Страница:
Из долгих разговоров Сотон узнал много подробностей из жизни близлежащих племён, многих заочно изучил по именам, с кличками их и привычками. И когда однажды в очередной раз выбрался из пещеры за дровами, то услышал весеннюю капель и вдохнул полную грудь тёплого весеннего воздуха. Весна пришла, а он и не заметил! Вернулся из ясного дня в сумрак пещеры и новыми глазами глянул на любовницу. Посмотрел и ужаснулся. От пылкой любви у Чулмасы стёрлась спина. Не просто поцарапалась, поистёрлась, а исчезла, сошла на нет. Если глянуть на лесунку сзади, то открывалось препаскуднейшее зрелище: под клеткой рёбер надуваются и опадают кожаные мешки, тянутся синие и красные жилы, что-то булькает и переливается, скачет и ёрзает. Пора сматываться, решил Сотон и стал пылко прощаться с неутомимой лешачихой, стараясь смотреть в лицо и ни в коем разе ниже, тем более – сбоку или сзади.
Чулмасы заливалась попеременно сладкими, как берёзовый сок, и кислыми, как квас, слезами, прощаясь с любимым пугыном. А тот спешно собирался. Стремглав выскочил на свежий воздух, опасаясь, что именно сейчас медведь да леший проснутся и узрят, что он сотворил с лесункой, и обнаружат исчезновение осенних припасов для утоления голода после долгой зимней спячки. Снаружи сообразил, что давненько не встречал светлой верблюдицы. А если она издохла? Эта мысль ошеломила Сотона. Как же он потащит на себе всё барахло: юрту, казан, котёл, жаровню, охотничий лук, меховой спальник, зимнюю одежду и обувь?
Представил себе, что всё богатство, нажитое за долгую неправедную жизнь, придётся бросить просто так, даром, и горько зарыдал.
– О чём плачет пугын? – участливо спросила лесунка.
– Верблюдица пропала, – вымолвил мужик сквозь горючие слёзы.
– Не горюй, – посоветовала Чулмасы и закричала по-звериному.
Повторила призыв ещё разик да разок, и хозяин услышал ответный отклик. Жива-здорова его верблюдица, неведомым образом пропитала себя в зимнюю стужу, лишь спала с морды и горбов да обросла густейшей шерстью, как видно приноравливаясь к непривычным морозам.
Сотон живёхонько нагрузил её торбами со скарбом и забрался промеж горбов.
– Прощай, Чулмасы, – сказал на прощание да и был таков.
Но ещё долго среди кедрача и ельника, на сопках и в распадках нагоняло его грустно-томительное: «Пугын! Пугын!»
Он шарахался от столь длительного и неотвязчивого прощального слова, как пуганая ворона. Наконец лешачье эхо затерялось-таки среди скал и стволов, запуталось да и сгинуло в чащах. Сотон вздохнул с облегчением и стал пристальнее вглядываться в открывающуюся взору даль и втягивать воздух широкими ноздрями: не покажется ли селение, не потянет ли человеческим жильём? Но только в сумерках заметил блики огня. Пошёл на свет и вышел на пламя костра за околицей посёлка, где жители праздновали наступление весны.
Юртаунец постоял у кромки леса, послушал разговоры и догадался, что набрёл на племя Идзанаки. По описаниям лесунки узнал и вождя-полковника. Набрал в рот сомагонки и, поневоле немой, двинулся к огню.
Местные жители, заметив незнакомца, выжидающе стихли.
Первой молчание нарушила юная красавица.
– Кто ты и откуда? – надменно спросила она. Сотон поклонился, не раскрывая рта. Ждал вопроса полковника Идзанаки. Наконец вождь не выдержал:
– Здравствуй, пришелец. С чем пришёл – с добрыми вестями или худыми?
Юртаунец сплюнул в огонь, отчего пламя костра взметнулось к небу. Толпа ахнула.
– Никак сам змей явился! – решили местные. – Ямата-но ороти в образе человека!
Гостю поднесли жареного мяса и ковшик браги. Тот принял дары и с таким видом приступил к ужину, будто оказывает хозяевам великую честь. И, только насытившись, открыл рот.
– Как поживаешь, уважаемый Идзанаки? – спросил он.
Толпа снова ахнула: пришелец неведомыми путями узнал имя вождя!
– Живу я неплохо, – с достоинством отвечал полковник. – И дети мои растут здоровыми, беды не знают. Вот моя старшая дочь, любимица, солнце-подобная Аматэрасу. – Он указал на надменную красотку, – Вот это её брат Цукуёми, а это младшенький – Сусаноо. А как тебя называть, уважаемый гость?
– Зовусь я Сотон. Прибыл издалека, чтобы донести до ваших пределов волю неба. Неправильно вы живёте…
Толпа в третий раз ахнула.
– Чем же прогневали мы небо? – спросил полковник.
– Давно ли проживаете вы в данной местности и как её называете? – вопросом на вопрос ответил пришелец.
– Да лет двадцать пять живём. С тех самых пор, как загнали армии рогатых в эти горы и одержали убедительную победу. Когда прибыли обозы с нашими вещами и жёнами, мы остались на месте нашей славы и назвали его Нирайканай, – отвечал вождь.
– Вот! – резко остановил его гость.
– Что «вот»?
– Вы сами и назвали причину, почему небо недовольно вашей жизнью!
– Где назвали? Когда назвали? – опешил Идзанаки.
– Когда нарекали страну проживания.
– Непонятны твои слова, уважаемый Сотон.
– А прочны ли здесь ваши корни? – гнул своё незваный гость. Говорил всё непонятнее и непонятнее.
– Какие корни? Мы лишь четверть века живём тут, в краю Высокой тайги. Здесь мы зарыли в землю немало наших родных и близких, здесь мирно покоится прах наших боевых товарищей, а звери растащили кости врагов. Здесь родились наши дети, взять хотя бы троих моих. Но глубоких корней пока пустить не успели, потому что на этой земле второе поколение не успело сменить первое…
– Значит, и корни пока непрочны! – оборвал Сотон.
– Да кто же с этим спорит?
– И правильно! И не надо спорить. А надо вспомнить наш старый добрый общий язык. Я слышу, у вас в речах появилось много новых словечек! – обвиняющим тоном заявил пришелец.
– Появились слова, да и как не появиться, если мы с кочевой военной жизни перешли на осёдлую, мирную? Во времена Битвы в Пути говорили о разведке да атаке, тылах да флангах, а теперь заботы у нас об удачной охоте да богатом урожае.
– И назвали свой край Нирайканай, верно? А на старом добром языке это означает: ни-рай-ка-най – место, мол, здесь никудышное и давай канай отсюда подальше. А куда – подальше? Вам следует отыскать страну прочных корней, там-то вы и станете жить на своей земле.
– И где же такая страна находится? – спросил ошеломлённый нелепым переводом названия нынешнего края полковник.
– Я знаю! – заверил гость.
– И что же это за земля?
– А уж такая, где есть горы и равнины, леса и реки. В тайге полно зверья, а в реках рыбы.
– Так ведь и здесь то же самое.
– То, да не то! Там и солнце встаёт раньше, и месяц ярче. И станете вы там полнокровными хозяевами своего мира.
– А здесь мы кто ж? Бездомные или приблудные? Те, кого пускают из милости и терпят до поры до времени?
– Здесь вы одни из многих. Слева племена Пака Хёккосе, справа – Когудея, А ещё есть народы Чачыгара и многих прочих других.
– А в стране рано восходящего солнца никого нет?
Тут завравшийся Сотой малость осёкся.
– Да как сказать, – принялся выкручиваться он. – Не то чтобы такая прекрасная земля была вовсе пустынна, но правит там ложный хан Джору. Всего и делов, что сместить самозванца. А потом живи себе припеваючи.
– Так ведь воевать придётся!
– А какой настоящий воин убоится славной битвы? Тебе ли, полковник Идзанаки, привыкать к атакам, тебе ли отказываться разить врагов?
– Так то врагов. Рогатых, например.
– А чем самозванец Джору лучше рогатого?
– Не знаю – лучше ли, хуже. О нём я впервые слышу. Пока что не сделал он мне ничего дурного…
– Так сделает! Уж поверь мне, непременно нападёт на вас, чтобы превратить в рабов и захватить ваши земли.
– Да откуда он о нас-то узнает? Где живёт и что слыхал про наши края, раз и мы про него никогда не слышали?
– Эх, полковник! А разве не знакома тебе народная мудрость: «Слухами земля полнится»? Дойдёт когда-либо до самозванца весть, что у вас крепких корней нет, он и явится, пока они не упрочились.
– И вскоре ли весть такая до него докатится? – всерьёз забеспокоился вожак племени. Полковнику было неведомо: вдруг пришелец не просто пустое мелет, а предупреждает о всерьёз нависшей опасности? А вождю положено заботиться о безопасности племени. На то он и поставлен надо всеми, чтобы отвечать за продолжение и процветание рода.
– Рано или поздно самозванец прознает, где вы от него скрываетесь, – вёл тревожные речи претендент на ханство. Не понимал того, что городит чушь: получалось, будто некий самозванец давно преследует род Идзанаки, только пока не определил, где он спрятался. – Тогда и соберёт силы и непременно обрушится на ваши мирные жилища.
– Так что же нам делать? Бежать, чтобы не нагнал?
– Не те речи ведёшь, полковник. Ой не те! Не след боевому командиру от врагов подобно зайцу бежать. Наоборот, следует собрать силу в кулак и первым обрушиться на коварного агрессора. Ваще дело правое! – разошёлся гость, повышая голос. – Обуздаем обнаглевшего самозванца!
– Погоди, – остановил его вождь. – Если мы на него первыми навалимся, то кто из нас агрессором-то окажется?
– Всё равно он, – убеждённо ответил Сотон. – Потому что давно лелеет вероломные замыслы исподтишка напасть. А вы их сорвёте, замыслы его вероломные. И идти-то всего ничего: лесами да полями дойти до реки Большая Вода, переправиться, потом пройти землями лесичей, ваших бывших боевых товарищей. С ними мы легко договоримся! А там и откроется прямой путь на страну прочных корней, где самозванец не догадывается, что не с зайцами и куропатками на сей раз дело иметь придётся. Обрушатся на него войска опытного командира, ветерана Битвы в Пути…
– Подумать нужно над твоими речами, – решил бывший воинский начальник. – Просто так ни одно дело не делается. Столь дальний поход затеять не шутка. Готово ли племя в набег следовать?
– Вот и думай! – подытожил ночной разговор гость-совратитель. – Хорошенько думай, а я спать хочу.
Вождь распорядился, чтобы уважаемого Сотона уложили на мягкую постель и накрыли тёплым одеялом. А сам остался у огня и всю ночь ловил мысли арканами. Ни одной стоящей не изловил, потому что и так, и так выходило худо. Оставишь самозванца в покое – сам к тебе припожалует, нападёт на людей, не готовых к драке. Самому в поход идти – так ведь войска подходящего нет. Сколько боевых товарищей в землю сырую упрятано: кто в битве пал, а кого зарыли уже в мирное время… Подросли дети, но они войны не нюхали, воинских навыков не имеют. Опять же, много ли от обозов сохранилось? Развалились походные колесницы за четверть века, от палаток один прах остался. Сейчас, пожалуй, мало у кого меч отыщется, потому что куда нужней в мирной жизни оказались топоры да плуги для пахоты… И нажитое хозяйство куда денешь? Не бросать же стада и пастбища, отвоёванные у тайги пашни. А жёны и дети малые, с ними-то как быть?..
В разгар ночи привиделась ему страшная баба без спины, которая печально взывала в звёздное небо: «Пугы-ын! Пугы-ын!» Выла и дым из ноздрей пускала. Не к добру было видение, это Идзанаки с беглого взгляда понял. Сулило оно ему и всему племени беды великие. Эх, жизнь людская! Почему нельзя жить мирно и счастливо? Обязательно какая-нибудь напасть объявится. То враг навалится, то болезнь злая. И никуда от них не скрыться, не спрятаться.
Так и уснул вождь, прикорнул у костра, ничего утешительного не надумал. Наутро узнал, что беспокойный ночной гость исчез неведомо куда, позже хватились, что исчезла и девушка Аран по кличке Куси – за роговой гребешок, что с детства с головы не снимала. Мать Инада сильно печалилась и грешила на Сотона: «Ему, змею стоногому, приглянулась дочурочка! Он её и увёл, восьмихвостый!»
А через неделю в окрестностях поселения объявился страшный зелёный великан (не леший) со страшной огненно-красной тлеющей бородой и огромным рогом во лбу. Грозил огромадным кулаком больше собственной головы и пугал громовым голосом: «Пугын! Пугын!»
Во вдовицу Дзингу вселился злой воитель Сумис-си и всё уговаривал перебить соседей из племени Тунгуна. Особенно его почему-то злили добрые знакомые Идзанаки, подсотники Сираги и Кудара. Глупую бабью дурь соплеменники обсмеяли, но та не успокоилась, а решила идти войной самостоятельно. Отыскала в сундуках старый меч мужа и отправилась в боевой поход, но на полпути повстречала медведя со свалявшейся шерстью. Тот грозно рявкнул, и с Дзингу приключилась «медвежья болезнь»[19]. Еле-еле отстирала она штаны в таёжной речушке и бесславно вернулась восвояси.
Много прочих примет пророчили беду. В реке таймени и налимы взбесились: не только хватали любую приманку, но нередко набрасывались на рыбаков и весьма болезненно кусали. Глухари на токах не просто токовали, а вели толковище. Кровь лилась рекой. У рыбака Эбису к правой руке приросла удочка, а к левому боку стерлядь. Всего исцарапала острыми гребешками, а оторвать было невозможно. Белки стали создавать запасы с самой ранней весны. Поскольку ни грибов, ни ягод ещё не было, повадились таскать их из людских кладовок. Старики говорили, что зима будет невиданно лютой. Съедобный папортник уродился на славу, зато мак замёрз на корню. «Три года мак не родился, – удивлялись старожилы, – а голоду не было!» Средний сын полковника, любитель счёта лун, сбился в своих расчётах, отчего получилось, что на небе должно было явиться трём лунам, но, вопреки науке, висела одна, да и та ущербная.
Луна доконала Идзанаки, и он принял решение идти войной на самозванца Джору.
ГЛАВА 16
В палату Гессера вошли трое пожилых – явно за тридцать – мужчин в пёстрых мундирах. Два обычных бородача (хотя розово-белую кожу и круглые глаза он всё ещё с трудом признавал за обычные), повыше и пониже, а третий – с острыми волчьими ушами и зелёными глазами без зрачков. Ютант, догадался хан.
– Ну что, Лес? – спросил тот, что повыше. У него был забавно вздёрнутый нос. – Говорят, ты кое-что забыл.
– Точнее не скажешь, – согласился Джору. – Всё забыл – и кто я, и где нахожусь.
– И меня не помнишь?
– И тебя тоже. И его, и его.
– А как зовут князя Лесной державы? – хрипло спросил более низкий посетитель.
– Не знаю.
– А как называется столица?
– Забыл.
– А как зовут твоего лучшего друга Марта Тынова?
– Не помню.
Тут посетители захохотали, рассмеялся и Гессер, разобравшись, какую глупость сморозил. Ютант достал из маленького сундучка разноцветные верёвочки с шишечками на концах. Высокий, следуя указаниям юта, прилепил шишки к голове хана: две на виски, одну на лоб, а последнюю закрепил на затылке.
– Продолжайте вопросы, – сказал волчеухий, глядя внутрь сундучка, где по крышке побежали молнии, змеясь и вспыхивая, но не переплетаясь.
– Какого роста леший? – спросил курносый.
– Да любого. Зависит от растений.
– Ну вот, что-то же помнишь. Сколько колдунов погибло в Чистом поле?
– Не знаю.
– Как выглядит руна «зиг» для создания магического щита?
Гессер припомнил свой жест, начерченный в первые мгновения появления на зелёном холме, и повторил его воздетой вверх левой рукой. Остался светящийся след. Курносый хмыкнул и стёр его покачиванием ладони.
– Если это и одержание, – сказал хриплый, – то ютры тут ни при чём.
– Согласен, – заявил ют, срывая шишки с головы Джору и убирая их с верёвочками в сундучок. – Все показатели соответствуют нормам вашего мира.
– И всё же это одержимость, – твёрдо сказал высокий. – Скажи, парень, как тебя зовут на самом деле? Ведь ты же не Лес?
– На самом деле я Гессер, – с облегчением, что кто-то наконец разобрался с его странным перемещением из зимы в осень и изменением облика, признался он.
– И откуда ты взялся, Гессер?
– Из Мундарги.
– И где эта Мундарга находится?
– У истоков реки, впадающей в ту, что вытекает из огромного озера, такого, что берегов не видно.
– Богатое озеро, – определил хриплый.
– Да, его ещё и так называют.
– И где вы там живёте: в посёлке, городе?
– Я жил в столице ханства, в Юртауне.
– Никогда не слышал ни о ханстве, ни о Юртауне, – заметил курносый. – Хотя места мне знакомые, это юго-восточные границы Лесного княжества.
– И давно существует ваше ханство? – спросил низкий.
– Да уж четверть века. Во время Битвы в Пути, когда наши армии теснили врага на север, правый заслонный полк под командованием моего отца, полковника Чоны, заблудился в горах. Лешие заблукали, если вы знаете, как они это умеют делать. Несколько лет заслонный полк блуждал в горах, пытаясь отыскать свои армии, так и не нашёл и был вынужден осесть в Тункинской котловине. Разбили походные юрты и стали думать, как жить дальше. В полку одни мужики, истосковавшиеся без женщин. Тогда мой дядя Сотон предложил отправить отряд на поиски какого-нибудь отставшего обоза. Во времена Битвы в Пути их теряли без счёта. Вместе с женщинами, детьми, стариками и ранеными. Дядин отряд отыскал один такой обоз, который осел на озере Хубсугул, где из него вытекает река Эгийн-Гол. Бойцы сманили с собой половину женщин, там проживающих, и привели в Мундаргу, где и была заложена будущая столица ханства – Юртаун.
– И давно это случилось? – спросил хриплый.
– Я же говорил, примерно двадцать пять лет назад.
– Не может быть, – не поверил курносый.
– Почему это не может быть? – удивился Джору. – Я эту история сто раз слыхал от отца и других ветеранов.
– Но ты же рассказываешь о событиях седой древности! С тех пор прошло более тридцати веков. Если твоя история правдива, то ты, получается, древний человек!
– Да уж не Древней вас! – обиделся Гессер. – Мне ещё семнадцати вёсен не исполнилось.
Высокий и низкий заспорили между собой, замелькали неизвестные Джору имена, географические названия, даты. В спор вмешался ют, и юноша вообще перестал что-либо понимать. Наконец спорщики пришли к какому-то мнению (или не пришли, мангус их разберёт!), и высокий опять повернулся к Гессеру:
– А как ты сумел перенестись сюда, в тело Леса Новы?
– Не знаю, – честно признался хан. – Мы с рудознатцами отправились в горы, в посёлок Жемус, где обнаружился новый металл для мечей и кольчуги. По пути я услышал звон и увидел кольцевую радугу. Она скользила над снегом и была чуть выше моего роста. Слез я с коня, подошёл и хотел пощупать это чудо, у меня в глазах сперва вспыхнул ослепительный свет, а потом померк. Очнулся я на холме в теле Леса. Вот и всё, что могу рассказать.
– А такой разноцветной паутины ты там не заметил?
– Какая же паутина зимой? Вокруг лежал снег, так что пауки давно впали в спячку.
– Вот это да! – сказал курносый. – Значит, ты, Гессер, отыскал проход не только между мирами, но и между разными временами.
– Да врёт он всё! – закричал хриплый.
– Не знаю, не знаю, – сказал высокий. – По крайней мере, сам он верит в то, что нам рассказал. И перед нами, несомненно, лесич, пусть и древний. Знаешь, парень, я тебя должен огорчить. Не знаю, с Помощью какого заклинания и что за проход ты отыскал, но вернуться назад ты вряд ли сможешь. Мы тебя можем отправить в наш мир, но своих ты в нём не отыщешь, потому что для нас они умерли три тысячи лет назад. Вот такие дела.
Гессер едва не разрыдался. Неужели его золотая красавица Другмо давно мертва? Неужели умерла мать и пропал золотой конь Огонёк? Неужели исчезло всё, что он знал и любил? Неужели он не сможет вернуться назад и никогда-никогда их не увидит?
– Что же мне делать? – сдерживая слёзы, спросил он.
– Оставайся с нами. Ты недавно продемонстрировал нам свои способности к чародейству, нарисовав руну «зиг». Во время схватки сумел сотворить заклинание «зет оборотный». Умеешь ли пользоваться вещун-связью?
– А что это такое?
– Ну, скажем попроще, доводилось ли тебе слышать мысли других людей? Чтобы они находились вдали от тебя, а ты всё равно с ними разговаривал так, будто они стоят рядом?
– Приходилось разговаривать с мамой. Но у меня был волшебный колокольчик. Скажешь «алло» и разговариваешь.
– Смотри-ка, сам сумел отыскать заклинание для вещун-связи! – обрадовался курносый. – Значит, Гессер, ты прирождённый вещун, хотя и не развитый: пользуешься амулетами. А умеешь заставить предмет лететь по твоей воле?
– Был у меня очир.
– Что за очир?
– Такой небесный камень: плоский, круглый – сто углов, тысяча зубцов. С ним я охотился на дичь.
– А можешь ли заставить человека действовать по твоей воле?
– Была у меня такая волшебная плётка: кого ударю, тот начинает меня слушаться;
– Ушам своим не верю, Стёпа Панов! – выкрикнул курносый. – Перед нами прирождённый чародей, хотя и необученный. Обучить, пообтесать, славный боец получится!
– Но ведь он, Боря Родин, ничегошеньки о нашей жизни не знает. О Лесном княжестве и слыхом не слыхал, о Ютландии тоже.
– Расскажем, научим.
– Но ведь он же одержимый!
– Ну и что? Это же не враг ютролль, который стремится нас уничтожить. Парнишка нечаянно наткнулся на проход сквозь миры и время и угодил к нам. Возвращаться ему некуда. Пусть останется.
– Как ты, Гессер, относишься к тому, чтобы, стать бойцом отряда магической обороны?
– Вместе с Мартом?
– Ну да, он же твой лучший друг. Точнее, друг Леса, в тело которого ты перенёсся.
– Я согласен, – сказал Джору.
А что ему ещё оставалось? Он попал в чужой мир без малейшей возможности вернуться назад. И хорошо, что здесь нашлись люди, которые согласны стать друзьями и помогут выжить в незнакомых краях.
– Значит, решено, – сказал Боря Родин. – Вон там в шкафу висит твоя форма, одевайся. Я пришлю к тебе Марта, он и станет заниматься с тобой. Обучит чародейству и расскажет всё, что тебе необходимо знать. Мы пошли по своим делам, а ты пока сходи в столовую, поешь.
– А куда идти-то?
– Выйдешь за дверь и направо по коридору до конца. Там большой зал, столы, стойка с раздачей пищи. Скажешь, что ты легкораненый, а направил тебя полковник Боря Родин. Они покормят.
И не теряйся ты так, всё наладится. Мы с тобой ещё повоюем. И последнее, что я хотел сказать: давай не станем никому говорить, что ты не настоящий Лес Нов. Будем придерживаться версии, что у тебя после контузии отбило память. Иначе, я боюсь, что, узнав правду, многие станут относиться к тебе враждебно. Леса все любили, а одержимого могут возненавидеть. Нам ни к чему такие конфликты внутри отряда. Поэтому крепись, упорно занимайся, чтобы заменить нашего потерянного товарища. Будешь стараться?
– Обещаю, – твёрдо сказал юноша.
– И слава Батюшке. Не подведи меня, сынок. – И мужчины покинули слегка одуревшего от полученных сведений и стремительного оборота событий юношу.
В шкафу (сундуке, поставленном на попа) на деревянной палке висел пятнистый мундир, внизу стояли кожаные сапоги. Мундир состоял из штанов и куртки, на плече которой сверкала звезда. Под мундир надевалась чёрная рубашка. Гессер оделся и обулся, подпоясался широким кожаным ремнём с мечом в ножнах, посмотрел на себя в зеркало на внутренней дверце шкафа (раньше он и представить себе не мог, что бывают такие огромные и ясные зеркала) и остался доволен отражением. Из зеркала глядел бравый боец.
Джору подмигнул ему и отправился искать столовую: он здорово проголодался. Долго искать её не пришлось хотя бы потому, что из-за дверей неслись восхитительные запахи пищи. Помещение для еды было таким огромным, что за длинные столы уселись бы одновременно подсотни две или три. Бухая сапогами, Гессер пересёк безлюдный зал и отыскал стойку – широкий деревянный прилавок, по другую сторону которого сидел мордатый румяный парень в белых одеждах и колпаке. Увидев посетителя, он широко улыбнулся:
– Привет, Лес. А я слышал, что ты контужен после геройских подвигов в Зелёных Холмах.
– Но жив-здоров, – не стал вдаваться в подробности хан. – И очень голоден. Полковник Боря Родин приказал, чтобы ты покормил меня.
– Как же не накормить героя? От пуза накормим тем, что Батюшка послал.
Он взял тарелку из белой глины и огромной ложкой налил в неё красной наваристой похлёбки. Другую наполнил овощами, а сверху шлёпнул большой кусок жареного мяса. Джору отнёс тарелки к ближайшему столу и с недоумением уставился на них: а чем хлебать?
– Где взять ложку?
– Ты что, умом тронулся со своими подвигами? – удивился повар. – Ложки в тазу вон в том конце.
– У меня эта… Контузия! – непонятно для себя объяснил Гессер, но парень его прекрасно понял.
– Забыл кое-что?
– Да многое забыл.
– А что говорит лекарь Стёпа Панов? Пройдёт контузия?
– Куда она денется!
– Вот и славно. Иди сюда, я ещё стакан киселю налью. – Он протянул прозрачный сосуд с тёмно-розовой жидкостью и тарелку с хлебом. – Ешь, поправляйся.
Похлёбка оказалась удивительно вкусной, мясо отлично прожаренным. Юноша моментально покончил с едой и потянулся к прозрачному сосуду. Стакан, как назвал его повар, был хорош, но содержимое вызывало неприятные чувства. Тёмная, тягучая, дрожащая жидкость напоминала кровавые сопли. С большим сомнением Джору поднёс её к губам и, побарывая отвращение, пригубил. Следующий глоток был побольше, а с третьим стакан опустел. Кисель имел восхитительный кисло-сладкий вкус, даже показалось, будто хан в жизни ничего вкуснее не пробовал.
Чулмасы заливалась попеременно сладкими, как берёзовый сок, и кислыми, как квас, слезами, прощаясь с любимым пугыном. А тот спешно собирался. Стремглав выскочил на свежий воздух, опасаясь, что именно сейчас медведь да леший проснутся и узрят, что он сотворил с лесункой, и обнаружат исчезновение осенних припасов для утоления голода после долгой зимней спячки. Снаружи сообразил, что давненько не встречал светлой верблюдицы. А если она издохла? Эта мысль ошеломила Сотона. Как же он потащит на себе всё барахло: юрту, казан, котёл, жаровню, охотничий лук, меховой спальник, зимнюю одежду и обувь?
Представил себе, что всё богатство, нажитое за долгую неправедную жизнь, придётся бросить просто так, даром, и горько зарыдал.
– О чём плачет пугын? – участливо спросила лесунка.
– Верблюдица пропала, – вымолвил мужик сквозь горючие слёзы.
– Не горюй, – посоветовала Чулмасы и закричала по-звериному.
Повторила призыв ещё разик да разок, и хозяин услышал ответный отклик. Жива-здорова его верблюдица, неведомым образом пропитала себя в зимнюю стужу, лишь спала с морды и горбов да обросла густейшей шерстью, как видно приноравливаясь к непривычным морозам.
Сотон живёхонько нагрузил её торбами со скарбом и забрался промеж горбов.
– Прощай, Чулмасы, – сказал на прощание да и был таков.
Но ещё долго среди кедрача и ельника, на сопках и в распадках нагоняло его грустно-томительное: «Пугын! Пугын!»
Он шарахался от столь длительного и неотвязчивого прощального слова, как пуганая ворона. Наконец лешачье эхо затерялось-таки среди скал и стволов, запуталось да и сгинуло в чащах. Сотон вздохнул с облегчением и стал пристальнее вглядываться в открывающуюся взору даль и втягивать воздух широкими ноздрями: не покажется ли селение, не потянет ли человеческим жильём? Но только в сумерках заметил блики огня. Пошёл на свет и вышел на пламя костра за околицей посёлка, где жители праздновали наступление весны.
Юртаунец постоял у кромки леса, послушал разговоры и догадался, что набрёл на племя Идзанаки. По описаниям лесунки узнал и вождя-полковника. Набрал в рот сомагонки и, поневоле немой, двинулся к огню.
Местные жители, заметив незнакомца, выжидающе стихли.
Первой молчание нарушила юная красавица.
– Кто ты и откуда? – надменно спросила она. Сотон поклонился, не раскрывая рта. Ждал вопроса полковника Идзанаки. Наконец вождь не выдержал:
– Здравствуй, пришелец. С чем пришёл – с добрыми вестями или худыми?
Юртаунец сплюнул в огонь, отчего пламя костра взметнулось к небу. Толпа ахнула.
– Никак сам змей явился! – решили местные. – Ямата-но ороти в образе человека!
Гостю поднесли жареного мяса и ковшик браги. Тот принял дары и с таким видом приступил к ужину, будто оказывает хозяевам великую честь. И, только насытившись, открыл рот.
– Как поживаешь, уважаемый Идзанаки? – спросил он.
Толпа снова ахнула: пришелец неведомыми путями узнал имя вождя!
– Живу я неплохо, – с достоинством отвечал полковник. – И дети мои растут здоровыми, беды не знают. Вот моя старшая дочь, любимица, солнце-подобная Аматэрасу. – Он указал на надменную красотку, – Вот это её брат Цукуёми, а это младшенький – Сусаноо. А как тебя называть, уважаемый гость?
– Зовусь я Сотон. Прибыл издалека, чтобы донести до ваших пределов волю неба. Неправильно вы живёте…
Толпа в третий раз ахнула.
– Чем же прогневали мы небо? – спросил полковник.
– Давно ли проживаете вы в данной местности и как её называете? – вопросом на вопрос ответил пришелец.
– Да лет двадцать пять живём. С тех самых пор, как загнали армии рогатых в эти горы и одержали убедительную победу. Когда прибыли обозы с нашими вещами и жёнами, мы остались на месте нашей славы и назвали его Нирайканай, – отвечал вождь.
– Вот! – резко остановил его гость.
– Что «вот»?
– Вы сами и назвали причину, почему небо недовольно вашей жизнью!
– Где назвали? Когда назвали? – опешил Идзанаки.
– Когда нарекали страну проживания.
– Непонятны твои слова, уважаемый Сотон.
– А прочны ли здесь ваши корни? – гнул своё незваный гость. Говорил всё непонятнее и непонятнее.
– Какие корни? Мы лишь четверть века живём тут, в краю Высокой тайги. Здесь мы зарыли в землю немало наших родных и близких, здесь мирно покоится прах наших боевых товарищей, а звери растащили кости врагов. Здесь родились наши дети, взять хотя бы троих моих. Но глубоких корней пока пустить не успели, потому что на этой земле второе поколение не успело сменить первое…
– Значит, и корни пока непрочны! – оборвал Сотон.
– Да кто же с этим спорит?
– И правильно! И не надо спорить. А надо вспомнить наш старый добрый общий язык. Я слышу, у вас в речах появилось много новых словечек! – обвиняющим тоном заявил пришелец.
– Появились слова, да и как не появиться, если мы с кочевой военной жизни перешли на осёдлую, мирную? Во времена Битвы в Пути говорили о разведке да атаке, тылах да флангах, а теперь заботы у нас об удачной охоте да богатом урожае.
– И назвали свой край Нирайканай, верно? А на старом добром языке это означает: ни-рай-ка-най – место, мол, здесь никудышное и давай канай отсюда подальше. А куда – подальше? Вам следует отыскать страну прочных корней, там-то вы и станете жить на своей земле.
– И где же такая страна находится? – спросил ошеломлённый нелепым переводом названия нынешнего края полковник.
– Я знаю! – заверил гость.
– И что же это за земля?
– А уж такая, где есть горы и равнины, леса и реки. В тайге полно зверья, а в реках рыбы.
– Так ведь и здесь то же самое.
– То, да не то! Там и солнце встаёт раньше, и месяц ярче. И станете вы там полнокровными хозяевами своего мира.
– А здесь мы кто ж? Бездомные или приблудные? Те, кого пускают из милости и терпят до поры до времени?
– Здесь вы одни из многих. Слева племена Пака Хёккосе, справа – Когудея, А ещё есть народы Чачыгара и многих прочих других.
– А в стране рано восходящего солнца никого нет?
Тут завравшийся Сотой малость осёкся.
– Да как сказать, – принялся выкручиваться он. – Не то чтобы такая прекрасная земля была вовсе пустынна, но правит там ложный хан Джору. Всего и делов, что сместить самозванца. А потом живи себе припеваючи.
– Так ведь воевать придётся!
– А какой настоящий воин убоится славной битвы? Тебе ли, полковник Идзанаки, привыкать к атакам, тебе ли отказываться разить врагов?
– Так то врагов. Рогатых, например.
– А чем самозванец Джору лучше рогатого?
– Не знаю – лучше ли, хуже. О нём я впервые слышу. Пока что не сделал он мне ничего дурного…
– Так сделает! Уж поверь мне, непременно нападёт на вас, чтобы превратить в рабов и захватить ваши земли.
– Да откуда он о нас-то узнает? Где живёт и что слыхал про наши края, раз и мы про него никогда не слышали?
– Эх, полковник! А разве не знакома тебе народная мудрость: «Слухами земля полнится»? Дойдёт когда-либо до самозванца весть, что у вас крепких корней нет, он и явится, пока они не упрочились.
– И вскоре ли весть такая до него докатится? – всерьёз забеспокоился вожак племени. Полковнику было неведомо: вдруг пришелец не просто пустое мелет, а предупреждает о всерьёз нависшей опасности? А вождю положено заботиться о безопасности племени. На то он и поставлен надо всеми, чтобы отвечать за продолжение и процветание рода.
– Рано или поздно самозванец прознает, где вы от него скрываетесь, – вёл тревожные речи претендент на ханство. Не понимал того, что городит чушь: получалось, будто некий самозванец давно преследует род Идзанаки, только пока не определил, где он спрятался. – Тогда и соберёт силы и непременно обрушится на ваши мирные жилища.
– Так что же нам делать? Бежать, чтобы не нагнал?
– Не те речи ведёшь, полковник. Ой не те! Не след боевому командиру от врагов подобно зайцу бежать. Наоборот, следует собрать силу в кулак и первым обрушиться на коварного агрессора. Ваще дело правое! – разошёлся гость, повышая голос. – Обуздаем обнаглевшего самозванца!
– Погоди, – остановил его вождь. – Если мы на него первыми навалимся, то кто из нас агрессором-то окажется?
– Всё равно он, – убеждённо ответил Сотон. – Потому что давно лелеет вероломные замыслы исподтишка напасть. А вы их сорвёте, замыслы его вероломные. И идти-то всего ничего: лесами да полями дойти до реки Большая Вода, переправиться, потом пройти землями лесичей, ваших бывших боевых товарищей. С ними мы легко договоримся! А там и откроется прямой путь на страну прочных корней, где самозванец не догадывается, что не с зайцами и куропатками на сей раз дело иметь придётся. Обрушатся на него войска опытного командира, ветерана Битвы в Пути…
– Подумать нужно над твоими речами, – решил бывший воинский начальник. – Просто так ни одно дело не делается. Столь дальний поход затеять не шутка. Готово ли племя в набег следовать?
– Вот и думай! – подытожил ночной разговор гость-совратитель. – Хорошенько думай, а я спать хочу.
Вождь распорядился, чтобы уважаемого Сотона уложили на мягкую постель и накрыли тёплым одеялом. А сам остался у огня и всю ночь ловил мысли арканами. Ни одной стоящей не изловил, потому что и так, и так выходило худо. Оставишь самозванца в покое – сам к тебе припожалует, нападёт на людей, не готовых к драке. Самому в поход идти – так ведь войска подходящего нет. Сколько боевых товарищей в землю сырую упрятано: кто в битве пал, а кого зарыли уже в мирное время… Подросли дети, но они войны не нюхали, воинских навыков не имеют. Опять же, много ли от обозов сохранилось? Развалились походные колесницы за четверть века, от палаток один прах остался. Сейчас, пожалуй, мало у кого меч отыщется, потому что куда нужней в мирной жизни оказались топоры да плуги для пахоты… И нажитое хозяйство куда денешь? Не бросать же стада и пастбища, отвоёванные у тайги пашни. А жёны и дети малые, с ними-то как быть?..
В разгар ночи привиделась ему страшная баба без спины, которая печально взывала в звёздное небо: «Пугы-ын! Пугы-ын!» Выла и дым из ноздрей пускала. Не к добру было видение, это Идзанаки с беглого взгляда понял. Сулило оно ему и всему племени беды великие. Эх, жизнь людская! Почему нельзя жить мирно и счастливо? Обязательно какая-нибудь напасть объявится. То враг навалится, то болезнь злая. И никуда от них не скрыться, не спрятаться.
Так и уснул вождь, прикорнул у костра, ничего утешительного не надумал. Наутро узнал, что беспокойный ночной гость исчез неведомо куда, позже хватились, что исчезла и девушка Аран по кличке Куси – за роговой гребешок, что с детства с головы не снимала. Мать Инада сильно печалилась и грешила на Сотона: «Ему, змею стоногому, приглянулась дочурочка! Он её и увёл, восьмихвостый!»
А через неделю в окрестностях поселения объявился страшный зелёный великан (не леший) со страшной огненно-красной тлеющей бородой и огромным рогом во лбу. Грозил огромадным кулаком больше собственной головы и пугал громовым голосом: «Пугын! Пугын!»
Во вдовицу Дзингу вселился злой воитель Сумис-си и всё уговаривал перебить соседей из племени Тунгуна. Особенно его почему-то злили добрые знакомые Идзанаки, подсотники Сираги и Кудара. Глупую бабью дурь соплеменники обсмеяли, но та не успокоилась, а решила идти войной самостоятельно. Отыскала в сундуках старый меч мужа и отправилась в боевой поход, но на полпути повстречала медведя со свалявшейся шерстью. Тот грозно рявкнул, и с Дзингу приключилась «медвежья болезнь»[19]. Еле-еле отстирала она штаны в таёжной речушке и бесславно вернулась восвояси.
Много прочих примет пророчили беду. В реке таймени и налимы взбесились: не только хватали любую приманку, но нередко набрасывались на рыбаков и весьма болезненно кусали. Глухари на токах не просто токовали, а вели толковище. Кровь лилась рекой. У рыбака Эбису к правой руке приросла удочка, а к левому боку стерлядь. Всего исцарапала острыми гребешками, а оторвать было невозможно. Белки стали создавать запасы с самой ранней весны. Поскольку ни грибов, ни ягод ещё не было, повадились таскать их из людских кладовок. Старики говорили, что зима будет невиданно лютой. Съедобный папортник уродился на славу, зато мак замёрз на корню. «Три года мак не родился, – удивлялись старожилы, – а голоду не было!» Средний сын полковника, любитель счёта лун, сбился в своих расчётах, отчего получилось, что на небе должно было явиться трём лунам, но, вопреки науке, висела одна, да и та ущербная.
Луна доконала Идзанаки, и он принял решение идти войной на самозванца Джору.
ГЛАВА 16
Чародейские навыки, Ютландия
Во смехота – «Танец маленьких лебедей» исполняли бородачи. Или другой случай – Пушкин переоделся Гоголем и…
Гарун аль-Рашид
В палату Гессера вошли трое пожилых – явно за тридцать – мужчин в пёстрых мундирах. Два обычных бородача (хотя розово-белую кожу и круглые глаза он всё ещё с трудом признавал за обычные), повыше и пониже, а третий – с острыми волчьими ушами и зелёными глазами без зрачков. Ютант, догадался хан.
– Ну что, Лес? – спросил тот, что повыше. У него был забавно вздёрнутый нос. – Говорят, ты кое-что забыл.
– Точнее не скажешь, – согласился Джору. – Всё забыл – и кто я, и где нахожусь.
– И меня не помнишь?
– И тебя тоже. И его, и его.
– А как зовут князя Лесной державы? – хрипло спросил более низкий посетитель.
– Не знаю.
– А как называется столица?
– Забыл.
– А как зовут твоего лучшего друга Марта Тынова?
– Не помню.
Тут посетители захохотали, рассмеялся и Гессер, разобравшись, какую глупость сморозил. Ютант достал из маленького сундучка разноцветные верёвочки с шишечками на концах. Высокий, следуя указаниям юта, прилепил шишки к голове хана: две на виски, одну на лоб, а последнюю закрепил на затылке.
– Продолжайте вопросы, – сказал волчеухий, глядя внутрь сундучка, где по крышке побежали молнии, змеясь и вспыхивая, но не переплетаясь.
– Какого роста леший? – спросил курносый.
– Да любого. Зависит от растений.
– Ну вот, что-то же помнишь. Сколько колдунов погибло в Чистом поле?
– Не знаю.
– Как выглядит руна «зиг» для создания магического щита?
Гессер припомнил свой жест, начерченный в первые мгновения появления на зелёном холме, и повторил его воздетой вверх левой рукой. Остался светящийся след. Курносый хмыкнул и стёр его покачиванием ладони.
– Если это и одержание, – сказал хриплый, – то ютры тут ни при чём.
– Согласен, – заявил ют, срывая шишки с головы Джору и убирая их с верёвочками в сундучок. – Все показатели соответствуют нормам вашего мира.
– И всё же это одержимость, – твёрдо сказал высокий. – Скажи, парень, как тебя зовут на самом деле? Ведь ты же не Лес?
– На самом деле я Гессер, – с облегчением, что кто-то наконец разобрался с его странным перемещением из зимы в осень и изменением облика, признался он.
– И откуда ты взялся, Гессер?
– Из Мундарги.
– И где эта Мундарга находится?
– У истоков реки, впадающей в ту, что вытекает из огромного озера, такого, что берегов не видно.
– Богатое озеро, – определил хриплый.
– Да, его ещё и так называют.
– И где вы там живёте: в посёлке, городе?
– Я жил в столице ханства, в Юртауне.
– Никогда не слышал ни о ханстве, ни о Юртауне, – заметил курносый. – Хотя места мне знакомые, это юго-восточные границы Лесного княжества.
– И давно существует ваше ханство? – спросил низкий.
– Да уж четверть века. Во время Битвы в Пути, когда наши армии теснили врага на север, правый заслонный полк под командованием моего отца, полковника Чоны, заблудился в горах. Лешие заблукали, если вы знаете, как они это умеют делать. Несколько лет заслонный полк блуждал в горах, пытаясь отыскать свои армии, так и не нашёл и был вынужден осесть в Тункинской котловине. Разбили походные юрты и стали думать, как жить дальше. В полку одни мужики, истосковавшиеся без женщин. Тогда мой дядя Сотон предложил отправить отряд на поиски какого-нибудь отставшего обоза. Во времена Битвы в Пути их теряли без счёта. Вместе с женщинами, детьми, стариками и ранеными. Дядин отряд отыскал один такой обоз, который осел на озере Хубсугул, где из него вытекает река Эгийн-Гол. Бойцы сманили с собой половину женщин, там проживающих, и привели в Мундаргу, где и была заложена будущая столица ханства – Юртаун.
– И давно это случилось? – спросил хриплый.
– Я же говорил, примерно двадцать пять лет назад.
– Не может быть, – не поверил курносый.
– Почему это не может быть? – удивился Джору. – Я эту история сто раз слыхал от отца и других ветеранов.
– Но ты же рассказываешь о событиях седой древности! С тех пор прошло более тридцати веков. Если твоя история правдива, то ты, получается, древний человек!
– Да уж не Древней вас! – обиделся Гессер. – Мне ещё семнадцати вёсен не исполнилось.
Высокий и низкий заспорили между собой, замелькали неизвестные Джору имена, географические названия, даты. В спор вмешался ют, и юноша вообще перестал что-либо понимать. Наконец спорщики пришли к какому-то мнению (или не пришли, мангус их разберёт!), и высокий опять повернулся к Гессеру:
– А как ты сумел перенестись сюда, в тело Леса Новы?
– Не знаю, – честно признался хан. – Мы с рудознатцами отправились в горы, в посёлок Жемус, где обнаружился новый металл для мечей и кольчуги. По пути я услышал звон и увидел кольцевую радугу. Она скользила над снегом и была чуть выше моего роста. Слез я с коня, подошёл и хотел пощупать это чудо, у меня в глазах сперва вспыхнул ослепительный свет, а потом померк. Очнулся я на холме в теле Леса. Вот и всё, что могу рассказать.
– А такой разноцветной паутины ты там не заметил?
– Какая же паутина зимой? Вокруг лежал снег, так что пауки давно впали в спячку.
– Вот это да! – сказал курносый. – Значит, ты, Гессер, отыскал проход не только между мирами, но и между разными временами.
– Да врёт он всё! – закричал хриплый.
– Не знаю, не знаю, – сказал высокий. – По крайней мере, сам он верит в то, что нам рассказал. И перед нами, несомненно, лесич, пусть и древний. Знаешь, парень, я тебя должен огорчить. Не знаю, с Помощью какого заклинания и что за проход ты отыскал, но вернуться назад ты вряд ли сможешь. Мы тебя можем отправить в наш мир, но своих ты в нём не отыщешь, потому что для нас они умерли три тысячи лет назад. Вот такие дела.
Гессер едва не разрыдался. Неужели его золотая красавица Другмо давно мертва? Неужели умерла мать и пропал золотой конь Огонёк? Неужели исчезло всё, что он знал и любил? Неужели он не сможет вернуться назад и никогда-никогда их не увидит?
– Что же мне делать? – сдерживая слёзы, спросил он.
– Оставайся с нами. Ты недавно продемонстрировал нам свои способности к чародейству, нарисовав руну «зиг». Во время схватки сумел сотворить заклинание «зет оборотный». Умеешь ли пользоваться вещун-связью?
– А что это такое?
– Ну, скажем попроще, доводилось ли тебе слышать мысли других людей? Чтобы они находились вдали от тебя, а ты всё равно с ними разговаривал так, будто они стоят рядом?
– Приходилось разговаривать с мамой. Но у меня был волшебный колокольчик. Скажешь «алло» и разговариваешь.
– Смотри-ка, сам сумел отыскать заклинание для вещун-связи! – обрадовался курносый. – Значит, Гессер, ты прирождённый вещун, хотя и не развитый: пользуешься амулетами. А умеешь заставить предмет лететь по твоей воле?
– Был у меня очир.
– Что за очир?
– Такой небесный камень: плоский, круглый – сто углов, тысяча зубцов. С ним я охотился на дичь.
– А можешь ли заставить человека действовать по твоей воле?
– Была у меня такая волшебная плётка: кого ударю, тот начинает меня слушаться;
– Ушам своим не верю, Стёпа Панов! – выкрикнул курносый. – Перед нами прирождённый чародей, хотя и необученный. Обучить, пообтесать, славный боец получится!
– Но ведь он, Боря Родин, ничегошеньки о нашей жизни не знает. О Лесном княжестве и слыхом не слыхал, о Ютландии тоже.
– Расскажем, научим.
– Но ведь он же одержимый!
– Ну и что? Это же не враг ютролль, который стремится нас уничтожить. Парнишка нечаянно наткнулся на проход сквозь миры и время и угодил к нам. Возвращаться ему некуда. Пусть останется.
– Как ты, Гессер, относишься к тому, чтобы, стать бойцом отряда магической обороны?
– Вместе с Мартом?
– Ну да, он же твой лучший друг. Точнее, друг Леса, в тело которого ты перенёсся.
– Я согласен, – сказал Джору.
А что ему ещё оставалось? Он попал в чужой мир без малейшей возможности вернуться назад. И хорошо, что здесь нашлись люди, которые согласны стать друзьями и помогут выжить в незнакомых краях.
– Значит, решено, – сказал Боря Родин. – Вон там в шкафу висит твоя форма, одевайся. Я пришлю к тебе Марта, он и станет заниматься с тобой. Обучит чародейству и расскажет всё, что тебе необходимо знать. Мы пошли по своим делам, а ты пока сходи в столовую, поешь.
– А куда идти-то?
– Выйдешь за дверь и направо по коридору до конца. Там большой зал, столы, стойка с раздачей пищи. Скажешь, что ты легкораненый, а направил тебя полковник Боря Родин. Они покормят.
И не теряйся ты так, всё наладится. Мы с тобой ещё повоюем. И последнее, что я хотел сказать: давай не станем никому говорить, что ты не настоящий Лес Нов. Будем придерживаться версии, что у тебя после контузии отбило память. Иначе, я боюсь, что, узнав правду, многие станут относиться к тебе враждебно. Леса все любили, а одержимого могут возненавидеть. Нам ни к чему такие конфликты внутри отряда. Поэтому крепись, упорно занимайся, чтобы заменить нашего потерянного товарища. Будешь стараться?
– Обещаю, – твёрдо сказал юноша.
– И слава Батюшке. Не подведи меня, сынок. – И мужчины покинули слегка одуревшего от полученных сведений и стремительного оборота событий юношу.
В шкафу (сундуке, поставленном на попа) на деревянной палке висел пятнистый мундир, внизу стояли кожаные сапоги. Мундир состоял из штанов и куртки, на плече которой сверкала звезда. Под мундир надевалась чёрная рубашка. Гессер оделся и обулся, подпоясался широким кожаным ремнём с мечом в ножнах, посмотрел на себя в зеркало на внутренней дверце шкафа (раньше он и представить себе не мог, что бывают такие огромные и ясные зеркала) и остался доволен отражением. Из зеркала глядел бравый боец.
Джору подмигнул ему и отправился искать столовую: он здорово проголодался. Долго искать её не пришлось хотя бы потому, что из-за дверей неслись восхитительные запахи пищи. Помещение для еды было таким огромным, что за длинные столы уселись бы одновременно подсотни две или три. Бухая сапогами, Гессер пересёк безлюдный зал и отыскал стойку – широкий деревянный прилавок, по другую сторону которого сидел мордатый румяный парень в белых одеждах и колпаке. Увидев посетителя, он широко улыбнулся:
– Привет, Лес. А я слышал, что ты контужен после геройских подвигов в Зелёных Холмах.
– Но жив-здоров, – не стал вдаваться в подробности хан. – И очень голоден. Полковник Боря Родин приказал, чтобы ты покормил меня.
– Как же не накормить героя? От пуза накормим тем, что Батюшка послал.
Он взял тарелку из белой глины и огромной ложкой налил в неё красной наваристой похлёбки. Другую наполнил овощами, а сверху шлёпнул большой кусок жареного мяса. Джору отнёс тарелки к ближайшему столу и с недоумением уставился на них: а чем хлебать?
– Где взять ложку?
– Ты что, умом тронулся со своими подвигами? – удивился повар. – Ложки в тазу вон в том конце.
– У меня эта… Контузия! – непонятно для себя объяснил Гессер, но парень его прекрасно понял.
– Забыл кое-что?
– Да многое забыл.
– А что говорит лекарь Стёпа Панов? Пройдёт контузия?
– Куда она денется!
– Вот и славно. Иди сюда, я ещё стакан киселю налью. – Он протянул прозрачный сосуд с тёмно-розовой жидкостью и тарелку с хлебом. – Ешь, поправляйся.
Похлёбка оказалась удивительно вкусной, мясо отлично прожаренным. Юноша моментально покончил с едой и потянулся к прозрачному сосуду. Стакан, как назвал его повар, был хорош, но содержимое вызывало неприятные чувства. Тёмная, тягучая, дрожащая жидкость напоминала кровавые сопли. С большим сомнением Джору поднёс её к губам и, побарывая отвращение, пригубил. Следующий глоток был побольше, а с третьим стакан опустел. Кисель имел восхитительный кисло-сладкий вкус, даже показалось, будто хан в жизни ничего вкуснее не пробовал.