Страница:
Семичастный вспоминал: «Я отреагировал так, как в тот момент считал правильным: по сути дела – никак. Сказал, что надо подумать, все взвесить, посоветоваться, а уже потом решать. На том мы и разошлись. Однако мне самому для размышлений много времени не требовалось. Я понимал, о чем идет речь, и внутренне разделял стремление добиться перемен». Получалось, что и учитель Хрущева Каганович, и его ученик Семичастный, в разное время пришли к одному и тому же выводу: пребывание Хрущева на высших постах опасно для страны.
По словам Семичастнрго, его «следующий разговор с Брежневым проходил уже при участии членов Политбюро (Президиума ЦК. – Прим. авт.) Подгорного и Шелепина. Предмет обсуждения был намного конкретнее: обсуждались практические вопросы обеспечения всей акции со стороны КГБ. Согласно результатам предварительных разговоров главных действующих лиц и одновременно высших деятелей антихрущевской оппозиции Брежнева и Подгорного предложение о замене первого секретаря должно было получить значительную поддержку у большинства членов ЦК, а также в самом Президиуме. Оставались еще два момента: определить время, место и способ действий и одновременно получить поддержку плана со стороны министра обороны Малиновского. Никому не хотелось оказаться под конец в положении Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Хрущев все же был Верховным Главнокомандующим, и хотя открытое столкновение с ним было в высшей степени неправдоподобным, тем не менее и такой вариант до последней минуты исключать было нельзя».
Каждый из участников заговора старался вовлечь в него как можно больше сторонников. Егорычев вспоминал: «В 1964 году меня пригласил к себе Демичев… Он отвел меня к окну и сказал: "Знаешь, Николай Григорьевич, Хрущев ведет себя неправильно". И очень разволновался. Я говорю: "Петр Нилович, да не волнуйтесь вы, я давно вижу, что он ведет себя не так, как надо. И этот вопрос нам надо как-то решать"». В свою очередь «новообращенные» также принимались вербовать новых сторонников. По его словам, Н.Г. Егорычев «вел беседы с членами ЦК, жившими и работавшими в Москве. Президент Академии наук СССР Мстислав Келдыш, например, ответил, что готов хоть сегодня выйти на пленум и сказать, что не согласен с тем, что делает Хрущев».
Пока члены ЦК сговаривались об отстранении Хрущева от власти, в феврале 1964 года был созван очередной пленум ЦК КПСС. Доклад на нем делал новый министр сельского хозяйства И.П. Воловченко. Сергей Хрущев так характеризовал нового министра: «Еще недавно директор совхоза, он сделал головокружительную карьеру. На одном из недавних совещаний он удачно выступил, рассказал о больших достижениях возглавляемого им хозяйства, внес отдельные предложения. Отец ухватился за него. Одну из причин наших неуспехов в сельском хозяйстве он видел в забюрокраченности руководства, в отрыве от живого дела. Ему представлялось, что появление человека от «земли» может в корне изменить ситуацию. Так Воловченко стал министром. Однако чуда не произошло. И вот теперь он делал доклад с пышным заголовком «Об интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития ирригации, комплексной механизации и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции».
Судя по названию доклада Хрущев по-прежнему возлагал главные надежды на «индустриализацию» сельского хозяйства, особенно на ее химизацию. Это вновь проявилось во время посещения Хрущевым Казахского научно-исследовательского института зернового хозяйства в Шортандах в августе 1964 года. «В шестьдесят четвертом, – вспоминал М. Петров, – целина казалась безнадежно больной». Тогда ученые института выступили за возврат к древнему способу восстановления плодородия земли – парам. Руководитель института А. Бараев доказывал: «Если даже в ближайшие пять лет дадут достаточное количество гербицидов, удобрений и интенсидов, то даже через пять лет останется еще фактор пара, который навряд ли будет компенсирован, – это влагонакопление». Однако Хрущев решительно выступил против этого. Он поставил под сомнение вывод ученых держать под парами пятую, а то и четвертую часть всей пашни. Его позиция привела бы к дальнейшему разрушению целинных земель.
К этому времени трудности возникли не только в сельском хозяйстве страны. Расчет Хрущева на установление отношений добрососедского сотрудничества с США в значительной степени строился на его уверенности в возможности добиваться взаимовыгодных отношений с Джоном Кеннеди. В письме Кеннеди от 27 июля 1963 года он ставил вопрос о необходимости подписать договор о ненападении между НАТО и Организацией Варшавского договора. После подписания соглашения о запрещении ядерных взрывов в трех средах Хрущев заявил Раску о необходимости решить берлинский вопрос. В своей беседе с Добрыниным от 26 августа Хрущев говорил о том, что следует вести переговоры о предотвращении внезапного нападения и запрещении средств массового уничтожения в космосе. Однако надежды многих людей в мире, что любые, даже самые острые международные конфликты, могут быть разрешены благодаря взаимопониманию между Хрущевым и Кеннеди, а также надежды самого Хрущева на то, что ему удастся наладить отношения с США с помощью Кеннеди, оказались недолговечными. 22 ноября 1963 года Хрущев узнал про выстрел в Далласе. Говорят, что он был в шоке.
Новый президент США Л.Б. Джонсон представлял более консервативную часть правящей демократической партии. Возникала опасность, что новый президент не будет придерживаться договоренностей относительно Кубы. Одновременно правительство Джонсона значительно активизировало помощь сайгонскому режиму в Южном Вьетнаме, а в августе 1964 года под предлогом инцидента с американским военным судном в Тонкинском заливе приступило к бомбардировкам Демократической Республики Вьетнам. Резкое ухудшение отношений СССР с Китаем не позволяло оказать быструю и эффективную помощь Северному Вьетнаму. Хрущев, который прежде был готов прийти на помощь Сирии, Ираку, Кубе, Конго, Индонезии, теперь вынужден был молча наблюдать, как бомбят территорию союзника по социалистической системе.
На фоне все более ухудшавшихся дел внутри страны и за ее пределами все шире распространялся культ личности Хрущева. Каждая газета, каждый киножурнал «Новости дня», каждая телепередача новостей открывались сообщениями о Хрущеве. Значительная часть газетных полос отводилась чуть ли не ежедневным публичным выступлениям Хрущева, подробным описаниям его встреч с трудящимися страны, иностранными гостями. Портреты Хрущева были отпечатаны в школьных учебниках с соответствующими хвалебными статьями, их можно было увидеть во всех государственных учреждениях, школах, вузах, заводских управлениях и правлениях совхозов и колхозов. Его огромные фотоизображения красовались на центральных улицах и площадях городов. Сергей Хрущев вспоминал: «Подготовили выпуск красочных альбомов с фотографиями Хрущева: до войны, на войне, после войны… В каждом выступлении к месту и ни к месту упоминался отец». Хотя Сергей Хрущев в своих воспоминаниях утверждал, что и он, и его отец были удивлены и возмущены, когда во время поездки на Кременчугскую ГЭС они обнаружили, что поселок энергетиков был назван «Хрущев», в искренность их удивления и возмущения трудно поверить. Не надо было ехать на эту ГЭС, а достаточно было взять любой географический атлас или карту СССР, чтобы увидеть название этого города. Оно сохранилось несмотря на переименование в соответствии с указом 1957 года городов и населенных пунктов, названных в честь других членов советского руководства, и это было известно всем советским людям.
К этому времени трижды Герой Социалистического Труда Хрущев стал лауреатом Международной Ленинской премии мира. Книге о его поездке в США в 1959 году было присвоена Ленинская премия. В.В. Гришин замечал: «Поездки в зарубежные страны всей семьей (с детьми, зятем и внуками), показ этих поездок по телевидению, освещение в печати, присвоение сыну Сергею в 27 лет звания Героя Социалистического Труда… – все это порождало критику в его адрес, слухи, анекдоты».
В обстановке растущего прославления Хрущева было отмечено его семидесятилетие. Сергей Хрущев таким запомнил 17 апреля 1964 года: «Поздравления в тот день начались с утра. Весь дом проснулся от грохота – охрана затаскивала в столовую большой радио-телекомбайн производства рижского завода. На боку металлическая табличка с дарственной надписью – подарок от товарищей по работе в ЦК и Совете Министров… Весеннее утро было солнечным. К 9 часам утра стали съезжаться с поздравлениями гости: родственники, члены Президиума и секретари ЦК. Другого времени не было – оставшийся день был отдан официальным мероприятиям и расписан по минутам… Вновь прибывающие приходили в гостиную, собирались кучками, обменивались новостями, шутили. Никто не курил, поскольку отец не выносил табачного дыма. Виновник торжества запаздывал. Наконец улыбающийся, нарядно одетый отец появился на залитой солнцем дубовой лестнице. Гости двинулись навстречу. Рукопожатия, пожелания здоровья и счастья – словом, все как обычно, независимо от ранга юбиляра. Брежнев расцеловал отца. Понемногу суета улеглась. Отец пригласил всех в столовую. Большой стол был празднично накрыт».
Первым выступил Брежнев. Он зачитал коллективное поздравление от имени всех членов Президиума ЦК, кандидатов в члены Президиума, а также секретарей ЦК. Хотя Ф.Р. Козлов подписал поздравление, его не было на церемонии, так как он лежал в больнице. В поздравлении, в частности, говорилось: «Ваша кипучая политическая и государственная деятельность, огромный жизненный опыт и мудрость, неиссякаемая энергия и революционная воля, стойкость и непоколебимая принципиальность снискали глубокое уважение и любовь к Вам всех коммунистов, всех советских людей. Мы счастливы работать рука об руку с Вами и брать с Вас пример ленинского подхода к решению вопросов партийной жизни и государственного строительства, быть всегда вместе с народом, отдавать ему все свои силы, идти вперед и вперед к великой цели – построению коммунистического общества… Мы считаем, наш дорогой друг, что Вами прожита только половина жизни. Желаем Вам жить еще по меньшей мере столько же, и столь же блистательно и плодотворно. Сердечно обнимаем Вас в этот знаменательный день». Сергей Хрущев писал: «Леонид Ильич расчувствовался, смахнул слезу и обнял Никиту Сергеевича. Все подходили, чокались, говорили подходящие к случаю фразы».
Затем Брежнев произнес вторую речь, которая была опубликована на первых полосах всех центральных газет страны: «Дорогой Никита Сергеевич! Не могу скрыть своей радости и волнения в связи с поручением Центрального Комитета партии и Президиума Верховного Совета СССР вручить Вам в знаменательный день Вашего 70-летия заслуженную награду – орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза… Советские люди всегда будут благодарны Вам за то, что, став у руля партии, Вы проявили мужественную инициативу в разоблачении культа личности Сталина и возглавили огромную работу по устранению его вредных последствий в различных областях жизни. В стране восстановлены ленинские нормы партийной и общественной жизни, возродился бессмертный дух Ленина во всей его чистоте и правдивости… Позвольте от имени всех присутствующих сердечно поздравить Вас и пожелать Вам и в дальнейшем так же плодотворно, с такой же кипучей энергией служить великому делу Ленина, добиваясь все новых и новых побед в борьбе за счастье народов, за мир, за коммунизм».
Никто не догадывался, что произносивший эти речи, а также некоторые из соавторов торжественного адреса уже не один месяц разрабатывали планы отстранения юбиляра от власти. Семичастный, присутствовавший на этом приеме, вспоминал: «Тех, кто знал в тот момент, что семидесятилетие Хрущева станет его последним торжеством на посту высшего государственного и партийного деятеля, было пока не очень много. Я же относился к группе посвященных. Я слушал оды в честь юбиляра, неумеренные восхваления, в частности, Брежнева, и пытался одновременно читать по лицам, что же на самом деле все эти люди чувствуют. Вел я внутренний разговор и со своей собственной совестью. Это правда, что Н.С. Хрущев во многом мне в жизни помог. И я никогда не забывал всего, что он для меня сделал. Мое тогдашнее неприятие касалось лишь его более позднего политического развития, а именно оно заслуживало и неприятия, и отзыва с должности».
В ответ на выступления Брежнева Хрущев поблагодарил собравшихся. А затем он произнес слова, в которых можно увидеть невольное предвидение им скорого конца своей политической карьеры: «Должен сказать, когда человеку 70 лет, то если давать ему очень большие авансы, можно, так сказать, не получить полной оплаты за аванс. (Веселое оживление в зале.) Почему? Потому что времени не так много дано человеку, чтобы расплатиться за все, что ему говорят в его юбилейную дату… Смерть для некоторых политических деятелей иногда наступает раньше их физической смерти… В день моего семидесятилетия вы мне говорите добрые слова, как бы даете аванс на будущее. Но я хотел бы сказать, что не от меня все зависит. Я работаю в коллективе». Казалось, что Хрущев предчувствовал, что скоро он лишится возможности работать в этом коллективе, а, стало быть, и возможности заниматься государственной деятельностью.
Чествования и награждения Хрущева не ограничились этим. В 4 часа дня юбилейные торжества были продолжены в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. Теперь А.И. Микоян произнес слова приветствия и еще раз огласил коллективное письмо от имени членов советского руководства. Потом приветственные выступления руководителей союзных республик (заместителя председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР А.П. Кириленко, первого секретаря ЦК КП Украины П.Е. Шелеста, первого секретаря ЦК КП Белоруссии К.Т. Мазурова и других) чередовались с выступлениями глав иностранных делегаций: от Болгарии выступил Т. Живков, от Венгрии – Я. Кадар, от Германской Демократической Республики – В. Ульбрихт, от Монгольской Народной Республики – Ю. Цеденбал, от Польши – В. Гомулка, от Чехословакии – А. Новотный, Румынии – И. Маурер, от Финляндии – У. Кекконен, от Ганы – специальный представитель президента этой страны Кваме Нкрума. В чехословацкой делегации находился будущий лидер «пражской весны», а тогда первый секретарь Компартии Словакии Дубчек. До этого некоторые из руководителей делегаций вручили Хрущеву высшие награды своих стран. Антонин Новотный вручил Хрущеву орден Белого льва с Золотой цепью, И. Маурер – Звезду Румынской Народной Республики первой степени, Цеденбал – орден Сухэ-Батора, Ульбрихт – орден Карла Маркса. Живков объявил о присвоении Хрущеву звания Героя Народной Республики Болгарии и вручил ему орден Георгия Димитрова. Те руководители, которые не наградили Хрущева в этот раз, успели его наградить ранее.
В последующие дни в центральных газетах были опубликованы многочисленные приветствия в адрес Хрущева от партийных руководителей, глав государств и правительств многих стран мира, включая Фиделя Кастро, премьер-министра Англии А. Дугласа-Хьюма, президента Индии С. Радхакришнана, главы государства Камбоджи Нородома Сианука, премьер-министра Кении Джомо Кениаты. Приветствие было и от Генерального секретаря ООН У Тана. Среди этих посланий выделялось поздравление от руководства Компартии Китая, подписанное Мао Цзэдуном, Лю Шаоци, Чжу Дэ и Чжоу Эньлаем. После приветственных слов в адрес Хрущева в послании было сказано: «Если только мы будем стоять на марксистско-ленинской позиции, то империалисты и реакционеры различных стран во главе с США, говоря по существу, никогда не ослабят своих усилий в проведении антисоветской, антикитайской, контрреволюционной и антинародной политики… Хотя между нами существуют ныне разногласия по целому ряду принципиальных вопросов марксизма-ленинизма и сложилась такая обстановка, когда отсутствует сплоченность, но мы твердо убеждены, что это лишь временное явление. В случае возникновения в мире крупных событий, КПК и КПСС, КНР и СССР и народы наших стран будут стоять плечом к плечу и совместно бороться против общего врага. Пусть империалисты и реакционеры содрогаются перед нашей сплоченностью. Они неизбежно потерпят крах».
Многочисленные знаки уважения к Хрущеву, высказанные в день его рождения, свидетельствовали прежде всего о великом положении нашей страны в мире. В то же время не было сомнений и в том, что Хрущев воспринимался как неоспоримый руководитель Советского Союза, пользовавшийся огромным авторитетом как среди друзей СССР, так и среди его врагов. После столь торжественного празднования 70-летия, стольких приветствий и наград, после столь проникновенных слов Брежнева и его коллег в адрес Хрущева смещение его было бы трудно объяснить порочностью его политики. Поэтому Брежнев стал настаивать на физическом устранении Хрущева. В этом случае можно было бы избежать объяснений причин его отстранения от власти. Эти предложения Брежнев стал высказывать во время поездки Хрущева в Египет.
Семичастный вспоминал: «Было предложено Брежневым: "Может, отравить его?" Тогда я сказал: "Только через мой труп. Ни в коем случае. Никогда я на это не пойду"». Тогда Брежнев, по словам Семичастного, предложил «устроить авиационную катастрофу при перелете из Каира в Москву». Как вспоминал Семичастный, Брежнев говорил: «Самолет стоит на чужом аэродроме, в чужом государстве. Вся вина ляжет на иностранные спецслужбы». Семичастный возражал: «С Хрущевым летает преданный ему экипаж. Первый пилот – генерал Цыбин, вы знаете, начал летать с ним еще подполковником в сорок первом. Прошел всю войну. Да и как вы все это представляете? Мирное время. Кроме Хрущева в самолете Громыко, Гречко, команда и, наконец, наши люди – чекисты. Этот вариант абсолютно невыполним». Между тем ничего не подозревавший Хрущев вместе с членами своей делегации и членами своей семьи пересекал водные просторы Черного и Средиземного морей на борту теплохода «Армения».
Сергей Хрущев вспоминал: «Еще в день приезда президент Насер объявил о награждении отца орденом Ожерелье Нила, которым отмечали за особые заслуги, и то чрезвычайно редко… Возникла проблема: каким советским орденом можно наградить президента Насера и командующего вооруженными силами маршала Мухаммеда Амера… Отец, долго не раздумывая, принял представление о присвоении звания Героя Советского Союза президенту Насеру и – по предложению маршала Гречко – маршалу Амеру… В Москву ушла соответствующая шифровка, и вскоре был получен положительный ответ в виде Указа Президиума Верховного Совета СССР за подписью Брежнева. Привезли и запечатанный сургучными печатями сверток с наградами. В торжественной обстановке отец вручал ордена Насеру и Амеру». Из этого рассказа следует, что решение о наградах Насера и Амера решалось лишь после прибытия Хрущева в Египет.
Шелепин же утверждал, что до отъезда Хрущева в Египет Президиум ЦК принял решение наградить Насера орденом «Дружбы народов», но Хрущев нарушил это решение. Хрущев, очевидно, не понимал отношения советских людей к званию Героя Советского Союза. Считалось, что такого звания заслуживают лишь люди, проявившие чудеса героизма в мирной жизни или совершившие воинский подвиг в боях за Родину. Первыми Героями Советского Союза были летчики, спасавшие с риском для жизни участников экспедиции «Челюскина», пилоты, впервые перелетевшие через Северный полюс. Затем героями стали мужественные воины Великой Отечественной войны, сражавшиеся под Сталинградом, форсировавшие Днепр, штурмовавшие Берлин, партизаны «Молодой Гвардии» и Зоя Космодемьянская, Александр Матросов и Николай Гастелло, космонавты СССР. Как известно, И.В. Сталин наотрез отказался принять это звание после того, как оно было ему присвоено в июне 1945 года. Он возмущался: «Я не ходил в атаку с винтовкой наперевес!»
Как указывалось ранее, первым руководителем зарубежной страны, которому было присвоено звание Героя Советского Союза, стал Фидель Кастро. Награждение популярного Фиделя приветствовали в СССР. Во-первых, потому что он, руководитель и участник штурма крепости Монкады и победоносного народного восстания против коррумпированного диктатора, был олицетворением революционного героизма, в духе которого были воспитаны несколько поколений советских людей. Во-вторых, потому что в трудные дни Карибского кризиса Фидель Кастро олицетворял героизм кубинцев, стоявших рядом с советскими воинами.
Однако поскольку президент Алжира Бен Белла также олицетворял революционный героизм своего народа, Хрущев присвоил и ему звание Героя Советского Союза. Вероятно, это было лишним. Во-первых, в отличие от Кубы, Алжир не был столь близок к СССР. Сотрудничество Алжира и СССР не прошло через горнило таких испытаний, через какие прошла кубино-советская дружба. Во-вторых, о Бен Белле было мало известно в СССР и он не казался личностью, заслуживающей звания «Героя», а уж тем более «Советского Союза». Но, присвоив Бен Белле звание Героя Советского Союза, Хрущев создал опасный прецедент. Теперь любой лидер стран Азии, Африки и Латинской Америки, объявлявший себя революционером, мог претендовать на звание Героя Советского Союза. Хотя подавляющее большинство советских людей, кроме ярых поклонников Израиля, не испытывало неприязни ни к Насеру, ни к Амеру, их возмущение награждением двух руководителей Египта золотыми звездами Героя Советского Союза было велико и лишь усилило недовольство Хрущевым.
Во время пребывания в Египте Хрущев принял участие в торжественном пуске Асуанской плотины, построенной на советские средства и с помощью советских специалистов. Помимо Хрущева и Насера в церемонии пуска плотины приняли участие президент Алжира Бен Белла, президент Йемена Ас-Саляль и президент Ирака Ареф. Последний пришел к власти в феврале 1963 года в результате военного переворота, в ходе которого был убит руководитель Ирака Абдель Касем и расстреляны тысячи коммунистов во главе с Салямом Адилем. В СССР с возмущением реагировали на переворот Арефа, а одну из московских улиц назвали именем Саляма Адиля. Теперь Хрущев вынужден был вместе с Арефом нажимать кнопку пуска плотины, построенной Советским Союзом. После выступления Арефа на митинге по случаю пуска плотины, в котором тот подчеркивал необходимость сплочения всех арабов, выступил Хрущев. Он говорил о том, что арабы бывают разные: есть арабы – рабочие, а есть – капиталисты. «О каких арабах говорите вы? О рабочих арабах или арабских капиталистах?» – спрашивал Хрущев Арефа. После выступления Хрущева к нему подошел Насер и стал объяснять ему, что Ареф – сторонник единства арабских стран и Египет будет поддерживать Арефа.
Впрочем, Хрущеву понравились рассуждения Арефа об арабском социализме. Еще больше ему понравились подобные высказывания Насера. Он пришел к выводу, что Насер строит в Египте социалистическое общество, и решил помочь ему в этом. Своим волевым решением Хрущев в ходе переговоров с президентом Египта Насером сократил египетский долг наполовину (на 2,5 миллиарда долларов). В отчете о своей поездке на заседании Президиума ЦК 26 мая Хрущев расхваливал ее итоги. Аджубей добавлял: «В сложной обстановке диалектическое мышление Никиты Сергеевича схватывало суть, зерно существенного».
Тем временем Хрущев снова стал готовиться к зарубежной поездке, на сей раз в Скандинавские страны, которая начиналась 15 июня. По подсчетам Таубмэна, Хрущев в 1963 году в течение 170 дней был вне Москвы в СССР или заграницей, а за первые 9 месяцев 1964 года он 150 дней находился за пределами Москвы. Пребывание Хрущева и его многочисленных помощников вне Москвы лишь облегчало подготовку заговора против него.
Сергей Хрущев утверждает, что еще до начала поездки его отца в Египет была заметна «непонятная перемена в поведении Леонида Ильича. Его всегда отличала широкая располагающая улыбка, готовая сорваться с языка шутка. На сей раз он был мрачен, даже отцу отвечал односложно, почти грубо». С.Н. Хрущев объяснял эту перемену решением освободить Л.И. Брежнева от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР на июльской сессии Верховного Совета. Утверждалось, что Л.И. Брежневу очень нравилась эта должность, связанная с официальными церемониями, вручениями верительных грамот послов и правительственных наград, государственными визитами глав зарубежных стран и визитами в эти страны. В июле 1964 года этот пост занял А.И. Микоян. Позже Сергей Хрущев писал: «Только в последнее время, когда стали известны многие обстоятельства тех лет, все стало выглядеть в ином свете. Очевидно, к маю окончательно оформилось решение избавиться от Хрущева. Оставалось, видимо, продумать детали и возможные сроки. Тогда, в Ялте, Брежнев, вероятно, не смог скрыть своего истинного отношения к отцу».
Тем временем, по словам Семичастного, «круг посвященных постепенно разрастался, однако все еще не существовало конкретного плана и единой стратегии действий. Вопросы, что делать, а главное – как дальше действовать, не выходили целыми днями из головы Брежнева… Однажды он снова мне позвонил и попросил зайти: хочет, мол, обсудить один практический вопрос. Вскоре я был в его кабинете. В это время Хрущев собирался выехать в Швецию и, как уже стало традицией, намеревался ехать туда всей семьей – сначала на поезде до Ленинграда, а оттуда на корабле по морю. Предложение Брежнева звучало весьма ясно: "Что если бы КГБ задержал поезд Хрущева при его возвращении из Ленинграда где-нибудь у Завидова и изолировал Первого секретаря?" Семичастный замечал: "При таком варианте вступление в должность нового «Первого» прошло бы в обстановке полной безопасности". Разумеется, в то время Леонид Ильич, будучи вторым секретарем ЦК КПСС, уже понял, что тем новым, кто заменит Хрущева, будет именно он. Однако он хорошо расценивал и свои возможности, а потому по мере приближения решающего момента его страх перед Никитой Сергеевичем нарастал. Предложение Брежнева меня неприятно удивило. Даже если бы в конце концов группа Президиума остановилась именно на таком варианте (в чем я вовсе не был уверен), наши действия были бы совершенно противозаконными и вызвали осуждение во всем мире».
По словам Семичастнрго, его «следующий разговор с Брежневым проходил уже при участии членов Политбюро (Президиума ЦК. – Прим. авт.) Подгорного и Шелепина. Предмет обсуждения был намного конкретнее: обсуждались практические вопросы обеспечения всей акции со стороны КГБ. Согласно результатам предварительных разговоров главных действующих лиц и одновременно высших деятелей антихрущевской оппозиции Брежнева и Подгорного предложение о замене первого секретаря должно было получить значительную поддержку у большинства членов ЦК, а также в самом Президиуме. Оставались еще два момента: определить время, место и способ действий и одновременно получить поддержку плана со стороны министра обороны Малиновского. Никому не хотелось оказаться под конец в положении Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Хрущев все же был Верховным Главнокомандующим, и хотя открытое столкновение с ним было в высшей степени неправдоподобным, тем не менее и такой вариант до последней минуты исключать было нельзя».
Каждый из участников заговора старался вовлечь в него как можно больше сторонников. Егорычев вспоминал: «В 1964 году меня пригласил к себе Демичев… Он отвел меня к окну и сказал: "Знаешь, Николай Григорьевич, Хрущев ведет себя неправильно". И очень разволновался. Я говорю: "Петр Нилович, да не волнуйтесь вы, я давно вижу, что он ведет себя не так, как надо. И этот вопрос нам надо как-то решать"». В свою очередь «новообращенные» также принимались вербовать новых сторонников. По его словам, Н.Г. Егорычев «вел беседы с членами ЦК, жившими и работавшими в Москве. Президент Академии наук СССР Мстислав Келдыш, например, ответил, что готов хоть сегодня выйти на пленум и сказать, что не согласен с тем, что делает Хрущев».
Пока члены ЦК сговаривались об отстранении Хрущева от власти, в феврале 1964 года был созван очередной пленум ЦК КПСС. Доклад на нем делал новый министр сельского хозяйства И.П. Воловченко. Сергей Хрущев так характеризовал нового министра: «Еще недавно директор совхоза, он сделал головокружительную карьеру. На одном из недавних совещаний он удачно выступил, рассказал о больших достижениях возглавляемого им хозяйства, внес отдельные предложения. Отец ухватился за него. Одну из причин наших неуспехов в сельском хозяйстве он видел в забюрокраченности руководства, в отрыве от живого дела. Ему представлялось, что появление человека от «земли» может в корне изменить ситуацию. Так Воловченко стал министром. Однако чуда не произошло. И вот теперь он делал доклад с пышным заголовком «Об интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития ирригации, комплексной механизации и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции».
Судя по названию доклада Хрущев по-прежнему возлагал главные надежды на «индустриализацию» сельского хозяйства, особенно на ее химизацию. Это вновь проявилось во время посещения Хрущевым Казахского научно-исследовательского института зернового хозяйства в Шортандах в августе 1964 года. «В шестьдесят четвертом, – вспоминал М. Петров, – целина казалась безнадежно больной». Тогда ученые института выступили за возврат к древнему способу восстановления плодородия земли – парам. Руководитель института А. Бараев доказывал: «Если даже в ближайшие пять лет дадут достаточное количество гербицидов, удобрений и интенсидов, то даже через пять лет останется еще фактор пара, который навряд ли будет компенсирован, – это влагонакопление». Однако Хрущев решительно выступил против этого. Он поставил под сомнение вывод ученых держать под парами пятую, а то и четвертую часть всей пашни. Его позиция привела бы к дальнейшему разрушению целинных земель.
К этому времени трудности возникли не только в сельском хозяйстве страны. Расчет Хрущева на установление отношений добрососедского сотрудничества с США в значительной степени строился на его уверенности в возможности добиваться взаимовыгодных отношений с Джоном Кеннеди. В письме Кеннеди от 27 июля 1963 года он ставил вопрос о необходимости подписать договор о ненападении между НАТО и Организацией Варшавского договора. После подписания соглашения о запрещении ядерных взрывов в трех средах Хрущев заявил Раску о необходимости решить берлинский вопрос. В своей беседе с Добрыниным от 26 августа Хрущев говорил о том, что следует вести переговоры о предотвращении внезапного нападения и запрещении средств массового уничтожения в космосе. Однако надежды многих людей в мире, что любые, даже самые острые международные конфликты, могут быть разрешены благодаря взаимопониманию между Хрущевым и Кеннеди, а также надежды самого Хрущева на то, что ему удастся наладить отношения с США с помощью Кеннеди, оказались недолговечными. 22 ноября 1963 года Хрущев узнал про выстрел в Далласе. Говорят, что он был в шоке.
Новый президент США Л.Б. Джонсон представлял более консервативную часть правящей демократической партии. Возникала опасность, что новый президент не будет придерживаться договоренностей относительно Кубы. Одновременно правительство Джонсона значительно активизировало помощь сайгонскому режиму в Южном Вьетнаме, а в августе 1964 года под предлогом инцидента с американским военным судном в Тонкинском заливе приступило к бомбардировкам Демократической Республики Вьетнам. Резкое ухудшение отношений СССР с Китаем не позволяло оказать быструю и эффективную помощь Северному Вьетнаму. Хрущев, который прежде был готов прийти на помощь Сирии, Ираку, Кубе, Конго, Индонезии, теперь вынужден был молча наблюдать, как бомбят территорию союзника по социалистической системе.
На фоне все более ухудшавшихся дел внутри страны и за ее пределами все шире распространялся культ личности Хрущева. Каждая газета, каждый киножурнал «Новости дня», каждая телепередача новостей открывались сообщениями о Хрущеве. Значительная часть газетных полос отводилась чуть ли не ежедневным публичным выступлениям Хрущева, подробным описаниям его встреч с трудящимися страны, иностранными гостями. Портреты Хрущева были отпечатаны в школьных учебниках с соответствующими хвалебными статьями, их можно было увидеть во всех государственных учреждениях, школах, вузах, заводских управлениях и правлениях совхозов и колхозов. Его огромные фотоизображения красовались на центральных улицах и площадях городов. Сергей Хрущев вспоминал: «Подготовили выпуск красочных альбомов с фотографиями Хрущева: до войны, на войне, после войны… В каждом выступлении к месту и ни к месту упоминался отец». Хотя Сергей Хрущев в своих воспоминаниях утверждал, что и он, и его отец были удивлены и возмущены, когда во время поездки на Кременчугскую ГЭС они обнаружили, что поселок энергетиков был назван «Хрущев», в искренность их удивления и возмущения трудно поверить. Не надо было ехать на эту ГЭС, а достаточно было взять любой географический атлас или карту СССР, чтобы увидеть название этого города. Оно сохранилось несмотря на переименование в соответствии с указом 1957 года городов и населенных пунктов, названных в честь других членов советского руководства, и это было известно всем советским людям.
К этому времени трижды Герой Социалистического Труда Хрущев стал лауреатом Международной Ленинской премии мира. Книге о его поездке в США в 1959 году было присвоена Ленинская премия. В.В. Гришин замечал: «Поездки в зарубежные страны всей семьей (с детьми, зятем и внуками), показ этих поездок по телевидению, освещение в печати, присвоение сыну Сергею в 27 лет звания Героя Социалистического Труда… – все это порождало критику в его адрес, слухи, анекдоты».
В обстановке растущего прославления Хрущева было отмечено его семидесятилетие. Сергей Хрущев таким запомнил 17 апреля 1964 года: «Поздравления в тот день начались с утра. Весь дом проснулся от грохота – охрана затаскивала в столовую большой радио-телекомбайн производства рижского завода. На боку металлическая табличка с дарственной надписью – подарок от товарищей по работе в ЦК и Совете Министров… Весеннее утро было солнечным. К 9 часам утра стали съезжаться с поздравлениями гости: родственники, члены Президиума и секретари ЦК. Другого времени не было – оставшийся день был отдан официальным мероприятиям и расписан по минутам… Вновь прибывающие приходили в гостиную, собирались кучками, обменивались новостями, шутили. Никто не курил, поскольку отец не выносил табачного дыма. Виновник торжества запаздывал. Наконец улыбающийся, нарядно одетый отец появился на залитой солнцем дубовой лестнице. Гости двинулись навстречу. Рукопожатия, пожелания здоровья и счастья – словом, все как обычно, независимо от ранга юбиляра. Брежнев расцеловал отца. Понемногу суета улеглась. Отец пригласил всех в столовую. Большой стол был празднично накрыт».
Первым выступил Брежнев. Он зачитал коллективное поздравление от имени всех членов Президиума ЦК, кандидатов в члены Президиума, а также секретарей ЦК. Хотя Ф.Р. Козлов подписал поздравление, его не было на церемонии, так как он лежал в больнице. В поздравлении, в частности, говорилось: «Ваша кипучая политическая и государственная деятельность, огромный жизненный опыт и мудрость, неиссякаемая энергия и революционная воля, стойкость и непоколебимая принципиальность снискали глубокое уважение и любовь к Вам всех коммунистов, всех советских людей. Мы счастливы работать рука об руку с Вами и брать с Вас пример ленинского подхода к решению вопросов партийной жизни и государственного строительства, быть всегда вместе с народом, отдавать ему все свои силы, идти вперед и вперед к великой цели – построению коммунистического общества… Мы считаем, наш дорогой друг, что Вами прожита только половина жизни. Желаем Вам жить еще по меньшей мере столько же, и столь же блистательно и плодотворно. Сердечно обнимаем Вас в этот знаменательный день». Сергей Хрущев писал: «Леонид Ильич расчувствовался, смахнул слезу и обнял Никиту Сергеевича. Все подходили, чокались, говорили подходящие к случаю фразы».
Затем Брежнев произнес вторую речь, которая была опубликована на первых полосах всех центральных газет страны: «Дорогой Никита Сергеевич! Не могу скрыть своей радости и волнения в связи с поручением Центрального Комитета партии и Президиума Верховного Совета СССР вручить Вам в знаменательный день Вашего 70-летия заслуженную награду – орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза… Советские люди всегда будут благодарны Вам за то, что, став у руля партии, Вы проявили мужественную инициативу в разоблачении культа личности Сталина и возглавили огромную работу по устранению его вредных последствий в различных областях жизни. В стране восстановлены ленинские нормы партийной и общественной жизни, возродился бессмертный дух Ленина во всей его чистоте и правдивости… Позвольте от имени всех присутствующих сердечно поздравить Вас и пожелать Вам и в дальнейшем так же плодотворно, с такой же кипучей энергией служить великому делу Ленина, добиваясь все новых и новых побед в борьбе за счастье народов, за мир, за коммунизм».
Никто не догадывался, что произносивший эти речи, а также некоторые из соавторов торжественного адреса уже не один месяц разрабатывали планы отстранения юбиляра от власти. Семичастный, присутствовавший на этом приеме, вспоминал: «Тех, кто знал в тот момент, что семидесятилетие Хрущева станет его последним торжеством на посту высшего государственного и партийного деятеля, было пока не очень много. Я же относился к группе посвященных. Я слушал оды в честь юбиляра, неумеренные восхваления, в частности, Брежнева, и пытался одновременно читать по лицам, что же на самом деле все эти люди чувствуют. Вел я внутренний разговор и со своей собственной совестью. Это правда, что Н.С. Хрущев во многом мне в жизни помог. И я никогда не забывал всего, что он для меня сделал. Мое тогдашнее неприятие касалось лишь его более позднего политического развития, а именно оно заслуживало и неприятия, и отзыва с должности».
В ответ на выступления Брежнева Хрущев поблагодарил собравшихся. А затем он произнес слова, в которых можно увидеть невольное предвидение им скорого конца своей политической карьеры: «Должен сказать, когда человеку 70 лет, то если давать ему очень большие авансы, можно, так сказать, не получить полной оплаты за аванс. (Веселое оживление в зале.) Почему? Потому что времени не так много дано человеку, чтобы расплатиться за все, что ему говорят в его юбилейную дату… Смерть для некоторых политических деятелей иногда наступает раньше их физической смерти… В день моего семидесятилетия вы мне говорите добрые слова, как бы даете аванс на будущее. Но я хотел бы сказать, что не от меня все зависит. Я работаю в коллективе». Казалось, что Хрущев предчувствовал, что скоро он лишится возможности работать в этом коллективе, а, стало быть, и возможности заниматься государственной деятельностью.
Чествования и награждения Хрущева не ограничились этим. В 4 часа дня юбилейные торжества были продолжены в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. Теперь А.И. Микоян произнес слова приветствия и еще раз огласил коллективное письмо от имени членов советского руководства. Потом приветственные выступления руководителей союзных республик (заместителя председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР А.П. Кириленко, первого секретаря ЦК КП Украины П.Е. Шелеста, первого секретаря ЦК КП Белоруссии К.Т. Мазурова и других) чередовались с выступлениями глав иностранных делегаций: от Болгарии выступил Т. Живков, от Венгрии – Я. Кадар, от Германской Демократической Республики – В. Ульбрихт, от Монгольской Народной Республики – Ю. Цеденбал, от Польши – В. Гомулка, от Чехословакии – А. Новотный, Румынии – И. Маурер, от Финляндии – У. Кекконен, от Ганы – специальный представитель президента этой страны Кваме Нкрума. В чехословацкой делегации находился будущий лидер «пражской весны», а тогда первый секретарь Компартии Словакии Дубчек. До этого некоторые из руководителей делегаций вручили Хрущеву высшие награды своих стран. Антонин Новотный вручил Хрущеву орден Белого льва с Золотой цепью, И. Маурер – Звезду Румынской Народной Республики первой степени, Цеденбал – орден Сухэ-Батора, Ульбрихт – орден Карла Маркса. Живков объявил о присвоении Хрущеву звания Героя Народной Республики Болгарии и вручил ему орден Георгия Димитрова. Те руководители, которые не наградили Хрущева в этот раз, успели его наградить ранее.
В последующие дни в центральных газетах были опубликованы многочисленные приветствия в адрес Хрущева от партийных руководителей, глав государств и правительств многих стран мира, включая Фиделя Кастро, премьер-министра Англии А. Дугласа-Хьюма, президента Индии С. Радхакришнана, главы государства Камбоджи Нородома Сианука, премьер-министра Кении Джомо Кениаты. Приветствие было и от Генерального секретаря ООН У Тана. Среди этих посланий выделялось поздравление от руководства Компартии Китая, подписанное Мао Цзэдуном, Лю Шаоци, Чжу Дэ и Чжоу Эньлаем. После приветственных слов в адрес Хрущева в послании было сказано: «Если только мы будем стоять на марксистско-ленинской позиции, то империалисты и реакционеры различных стран во главе с США, говоря по существу, никогда не ослабят своих усилий в проведении антисоветской, антикитайской, контрреволюционной и антинародной политики… Хотя между нами существуют ныне разногласия по целому ряду принципиальных вопросов марксизма-ленинизма и сложилась такая обстановка, когда отсутствует сплоченность, но мы твердо убеждены, что это лишь временное явление. В случае возникновения в мире крупных событий, КПК и КПСС, КНР и СССР и народы наших стран будут стоять плечом к плечу и совместно бороться против общего врага. Пусть империалисты и реакционеры содрогаются перед нашей сплоченностью. Они неизбежно потерпят крах».
Многочисленные знаки уважения к Хрущеву, высказанные в день его рождения, свидетельствовали прежде всего о великом положении нашей страны в мире. В то же время не было сомнений и в том, что Хрущев воспринимался как неоспоримый руководитель Советского Союза, пользовавшийся огромным авторитетом как среди друзей СССР, так и среди его врагов. После столь торжественного празднования 70-летия, стольких приветствий и наград, после столь проникновенных слов Брежнева и его коллег в адрес Хрущева смещение его было бы трудно объяснить порочностью его политики. Поэтому Брежнев стал настаивать на физическом устранении Хрущева. В этом случае можно было бы избежать объяснений причин его отстранения от власти. Эти предложения Брежнев стал высказывать во время поездки Хрущева в Египет.
Семичастный вспоминал: «Было предложено Брежневым: "Может, отравить его?" Тогда я сказал: "Только через мой труп. Ни в коем случае. Никогда я на это не пойду"». Тогда Брежнев, по словам Семичастного, предложил «устроить авиационную катастрофу при перелете из Каира в Москву». Как вспоминал Семичастный, Брежнев говорил: «Самолет стоит на чужом аэродроме, в чужом государстве. Вся вина ляжет на иностранные спецслужбы». Семичастный возражал: «С Хрущевым летает преданный ему экипаж. Первый пилот – генерал Цыбин, вы знаете, начал летать с ним еще подполковником в сорок первом. Прошел всю войну. Да и как вы все это представляете? Мирное время. Кроме Хрущева в самолете Громыко, Гречко, команда и, наконец, наши люди – чекисты. Этот вариант абсолютно невыполним». Между тем ничего не подозревавший Хрущев вместе с членами своей делегации и членами своей семьи пересекал водные просторы Черного и Средиземного морей на борту теплохода «Армения».
Сергей Хрущев вспоминал: «Еще в день приезда президент Насер объявил о награждении отца орденом Ожерелье Нила, которым отмечали за особые заслуги, и то чрезвычайно редко… Возникла проблема: каким советским орденом можно наградить президента Насера и командующего вооруженными силами маршала Мухаммеда Амера… Отец, долго не раздумывая, принял представление о присвоении звания Героя Советского Союза президенту Насеру и – по предложению маршала Гречко – маршалу Амеру… В Москву ушла соответствующая шифровка, и вскоре был получен положительный ответ в виде Указа Президиума Верховного Совета СССР за подписью Брежнева. Привезли и запечатанный сургучными печатями сверток с наградами. В торжественной обстановке отец вручал ордена Насеру и Амеру». Из этого рассказа следует, что решение о наградах Насера и Амера решалось лишь после прибытия Хрущева в Египет.
Шелепин же утверждал, что до отъезда Хрущева в Египет Президиум ЦК принял решение наградить Насера орденом «Дружбы народов», но Хрущев нарушил это решение. Хрущев, очевидно, не понимал отношения советских людей к званию Героя Советского Союза. Считалось, что такого звания заслуживают лишь люди, проявившие чудеса героизма в мирной жизни или совершившие воинский подвиг в боях за Родину. Первыми Героями Советского Союза были летчики, спасавшие с риском для жизни участников экспедиции «Челюскина», пилоты, впервые перелетевшие через Северный полюс. Затем героями стали мужественные воины Великой Отечественной войны, сражавшиеся под Сталинградом, форсировавшие Днепр, штурмовавшие Берлин, партизаны «Молодой Гвардии» и Зоя Космодемьянская, Александр Матросов и Николай Гастелло, космонавты СССР. Как известно, И.В. Сталин наотрез отказался принять это звание после того, как оно было ему присвоено в июне 1945 года. Он возмущался: «Я не ходил в атаку с винтовкой наперевес!»
Как указывалось ранее, первым руководителем зарубежной страны, которому было присвоено звание Героя Советского Союза, стал Фидель Кастро. Награждение популярного Фиделя приветствовали в СССР. Во-первых, потому что он, руководитель и участник штурма крепости Монкады и победоносного народного восстания против коррумпированного диктатора, был олицетворением революционного героизма, в духе которого были воспитаны несколько поколений советских людей. Во-вторых, потому что в трудные дни Карибского кризиса Фидель Кастро олицетворял героизм кубинцев, стоявших рядом с советскими воинами.
Однако поскольку президент Алжира Бен Белла также олицетворял революционный героизм своего народа, Хрущев присвоил и ему звание Героя Советского Союза. Вероятно, это было лишним. Во-первых, в отличие от Кубы, Алжир не был столь близок к СССР. Сотрудничество Алжира и СССР не прошло через горнило таких испытаний, через какие прошла кубино-советская дружба. Во-вторых, о Бен Белле было мало известно в СССР и он не казался личностью, заслуживающей звания «Героя», а уж тем более «Советского Союза». Но, присвоив Бен Белле звание Героя Советского Союза, Хрущев создал опасный прецедент. Теперь любой лидер стран Азии, Африки и Латинской Америки, объявлявший себя революционером, мог претендовать на звание Героя Советского Союза. Хотя подавляющее большинство советских людей, кроме ярых поклонников Израиля, не испытывало неприязни ни к Насеру, ни к Амеру, их возмущение награждением двух руководителей Египта золотыми звездами Героя Советского Союза было велико и лишь усилило недовольство Хрущевым.
Во время пребывания в Египте Хрущев принял участие в торжественном пуске Асуанской плотины, построенной на советские средства и с помощью советских специалистов. Помимо Хрущева и Насера в церемонии пуска плотины приняли участие президент Алжира Бен Белла, президент Йемена Ас-Саляль и президент Ирака Ареф. Последний пришел к власти в феврале 1963 года в результате военного переворота, в ходе которого был убит руководитель Ирака Абдель Касем и расстреляны тысячи коммунистов во главе с Салямом Адилем. В СССР с возмущением реагировали на переворот Арефа, а одну из московских улиц назвали именем Саляма Адиля. Теперь Хрущев вынужден был вместе с Арефом нажимать кнопку пуска плотины, построенной Советским Союзом. После выступления Арефа на митинге по случаю пуска плотины, в котором тот подчеркивал необходимость сплочения всех арабов, выступил Хрущев. Он говорил о том, что арабы бывают разные: есть арабы – рабочие, а есть – капиталисты. «О каких арабах говорите вы? О рабочих арабах или арабских капиталистах?» – спрашивал Хрущев Арефа. После выступления Хрущева к нему подошел Насер и стал объяснять ему, что Ареф – сторонник единства арабских стран и Египет будет поддерживать Арефа.
Впрочем, Хрущеву понравились рассуждения Арефа об арабском социализме. Еще больше ему понравились подобные высказывания Насера. Он пришел к выводу, что Насер строит в Египте социалистическое общество, и решил помочь ему в этом. Своим волевым решением Хрущев в ходе переговоров с президентом Египта Насером сократил египетский долг наполовину (на 2,5 миллиарда долларов). В отчете о своей поездке на заседании Президиума ЦК 26 мая Хрущев расхваливал ее итоги. Аджубей добавлял: «В сложной обстановке диалектическое мышление Никиты Сергеевича схватывало суть, зерно существенного».
Тем временем Хрущев снова стал готовиться к зарубежной поездке, на сей раз в Скандинавские страны, которая начиналась 15 июня. По подсчетам Таубмэна, Хрущев в 1963 году в течение 170 дней был вне Москвы в СССР или заграницей, а за первые 9 месяцев 1964 года он 150 дней находился за пределами Москвы. Пребывание Хрущева и его многочисленных помощников вне Москвы лишь облегчало подготовку заговора против него.
Сергей Хрущев утверждает, что еще до начала поездки его отца в Египет была заметна «непонятная перемена в поведении Леонида Ильича. Его всегда отличала широкая располагающая улыбка, готовая сорваться с языка шутка. На сей раз он был мрачен, даже отцу отвечал односложно, почти грубо». С.Н. Хрущев объяснял эту перемену решением освободить Л.И. Брежнева от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР на июльской сессии Верховного Совета. Утверждалось, что Л.И. Брежневу очень нравилась эта должность, связанная с официальными церемониями, вручениями верительных грамот послов и правительственных наград, государственными визитами глав зарубежных стран и визитами в эти страны. В июле 1964 года этот пост занял А.И. Микоян. Позже Сергей Хрущев писал: «Только в последнее время, когда стали известны многие обстоятельства тех лет, все стало выглядеть в ином свете. Очевидно, к маю окончательно оформилось решение избавиться от Хрущева. Оставалось, видимо, продумать детали и возможные сроки. Тогда, в Ялте, Брежнев, вероятно, не смог скрыть своего истинного отношения к отцу».
Тем временем, по словам Семичастного, «круг посвященных постепенно разрастался, однако все еще не существовало конкретного плана и единой стратегии действий. Вопросы, что делать, а главное – как дальше действовать, не выходили целыми днями из головы Брежнева… Однажды он снова мне позвонил и попросил зайти: хочет, мол, обсудить один практический вопрос. Вскоре я был в его кабинете. В это время Хрущев собирался выехать в Швецию и, как уже стало традицией, намеревался ехать туда всей семьей – сначала на поезде до Ленинграда, а оттуда на корабле по морю. Предложение Брежнева звучало весьма ясно: "Что если бы КГБ задержал поезд Хрущева при его возвращении из Ленинграда где-нибудь у Завидова и изолировал Первого секретаря?" Семичастный замечал: "При таком варианте вступление в должность нового «Первого» прошло бы в обстановке полной безопасности". Разумеется, в то время Леонид Ильич, будучи вторым секретарем ЦК КПСС, уже понял, что тем новым, кто заменит Хрущева, будет именно он. Однако он хорошо расценивал и свои возможности, а потому по мере приближения решающего момента его страх перед Никитой Сергеевичем нарастал. Предложение Брежнева меня неприятно удивило. Даже если бы в конце концов группа Президиума остановилась именно на таком варианте (в чем я вовсе не был уверен), наши действия были бы совершенно противозаконными и вызвали осуждение во всем мире».