Страница:
Голова Зайпагу мелькнула в прицеле как раз вовремя, чтобы заслонить собой Тайгалу. Рас спустил тетиву с немыслимыми спокойствием и аккуратностью, порожденными многими днями непрерывных упражнений под присмотром безжалостного ментора Юсуфу. Стрела, по самое оперение погрузившись в горло, смела Зайпагу со стены.
И снова ответные стрелы миновали Раса. Одна вонзилась в землю так близко, что упруго дрожащий конец щекотнул Расу лодыжку. Вонсу обескураженно завыли; женщины подбадривали их воплями. Биджагу выкрикивал что-то бессвязное при каждом выстреле. Рас поднял над головой стрелу, сберегаемую для него, и, невзирая на боль в охрипшей глотке, объяснил, кому она предназначена и за что.
Внезапно отбросив лук, Рас устремился на Джабабу с одним лишь копьем. Тот в ужасе вылупил глаза на приближающегося юношу. Затем, взяв себя в руки, прицелился. Рас продолжал бежать прямо на него до тех пор, пока стрела не отделилась от тетивы; тогда Рас чуть вильнул в сторону. Стрела Джабабу прошла мимо, зато едва не попали две других -- просвистели всего в нескольких дюймах. Рас неумолимо приближался, но у Джабабу вполне хватало времени для еще одной попытки. Его движения, которыми он извлекал из колчана стрелу и накладывал на тетиву, вдруг стали неуверенными, как будто воздух вокруг приобрел неожиданную плотность. Возможно, виной тому была мысль, что мальчик-дух идет по его душу. Возможно, неуязвимость мальчика-духа, казавшегося заговоренным, повергла Джабабу в трепет. Но что бы там ни послужило причиной, стрелу он обронил. И нагнулся за ней, скрывшись на мгновенье с глаз. А когда выпрямился, копье Раса уже завершало роковую траекторию.
Джабабу вскрикнул, обронил лук вместе со стрелой внутрь ограды и, вместо того, чтобы снова пригнуться и скрыться за краем стены, повернулся с намерением убежать от стремительно надвигающейся смерти. Это была его последняя ошибка. Копье, проткнув ключицу и шею, сбило его со стены.
Рас поднял с земли потерянный Джабабу лук и выпустил единственную стрелу в Тайгалу. Тот быстро присел. Стрела ударилась в острие бревна, за которым скрылся вонсу, и разлетелась на куски. Рас, тяжело дыша и приволакивая натруженные пробежкой ноги, отправился обратно к трону -- и к своему возле него арсеналу. Биджагу выстрелил дважды -- Рас продолжал идти как ни в чем не бывало. Обе стрелы просвистели очень близко, но Рас уже ощутил странную уверенность, что вонсу не в силах его остановить. Может быть, голод, жажда и усталость вместе взятые и одолеют его, но только не вонсу -им Рас не по зубам.
Тайгалу высунулся из-за стены и выпустил пару стрел -- они даже близко к Расу не долетели. Похоже, Тайгалу тоже почувствовал, кто здесь победитель. Они остались всего лишь вдвоем с Биджагу против неуязвимого духа, и Тайгалу начал паниковать.
И тут издали донеслось чмоканье, знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Биджагу, Тайгалу и Рас -- все дружно возвели глаза к небу. Рас опомнился первым; взяв стрелу, убившую Мирьям, он натянул тетиву и тщательно прицелился. Но Биджагу, видимо, следил за ним уголком глаз; в самый неподходящий момент такая удобная мишень -- фигура вонсу на фоне неба в обрамлении двух стволов -- исчезла, Биджагу юркнул в укрытие. Рас разочарованно выдохнул, но лука не опускал, ждал.
Птица приближалась. Она летела над самыми кронами деревьев, чуть ли не задевая макушки своими лапами, летела вдоль реки. Возле самой деревни -- теперь уже бывшей -- Птица чуть взмыла вверх и зависла. Вонсу в ужасе закричали. Биджагу, выглянув на мгновенье, выстрелил в Раса и снова спрятался за частоколом. Пущенная наспех, его стрела прошла высоко над головой.
Странный звук, какое-то незнакомое тарахтенье, вдруг перекрыл шум, издаваемый Птицей. Из бревен, за которыми укрывался Биджагу, брызнули щепки. Птица нырнула к земле, и Рас разглядел одетого в маску ангела, который держался руками за неведомое продолговатое устройство. Другой конец устройства, как сдвоенный факел, изрыгал два столба пламени.
Птица ушла за стену, затем полетела вокруг частокола. Странное тарахтенье не прекращалось, не иссякала и двойная струя пламени.
Но громче звуков, издаваемых Птицей, громче ее грозного рева, громче смертоносного тарахтенья -- за стеной звенели безумные вопли женщин-вонсу и детей.
Наконец они затихли. Птица вспорхнула вверх и, тормоша ветром от своих крыльев листву, скрылась за деревьями. Рев и чмоканье становились все глуше, и, наконец, наступила полная тишина.
Рас не сразу отпер ворота -- что-то удерживало его, какая-то робость охватила вдруг. И все же пришлось. Медленно отворив створки, он осторожно выглянул из западных ворот. Сразу за частоколом взгляд наткнулся на трех женщин, на их тела, изуродованные страшными пробоинами. Кровь была повсюду. Голова одной из женщин, разбитая вдребезги, точно гигантским молотом, была совершенно неузнаваема.
Рас прошел мимо тел к реке -- утолить жажду. Несколько больших пятен крови неспешно плыли с колыханием вниз по течению своебразными паромами смерти. Когда Рас нагнулся зачерпнуть воды, к нему лицом вниз подплыл мертвый младенец. Жажда сразу отступила куда-то. Рас поднялся и с болью в сердце обошел деревню. Часть вонсу недвижно лежала там, где прятались под кустами и где их и в укрытиях достали извергаемые Птицей невидимые посланцы смерти. Остальные, пытавшиеся скрыться за рекой, отправились теперь в последний путь по течению.
Проходя мимо восточных ворот, Рас заметил вдали, шагах в двухстах, выскочившего из-под кустов уцелевшего вонсу. Это был Биджагу. С ходу спихнув в воду челнок и запрыгнув внутрь, он бешено заработал веслом. Биджагу сгорбился чуть ли не до уровня низких бортов челнока, точно придавленный дыханием смерти за спиной, но быстро уходил по течению.
Рас проводил его взглядом и не стал ничего предпринимать. Ничего, кроме несказанного изумления, Рас в тот миг не испытывал. Биджагу, человек, ответственный за все случившееся, сумел спастись. И после того, что Рас повидал вокруг деревни, было очевидно -- Биджагу единственный, кто уцелел в этой бойне.
Два ворона, спорхнув с высокой ветки, настороженно заковыляли к трупику ребенка со страшной дырой в боку, почти черной от вездесущих муравьев. Один из любителей мертвечины пристроился выклевать малышу глаз, другому приглянулась свежая кровь на ране. Скоро, очень скоро с небес спустятся целые стаи пернатых пожирателей падали, а по земле, привлеченные смрадом разложения, набегут орды шакалов и гиен. Их ждет грандиозный пир. А потом явятся ночные гости -- леопарды. Но даже после них мелким стервятникам останется чем поживиться -- мертвечины хватит на всех. Никто из них не уйдет отсюда голодным.
Рас уселся прямо на прибрежный мокрый песок. Ничто более не нарушало тишины, разве что карканье ворон да редкие хлопки крыльев. Рас чувствовал себя опустошенным -- под стать тишине, окружавшей его. Никогда более говорливые вонсу не произнесут ни слова, рта не раскроют. А из ртов, что распахнуты сейчас в смертельных гримасах, кроме жужжанья мух, не вылетит больше ни звука.
Рас вспомнил, с каким удовольствием, прячась за кустами, подслушивал разговоры вонсу. Как забавны, интересны и возбуждающи были беседы с Вилидой, Фьювитой, Биджагу и остальными. Какой чудный шум издавала густонаселенная деревня! Голоса мужские, женские, детские, плач младенцев, подобно дыму костра, струились к небу. Конечно же, Игзайбер должен был вдыхать этот запах, аромат человечьей речи, и, разумеется, Он им наслаждался, раз уж ему, Расу, это доставляло столько радости.
А сегодня не осталось никого в целом мире, не с кем перемолвиться словечком; не с кем, кроме одного только Биджагу. Но Рас не мог говорить с Биджагу. Он должен убить Биджагу. Впрочем, ненависть покинула Раса -- он не в силах был теперь ненавидеть. Жажда мести прошла, осталось лишь чувство долга. Он просто обязан убить Биджагу.
Мысли перескочили на Игзайбера. Все-таки он, Рас, действительно любимое чадо Бога. Игзайбер увидел пожар в деревне и послал ангелов спасти собственного сына. Но Рас не испытывал благодарности за подобное избавление. Он и сам мог о себе позаботиться, даже раненный и окруженный. Более того, не вмешайся Игзайбер, не ушел бы и Биджагу. И не погибли бы женщины с малыми детьми. А он, Рас, смог бы стать вождем вонсу. Объяснив женщинам, почему ему пришлось убить их мужей, он бы взял их всех в жены. И им пришлось бы согласиться -должен же кто-то защищать их, охотиться для них, спать с ними. Как скоро они убедились бы, что напрасно принимали его за привидение! Одной ночи с каждой хватило бы для этого вполне.
А может, такой мечте и не суждено было сбыться. Она могла умереть вместе с ним, зарезанным во сне в отместку за мужчин. Может статься, женщины не сумели бы забыть содеянное им, Расом, не сумели бы простить -- даже после самых убедительных объяснений. Возможно, он тешил себя иллюзиями. Кто теперь разберет?
Юноша поднялся и снова утолил из реки непреходящую жажду. Теперь, когда в теле влаги снова хватало, он смог заплакать. И заплакал. Он плакал долго, плакал о Мирьям и Юсуфу, плакал о Вилиде, лил слезы по убитым женщинам и детям. И даже, не умея объяснить самому себе почему, по погибшим воинам. И по Биджагу, оставшемуся одиноким, как и он сам.
Но более всего, как ему казалось, рыдал о себе самом.
Всех прочих, кроме разве Биджагу, теперь миновали уже и боли, и горести. А он, Рас, так бесконечно одинок здесь в своем отчаянии -- ничего, кроме горя, в нем не осталось, он стал живым воплощением скорби.
Когда он выплакал все слезы, все до последней капли -- больше плакать просто было нечем,-- рана на голове напомнила, что он еще жив. Расу хотелось усмирить эту боль, но только не ценой жизни. Даже на самом дне бездонной пропасти горя он не находил в себе желания присоединиться к умершим.
Рас промыл рану; заметив, что она снова стала кровоточить, замазал свежей глиной. Подобрав несколько утративших хозяев стрел, он переправился через реку. Сейчас Расу надо было как следует выспаться в гнезде на дереве, или хотя бы попытаться выспаться. Охоту можно отложить до завтра.
На полпути он был вынужден присесть и отдохнуть. Рас уселся спиной к толстому стволу; натруженные до предела мышцы дрожали, голова кружилась, мысли путались. И тут раздался шорох в кустах, и он увидел светлое лицо, глядящее на него сквозь просветы в листве. И ореол золотистых волос, вспыхнувший в лучах заходящего солнца.
Глава десятая. Золотоволосый ангел
Ангел -- а может статься, демон -- вышел к Расу из-за кустов. Вышел с пустыми руками, без оружия. Вернее сказать, вышла. Она -- это была именно она -- ослепительно улыбалась, демонстрируя чудесные белые зубы. И выглядела просто фантастически: такая светлая кожа, такие тонкие черты лица! Серые, почти того же цвета, что и рэсов нож, глаза. И одежда, похожая на ту, что Рас видел на ангеле, выпавшем из Птицы Бога. Свободно облегающая коричневая ткань скрывала все признаки пола, кроме крупных, красиво очерченных грудей. Ноги там, где кончалась ткань, закрывала высокая прочная обувь из дубленой кожи какого-то животного. На ремне висели два кожаных футляра: ножны с ножом и второй, содержавший в себе какое-то металлическое устройство.
Она помогла Расу вскарабкаться на дерево -- настолько обессиленным тот вдруг себя почувствовал -- и устроилась рядом. Затем осмотрела рану на его голове, поцокала языком, вынула из оттопыренного кармана футлярчик, в котором были какие-то склянки. Из одной присыпала рану белым порошком.
Речь ее звучала как тарабарщина -- Рас не понимал ни слова. Помотав отрицательно головой, он устало смежил веки. Если бы она замыслила недоброе, Рас был бы уже мертв или связан. Юноше казалось почему-то, что в смерти ангела из Птицы Бога виноват этот странный металлический предмет на ее поясе, он явно сродни устройству, уничтожившему племя вонсу. И наверняка именно из этой штуки убит Вивику.
Просыпаясь в течение ночи, Рас неизменно находил взглядом сидящего рядом ангела. Светила луна, и Рас мог видеть адресованную ему улыбку. Заметно было, что девушка дьявольски устала, а судя по бурчанию в животе -- давно не ела досыта. Она что-то произнесла нежным своим голоском, и хотя Рас опять не разобрал ни слова, ему показалось, что теперь она говорит с ним на каком-то ином языке. Рас спросил по-амхарски, как ее зовут. Она что-то неразборчиво ответила; язык был действительно другой. Тут Рас снова впал в забытье.
Выздоровление много времени не заняло. Уже через неделю Рас был как новенький. За это время юноша привык к белой коже ангела, тонким, словно сплющенным чертам лица и золотистым волосам. Он даже начал находить в ней нечто привлекательное. Более того, однажды, когда она на седьмой день купалась в реке, Раса охватило жгучее желание. Фигурка у ангела была куда стройнее, чем у Вилиды, ноги длиннее, а грудь ничуть не меньше и даже на вид покрепче. Пушок на лобке, чуть темнее, но тоже золотистый, подействовал на Раса возбуждающе.
Юноша вышел из-за куста, за которым укрывался. Она, казалось, была испугана его появлением, во всяком случае, забралась в воду по шею. Рас подивился -- если она хочет заняться этим в воде и стоя, на какой-то неведомый ему манер, возражать он не станет, он не против экспериментов в любви. И вошел в воду, поглядывая кругом, не видно ли поблизости крокодилов. Но она, выскочив почему-то из реки, мгновенно закуталась в одежду. А когда Рас вышел следом, встретила его со своим железным устройством в вытянутой руке. Неприятно сухой голос резанул Раса по ушам, а отверстие в устройстве уставилось прямо в глаза. Памятуя, что случилось с Вивику, Рас судьбу испытывать не стал и остановился поодаль. Он стоял, натянуто улыбаясь, и виновато хлопал ресницами.
Отвращение, написанное на ее лице и звучавшее в голосе, было вполне красноречивым ответом.
Раса это равно обидело и привело в недоумение. До сих пор единственной отвергнувшей его женщиной была Мирьям. Вспоминать об этом было весьма неприятно -- предложив Мирьям переспать, Рас получил самую жестокую в своей жизни трепку, в которой приняли участие сразу оба родителя. Лупцуя Раса от всего сердца, они честили при этом его гадким, испорченным, слабоумным и извращенным. "Чтобы тебе даже мысль такая в голову больше не приходила! Переспать с собственной матерью! Со времен Содома и Гоморры такое не слыхано! Если Игзайбер откроет в тебе эти грязные, порочные помыслы, Он поразит тебя самыми страшными карами!"
Рас и тогда не понял, и до сих пор не вполне понимал, что скверного в проявлении приязни в самой откровенной форме к своей любимой матери. Но раз мать была так сильно убеждена в собственной правоте и порочности подобных наклонностей, Рас не стал с ней больше спорить на эту тему. Позднее, обнаружив, что вонсу точно так же -- с омерзением и содроганием -- смотрят на подобные проявления чувств, Рас заподозрил, что с ним самим не все в порядке.
Но ведь эта женщина, ангел, ему не мать. Возможно ли, чтобы ангелам -- или демонам -- запрещалось испытывать величайшее из наслаждений? А может, она -- подружка самого Игзайбера и боится навлечь на себя его испепеляющий гнев, разжечь пламя ревности. Во всяком случае, между ног у нее совсем не так гладко, как рассказывал, описывая ангелов, Юсуфу.
Так это или иначе, но она недвусмысленно дала Расу понять, что не желает его. И даже настояла, чтобы он прикрыл свою мужскую гордость. Казалось, она считает гениталии Раса отвратительными. Юноше трудновато было постичь, как подобные прелести могут оскорбить чьи-то чувства, кроме, разумеется, мужчин-вонсу. Ну, у тех-то действительно были достаточные основания для ревности.
Рас был вынужден отыскать свой тайник на одном из деревьев, где прятал набедренную повязку из шкуры леопарда, и облачился в нее. Женщина, казалось, удовлетворилась этим, хотя самого Раса смущал внешний вид повязки -- красивый мех изрядно попортили грызуны и насекомые.
Уже тогда Рас понимал, что один из языков, на которых женщина пыталась с ним общаться, вроде бы похож на английский. Это прозрение мало чем ему помогло. Кроме нескольких искаженных, трудноразличимых слов, все остальное звучало по-тарабарски. Ей точно так же пока не удавалось постичь его произношение; максимум, что удавалось разобрать -- отдельные слова. Зато сразу после первой попытки она извлекла из бездонных своих карманов два полуобгоревших листочка -- еще два письма Игзайбера.
Рас расправил и прочел их очень внимательно. Первое письмо гласило:
...подозреваю, что они, и, должно быть, уже весьма давно, игнорируют мои указания. С самого начала я тщательнейшим образом, до самых мельчайших подробностей проинструктировал их, что можно, а чего нельзя говорить в его присутствии, как себя вести при нем и, особенно, когда его нет, но существует хоть малейшее подозрение, что он шпионит за ними из зарослей. Но эти олухи продолжают... ...неблагодарные, они ненавидят меня, своего спасителя... ...от постоянного надзора и неусыпных забот... И второе:
...познакомился с вонсу... раннем возрасте. И, должно быть, навещал их... время, прежде чем я это обнаружил. Иначе он не знал бы язык вонсу так хорошо. Вот вам отличный пример того, что я имел в виду, когда говорил: "Как ни пытайся удержать ситуацию под контролем, природа берет свое". Уж я ли не старался, не следовал всем описаниям Мастера? Разумеется, как практичный человек и реалист -- это вам подтвердит в Южной Африке любой, кто имел со мной дело,-- я знал, что... Рас перечитал обрывки несколько раз подряд. Затем извлек из собственной сумки найденные ранее письма и протянул их женщине. Читая, та порой тихо восклицала; закончив, вернула и пожала плечами. Миленькие плечики, отметил про себя Рас.
Этой ночью он снова попытал счастья и наткнулся на выставленный ствол ее оружия -- она называла его "тридцать второй". Криво улыбаясь, Рас вернулся на место и нахально приспустил повязку, чтобы показать, каких радостей та себя лишает. Женщина сплюнула и затараторила что-то не по-английски. Но спиной к Расу повернуться не рискнула.
Позже в эту же ночь Рас спустился с дерева и отправился на разведку. Предметом его интереса были руины деревни. Шум оттуда уже заметно приутих. Несколько первых дней и ночей он был несмолкаем: рев леопардов заглушал тявканье шакалов, над общим гомоном взмывал злорадный смех гиен. На вторую ночь до Раса донесся знакомый рык, голос Джанхоя. Джанхой определенно сражался, и сражался с леопардами. Но Рас был еще слишком слаб тогда, чтобы прийти на помощь другу. Кроме того, Джанхой никогда еще не отступал перед леопардами. Правда, кто знает, как дело обернется, если они навалятся на льва всем скопом?
Луна ярко освещала Расу путь через реку. Когда уже на берегу он проходил мимо человечьих останков, из-под ног с омерзительным писком выпорскнула здоровенная крыса. Разбросанные кругом кости в свете луны отливали серебром; череп, еще в лохмотьях плоти, провалами глазниц таращился на ночное светило. Прежде чем взобраться на дерево, Рас удостоверился, что на нем нет леопардов; затем сверху громко окликнул Джанхоя. Почти немедленно тот отозвался мощным рыком и выскочил на полянку. Беспокойно озираясь кругом, лев взревел снова. Рас спустился с дерева и вышел навстречу другу.
Уже под утро он вместе с Джанхоем вернулся к гнезду и к спящей в нем женщине. Рас тщательно подготовил мизансцену. Джанхой стал принюхиваться к женщине, точно собираясь ею позавтракать, Рас же схватил недотрогу в охапку, как бы защищая от опасности. Спросонья она не сразу разобрала подвох, но даже поняв, не оттолкнула Раса. Юноша, тем временем, успел засунуть руку ей за пазуху и пощупать правую грудь. Женщина от страха была точно деревянная. Лев продолжал подозрительно принюхиваться, словно намекая Расу, не делает ли тот ошибку, принимая в стаю такую чудесную еду -- так, по крайней мере, думалось Расу. Когда женщина уверилась, что лев не причинит ей вреда, она вырвалась из объятий, правда, без резких и лишних движений. Рас вовсю скалился. Он успел нащупать сосок, тот набух и был тверд -- стало быть, ее целомудрие не было вполне искренним. Притворство, как и нападение льва.
Но зачем ей прикидываться?
От этих мыслей через минуту-другую Раса отвлек шум -- знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Та летела к востоку, и сквозь ветви юноша проводил ее взглядом. Вскоре Птица вернулась и начала описывать круги неподалеку. Похоже, она кого-то разыскивала и, может статься, именно его, Раса. Покружив над ними еще какое-то время, Птица удалилась к югу.
Интересно, зачем бы это Птице -- или ангелам в ней -понадобилось разыскивать Раса? Может, Игзайбер велел убедиться, что он цел и невредим? Как бы там ни было, возможности этих ангелов, а также, впрочем, и самого Игзайбера, имели свой предел. Заглянуть за ветви и листву они не могли. Игзайбер не обладал всевидением, какое ему приписывала Мирьям. Тем не менее, их оружия, посылающего невидимую глазу смерть, следовало остерегаться.
Вскоре после того, как Птица скрылась из глаз и шум ее стих, женщина, стараясь говорить медленно, обратилась к Расу по-английски:
--Майе имья Ийева Рантанен.
Рас, придя в полный восторг, очень разборчиво и медленно ответил:
--Я -- Рас Тигр. Рас по-амхарски значит "властелин".
Мило улыбнувшись, Ева сказала:
--Ти мошешь мийнье обияснийть, почему говорийшь на такой странний айглийский?
--Это у тебя странный английский, не у меня,-- слегка обиделся Рас, гордившийся знанием нескольких языков.-- Во всяком случае, мы сможем понять друг друга, если не будем тараторить. А почему ты до сих пор не пробовала?
Ева пожала плечами:
--Дуймала, что ти не пойнимайешь айглийский сойсем. Когда ти смойтрел в бумагу, я счийтала, что ти пройсто так смойтришь. А сейгодня рейшийла еще рас попройбовать. Ти пойнял мийнья?
--Да, понял. В одном ты права. В этих письмах много непонятных слов. Может, ты попробуешь объяснить?
Просьбу пришлось повторить дважды, прежде чем Ева разобрала, чего от нее хотят. Они присели на корточки, и Рас, водя по тексту пальцем, указывал ей на незнакомые слова. Когда закончили, Ева сказала:
--Ти найзивал ийето пийсьмами. Чито ти иймель в вийду?
Рас объяснил, что имел в виду. Женщина изумленно воздела брови:
--Ти дойльжен райсказайть минье все о сибье.
Рас поднялся:
--Позже. Я смогу рассказать тебе все, пока мы будем плыть в лодке.
Они добрались к реке и переправились на другой берег. Джанхой поплыл следом. Рас держал путь к западным деревенским воротам, возле которых вонсу вытаскивали на берег свои челноки. Он забыл проверить их накануне, и сейчас его постигло разочарование -- челноки затонули все до одного. Оружие Птицы Бога легко пробивало даже твердую древесину; изрешеченные большими дырами, челноки были необратимо погублены.
Чтобы избежать возни с выдалбливанием нового челнока -- это заняло бы целую неделю, если не больше,-- Рас решил построить плот. Даже это отняло почти два дня. Покопавшись в грудах пепла, Рас насобирал достаточно металлических инструментов вонсу. Ко всем пришлось выстрогать и приладить новые рукоятки; не раз юноша был вынужден браться за оселок, чтобы вернуть своему ножу былую остроту. Затем Рас подкопал и повалил часть составлявших частокол бревен. Ева старалась во всем помогать, а Джанхой, устав наблюдать за скучными человеческими делами, отправился на прогулку в джунгли.
Назавтра к вечеру плот был готов. Двенадцати футов в длину, четырех в ширину, крепко связанный лианами, он имел спереди некое подобие носа. Рас заготовил шесты, чтобы отталкиваться от дна, и захватил три уцелевших в побоище весла.
Сейчас Рас уже знал, как выглядит "невидимая смерть", извергаемая Птицей Бога. Роясь в костях вонсу, он обнаружил много исковерканных пластинок мягкого серого металла. Рас самостоятельно сумел связать это вещество с серыми кончиками тех тускло-желтых катышей, которые Ева засовывала в вертящуюся часть -- барабан -- своего "тридцать второго". Он попросил Еву объяснить, что к чему, и она, как смогла, попыталась. Оружие Птицы Бога было крупнее "калибром" и "пули" имели надрез на острие, чтобы, входя в цель, ралетаться на части -- это называлось "дум-дум".
Услыхав знакомое слово, Рас вздрогнул. Оно напомнило ему о детстве, когда были живы еще все семеро лилипутов-"обезьян". В полнолуние все вместе, обнаженные, как самые настоящие обезьяны, они отправлялись на полянку, в центре которой был водружен барабан, и отплясывали там танец под названием "дум-дум". Пока Мирьям и Сара отбивали палками ритм, пятеро мужчин, непрерывно улюлюкая, выделывали вокруг дикие па и антраша. Танцуя вместе с ними, Рас вовсю веселился, ничего смешнее этих плясок в своей жизни он не помнил. Но после смерти троих из них дум-дум прекратился. Юсуфу объявил, что теперь в нем нет никакого смысла. Рас пытался еще затеять дум-дум среди друзей-горилл, но потерпел фиаско. Несколько особей помоложе соглашались попрыгать с ним немного, но они были не в состоянии надолго сосредоточиться на чем-то одном и не увлеклись танцем по-настоящему.
И снова ответные стрелы миновали Раса. Одна вонзилась в землю так близко, что упруго дрожащий конец щекотнул Расу лодыжку. Вонсу обескураженно завыли; женщины подбадривали их воплями. Биджагу выкрикивал что-то бессвязное при каждом выстреле. Рас поднял над головой стрелу, сберегаемую для него, и, невзирая на боль в охрипшей глотке, объяснил, кому она предназначена и за что.
Внезапно отбросив лук, Рас устремился на Джабабу с одним лишь копьем. Тот в ужасе вылупил глаза на приближающегося юношу. Затем, взяв себя в руки, прицелился. Рас продолжал бежать прямо на него до тех пор, пока стрела не отделилась от тетивы; тогда Рас чуть вильнул в сторону. Стрела Джабабу прошла мимо, зато едва не попали две других -- просвистели всего в нескольких дюймах. Рас неумолимо приближался, но у Джабабу вполне хватало времени для еще одной попытки. Его движения, которыми он извлекал из колчана стрелу и накладывал на тетиву, вдруг стали неуверенными, как будто воздух вокруг приобрел неожиданную плотность. Возможно, виной тому была мысль, что мальчик-дух идет по его душу. Возможно, неуязвимость мальчика-духа, казавшегося заговоренным, повергла Джабабу в трепет. Но что бы там ни послужило причиной, стрелу он обронил. И нагнулся за ней, скрывшись на мгновенье с глаз. А когда выпрямился, копье Раса уже завершало роковую траекторию.
Джабабу вскрикнул, обронил лук вместе со стрелой внутрь ограды и, вместо того, чтобы снова пригнуться и скрыться за краем стены, повернулся с намерением убежать от стремительно надвигающейся смерти. Это была его последняя ошибка. Копье, проткнув ключицу и шею, сбило его со стены.
Рас поднял с земли потерянный Джабабу лук и выпустил единственную стрелу в Тайгалу. Тот быстро присел. Стрела ударилась в острие бревна, за которым скрылся вонсу, и разлетелась на куски. Рас, тяжело дыша и приволакивая натруженные пробежкой ноги, отправился обратно к трону -- и к своему возле него арсеналу. Биджагу выстрелил дважды -- Рас продолжал идти как ни в чем не бывало. Обе стрелы просвистели очень близко, но Рас уже ощутил странную уверенность, что вонсу не в силах его остановить. Может быть, голод, жажда и усталость вместе взятые и одолеют его, но только не вонсу -им Рас не по зубам.
Тайгалу высунулся из-за стены и выпустил пару стрел -- они даже близко к Расу не долетели. Похоже, Тайгалу тоже почувствовал, кто здесь победитель. Они остались всего лишь вдвоем с Биджагу против неуязвимого духа, и Тайгалу начал паниковать.
И тут издали донеслось чмоканье, знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Биджагу, Тайгалу и Рас -- все дружно возвели глаза к небу. Рас опомнился первым; взяв стрелу, убившую Мирьям, он натянул тетиву и тщательно прицелился. Но Биджагу, видимо, следил за ним уголком глаз; в самый неподходящий момент такая удобная мишень -- фигура вонсу на фоне неба в обрамлении двух стволов -- исчезла, Биджагу юркнул в укрытие. Рас разочарованно выдохнул, но лука не опускал, ждал.
Птица приближалась. Она летела над самыми кронами деревьев, чуть ли не задевая макушки своими лапами, летела вдоль реки. Возле самой деревни -- теперь уже бывшей -- Птица чуть взмыла вверх и зависла. Вонсу в ужасе закричали. Биджагу, выглянув на мгновенье, выстрелил в Раса и снова спрятался за частоколом. Пущенная наспех, его стрела прошла высоко над головой.
Странный звук, какое-то незнакомое тарахтенье, вдруг перекрыл шум, издаваемый Птицей. Из бревен, за которыми укрывался Биджагу, брызнули щепки. Птица нырнула к земле, и Рас разглядел одетого в маску ангела, который держался руками за неведомое продолговатое устройство. Другой конец устройства, как сдвоенный факел, изрыгал два столба пламени.
Птица ушла за стену, затем полетела вокруг частокола. Странное тарахтенье не прекращалось, не иссякала и двойная струя пламени.
Но громче звуков, издаваемых Птицей, громче ее грозного рева, громче смертоносного тарахтенья -- за стеной звенели безумные вопли женщин-вонсу и детей.
Наконец они затихли. Птица вспорхнула вверх и, тормоша ветром от своих крыльев листву, скрылась за деревьями. Рев и чмоканье становились все глуше, и, наконец, наступила полная тишина.
Рас не сразу отпер ворота -- что-то удерживало его, какая-то робость охватила вдруг. И все же пришлось. Медленно отворив створки, он осторожно выглянул из западных ворот. Сразу за частоколом взгляд наткнулся на трех женщин, на их тела, изуродованные страшными пробоинами. Кровь была повсюду. Голова одной из женщин, разбитая вдребезги, точно гигантским молотом, была совершенно неузнаваема.
Рас прошел мимо тел к реке -- утолить жажду. Несколько больших пятен крови неспешно плыли с колыханием вниз по течению своебразными паромами смерти. Когда Рас нагнулся зачерпнуть воды, к нему лицом вниз подплыл мертвый младенец. Жажда сразу отступила куда-то. Рас поднялся и с болью в сердце обошел деревню. Часть вонсу недвижно лежала там, где прятались под кустами и где их и в укрытиях достали извергаемые Птицей невидимые посланцы смерти. Остальные, пытавшиеся скрыться за рекой, отправились теперь в последний путь по течению.
Проходя мимо восточных ворот, Рас заметил вдали, шагах в двухстах, выскочившего из-под кустов уцелевшего вонсу. Это был Биджагу. С ходу спихнув в воду челнок и запрыгнув внутрь, он бешено заработал веслом. Биджагу сгорбился чуть ли не до уровня низких бортов челнока, точно придавленный дыханием смерти за спиной, но быстро уходил по течению.
Рас проводил его взглядом и не стал ничего предпринимать. Ничего, кроме несказанного изумления, Рас в тот миг не испытывал. Биджагу, человек, ответственный за все случившееся, сумел спастись. И после того, что Рас повидал вокруг деревни, было очевидно -- Биджагу единственный, кто уцелел в этой бойне.
Два ворона, спорхнув с высокой ветки, настороженно заковыляли к трупику ребенка со страшной дырой в боку, почти черной от вездесущих муравьев. Один из любителей мертвечины пристроился выклевать малышу глаз, другому приглянулась свежая кровь на ране. Скоро, очень скоро с небес спустятся целые стаи пернатых пожирателей падали, а по земле, привлеченные смрадом разложения, набегут орды шакалов и гиен. Их ждет грандиозный пир. А потом явятся ночные гости -- леопарды. Но даже после них мелким стервятникам останется чем поживиться -- мертвечины хватит на всех. Никто из них не уйдет отсюда голодным.
Рас уселся прямо на прибрежный мокрый песок. Ничто более не нарушало тишины, разве что карканье ворон да редкие хлопки крыльев. Рас чувствовал себя опустошенным -- под стать тишине, окружавшей его. Никогда более говорливые вонсу не произнесут ни слова, рта не раскроют. А из ртов, что распахнуты сейчас в смертельных гримасах, кроме жужжанья мух, не вылетит больше ни звука.
Рас вспомнил, с каким удовольствием, прячась за кустами, подслушивал разговоры вонсу. Как забавны, интересны и возбуждающи были беседы с Вилидой, Фьювитой, Биджагу и остальными. Какой чудный шум издавала густонаселенная деревня! Голоса мужские, женские, детские, плач младенцев, подобно дыму костра, струились к небу. Конечно же, Игзайбер должен был вдыхать этот запах, аромат человечьей речи, и, разумеется, Он им наслаждался, раз уж ему, Расу, это доставляло столько радости.
А сегодня не осталось никого в целом мире, не с кем перемолвиться словечком; не с кем, кроме одного только Биджагу. Но Рас не мог говорить с Биджагу. Он должен убить Биджагу. Впрочем, ненависть покинула Раса -- он не в силах был теперь ненавидеть. Жажда мести прошла, осталось лишь чувство долга. Он просто обязан убить Биджагу.
Мысли перескочили на Игзайбера. Все-таки он, Рас, действительно любимое чадо Бога. Игзайбер увидел пожар в деревне и послал ангелов спасти собственного сына. Но Рас не испытывал благодарности за подобное избавление. Он и сам мог о себе позаботиться, даже раненный и окруженный. Более того, не вмешайся Игзайбер, не ушел бы и Биджагу. И не погибли бы женщины с малыми детьми. А он, Рас, смог бы стать вождем вонсу. Объяснив женщинам, почему ему пришлось убить их мужей, он бы взял их всех в жены. И им пришлось бы согласиться -должен же кто-то защищать их, охотиться для них, спать с ними. Как скоро они убедились бы, что напрасно принимали его за привидение! Одной ночи с каждой хватило бы для этого вполне.
А может, такой мечте и не суждено было сбыться. Она могла умереть вместе с ним, зарезанным во сне в отместку за мужчин. Может статься, женщины не сумели бы забыть содеянное им, Расом, не сумели бы простить -- даже после самых убедительных объяснений. Возможно, он тешил себя иллюзиями. Кто теперь разберет?
Юноша поднялся и снова утолил из реки непреходящую жажду. Теперь, когда в теле влаги снова хватало, он смог заплакать. И заплакал. Он плакал долго, плакал о Мирьям и Юсуфу, плакал о Вилиде, лил слезы по убитым женщинам и детям. И даже, не умея объяснить самому себе почему, по погибшим воинам. И по Биджагу, оставшемуся одиноким, как и он сам.
Но более всего, как ему казалось, рыдал о себе самом.
Всех прочих, кроме разве Биджагу, теперь миновали уже и боли, и горести. А он, Рас, так бесконечно одинок здесь в своем отчаянии -- ничего, кроме горя, в нем не осталось, он стал живым воплощением скорби.
Когда он выплакал все слезы, все до последней капли -- больше плакать просто было нечем,-- рана на голове напомнила, что он еще жив. Расу хотелось усмирить эту боль, но только не ценой жизни. Даже на самом дне бездонной пропасти горя он не находил в себе желания присоединиться к умершим.
Рас промыл рану; заметив, что она снова стала кровоточить, замазал свежей глиной. Подобрав несколько утративших хозяев стрел, он переправился через реку. Сейчас Расу надо было как следует выспаться в гнезде на дереве, или хотя бы попытаться выспаться. Охоту можно отложить до завтра.
На полпути он был вынужден присесть и отдохнуть. Рас уселся спиной к толстому стволу; натруженные до предела мышцы дрожали, голова кружилась, мысли путались. И тут раздался шорох в кустах, и он увидел светлое лицо, глядящее на него сквозь просветы в листве. И ореол золотистых волос, вспыхнувший в лучах заходящего солнца.
Глава десятая. Золотоволосый ангел
Ангел -- а может статься, демон -- вышел к Расу из-за кустов. Вышел с пустыми руками, без оружия. Вернее сказать, вышла. Она -- это была именно она -- ослепительно улыбалась, демонстрируя чудесные белые зубы. И выглядела просто фантастически: такая светлая кожа, такие тонкие черты лица! Серые, почти того же цвета, что и рэсов нож, глаза. И одежда, похожая на ту, что Рас видел на ангеле, выпавшем из Птицы Бога. Свободно облегающая коричневая ткань скрывала все признаки пола, кроме крупных, красиво очерченных грудей. Ноги там, где кончалась ткань, закрывала высокая прочная обувь из дубленой кожи какого-то животного. На ремне висели два кожаных футляра: ножны с ножом и второй, содержавший в себе какое-то металлическое устройство.
Она помогла Расу вскарабкаться на дерево -- настолько обессиленным тот вдруг себя почувствовал -- и устроилась рядом. Затем осмотрела рану на его голове, поцокала языком, вынула из оттопыренного кармана футлярчик, в котором были какие-то склянки. Из одной присыпала рану белым порошком.
Речь ее звучала как тарабарщина -- Рас не понимал ни слова. Помотав отрицательно головой, он устало смежил веки. Если бы она замыслила недоброе, Рас был бы уже мертв или связан. Юноше казалось почему-то, что в смерти ангела из Птицы Бога виноват этот странный металлический предмет на ее поясе, он явно сродни устройству, уничтожившему племя вонсу. И наверняка именно из этой штуки убит Вивику.
Просыпаясь в течение ночи, Рас неизменно находил взглядом сидящего рядом ангела. Светила луна, и Рас мог видеть адресованную ему улыбку. Заметно было, что девушка дьявольски устала, а судя по бурчанию в животе -- давно не ела досыта. Она что-то произнесла нежным своим голоском, и хотя Рас опять не разобрал ни слова, ему показалось, что теперь она говорит с ним на каком-то ином языке. Рас спросил по-амхарски, как ее зовут. Она что-то неразборчиво ответила; язык был действительно другой. Тут Рас снова впал в забытье.
Выздоровление много времени не заняло. Уже через неделю Рас был как новенький. За это время юноша привык к белой коже ангела, тонким, словно сплющенным чертам лица и золотистым волосам. Он даже начал находить в ней нечто привлекательное. Более того, однажды, когда она на седьмой день купалась в реке, Раса охватило жгучее желание. Фигурка у ангела была куда стройнее, чем у Вилиды, ноги длиннее, а грудь ничуть не меньше и даже на вид покрепче. Пушок на лобке, чуть темнее, но тоже золотистый, подействовал на Раса возбуждающе.
Юноша вышел из-за куста, за которым укрывался. Она, казалось, была испугана его появлением, во всяком случае, забралась в воду по шею. Рас подивился -- если она хочет заняться этим в воде и стоя, на какой-то неведомый ему манер, возражать он не станет, он не против экспериментов в любви. И вошел в воду, поглядывая кругом, не видно ли поблизости крокодилов. Но она, выскочив почему-то из реки, мгновенно закуталась в одежду. А когда Рас вышел следом, встретила его со своим железным устройством в вытянутой руке. Неприятно сухой голос резанул Раса по ушам, а отверстие в устройстве уставилось прямо в глаза. Памятуя, что случилось с Вивику, Рас судьбу испытывать не стал и остановился поодаль. Он стоял, натянуто улыбаясь, и виновато хлопал ресницами.
Отвращение, написанное на ее лице и звучавшее в голосе, было вполне красноречивым ответом.
Раса это равно обидело и привело в недоумение. До сих пор единственной отвергнувшей его женщиной была Мирьям. Вспоминать об этом было весьма неприятно -- предложив Мирьям переспать, Рас получил самую жестокую в своей жизни трепку, в которой приняли участие сразу оба родителя. Лупцуя Раса от всего сердца, они честили при этом его гадким, испорченным, слабоумным и извращенным. "Чтобы тебе даже мысль такая в голову больше не приходила! Переспать с собственной матерью! Со времен Содома и Гоморры такое не слыхано! Если Игзайбер откроет в тебе эти грязные, порочные помыслы, Он поразит тебя самыми страшными карами!"
Рас и тогда не понял, и до сих пор не вполне понимал, что скверного в проявлении приязни в самой откровенной форме к своей любимой матери. Но раз мать была так сильно убеждена в собственной правоте и порочности подобных наклонностей, Рас не стал с ней больше спорить на эту тему. Позднее, обнаружив, что вонсу точно так же -- с омерзением и содроганием -- смотрят на подобные проявления чувств, Рас заподозрил, что с ним самим не все в порядке.
Но ведь эта женщина, ангел, ему не мать. Возможно ли, чтобы ангелам -- или демонам -- запрещалось испытывать величайшее из наслаждений? А может, она -- подружка самого Игзайбера и боится навлечь на себя его испепеляющий гнев, разжечь пламя ревности. Во всяком случае, между ног у нее совсем не так гладко, как рассказывал, описывая ангелов, Юсуфу.
Так это или иначе, но она недвусмысленно дала Расу понять, что не желает его. И даже настояла, чтобы он прикрыл свою мужскую гордость. Казалось, она считает гениталии Раса отвратительными. Юноше трудновато было постичь, как подобные прелести могут оскорбить чьи-то чувства, кроме, разумеется, мужчин-вонсу. Ну, у тех-то действительно были достаточные основания для ревности.
Рас был вынужден отыскать свой тайник на одном из деревьев, где прятал набедренную повязку из шкуры леопарда, и облачился в нее. Женщина, казалось, удовлетворилась этим, хотя самого Раса смущал внешний вид повязки -- красивый мех изрядно попортили грызуны и насекомые.
Уже тогда Рас понимал, что один из языков, на которых женщина пыталась с ним общаться, вроде бы похож на английский. Это прозрение мало чем ему помогло. Кроме нескольких искаженных, трудноразличимых слов, все остальное звучало по-тарабарски. Ей точно так же пока не удавалось постичь его произношение; максимум, что удавалось разобрать -- отдельные слова. Зато сразу после первой попытки она извлекла из бездонных своих карманов два полуобгоревших листочка -- еще два письма Игзайбера.
Рас расправил и прочел их очень внимательно. Первое письмо гласило:
...подозреваю, что они, и, должно быть, уже весьма давно, игнорируют мои указания. С самого начала я тщательнейшим образом, до самых мельчайших подробностей проинструктировал их, что можно, а чего нельзя говорить в его присутствии, как себя вести при нем и, особенно, когда его нет, но существует хоть малейшее подозрение, что он шпионит за ними из зарослей. Но эти олухи продолжают... ...неблагодарные, они ненавидят меня, своего спасителя... ...от постоянного надзора и неусыпных забот... И второе:
...познакомился с вонсу... раннем возрасте. И, должно быть, навещал их... время, прежде чем я это обнаружил. Иначе он не знал бы язык вонсу так хорошо. Вот вам отличный пример того, что я имел в виду, когда говорил: "Как ни пытайся удержать ситуацию под контролем, природа берет свое". Уж я ли не старался, не следовал всем описаниям Мастера? Разумеется, как практичный человек и реалист -- это вам подтвердит в Южной Африке любой, кто имел со мной дело,-- я знал, что... Рас перечитал обрывки несколько раз подряд. Затем извлек из собственной сумки найденные ранее письма и протянул их женщине. Читая, та порой тихо восклицала; закончив, вернула и пожала плечами. Миленькие плечики, отметил про себя Рас.
Этой ночью он снова попытал счастья и наткнулся на выставленный ствол ее оружия -- она называла его "тридцать второй". Криво улыбаясь, Рас вернулся на место и нахально приспустил повязку, чтобы показать, каких радостей та себя лишает. Женщина сплюнула и затараторила что-то не по-английски. Но спиной к Расу повернуться не рискнула.
Позже в эту же ночь Рас спустился с дерева и отправился на разведку. Предметом его интереса были руины деревни. Шум оттуда уже заметно приутих. Несколько первых дней и ночей он был несмолкаем: рев леопардов заглушал тявканье шакалов, над общим гомоном взмывал злорадный смех гиен. На вторую ночь до Раса донесся знакомый рык, голос Джанхоя. Джанхой определенно сражался, и сражался с леопардами. Но Рас был еще слишком слаб тогда, чтобы прийти на помощь другу. Кроме того, Джанхой никогда еще не отступал перед леопардами. Правда, кто знает, как дело обернется, если они навалятся на льва всем скопом?
Луна ярко освещала Расу путь через реку. Когда уже на берегу он проходил мимо человечьих останков, из-под ног с омерзительным писком выпорскнула здоровенная крыса. Разбросанные кругом кости в свете луны отливали серебром; череп, еще в лохмотьях плоти, провалами глазниц таращился на ночное светило. Прежде чем взобраться на дерево, Рас удостоверился, что на нем нет леопардов; затем сверху громко окликнул Джанхоя. Почти немедленно тот отозвался мощным рыком и выскочил на полянку. Беспокойно озираясь кругом, лев взревел снова. Рас спустился с дерева и вышел навстречу другу.
Уже под утро он вместе с Джанхоем вернулся к гнезду и к спящей в нем женщине. Рас тщательно подготовил мизансцену. Джанхой стал принюхиваться к женщине, точно собираясь ею позавтракать, Рас же схватил недотрогу в охапку, как бы защищая от опасности. Спросонья она не сразу разобрала подвох, но даже поняв, не оттолкнула Раса. Юноша, тем временем, успел засунуть руку ей за пазуху и пощупать правую грудь. Женщина от страха была точно деревянная. Лев продолжал подозрительно принюхиваться, словно намекая Расу, не делает ли тот ошибку, принимая в стаю такую чудесную еду -- так, по крайней мере, думалось Расу. Когда женщина уверилась, что лев не причинит ей вреда, она вырвалась из объятий, правда, без резких и лишних движений. Рас вовсю скалился. Он успел нащупать сосок, тот набух и был тверд -- стало быть, ее целомудрие не было вполне искренним. Притворство, как и нападение льва.
Но зачем ей прикидываться?
От этих мыслей через минуту-другую Раса отвлек шум -- знакомое чмоканье крыльев Птицы Бога. Та летела к востоку, и сквозь ветви юноша проводил ее взглядом. Вскоре Птица вернулась и начала описывать круги неподалеку. Похоже, она кого-то разыскивала и, может статься, именно его, Раса. Покружив над ними еще какое-то время, Птица удалилась к югу.
Интересно, зачем бы это Птице -- или ангелам в ней -понадобилось разыскивать Раса? Может, Игзайбер велел убедиться, что он цел и невредим? Как бы там ни было, возможности этих ангелов, а также, впрочем, и самого Игзайбера, имели свой предел. Заглянуть за ветви и листву они не могли. Игзайбер не обладал всевидением, какое ему приписывала Мирьям. Тем не менее, их оружия, посылающего невидимую глазу смерть, следовало остерегаться.
Вскоре после того, как Птица скрылась из глаз и шум ее стих, женщина, стараясь говорить медленно, обратилась к Расу по-английски:
--Майе имья Ийева Рантанен.
Рас, придя в полный восторг, очень разборчиво и медленно ответил:
--Я -- Рас Тигр. Рас по-амхарски значит "властелин".
Мило улыбнувшись, Ева сказала:
--Ти мошешь мийнье обияснийть, почему говорийшь на такой странний айглийский?
--Это у тебя странный английский, не у меня,-- слегка обиделся Рас, гордившийся знанием нескольких языков.-- Во всяком случае, мы сможем понять друг друга, если не будем тараторить. А почему ты до сих пор не пробовала?
Ева пожала плечами:
--Дуймала, что ти не пойнимайешь айглийский сойсем. Когда ти смойтрел в бумагу, я счийтала, что ти пройсто так смойтришь. А сейгодня рейшийла еще рас попройбовать. Ти пойнял мийнья?
--Да, понял. В одном ты права. В этих письмах много непонятных слов. Может, ты попробуешь объяснить?
Просьбу пришлось повторить дважды, прежде чем Ева разобрала, чего от нее хотят. Они присели на корточки, и Рас, водя по тексту пальцем, указывал ей на незнакомые слова. Когда закончили, Ева сказала:
--Ти найзивал ийето пийсьмами. Чито ти иймель в вийду?
Рас объяснил, что имел в виду. Женщина изумленно воздела брови:
--Ти дойльжен райсказайть минье все о сибье.
Рас поднялся:
--Позже. Я смогу рассказать тебе все, пока мы будем плыть в лодке.
Они добрались к реке и переправились на другой берег. Джанхой поплыл следом. Рас держал путь к западным деревенским воротам, возле которых вонсу вытаскивали на берег свои челноки. Он забыл проверить их накануне, и сейчас его постигло разочарование -- челноки затонули все до одного. Оружие Птицы Бога легко пробивало даже твердую древесину; изрешеченные большими дырами, челноки были необратимо погублены.
Чтобы избежать возни с выдалбливанием нового челнока -- это заняло бы целую неделю, если не больше,-- Рас решил построить плот. Даже это отняло почти два дня. Покопавшись в грудах пепла, Рас насобирал достаточно металлических инструментов вонсу. Ко всем пришлось выстрогать и приладить новые рукоятки; не раз юноша был вынужден браться за оселок, чтобы вернуть своему ножу былую остроту. Затем Рас подкопал и повалил часть составлявших частокол бревен. Ева старалась во всем помогать, а Джанхой, устав наблюдать за скучными человеческими делами, отправился на прогулку в джунгли.
Назавтра к вечеру плот был готов. Двенадцати футов в длину, четырех в ширину, крепко связанный лианами, он имел спереди некое подобие носа. Рас заготовил шесты, чтобы отталкиваться от дна, и захватил три уцелевших в побоище весла.
Сейчас Рас уже знал, как выглядит "невидимая смерть", извергаемая Птицей Бога. Роясь в костях вонсу, он обнаружил много исковерканных пластинок мягкого серого металла. Рас самостоятельно сумел связать это вещество с серыми кончиками тех тускло-желтых катышей, которые Ева засовывала в вертящуюся часть -- барабан -- своего "тридцать второго". Он попросил Еву объяснить, что к чему, и она, как смогла, попыталась. Оружие Птицы Бога было крупнее "калибром" и "пули" имели надрез на острие, чтобы, входя в цель, ралетаться на части -- это называлось "дум-дум".
Услыхав знакомое слово, Рас вздрогнул. Оно напомнило ему о детстве, когда были живы еще все семеро лилипутов-"обезьян". В полнолуние все вместе, обнаженные, как самые настоящие обезьяны, они отправлялись на полянку, в центре которой был водружен барабан, и отплясывали там танец под названием "дум-дум". Пока Мирьям и Сара отбивали палками ритм, пятеро мужчин, непрерывно улюлюкая, выделывали вокруг дикие па и антраша. Танцуя вместе с ними, Рас вовсю веселился, ничего смешнее этих плясок в своей жизни он не помнил. Но после смерти троих из них дум-дум прекратился. Юсуфу объявил, что теперь в нем нет никакого смысла. Рас пытался еще затеять дум-дум среди друзей-горилл, но потерпел фиаско. Несколько особей помоложе соглашались попрыгать с ним немного, но они были не в состоянии надолго сосредоточиться на чем-то одном и не увлеклись танцем по-настоящему.