Айша указала было рукой за угол:
- Там есть неплохой китайский ресторан...
Но ее неожиданно пребил по плечу Гнудсон:
- А может вы вдруг хотите вкусить самой разнастоящей негритянской еды с пылу с жару? Приглашаем вас к нам на пирог с кроликом...
- Пирог с кроликом, - плотоядно задумалась Чикита, - Как это романтично: пирог с кроликом и Большим Оленем... Хочу-хочу.., - захлопала она в ладоши.
- Замечательно, Чикита. Я тоже никогда не ел разнастоящей негритянской еды, - поддержал ее Большой Олень, сглатывая все прибывающую слюну.
Гнудсон же еще подлил масла в огонь:
- А на десерт у нас игра... Но правила мы вам потом объясним. А то еще передумаете...
И они быстренько и вчетвером вломились к родителям Гнудсона, где уже во всю шел пир горой. Первый, недождавшийся гостей пирог был давно съеден в полприсеста. В один присест доедался второй. По заданной программе румянился в плазменной печи третий.
- Какие у нас сегодня гости, - обняла толстушка Рони каждого из пришедших. - Сплошной верхний свет. Присаживайтесь и будьте как у меня дома. Расслабьтесь, вкушайте и переваривайте...
- Да, уж, давненько к нам не забредали официальные делегации, - троекратно расцеловал всех крест на крест Джони и прослезился на сторону.
- Какие чистенькие, - кусали, щипали и исподтишка мазали кетчупом гостей Бобби, Чарли, Кристи и Молли.
- Угощайтесь, - вытащила Рони из духовки вовремя подошедший пирог. А когда гости набросились на отменно измазанного тестом кролика, поманила Гнудсона на кухню.
- Да, мама.., - выскочил он из-за стола, крепко сжимая в кулаке перченую добычу.
Рони наставила руки в боки:
- И что ты удумал, сынок?
- Мама, что беспокоит тебя, ням-ням? - с полным ртом непонимающе пожирал ее глазами Гнудсон.
- Это твоя девушка? - указала Рони сквозь щель в занавеске.
- Чикита? Нет, упокой господи, - чуть не поперхнулся инспектор, - Она невеста то ли нефтяного миллионера, то ли вот этого дипломата. Мне она не по зубам...
Рони облегченно дыхнула:
- И слава богу. Смотри какая она худая и прожорливая...
Гнудсон пытался глотать крольчатину без лишних слов:
- Ну что ты, мама. Чикита далеко не худая. В самый раз по антропологии не убавить, не прибавить и грамма. А то, что ест таким манером, так просто люди оголодали на своей нервной работе...
- А эта? - Рони снова ткнула пальцем в занавеску. - Айша? - остановил жевательные фрикции сын, сделал паузу и утвердил:
- Да, но, увы, она еще не стала моей...
- О, господи, и не дай бог.., - затрясла всей своей квашней Рони, - Зачем тебе эта желтая? У них свои законы - у нас свои. Мы же имеем совершенно разные культуры, мировоззрения, моральные и социальные ценности, материальные стимулы... И кожа у нас разная. Она желтая и должна выйти за желтого. Ты черный и должен жениться на черной... Или хотя бы на такой смуглой как Чикита... Но какая она худая, эта Чикита, килограммов семьдесят не больше... Гнудсон проглотил пирог, но не материнскую речь:
- А я-то всегда считал тебя антирасисткой и где-то даже аристократкой...
Рони монотонно зашагала по кухне:
- Ну на словах-то мы все готовы выйти замуж за белого или за красного. Но тут же вопрос выживания расы. Пойми. Женишься ты на желтой и у тебя будут потом цветные дети. У тех будут свои цветные дети. У тех свои. Пройдет несколько десятков лет и от черных людей камня на камне не останется. Все станут как разные цвета радуги. Только черного не будет в этом спектре. И я не хочу, чтобы в этой вселенской трагедии был виноват мой сын...
- Но, мама.., - схватился за ее голову Гнудсон, - Я.., я люблю эту Айшу...
От неожиданности Рони даже присела на кухонный комбайн:
- Что ж ты мне сразу об этом не сказал, сынок. Как я счастлива, что наконец-то у нас дома появилась девушка, которую любит мой чертов черномазый сын... И Рони тут же прижала его к своей многострадальной широкоформатной груди. А потом, наполовину высунувшись из кухни, прокричала через весь стол:
- Джони, у меня будет сноха.
- Не торопись, мама.., - потянул ее за руку Гнудсон.
- А у меня, стало быть, появится невестка, - вскочил в восторге на стул Джони и в босую оттарабанил танец "сват-сват-пересват".
- Похоже.., - медленно поднялась со своего места Айша. Но ее тут же осадили набросившиеся со всех сторон Бобби, Чарли, Кристи и Молли:
- Сестренка, сестренка...
- Айша, я люблю тебя, - бросился к столу Гнудсон, стараясь удержать инициативу под контролем. - И хочу жениться на тебе...
- Это так неожиданно, - совсем растеряла свою хваленую обороноспособность Айша, - У нас на Востоке подобные предложения рассматриваются минимум в течение четырех лет...
- Но мы же на Западе, - заметил Большой олень, отгрызая кролику ухо.
- Какой ты умница, - резонно погладила его по загривку Чикита.
- Мы, действительно, на Юго-Западе, - согласилась Айша и с намеком показала Гнудсону палец. Рони тут же набросила на него давно припасенное в кармане колечко:
- Когда-то прапрадед вставил его в нос моей прапрабабушке. И они были счастливы вместе на плантации целых пятьдесят семь лет... Да благословит вас господь... Рони чуток всплакнула, но вспомнив что это не похороны, тут же остановила в момент заунывно затянувших следом ей домочадцев:
- Дети. Игра отменяется. У нас будет обручение. Зовите всех соседей. Пусть тащат с собой всех своих кроликов и вертопрахов...
- Ура, - закричали Бобби, Чарли, Кристи и Молли. Размахивая обглоданными тазобедренными суставами кролика, бросились они к ничего не подозревавшим соседям.
И уже через полчаса весь спальный микрорайон утонул в громе тамтамов и туттутов. К этим замечательным звукам энергично подмешивался мелодичный дребезг китового уса. Это Большой олень виртуозно подыгрывал африканскому оркестру на своем карманом инструменте. Но играл Большой олень недолго. Понаблюдав за его ловкими пальцами и губами, к нему причалила мясистая, грациозно размахивающая своими культивируемыми бедрами, и при этом практически совершеннолетняя, Молли:
- Не хотите ли потанцевать как придется...
Большой олень легкомысленно встал.
- Убью, - неожиданно для всех прошептала на это Чикита.
- Убьет, - оглянулся на Чикиту Б.О., нечаянно дотронувшийся до еще непаханой целины своей разгоряченной партнерши...
***
"Странные звуки" - подумал Костас, мчащийся на бешенной скорости к дому отца. Он однако не стал заворачивать на барабанный призыв и через пять минут был в таком с детства знакомом кабинете.
Нисколько не тушуясь, Пиль с порога пошел на пролом:
- Катя, исчезла. И не отпирайся, исчезла из-за тебя, отец...
- Так уж и из-за меня.., - поморщился старик.
Но Костас выхватил из кармана конверт и поднял его над собой как флаг:
- Да, вот ее прощальное письмо. Я искал Катю весь день вчера, сегодня. Объездил все вокзалы, аэропорты, но не нашел. Видимо, было слишком поздно или мы просто разминулись... Но как ты мог разрушить мое счастье, отец? Иль ты мне не отец?
- Отец, клянусь матерью, отец, - испуганно замахал руками Пилеменос Старший, - Но ты же еще не знаешь, что это такое - настоящее счастье...
Костас утер нос:
- Теперь, когда ты лишил меня его, я знаю...
Пилеменос попытался сладить с ним путем увещеваний:
- Забудь о Кате. Ты женишься на Чиките Каплан и будешь иметь все, что хочешь, к тому, что имеешь сейчас....
Но сын был тверд как спрятанные в подземельях Мойши алмазы:
- Ни в жизнь.
Тогда Пилеменос решил прибегнуть к прессингу:
- Подумай. У меня есть рычаги воздействия на тебя...
На это Костас выдал неожиданный финт:
- Если ты имеешь в виду наследство, полногабаритную квартиру на Блин-Бил-Хилз, то мне ничего этого не нужно... Я ухожу из дома...
- Ха-ха-ха...Как смешно, - окончательно вышел из-за стола и из себя в этот момент старик, - Ты ведь ничего не можешь без своего отца. Даже на телевидении ты держишься благодаря мне, моим деньгам, моим связям...
- Неправда.., - подозрительно нахмурился Костас.
- Правда, сынок, - указал на стеллажи с документами П. старший, Жестокая, жесткая, но правда. Если не веришь моим бумагам, то попроси у своего продюсера первичный договор о трансляции твоей обезьяньей передачи. И спроси у хозяина телевизионного канала, что для него такое - старик Пилеменос. Почему это лучшее вечернее время в эфире предоставляется тебе, а не сыну Фекроллера, не снохе Дю Понтаса, не племяннику Цубимиши? Разве их передачи хуже? "Лоходром по пятницам", "Телебутылочка", "Два туфля - пара"... Будь они на экранах в твое время, их рейтинги были бы не ниже. Но я купил это время. И это благодаря мне ты можешь привлекать спонсоров и рекламодателей. А без них у тебя не будет ни шиша, ни зарплаты, ни самой распоследней девки с самой зачуханной панели...
- Так, значит, ты все это мне устроил. А я-то думал, что добился сам, своим трудом..., - рванул на себе Костас крепкие в мать волосы.
- Это была отеческая забота, - погладил старик сына по устоявшей макушке, - В бизнесе родственники должны помогать друг другу... После свадьбы мы будем помогать Капланам. Капланы будут помогать нам...
- Я понимаю, - поднял голову Костас, - Тебе нужны деньги и связи Капланов. И тебе глубже некуда наплевать на счастье единственного сына... Что ж, тогда мне наплевать на твою отеческую заботу. Я ухожу из дома...
- Не дури, - бескрайно обеспокоился Пилеменос старший, - что ты будешь делать за нашим хлебосольным порогом...
Костас решительно встал на свои неокрепшие еще от нервных переживаний ноги:
- Я найду Катю, живой или мертвой. И, думаю, я смогу заработать по крайней мере на кусок батона и на раскладушку для себя и своей любимой. Пилеменосу старшему ничего другого не оставалось, как достать из под полы известную папку:
- Ты хочешь создать семью с этой девкой?
Но Костас и глазом не повел:
- Как ты смеешь оскорблять ее?
Старик лихорадочно зашуршал бумагами:
- Посмотри. Это она оскорбляет тебя и меня. Ее родители - обыкновенные строители. - Ну и что? - откровенно изумился сын, - Разве строители не такие же люди, как мы с тобой. Разве у них нет головы или они лишены избирательных прав?
- Хорошо, - Пилеменос вынул из папки фотографии, - Я хотел как можно безболезненнее, но ты меня вынуждаешь. Знаешь, кем была твоя Катя раньше. До того, как встретила тебя?
Сын был непрошибаем как бронежилет:
- Не знаю. И даже, если бы это было нечто самое ужасное в мире, то все равно для меня не имеет никакого значения. Видишь ли, отец: любовь больше, чем правда. Пора бы тебе это уже зарубить на твоем немолодом носу. Так что прощай, мой разъединственный отец...
Пилеменос старший заметался по кабинету, теряя фотографии и самообладание:
- Ты не можешь уйти так просто...
Но сынок был по-отцовски предельно жесток:
- Прощай. И подумай, что ты будешь делать на старости лет один на один со своими пресловутыми деньгами и связями. Без сына, без невестки, без внуков, без правнуков...
Костас хлопнул дверью. А старик просто рухнул на натуральное ковровое покрытие. И руки, и ноги отказались служить ему в такой ситуации. Пилеменос старший мог лишь жалобно стонать лежа:
- Не оставляй меня одного, сынок.., не оставляй меня одного...
Глава 18
"Пиль в переделке"
Пиль выбежал на улицу, как был во фраке, без копейки и без самой завалящейся кредитной карточки в кармане. Он брел по улице, не разбирая дороги, все дальше и дальше удаляясь от делового центра, от приличных заведений и доходных домов.
Солнце меняло луну. Луна меняла солнце. С небес без устали мочился дождь. Но Костас ни на что не обращал внимания. Исчезновение любимой девушки и размолвка с отцом временно помутили его разум.
Так и скитался он несколько дней по лужам и подворотням вне себя от горя. Бросался ко всем прохожим:
- Вы не видели здесь девушку. Рост выше среднего, блондинка, девяносто-шестьдесят-девяносто, ангел во плоти...
- Если б ты хоть портрет показал, парень, а так со слов.., - жали плечами как никогда участливые прохожие.
Полицейские, заглядывая в его безумные глаза, отдавали честь и завистливо отпускали:
- Бывает такое в жизни, парень, ты уж крепись...
И он крепился, пока фрак его не превратился в засаленные дранные обноски. Пока через дыры в карманах не стали дуть пассаты. Пока желудок не потребовал хлеба насущного и желательно сдобренного существенным куском корейки.
В один момент в животе так настойчиво взяло за горло, что Костас растерянно остановился, где пришлось. И впервые за все бродячее время попытался трезво оценить ситуацию.
Дома его разумеется ждал ужин. Там в уютной как всегда столовой на дубовом столе на парчовой скатерти на фарфоровой посуде с фамильным вензелем Пилеменосов лежали птица, рыба, мясо, соя, сало, крабы, колбаса... В благородных пыльных бутылках томилось отличное выдержанное вино: пино, перно, портвейн...
Обильные слюни хлынули сквозь его тонкие губы. Но Костас твердо их сплюнул:
- Ни хрена, перекуемся...
Разумеется, он - гордый отпрыск Пилеменосов, не мог вернуться ни солона нахлебавшись. Потому и лег спать под забором на чужой до дыр зачитанной газетке. Впервые за несколько последних дней лег спать. Впервые в жизни лег спать на голодный желудок. И впервые в жизни не мог уснуть. Он то сладостно думал о роскошной Кате, то гневно продолжал спорить с заблуждающимся отцом, то отважно дрался за теплую газету с местными кошками и собаками, то до крови чесался, нахватавшись от нечистоплотных животных таких же как и он сам голодных блох.
- Нет, так жить не годится... - резюмировал Костас с первым лучом света в витрине магазина, - Парень, у тебя есть руки, голова, образование, желание, потенция в конце концов. Ты должен жить достойно, а не скитаться по помойкам: блох кормить курам на смех. Ты должен обеспечивать и себя, и зарабатывать на жизнь своей будущей семьи. Ты должен доказать и себе, и отцу...
И как будто национальный гимн зазвучал в его голове. Пиль, решительно встав с колен, в клочья разорвал шевелимую насекомыми газету:
- К прошлому разврату возврата нет. Но уже следующую ночь я должен спать под крышей...
Целый день он разгружал машины с овощами, нанявшись в один из оптовых магазинов. И еще разбрасывал баклажаны. Укладывал арбузы. Сортировал картофель. Перебирал семечки. Отделял зерна от плевел.
Плетьми отвисали руки. Ломом ломило спину. Трепыхались ноги. Неприлично пропахла и без того уже неприличная одежда. Но зато он поужинал горячим картофелем, теплой отбивной, запил все это немалым количеством вполне сносного пива. Ночевал он под крышей, но простыни в этой недорогой ночлежке не крахмалили. Их собственно вообще не было, также как наволочек и пододеяльников. Не было и сна. Но не спал и в эту ночь Пиль отнюдь не из-за отсутствия постельного белья. Вплоть до рассвета бормотал он и безудержно давил:
- Клопы, оказывается, ничем не лучше блох... Представляю себе Катю в этой конуре. Как она лежит на этом обделанном матрасе. Как по ее белоснежной коже ползут эти чудовища. Как они всасываются. Сначала прозрачные и хрупкие. Потом набухают, наливаются, становятся все толще, все краснее... Бр-рр... Вот вам, вот вам... По утру Костас немедля отправился на поиски более походящей и чего-то стоящей в этой жизни работы. Прямо вдоль по первой подвернувшейся под ноги улице.
Невдалеке от вокзала он наткнулся на большое строительство:
- Ага, здесь для человека с головой и здоровым чувством голода наверняка найдется что-нибудь соответствующее.
Войдя на огороженную территорию, Пиль поднял голову и неожиданно для себя засмотрелся на филигранную работу башенного крана. - Что, сынок, на высоту тянет? - похлопал его по плечу какой-то дед в строительной каске.
- Да, я бы не прочь там поработать.., - ткнул Пиль пальцем в небо.
Дед, не долго думая, проинформировал:
- Считай, что тебе повезло. Нам как раз нужен крановщик. Есть у тебя квалификационное удостоверение?
Костас наглядно похлопал по пустым карманам:
- Нет. У меня ничего нет.
- Ну, тогда извини, - сказал дед и отошел.
А Костас как зачарованный все смотрел и смотрел на кран. Что-то настойчиво влекло его туда, на эту самую верхотуру.
К вечеру к нему снова подкатил касковитый дедок:
- Стоишь?.. Я вижу, у тебя стремление есть, и призвание, однако, чувствуется. А призвание, оно ведь нам строителям дороже всех квалификационных удостоверений. У тебя хоть какое-нибудь начальное образование есть? Языки, может, со словарем понимаешь - там наверху ведь надо таблички читать на иностранном и выражаться соответственно: "вира", "майна", "чин-чин"... Костас вдохновился:
- Образование у меня высшее. Выше некуда: "оксфорд" наполовину с "кембриджем" и "масачусетсом" . А языки.., языки как на подбор: русский, французский, немецкий, английский, греческий... Подойдут?
Дедок с сомнением отнесся к таком перебору:
- Ишь разошелся, лапотник. Так я тебе и поверил. А ну: как будет, скажем, по-немецки "Руки вверх"?
Костас напрягся:
- "Хенде хох..."
- Ух ты, - положительно удивился дед и мысленно бросил шар в карман претендента, - Верно... А по-английски "твою мать"?
Костасу это было раз плюнуть:
- "Фак ю..."
- Молодец.., - снова одарил его шаром дедок, - А по-гречески "любовь"?
И вновь Костас отличился:
- "Агапе..."
- Соображаешь, пацан... А "кровать" по-французски? Ну это было вообще как два пальца окропить:
- "Куше"...
- Есть, есть способности..., - пересчитал шары касковитый строитель, - В ученики пойдешь? Три месяца будешь работать только за обед да за ночевку в бытовке. И если дело заспорится, то я тебя к удостоверению представлю...
Костас как никогда был согласен на все:
- Пойду...
Дедок от души прихлопнул его по плечу:
- Ну тогда, заполню на тебя анкету... Фамилия?
- Пилеменос...
Умудренный строительной жизнью наставник косо и одновременно хитро зыркнул:
- Уж не родственник ли ты заслуженному нефтянику?
Костас не отпирался:
- Сын...
Дед поковырял карандашом в носу:
- Еще скажи, что ты - брат ведущего "Угадайки". Вы с ним одного роста. Только тот почище да по породистее...
Пиль был серьезней некуда:
- Да, я - это и есть он... Надоело вот на экране шутом гороховым прикидываться. Хочется настоящей жизни досыта нахлебаться. Как все пожить...
- Ха, - снова ткнул карандашом в анкету дедок, - Да ты шутник - лапотник. Сработаемся...
Костас таскал на крышу строящегося небоскреба цемент, плитку, арматуру, а обратно обломки, металлические и колбасные обрезки. Разнашивал пластиковую каску. Пытался взобраться на макушку крана за три минуты. Учил технику безопасности и памятку высокомонтажному строителю.
Голова и мускулы его на глазах припухали. Тело от солнца бронзовело и кожа от ветра матерела. Крепчал голос от крепкого мата. Дубела роба от пота и грязи. Костас стал похож на человека труда. И в одно прекрасное дождливое утро дедок припечатал:
- Завтра на экзамены поедем в управление, досрочно. Я сам тебе билет с вопросами вытяну. Не опозорь уж там мои ветхие седины, не посрами...
И Костас не опозорил и не посрамил. Как мог, ответил поочередно на всех четырех языках с ненормативными вкраплениями. И таким образом всего через полтора месяца ударной подсобной работы, а также и параллельной учебы, стал квалифицированным специалистом - крановщиком-высотником.
Дедок в нем просто души не чаял:
- Молодец, лапотник. Будет мне подходящая замена. Когда сойду в долину Стикса, можешь унаследовать мои каску, фуфайку и высотный гульфик...
- Я признателен вам, мастер.., - расчувствовался ученик.
Да, Костас стал настоящим крановщиком. Теперь уже всего за две минуты взбегал на пятьсот семьдесят три ступеньки. Уверенно двигал свою хоботовую махину по рельсам. Сурово кричал ротозеям:
- Поберегись...
После смены Костас обычно брел на поиски Кати. Как мог он искал хотя бы ее следы. Но это было не просто - одновременно Пиль боялся попасть на глаза знакомым, которые бы за не понюшку выдали его отцу. Юный крановщик был уверен, что старик ищет его - как владельцу месторождений и нефтепроводов без наследника-то...
Тихонько подкрадывался Костас к прохожим, тыкал им в нос вырезанную из старой "Светской хроники" фотографию любимой:
- Не встречали ли где-нибудь мою невесту?
Прохожие оглядывали типичного крановщика и огорченно кивали головой:
- Только на экране.
И еще обещали:
- Если увидим еще где, то сообщим вскорости и непременно. Вам по адресу какой больницы сообщить?..
Не улавливая юмора, Костас оставлял адрес строительной бытовки. Другого у него не было.
Вдохновленный такой высокоморальной поддержкой прохожих он продолжал поиски, также как и свою профессиональную учебу. Каждый день Пиль дополнительно тренировался на кране, отрабатывая переброску крупногабаритных контейнеров и панелей. Он мечтал также экстерном сдать и на следующий квалификационный разряд. И в таком случае Костас уже в самом ближайшем будущем мог рассчитывать на приличную зарплату, которая позволила бы ему снять приличную квартиру с приличным трехразовым питанием для своей приличной жены и их троих приличных детей.
- Их обязательно должно быть трое, я постараюсь, - говорил он себе каждый день, протирая штаны и сиденье на своем рабочем месте. Пиль с удовольствием встречал новое солнце на так полюбившейся ему верхотуре. Он любил вспоминать на рассвете ту, совместную с Катей вылазку к "Озеру сладких слез". Костас смотрел вдаль, за светлеющий на глазах горизонт и урывками смахивал с ресницы слезу соленую, скупую, мужественную. Как хотелось ему вернуться в те дни. В ту сладкую воду. Сладко прижимать к своему телу Катино. Шептать ей в ухо "любимая ты моя" и слышать в свое ухо ответный шепот "любимый, я твоя"...
Чтобы не залазить на кран в травмоопасных предрассветных сумерках, Пиль все чаще оставался на рабочем месте ночевать. В кабине ему было уютно. От кресла исходило такое приятное и как бы родное тепло. К тому же на рабочем месте ему снились такие странные сны, что он легко экономил на кино. То виделась ему мелодрама, то комедь. Снились и боевики. А раз даже приснилась охота на оленя.
Костас как наяву видел Зураба, сбежавшего из мест лишения свободы. В спортивном костюме с кривым палашом на перевес гнал он по насту Большого оленя.
Большой олень заполошно и литературно матерился, проваливался и резал в кровь свои мохнатые ноги. Испуганно озирался на крики, доносящиеся с холма. То вопила богиня охоты - Чикита:
- Ату, ату его... Принесите мне его сердце...
Большой олень из последних сил прорывался к пограничным столбикам. И не плохо прорывался, так как на рогах его болталось уже несколько загонщиков, переоценивших свои охотничьи задатки.
- Ты упустишь его, придурок невостребованный, - кричала Зурабу распаленная охотничьей страстью Чикита.
- Врешь, не уйдешь, - в очередной раз заносил Зураб свой палаш над полусонной артерией Большого оленя. И в очередной раз промахивался. Со свистом.
- Ставлю десять миллионов против твоих пяти, что не упустит, - нашептывал Мойше отец.
- Идет, - сверкал своим бриллиантовым пенсе Мойша в такт скрипке Долорес.
Сквозь крики и визги над снежной равниной лились нежные звуки "Полонеза". Под них с небес кропил всех с парашюта и без разбора молчаливый Отец Святобартерный.
- Какого рыжего? Именем закона вы арестованы, - заорал в миг отсыревший Гнудсон и прицелился в основание струи Святого Отца. Но Большой олень, из последних сил совершив гигантский прыжок, ударом левого копыта выбил из рук полицейского его заштатный револьвер.
Раздался подлинный выстрел. Запахло порохом. Земля разверзлась и оттуда, как из бремени, выплыла вверх животом Катя. На белом и легчайшем облаке. В розовом как мечта пеньюаре ...
Глава 19
"Беглецы находят приют"
Отец Прокопий сошел с поезда в одном из небольших и глубоко провинциальных городов. Там, где его вряд ли вздумают искать привыкшие к столичному комфорту журналисты. Там, где его не сможет найти даже сама святая инквизиция, предпочитающая боле заграничные командировки.
Немаловажно было и то, что именно в этом городке проживал свояк Святого Отца. Сей сообразительный муж и без словесных объяснений мог все понять и устроить беженца по-божески и по-дружески при квартальной церкви. То есть с кроватью, навесом и общей бобовой похлебкой.
Свояк предложил было Отцу Прокопию и свое содействие в плане трудоустройства местным проповедником. Но вновьприбывший не мог проповедовать молча. А обет свой он нарушать не собирался.
Можно было попробовать проповедовать и письменно. Но провинциальные прихожане в связи со своим определенным консерватизмом вряд ли бы оценили такой подход в полной мере.
Конечно, никто бы не укорил Святого Отца, если бы он и вовсе не работал, а сидел на шее у монашеской братии, ножки свесив. Покусывал бы куличи, припиваюче святой водой. Почитывал бы "Невероятные приключения Иисуса на земле и в небесах", "Иуда - двойной агент" или "Последнее Послание Иакова Матфеем".
Но нет, Отец Прокопий был слеплен не из пирожкового теста. Хоть и не дурак он был выпить на халяву, но из-за своего же собственного обета становиться полным нахлебником, эдакой церковной белой крысой не собирался. Да, он не мог работать губами, как все последние годы. Но в данный момент, вдалеке от своих столичных деловых клиентов Святой Отец вспомнил, что с детства у него были еще и руки, и ноги, и спина, и все прочее вполне трудоспособное.
- Там есть неплохой китайский ресторан...
Но ее неожиданно пребил по плечу Гнудсон:
- А может вы вдруг хотите вкусить самой разнастоящей негритянской еды с пылу с жару? Приглашаем вас к нам на пирог с кроликом...
- Пирог с кроликом, - плотоядно задумалась Чикита, - Как это романтично: пирог с кроликом и Большим Оленем... Хочу-хочу.., - захлопала она в ладоши.
- Замечательно, Чикита. Я тоже никогда не ел разнастоящей негритянской еды, - поддержал ее Большой Олень, сглатывая все прибывающую слюну.
Гнудсон же еще подлил масла в огонь:
- А на десерт у нас игра... Но правила мы вам потом объясним. А то еще передумаете...
И они быстренько и вчетвером вломились к родителям Гнудсона, где уже во всю шел пир горой. Первый, недождавшийся гостей пирог был давно съеден в полприсеста. В один присест доедался второй. По заданной программе румянился в плазменной печи третий.
- Какие у нас сегодня гости, - обняла толстушка Рони каждого из пришедших. - Сплошной верхний свет. Присаживайтесь и будьте как у меня дома. Расслабьтесь, вкушайте и переваривайте...
- Да, уж, давненько к нам не забредали официальные делегации, - троекратно расцеловал всех крест на крест Джони и прослезился на сторону.
- Какие чистенькие, - кусали, щипали и исподтишка мазали кетчупом гостей Бобби, Чарли, Кристи и Молли.
- Угощайтесь, - вытащила Рони из духовки вовремя подошедший пирог. А когда гости набросились на отменно измазанного тестом кролика, поманила Гнудсона на кухню.
- Да, мама.., - выскочил он из-за стола, крепко сжимая в кулаке перченую добычу.
Рони наставила руки в боки:
- И что ты удумал, сынок?
- Мама, что беспокоит тебя, ням-ням? - с полным ртом непонимающе пожирал ее глазами Гнудсон.
- Это твоя девушка? - указала Рони сквозь щель в занавеске.
- Чикита? Нет, упокой господи, - чуть не поперхнулся инспектор, - Она невеста то ли нефтяного миллионера, то ли вот этого дипломата. Мне она не по зубам...
Рони облегченно дыхнула:
- И слава богу. Смотри какая она худая и прожорливая...
Гнудсон пытался глотать крольчатину без лишних слов:
- Ну что ты, мама. Чикита далеко не худая. В самый раз по антропологии не убавить, не прибавить и грамма. А то, что ест таким манером, так просто люди оголодали на своей нервной работе...
- А эта? - Рони снова ткнула пальцем в занавеску. - Айша? - остановил жевательные фрикции сын, сделал паузу и утвердил:
- Да, но, увы, она еще не стала моей...
- О, господи, и не дай бог.., - затрясла всей своей квашней Рони, - Зачем тебе эта желтая? У них свои законы - у нас свои. Мы же имеем совершенно разные культуры, мировоззрения, моральные и социальные ценности, материальные стимулы... И кожа у нас разная. Она желтая и должна выйти за желтого. Ты черный и должен жениться на черной... Или хотя бы на такой смуглой как Чикита... Но какая она худая, эта Чикита, килограммов семьдесят не больше... Гнудсон проглотил пирог, но не материнскую речь:
- А я-то всегда считал тебя антирасисткой и где-то даже аристократкой...
Рони монотонно зашагала по кухне:
- Ну на словах-то мы все готовы выйти замуж за белого или за красного. Но тут же вопрос выживания расы. Пойми. Женишься ты на желтой и у тебя будут потом цветные дети. У тех будут свои цветные дети. У тех свои. Пройдет несколько десятков лет и от черных людей камня на камне не останется. Все станут как разные цвета радуги. Только черного не будет в этом спектре. И я не хочу, чтобы в этой вселенской трагедии был виноват мой сын...
- Но, мама.., - схватился за ее голову Гнудсон, - Я.., я люблю эту Айшу...
От неожиданности Рони даже присела на кухонный комбайн:
- Что ж ты мне сразу об этом не сказал, сынок. Как я счастлива, что наконец-то у нас дома появилась девушка, которую любит мой чертов черномазый сын... И Рони тут же прижала его к своей многострадальной широкоформатной груди. А потом, наполовину высунувшись из кухни, прокричала через весь стол:
- Джони, у меня будет сноха.
- Не торопись, мама.., - потянул ее за руку Гнудсон.
- А у меня, стало быть, появится невестка, - вскочил в восторге на стул Джони и в босую оттарабанил танец "сват-сват-пересват".
- Похоже.., - медленно поднялась со своего места Айша. Но ее тут же осадили набросившиеся со всех сторон Бобби, Чарли, Кристи и Молли:
- Сестренка, сестренка...
- Айша, я люблю тебя, - бросился к столу Гнудсон, стараясь удержать инициативу под контролем. - И хочу жениться на тебе...
- Это так неожиданно, - совсем растеряла свою хваленую обороноспособность Айша, - У нас на Востоке подобные предложения рассматриваются минимум в течение четырех лет...
- Но мы же на Западе, - заметил Большой олень, отгрызая кролику ухо.
- Какой ты умница, - резонно погладила его по загривку Чикита.
- Мы, действительно, на Юго-Западе, - согласилась Айша и с намеком показала Гнудсону палец. Рони тут же набросила на него давно припасенное в кармане колечко:
- Когда-то прапрадед вставил его в нос моей прапрабабушке. И они были счастливы вместе на плантации целых пятьдесят семь лет... Да благословит вас господь... Рони чуток всплакнула, но вспомнив что это не похороны, тут же остановила в момент заунывно затянувших следом ей домочадцев:
- Дети. Игра отменяется. У нас будет обручение. Зовите всех соседей. Пусть тащат с собой всех своих кроликов и вертопрахов...
- Ура, - закричали Бобби, Чарли, Кристи и Молли. Размахивая обглоданными тазобедренными суставами кролика, бросились они к ничего не подозревавшим соседям.
И уже через полчаса весь спальный микрорайон утонул в громе тамтамов и туттутов. К этим замечательным звукам энергично подмешивался мелодичный дребезг китового уса. Это Большой олень виртуозно подыгрывал африканскому оркестру на своем карманом инструменте. Но играл Большой олень недолго. Понаблюдав за его ловкими пальцами и губами, к нему причалила мясистая, грациозно размахивающая своими культивируемыми бедрами, и при этом практически совершеннолетняя, Молли:
- Не хотите ли потанцевать как придется...
Большой олень легкомысленно встал.
- Убью, - неожиданно для всех прошептала на это Чикита.
- Убьет, - оглянулся на Чикиту Б.О., нечаянно дотронувшийся до еще непаханой целины своей разгоряченной партнерши...
***
"Странные звуки" - подумал Костас, мчащийся на бешенной скорости к дому отца. Он однако не стал заворачивать на барабанный призыв и через пять минут был в таком с детства знакомом кабинете.
Нисколько не тушуясь, Пиль с порога пошел на пролом:
- Катя, исчезла. И не отпирайся, исчезла из-за тебя, отец...
- Так уж и из-за меня.., - поморщился старик.
Но Костас выхватил из кармана конверт и поднял его над собой как флаг:
- Да, вот ее прощальное письмо. Я искал Катю весь день вчера, сегодня. Объездил все вокзалы, аэропорты, но не нашел. Видимо, было слишком поздно или мы просто разминулись... Но как ты мог разрушить мое счастье, отец? Иль ты мне не отец?
- Отец, клянусь матерью, отец, - испуганно замахал руками Пилеменос Старший, - Но ты же еще не знаешь, что это такое - настоящее счастье...
Костас утер нос:
- Теперь, когда ты лишил меня его, я знаю...
Пилеменос попытался сладить с ним путем увещеваний:
- Забудь о Кате. Ты женишься на Чиките Каплан и будешь иметь все, что хочешь, к тому, что имеешь сейчас....
Но сын был тверд как спрятанные в подземельях Мойши алмазы:
- Ни в жизнь.
Тогда Пилеменос решил прибегнуть к прессингу:
- Подумай. У меня есть рычаги воздействия на тебя...
На это Костас выдал неожиданный финт:
- Если ты имеешь в виду наследство, полногабаритную квартиру на Блин-Бил-Хилз, то мне ничего этого не нужно... Я ухожу из дома...
- Ха-ха-ха...Как смешно, - окончательно вышел из-за стола и из себя в этот момент старик, - Ты ведь ничего не можешь без своего отца. Даже на телевидении ты держишься благодаря мне, моим деньгам, моим связям...
- Неправда.., - подозрительно нахмурился Костас.
- Правда, сынок, - указал на стеллажи с документами П. старший, Жестокая, жесткая, но правда. Если не веришь моим бумагам, то попроси у своего продюсера первичный договор о трансляции твоей обезьяньей передачи. И спроси у хозяина телевизионного канала, что для него такое - старик Пилеменос. Почему это лучшее вечернее время в эфире предоставляется тебе, а не сыну Фекроллера, не снохе Дю Понтаса, не племяннику Цубимиши? Разве их передачи хуже? "Лоходром по пятницам", "Телебутылочка", "Два туфля - пара"... Будь они на экранах в твое время, их рейтинги были бы не ниже. Но я купил это время. И это благодаря мне ты можешь привлекать спонсоров и рекламодателей. А без них у тебя не будет ни шиша, ни зарплаты, ни самой распоследней девки с самой зачуханной панели...
- Так, значит, ты все это мне устроил. А я-то думал, что добился сам, своим трудом..., - рванул на себе Костас крепкие в мать волосы.
- Это была отеческая забота, - погладил старик сына по устоявшей макушке, - В бизнесе родственники должны помогать друг другу... После свадьбы мы будем помогать Капланам. Капланы будут помогать нам...
- Я понимаю, - поднял голову Костас, - Тебе нужны деньги и связи Капланов. И тебе глубже некуда наплевать на счастье единственного сына... Что ж, тогда мне наплевать на твою отеческую заботу. Я ухожу из дома...
- Не дури, - бескрайно обеспокоился Пилеменос старший, - что ты будешь делать за нашим хлебосольным порогом...
Костас решительно встал на свои неокрепшие еще от нервных переживаний ноги:
- Я найду Катю, живой или мертвой. И, думаю, я смогу заработать по крайней мере на кусок батона и на раскладушку для себя и своей любимой. Пилеменосу старшему ничего другого не оставалось, как достать из под полы известную папку:
- Ты хочешь создать семью с этой девкой?
Но Костас и глазом не повел:
- Как ты смеешь оскорблять ее?
Старик лихорадочно зашуршал бумагами:
- Посмотри. Это она оскорбляет тебя и меня. Ее родители - обыкновенные строители. - Ну и что? - откровенно изумился сын, - Разве строители не такие же люди, как мы с тобой. Разве у них нет головы или они лишены избирательных прав?
- Хорошо, - Пилеменос вынул из папки фотографии, - Я хотел как можно безболезненнее, но ты меня вынуждаешь. Знаешь, кем была твоя Катя раньше. До того, как встретила тебя?
Сын был непрошибаем как бронежилет:
- Не знаю. И даже, если бы это было нечто самое ужасное в мире, то все равно для меня не имеет никакого значения. Видишь ли, отец: любовь больше, чем правда. Пора бы тебе это уже зарубить на твоем немолодом носу. Так что прощай, мой разъединственный отец...
Пилеменос старший заметался по кабинету, теряя фотографии и самообладание:
- Ты не можешь уйти так просто...
Но сынок был по-отцовски предельно жесток:
- Прощай. И подумай, что ты будешь делать на старости лет один на один со своими пресловутыми деньгами и связями. Без сына, без невестки, без внуков, без правнуков...
Костас хлопнул дверью. А старик просто рухнул на натуральное ковровое покрытие. И руки, и ноги отказались служить ему в такой ситуации. Пилеменос старший мог лишь жалобно стонать лежа:
- Не оставляй меня одного, сынок.., не оставляй меня одного...
Глава 18
"Пиль в переделке"
Пиль выбежал на улицу, как был во фраке, без копейки и без самой завалящейся кредитной карточки в кармане. Он брел по улице, не разбирая дороги, все дальше и дальше удаляясь от делового центра, от приличных заведений и доходных домов.
Солнце меняло луну. Луна меняла солнце. С небес без устали мочился дождь. Но Костас ни на что не обращал внимания. Исчезновение любимой девушки и размолвка с отцом временно помутили его разум.
Так и скитался он несколько дней по лужам и подворотням вне себя от горя. Бросался ко всем прохожим:
- Вы не видели здесь девушку. Рост выше среднего, блондинка, девяносто-шестьдесят-девяносто, ангел во плоти...
- Если б ты хоть портрет показал, парень, а так со слов.., - жали плечами как никогда участливые прохожие.
Полицейские, заглядывая в его безумные глаза, отдавали честь и завистливо отпускали:
- Бывает такое в жизни, парень, ты уж крепись...
И он крепился, пока фрак его не превратился в засаленные дранные обноски. Пока через дыры в карманах не стали дуть пассаты. Пока желудок не потребовал хлеба насущного и желательно сдобренного существенным куском корейки.
В один момент в животе так настойчиво взяло за горло, что Костас растерянно остановился, где пришлось. И впервые за все бродячее время попытался трезво оценить ситуацию.
Дома его разумеется ждал ужин. Там в уютной как всегда столовой на дубовом столе на парчовой скатерти на фарфоровой посуде с фамильным вензелем Пилеменосов лежали птица, рыба, мясо, соя, сало, крабы, колбаса... В благородных пыльных бутылках томилось отличное выдержанное вино: пино, перно, портвейн...
Обильные слюни хлынули сквозь его тонкие губы. Но Костас твердо их сплюнул:
- Ни хрена, перекуемся...
Разумеется, он - гордый отпрыск Пилеменосов, не мог вернуться ни солона нахлебавшись. Потому и лег спать под забором на чужой до дыр зачитанной газетке. Впервые за несколько последних дней лег спать. Впервые в жизни лег спать на голодный желудок. И впервые в жизни не мог уснуть. Он то сладостно думал о роскошной Кате, то гневно продолжал спорить с заблуждающимся отцом, то отважно дрался за теплую газету с местными кошками и собаками, то до крови чесался, нахватавшись от нечистоплотных животных таких же как и он сам голодных блох.
- Нет, так жить не годится... - резюмировал Костас с первым лучом света в витрине магазина, - Парень, у тебя есть руки, голова, образование, желание, потенция в конце концов. Ты должен жить достойно, а не скитаться по помойкам: блох кормить курам на смех. Ты должен обеспечивать и себя, и зарабатывать на жизнь своей будущей семьи. Ты должен доказать и себе, и отцу...
И как будто национальный гимн зазвучал в его голове. Пиль, решительно встав с колен, в клочья разорвал шевелимую насекомыми газету:
- К прошлому разврату возврата нет. Но уже следующую ночь я должен спать под крышей...
Целый день он разгружал машины с овощами, нанявшись в один из оптовых магазинов. И еще разбрасывал баклажаны. Укладывал арбузы. Сортировал картофель. Перебирал семечки. Отделял зерна от плевел.
Плетьми отвисали руки. Ломом ломило спину. Трепыхались ноги. Неприлично пропахла и без того уже неприличная одежда. Но зато он поужинал горячим картофелем, теплой отбивной, запил все это немалым количеством вполне сносного пива. Ночевал он под крышей, но простыни в этой недорогой ночлежке не крахмалили. Их собственно вообще не было, также как наволочек и пододеяльников. Не было и сна. Но не спал и в эту ночь Пиль отнюдь не из-за отсутствия постельного белья. Вплоть до рассвета бормотал он и безудержно давил:
- Клопы, оказывается, ничем не лучше блох... Представляю себе Катю в этой конуре. Как она лежит на этом обделанном матрасе. Как по ее белоснежной коже ползут эти чудовища. Как они всасываются. Сначала прозрачные и хрупкие. Потом набухают, наливаются, становятся все толще, все краснее... Бр-рр... Вот вам, вот вам... По утру Костас немедля отправился на поиски более походящей и чего-то стоящей в этой жизни работы. Прямо вдоль по первой подвернувшейся под ноги улице.
Невдалеке от вокзала он наткнулся на большое строительство:
- Ага, здесь для человека с головой и здоровым чувством голода наверняка найдется что-нибудь соответствующее.
Войдя на огороженную территорию, Пиль поднял голову и неожиданно для себя засмотрелся на филигранную работу башенного крана. - Что, сынок, на высоту тянет? - похлопал его по плечу какой-то дед в строительной каске.
- Да, я бы не прочь там поработать.., - ткнул Пиль пальцем в небо.
Дед, не долго думая, проинформировал:
- Считай, что тебе повезло. Нам как раз нужен крановщик. Есть у тебя квалификационное удостоверение?
Костас наглядно похлопал по пустым карманам:
- Нет. У меня ничего нет.
- Ну, тогда извини, - сказал дед и отошел.
А Костас как зачарованный все смотрел и смотрел на кран. Что-то настойчиво влекло его туда, на эту самую верхотуру.
К вечеру к нему снова подкатил касковитый дедок:
- Стоишь?.. Я вижу, у тебя стремление есть, и призвание, однако, чувствуется. А призвание, оно ведь нам строителям дороже всех квалификационных удостоверений. У тебя хоть какое-нибудь начальное образование есть? Языки, может, со словарем понимаешь - там наверху ведь надо таблички читать на иностранном и выражаться соответственно: "вира", "майна", "чин-чин"... Костас вдохновился:
- Образование у меня высшее. Выше некуда: "оксфорд" наполовину с "кембриджем" и "масачусетсом" . А языки.., языки как на подбор: русский, французский, немецкий, английский, греческий... Подойдут?
Дедок с сомнением отнесся к таком перебору:
- Ишь разошелся, лапотник. Так я тебе и поверил. А ну: как будет, скажем, по-немецки "Руки вверх"?
Костас напрягся:
- "Хенде хох..."
- Ух ты, - положительно удивился дед и мысленно бросил шар в карман претендента, - Верно... А по-английски "твою мать"?
Костасу это было раз плюнуть:
- "Фак ю..."
- Молодец.., - снова одарил его шаром дедок, - А по-гречески "любовь"?
И вновь Костас отличился:
- "Агапе..."
- Соображаешь, пацан... А "кровать" по-французски? Ну это было вообще как два пальца окропить:
- "Куше"...
- Есть, есть способности..., - пересчитал шары касковитый строитель, - В ученики пойдешь? Три месяца будешь работать только за обед да за ночевку в бытовке. И если дело заспорится, то я тебя к удостоверению представлю...
Костас как никогда был согласен на все:
- Пойду...
Дедок от души прихлопнул его по плечу:
- Ну тогда, заполню на тебя анкету... Фамилия?
- Пилеменос...
Умудренный строительной жизнью наставник косо и одновременно хитро зыркнул:
- Уж не родственник ли ты заслуженному нефтянику?
Костас не отпирался:
- Сын...
Дед поковырял карандашом в носу:
- Еще скажи, что ты - брат ведущего "Угадайки". Вы с ним одного роста. Только тот почище да по породистее...
Пиль был серьезней некуда:
- Да, я - это и есть он... Надоело вот на экране шутом гороховым прикидываться. Хочется настоящей жизни досыта нахлебаться. Как все пожить...
- Ха, - снова ткнул карандашом в анкету дедок, - Да ты шутник - лапотник. Сработаемся...
Костас таскал на крышу строящегося небоскреба цемент, плитку, арматуру, а обратно обломки, металлические и колбасные обрезки. Разнашивал пластиковую каску. Пытался взобраться на макушку крана за три минуты. Учил технику безопасности и памятку высокомонтажному строителю.
Голова и мускулы его на глазах припухали. Тело от солнца бронзовело и кожа от ветра матерела. Крепчал голос от крепкого мата. Дубела роба от пота и грязи. Костас стал похож на человека труда. И в одно прекрасное дождливое утро дедок припечатал:
- Завтра на экзамены поедем в управление, досрочно. Я сам тебе билет с вопросами вытяну. Не опозорь уж там мои ветхие седины, не посрами...
И Костас не опозорил и не посрамил. Как мог, ответил поочередно на всех четырех языках с ненормативными вкраплениями. И таким образом всего через полтора месяца ударной подсобной работы, а также и параллельной учебы, стал квалифицированным специалистом - крановщиком-высотником.
Дедок в нем просто души не чаял:
- Молодец, лапотник. Будет мне подходящая замена. Когда сойду в долину Стикса, можешь унаследовать мои каску, фуфайку и высотный гульфик...
- Я признателен вам, мастер.., - расчувствовался ученик.
Да, Костас стал настоящим крановщиком. Теперь уже всего за две минуты взбегал на пятьсот семьдесят три ступеньки. Уверенно двигал свою хоботовую махину по рельсам. Сурово кричал ротозеям:
- Поберегись...
После смены Костас обычно брел на поиски Кати. Как мог он искал хотя бы ее следы. Но это было не просто - одновременно Пиль боялся попасть на глаза знакомым, которые бы за не понюшку выдали его отцу. Юный крановщик был уверен, что старик ищет его - как владельцу месторождений и нефтепроводов без наследника-то...
Тихонько подкрадывался Костас к прохожим, тыкал им в нос вырезанную из старой "Светской хроники" фотографию любимой:
- Не встречали ли где-нибудь мою невесту?
Прохожие оглядывали типичного крановщика и огорченно кивали головой:
- Только на экране.
И еще обещали:
- Если увидим еще где, то сообщим вскорости и непременно. Вам по адресу какой больницы сообщить?..
Не улавливая юмора, Костас оставлял адрес строительной бытовки. Другого у него не было.
Вдохновленный такой высокоморальной поддержкой прохожих он продолжал поиски, также как и свою профессиональную учебу. Каждый день Пиль дополнительно тренировался на кране, отрабатывая переброску крупногабаритных контейнеров и панелей. Он мечтал также экстерном сдать и на следующий квалификационный разряд. И в таком случае Костас уже в самом ближайшем будущем мог рассчитывать на приличную зарплату, которая позволила бы ему снять приличную квартиру с приличным трехразовым питанием для своей приличной жены и их троих приличных детей.
- Их обязательно должно быть трое, я постараюсь, - говорил он себе каждый день, протирая штаны и сиденье на своем рабочем месте. Пиль с удовольствием встречал новое солнце на так полюбившейся ему верхотуре. Он любил вспоминать на рассвете ту, совместную с Катей вылазку к "Озеру сладких слез". Костас смотрел вдаль, за светлеющий на глазах горизонт и урывками смахивал с ресницы слезу соленую, скупую, мужественную. Как хотелось ему вернуться в те дни. В ту сладкую воду. Сладко прижимать к своему телу Катино. Шептать ей в ухо "любимая ты моя" и слышать в свое ухо ответный шепот "любимый, я твоя"...
Чтобы не залазить на кран в травмоопасных предрассветных сумерках, Пиль все чаще оставался на рабочем месте ночевать. В кабине ему было уютно. От кресла исходило такое приятное и как бы родное тепло. К тому же на рабочем месте ему снились такие странные сны, что он легко экономил на кино. То виделась ему мелодрама, то комедь. Снились и боевики. А раз даже приснилась охота на оленя.
Костас как наяву видел Зураба, сбежавшего из мест лишения свободы. В спортивном костюме с кривым палашом на перевес гнал он по насту Большого оленя.
Большой олень заполошно и литературно матерился, проваливался и резал в кровь свои мохнатые ноги. Испуганно озирался на крики, доносящиеся с холма. То вопила богиня охоты - Чикита:
- Ату, ату его... Принесите мне его сердце...
Большой олень из последних сил прорывался к пограничным столбикам. И не плохо прорывался, так как на рогах его болталось уже несколько загонщиков, переоценивших свои охотничьи задатки.
- Ты упустишь его, придурок невостребованный, - кричала Зурабу распаленная охотничьей страстью Чикита.
- Врешь, не уйдешь, - в очередной раз заносил Зураб свой палаш над полусонной артерией Большого оленя. И в очередной раз промахивался. Со свистом.
- Ставлю десять миллионов против твоих пяти, что не упустит, - нашептывал Мойше отец.
- Идет, - сверкал своим бриллиантовым пенсе Мойша в такт скрипке Долорес.
Сквозь крики и визги над снежной равниной лились нежные звуки "Полонеза". Под них с небес кропил всех с парашюта и без разбора молчаливый Отец Святобартерный.
- Какого рыжего? Именем закона вы арестованы, - заорал в миг отсыревший Гнудсон и прицелился в основание струи Святого Отца. Но Большой олень, из последних сил совершив гигантский прыжок, ударом левого копыта выбил из рук полицейского его заштатный револьвер.
Раздался подлинный выстрел. Запахло порохом. Земля разверзлась и оттуда, как из бремени, выплыла вверх животом Катя. На белом и легчайшем облаке. В розовом как мечта пеньюаре ...
Глава 19
"Беглецы находят приют"
Отец Прокопий сошел с поезда в одном из небольших и глубоко провинциальных городов. Там, где его вряд ли вздумают искать привыкшие к столичному комфорту журналисты. Там, где его не сможет найти даже сама святая инквизиция, предпочитающая боле заграничные командировки.
Немаловажно было и то, что именно в этом городке проживал свояк Святого Отца. Сей сообразительный муж и без словесных объяснений мог все понять и устроить беженца по-божески и по-дружески при квартальной церкви. То есть с кроватью, навесом и общей бобовой похлебкой.
Свояк предложил было Отцу Прокопию и свое содействие в плане трудоустройства местным проповедником. Но вновьприбывший не мог проповедовать молча. А обет свой он нарушать не собирался.
Можно было попробовать проповедовать и письменно. Но провинциальные прихожане в связи со своим определенным консерватизмом вряд ли бы оценили такой подход в полной мере.
Конечно, никто бы не укорил Святого Отца, если бы он и вовсе не работал, а сидел на шее у монашеской братии, ножки свесив. Покусывал бы куличи, припиваюче святой водой. Почитывал бы "Невероятные приключения Иисуса на земле и в небесах", "Иуда - двойной агент" или "Последнее Послание Иакова Матфеем".
Но нет, Отец Прокопий был слеплен не из пирожкового теста. Хоть и не дурак он был выпить на халяву, но из-за своего же собственного обета становиться полным нахлебником, эдакой церковной белой крысой не собирался. Да, он не мог работать губами, как все последние годы. Но в данный момент, вдалеке от своих столичных деловых клиентов Святой Отец вспомнил, что с детства у него были еще и руки, и ноги, и спина, и все прочее вполне трудоспособное.