Страница:
Невьянск все еще находился в осаде. Акинфий Демидов отсиживался за
деревянными стенами. От бати не было слухов. Наступила затяжная уральская
весна; надо было сплавлять по Чусовой воинские припасы, а по лесам
углежоги - приписные крестьяне, - побросав работу, поразбежались по
деревням.
Никита Демидов, не глядя на распутицу, добрался до Белебея, а дальше
дорогу преградили незамиренные башкиры. Демидов томился в безделье.
По указу царя разрешено было собраться вольнице, которая за добычу
прошла бы огнем и мечом непокорные места.
Стольник Иван Бахметьев выбыл в калмыцкие улусы, подкупил одного из
водителей калмыков, тайшу Аюку, поднять их и идти на усмирение Башкирии.
Узнав от перебежчиков, что уфимские башкирские батыри помышляют о
соединении с казахами, Бахметьев с калмыцкой конницей немедля перешел реку
Яик и устремился в неспокойные деревни.
Установилась весна, дороги подсохли, восставшие башкирские отряды
укрывались в лесистых местах, среди гор и болот.
Калмыки настигали непокорных, рубили. Деревни пылали; за калмыцкой
конницей гнали табуны пленных коней, стада захваченного скота; скрипели
обозы с отобранным по деревням скарбом. Под Уфой Бахметьев взял в плен
сына восставшего муллы Измаила.
Видя, что сопротивление бесполезно, сам мулла Измаил и батыри приехали
с повинной к Бахметьеву и клялись утихомирить народ. Мулла со слезами на
глазах целовал коран и просил замирения...
Никита Демидов вслед за калмыцкой конницей торопился в Невьянск...
На сибирской дороге он заночевал в глухом умете [постоялом дворе]. В
грязной избе на лавке и на полатях, а то просто на полу отдыхало много
народу. Бородатые люди недружелюбно поглядывали на Демидова.
Стояла темная, беззвездная ночь. В горнице потрескивала лучина; перед
ней сидел старик и ковырял лапоть. Два молодых мужика свесили с полатей
лохматые головы, внимательно слушая деда. Раздавался храп усталых,
измученных дальней дорогой людей. Заводчик покосился на спящих.
"Осподи, твоя воля, должно быть все беглые да каторжные, - с опаской
подумал он. - Ноне все заворуи разбеглись по дорогам..."
Никита скинул простой мужицкий армяк и полез на полати.
- Подвиньтесь, братцы, дайте местечко дорожному человеку.
- Да ты кто такой, цыган? - поднял лохматую голову мужик. - Отколь тебя
черт несет?
Демидов поскреб плешь, пожаловался:
- Утекаю из-под Казани, а чего - сам знаешь...
Ночлежники потеснились, дали Никите место. Демидов покряхтел. "Эх бы, в
баньку!" - тоскливо подумал он и попробовал уснуть.
Старик говорил ровным голосом; заводчик невольно прислушался к его
мерной речи.
- Есть-таки молитовки, да известны они только удальцам одним...
Лохматый мужик откликнулся густым басом:
- Э, дед, нет такой молитовки. Не развернешь каменны стены!
Старик жарко перебил:
- Ой, мил-друг, есть такой наговор-молитовка. Удалец-то наш, Сокол,
таку молитовку знат. Ты чуешь?
- Чую...
Демидов закашлялся, повернулся на бок, навострил уши. Дед продолжал:
- На Нейве-реке свирепы и кровожадны Демиды-заводчики. Слышь-ко, сотни
людей засекли до смерти. Одного и боялись Сеньку Сокола, помету за народ
он вел [мстил], а поймать нельзя. Слово наговорное да заветное он имел.
Раз, слышь-ко, его в лесу накрыли, заковали в железа да в каменный подвал
кинули.
- И что же? - не утерпел Никита, поднял голову, глаза его сверкали.
- А то ж, наутро, слышь-ко, нашли в узилище кандалы да шапку, а решетка
в окне выворочена.
- Их ты! - засиял мужик. - А молитовка при чем? Тут - сила!
Над избой ударил и раскатился гром; стены задрожали. Демидов сердито
крикнул старику:
- Брешешь, дед; не могло этого быть!
- А ты, цыган, слушай, да помалкивай. - Мужик присел на полатях; был он
жилист и широкоплеч, лицо скуластое. - Говори дале, дед.
Бычий пузырь в окне позеленел: на дворе полыхнула молния; опять ударил
и раскатился гром. По крыше зачастил дождь...
- Гроза! Ох, господи! - Старик перекрестился. - Ну, слушай дале. Сокол
храбер и пригож, он молодую бабу у Демида уволок. Слюбились...
У Никиты заклокотало на сердце. Еле удержал себя.
- Ну и залютовал тут Демид, - продолжал дед, - не приведи бог, народу
тыщи согнал, облаву на Сокола затеял. Две недели шарили по лесам да по
горам, народишко изголодался, не спали ночей. Хозяин с лица спал, одичал.
Волосье на голове повылезло, вроде как у тебя, цыган, а в бороде -
побелело снегом.
- Ну и что ж? - не утерпев, спросил Демидов.
- А то: опять не нашли. На завод вернулись ни с чем, а там пожар:
головешки да дымок. Вон как!
Никита сухо кашлянул и, сдерживая дрожь в голосе, сказал:
- Лих был молодец, да попал ноне.
Старик присвистнул, отложил лапоть:
- Их, мил-друг, вспомнил-вспохватился! Да Соколик-то наш убег!
- Не может того быть! - В горле Никиты пересохло.
- А ты погоди, не заскакивай, цыган, - перебил мужик. - Досказывай,
дед.
Старик оправил лучину.
- А что досказывать? Вот еще что случилось. Предали-то тарханы Сеньку
да Султанку, дружка его. Слышь-ко, поймали да в каменный мешок посадили.
Тутко и окошечка вовсе не было. Он ослабел и попросил напиться, и подают
ему ковш с водой. Сокол перекрестился, нырнул в воду и - поминай как
звали. А вынырнул он, слышь-ко, уже версты на три ниже завода из речки да
скрылся в горах. Вон как!
- Молодец! - тряхнул головой мужик. - Гоже! Так и не поймали?
- Поймай! Воевода войско стребовал. Стража три дня по лесу плутала,
ночью их, слышь-ко, леший напугал... Так и не нашли...
Дед замолчал; сердце Демидова тревожно билось. Над уметом гремела
гроза, шумел ливень...
Никита уткнулся носом в армяк, сделал вид, что уснул. А мысли
тревожили.
"Сказку дед баил, сказку, - утешал он себя. - Тому не сбыться, чтобы
человек из каменного мешка сбежал..."
Но тут же из глубины души поднялось сомнение. Разве не он, Демидов,
кинул Сеньку в потайной подвал? Разве не он приковал Сеньку к чугунному
столбу, а что было?
Лукавый голос нашептывал Никите:
"А ежели и не сбег Сенька, то не все ли равно? Вон сколька Сенек!
Может, сейчас на умете среди этого беглого народа не один Сенька Сокол
укрывается".
- Ох, горе! - тихо вздохнул Никита.
Всю ночь гремела гроза. Демидов не спал: досаждали тревожные думы.
Еще затемно он тихо слез с полатей и уехал с умета.
В июне на знакомой дороге Демидов издали заметил дымки завода и
облегченно вздохнул. Навстречу хозяину в гору поднимался обоз: везли
невьянское литье к Чусовой. Впереди обоза ехал сам Акинфий. Завидев батю,
сынок соскочил с коня и подошел к возку:
- Батюшка...
Демидов сидел, как коршун. Блеснув глазами, батька вместо приветствия
крикнул:
- Ну, как завод? Идет?
- Идет! - Акинфий поклонился отцу.
Никита поторопил сына:
- Езжай, езжай, чего стал? Царь-то пушки давненько поджидает.
Скрипя под тяжелой кладью, мимо проплыл бесконечный обоз. Подводчики,
завидев хозяина, издали снимали шапки, угрюмо кланялись в пояс.
- То-то, - удовлетворенно вздыхал Никита, - победокурили, пора и честь
знать. Эй, гони коней к заводу! - крикнул он ямщику.
Кони побежали резво; под дугой распевали веселые погремки-бубенцы.
Однако на душе Демидова было неспокойно.
"Побили, разогнали смутьянов, - горько думал он. - А на сердце отчего
тревога?"
Из-за шихана вырастали заплоты и башни Невьянска...
Утихло башкирское волнение; на демидовских заводах снова закипела
работа: дымили домны, стучали молоты. Демидов выплавлял сотни тысяч пудов
знатного железа; поставлял в казну боевые припасы: пушки, ружья, ядра.
Несказанно богатели Демидовы, входили в большую силу.
Настроил Демидов на волжских и камских берегах пристани и амбары для
склада железа да на Москве завел торговые дворы.
Старел Никита Демидов, но ум и жадность крепли. Хитрил старик: никто
толком не знал, сколько работного люда обретается на его заводах и откуда
взялся этот народ. Ходили темные слухи, что среди него немало беглых и
клейменых каторжников. Но кто это узнает: не так ли? Никто еще не
подсчитал, сколько металла выплавлено Демидовым, сколько продано.
Жили Демидовы далеко, скупо и замкнуто. Вот и узнай тут!
Однако и до них дотянулись цепкие руки прибыльщиков. Постучалась к
Демидовым беда.
Война со шведами продолжалась и требовала больших средств, а казна
опустела. С недавней поры царь Петр Алексеевич учредил по всем краям и
уездам "око государево" - прибыльщиков. Должны были они радеть о
приумножении государственного достояния, тайно и явно разузнавать о кражах
казны, утайках и злодеяниях казенных и вольных лиц, а равно не упускать
прибыли от торговых и промышленных людей. Не было заводчикам печали, так
прибавилось!
Демидов думал сердито: "У семи нянек дите без глазу".
И без прибыльщиков туго приходилось Демидову от крапивного семени да
поборов. Горными делами ведал Рудный приказ, но на месте во все
вмешивались воеводы. Каждый борзописец да приказный лез в глаза Демидову,
докучал волокитством, ждал кормежки.
- Осподи, - сокрушался Никита. - Чистый разор! Как комарье и гнида, к
телу льнут. Ох, ты!
Заводчики платили в казну немалые сборы и пошлины. По сговору с царем
при отдаче Невьянского завода взялся Демидов сдавать в доход казны десятую
часть чугуна и железа. Кроме этого, платили Демидовы таможенные пошлины,
перекупные, весовые, мостовщину, причальные и отчальные, а ныне еще
прибыльщики завелись, вынюхивают, чем оплошал заводчик, да норовят в
денежную кису залезть.
- Ох, беда! - вздыхал с сокрушением Никита.
В злую осеннюю непогодь добирался он до Москвы. От студеных надоедливых
ветров и беспрестанной мокроты ныли натруженные кости. Сидел Никита в
телеге на ворохе соломы, укрыв ноги полстью. Крепко сжав челюсти, он
утомленно глядел на проселок. Дорога шла ухабистая, заплыла грязью, колеса
по ступицу уходили в топь; кони с трудом вытаскивали копыта из вязкой
глины. Часто лопались постромки; ямщик нехотя слезал в грязь и,
чертыхаясь, ладил ремни; от потных, усталых коней валил пар.
Не доезжая полсотни верст до Москвы, на околице одного сельца старое
колесо застряло в колдобине, не выдержало и обломилось. Демидова легонько
знобило, посинели губы; он, проклиная злую непогодь, слез с телеги.
Держась за изгородь, Никита старался обойти стороной непролазную грязь.
Сельские избенки низко сгорбились; серыми и бесприютными казались они под
осенними тучами. У кузницы лежала перевернутая и заляпанная грязью
двуколка; кузнец и ямщик топтались по грязи, разглядывая сломанную ось.
Демидов вошел в ямскую избу. Направо, в огромной черной пасти печи,
пылало яркое пламя; костлявая стряпуха с испитым лицом гремела ухватами.
Прямо за широким столом сидели бородатые широкоплечие мужики, ели кашу.
Над мисками дымился пар; в горнице пахло дегтем, капустой и острым потом.
Мордастый меднобородый ямской староста, облапив жбан, пил из него кислый
квас.
- Хлеб да соль! - поклонился Никита, огладил мокрую бороду и скинул
шапку.
Черномазый румяный ямщик приветливо кивнул Демидову:
- Садись с нами, проезжий!
- Спасибо на том, - сдержанно отозвался Демидов. - Мне коняг надо.
Староста оставил жбан, крякнул, утер руками рыжую бороду.
- Надулся-таки! - сказал он. - Ты, милай, не стесняйся! Мы заезжие,
купецкие товары везем.
- Где хозяин яма?
- На полатях отлеживается, старый! Кони ямские в разгоне, да и
погодка-то.
Ямщики дружно работали деревянными ложками, чавкали. Делать нечего;
Демидов сбросил дорожный кафтан, попросил стряпуху:
- Посуши, хозяюшка...
Он присел, пригляделся к народу. Ямщики были на подбор крепкие люди.
Стряпуха подала запеченную рыбу. У старосты от сытости сонно слипались
глаза, но от рыбы не отступился. За ним потянулись ямщики; они брали ее
руками, жирные пальцы обсасывали.
От печки шло тепло. Демидов подставил спину.
- Колесо стерял, вот какая грязища, - пожаловался он ямщикам.
Бородатый ямщик отложил ложку в сторону, разворошил бороду:
- Ох, борода-бородушка, тридцать рублев в год за тебя плачу в царскую
казну.
- А ты сничтожь ее, - ухмыльнулся Демидов, - легче будет.
Ямщик угрюмо поглядел на черную бороду Никиты, рассердился:
- Я-то тридцать рублев плачу, а борода помене твоей. Где тут толк,
братцы, все бороды в одной цене ходят. - Ямщик положил руку на стол и стал
загибать пальцы: - Сам суди: рази все едино? Скажем, есть борода клином, а
то лопатой, а вот борода козлиная, а то борода мочальная; все-то по
тридцати рублев ходят. Я вот с тебя, купец-молодец, и все сто целковых
сгреб бы...
Демидов прибеднился:
- Кабы я в купцы вышел, все бы два сот отвалил, а то приказчик, да
самый маленький.
- По наряду как бы и приказчик, - крутнул головой ямщик, - а по роже
купцу быть...
Никита не откликнулся: закинув за плечи руку, он почесал пригретую
спину.
Староста утер рукавом жирные губы:
- А что я вам, братцы, расскажу, что наделал Александра Данилыч
Меншиков с воронежскими купцами. Ох, и что было!..
Ямщики, дожевывая пищу, насторожили уши. Стряпуха развесила мокрый
кафтан Демидова перед печью; от кафтана поднимался пар. Староста, выждав,
пока возросло нетерпение, начал рассказ:
- Красное яичко ко Христову дню преподнес ловкий Александра Данилыч
батюшке-царю Петру Ляксеичу. На святой неделе наехал на Воронеж царь, а
Меншиков надумал: "Дай угожу, да отменно, его царской милости". Вот!
Ямщик перевел дух, помолчал; на него зыкнули:
- Не тяни, начал байку, досказывай!
- Вишь, братцы, созвал Александра Данилыч всех портных в Воронеже да
наказал им сшить новое платье и все такое, даже рубашки, по иноземщине. Мы
стояли тогда обозом: решили на святой-то хоть ден двое выстоять. Подошла
страстная суббота, и вот перед самой заутреней кличет Меншиков всех
именитых воронежских купцов да и говорит им: "А что, господа купцы, каково
живете-поживаете да плутуете? Вот неправдами беду на себя и накликали.
Примчался ко мне гонец с именным указом его царского величества от Петра
Ляксеича, и наказ тот строг, и выбирайте сами, что вам выгодней да
сподручнее..."
Староста потянулся к жбану с квасом; посудина была пуста.
- Хозяюшка, налей еще, - попросил староста.
Ямщики закричали:
- Не томи, остуда! Дале что?
Демидов погладил бороду; байка про Меншикова задела его за живое.
"Молодец Ляксандра Данилыч, и что такое наделал с купцами?" - подумал он,
но сдержался и не спросил.
Ямщик продолжал:
- "А наказ царев таков, чтобы немедля обрили бороды да оделись бы в
новое платье, а кто не хочет - готовься в чужедальнюю сторонушку, в
Сибирь, а вот на то и подводы готовы, да никто отсель не пойдет проститься
с женками да с детками. Выбирайте, купчики-голубчики, любое: либо бороду
долой да в новое платье, либо дорожка дальняя на Сибирь".
Купцы бухнулись в ноги Меншикову, поднялся плач да рыдание. "Батюшка ты
наш, милостивец, - купцы хватали Ляксандру Данилыча за ноги и лобызали его
ручки. - Заступись ты за нас, сирых, перед царем-государем. Легче нам
головы стерять, нежели растлить на себе образ божий".
Меншиков ни в какую; видят купцы, не выходит дело, заплакали, да и
говорят: "Веди нас в заточение, такая, видно, у нас судьбина, а бород
терять не будем..." И тут подходит обоз...
- В Сибирь отправили купцов? - закричали ямщики.
Демидов наморщил лоб. Староста усмехнулся.
- Не отправили, баба попутала.
- Неужто Ляксандра Данилыч на купчиху какую польстился?
- Осподи, какие вы непутевые. Да не Ляксандра Данилыч, а купец
помоложе, любя молодую женочку, смалодушествовал. "Буде воля божия", -
сказал он, перекрестился и отдал свою браду на растление брадобрею.
Что тут делать? Купцы дрогнули, и один за другим обрили бороды. К
заутрене обрядили их в новое платье. Тут царь Петр Ляксеич в церковь
подоспел, глянул на купцов и диву дался: "Данилыч, что это за народ?" -
"Да это, ваша светлость, царь-государь, купчишки наши, чтобы порадовать
вас, рыло свое оскоблили". - "Ох и молодцы же! - обрадовался царь и пошел
с купцами христосоваться..."
- Гей, лешие, чьи кони? - закричали вдруг со двора. - Убери, дай
дорогу...
Ямщицкая байка нежданно оборвалась.
Ямской староста мигом выскочил в сени, но быстро вернулся, красный,
перепуганный, выпучив глаза.
- Сбирайся, артель, живо! Сам фискал-прибыльщик, господин Нестеров,
пожаловал... Эй, мил-человек, приказчик-доглядчик, - моргнул он Демидову,
- коль бережешь кису, сматывай удочки!
Никиту встревожила весть, но он не шелохнулся:
- Пустое, я человек бедный.
Он опустил голову.
"Недобра встреча с прибыльщиком", - недовольно подумал Демидов.
Подозревал он, что к его следу принюхивается крапивное семя.
Ямщики наспех опоясались, похватали шапки, скоро выбрались, из горницы.
Изба опустела.
Дверь распахнулась; в горницу ворвался ветер с дождем. Вместе с
непогодою в избу ввалился человек в суконном кафтане, в треуголке, с краев
ее ручьем сбегала вода. Человек был мокр и зол.
- Ямской! - закричал он, скинув треуголку.
Стряпуха проворно подбирала со стола остатки пищи. Она смиренно подняла
глаза на проезжего:
- Батюшка, хозяин ямской-то на полатях почивает.
Проезжий прошел вперед, сбросил кафтан; перед Демидовым предстал
плотный угловатый дядька с бритым подбородком и рачьими глазами.
Не глядя на Демидова, гость крикнул хозяину:
- Эй, леший, будет дрыхнуть! Коней!
Полати заскрипели, с них свесилась плешивая голова ямского. Старик был
сед, борода невелика и курчевата.
- Гляди, никак тут Микола-святитель за ямского. Слезай, угодник! -
пошутил приезжий фискал.
Ямской на самом деле походил на иконописного чудотворца. Он, кряхтя,
полез с полатей. Прибыльщик круто повернулся к Демидову, поглядел на него
строго:
- Ты кто?
- Приказчик, проездом. - Никита скромно опустил глаза.
- Уж не демидовский ли?
- Нет, сосед демидовским, - отрекся от себя Демидов.
- Хозяйка, перекусить! А ты проворней, хрыч, слазь да коней - живо!
Ямской слез с полатей, засеменил босыми ногами.
- Да коньков, батюшка, всех поразогнали, до утра не будет...
Фискал насмешливо оглядел старика; ямской был дряхл.
- Неужто молодого не подыскали за ямского?
- Молодого на войну царь-батюшка позвал... А ты, баба, спроворь гостьку
чего; небось, оголодал... А коньки в полуночь придут, отдохнут да и тебя
повезут.
Речь ямского текла мерно; Демидов в бороде скрывал плутовскую улыбку.
Прибыльщик подсел к столу:
- Отколь едешь?
Демидов поднял жгучие глаза:
- Во многих местах побывал.
- Может, конокрад?
Демидова подмывали озорство и дерзость, хотелось проучить назойливого
фискала. Однако на спрос прибыльщика он откликнулся спокойно:
- Был квас, да осталась ноне квасина. Мы - деревенщина, живем в лесу,
молимся колесу...
- Знать, краснобай?
- Куда мне! - откликнулся заводчик.
Хозяйка подала на стол горячие щи, прибыльщик принялся за них, в
горнице начало темнеть, пузыри в окнах заволокло мглой. Демидов вышел из
ямской. На дворе возились ямщики: примащивались на ночлег. У ворот понуро
стояла лошадь, демидовский холоп проталкивал телегу во двор. Хозяин
подошел к нему:
- Ты, мил-друг, никому не сказывай, что Демидов едет. Был, да весь
вышел. Едет приказчик, а боле не знаю, не ведаю. Понял?
Ямщик кивнул головой:
- Аль нам не знать?
А сам подумал: "Задурил хозяин. Ладно, пусть потешится!"
- К утру колесо сыщи, да затемно тронемся, - сказал Демидов ямщику и
вернулся в избу.
За столом прибыльщик, обжигаясь, ел кашу. Глаза его остановились на
Демидове:
- Сказывал, что ты сосед демидовский; как живется купцу?
- Демидов-то богато живет; он - друг самому царю Петру Ляксеичу. -
Никита сел на скамью против прибыльщика, облокотился и пожаловался: -
Купцам-то что? Неплохо живется! Богатеют и не скучают.
Прибыльщик утер полотенцем усы; лицо было строгое. Пригрозил:
- Отошла коту масленая, давненько добирался до Демидова: укрывает, пес,
беглых да металлы беспошлинно сбывает, а теперь вот в Тулу нагряну - пиши
пропало. Я, брат, такой!
- Но-о! - покачал головой Никита. - Ишь ты! Выходит, и на Демидова
власть есть. Это добро! - Заводчик поежился, ухмыльнулся в бороду. Ямской
сидел в сторонке на скамье и поддакивал гостю:
- Так, так, батюшка...
Демидов снизил голос, моргнул прибыльщику:
- Только добро-то прибыльщики из-под самых рук упустили. Едешь ты,
скажем, в Тулу, а из Тулы Демидовы все поубрали. Ежели хочешь, то скажу,
где припрятал Демидов добро-то. Налетишь да накроешь. Во как!
Прибыльщик перестал есть, отодвинул миску с кашей:
- А ты не врешь?
- Зачем врать-то? Вот истин бог. - Никита положил уставной крест. - Я
Демидовым первый ворог и скажу, где они таят беспошлинное железо.
Слухай!..
- Погоди! - Прибыльщик поднялся из-за стола, подошел к ямскому. - Ты,
Микола-угодничек, шасть на полати, пока мы тут обмозгуем. Ну-ну, лезь!
Ямской недовольно буркнул:
- То с полатей, то на полати. Нигде старому и покою нетути...
Однако старик полез на полати; крикнул оттуда:
- Кони утром придут, а поколь я сосну!
Прибыльщик насупился и, глядя в черные глаза Никиты, сказал:
- Глаз-то у тебя воровской. Не из цыган ли?
Демидов от гнева сжал зубы, но пересилил себя, сдержался.
- Я у матки не спрашивал, кто мой батя, - сердито отозвался он на
вопрос прибыльщика. - А коли хочешь Демидову хвост прищемить, так вертай
сейчас в другую сторону. На Москве-реке, ниже села Бронниц, на
винокуренном заводе Данилки Евстафьева скрытно сложено демидовское железо!
Удумал Демидов его тайно, беспошлинно сбыть!
- Ты тише, лешай! А еще что? - Прибыльщик схватил Демидова за руку. -
Ты что горяч больно?
- Это со зла на Демидовых, - вздохнул Никита. Он отошел от прибыльщика
и сел в темный угол. Огонь в печке погас; стряпуха сгребла угольки в
загнеток. На дворе стихло; на полатях посвистывал носом уснувший ямской; в
светце потрескивала лучина. Стряпуха поклонилась гостям:
- Вы бы на скамьях прилегли бы. У нас полати да скамьи, вот и все
тут...
Никита подошел к развешанному кафтану, стащил его и кинул на скамью:
- Пожалуй, баба правду гуторит; не прилечь ли? Утро вечера мудренее. На
зорьке, глядишь, кони будут...
Он вытянулся на скамье; прошла минута, в избе раздался богатырский
храп. Баба ненавидяще поглядела в сторону Демидова:
- Ишь жадный какой, и щей не похлебал. Скаредничает!
Ворча, она проворно полезла к ямскому на полати.
Прибыльщик прилег в красном углу; радостные мысли отгоняли сон:
"Вот нанес господь дурака, все и рассказал. Теперь жди, Демидовы,
гостя!"
За стеной ржали кони; баба на полатях о чем-то шепотом упрашивала
ямского. Прибыльщик лежал с открытыми глазами и глядел, как в загнетке
один за другим подергивались сизым пеплом раскаленные угли...
В осенней тьме все еще спало, когда Никита Демидов выбрался из сельца.
Ямщик раздобыл дубовое колесо; ехали по стылой дороге медленно. Дождь
перестал хлестать, дул пронзительный сиверко, слегка подмораживало. Над
полями стояла мгла.
Демидов зорко вглядывался в нее и посмеивался в бороду. Знал он, что
Прибыльщик не упустит случая показать свою ретивость, донесет обо всем
сенату...
Все так и вышло, как ожидал Демидов. Через день он добрался до Москвы,
немедленно снарядил доверенного человека в Тулу. Слал хозяин строгий
наказ: наскоро развести беглых людей по заимкам и попрятать их от
прибыльщиков, а металлы укрыть по амбарам под замки, чтобы чужой глаз не
доглядел, сколько у Демидовых добра...
Прибыльщик Нестеров тоже не зевал; он выслал на Москву-реку доглядчика
к селу Бронницы. Проныра приказный напал на демидовские струги; на них он
высмотрел сибирское железо и, не мешкая, помчался к Нестерову.
Спустя два дня, третьего ноября, сенат получил от государственного
фискала Нестерова челобитную, в ней он обвинял Демидова, что тот тайно
сложил привезенное на стругах по Москве-реке сибирское железо на
винокуренном заводе своего знакомца Данилы Евстафьева; завод тот стоит
пониже села Бронницы, а железа сибирского припрятано двадцать тысяч пудов,
и скрыто оно для беспошлинной продажи. Фискал просил сенат на то железо
наложить арест, а Демидова допросить.
В сенате всполошились. Знали сенаторы, что Никита Демидов приласкан
государем, состоит в большом доверии у царя, но, с другой стороны, думали
сенаторы: если дознается Петр Алексеевич об утайке заворуйского дела, не
сдобровать и сенаторам. Демидова призвали в сенат. За широким столом,
крытым зеленым сукном, сидели важные и надутые сенаторы в пышных париках.
"Вырядились, как павлины", - с усмешкой подумал Никита.
Первоприсутствующий был проворен в движениях и остер на язык.
"Молод, а умница", - сразу определил Никита.
Демидов низко поклонился сенаторам и стал степенно выжидать. День стоял
морозный, солнечный; золотой орел на петровском зерцале [треугольная
призма с написанными на ее гранях указами Петра I, стоявшая в
присутственных местах до революции] искрился от солнечных лучей.
Председательствующий учтиво поглядел на Демидова, потом перевел взор на
дородного обер-фискала, состоящего при сенате, и предложил:
- Прошу зачесть донесение на заводчика Демидова.
Обер-фискал откашлялся; сенаторы застыли, молчали; лица у них были
отчужденны, строги. Заслушав донесение о железе, отысканном у Бронниц,
председательствующий спросил Демидова:
- Извольте, сударь, поведать сенату, отколь это железо бралось и почему
такая потайность в доставке его?
Сенаторы впились взорами в заводчика. Демидов переминался с ноги на
ногу.
В палате в люстрах горели восковые свечи; лысый череп Никиты
отсвечивал. Демидов насмешливо подумал: "Сейчас я им открою глаза, вот
удивятся!" Он многозначительно помолчал, откашлялся:
- То правда, железо мое. Отлиты чугунные доски на моем Невьянском