Страница:
--Почему бы тебе и не лечь со мной?
--Потому что я недавно потеряла мужа и все еще скорблю о нем. Наша с ним жизнь не была слишком гладкой; какое-то время наш брак вообще находился на грани расторжения. Одна из причин этого -- его бесплодие. Он комплексовал; ему казалось, что он не вполне мужчина. Я предлагала взять из приюта и усыновить приемыша -- так много вокруг детей-сирот,-- но он воспротивился: или у нас будет свой ребенок, или не будет вовсе! А еще... но это уже совсем другая история.
Но даже если бы мне не о ком было горевать сейчас, я все равно не смогла бы лечь с тобой. Я боюсь беременности, боюсь понести ребенка в этой дикости.
И даже это не все. Я просто не люблю тебя.
Рас изумился:
--Разве ты ненавидишь меня?
--Нет.
--Я тоже не любил всех тех горилл и женщин-вонсу, кроме разве Вилиды. Но ложился с ними. Почему же с тобой нельзя? Может, ты вообще не любишь мужчин?
--Ну, как объяснить, чтобы ты понял? Ты же совершенное дитя -не в поступках, нет, в некоторых вещах. Напоминаешь мне Благородного дикаря Руссо, ну, просто очень напоминаешь.
--Руссо?
Снова объяснения; слушая Еву вполуха, Рас прикидывал, как бы половчее на нее взгромоздиться. Пока она спит, можно украсть оружие. И она наверняка об этом знает, но спокойно засыпает. Может, тем самым как бы предлагает отнять у нее оружие?
Насилие. Ева что-то рассказывала о злодеях, жестоко насилующих беспомощных женщин. Для Раса это была еще одна из многих головоломок. Ему никогда и никого еще не приходилось насиловать -- даже в голову такое прийти не могло. Хотя, если вдуматься, а так ли это? Когда Рас ночью хватал ошеломленных женщин-вонсу, он ведь пользовался их трепетом перед бледными духами, чтобы добиться своего. Ведь Рас не предполагал отказа -- даже мысли такой не допускал -- ни по какой иной причине, кроме разве той, что он демон ночи.
--Не понимаю, почему ты не хочешь меня,-- сказал Рас.-- Прошли недели с тех пор, как ты была с мужчиной, и ты не больна. Может, я урод? Мои родители и подружки-вонсу находили меня привлекательным. И я, в отличие от мужчин-вонсу, не изуродован кремневым ножом между ног, я полноценный мужчина. И характер мой вроде ничего -- я умею и шутить, и смеяться, люблю беседовать, умею внимательно слушать. Люблю ласку, люблю саму любовь. Люблю веселье и все земные радости. Пусть ты и не любишь меня, но ты ведь не говоришь, что я тебе омерзителен. Не понимаю...
--Ты обиделся,-- вздохнула Ева.-- Тебе кажется, что я обижаю тебя. Но ты напрасно обижаешься! Я ведь совсем из иного мира, из общества, которое ты даже вообразить себе не можешь. Не обижайся. Просто поверь мне на слово -- без причины я бы не сказала тебе "нет".
--Короткое слово -- "нет", а сколько за ним всего...-- сказал Рас.-- Целый мир.
--Мир, с которым тебе лучше бы и вовсе не иметь дела,-заметила Ева.-- К несчастью, он не оставит тебя в покое. Мир с каждым днем становится все теснее, людям в нем не хватает места, и скоро они заполонят эту долину. Сначала придут искать меня с мужем, затем... даже не знаю. Я ненавижу такие мысли. Что им потребуется от тебя, как они с тобой поступят?
Эти ее слова камнем легли на душу Раса. Словно нечто огромное, черное и смертоносное вздыбилось по ту сторону гор. И она говорила при этом так уверенно. Может, и в самом деле небо -вовсе не купол из голубого камня?
--А сейчас ложись спать и постарайся позабыть обо всем,-сказала Ева.
--И что ты предлагаешь мне делать? -- обиженно отозвался Рас.-- Дрочить?
Ева произнесла несколько совершенно непонятных слов, по-видимому, на финском. Звучалэ это как ругательство.
--Меня не заботит, что тебе делать! Но попробуй только тронь меня! А сейчас -- спать!
Луна уже поднялась высоко, когда Ева проснулась снова. Обеспокоенная, она приподнялась с пистолетом в руке и воскликнула:
--Что это? Рас! Кто трясет ветку? Рас, проснись -- леопард!
Рас не остановился. Почти все его тело было скрыто тенью, и только один яркий луч лунного света падал на него, но падал именно туда, куда Еве лучше бы сейчас вовсе не смотреть. Брызнула серебристая струйка.
--Юмала! -- произнесла она с отвращением. И затем, перейдя на английский: -- Грязная скотина!
--Лучше уж так, чем мучиться,-- ответил Рас с придыханием.
После продолжительного молчания Ева спросила:
--А о ком ты при этом думал?
--О Вилиде,-- тяжко выдохнул Рас.
Ева брезгливо фыркнула и сказала:
--И ты еще хотел заниматься со мной любовью! Чтобы я прикидывалась твоей черномазой подстилкой! Ффу-у-у! От тебя разит. Поди к реке, умойся!
--Это возбуждает тебя? -- заинтересовался Рас.
--Ты вынудишь меня выстрелить!
--Это возбуждает тебя?
Ответа он не дождался. Смежив веки, Рас незаметно уснул. Утро Ева начала с долгого молчания. С тенями, набрякшими под воспаленными глазами, она едва поворачивалась -- точно отлежала бока за ночь. Рас улыбнулся и съехидничал -- сказал, что сегодня ей можно дать сто лет от роду. Он ожидал, что Ева огрызнется, может, даже с кулаками набросится -- как родители, когда Рас слишком уж досаждал им до завтрака.
Но она только расплакалась. Расу стало совестно; чтобы извиниться, он тронул Еву за плечо -- женщина сердито отшатнулась.
Позже, увидев, как Рас орошает могучей струей зеленую стену зарослей, она не выдержала:
--У тебя что, вообще ни капли стыда нет?! Да я просто ненавижу тебя! Ты не человек, ты животное! Меня тошнит от тебя, от твоего поведения, от твоих мыслей, от твоей манеры жрать -просто наизнанку выворачивает! Особенно от поведения за едой! Ты хрюкаешь, чавкаешь, давишься и пускаешь пузыри -точь-в-точь, как свинья. Да ты и есть свинья!
И Ева вновь ударилась в слезы.
--Дальше, полагаю, мне лучше идти одному,-- объявил Рас.-- Так будет спокойнее. И уж наверняка намного быстрее. К тому же, когда я на тебя не злюсь, хочется лечь с тобой -- а это мешает. Мне так не нравится.
Ева зарыдала в голос. Между всхлипываниями ей с трудом удалось выдавить:
--Мне так страшно, я так одинока...
--С чего бы это? Пока ты со мной, ты в безопасности. У тебя есть собеседник, а мог бы быть и любовник -- кабы не твои чудачества.
--Это мои-то чудачества? -- вспыхнула Ева. Но осеклась и замолчала. После паузы, высморкавшись и отерев глаза, продолжила тоном ниже: -- Я всегда считала себя сильной. Я ведь очень способная. Но никогда не попадала в ситуацию, с которой не в силах совладать. Видел бы ты меня в экспедициях. Я выносливее любого мужчины. И не трусиха. А здесь все... как снег на голову, и все такое дикое, абсолютно чуждое. Мне тяжело. Начинает уже казаться, что я никогда не выберусь из этой долины. Бог знает, когда прилетят мне на выручку. А здесь кто-то хочет меня убить, и я даже не понимаю, за что.
--Будь моей женщиной, будешь в безопасности.
--Я сама о себе могу позаботиться,-- ответила Ева.
Рас прыснул.
--Это была всего лишь минутная слабость,-- холодно продолжила Ева.-- Теперь уже все в порядке. Я чувствую себя значительно лучше.
--А выглядишь не очень -- глаза красные, как у гиены.
--Юмала! А ты чего хотел? Косметики нет, питаюсь я чем попало и давно уже не спала больше, чем полчаса кряду. Я вся в грязи, переодеться не во что, одежда почти сгнила, вместо прически -охапка соломы, а тут еще ты со своими...
--Юсуфу говорил как-то,-- вставил Рас,-- что Игзайбер пообещал мне в жены белую женщину с золотыми волосами. Блондинку-шмару, как выразился Юсуфу. У тебя как раз такие волосы. Может, ты и есть та самая шмара? Ведешь ты себя, правда, не по-женски, а скорее, как демон, которым, по словам Мирьям, и являешься. Если и послал тебя мне Игзайбер, так только в наказание.
Ева недоуменно сморщила лоб; сообразив, кивнула:
--А, шмара -- это слово означает, наверное, женщину. Мне кажется, оно уже вышло из употребления. И все равно, я плохо поняла -- ты с кем-то обручен?
Рас попытался растолковать, что имел в виду -- но Ева, похоже, поняла не все. Объясняя, Рас поймал себя на том, что и сам он толком все не понимает. Разговор, однако, помог женщине взять себя в руки. Улыбаясь про себя чему-то из услышанного, она на время удалилась в кусты. Рас двинулся в другую сторону и спугнул вскоре золотистую крысу. Пригвоздив ее к земле одним метким выстрелом, вернулся с добычей к месту стоянки. Ева, умытая и кое-как причесанная, уже была на месте и, казалось, чего-то с легким беспокойством ждала. С сомнением и тенью брезгливости глянув на добычу, помогла, тем не менее, развести костер, а когда крыса изжарилась, не без аппетита поела.
Погасив костер, Рас попросил Еву осмотреть рану на голове.
--Заражения вроде нет. И зарастает чертовски быстро. У тебя, должно быть, потрясающая регенерация.-- Она объяснила смысл слова "регенерация".
Возле реки Рас побрился. Ева наблюдала, как он доводит бритву на оселке, смягчает кожу водой с крошкой мыла и, присев на корточки возле зеркальца, соскребает щетину.
--Кто научил тебя этому? -- спросила она.
--Юсуфу. Он заставлял меня бриться ежедневно, мол, так написано в Книге. В Книге много чего понаписано, хватает и разной ерунды, но бриться я люблю. Ненавижу щетину на лице. Особенно потому ненавижу, что Джиб ходит весь заросший. Его не научить бриться -- он туп, как горилла. Борода ниже пупа -вся в грязи и репьях. И воняет.
--Джиб? -- удивилась Ева.
--Это гиена по-амхарски,-- пояснил Рас.-- Он живет со стаей горилл в холмах. Не с Негусом -- с Миниликом. Джиб тоже белый человек. Сказать по правде, он мой брат -- так уверяли Мирьям и Юсуфу. Мирьям говорила еще, что Джиб прогневил Игзайбера и тот лишил его разума. И вечно повторяла, что если не буду слушаться Игзайбера, меня ждет та же участь. Отставала лишь после того, как я прикидывался чертовски напуганным и проливал слезу. Да еще Юсуфу грозил ее отдубасить, если не прекратит запугивать ребенка.
Ошарашенная новостью, Ева погрузилась в раздумья. Но когда сталкивали плот на воду, была снова в приподнятом настроении. Ева заплела волосы в некое подобие прически, названной ею "Узел Психеи" -- она повторила название по буквам. После высказанного Расом одобрения просияла и защебетала без умолку. Рассказывала о европейских лыжных курортах. Рас решил, что это должно быть забавно -- вихрем скатываться со склонов гор, взмывая в воздух на неровностях. Ева указала на одетую в белую шапку гору на востоке и попыталась объяснить связанные со снегом ощущения: как тот щиплет лицо, морозит пальцы, сводит ноги. Слово "снег" Расу было знакомо -- Юсуфу как-то уже отвечал на расспросы о белых вершинах гор.
--Ты интересуешься моей жизнью, точно лиса заячьим следом,-заметил Рас.-- И все, что ни расскажу, тебя поражает.
--Я уже говорила тебе, что ты уникум. И думаю, что ты действительно единственный в своем роде.
Рас забрался в самые свои ранние воспоминания. Оказалось, что он помнит себя чуть ли не ползунком.
--Потрясающе! -- заявила Ева.-- Очень немногие могут похвастать такой памятью. Может, тебе удастся заглянуть еще глубже? Лицо Мирьям -- первое, что ты запомнил? Совсем ничего до этого?
Глаза Раса опять увлажнились при упоминании Мирьям. Никогда больше не увидеть ее дорогого сморщенного личика, не ощутить хрупких объятий, поцелуев, не услышать причитаний, упреков, смеха.
Ева, смущенная печалью Раса, продолжила расспросы лишь после перерыва:
--Ты не мог родиться в этой долине. Я в этом почти уверена. Совершенно точно, что вырастившие тебя пигмеи -- а они пигмеи, то есть низкорослые люди, а не обезьяны -- и сами не отсюда родом. Судя по тому, что они тебе рассказывали, а особенно по оговоркам -- они прекрасно знали внешний мир. Вот только зачем прикидывались обезьянами? И что это за хижина такая возле озера, с книгами и всем прочим? И откуда тут еще один белый мальчик, этот Джиб. Он что, действительно живет с гориллами? Ты ведь говорил вроде, что тоже жил с ними какое-то время? Значит, он не умеет разговаривать? Похоже на остановку в умственном развитии. А может, он глухонемой?
--Он слышит даже лучше, чем я,-- усмехнулся Рас.-- И может повторить пять-шесть слов, которым я его научил. Вода. Еда. Больно. Человек. Мое имя. Но сколько времени я затратил на это! Я надеялся научить его играть со мной, хотя мне это и запретили. Юсуфу, кстати, иначе объяснял его неумение разговаривать. Игзайбер, говорил он, тут ни при чем. Виноваты гориллы, с которыми он вырос. Юсуфу не любил много говорить о Джибе, его и злило, и огорчало, когда я расспрашивал о нем.
Ева достала из кармана рубахи письма и попросила Раса показать еще раз те, что хранились у него в сумке. Она долго их перечитывала.
--Кое-что проясняется, правда, не слишком многое. Был еще, оказывается, и третий ребенок. То есть, он был самым первым. Господи! Что за чудовище!
--Ребенок?
--Ты что, совсем дурак?! Ой, прости, пожалуйста! Я так разозлилась! Не обижайся! Я имела в виду эту тварь, что провела эксперимент на тебе и на остальных двоих. Вас всех, должно быть, украли у настоящих родителей. А затеял это все бизнесмен из Южной Африки, который прежде жил в Северной Америке, это очевидно. Но кто такой Мастер, который тут упоминается? И что за Книга такая?
--Не знаю,-- угрюмо ответил Рас и так налег на шест, что вода захлестнула палубу. Слова Евы разбередили юноше душу; он злился, как злился бы на любого, кто вздумал бы высмеять его искусство резьбы по дереву или взялся бы поправить законченную статуэтку.
Прохладное утро сменилось, между тем, ясным солнечным полуднем. Рас же совсем раскис -- все эти вопросы, ясно давшие понять, что с ним и с его миром не все в порядке, мало сказать не радовали -- просто бесить начинали. И он собрался было объявить об этом Еве. Но тут они услышали рокот вертолета. Птица Бога вылетела вдали из-за джунглей и пошла вдоль реки. Ева ахнула, на мгновение обмерла, а затем бросилась в воду. Быстро -- в десяток взмахов -- доплыв до берега, вскарабкалась по склону и нырнула в заросли.
Рас решил остаться на плоту -- ему-то зачем прятаться? Птица Бога никогда еще не причиняла ему вреда. Более того, в опасной ситуации даже помогла. И пока не было повода думать, что ее отношение как-то вдруг изменилось. Тем не менее, ее появление над верхушками деревьев, сопровождавшееся ревом и солнечными зайчиками, посланными стеклянным колпаком кабины, вызвали у Раса на этот раз тягостное ощущение. Внутри Птицы сидело двое: один за штурвалом, как назвала это Ева, другой -- за спиной пилота возле спаренного пулемета. Оба -- Ева уверяла, что они самые обыкновенные люди -- были одеты в коричневую форму, лица -- под белыми масками.
Вертолет пронесся так низко, что Раса оглушило и ударило ветром; плот закачался на поднявшихся волнах. Когда Рас через несколько мгновений обернулся вслед вертолету, тот уже завис над рекой чуть ниже по течению, затем повернул обратно -пулеметчик разглядел следы Евы на берегу. Вертолет еще раз развернулся, и пулемет, направленный на джунгли, выплюнул бесконечную очередь -- в зарослях посыпались ветки вперемешку с листьями.
--Стойте! Стойте! Прекратите! -- заорал, подпрыгивая, Рас.
Вертолет двинулся, взмыл над деревьями и, держась над макушками на высоте в человеческий рост, скрылся из поля зрения. Но скоро стал виден снова -- не слишком удаляясь от берега, он поднялся теперь на высоту ярдов сто-сто пятьдесят. Блестящий предмет, размером с человека и напоминающий формой каплю, неожиданно отделился от днища вертолета и полетел вниз. В джунглях вспыхнуло яркое зарево, над верхушками деревьев вырос гигантский столб пламени, раздался страшный грохот, он ударил по ушам внезапной мощной волной. Затем дохнуло испепеляющим смрадным жаром. Джунглей на берегу больше не было -- они превратились в сплошную стену огня.
Рас подогнал плот к берегу в полусотне ярдов ниже по течению, выскочил на берег и, подтянув край плота на отмель, чтобы не унесло течением, бросился в джунгли. Быстро, как только мог, он пробивался сквозь заросли вдоль огненной стены. Объятая пламенем птица, безумно вереща, врезалась в ствол дерева и пала к ногам юноши. Запах паленых перьев вызвал у Раса острый приступ удушья.
Снаряд Птицы выжег круглый участок джунглей диаметром с сотню ярдов, и вверх пламя вздымалось примерно на такую же высоту. Оно вырвалось сперва далеко за пределы этого круга, но затем, задушенное густой и влажной зеленью, напоенной две ночи назад ливнем, отступило, оставив мрачный пепельный след на всем живом. Прошло немало часов, прежде чем Рас смог приблизиться к этому кругу вплотную, и даже тогда пепел обжигал его босые ноги. Лишь к рассвету он остыл достаточно, позволив Расу пройти до самого центра пожарища. Джунгли исчезли. Устояли лишь стволы самых могучих деревьев, но и они, лишившись всех ветвей и дочерна обуглившись, были безнадежно мертвы. Повсюду из пепелища, точно гнилые зубы смерти, изглоданными угольками торчали пеньки.
На краю мертвой зоны Рас заметил бесформенную кучку, которая еще недавно была, похоже, обезьяной. От нее мало что оставалось -- лишь по костям черепа, просвечивающим свозь обугленные лохмотья плоти, Рас сумел определить, кому принадлежат останки. Рас ощутил дурноту. Могла ли Ева уцелеть в этом адском котле? И хотя она уверяла Раса, что Птицей управляют обычные люди, простые смертные, им все же было подвластно нечеловеческое оружие -- божественное по своей мощи.
В результате упорных поисков Рас раскопал еще несколько кучек испепелившейся плоти, все ближе к краям выжженного пространства. Если Ева оказалась близко к центру, то от нее и костей не осталось.
Как только взошло солнце, Птица вернулась -- совершить контрольный облет обработанной накануне территории. Рас укрылся в зарослях и не выходил, пока слышался ее рокот. Затем, медленно переставляя одеревеневшие ноги, вернулся к реке.
Плот исчез. На мгновенье Раса охватила радостная уверенность, что это Ева, избежав чудом смерти, взяла плот. Но никаких следов на песке, кроме своих собственных, не нашел. Значит, просто плохо закрепил плот накануне, недостаточно вытащил его на отмель, и течение распорядилось им по своему усмотрению.
Угрюмо скорчившись, Рас долго сидел под сенью прибрежных зарослей. Даже в мрачной своей ярости он находил новые образы. Рас видел себя подобным солнцу на закате, склоняющимся за горизонт. Ярость его пылала багровым диском; наступающий следом мрак был словно страх одиночества. Рас противился, но утопал в нем; вместе с ним тонули пестрые краски прежней беззаботной жизни. Вот розовая кайма вечерних облаков; вот бездонная синь потемневшего на востоке неба. Следом голубым крохотным облачком вспыхивает сердце; бледно-зеленая, местами желтая лента обрамляет кровоточащий диск. Если Рас утонет во мраке, он оборвет последние нити жизни. Все вокруг почернеет, как глаза шакала, как мысли голодного леопарда.
Смерть Евы Рантанен стала последней каплей, последним толчком, толкающим солнце его жизни в бездонную пропасть отчаяния.
Глава двенадцатая. Паучье болото
Рас не успел полюбить бледнолицую так, как любил Мирьям, Юсуфу или Вилиду. Чувство к ней только зарождалось, пусть и вопреки всем мучениям и обидам, которые Ева ему причинила.
Сейчас его ярость горела ровно, как нависшее над горизонтом, но все еще багровое солнце, и Рас не мог позволить ей кануть в никуда, умножая скорбь. Пусть садится на небе настоящее солнце; внутреннее солнце его не покинет. Рас жаждал мести. Первый на очереди Биджагу, следом -- Игзайбер. Это он послал Птицу охотиться за Евой, он приговорил ее к смерти. Значит, надо разобраться с Биджагу побыстрее -- этот должок требует непременной и безотлагательной оплаты, затем добраться до устья и прижать Игзайбера. А уж после всего забраться на башню -- и Птица, и люди, что были в ней, обречены.
Багровый шар над горизонтом его сознания -- Рас видел его как бы воочию,-- набухал и разгорался. Краски внутреннего небосвода стали ярче -- воображаемое солнце покатилось вспять, с запада на восток, выворачивая ночь наизнанку, сбрасывая ее, точно змеиную кожу. Такое могло случиться только во внутреннем, воображаемом мире -- реальное солнце всегда неумолимо скатывалось за горизонт.
Юноша вернулся на берег. По крайней мере, он не оставил на плоту свою сумку и два топора вонсу; вынув их из-под кустов, куда ранее зашвырнул в спешке, Рас занялся делом. Срубая деревца подходящего размера, зачищая их от веток и снося к берегу, он возился почти целый день до вечера. Связав затем шесты лианами, отправился за пропитанием. Охота, разведение костра и приготовление ужина -- Рас испек подстреленного попугая -- отняли еще час; стало смеркаться. Отплывать было уже поздновато.
Но через полчаса Рас понял, что до утра на месте не выдержит, и оттолкнул новый плот от берега. Река бережно приняла его в свои объятия и понесла, плавно покачивая. Берега сблизились, течение усилилось -- плот увеличил теперь скорость. Внезапно берега, столь долго соседствовавшие, раздались, разошлись в стороны -- реки больше не было. Болото, Паучье болото расстилалось перед Расом. Шест, которым юноша толкал плот, на глубине всего нескольких футов увязал в иле -- чтобы не потерять его, приходилось соблюдать осторожность.
Солнце уже скрылось за верхушками гор. Небо в просветах листвы еще голубело, но под ветвями сгущался мрак. Точно хвосты бесчисленных змей, повсюду свисали, тянулись к воде лианы. Гроздья огромных мясистых кувшинок неохотно расступались перед плотом. Необыкновенно большие насекомые, едва не задевая щеки крыльями, злобно жужжали вокруг Раса с недвусмысленными намерениями.
Вода, плеснув, омыла палубу и на миг обогрела ноги. Нечто тонкое и длинное шлепнулось Расу на лицо; не успев разобрать что, он смахнул это в сторону. Подняв взгляд, увидел огромного, с голову человека, паука, озабоченно спешащего вверх по паутине. Он показался совсем черным в наступивших сумерках, хотя по предыдущему своему путешествию Рас помнил пауков пурпурными с желтой полосой поперек туловища и четырьмя парами кроваво-малиновых фасеточных глаз.
Вонсу говорили, что укус обведенных желтой полосой челюстей заставляет душу человека исходить в крике до самого конца агонии. И хотя Рас не был вполне уверен в правдивости россказней вонсу, проверять лживость этой байки на себе отчего-то не захотелось. Пауки действительно выглядели зловеще и наверняка могли быть ядовитыми.
Что-то плеснуло серебром рядом с палубой. Рас ахнул с размаху шестом в темноту -- и угодил во что-то неподатливое; что-то затрепыхалось в воде. У Раса заныла вдруг старая рана на ноге, след давнего укуса гадюки; он поспешил увести плот подальше.
А через несколько мгновений по его плечу скользнуло нечто твердое и холодное. Вскрикнув, Рас бросился плашмя на палубу. Плот тихо скользил сам по себе, пока юноша, слегка подрагивая, лежал лицом вниз. Но ничего не произошло. Взяв себя в руки, Рас снова заработал шестом. Теперь уже он стоял на коленях и внимательно поглядывал по сторонам. Рас, должно быть, совершенно поседел от паутины, стряхивать которую было нетрудно, но бесполезно -- так много ее висело кругом. В очередной раз пальцы наткнулись в волосах на иссохшую мумию большой бабочки. Рас смахнул трупик в воду; медленно кружась, бабочка поплыла прочь.
Ночи стояли еще теплые, но юношу покалывал озноб -- словно водяные жуки, выскочившие из холодных, как ледниковый ручей, глубин, карабкались по его коже. Чувство было таким реальным, что Рас, не сумев удержать себя в руках, шлепнул ладонью по плечу. Это казалось похуже леопардов в джунглях. И, в отличие от джунглей, никакой красоты. Одни лишь змеи и пауки, закутавшись в покровы ночи и сочась смертельным ядом, терпеливо поджидали во влажной тишине. Мрачные арки, нарисованные взбудораженным воображением из нависших над водой ветвей и искривленных стволов по бокам, одна за другой вставали впереди -- вратами, ведущими к смерти. Паутина хватала Раса своими хрупкими, но настойчивыми лапками. Он уже весь был покрыт ею -- закутан сверху донизу, как большая, приготовленная для паучьей трапезы куколка. Даже на шесте вырос набалдашник из клейкого паучьего пуха, и шест представлялся теперь духом, длинным духом окоченевшей змеи. Рас тряхнул головой и запретил себе думать о змеях.
Когда же выйдет луна? Будь небо посветлее, что-то пробилось бы сквозь листву и сюда. Тогда, по крайней мере, он видел бы пауков, а не шарахался от каждой тени. И лианы не принимал бы за змей.
Рас оттолкнулся. Тут же нечто темное устремилось по ветви над головой прямо на него. Юноша взмахнул шестом, но промазал. Плот, двигаясь медленно, уткнулся в ствол дерева. Рас замер, но расслышал лишь собственное дыхание. Затем -- осторожные, скребущие дерево и душу, звуки.
Он резко повернулся -- ничего, кроме отдаленного бесконечной чередой лохматых темных арок мерцания. Рас глубоко вдохнул, успокаиваясь. Местечко не из самых приятных, но стоит ли так бояться, так себя накручивать? Вот уж воистину следствие страшных сказок, которыми пичкала его Мирьям с самого раннего детства. Или это память тела о страшном гадючьем укусе, который чуть не свел Раса в могилу? А может быть, что-то столь же древнее, как и сама смерть?
Болотные испарения терзали обоняние Раса. Водяные цветы, сейчас невидимые, испускали аромат сдохшей с неделю тому назад крысы. Зловоние усиливали гниющие стволы и разлагающиеся мертвые черви. Вода в болоте, пусть медленно, но двигалась -стало быть, не застаивалась и вонять вроде не могла. Тем не менее воняла, да еще как! Напитанная тиной и густым илом, она двигалась медленно, словно кровь в жилах умирающего. И даже припахивала кровью. И еще множество составляющих открывал Рас в этом букете миазмов.
--Потому что я недавно потеряла мужа и все еще скорблю о нем. Наша с ним жизнь не была слишком гладкой; какое-то время наш брак вообще находился на грани расторжения. Одна из причин этого -- его бесплодие. Он комплексовал; ему казалось, что он не вполне мужчина. Я предлагала взять из приюта и усыновить приемыша -- так много вокруг детей-сирот,-- но он воспротивился: или у нас будет свой ребенок, или не будет вовсе! А еще... но это уже совсем другая история.
Но даже если бы мне не о ком было горевать сейчас, я все равно не смогла бы лечь с тобой. Я боюсь беременности, боюсь понести ребенка в этой дикости.
И даже это не все. Я просто не люблю тебя.
Рас изумился:
--Разве ты ненавидишь меня?
--Нет.
--Я тоже не любил всех тех горилл и женщин-вонсу, кроме разве Вилиды. Но ложился с ними. Почему же с тобой нельзя? Может, ты вообще не любишь мужчин?
--Ну, как объяснить, чтобы ты понял? Ты же совершенное дитя -не в поступках, нет, в некоторых вещах. Напоминаешь мне Благородного дикаря Руссо, ну, просто очень напоминаешь.
--Руссо?
Снова объяснения; слушая Еву вполуха, Рас прикидывал, как бы половчее на нее взгромоздиться. Пока она спит, можно украсть оружие. И она наверняка об этом знает, но спокойно засыпает. Может, тем самым как бы предлагает отнять у нее оружие?
Насилие. Ева что-то рассказывала о злодеях, жестоко насилующих беспомощных женщин. Для Раса это была еще одна из многих головоломок. Ему никогда и никого еще не приходилось насиловать -- даже в голову такое прийти не могло. Хотя, если вдуматься, а так ли это? Когда Рас ночью хватал ошеломленных женщин-вонсу, он ведь пользовался их трепетом перед бледными духами, чтобы добиться своего. Ведь Рас не предполагал отказа -- даже мысли такой не допускал -- ни по какой иной причине, кроме разве той, что он демон ночи.
--Не понимаю, почему ты не хочешь меня,-- сказал Рас.-- Прошли недели с тех пор, как ты была с мужчиной, и ты не больна. Может, я урод? Мои родители и подружки-вонсу находили меня привлекательным. И я, в отличие от мужчин-вонсу, не изуродован кремневым ножом между ног, я полноценный мужчина. И характер мой вроде ничего -- я умею и шутить, и смеяться, люблю беседовать, умею внимательно слушать. Люблю ласку, люблю саму любовь. Люблю веселье и все земные радости. Пусть ты и не любишь меня, но ты ведь не говоришь, что я тебе омерзителен. Не понимаю...
--Ты обиделся,-- вздохнула Ева.-- Тебе кажется, что я обижаю тебя. Но ты напрасно обижаешься! Я ведь совсем из иного мира, из общества, которое ты даже вообразить себе не можешь. Не обижайся. Просто поверь мне на слово -- без причины я бы не сказала тебе "нет".
--Короткое слово -- "нет", а сколько за ним всего...-- сказал Рас.-- Целый мир.
--Мир, с которым тебе лучше бы и вовсе не иметь дела,-заметила Ева.-- К несчастью, он не оставит тебя в покое. Мир с каждым днем становится все теснее, людям в нем не хватает места, и скоро они заполонят эту долину. Сначала придут искать меня с мужем, затем... даже не знаю. Я ненавижу такие мысли. Что им потребуется от тебя, как они с тобой поступят?
Эти ее слова камнем легли на душу Раса. Словно нечто огромное, черное и смертоносное вздыбилось по ту сторону гор. И она говорила при этом так уверенно. Может, и в самом деле небо -вовсе не купол из голубого камня?
--А сейчас ложись спать и постарайся позабыть обо всем,-сказала Ева.
--И что ты предлагаешь мне делать? -- обиженно отозвался Рас.-- Дрочить?
Ева произнесла несколько совершенно непонятных слов, по-видимому, на финском. Звучалэ это как ругательство.
--Меня не заботит, что тебе делать! Но попробуй только тронь меня! А сейчас -- спать!
Луна уже поднялась высоко, когда Ева проснулась снова. Обеспокоенная, она приподнялась с пистолетом в руке и воскликнула:
--Что это? Рас! Кто трясет ветку? Рас, проснись -- леопард!
Рас не остановился. Почти все его тело было скрыто тенью, и только один яркий луч лунного света падал на него, но падал именно туда, куда Еве лучше бы сейчас вовсе не смотреть. Брызнула серебристая струйка.
--Юмала! -- произнесла она с отвращением. И затем, перейдя на английский: -- Грязная скотина!
--Лучше уж так, чем мучиться,-- ответил Рас с придыханием.
После продолжительного молчания Ева спросила:
--А о ком ты при этом думал?
--О Вилиде,-- тяжко выдохнул Рас.
Ева брезгливо фыркнула и сказала:
--И ты еще хотел заниматься со мной любовью! Чтобы я прикидывалась твоей черномазой подстилкой! Ффу-у-у! От тебя разит. Поди к реке, умойся!
--Это возбуждает тебя? -- заинтересовался Рас.
--Ты вынудишь меня выстрелить!
--Это возбуждает тебя?
Ответа он не дождался. Смежив веки, Рас незаметно уснул. Утро Ева начала с долгого молчания. С тенями, набрякшими под воспаленными глазами, она едва поворачивалась -- точно отлежала бока за ночь. Рас улыбнулся и съехидничал -- сказал, что сегодня ей можно дать сто лет от роду. Он ожидал, что Ева огрызнется, может, даже с кулаками набросится -- как родители, когда Рас слишком уж досаждал им до завтрака.
Но она только расплакалась. Расу стало совестно; чтобы извиниться, он тронул Еву за плечо -- женщина сердито отшатнулась.
Позже, увидев, как Рас орошает могучей струей зеленую стену зарослей, она не выдержала:
--У тебя что, вообще ни капли стыда нет?! Да я просто ненавижу тебя! Ты не человек, ты животное! Меня тошнит от тебя, от твоего поведения, от твоих мыслей, от твоей манеры жрать -просто наизнанку выворачивает! Особенно от поведения за едой! Ты хрюкаешь, чавкаешь, давишься и пускаешь пузыри -точь-в-точь, как свинья. Да ты и есть свинья!
И Ева вновь ударилась в слезы.
--Дальше, полагаю, мне лучше идти одному,-- объявил Рас.-- Так будет спокойнее. И уж наверняка намного быстрее. К тому же, когда я на тебя не злюсь, хочется лечь с тобой -- а это мешает. Мне так не нравится.
Ева зарыдала в голос. Между всхлипываниями ей с трудом удалось выдавить:
--Мне так страшно, я так одинока...
--С чего бы это? Пока ты со мной, ты в безопасности. У тебя есть собеседник, а мог бы быть и любовник -- кабы не твои чудачества.
--Это мои-то чудачества? -- вспыхнула Ева. Но осеклась и замолчала. После паузы, высморкавшись и отерев глаза, продолжила тоном ниже: -- Я всегда считала себя сильной. Я ведь очень способная. Но никогда не попадала в ситуацию, с которой не в силах совладать. Видел бы ты меня в экспедициях. Я выносливее любого мужчины. И не трусиха. А здесь все... как снег на голову, и все такое дикое, абсолютно чуждое. Мне тяжело. Начинает уже казаться, что я никогда не выберусь из этой долины. Бог знает, когда прилетят мне на выручку. А здесь кто-то хочет меня убить, и я даже не понимаю, за что.
--Будь моей женщиной, будешь в безопасности.
--Я сама о себе могу позаботиться,-- ответила Ева.
Рас прыснул.
--Это была всего лишь минутная слабость,-- холодно продолжила Ева.-- Теперь уже все в порядке. Я чувствую себя значительно лучше.
--А выглядишь не очень -- глаза красные, как у гиены.
--Юмала! А ты чего хотел? Косметики нет, питаюсь я чем попало и давно уже не спала больше, чем полчаса кряду. Я вся в грязи, переодеться не во что, одежда почти сгнила, вместо прически -охапка соломы, а тут еще ты со своими...
--Юсуфу говорил как-то,-- вставил Рас,-- что Игзайбер пообещал мне в жены белую женщину с золотыми волосами. Блондинку-шмару, как выразился Юсуфу. У тебя как раз такие волосы. Может, ты и есть та самая шмара? Ведешь ты себя, правда, не по-женски, а скорее, как демон, которым, по словам Мирьям, и являешься. Если и послал тебя мне Игзайбер, так только в наказание.
Ева недоуменно сморщила лоб; сообразив, кивнула:
--А, шмара -- это слово означает, наверное, женщину. Мне кажется, оно уже вышло из употребления. И все равно, я плохо поняла -- ты с кем-то обручен?
Рас попытался растолковать, что имел в виду -- но Ева, похоже, поняла не все. Объясняя, Рас поймал себя на том, что и сам он толком все не понимает. Разговор, однако, помог женщине взять себя в руки. Улыбаясь про себя чему-то из услышанного, она на время удалилась в кусты. Рас двинулся в другую сторону и спугнул вскоре золотистую крысу. Пригвоздив ее к земле одним метким выстрелом, вернулся с добычей к месту стоянки. Ева, умытая и кое-как причесанная, уже была на месте и, казалось, чего-то с легким беспокойством ждала. С сомнением и тенью брезгливости глянув на добычу, помогла, тем не менее, развести костер, а когда крыса изжарилась, не без аппетита поела.
Погасив костер, Рас попросил Еву осмотреть рану на голове.
--Заражения вроде нет. И зарастает чертовски быстро. У тебя, должно быть, потрясающая регенерация.-- Она объяснила смысл слова "регенерация".
Возле реки Рас побрился. Ева наблюдала, как он доводит бритву на оселке, смягчает кожу водой с крошкой мыла и, присев на корточки возле зеркальца, соскребает щетину.
--Кто научил тебя этому? -- спросила она.
--Юсуфу. Он заставлял меня бриться ежедневно, мол, так написано в Книге. В Книге много чего понаписано, хватает и разной ерунды, но бриться я люблю. Ненавижу щетину на лице. Особенно потому ненавижу, что Джиб ходит весь заросший. Его не научить бриться -- он туп, как горилла. Борода ниже пупа -вся в грязи и репьях. И воняет.
--Джиб? -- удивилась Ева.
--Это гиена по-амхарски,-- пояснил Рас.-- Он живет со стаей горилл в холмах. Не с Негусом -- с Миниликом. Джиб тоже белый человек. Сказать по правде, он мой брат -- так уверяли Мирьям и Юсуфу. Мирьям говорила еще, что Джиб прогневил Игзайбера и тот лишил его разума. И вечно повторяла, что если не буду слушаться Игзайбера, меня ждет та же участь. Отставала лишь после того, как я прикидывался чертовски напуганным и проливал слезу. Да еще Юсуфу грозил ее отдубасить, если не прекратит запугивать ребенка.
Ошарашенная новостью, Ева погрузилась в раздумья. Но когда сталкивали плот на воду, была снова в приподнятом настроении. Ева заплела волосы в некое подобие прически, названной ею "Узел Психеи" -- она повторила название по буквам. После высказанного Расом одобрения просияла и защебетала без умолку. Рассказывала о европейских лыжных курортах. Рас решил, что это должно быть забавно -- вихрем скатываться со склонов гор, взмывая в воздух на неровностях. Ева указала на одетую в белую шапку гору на востоке и попыталась объяснить связанные со снегом ощущения: как тот щиплет лицо, морозит пальцы, сводит ноги. Слово "снег" Расу было знакомо -- Юсуфу как-то уже отвечал на расспросы о белых вершинах гор.
--Ты интересуешься моей жизнью, точно лиса заячьим следом,-заметил Рас.-- И все, что ни расскажу, тебя поражает.
--Я уже говорила тебе, что ты уникум. И думаю, что ты действительно единственный в своем роде.
Рас забрался в самые свои ранние воспоминания. Оказалось, что он помнит себя чуть ли не ползунком.
--Потрясающе! -- заявила Ева.-- Очень немногие могут похвастать такой памятью. Может, тебе удастся заглянуть еще глубже? Лицо Мирьям -- первое, что ты запомнил? Совсем ничего до этого?
Глаза Раса опять увлажнились при упоминании Мирьям. Никогда больше не увидеть ее дорогого сморщенного личика, не ощутить хрупких объятий, поцелуев, не услышать причитаний, упреков, смеха.
Ева, смущенная печалью Раса, продолжила расспросы лишь после перерыва:
--Ты не мог родиться в этой долине. Я в этом почти уверена. Совершенно точно, что вырастившие тебя пигмеи -- а они пигмеи, то есть низкорослые люди, а не обезьяны -- и сами не отсюда родом. Судя по тому, что они тебе рассказывали, а особенно по оговоркам -- они прекрасно знали внешний мир. Вот только зачем прикидывались обезьянами? И что это за хижина такая возле озера, с книгами и всем прочим? И откуда тут еще один белый мальчик, этот Джиб. Он что, действительно живет с гориллами? Ты ведь говорил вроде, что тоже жил с ними какое-то время? Значит, он не умеет разговаривать? Похоже на остановку в умственном развитии. А может, он глухонемой?
--Он слышит даже лучше, чем я,-- усмехнулся Рас.-- И может повторить пять-шесть слов, которым я его научил. Вода. Еда. Больно. Человек. Мое имя. Но сколько времени я затратил на это! Я надеялся научить его играть со мной, хотя мне это и запретили. Юсуфу, кстати, иначе объяснял его неумение разговаривать. Игзайбер, говорил он, тут ни при чем. Виноваты гориллы, с которыми он вырос. Юсуфу не любил много говорить о Джибе, его и злило, и огорчало, когда я расспрашивал о нем.
Ева достала из кармана рубахи письма и попросила Раса показать еще раз те, что хранились у него в сумке. Она долго их перечитывала.
--Кое-что проясняется, правда, не слишком многое. Был еще, оказывается, и третий ребенок. То есть, он был самым первым. Господи! Что за чудовище!
--Ребенок?
--Ты что, совсем дурак?! Ой, прости, пожалуйста! Я так разозлилась! Не обижайся! Я имела в виду эту тварь, что провела эксперимент на тебе и на остальных двоих. Вас всех, должно быть, украли у настоящих родителей. А затеял это все бизнесмен из Южной Африки, который прежде жил в Северной Америке, это очевидно. Но кто такой Мастер, который тут упоминается? И что за Книга такая?
--Не знаю,-- угрюмо ответил Рас и так налег на шест, что вода захлестнула палубу. Слова Евы разбередили юноше душу; он злился, как злился бы на любого, кто вздумал бы высмеять его искусство резьбы по дереву или взялся бы поправить законченную статуэтку.
Прохладное утро сменилось, между тем, ясным солнечным полуднем. Рас же совсем раскис -- все эти вопросы, ясно давшие понять, что с ним и с его миром не все в порядке, мало сказать не радовали -- просто бесить начинали. И он собрался было объявить об этом Еве. Но тут они услышали рокот вертолета. Птица Бога вылетела вдали из-за джунглей и пошла вдоль реки. Ева ахнула, на мгновение обмерла, а затем бросилась в воду. Быстро -- в десяток взмахов -- доплыв до берега, вскарабкалась по склону и нырнула в заросли.
Рас решил остаться на плоту -- ему-то зачем прятаться? Птица Бога никогда еще не причиняла ему вреда. Более того, в опасной ситуации даже помогла. И пока не было повода думать, что ее отношение как-то вдруг изменилось. Тем не менее, ее появление над верхушками деревьев, сопровождавшееся ревом и солнечными зайчиками, посланными стеклянным колпаком кабины, вызвали у Раса на этот раз тягостное ощущение. Внутри Птицы сидело двое: один за штурвалом, как назвала это Ева, другой -- за спиной пилота возле спаренного пулемета. Оба -- Ева уверяла, что они самые обыкновенные люди -- были одеты в коричневую форму, лица -- под белыми масками.
Вертолет пронесся так низко, что Раса оглушило и ударило ветром; плот закачался на поднявшихся волнах. Когда Рас через несколько мгновений обернулся вслед вертолету, тот уже завис над рекой чуть ниже по течению, затем повернул обратно -пулеметчик разглядел следы Евы на берегу. Вертолет еще раз развернулся, и пулемет, направленный на джунгли, выплюнул бесконечную очередь -- в зарослях посыпались ветки вперемешку с листьями.
--Стойте! Стойте! Прекратите! -- заорал, подпрыгивая, Рас.
Вертолет двинулся, взмыл над деревьями и, держась над макушками на высоте в человеческий рост, скрылся из поля зрения. Но скоро стал виден снова -- не слишком удаляясь от берега, он поднялся теперь на высоту ярдов сто-сто пятьдесят. Блестящий предмет, размером с человека и напоминающий формой каплю, неожиданно отделился от днища вертолета и полетел вниз. В джунглях вспыхнуло яркое зарево, над верхушками деревьев вырос гигантский столб пламени, раздался страшный грохот, он ударил по ушам внезапной мощной волной. Затем дохнуло испепеляющим смрадным жаром. Джунглей на берегу больше не было -- они превратились в сплошную стену огня.
Рас подогнал плот к берегу в полусотне ярдов ниже по течению, выскочил на берег и, подтянув край плота на отмель, чтобы не унесло течением, бросился в джунгли. Быстро, как только мог, он пробивался сквозь заросли вдоль огненной стены. Объятая пламенем птица, безумно вереща, врезалась в ствол дерева и пала к ногам юноши. Запах паленых перьев вызвал у Раса острый приступ удушья.
Снаряд Птицы выжег круглый участок джунглей диаметром с сотню ярдов, и вверх пламя вздымалось примерно на такую же высоту. Оно вырвалось сперва далеко за пределы этого круга, но затем, задушенное густой и влажной зеленью, напоенной две ночи назад ливнем, отступило, оставив мрачный пепельный след на всем живом. Прошло немало часов, прежде чем Рас смог приблизиться к этому кругу вплотную, и даже тогда пепел обжигал его босые ноги. Лишь к рассвету он остыл достаточно, позволив Расу пройти до самого центра пожарища. Джунгли исчезли. Устояли лишь стволы самых могучих деревьев, но и они, лишившись всех ветвей и дочерна обуглившись, были безнадежно мертвы. Повсюду из пепелища, точно гнилые зубы смерти, изглоданными угольками торчали пеньки.
На краю мертвой зоны Рас заметил бесформенную кучку, которая еще недавно была, похоже, обезьяной. От нее мало что оставалось -- лишь по костям черепа, просвечивающим свозь обугленные лохмотья плоти, Рас сумел определить, кому принадлежат останки. Рас ощутил дурноту. Могла ли Ева уцелеть в этом адском котле? И хотя она уверяла Раса, что Птицей управляют обычные люди, простые смертные, им все же было подвластно нечеловеческое оружие -- божественное по своей мощи.
В результате упорных поисков Рас раскопал еще несколько кучек испепелившейся плоти, все ближе к краям выжженного пространства. Если Ева оказалась близко к центру, то от нее и костей не осталось.
Как только взошло солнце, Птица вернулась -- совершить контрольный облет обработанной накануне территории. Рас укрылся в зарослях и не выходил, пока слышался ее рокот. Затем, медленно переставляя одеревеневшие ноги, вернулся к реке.
Плот исчез. На мгновенье Раса охватила радостная уверенность, что это Ева, избежав чудом смерти, взяла плот. Но никаких следов на песке, кроме своих собственных, не нашел. Значит, просто плохо закрепил плот накануне, недостаточно вытащил его на отмель, и течение распорядилось им по своему усмотрению.
Угрюмо скорчившись, Рас долго сидел под сенью прибрежных зарослей. Даже в мрачной своей ярости он находил новые образы. Рас видел себя подобным солнцу на закате, склоняющимся за горизонт. Ярость его пылала багровым диском; наступающий следом мрак был словно страх одиночества. Рас противился, но утопал в нем; вместе с ним тонули пестрые краски прежней беззаботной жизни. Вот розовая кайма вечерних облаков; вот бездонная синь потемневшего на востоке неба. Следом голубым крохотным облачком вспыхивает сердце; бледно-зеленая, местами желтая лента обрамляет кровоточащий диск. Если Рас утонет во мраке, он оборвет последние нити жизни. Все вокруг почернеет, как глаза шакала, как мысли голодного леопарда.
Смерть Евы Рантанен стала последней каплей, последним толчком, толкающим солнце его жизни в бездонную пропасть отчаяния.
Глава двенадцатая. Паучье болото
Рас не успел полюбить бледнолицую так, как любил Мирьям, Юсуфу или Вилиду. Чувство к ней только зарождалось, пусть и вопреки всем мучениям и обидам, которые Ева ему причинила.
Сейчас его ярость горела ровно, как нависшее над горизонтом, но все еще багровое солнце, и Рас не мог позволить ей кануть в никуда, умножая скорбь. Пусть садится на небе настоящее солнце; внутреннее солнце его не покинет. Рас жаждал мести. Первый на очереди Биджагу, следом -- Игзайбер. Это он послал Птицу охотиться за Евой, он приговорил ее к смерти. Значит, надо разобраться с Биджагу побыстрее -- этот должок требует непременной и безотлагательной оплаты, затем добраться до устья и прижать Игзайбера. А уж после всего забраться на башню -- и Птица, и люди, что были в ней, обречены.
Багровый шар над горизонтом его сознания -- Рас видел его как бы воочию,-- набухал и разгорался. Краски внутреннего небосвода стали ярче -- воображаемое солнце покатилось вспять, с запада на восток, выворачивая ночь наизнанку, сбрасывая ее, точно змеиную кожу. Такое могло случиться только во внутреннем, воображаемом мире -- реальное солнце всегда неумолимо скатывалось за горизонт.
Юноша вернулся на берег. По крайней мере, он не оставил на плоту свою сумку и два топора вонсу; вынув их из-под кустов, куда ранее зашвырнул в спешке, Рас занялся делом. Срубая деревца подходящего размера, зачищая их от веток и снося к берегу, он возился почти целый день до вечера. Связав затем шесты лианами, отправился за пропитанием. Охота, разведение костра и приготовление ужина -- Рас испек подстреленного попугая -- отняли еще час; стало смеркаться. Отплывать было уже поздновато.
Но через полчаса Рас понял, что до утра на месте не выдержит, и оттолкнул новый плот от берега. Река бережно приняла его в свои объятия и понесла, плавно покачивая. Берега сблизились, течение усилилось -- плот увеличил теперь скорость. Внезапно берега, столь долго соседствовавшие, раздались, разошлись в стороны -- реки больше не было. Болото, Паучье болото расстилалось перед Расом. Шест, которым юноша толкал плот, на глубине всего нескольких футов увязал в иле -- чтобы не потерять его, приходилось соблюдать осторожность.
Солнце уже скрылось за верхушками гор. Небо в просветах листвы еще голубело, но под ветвями сгущался мрак. Точно хвосты бесчисленных змей, повсюду свисали, тянулись к воде лианы. Гроздья огромных мясистых кувшинок неохотно расступались перед плотом. Необыкновенно большие насекомые, едва не задевая щеки крыльями, злобно жужжали вокруг Раса с недвусмысленными намерениями.
Вода, плеснув, омыла палубу и на миг обогрела ноги. Нечто тонкое и длинное шлепнулось Расу на лицо; не успев разобрать что, он смахнул это в сторону. Подняв взгляд, увидел огромного, с голову человека, паука, озабоченно спешащего вверх по паутине. Он показался совсем черным в наступивших сумерках, хотя по предыдущему своему путешествию Рас помнил пауков пурпурными с желтой полосой поперек туловища и четырьмя парами кроваво-малиновых фасеточных глаз.
Вонсу говорили, что укус обведенных желтой полосой челюстей заставляет душу человека исходить в крике до самого конца агонии. И хотя Рас не был вполне уверен в правдивости россказней вонсу, проверять лживость этой байки на себе отчего-то не захотелось. Пауки действительно выглядели зловеще и наверняка могли быть ядовитыми.
Что-то плеснуло серебром рядом с палубой. Рас ахнул с размаху шестом в темноту -- и угодил во что-то неподатливое; что-то затрепыхалось в воде. У Раса заныла вдруг старая рана на ноге, след давнего укуса гадюки; он поспешил увести плот подальше.
А через несколько мгновений по его плечу скользнуло нечто твердое и холодное. Вскрикнув, Рас бросился плашмя на палубу. Плот тихо скользил сам по себе, пока юноша, слегка подрагивая, лежал лицом вниз. Но ничего не произошло. Взяв себя в руки, Рас снова заработал шестом. Теперь уже он стоял на коленях и внимательно поглядывал по сторонам. Рас, должно быть, совершенно поседел от паутины, стряхивать которую было нетрудно, но бесполезно -- так много ее висело кругом. В очередной раз пальцы наткнулись в волосах на иссохшую мумию большой бабочки. Рас смахнул трупик в воду; медленно кружась, бабочка поплыла прочь.
Ночи стояли еще теплые, но юношу покалывал озноб -- словно водяные жуки, выскочившие из холодных, как ледниковый ручей, глубин, карабкались по его коже. Чувство было таким реальным, что Рас, не сумев удержать себя в руках, шлепнул ладонью по плечу. Это казалось похуже леопардов в джунглях. И, в отличие от джунглей, никакой красоты. Одни лишь змеи и пауки, закутавшись в покровы ночи и сочась смертельным ядом, терпеливо поджидали во влажной тишине. Мрачные арки, нарисованные взбудораженным воображением из нависших над водой ветвей и искривленных стволов по бокам, одна за другой вставали впереди -- вратами, ведущими к смерти. Паутина хватала Раса своими хрупкими, но настойчивыми лапками. Он уже весь был покрыт ею -- закутан сверху донизу, как большая, приготовленная для паучьей трапезы куколка. Даже на шесте вырос набалдашник из клейкого паучьего пуха, и шест представлялся теперь духом, длинным духом окоченевшей змеи. Рас тряхнул головой и запретил себе думать о змеях.
Когда же выйдет луна? Будь небо посветлее, что-то пробилось бы сквозь листву и сюда. Тогда, по крайней мере, он видел бы пауков, а не шарахался от каждой тени. И лианы не принимал бы за змей.
Рас оттолкнулся. Тут же нечто темное устремилось по ветви над головой прямо на него. Юноша взмахнул шестом, но промазал. Плот, двигаясь медленно, уткнулся в ствол дерева. Рас замер, но расслышал лишь собственное дыхание. Затем -- осторожные, скребущие дерево и душу, звуки.
Он резко повернулся -- ничего, кроме отдаленного бесконечной чередой лохматых темных арок мерцания. Рас глубоко вдохнул, успокаиваясь. Местечко не из самых приятных, но стоит ли так бояться, так себя накручивать? Вот уж воистину следствие страшных сказок, которыми пичкала его Мирьям с самого раннего детства. Или это память тела о страшном гадючьем укусе, который чуть не свел Раса в могилу? А может быть, что-то столь же древнее, как и сама смерть?
Болотные испарения терзали обоняние Раса. Водяные цветы, сейчас невидимые, испускали аромат сдохшей с неделю тому назад крысы. Зловоние усиливали гниющие стволы и разлагающиеся мертвые черви. Вода в болоте, пусть медленно, но двигалась -стало быть, не застаивалась и вонять вроде не могла. Тем не менее воняла, да еще как! Напитанная тиной и густым илом, она двигалась медленно, словно кровь в жилах умирающего. И даже припахивала кровью. И еще множество составляющих открывал Рас в этом букете миазмов.