникала сквозь оконную оклейку, черно лежала на подоконнике, на писчей бумаге, ну, и конечно, на душе».
Хрущев подверг гонениям не только травы и многие зерновые культуры (кроме кукурузы). Начиная с февральско-мартовского (1954 г.) пленума ЦК объектом травли Хрущева стали лошади. Евгений Носов писал: «Вспомним печальное постановление о лошадях. Они были обозваны дармоедами, поедающими чужой корм, позорящими социалистическую Россию бездельным ржанием и тяжелым скрипом… Какой-то придворный лукавец нашептал Хрущеву, что ежели забить несколько миллионов лошадей, то столько сразу сэкономится корма! Да плюс почти за так уйма конского мяса! Да кожа на ремни и подметки! Было запрещено выдавать корма на лошадей, их исключили из всех видов отчетности, то есть фактически объявили вне закона, и колхозы волей-неволей вынуждены были отправить их на убой. И потянулись на живодерни эти скорбные, понурые шествия лошадей по дорогам России, которую они много веков кормили, опахивали, окашивали и берегли от врагов… А тем временем молочную флягу от фермы до сельского детского сада везут на тракторе с прицепом. Тогда как высокомоторизованная Америка и теперь держит для расхожих работ 10 миллионов лошадей».
Но и другим видам сельскохозяйственного скота не поздоровилось при Хрущеве. В своих мемуарах Микоян жаловался на то, что Хрущев разрушил специализированные хозяйства крупного рогатого скота и овец для производства мяса, которые были созданы по инициативе Микояна еще в 1930-х годах: «Сталин тогда меня понял. А Хрущев отменил. "Вот, – говорит, – у нас молока не хватает, а он их не доит. Надо всех доить". Но скот на мясо от этого становится хуже и весит меньше. К тому же, я завел эти хозяйства в степях, где не было рабочей силы. На 500 коров можно было иметь одного пастуха. А доить– одна доярка на каждые 10 коров. Хрущев во второй половине 1950-х годов их соединил в молочно-мясные хозяйства».
Критиковал Микоян Хрущева и за отмену мер поощрения высококачественной сельскохозяйственной продукции. Микоян вспоминал, что он «давно ввел бонификацию и ректификацию при сдаче продукции государству. Сталин даже однажды тост провозгласил: "За твои бонификации!" Это были стимулы для повышения качества сельскохозяйственной продукции. Для зерна – процент влажности, для свеклы – процент сахаристости, влажности и т. д. Хрущев же вместо доплат за хорошее качество, вычетов – за плохое, которые я вводил, ввел прием на вес – "за мужика ратовал". Но это с его стороны было не "за мужика", а за разложение мужика».
Е. Носов писал: «Упрямо изыскивая способы посрамления Америки, Никита Хрущев распорядился скупить у колхозников без всяких уклонений всю их рогатую живность. Таким административным приемом удалось увеличить общественное поголовье на несколько миллионов голов. Но с наступлением холодов выяснилось, что колхозы и совхозы не готовы к размещению и содержанию скупленных коров, и их пришлось частично забить».
Серьезный урон сельскому хозяйству нанесла и проводившаяся Хрущевым кампания за огульное укрупнение колхозов. Микоян писал: «Укрупняли колхозы, забрасывали деревни, делая их пустующими, вместо деревенского хлеба и молока, свежего и всегда под рукой, решили завозить из города. И, конечно, начались перебои с подвозом. Появились очереди за хлебом и молоком в деревне – это раньше представить себе было невозможно!…» Видимо, Хрущев хотел доказать, что сталинская критика его предложений о строительстве агрогородов была несправедливой. У писателя Носова «агрогорода» вызвали лишь возглас возмущения: «А насаждение декоративных агрогородов?! Ради такой театрализованной жизни, случалось, людей силком, с милиционером переселяли в казенные многоквартирные дома с общим туалетом под забором. А тем временем покинутые деревеньки объявлялись бесперспективными, дворы зарастали чертополохом, кособочились и падали радиостолбы, осыпались колодцы и ветер трепал истлевший белесый флаг, забытый над крышей заколоченной школы».
Микоян вспоминал о Хрущеве: «Чуть не отобрал приусадебные участки у колхозников, чем немедленно поставил бы страну на грань голода. Вовремя его остановили, я в том числе. Даже затеял превращение колхозов в совхозы без серьезного обоснования, просто с целью "заставить мужика работать"».
Получалось, что сельское хозяйство, которому Хрущев уделял наибольшее внимание с первых лет своего пребывания у власти, понесло наиболее серьезный ущерб от его активной деятельности. Но урон, который наносили некомпетентность и самоуверенность Хрущева, не ограничивался сельским хозяйством. Стремление Хрущева улучшить положение советских людей заставляло его принимать решения, которые не были подкреплены соответствующим ростом производительности труда. Госплан СССР, Министерство финансов СССР и Государственный банк СССР докладывали правительству 2 декабря 1960 года, что «решающей причиной убыточности большого числа предприятий тяжелой промышленности является то, что имевший место за последние годы в раде ее добывающих отраслей… значительный рост заработной платы, в связи с ее упорядочением и сокращением продолжительности рабочего дня, не был компенсирован соответствующим повышением производительности труда». Следствием этого стало удорожание промышленной продукции.
Не принесла желанных выгод и проведенная Хрущевым денежная реформа. Экономист А. Матлин писал: «В 1961 году была проведена вроде совершенно безобидная операция: масштаб нашей денежной единицы был повышен в 10 раз и в связи с этим выпущены в обращение новые деньги. На самом деле, как известно, денежной реформой 1961 года наломали дров. При ее проведении почему-то забыли азбуку экономической науки: деньги – это общественное отношение, а денежные знаки – долговые обязательства Госбанка, которым можно и не верить, требуя более "твердую валюту". В чем была ошибка 1961 года? Государство могло заменить 10 старых рублей одним новым только при выплатах государственным рабочим и служащим, при установлении цен в государственной и кооперативной торговле. А в остальном оно было не властно. Крестьянин, получающий доходы от колхоза и продажи на колхозном рынке, мог и не согласиться с новым курсом рубля. По опубликованным данным, цены колхозного рынка, которые в 1960 году были ниже довоенных (97 процентов), к 1963 году возросли на 18,5 процента. «Борьба» с личным хозяйством внеэкономическими методами и в ответ на рост цен в эти же годы привела к снижению физического объема продажи на колхозном рынке на 10 процентов. Колхозный рынок поставлял в 1960 году 13,9 процента продовольствия городскому населению, в основном в мелких и средних городах. Повышение цен и уменьшение продажи продуктов питания надо было как-то компенсировать. Так к уравниловке в оплате труда, созданной при пересмотре ее условий в 1956—1959 годах, добавилась «выводиловка» в оплате труда городских рабочих. Реальное обесценивание денежных знаков не могло не привести к затяжному процессу роста всех видов цен». Следствием этого стали экономические проблемы, которые преследовали СССР последующие годы. А. Матлин писал: «Все эти процессы неизбежно влияли на падение темпов экономического роста и снижение эффективности общественного производства. И этому в высшей степени способствовала спираль роста цен и оплаты труда, возникшая после и, видимо, в значительной мере в результате денежной реформы 1961 года».
Пытаясь найти выход из тяжелого положения, Хрущев снова и снова созывал пленумы для решения сельскохозяйственных проблем. Для участия в мартовском пленуме (1962 г.) были приглашены сотни людей, не являвшихся ни членами, ни кандидатами в члены ЦК. Это стало обычной практикой в последние годы пребывания Хрущева у власти. Он уверял, что так обеспечивается большая демократичность при обсуждении государственных вопросов. Однако не исключено, что таким образом Хрущев избегал постановки острых вопросов, которые можно было обсуждать лишь в более узком кругу. Деловое обсуждение подменилось митинговыми речами.
Открывая пленум, Хрущев заявил о необходимости увеличить ассигнования на сельское хозяйство. Однако в своем заключительном выступлении через 4 дня он признал, что ни тяжелая промышленность, ни оборона не могут выделить средств для развития сельского хозяйства. Как обычно, он решил найти выход в очередной организационной реформе. Хрущева предложил создать «межрайонные территориальные производственные администрации». В результате райкомы фактически подлежали ликвидации.
Микоян так оценивал действия Хрущева: «Исчерпал, видимо, все организационные меры, а мужик все не работал. Экономические меры и стимулы он серьезно не понимал, а ведь умный был человек. Но не хватало образования, политического опыта, глубины подхода. Как правило, у него преобладали поверхностный подход, желание немедленно свои идеи применить в жизни. Такая энергичность и напористость – бесценные качества, только направлялись они слишком часто по неправильному пути».
Очевидно, что мысли о том, что деятельность Хрущева приносит больше вреда, чем пользы, начинали возникать у некоторых руководителей страны и их сторонников. Скрытая борьба внутри руководства усиливалась. На апрельском (1962 г.) пленуме ЦК КПСС были произведены две примечательные перемены. Избранный полгода назад секретарем ЦК КПСС И.В. Спиридонов, сторонник Ф.Р. Козлова, был выведен из состава секретариата. Зато сторонник Л.И. Брежнева А.П. Кириленко был избран членом Президиума ЦК.
В это же время Хрущев решил прибегнуть к экономическим мерам, чтобы стимулировать производство сельскохозяйственной продукции. 17 мая 1962 года Президиум ЦК одобрил его предложение повысить на 35 процентов розничные цены на мясо и на 25 процентов – на масло.
Это решение было обнародовано 1 июня 1962 года. В этот день в ИМЭМО, где я продолжал работать, собрали всех лекторов и агитаторов, и нам объявили, что мы сегодня должны дежурить в продовольственных магазинах. Если же мы станем свидетелями «провокационных разговоров», то их надо «пресекать» и «давать им отпор». Как надо было это делать, никто ясно себе не представлял. Когда я вместе с другим сотрудником ИМЭМО оказался в продмаге на 2-й Ярославской, то никаких «провокационных разговоров» мы не услышали. Люди подходили к прилавкам и, увидев новые ценники, вслух читали их и громко говорили: «Это надо же!», «Ну и дела!» или что-то вроде этого. Однако далеко не везде реакция на введение новых цен была столь безобидной. В этот день рукописные листовки с призывами к забастовкам распространились в Киеве, Ленинграде, Донецке, Челябинске. Даже на московской улице Горького появилась листовка с надписью: «Сегодня повышение цен, а что нас ждет завтра?» Очевидно, что к этому времени в стране уже сложилась сеть подполья, способного организовать выпуск листовок, и, вероятно, в руководстве страны уже знали об этом, когда были даны указания «пресекать провокационные разговоры».
Самое крупное выступление произошло на Электролокомотивном заводе имени Буденного под Новочеркасском. Это было обусловлено тем, что новость о повышении цен на мясо и масло пришла к рабочим, которые еще не успели оправиться после решения дирекции завода о снижении расценок в среднем на 30% и увеличении нормы выработки. Узнав о повышении цен на мясо, рабочие стали шумно выражать начальству свое недовольство. Они жаловались на тяжелые условия труда, высокую стоимость жилья, высокие цены на рынке. Когда рабочие сказали директору завода, что они теперь не могут позволить себе пирожки с мясом, он ответил им в стиле королевы Марии-Антуанетты, что они могут есть пирожки с капустой. По убеждению Микояна, «дурак-директор… на недовольство рабочих реагировал по-хамски, не желая с ними даже разговаривать. Действовал, как будто провокатор какой-то оттого, что не хватало ума и уважения к рабочим».
На заводе началась стихийная забастовка. Вскоре к ним присоединились рабочие других заводов. Рабочие вышли на улицу. Попытки областного начальства, прибывшего в Новочеркасск, успокоить толпу были заглушены криками: «Мяса! Мяса! Повысьте заработную плату!» В прибывших из Ростова областных руководителей стали кидать камни и бутылки. Тем временем толпа перекрыла железную дорогу и задержала поезд Саратов – Ростов. Кто-то написал «Хрущева на мясо!» и «Долой правительство Хрущева!» на электровозе. В заводском управлении стали сдирать портреты Хрущева со стен, и их сжигали. К заводу подошли 200 милиционеров, но были вынуждены бежать. Прогнали и солдат, которые прибыли в 5 грузовиках и 3 бронетранспортерах.
Брожения среди рабочих наблюдались также в Москве, Тбилиси, Новороссийске, Ленинграде, Днепропетровске, Грозном, но нигде, кроме Новочеркасска, события не приняли столь бурный характер. 2 июня в своем выступлении перед кубинской молодежью, которая проходила производственное обучение в нашей стране, Хрущев объяснял необходимость подъема цен заботой о сельском хозяйстве страны. Еще накануне он приказал Микояну и Козлову ехать в Новочеркасск, чтобы остановить происходившие там волнения. Вскоре Хрущев отправил на юг страны Кириленко, Шелепина, Полянского, Ильичева и заместителя председателя КГБ Ивашутина.
Микоян вспоминал: «Прибыв в Новочеркасск и выяснив обстановку, я понял, что претензии рабочих были вполне справедливы и недовольство оправдано». Микоян уверял, что пока он «ходил говорить с забастовщиками и выступал по радио», Козлов «названивал в Москву и сеял панику, требуя разрешения на применение оружия». Так это было или просто Микоян старался всю вину за последовавшие события возложить на ненавидимого им соперника, неизвестно. Однако Микоян признавал, что именно Хрущев дал санкцию применить оружие против забастовщиков, правда оговорив словами: «в случае крайней необходимости». О том, что Хрущев не исключал такой «необходимости», следует из его распоряжения направить командующего Северо-Кавказским военным округом генерала И. Плиева в Новочеркасск уже вечером 1 июня. Объясняя действия Хрущева, Микоян писал: «Почему Хрущев разрешил применить оружие? Он был крайне напуган тем, что, как сообщил КГБ, забастовщики послали своих людей в соседние промышленные центры».
Тем временем 2 июня, в 8 утра, начался марш рабочих через Новочеркасск. К маршу присоединились женщины и дети. Во главе колонны несли портреты Ленина, Маркса, Энгельса. Чтобы достичь центра города, рабочим надо было пересечь реку. Танки преградили им путь. Некоторые переходили реку вброд, другие перебирались через танки. Солдаты не предпринимали попыток остановить людей. Около десяти тысяч человек вышли на площадь Ленина. Оказавшись там, часть демонстрантов ворвалась в здание горкома партии. Выйдя на балкон горкома они стали призывать собравшихся идти к отделениям милиции, чтобы освобождать арестованных накануне рабочих. Раздались выстрелы в воздух. Толпа отказалась разойтись. Снова раздались выстрелы. Неизвестно, кто отдал приказ стрелять на поражение. Есть версия, что стрельба началась случайно. 23 человека были убиты (главным образом в возрасте от 18 до 23 лет), 87 было ранено, из них трое скончались от ран.
На следующий день на площадь Ленина собралось 500 человек. По громкоговорителям передавали запись выступления Микояна, которое он произнес накануне. Во второй половине дня по радио выступил Козлов, который пообещал улучшить условия. Тем временем 116 участников выступления были арестованы. 14 из них были осуждены. 7 из них были приговорены к смертной казни. Другие получили от 10 до 15 лет тюрьмы.
События в Новочеркасске не были уникальными в годы правления Хрущева. В своей работе «Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе» историк В.А. Козлов подробно описал столкновения с властями, которые произошли в Грозном (август 1958 г.), в Темир-Тау на строительстве Карагандинского металлургического завода (август 1959 г.), в Краснодаре (январь 1961 г.), в Бийске (июль 1961 г.), в Муроме и Александрове (июль 1961 г.) и других местах. Причины этих выступлений были разные: отчаянно плохие бытовые условия, как в Темир-Тау, межэтнические конфликты, как в Грозном, столкновения с милицией по поводу задержания людей и т. д. Нередко эти столкновения сопровождались захватом зданий местных органов власти, применением милицией огнестрельного оружия и жертвами. Но нигде до сих пор выступления не носили столь бурного характера, нигде расправа с демонстрантами не была столь кровавой, нигде не выносились столь суровые приговоры участникам выступлений. Расстрел демонстрации рабочих в Новочеркасске наносил сильный удар по репутации Хрущева. Впервые руководство правящей партии, которое в соответствии с канонами официальной идеологии должно было выражать интересы рабочего класса, так жестоко разгромило выступление рабочих.
Репрессии, которым подвергались в советское время различные слои населения, в наименьшей степени задевали представителей рабочего класса. Даже когда в 1923 году на заводах и фабриках страны прокатились забастовки, их никто не подавлял с помощью оружия. С детства советским людям внушали, что рабочие демонстрации разгоняли и расстреливали лишь в царское время. Протест рабочих в Новочеркасске из-за цен на мясо и их расстрел воскрешал в исторической памяти хрестоматийные истории про восстание на броненосце «Потемкине» 1905 года и Ленский расстрел 1912 года полувековой давности. В тех случаях поводами для выступлений явилось негодное к употреблению мясо. На протяжении всей советской истории сообщения о разгоне демонстраций рабочих, отстаивавших свои права в капиталистических странах, даже если они не сопровождались расстрелами, неизменно сопровождались возмущенными комментариями. Первые разгоны и расстрелы демонстраций и забастовок рабочих произошли лишь после 1953 года в ГДР, Польше и Венгрии. Однако в тех случаях советская пропаганда объясняла происшедшие события подстрекательской деятельностью западной агентуры.
Объяснить же деятельностью западных шпионов выступление рабочих старинного казачьего города Новочеркасска было невозможно. Поэтому правду об этих события скрыли от общественности. Хрущев же так оценил события в Новочеркасске на заседании Президиума ЦК: «Хорошо провели акцию. Другого выхода не было. Большинство поддерживает. Разгромить сектантские организации. Слабость нашей работы. Басов (первый секретарь Ростовского обкома. – Прим. авт.) слабый оказался. Вывод сделать – улучшить работу. Усилить работу КГБ».
На самом деле восстание в Новочеркасске требовало значительно более серьезного и глубокого анализа. События в Новочеркасске означали, что против Хрущева и его политики выступил рабочий класс. Хрущев, который постоянно напоминал о том, что он выходец из рабочего класса и проводник его интересов, отдал приказ стрелять по братьям по классу. Это означало, что вместе с другими руководителями партии Хрущев утрачивал свою главную социальную опору. Пророческое предупреждение Сталина о том, что партия-Антей может оторваться от народа, сбывалось. События в Новочеркасске стали еще одним грозным знаком, свидетельствовавшим о банкротстве Хрущева как руководителя страны.
Глава 2
КАРИБСКИЙ, ИЛИ КУБИНСКИЙ, ИЛИ РАКЕТНЫЙ КРИЗИС
В 1962 году усугубились трудности СССР и на международной арене. Разоблачение ракетного блефа поставило страну в тяжелое положение. Теперь, когда американцы знали, что у СССР нет возможности нанести сокрушительный ядерный удар по Америке и военным базам США в Европе и Азии, они могли развернуть наступление на позиции СССР в мире, прибегнув к таким же угрозам, к каким недавно прибегал Хрущев. Поэтому с осени 1961 года Хрущев стал прилагать усилия для поддержания своего контакта с Кеннеди, установленного во время берлинского кризиса. В ходе обмена письменными и устными посланиями Хрущев, с одной стороны, стремился продемонстрировать уверенность СССР в своих силах и готовность возобновить борьбу за Западный Берлин. С другой стороны, Хрущев рассчитывал узнавать, какие шаги Кеннеди отражают подлинные намерения правительства США, а какие являются лишь громогласными политиканскими заявлениями. Этим целям служили беседы Пьера Сэлинджера с Харламовым и Большаковым.