Федотов Сергей. Все, что шевелится

умных душат налоги,
мудрецам – наплевать.
Лодырь с мягкой подушкой,
бабник – с чьей-то подружкой,
ну а пьяница – с кружкой
лезут в вашу кровать.
 
 
Поднимите мне члены,
разомкните колены,
в свои жалкие вены
влейте жаркую кровь…
 
   И тут на веко барда сел комар. Эсеге так рассердился, что схватил не то у среднего сынка очир, не то у Яшила метеорит, да как навернёт тварь кровососную! Комара и три тысячи квадратных километров тайги как корова языком слизала. Что от барда любимого осталось, сами понимаете…
   А Гессер всё носился и носился по полю, пока не убедился, что врагов не осталось.
   Победителя подняли на руки и унесли в родимую юрту.
   – Я хан или не хан? – спросил Джору.
   – Хан, – сказали чонавцы.
   – Так приведите мне любимого дядю Сотона, я его расцелую.

ГЛАВА 11
Ложный хан, Минусинская котловина

   Единожды солгавши, кто тебе поверит?

Солженицын

   Сотон, услышав страшный приказ, понял сразу: вот теперь-то и пришли кранты. Ползком докрался до конюшни, попытался украсть золотого коня, получил от него в лоб и двинулся осмотреть светлую верблюдицу, шатаясь от опасений – вот-вот нагрянут ханские нукеры да как скажут:
   – Ну-у-ка, сука!
   Поскорей сел на верблюдицу (она не лягалась) и поскакал на запад. Спрашивается: почему не взял своего коня, а позарился на верблюдицу? Захотелось ему чужого хотя бы из-за того, что не своё; на хромого коня позарился из-за невиданной резвости и необычного золотого цвета, но раз уж скакун оказался недоступен из-за нечеловеческой злобы, то решил остановиться на верблюдице – вот и все причины. Горбатых вьючных он в бою никогда не видал (на верблюдах не воюют) и почему-то полагал великими скакунами. Как же он ошибся! Двигаются эти твари со скоростью пешехода, и никакими силами небесными или карами земными невозможно заставить их пуститься в аллюр. А вот тяжесть они могут нести великую. Сотон захватил с собой немало добра – два огромнейших тюка, и верблюдица несла груз, не говоря худого слова.
   Насмешники-лешие окрестили его побег «драп нахт куда не весть». Успели нахвататься чужих слов со времён Великой битвы на сибирских просторах.
   Местность была гористая, таёжная и безлюдная. Сотон двигался по распадкам, на вершины не лез, иногда прокладывал путь прямо по руслу мелководных речушек или широких ручьёв, не споря сам с собой, ручей это либо речка. Изредка он набредал на лесные дачи леших, там пополнял бурдюк хмельным зельем из бражных ям и двигался дальше, пока хозяин не вернулся и своего верного друга-медведя на грабителя не напустил. Душа у него кипела от неправедного гнева на племянника, вернувшегося так невовремя и отнявшего у бывшего подсотника по праву принадлежащее ханство. И разум возмущённый кипел в жажде мести.^[10]
   Наберу войско, мечтал он, лёжа под звёздным небом в меховом спальном мешке, вернусь взад и отомщу сопляку. Будет знать, как обижать любимого дядю, который ночей не спал, о всеобщем благе думал: как ханом стать, как нукеров развести, как установить твёрдую власть, чтобы все трудились усердно, а пререканий не было.
   Лето кончилось, ночи становились всё холодней, и Сотон понимал, что если до зимы не выберется к людям, то пропадёт. Однажды светлейшим утром накроет его белое покрывало, знак траура, охолодит члены. Мороз высосет горячую кровь и наградит сном таким же холодным, как белый пух, именуемый снегом, и не будет в том сне ни вкусной пищи, ни веселящего пития, ни сладчайших женщин, а будет один покой – ни страстей, ни желаний, полное безразличие и великая скука, когда даже зевать лень и пальцем пошевелить невозможно. Поэтому он гнал и гнал верблюдицу по горным тропам и таёжным низинам, не боясь сбиться с направления, потому что нет ничего проще, чем двигаться на закат. И горы в конце концов расступились, сменясь холмами и степью. А ещё через пару дней Сотон наткнулся на людей, пасущих стадо лошадей. В старике с покалеченной рукой хан без ханства определил ветерана. Двое других, мужчины в соку, – бывшие пацаны из обозов, не успевшие помахать мечами либо топорами ни в крупных сражениях, ни в мелких стычках.
   – Здравствуй, – просто сказали они. – Ты кто?
   – Я – хан Сотон.
   – Что-то не похож, – сказал старик, критически осмотрев гостя.
   – Да я, если хочешь знать, – принялся врать Сотон, надеясь, что разоблачить его некому, – возглавлял заслонный полк правой руки!
   – Это ты пацанам ври, – рассудительно сказал ветеран, – вроде этих. – Он кивнул в сторону молодых пастухов. – Вон Салата и Улая, которые крови не нюхали, а в обозе с бабками и мамками катили. Полковник он! Заслонного полка!
   – Да, полковник!
   – А что же ваш полк в битве на реке Большая Вода не сражался?
   – Заблукали мы. Рвались в битву, а выбраться не смогли. Лесовики нас заблудили!
   – Вот в это – верю. Они нас в первые-то годы частенько блукали, то тропкой прикинутся, то деревом приметным. Пока разобрались, как морок снять… А насчёт полковника ты подзагнул.
   – Нет, я – полковник Сотон!
   – Заслонного полка правой руки?
   – Именно правой.
   – Заслонным полком командовал полковник Чона, нечего мне заливать. Я его хорошо знал, потому что я, Челчюш, был стратегом ударного полка Макыша центральной армии. И в Главной ставке не раз бывал, когда туда все полковники со своими стратегами собирались. А ты небось кашеваром служил, вон брюхо какое толстое.
   Сотона будто ужалили. Первый встречный расколол его легенду, которую он собирался на уши вешать в ближайшем от Мундарги ханстве. О существовании ханства знал от вещуна Нохоя, которого сам и спровадил в нижний мир. А легенду эту продумал за те шестьдесят пять дней, когда добирался от Тункинской до Минусинской котловины. Думал, приеду и докажу, что я – истинный глава заслонного полка. Меня послушают – хан хану глаз не вырвет!^[11] – и дадут войско. Я поведу бойцов и завоюю то, что мне положено, захвачу власть в Юртауне. Провалилась моя затея! И всё из-за дурацкого невезения. Надо же было угодить не на сапожника, не на котлового, не на фуражира или простого мечника, нет – судьба вынесла прямо на стратега, да ещё и ударного полка центральной армии! Кабы ещё арьергардной армии, с которой полк заслона редко сталкивался, досадовал Сотон.
   Но надо было что-то отвечать, Челчюш смотрел вызывающе.
   – Я был подсотником разведки. Меня ты не мог видеть, потому как мы на такие встречи, где полковники да командармы собирались, не вхожи были. Мы всё больше в гуще врага находились, жизнью рисковали по двадцать раз на дню. Не то что некоторые, которые по штабам отсиживались!
   – Пос-слушай, – прошипел, заходясь от обиды Челчюш, – если ты и вправду ветеран, то должен бы знать, что полковой стратег в стороне от битвы отсидеться не может по той простой причине, что полк – боевой, а не обозный, и когда конная лава вперёд на врага скачет, то и штабная подсотня с ним вместе! Из-за горы сражением не поуправляешь.
   – Извини, – сказал Сотон, понимая, что с бывшим стратегом лучше не ссориться. – Это я пошутил. Шутка! Конечно же, ясно, что ты – боевой командир. Тем более что Чону знаешь. Он – мой родной брат. Да я от него, между прочим, о тебе слышал, гулеванили, говорил, вместе.
   – Вот это – правда! – приободрился Челчюш, подкручивая седые усы. – Вырвались мы раз с ним да Мычаем, вашим стратегом, в обоз. Ох гульнули!
   – Вот я и говорю, – подхватил Сотон. – А полковником представился, чтобы проверить – сечевики вы или обозники. Заслонных полков всего два было – правой да левой руки, – а командиры их весьма знамениты.
   – Тут ты прав, – согласился Челчюш. – А теперь расскажи, зачем к нам прибыл. Исчезли вы, когда мы через Сарафанные горы продирались, выбивали рогатых в пороги да водопады истоков Большой Воды…
   – Есть такое место – Мундарга, – сказал Сотон. – Не очень далеко от Богатого озера.
   – Знаем о таковском, – сказал Челчюш.
   – Откуда? – удивился Сотон. – Вы же совсем в другую сторону подались.
   – А через вещунов. Связывались с тамошним. Он, правда, старик совсем. И про вас от него слышали, но подробностей не знаем, потому что ваш вещун чтой-то замолк. Протянул ноги?
   – Ага, помер. Старый уже стал. – Сотону не было нужды раскрывать причины ухода Нохоя в мир иной.
   – А что, детьми он не обзавёлся?
   – Три девки имеет. А девки, сам знаешь, вещуны никудышные. Разве что их дети, внуки Нохоевы, дедов талант возьмут. У двух дочек по сыну народилось. Но пока малы, не определишь задатков. И заниматься с ними некому – старый-то ушёл.
   – А у нас вещунов – как у собаки блох, – похвастался Челчюш.
   – Где это вы их раздобыли? – удивился гость.
   – Так уж вышло. Почитай, все мальчонки, что два десятка лет назад народились, у нас вещуны.
   – Ой, завираешь, – не поверил такому чуду Сотон.
   – Маленько есть, – признался стратег. – Но на пятнадцать тыщ душ полста молодых вещунов имеем. Половина – в столице, что полдюжины зим назад на холме заложили. Остальные разбросаны по деревням и хуторам. Потому имеем беспрерывную связь с любым медвежьим углом.
   – Здорово устроились! – позавидовал бывший подсотник. – Нам бы так. А мы сидим среди гор, как бирюки, других людей не видим, что в мире творится – не ведаем.
   – Армии ушли на запад, – охотно поделился сведениями Челчюш. – Бьются сейчас у гор, называемых Поясом. Одни гонят северных вдоль Пояса к Ледовому океану, а другие прижали их к горам, надеются там и разбить. Получается плохо. Рогатые – воины искусные, этого не отымешь. А главные силы сражаются в проходе между Кустистым морем и Поясом, там главные силы рогатых скопились. Герман утверждает, что тут их последний оплот, мол, дальше на запад они и шагу не сделают. Врёт, собака! Скоро, через годик-другой, вылетит он из этого прохода, как пробка из бочонка с брагой, потому как наши южные разведали, как Кустистое море обойти и забраться рогатым в тыл. То-то взвоют!
   – Славные ты мне новости рассказал! – порадовался Сотон. – Мы хотя и вдали от соратников, а всё одно приятно слушать, что наша берёт. Слушай Челчюш, – несостоявшийся хан понял, что теперь-то, после такого воодушевляющего разговора, можно бы и попросить стратега об услуге, – ты бы за меня замолвил слово перед своим ханом. Мол, знаю я Сотона чуть не три дюжины лет, боевой товарищ, можно сказать, а его сильно обидели.
   – Да кто же тебя обидел? – заинтересовался стратег.
   – Не поверишь – пацан сопливый. – Сотон всё никак не мог смириться с тем, что Джору в возраст вошёл. – Приёмыш братанов. Чоны нет, прости, сразу не сказал – не хотел огорчать новостью, что твой боевой товарищ умер. Власть, сам понимаешь, ко мне перешла. Стал я править справедливо и мудро, нападение отбил этих, как их? Ну ты про них ещё говорил, мол, возле Богатого озера поселились. С ними-то всё понятно – трусы оказались, с поля боя бежали.
   – Было дело, – подтвердил Челчюш, – смылись.
   – А потом на нас напали, стоило только узнать, что мы не слишком далеко от них расположились. Еле отбились, настоящие-то бойцы стариками уже стали. И зачем им было на нас нападать, бухиритам подлым?
   – Это всё внучата Тайжи. Угробили полковника и вконец обнаглели. Они там вообще, почитай, всех ветеранов под корень выкосили. Как ещё вещун жив, удивляюсь.
   – Вот и на нас бухириты напали вероломно двадцать второго числа. Но мы агрессоров отбили, армию изничтожили. Народ мне ручки целовал, благодарил. И тут – представляешь? – является пащенок Чонин, я, говорит, хан! Я ему объясняю, что вот коли бы ты был законный сын, а не выблядок, тогда – пожалуйста. Тогда – и только тогда! – ханствуй на здоровьечко, а раз нет, то нет. Не ханствуй, а пошёл вон. Думаешь, пошёл? – задал Сотон риторический вопрос и очень удивился, услышав от соратника:
   – Думаю, не пошёл.
   – Верно! Не только не пошёл вон, а наоборот – подговорил таких же вроде него – лоботрясов, те на меня накинулись и давай смертно коверкать. И палками били старого больного человека, и руками, и ногами… Насилу убежал. И сразу сюда за подмогой бросился. Думаю, что ваш хан поможет восстановить историческую справедливость. Кто ханом-то у вас?
   И тут его Челчюш огорошил. Да так крепко, что Сотон от такой новости чуть на жопу не сел.
   – Да нету у нас, Сотон, никакого хана, – сказал стратег. – Ни хана нет, ни князя. Разговоры, правда, промеж людей ведутся, что не худо бы нам князя из своих рядов выбрать, но дальше этого дело не движется. Непросто это – князя выбрать. Если разобраться, то всяк стать князем не прочь, а копни поглубже – ни один на такой пост не годится. Князь – это власть, а власть – дело ответственное.
   – Так как же вы без князя обходитесь? – испугался Сотон. – Кто же тогда приказы отдаёт, кто принимает мудрые решения?
   – А все вместе и принимаем, когда всех касается. Всегда те и решают, кому дело есть, другие не вмешиваются. Деревенские проблемы из столицы не разглядеть.
   – Но это же непорядок! – возмутился гость. – Кабы на войне так – на мечников напали, а лучники рассуждают: пускай хоть всех перестреляют, нас не касается. Разве правильно?
   – Так то на войне. Там без командира нельзя. А у нас мирная жизнь. Никто нам не угрожает, кроме холода и голода. Так трудись, не ленись – дрова запасай, зерно сажай, сено для скота в стога складывай.
   Понял Сотон, что никакой помощи в борьбе с узурпатором Джору он здесь не получит. Но на всякий случай решил уточнить:
   – Но есть у вас хоть один авторитетный товарищ, который мне хоть чем-то поможет?
   – Трудно сказать, – почесал затылок Челчюш. – Обратись к Треуху. Вдруг что подскажет?
   – А кто это?
   – Треух-то? Бывший бригадир арьергардного полка. Кед Роем кличут. Ему мечом башку едва пополам не разделили. Шлем спас, но одно ухо теперь двойное. А вообще, непонятно: как при такой ране мозги не вытекли? Все думали – не жилец. А он ничего, оклемался. И выглядит живчиком. Увидишь, так ни за что не поверишь, что такой же ветеран, как и ты.
 
   …Холмград привольно раскинулся в зелёной тайге. Имелись в нём мощённые листвяком дороги, добротные двухэтажные избы, огромный луг – площадь собраний, базар с торговыми рядами и складами. Дом Кед Роя претендент на мундаргинское ханство отыскал легко. Стоял тот на холме, был огромным, трёхэтажным, а уж изукрашен затейливой резьбой, где били хвостами берегини, махали крылами грудастые сирины и дышали огнём неведомые трёхглавые чудо-звери, так, что у Сотона враз отпали любые сомнения. Только так и должен жить богатый и влиятельный хан или князь.
   Проситель трижды ударил медным литым кольцом в виде венка из хмеля в тёсаные ворота. Распахнул их юный сорванец, уставился большими голубыми глазами:
   – Тебе кого?
   – Мне надобно видеть славного Кед Роя.
   – Деда?
   – Не внука же!
   – Тогда заходи.
   Пацан посторонился, пропуская гостя в просторный двор. Сотон завистливым взором окинул его: по правую руку располагались помещения для скота, по левую – амбары. Срубы были сложены из добротного леса, часть двора укрыта навесом, чтобы люди, занимаясь хозяйственными делами, не мокли под дождём. Пришелец аж крякнул, глядя на предприимчивость соседей, сравнивая жилище с юртами своего временно утраченного ханства.
   Ничего, думал он, наплету Кед Рою небылиц, как у меня хитрым обманом отняли власть, он даст войско, и тогда…
   – Не-а, – сказал пацан. – Не обманешь.
   – Ты о чём это? – удивился гость.
   – Не обмануть тебе деда. Никакой ты не полковник, а служил подручным у котла.
   – Да кто ты такой? И откуда тебе знать, кем был я и чего собрался рассказывать?
   – Я-то Листик, внук Кед Роя. А врать моему деду не надо, не любит он этого. И я не люблю.
   Так он вещун, догадался Сотон. Ну да, рядом с таким нужно будет держать ухо востро.
   По тротуару из листвяжных половинок они пересекли двор и стали подниматься по широким ступеням крыльца. Внутри дома не сразу попали в хозяйские покои, пришлось сначала карабкаться на самый верх, на третий этаж. Гость совсем запыхался и недоумевал: как это престарелый ветеран не устал ещё шастать по своему большому дому вверх-вниз, почему выбрал для жилья помещение на самой верхотуре?
   Листик толкнул дверь и пропустил его в просторную комнату. Вдоль стен тянулись лавки, хозяин сидел за столом. Перед собой он расстелил светлый кусок кожи, на котором гусиным пером проводил какие-то линии. Вероятно, чертил боевую карту вроде тех, какие полковник Чона со стратегом перед схватками рисовали в специальном ящике с мокрым песком.
   – Это ты – Сотон? – Мужчина поднял голову. – А я – Кед Рой.
   Посетитель не поверил глазам: лицо Роя никак не могло принадлежать ветерану, перед ним сидел мужчина, которому едва ли стукнуло тридцать. Ни единой морщинки на румяном лице, тем более что комнату заливало солнце, пробивающееся через слюдяные окна. Эти окна с нетающим льдом были, пожалуй, самым удивительным, что встретил пришелец из Мундарги в Минусинской котловине.
   Сотон хотел было вслух усомниться, что видит перед собой бригадира арьергардного полка, но припомнил слова Челчюша. Тот утверждал, что ветеран выглядит живчиком, – трудно глазам поверить.
   Претендент на ханство напрягся, стараясь придумать, как бы похитрей повести разговор. Не то чтобы совсем уж не был готов, но заранее намеченный план, что и в какой последовательности врать, в присутствии вещуна Листика пришлось срочно перестраивать.
   – Кед Рой, – начал Сотон, – ты, поди, знавал брата моего – полковника Чона?
   Треух должен был подтвердить знакомство, а уж тогда можно было бы переходить к несправедливости, учинённой единоутробному брату полковника.
   – Нет, никогда с ним не встречался, – ответил Рой совсем не по плану. – Слыхал, что был такой, командовал правым крылом заслона, но лично видеться не доводилось. Я же был бригадиром, а это невелика шишка. Таких не приглашали на совещания командующих армиями. И к тому ж ваш заслонный полк сгинул ещё до того, как завязалась битва на лесных равнинах, когда многие армии перемешались. Сейчас-то живём все вместе, не разбери-пойми, кто в какой армии служил, кем и по какой части был мастером боя.
   – А наш полк лешие заблукали, – пожаловался гость.
   – Эти могут, – согласился хозяин. – Мы с ними тоже сперва намучились. Пока-то разобрались, как от морока избавляться.
   – Мы тоже научились справляться, – сказал Сотон. – Оказалось очень даже просто: драть их нужно, как приблудных коз.
   – Как это?
   – А вот как: лесунок трахать, чтобы мох во все стороны летел.
   – Зачем? Они ж не бабы…
   – Гораздо хуже, – вздохнул пришелец. – По-честному-то, сильно уж они жидковаты, так что удовольствия немного. Но им нравится. Поэтому мы уживаемся с лешими, как правило, мирно. Всяк знает: коли уж заблудил, так стоит кликнуть: «Жъо-об!» – тут сразу Ый и появится. Она с мужиками в травке побаловаться завсегда готова. Ну тут мы…
   – Э-э, гостенёк, – осадил разошедшегося Сотона хозяин, – не при внуке же о таких делах рассказывать!
   – Да ладно, деда, – тут же вмешался Листик. – При мне обо всём толковать можно. Сам же знаешь, ежели о чём умалчивают, как раз то мне всего и слышней, словно кто специально криком кричит о недозволенном.
   Дед смешался.
   – Вот и воспитывай такого, – пожаловался он. – О чём говорить, про что молчать?.. Так говоришь, что вы с лесунками живёте, чтобы в лесу не плутать?
   – Живём, куда ж деться?
   – А лешие как к таким сердечным отношениям относятся? Не сердятся, не мстят после?
   – А чего им сердиться, когда и сами не прочь теми же делами с нашими жёнками подзаняться? Никому вреда такой способ из лесу выбраться не приносит. А вы разве по-другому от лешачьих мороков избавляетесь?
   – Конечно по-другому. Мы одежонку наизнанку выворачиваем, чтобы правое с левым не путалось.
   – Наш способ не в пример приятнее, – решил Сотон.
   – Врёт он, деда, – встрял Листик. – Говорит, что приятнее, а сам думает: «Разве ж тут до удовольствия, когда лесунка всем надоела хуже горькой жимолости?»
   – То-то и оно, – сказал Рой. – Хуже нет заниматься этим делом по нужде, когда не хочется, а надо. Одёжку наизнанку вывернуть проще… А вообще, мы с лесовиками неплохо уживаемся. Сотрудничаем даже. Лешие – большие мастера винцо ставить. Но обижаются, когда ихние бражные ямы разоряем. Поэтому мы договорились не жадничать, больше половины бражного запаса из ямы не брать. А то лесовики стараются, ягоды собирают, ямы копают, глиной обмазывают, воду таскают, а ты пришёл на готовенькое. Вытаскал досуха и довольнёхонек. Решили так: коли уж берёшь чужое, то, будь добр, свой товар оставь – ведро, топор ли. Лешачьё в кузнечном деле ничего не понимает, огня пугается, а вот за металлический инструмент всё отдать готово.
   – На всех леших топоров не напасёшься, – почему-то решил пришелец. – Потому, видать, мы сами и наловчились винцо ставить.
   – Мы тоже умеем сами настаивать, но до леших любому нашему мастеру ой как далеко. Ходят такие упорные слухи, будто некоторые из лешачьего племени навострились беспохмельную бражку производить. Никто, правда, такой ни разу пока не отыскал, но все ищут, надежду не теряют.
   – Везёт же вам, – позавидовал Сотон. – Мы вот, к примеру, про лешачью беспохмельную бражку и не слыхивали. А уж как мучимся, бывало…
   – Послушай, Сотон, – перебил хозяин. – Я вот что подумал: да неужели ты к нам вон аж откудова добирался затем только, чтобы нравы и обычаи лесовиков со мной обсудить?
   – Нет, конечно, – замахал руками несостоявшийся хан.
   – Так и не тяни рысь за хвост. Говори дело.
   – Дело так дело, – согласился Сотон и стал со скрипом думать, как бы разговор в нужную колею направить. Чтобы это незаметно, ненавязчиво и как бы само собой вышло. Чтобы всё чётко получилось, по-армейски. Тут и догадался, как беседу повернуть.
   – Я узнать хотел, есть ли у вас армия.
   – Армия? – удивился Рой. – А на что она нам сдалась? Мы сами и есть бывшая армия. Ветераны, которые досель живы остались. Вот молодёжь подросла, та воинских навыков не имеет. Да и с кем ей воевать?
   – Ну как же: вдруг да внешний враг нагрянет?
   – Откуда ж возьмётся? Ежели где неподалёку люди на жильё устроились, так они наверняка осколки наших же армий, а северных угнали теперь столь далеко, что уже и вещуны до соратников редко дотягиваются. Так что рядом теперь только лешие да медведи. Их ни внешними, ни внутренними врагами назвать нельзя. Вот и обучаем детей своих охоте да рыболовству, скот пасти да землю орать. Эти навыки самые для жизни необходимые, а мечами махать нынче не на кого.
   – Но как охотники-то хотя бы ваши детки неплохие? Из луков стреляют метко? – гнул свою линию гость, считая, что хороший лучник и есть тот же боец и следопыт.
   – Грех жаловаться. Без дичи назад не возвращаются. Так что мясо у нас на столах круглый год не переводится.
   – А послушай, Кед Рой, – загорелся Сотон, – нельзя ли в таком разе твоих лучников использовать, чтобы приструнить племяша моего Джору?
   – Приструнить или пристрелить? – не понял хозяин.
   – А это уже как выйдет. Мне-то, честно, без разницы.
   – И за что ж такая немилость к племяннику? Он тебе родная кровь, как-никак…
   – Да обнаглел племяш. После смерти братовой стал я вместо него ханствовать. То-то жизнь распрекрасная установилась у нас в Мандарге. И кузнецы нашлись, и рудознатцы…
   – Опять он врёт, деда, – радостно сообщил Листик. – Наоборот, никакого порядка у них в Юр-тауне не стало. Рудознатцы при нём устроились кузнецами, а сами и ковать толком не умеют. А кузнецы в горы ушли и принялись искать руду, хотя как поисковики никуда не годятся. Вместо меди нашли какое-то железо, а оно становится рыжим – ржавеет и рассыпается, как песок…
   – Да ладно, ладно, – отмахнулся от въедливого пацана Сотон. – С кузнецами у меня промашка вышла: кто в Юртауне должен находиться, те в горы подались, и наоборот. Но племяш-то, племяш! Только это я недосмотр устранить собрался, как является и заявляет: «Я – ваш хан!» Не поговорил, резонов моих не выслушал, а решил моё законное место занять.
   – И опять врёт, – снова вмешался внук. – Не собирался Джору занимать дядино место. Да никакого места у него и не было, пристроился при вдове брата и думал, что возвысился над однополчанами.
   – Но брат и был полковником! – закричал Сотон.
   – Так то брат, – сказал Рой. – Он долго был командиром, ему привыкли подчиняться, а кто ты?
   – А кто такой Джору?
   – Сын полковника. Ему, полагаю, скорее, чем кому другому, позволят собой командовать. Если уж захотят кому-то подчиняться.
   – Захотят, – заверил себя дядя. – Племяш-то у меня сопляк ещё, а меня любят, ой любят!
   Кед Рой взглянул на внука.
   – Да почти все над ним смеются, – подтвердил дедову догадку Листик.
   И понял гость, что здесь ему правды, как он её понимает, не добиться. Но на всякий случай спросил:
   – Значит, не дадите мне лучников, чтобы я мог устранить ложного претендента?
   – Не получишь ты лучников. Да они тебе и не нужны. Послушай, Сотон, доброго совета: возвращайся-ка ты в родной Юртаун, помирись с племянником, коли ссорился, да живи себе тихо-мирно. А нам в твою дурацкую свару ввязываться нет смысла.
   – Но у Джору есть крылатый конь! – привёл последний аргумент претендент на ханство.