Фарбер Владимир. День Святого Никогда

целиком, от роскошных особняков Старого Квартала и до убогих заводских
бараков на окраине Нижнего Города. За одну ночь иней на окнах превратился в
ажурные узорчатые барельефы голубоватого льда; гибкие ветви плакучих ив во
дворе Школы оделись в хрустальные футлярчики; припорошенные снегом
черепичные крыши обледенели и оскалились острыми клыками мутно-сизых
сталактитов... Утром стало ясно, что зима пришла в Город всерьез и надолго.
Тут же выяснилось, что не зря - и ох как не зря! - последние пару
лет в Городе раскапывали то одну, то другую улицу, и укладывали в канавы
толстые кишки труб, обмотанных каким-то мочалом, а потом еще и уродовали
городской пейзаж приземистыми коробчатыми домиками из красного кирпича,
увенчанными чрезмерно высокими дымоходами. Такие домики назывались
"котельными", а сама новинка сезона (она же - придурь бургомистра, как
окрестили этот проект горожане, возмущенные до глубины души видом канав
посреди проспекта Свободы) именовалась "паровым отоплением" и, оставшись
невостребованной прошлой зимой в силу своей дороговизны и очевидной
бесполезности при теплой и сырой погоде, какая обычно и стояла в Городе всю
зиму, в этом году с наступлением жесточайших холодов вдруг начала
пользоваться небывалым спросом. Однако хороша ложка к обеду, и проводить в
дома это самое паровое отопление при такой погоде оказалось решительно
невозможно. Ретрограды и снобы, пренебрегшие новинкой прогресса, вынуждены
были теперь пополнять запасы угля и дров по мигом вздорожавшим ценам, и
оставалось только тихо радоваться, что Сигизмунд еще летом озаботился
оснастить здание Школы по последнему слову нагревательной техники. Весь
июль и половину августа в Школе гремели кувалды, шкворчала ацетиленовая
сварка и воняло карбидом - но зато теперь под каждым подоконником
присоседился ребристый калорифер грязно-серого цвета, и буквально в первый
же день лютого мороза эти непривычные агрегаты будто по волшебству налились
теплом, а затем и вовсе раскалились до такого состояния, что даже руку к
ним приложить стало нельзя!
Итак, благодаря предусмотрительности Сигизмунда, нынешней зимой в
аудиториях Школы было жарко, как в финской бане. Феликс потел и с
нетерпением посматривал на осиную талию песочных часов, где кружился
водоворот мельчайших жемчужных песчинок. Песку в верхней половине
стеклянного сосуда оставалось чуть меньше трети, когда Феликс сказал:
- Закругляемся, господа студенты!
Господа студенты еще ниже склонились над своими контрольными
работами и еще старательнее заскрипели перьями. Феликс вытащил платок,
промокнул лоб и обвел взглядом аудиторию. Студентов было десятеро:
Сигизмунд всегда придерживался теории, согласно которой знания, получаемые
слушателями лекций, обратно пропорциональны числу этих самых слушателей -
не подкрепленная ничем, кроме личного опыта Сигизмунда, эта теория
позволяла разбить полсотни первокурсников на пять групп и создать таким
образом достаточное количество учебных часов. Обратной стороной такого
решения была необходимость читать одну лекцию по пять раз кряду, а
проведение семинаров вообще превращалось в пытку: на сегодня это была уже
третья контрольная, и еще две предстояло провести завтра...
Из десяти взопревших (то ли от жары, то ли от усердия) борзописцев
один лишь Патрик не проявлял признаков волнения по поводу истекающего
вместе с песком времени, отведенного для завершения работы. Причиной
спокойствия Патрика было то, что он закончил контрольную четверть часа
назад, и теперь упорно таращился в окно, дабы не мешать своему соседу Олафу
списывать. Двойное оконное стекло запотело изнутри и замерзло снаружи,
утратив всякую прозрачность, а потому Патрика одолевала зевота, которую он
отчаянно, но безуспешно старался подавить.
"Все-таки жаль, что Сигизмунд и слышать не хочет о вступительных
экзаменах в Школу, - подумал Феликс. - Не для отсева, нет: просто если уж и
делить студентов на группы, то почему бы не делать этого на основе
предварительно полученного ими образования? Ведь бедняга Олаф с трудом
читает по слогам, и даже списывать толком не умеет, а для Патрика и
Себастьяна с их университетским образованием все эти лекции и семинары -
давно пройденный этап... Кстати, а где Себастьян? Что-то он в последнее
время редко появляется в Школе. Надо расспросить Патрика, в чем тут дело..."
- Все, господа, - сказал Феликс, когда последняя песчинка упала
сквозь узкое горлышко. - Попрошу сдать работы.
Аудитория дружно вздохнула, и студенты, хлопая крышками парт и
переговариваясь между собой, один за другим потянулись к кафедре, на
которой вскоре выросла стопка исписанных листков.
- А теперь, - сказал Феликс, - раз уж у нас еще остается время до
звонка, не устроить ли нам маленький блиц-опрос?
Ответом ему был общий стон.
- Ну-ну, не надо драматизировать, - усмехнулся Феликс. - Несколько
легких вопросов из пройденного материала освежат ваши усталые мозги и
придадут заряд бодрости, с которым вы и отправитесь на зимние каникулы.
Если не ошибаюсь, в этом семестре я вас больше не увижу?
Одно лишь упоминание о грядущих каникулах привело студентов в
состояние полнейшей неработоспособности: лица их приобрели
мечтательно-рассеянное выражение, глаза затуманились, а всякие насущные
проблемы вроде коварного опроса отошли в область чего-то далекого и
нереального. Феликс усмехнулся.
- Итак, - сказал он, возвращая студентов на бренную землю, - если
нет возражений, то мы, пожалуй, приступим...
Очнувшаяся от грез студенческая братия начала активно высказывать
свои возражения и приводить сокрушительные доводы, из которых следовало,
что конец третьей пары является, безусловно, наименее удачным временем для
проведения как контрольных работ, так и опросов, и если контрольную бедные
усталые студенты с горем пополам уже написали, то опрос сегодня будет явно
лишним... Возражения и доводы были отклонены, как запоздавшие.
- Кто из вас, господа студенты, объяснит мне... - Феликс посмотрел
на прикнопленную к доске карту Ойкумены, - ...чем муниципальный тракт
отличается от проселочной дороги?
Добровольцев, как всегда, пришлось назначать:
- Янис, окажите нам такую любезность!
Трое широкоплечих верзил, похожих друг на друга, как бобы из одного
стручка, начали ожесточенно пихаться локтями, выясняя, кому из них следует
назваться Янисом и попытаться ответить на вопрос. Наконец, один из
близнецов встал, набычился, с видимым удовольствием поскреб в затылке и
буркнул:
- Он больше...
- Кто? - удивился Феликс.
- Ну, большак... то есть это, тракт... муниципальный, - старательно
выговорил Янис (если это взаправду был Янис - хотя особого значения это не
имело).
- Ага... Что ж, в большинстве случаев муниципальные дороги
действительно шире проселочных, да и вымощены не в пример лучше... А какими
еще жизненными наблюдениями вы можете поделиться?
- О чем?
- О дорогах. Вы ведь приехали в Столицу по дороге, верно?
- Э-э-э... Ну да. Там столбы были, каждую милю! - вспомнил Янис. -
Полосатые такие!
- Еще что-нибудь приметили?
Янис отчаянно замотал вихрастой головой, а один из его братьев
несмело поднял руку.
- Да?
- Станции были... Где лошадей меняют.
- Замечательно. Таким образом, мы только что уяснили визуальные
отличия муниципальных дорог от проселочных. Теперь я бы хотел услышать об
юридических отличиях. Для затравки: является ли муниципальный тракт частью
Метрополии?
- Да, - уверенно сказал Лукаш, человек без возраста и с очень
тихим, мурлыкающим голосом.
- И что же дает этот статус?
- Там разбойников нет, - высказал предположение Винсан, анемичного
вида парнишка из аристократической семьи. - То есть, они там, конечно,
есть, но они не имеют права грабить, потому что их тогда ловят жандармы...
- забормотал он, натолкнувшись на скептическую усмешку Феликса. - В смысле,
должны ловить... А в феодах жандармов нет... - Он стушевался и сник.
- Я бы не стал полагаться на доблесть наших жандармов, - сказал
Феликс. - Выражение "бандит с большой дороги" появилось не на ровном месте,
и путешествуя по отдаленным уголкам Ойкумены, я бы вам советовал быть
всегда начеку и к деревьям, случайно рухнувшим поперек тракта, относиться с
недоверием. А вот где разбойников и правда нет, так это в феодах... Но мы
отвлеклись. Вернемся к нашим дорогам. Еще мысли будут?
- По трактам дилижансы ездят...
- Да, но только между крупными городами. И если надо попасть в
какой-нибудь медвежий угол, то лучше ехать почтовой каретой. А еще лучше
заблаговременно выправить себе подорожную грамоту и ехать на перекладных,
получая бесплатных лошадей на каждой станции... Но это детали. Каково же
главное отличие муниципальных дорог? Да, Патрик?
- Это убежище, - сказал Патрик. - Будучи частью Метрополии, они
обеспечивают защиту от магов. Когда герой находится на муниципальном
тракте, маг не имеет права напасть на него или натравить свору прирученных
тварей.
- Совершенно верно! - сказал Феликс. - Только следует всегда
помнить, что бывают еще твари дикие и с юриспруденцией не знакомые...
Впрочем, при появлении мага такие твари обычно забиваются в свои норы, и
поэтому герой и впрямь находится в большей безопасности на дороге, чем в
феоде, где его жизнь не стоит ломаного гроша. И это - тот маленький фактик,
который когда-нибудь может вам очень пригодиться. Постарайтесь его не
забывать.
- А если маг нападет на героя на дороге? - спросил Винсан.
- Так не бывает. Маги не нарушают конвенцию, - сказал Феликс и
подумал: "Пора бы привыкнуть говорить о них в прошедшем времени..."
- Почему?
- Этот вопрос лучше адресовать мсье Огюстену, он разбирается в
мотивах поступков магов куда лучше меня...
- Но если маг все-таки нападет? - не унимался Винсан, чья житейская
наивность порой сменялась параноидальной мнительностью.
- Тогда надо будет достать меч и убить его, - доходчиво объяснил
Феликс. - Или погибнуть, сражаясь.
Винсан пристыжено замолчал, и эстафету назойливых вопросов, имеющих
своей целью заболтать Феликса и протянуть время до звонка, подхватила
Хильда, миниатюрная немочка, приглянувшаяся Бальтазару еще в День Героя.
- А правда, что маги всегда жили в замках? - звонко отчеканила она.
- Нет. Это распространенное заблуждение основано на том, что
практически в каждом феоде, если хорошенько поискать, можно найти как
минимум один замок. Но большинство из них - это всего лишь руины, остатки
малокофортабельных жилищ старинных баронов... Маг может жить где угодно: в
уютном коттедже на берегу реки, в темной и сырой пещере, в деревенской
хибаре или в подземелье полуразрушенного и давно пустующего замка... Хотя
некоторые из магов действительно отстраивали древние здания - или же
наоборот, сносили их до фундамента, чтобы воздвигнуть на том же месте
точную копию средневековой крепости, только на этот раз с помощью магии или
грамотных архитекторов, потому что традиции - традициями, а сквозняки -
сквозняками!.. Делалось это, как правило, магами молодыми, стремящимися
упрочить свое положение в новопокоренном феоде точным следованием
устойчивому архетипу мага, как властелина в мрачной готической твердыне.
Случались и самозванцы - например, в одном крохотном феоде на границе
Австрии и Венгрии шайка жуликов выдавала себя за чиновников при замке
великого и могучего мага Вествеста, которого никто и никогда не видел...
Феликс понимал, что идет на поводу у хитроумных студентов,
задумавших сорвать опрос путем превращения оного в пустопорожний треп, но
пресекать этот маленький бунт не собирался. "В конце концов, из моих
рассказов они извлекут куда больше практической пользы, чем из уложения о
дорогах и трактах", - рассудил он.
- А маг может поселиться в городе? - заинтересовался Патрик.
- На моей памяти был всего один такой случай... Некий швейцарец,
родом, по-моему, из Женевы, приехав на учебу в Ингольштадт, вдруг открыл у
себя магические способности, и, будучи по натуре своей трусоват, побоялся
вступать в противоборство с кем-нибудь из магов за власть в феоде. Вместо
этого он обосновался при университете и, не придумав ничего лучшего, взялся
за сотворение гомункулюса. В результате на свет появился отвратительный
кадавр, который сразу прибил своего создателя и принялся терроризировать
окрестности Ингольштадта, а после - и все швейцарские муниципии... У меня
ушло два года, чтобы выследить и затравить этого монстра. Но этот случай -
скорее то самое исключение, которое подтверждает правило: маги сторонятся
городов, и в первую очередь потому, что их присутствие там слишком легко
обнаружить. Для этого достаточно спуститься в канализацию и проверить, не
кишат ли там магические твари, без которых не обходится никакое колдовство.
Ко всему прочему, маг, дерзнувший преступить конвенцию, в первую очередь
становится объектом охоты своих коллег, а уже потом - героев. Возможно,
именно поэтому мы так мало знаем о подобных эпизодах...
- Но как магам удавалось уничтожить ренегата, если им самим путь в
город был закрыт все той же конвенцией? - спросил Патрик с недоумением.
- Видишь ли, - терпеливо сказал Феликс, - мы можем только
догадываться о том, как на самом деле происходят схватки магов и переделы
границ феодов. Единственное, в чем мы уверены - при магической дуэли
реальное местоположение противников не играет никакой роли. Огюстен
полагает, что сам бой магов недоступен восприятию простых смертных, и
только по его отражениям, таким, как внезапное буйство природы - гроза,
землетрясение, ураган и прочие бедствия - можно догадаться о том, что два
могучих мага на разных концах Ойкумены занялись взаимоистреблением. Как я
уже сказал, в деле построения гипотез о сущности магов Огюстену нет
равных... Это уже звонок? - нахмурился Феликс, когда из коридора донеслось
дребезжание колокольчика.
Судя по тому, как отреагировали на дребезжание господа студенты,
это был именно звонок. Феликс когда-то читал об опытах профессора Павлова,
который взялся доказать, что собаки одинаково реагируют как на еду, так и
на звонок или свет, с которыми еда появляется. Он еще тогда подумал, что
подобные издевательства над собаками излишни, ведь для подтверждения своей
теории о рефлексах профессору достаточно было посетить любое учебное
заведение и увидеть, какое сильное воздействие на студентов оказывает самый
обыкновенный колокольчик.
- Всего хорошего, господа! - Феликс повысил голос, чтобы хоть
как-то привлечь к себе внимание спешно покидающих аудиторию студентов. -
Олаф, будь добр, открой фрамугу, пусть здесь немного проветрится! Патрик,
задержись на минутку, а вы, Хильда, помогите мне снять карту...
Ногти Феликс стриг коротко, и выковыривать канцелярские кнопки ему
было трудно, а обрывать и без того излохмаченные края ветхого учебного
пособия он не хотел. Хильда справилась с этой задачей легко и быстро, и
пока Феликс сворачивал карту в рулон, она пыталась разобрать полустертые
каракули, обнаружившиеся на доске.
- Кенхр... фарей... дипсада... - шевелила губами она, водя пальцем
по осыпающимся меловым загогулинам. - Ехидна... Сепс... Якул... Простер...
- Престер, - поправил ее Феликс.
- А что все это значит? - удивилась она.
- Это магические змеи, обитающие в ливийской пустыне. Судя по
кошмарному почерку, это писал Леопольд. Он у вас еще не читает? Ах да,
серпентология начинается со второго курса...
- Ну и как я буду это вытирать, если тряпка опять куда-то
задевалась? - расстроилась Хильда.
- Надо проявлять изобретательность, - важно сказал Патрик, подходя
к доске и убирая чернильницу в холстяной мешочек. - Вы хотели меня видеть?
- обратился он к Феликсу.
- Да-да, - ответил Феликс, пытаясь удержать в руках стопку
контрольных, журнал и рулон с картой. - Подержи вот эту ерунду, пока я...
ага, спасибо!
- Какую такую изобретательность? - спросила Хильда, наивно хлопнув
ресницами.
- О! - сказал Патрик. - Для героя изобретательность - это самое
главное! - заявил он и перевернул доску на другую сторону.
При этом он едва успел отскочить в сторону, так как от резкого
движения с доски сорвалось облако меловой пыли, и Хильда оглушительно
чихнула. Исходя из количества разнообразных надписей и рисунков не всегда
пристойного содержания, обратную сторону доски не вытирали на протяжении
нескольких лет.
- М-да, - хмыкнул Феликс. - Изобретательный нынче пошел студент!
Патрик, проводи меня до деканата, я хочу с тобой поговорить... А заодно
помоги донести всю эту макулатуру.
Они вышли из аудитории, оставив девушку розоветь от смущения при
виде рисунков, афоризмов и стихотворений, которые с легкостью опровергали
теорию Огюстена о тяге к геройству, как сублимации полового влечения.
С чем-чем, а с влечением студенты Школы проблем не испытывали.

2

После третьей пары тишина в Школе приобретала совершенно другой
оттенок. До этого в длинных и гулких коридорах царило обманчивое безмолвие,
набрякшее сотней мелких звуков: где-то бубнили голоса, взвизгивал по доске
мел, хлопала дверь, и кто-то дробно ссыпался по лестнице, или сдавленно
кашлял в кулак, прочищая горло... Звуки эти отнюдь не нарушали тишины, но
впитывались ею, вбирались без остатка и уплотняли ее субстанцию, будто
накапливаясь для того, чтобы выплеснуться наружу во время коротенькой
переменки, вскипеть и забурлить, прокатиться по Школе многоголосым гомоном,
оборваться резким, отрывистым звонком, и снова утонуть в мягкой перине
безмятежности, под которой пульсировал ритм нормальной жизни Школы.
А в два часа пополудни, когда учебный день можно было считать
законченным, и студенты растворялись в воздухе с проворством, достойным
лучшего применения, деловито шуршащее безмолвие сменялось зыбким,
подрагивающим покоем пустых коридоров, где любой звук, будь то шарканье
веника или скрип дверных петель, казался чем-то столь чуждым и неуместным,
что существовал как бы сам по себе, вне пространства всевластной тишины,
которая продолжала трепетать и мягко обволакивать Школу, игнорируя жалкие
потуги людей остановить ее продвижение. Такое преображение тишины из
деловой в сонную происходит, наверно, в любом крупном учреждении, когда его
покидают люди; и если что-то и придавало разительности перемене школьной
атмосферы, так это скорость, с которой она происходила.
Феликс и Патрик задержались у доски самое большее на полторы
минуты. За это ничтожное время две сотни студентов успели выкатиться из
аудиторий и с гулом пронестись по коридорам, заполонить лестницы и устроить
толчею у гардероба, а потом - исчезнуть, сгинуть, пропасть без следа и
заставить ломать голову над тем, куда могла в один миг подеваться такая
орава будущих героев?! Но Феликс уже привык к тому, что студенты покидали
здание Школы с куда большим энтузиазмом и расторопностью, чем приходили
туда на учебу, и потому ломать голову над проблемой мгновенного
исчезновения студентов он не стал, предавшись вместо этого смакованию
тишины.
Он любил тишину. Любил и знал, умея различать десятки ее видов; а
еще он берег ее по мере сил и возможности, понимая, сколь редкое это
явление в большом городе. И потому в разговор первым вступил Патрик:
- А что, сессии у нас не будет? - спросил он.
- Как это не будет? Уже была, ты просто не заметил...
- В смысле? - опешил Патрик.
- Ты контрольную сегодня писал? Вот оценка за нее и будет итоговой
за семестр. Вы по всем предметам уже написали, или осталось еще что-то?
- По истории еще нет... - машинально ответил Патрик. - То есть
вместо экзаменов и зачетов у нас будут контрольные?
- А зачем нужны экзамены, если для продолжения учебы требуется
всего лишь твердое желание стать героем?
- Не понял... - открыл рот Патрик. - Это даже если я "пару" схвачу
за контрольную, ничего пересдавать не надо?!
- Сигизмунд считает, что для героя образование далеко не самое
главное, и я склонен с ним согласиться. Героем может стать каждый, будь он
семи пядей во лбу или полный тупица - это главный принцип Школы. Ее и
создали-то для того, чтобы хоть как-то контролировать численность и
местопребывание героев, а также координировать их действия. А образование -
это так, больше для проформы... Помнишь, что я говорил вам тогда, после
церемонии? Отсев неспособных, вот что важно! Ну и азы полезных знаний для
тех, кто не заканчивал Мадридский университет...
Они уже приблизились к дверям на центральную лестницу, и так как
здесь их дороги должны были разойтись - Феликсу предстояло подняться на
этаж выше, а Патрику наоборот, спуститься в вестибюль - они остановились и
продолжали беседу на месте.
- Так что же это получается? Для героя упрямство важнее мозгов?!
- Именно так, - кивнул Феликс. - Это немолодые и отвоевавшие свое
герои, уйдя на покой, начинают классифицировать драконов и вампиров, и
писать о них научные монографии. А практикующий герой должен знать только
как этого дракона или вампира убить, и быть готовым отдать свою жизнь,
пытаясь это сделать. Все прочее - суета и словоблудие...
- Блеск! - восхитился Патрик.
- Только я тебя умоляю, - просяще сказал Феликс, - не
распространяйся об этом в беседах со своими однокурсниками. Успеваемость и
так хромает на обе ноги...
- А Себастьяну можно? Пусть порадуется, а?
- Вот как раз о нем я и хотел с тобой поговорить, - сказал Феликс
серьезным тоном. - Что-то многовато он стал пропускать... В чем дело, ты не
в курсе?
Вопрос застал Патрика врасплох. Он замялся, мучительно подыскивая
слова и выдавливая их из себя с видом человека, врать не умеющего и не
желающего, но вынуждаемого к этому обстоятельствами:
- Он... болеет. Простуда, и жар... Доктор прописал ему покой, и
он... ну, решил отлежаться, чтобы, значит... А потом у него начались...
эти, как их... осложнения - нет-нет, ничего серьезного! просто...
затянулась болезнь. Ну, вы же понимаете, какой может быть покой в общаге!
- Вы все еще живете в общежитии? - спросил Феликс. Ему было больно
видеть, как изворачивается Патрик, и он предпочел сменить тему разговора,
сделав себе зарубку на память: о Себастьяне надо будет навести справки.
"Знаем мы эту простуду, - ворчливо подумал он. - И колющую простуду
знаем, и режущую, и сквозную, и проникающую... Во что он еще вляпался?!
Только бы обошлось без трупов, Себастьян слишком хорошо фехтует! -
испугался вдруг он. - Хотя нет... После моего рассказа о кодексе героев?..
А, Хтон вас возьми!.."
- ...даже весело, - продолжал увлеченно рассказывать Патрик о быте
студенческого общежития. - В Мадриде Бальтазар снимал для нас квартиру, а
что это за студент, который не жил в общаге? И потом, вы же понимаете,
приезжать по утрам в Школу в карете вместе с драконоубийцей и живой
легендой...
- А что, Бальтазар уже стал живой легендой? - обрадовался Феликс,
усилием воли отгоняя мысли о таинственной болезни Себастьяна.
- А как же! Последний из драконоубийц! Да о нем такие слухи ходят!
Драконов убивал, девиц спасал, магов истреблял, самому Хтону чуть голову не
отрубил! Ха!
Феликс поглядел по сторонам, убедился в том, что они одни в
коридоре, и сказал, понизив голос:
- Видишь ли, Патрик... Бальтазар действительно герой, драконоубийца
и, быть может, легенда для студентов... Но еще он - пожилой и очень
одинокий человек. И то, что вы отказываетесь жить с ним в одном доме, его
по-настоящему обижает. Он никогда этого не проявит, но... Ты понял, что я
хочу сказать?
Понял ли его Патрик, так и осталось невыясненным. Сам же Феликс в
очередной раз убедился, что, будучи хорошим преподавателем, можно быть еще
и посредственным педагогом, забывая элементарные истины вроде той, что в
двадцатилетнем возрасте из всех нравоучений наиболее болезненно
воспринимаются нравоучения справедливые... После попытки вразумления
заблудшей молодости, последняя в лице Патрика то ли смутилась, то ли
обиделась, скомкано попрощалась, и оставила умудренную старость в
одиночестве на лестничной клетке. Феликс вздохнул, мысленно обругал себя за
неуклюжесть в малопочтенном стремлении сунуть нос в чужие дела, поправил
под мышкой рулон карты, чуть не рассыпав при этом пачку контрольных, и
начал подниматься по лестнице.
Лестница была пуста, и это было прекрасно. Всего десять минут
назад, во время массового исхода студентов, Феликса непременно толкнул бы
под локоть какой-нибудь бесцеремонный торопыга, утративший не только
благоговейный трепет, но и элементарное уважение к благородной профессии
героя - подобная метаморфоза происходила со многими студентами как раз к
концу первого семестра, когда они решали раз и навсегда поставить крест на
своей детской мечте о борьбе со Злом, и забросить нудную и бесполезную
учебу, подыскав себе другое, более взрослое занятие. После зимних каникул
первый курс редел практически вдвое, и Феликс обычно терпеливо сносил
дерзости от разочаровавшихся юнцов, но сегодня, после трех контрольных
работ, которые еще только предстояло проверить, его миролюбие могло и не
перенести дополнительной проверки...
Да, лестница была пуста и безмолвна. Но не успел Феликс
обрадоваться возможности остаться, пусть ненадолго, наедине с тишиной и
своими мыслями, как где-то на третьем этаже скрипнула дверь и раздались
голоса, причем голоса громкие, насыщенные эмоциями и смутно знакомые.