Феваль Поль. Странствия Лагардера

   Его слова заставили Гонзага содрогнуться.
   Он почувствовал, как волосы на его голове встали дыбом. Невидимый противник был неумолим, его ненависть не имела границ… Принц многое бы отдал, чтобы услышать имя этого человека.
   И вдруг ему показалось, что он догадался.
   – Господи, разве я не знаю, кто столь страстно ненавидит меня? – прошептал он.
   – Вы говорите о Лагардере, не так ли?
   Филипп Мантуанский взревел, словно тигр, готовый бро­ситься на добычу:
   – Да, о нем, о человеке, который частенько переодевается горбуном. Я говорю о вас, господин Лагардер! Удивительно, что вы сумели отыскать меня здесь. Но вы слишком самонаде­янны, раз даже не захватили с собой свою шпагу. Такая игра мне нравится. Бретер без жала не так уж и страшен.
   Слова принца были встречены звонким смехом.
   – Вы ошибаетесь, сударь, – отвечал Лаго. – Я не Ла­гардер, я никогда не видел его… Мало того: он, подобно вам, тоже не знает меня… Судя по вашим словам, вы уже давно ненавидите его, моя же ненависть к вам родилась только вчера. Как вы смели столь грубо обходиться с двумя девушками?
   – Неужели вы решили взять на себя роль защитника ма­демуазель де Невер и ее приятельницы.
   – Вот вы все и поняли, сударь…
   – Отлично! Тогда давайте сразимся при свете дня… Мне доставит большое удовольствие посмотреть на вас, и, даже если вы окажетесь далеко не Аполлоном, я охотно отдам вам в же­ны одну из девиц.
   В Париже столь наглая насмешка непременно разъярила бы любого противника, но здесь она не произвела никакого впечат­ления.
   Пропустив иронию Гонзага мимо ушей, баск холодно отве­тил:
   – Тот, кто убивает исподтишка, тот, чья душа черна как ночь, должен умирать в темноте. Мы стоим в пяти шагах от пропасти, чью глубину еще никто никогда не измерял. Вам предстоит узнать, ведет ли этот путь прямиком в ад…
   В ту же минуту мускулистая, словно отлитая из железа ру­ка сжала запястье Гонзага.
   – Защищайтесь, – крикнул Лаго, обхватив принца и приподнимая его над землей.
   Филипп Мантуанский издал отчаянный вопль. Однако инс­тинкт самосохранения мгновенно возобладал над страхом: принц извернулся и выскользнул из сдавивших его стальных объятий.
   В кромешной тьме завязалась борьба не на жизнь, а на смерть.
   Они крепко сжимали друг друга, их руки сдавливали тела, заставляя противников хрипеть от боли, их ноги, сплетаясь с ногами врага, стремились лишить его опоры. Рев ярости и отчаяния заглушал рокот подземных вод.
   Гонзага понимал, что пощады ему ждать не приходится, и отчаяние удваивало его силы.
   Сцепившись в гибельном объятии, мужчины, тяжело дыша, покатились по земле; каждый из них, чувствуя под лопатками холод почвы, мысленно прощался с жизнью. Даже при свете солнца подобный поединок являл бы собой жуткое зрелище, здесь же он казался кошмаром, порожденным вечно темными недрами подземелья.
   Антонио и Гонзага боролись на самом краю пропасти, рис­куя от малейшего неверного движения вместе рухнуть в нее, ибо ни один, ни другой не собирались ослаблять свою хватку.
   Когда же наконец они оба поняли, сколь близка бездна, Филиппу Мантуанскому удалось высвободиться из рук баска и, собрав остатки сил, сделать резкий скачок в сторону. Принц решил бежать от своего страшного противника – даже если это бегство и сулило ему верную смерть.
   Но он слишком долго раздумывал, пытаясь угадать верное направление. Мускулистые руки словно клещами сдавили его грудную клетку, его ноги внезапно оторвались от земли и повисли в воздухе, дыхание прервалось. Принц хотел закричать, но из горла его не вылетело ни звука…
   Несколько мгновений он раскачивался над пропастью, слов­но хорек в когтях хищной птицы, и делал жалкие попытки вы­свободиться из сжимавших его объятий. Потом руки, державшие его, разжались, и он полетел в пустоту…
   Отныне Филипп Мантуанский, принц Гонзага, мог быть вычеркнут из списка живых.

XII. ОЖИВШИЙ ПОКОЙНИК

   По заведенному обычаю Антонио Лаго перекрестился; в баск­ских деревнях, отправляя человека на тот свет, всегда поручают его душу Богу, будь это даже душа самого отпетого преступника.
   Теперь ему предстояло незамеченным вернуться в гостиницу.
   Постояльцы его сестры были уверены, что он исчез, похи­щенный потусторонними силами, так что в иных обстоятельст­вах он бы просто спрятался в развалинах замка Миот, ожидая, пока напуганные гости покинут Байонну. Но сейчас он не мог поступить подобным образом. Чтобы устроить Авроре и донье Крус новый побег, Хасинте могла понадобиться его помощь, поэтому, презрев грозящую ему опасность, молодой баск уве­ренно направил свои стопы в гостиницу.
   Со смертью Гонзага положение девушек менялось к лучше­му, однако Антонио был не из тех, кто стремится поскорее из­бавиться от принятых на себя обязательств.
   Пролетев добрых двадцать футов, Филипп Мантуанский погрузился в огромное подземное озеро, наполненное пенящейся ледяной водой. Бурлящий поток обрушился на его бесчувствен­ное тело, завертел его, увлек за собой и, наигравшись вдоволь, вышвырнул на скалу.
   Гонзага чувствовал себя совершенно разбитым, все члены его онемели, он не мог даже пошевелиться, дабы попытаться спасти свою жизнь.
   К счастью для него, дьявол решил позаботиться о своем давнем и верном слуге: волны, омывавшие гранитную скалу, где лежал принц, не захлестывали ее целиком, так что Гонзага не грозила опасность захлебнуться в холодной воде.
   Он долго лежал на камне, недвижный и холодный, словно мертвец. Любой другой человек, окажись он на его месте, на­верняка бы уже покинул мир живых.
   Но только не Филипп Мантуанский. Спустя некоторое время его веки дрогнули и медленно приподнялись. Он расте­рянно озирался по сторонам, пока наконец не вспомнил, что же с ним приключилось…
   Положение его было столь отчаянным, что в первую мину­ту он отбросил всякую мысль о необходимости выбраться от­сюда.
   К чему напрасные усилия? Да и что он станет делать на дне этой страшной пропасти, где гневно ревущий речной поток каждую секунду грозит поглотить его?
   Чувства его притупились, в воспаленном мозгу хаотично сновали обрывки мыслей. Он лежал неподвижно и ждал конца. Голова его горела, язык был сух. – Пить! Пить!.. – простонал он.
   Чудовищная жажда, неизменная спутница агонии умираю­щих от лихорадки, стала для него спасительной.
   Ему удалось дотянуться губами до пенистых волн, захле­стывавших его грудь, и он жадно припал к ледяной воде.
   Утолив жажду, он почувствовал себя много бодрее и решил на всякий случай хорошенько осмотреться кругом. Открыв гла­за, он приподнялся и понял, что умирать ему, пожалуй, рановато…
   Нет, его час еще не пробил!
   Вскоре он уже был на ногах, готовый вновь бросить вызов судьбе.
   Как и верхний подземный коридор, Гав также разделялся на два рукава: главный поток с рокотом устремлялся в недра земли, второй же узкой струйкой змеился среди скал.
   Гонзага проследил взглядом за его извилистым путем, и ему показалось, что вдали, где-то очень далеко, он видит светлое пятно размером не больше ладони.
   «Если там и вправду дыра, то я протиснусь в нее, – подумал он. – Черт побери! Надеюсь, что до смерти мне еще далеко!»
   Он с огромным трудом, по-змеиному шипя от боли, до­брался до ручья и, обдирая руки об острые камни, пополз по его течению. Достигнув отверстия, через которое в пещеру проникал солнечный свет, принц скинул камзол и рубашку и голый, как червь, стал протискиваться в спасительную дыру.
   Через несколько минут Гонзага, выбравшись из земного чрева, вновь увидел голубое небо и раскачивающиеся на ветру деревья и испустил громкий, восторженный вопль. Затем он принялся хохотать, и в его смехе угадывались гнев, угрозы и вызов судьбе.
   …Увидев, что дворяне возвращаются без принца, Пейроль растерялся. Чувствуя себя отныне ответственным за девушек, он совершенно не знал, как ему следует поступить, ибо его ав­торитет и влияние на клевретов Гонзага были лишь бледным подобием авторитета и влияния его хозяина.
   Рассказ о спасательной экспедиции, закончившейся столь неудачно, лишь усилил его замешательство. Он был так раздо­садован, что не мог удержаться, чтобы не отругать незадачливых приятелей, которые, по его мнению, совершенно неправильно вели поиски.
   – Тогда отправляйтесь туда сами, – раздраженно отве­тил ему Монтобер. – Но знайте: если вы не вернетесь, никто и не подумает вас разыскивать…
   Компаньоны давно и привычно во всем подчинялись Гонза­га, но это вовсе не означало, что они готовы были слушаться приказов Пейроля, заслужившего всеобщее глубочайшее презре­ние.
   «Ничего другого я от них и не ожидал, – уныло подумал фактотум. – Если эти молодчики не воспользуются случаем, чтобы отомстить мне за все те неприятности, которые они име­ли из-за меня, то я готов буду поверить в чудо».
   Желая удержать их подле себя еще хотя бы несколько дней, он решил убедить клевретов принца в том, что раз никто не видел трупа Гонзага, то, значит, нельзя утверждать, что он мертв…
   – Каждый из вас, господа, – произнес Пейроль, возвы­сив голос, – конечно же, волен поступать по своему усмотре­нию, и у меня нет никакого права приказывать, но разрешите мне, по крайней мере, дать вам один совет…
   – Посоветуйте-ка лучше самому себе не совать больше нос в чужие дела, – усмехнувшись, ответил Носе. – Бог мой! Мы служили господину, но не собираемся склонять голо­вы перед лакеем… Так что, приятель, держите-ка свои советы при себе.
   И, развернувшись на каблуках, он повернулся к Пейролю спиной.
   – Браво, Носе! – воскликнул Таранн. – Этот мерза­вец, которому так доверял наш дорогой принц, издалека чует Лагардера и, похоже, хочет превратить нас, благородных дворян, в своих телохранителей. Уж лучше я выступлю вместе с Лагардером против Пейроля, чем обнажу шпагу, защищая от шевалье эту гадину! Вы согласны со мной, господа?
   Каждый из дворян мог припомнить какую-нибудь пакость, устроенную ему Пейролем. Прощать и забывать никто из них не собирался.
   Это был бунт, подавить который мог бы только принц. Подлый и ничтожный Пейроль давно уже стал всем ненави­стен.
   Однако оскорбления мало трогали фактотума, привыкшего к насмешкам в свой адрес. Ему, человеку низкому и лживому, приходилось слышать и не такое. Поэтому он терпеливо дождался конца возмущенных речей, а потом спокойно произнес:
   – С чего это вы так разговорились? Выслушайте все же мой совет, не пренебрегайте им, ибо он может вам пригодиться. Тем же, кто не захочет ему последовать, придется плохо.
   – Не пасофетуете ли фы нам фыпить? – спросил барон фон Бац. – Мы всекда готофы фыпольнить такой сафет…
   – Итак, я советую вам хорошенько поразмыслить вот о чем, – пропустив мимо ушей слова барона, продолжал Пей­роль. – Никто из вас не видел Гонзага мертвым, не так ли? Но не означает ли это, что принц жив! Я, к примеру, не верю ни в подземелья, откуда нет выхода, ни в разверзающуюся зем­лю… Вы же, господа, напоминаете мне суеверных старух!
   Поднялся возмущенный ропот.
   – Не шумите, судари мои, я все равно не откажусь от своих слов! – продолжал фактотум. – Вы считаете, что из­бавились от всевластия принца, и ведете себя как неразумные дети, забыв о том, что все мы превращаемся без него в ничто… Вы, словно школяры, пренебрегшие всегдашним страхом перед розгами учителя, вырвались на свободу, но не знаете, зачем она вам нужна. Я уверен: если принц не вернется, вы еще до ночи натворите таких глупостей, что сломаете себе шеи…
   – Он не вернется, – сказал Монтобер. Пейроль пожал плечами.
   – Обещаю, – промолвил он, – забыть слова, которые вы только что произнесли… Они были адресованы мне, а я не злопамятен.
   Клевреты Гонзага перестали смеяться: их подавляла холодная логика фактотума. Все они ненавидели его, однако по-прежнему слегка боялись.
   Пейроль был сейчас единственным, кто чувствовал себя волне уверенно.
   – Давайте сядем за стол, – предложил он. – Я сообщу вам, что надо делать дальше, хотя и думаю, что принц вот-вот появится и сам изложит свой план.
   Он говорил так уверенно, что никто не посмел ему возра­зить.
   – Прикажите хозяйке подавать завтрак, – продолжил Пейроль. – Принц появится с минуты на минуту.
   Ориоль поспешил на кухню, чтобы передать распоряжение фактотума. На пороге его остановила донья Крус.
   – Что вам надо? – спросила она.
   – Мы собираемся позавтракать. Наши друзья, ходившие на поиски принца, проголодались…
   – Что стало с братом хозяйки? – сверкнула глазами Флор. – Надеюсь, пославший его на смерть господин Пей­роль не станет требовать, чтобы безутешная сестра прислужи­вала ему? Горе всегда священно, но оно священно вдвойне, когда ты сам являешься его причиной. Всякая жестокость име­ет свои пределы…
   Взгляд доньи Крус скрестился со взглядом фактотума.
   – Вы голодны, господин де Пейроль? – звенящим голо­сом спросила цыганка. – Однако же не только вы ищете, чем утолить свой голод. Сама Смерть готова составить вам компанию: со вчерашнего дня она забрала себе уже двоих! Что ж, приятного аппетита, прожорливый негодяй… Я сама накрою на стол.
   Служанка и донья Крус принесли завтрак, но смущенные выходкой цыганки компаньоны молча переминались с ноги на ногу, не осмеливаясь приступать к трапезе.
   Расставленные на скатерти кушанья так и манили их отве­дать, пузатые бутылки с вином выглядели очень соблазнитель­но, но фактотум не трогался с места.
   – Смелее, сударь, подайте же пример вашим приятелям! – с язвительной улыбкой обратилась к Пейролю донья Крус. – Или вы боитесь, что я отравлю вас?
   – Все может быть! – криво усмехнувшись, ответил Пей­роль.
   – Не бойтесь, – заверила его девушка, – у меня нет ядовитых цветов, поэтому я не смогу поднести вам отравленный букет, вроде того, который вы собирались подарить мадемуазель де Невер… И еще: ваша жизнь мне не принадлежит; она в руках того, кто имеет полное право взять ее, и поэтому свя­щенна для меня. В его списке вы стоите последним!
   Фактотум вздрогнул.
   Цыганка говорила правду. Если Гонзага не появится, он, Пейроль, останется в одиночестве: все прочие участники схват­ки во рву замка Кейлюс уже мертвы. Дорого же они заплатили за гибель герцога де Невера!
   Подобные мысли отнюдь не возбуждали аппетит, но донья Крус бросила ему вызов, и он, не желая сражаться с цыганкой на голодный желудок, решился сесть за стол.
   – Прикажете мне попробовать кушанья, прежде чем вы приступите к трапезе? – подчеркнуто-вежливо спросила цы­ганка.
   – Оставьте при себе и ваши глупости, и ваши насмешки, – ответил Пейроль. – Вы сами вызвались прислуживать нам, так что забудьте о гордости и ведите себя так, как положено обычной служанке.
   Фактотум исходил злобой. Поединок начался. Оружием в нем стало слово, острое, как отточенный клинок, готовый в лю­бую минуту насмерть сразить противника.
   Приспешники Гонзага подсчитывали выпады и прикидыва­ли, кто же одержит верх.
   Фактотум все еще не прикоснулся к еде. Девушка заметила это и ехидно произнесла:
   – Утрата хозяина, кажется, напрочь лишила вас аппети­та… Оно и понятно… Но будьте же благоразумны и скажи­те себе, что вы попросту едете в Испанию, где вы уже однажды побывали, желая, если мне не изменяет память, по­хитить девочку, превратившуюся нынче в красивую девуш­ку. О, Испания! Моя родина!.. Она совсем рядом, и меня приводит в отчаяние мысль о том, что я не смогу вместе с вами пересечь Пиренеи. Мне суждено нынче же вечером вернуться в Париж.
   – Пока я жив, этому не бывать! – сдавленным голосом воскликнул Пейроль.
   Донья Крус, подпрыгнув, уселась на край стола; весь ее облик выражал крайнее презрение к фактотуму Гонзага. Де­рзкое поведение девушки вызвало бурный восторг у дворян, и они даже не сочли нужным скрывать его.
   – Мадемуазель де Невер уже лучше, – заявила цыганка, не обращая ни малейшего внимания на гнев Пейроля. – С ва­шей стороны просто невежливо не справляться о ее здоровье… Кстати, знайте, что сейчас путешествовать ей будет много лег­че, ибо ее спутником станет ее жених шевалье Анри де Лагардер… Он скоро появится здесь, и сопровождать его будет маркиз де Шаверни.
   Поняв, что словесная баталия проиграна, фактотум вскочил и, сжав кулаки, гаркнул:
   – Довольно! Мадемуазель де Невер и вы поедете туда, куда прикажет принц Гонзага… или я сам, если к тому времени принц еще не объявится… И заверяю вас, что направимся мы вовсе не в Париж!
   Неожиданно донья Крус весело улыбнулась и сменила тему разговора:
   – Господа, вы, наверное, умираете от жажды… Я вызва­лась служить вам, пока наша хозяйка отсутствует, и я приду в отчаяние, если у вас останутся обо мне плохие воспоминания. Сейчас я принесу вам еще вина!
   На самом же деле цыганка услышала условный сигнал, при­зывающий ее на кухню.
   Вбежав туда, она столкнулась с Хасинтой.
   – Мой брат вернулся, – сказал басконка. – Гонзага мертв!
   – Антонио уверен в этом?
   – Он сам бросил его в воды Гава… а у нас в округе ни­кто не знает, куда течет Гав!
   – Слава Богу! – воскликнула Флор. – Аврора спасена! Ах, добрая моя Хасинта, надо поскорее рассказать ей все! Идите же наверх!
   Цыганка торопливо схватила несколько бутылок испанского вина и вернулась в общий зал. Лицо ее сияло, и Пейроль еще больше помрачнел: неужели воля этой девицы окажется сильнее его воли?
   – Пейте, – сказала цыганка, – а мы с вами, сударь, вернемся к нашему разговору… Помните, на чем мы останови­лись? Кажется, наши дороги вот-вот разойдутся.
   – Вы бредите! – заявил фактотум. Однако его слова не смутили донью Крус.
   – Закройте глаза, – сказала она, – и представьте себе, что Гонзага мертв. Может, у него и были причины держать при себе мадемуазель де Невер и меня, но ни у вас, ни у этих господ их нет… Молодые люди не убивали герцога Неверского, вы же сами, хотя и совершили немало злодеяний, всегда были только послушным орудием… Словом, рука не должна отста­вать от головы, а голова куда-то исчезла. Может, нам все объ­яснит мститель, который не замедлит явиться?..
   – Я не боюсь его, – прошипел Пейроль. – И не соби­раюсь отпускать от себя мадемуазель де Невер…
   – Но что же вы намерены делать? – холодно и надменно спросила донья Крус.
   – Увезти вас в Испанию! Пускай принц мертв, но Авро­ра де Невер была его заложницей, а теперь она станет моей за­ложницей! Сам Лагардер не посмеет отнять ее у меня…
   – Однако у нас с Авророй совершенно иные планы… – хладнокровно парировала цыганка.
   Тут у нее за спиной с шумом распахнулась дверь.
   – …которые, разумеется, отличны от моих! – произнес возникший на пороге человек.
   Все в один голос воскликнули:
   – Принц Гонзага!

XIII. В УЩЕЛЬЕ ПАНКОРБО

   – Черт побери! – выругался Кокардас, изо всех сил де­ргая за уши свою лошадь и пытаясь тем самым заставить ее нагнать скачущего на взмыленном рысаке брата Паспуаля. – Погляди-ка, крошка, Пиренеи совсем близко… и если поста­раться, мы с тобой перескочим их, словно взрытый кротом бу­горок!
   Лошади старались изо всех сил. Покрытые пеной, они бук­вально летели над землей.
   Лагардер видел позолоченные солнечными лучами горные вершины – они становились все ближе и ближе. Скоро их от­деляло от всадников всего лишь несколько лье. В голове шевалье промелькнула мысль о том, что если им не удастся спасти Аврору еще на земле Франции, то за Пиренеями ему с его друзьями придется куда труднее, и он еще долго не встретится со своей возлюбленной.
   Еще несколько минут бешеной скачки – и маленький от­ряд влетел в Байонну. Когда всадники пересекали ров, выры­тый вокруг городских стен, оттуда внезапно выскочил человек с длинным тонким шестом в руках. Совершив с помощью этого шеста головокружительный прыжок, незнакомец оказался на крупе коня позади шевалье.
   Кокардас тотчас же обнажил шпагу и взревел:
   – Слезай оттуда, мерзавец, если не хочешь, чтобы мой клинок пощекотал твои бока!
   Антонио Лаго небрежно отвел нацеленное на него острие рапиры и заявил:
   – Не торопитесь! Мне надо поговорить с вашим хозяи­ном.
   – Что вам от меня нужно? – спросил Лагардер.
   – Вы шевалье де Лагардер?
   – И что же?
   – Вы не возражаете, значит, я прав; да к тому же я и сам узнал вас… Не останавливайте лошадь, можно разгова­ривать и так. – И, склонившись к уху шевалье, баск про­шептал: – Я хотел спасти мадемуазель де Невер… но не смог!
   Лагардер придержал коня, привстал в стременах, развер­нулся и в упор посмотрел на непрошеного попутчика.
   – Мадемуазель де Невер?! – воскликнул он. – Вы ее видели? Где она?
   – Два часа назад, – отвечал юноша, – она была в Бай­онне, в гостинице «Прекрасная трактирщица»… Черт побери! Вы приехали слишком поздно! Сейчас она уже в Испании!
   – Кокардас и Паспуаль, вперед! – воскликнул Анри. – Мы проскочим Байонну и непременно догоним их!
   – Нет, – произнес баск. – Вам придется ненадолго, хотя бы на полчаса, задержаться здесь, чтобы узнать о том, что произошло в Байонне. В горах же вас ждет засада, вы найдете там свою смерть…
   – Нет, трижды нет! Она рядом, и я не имею права те­рять ни минуты…
   – Мужчина обязан быть храбрым, но осмотрительным, – назидательно произнес горец. – Мы не справимся с теми мер­завцами, что затаились в ущелье. Их пятьдесят, а нас только четверо!
   – Но кто же четвертый?
   – Я сам… Ваша невеста доверилась моей сестре, и та не­пременно хочет поговорить с вами.
   – Хорошо, – произнес Анри. – Я верю вам…
   Когда всадники въехали в город, Антонио Лаго соскочил на землю и взял под уздцы лошадь шевалье. Вскоре он уже от­водил ее в конюшню, а басконка приглашала Лагардера и его спутников в дом.
   – Рассказывайте, только быстро, – прямо с порога зая­вил Лагардер. – Что здесь случилось? Бедная Аврора!
   – Кто эти двое? – спросила прекрасная трактирщица, указывая на Кокардаса и Паспуаля.
   Столь откровенно выраженное недоверие к их особам ни­чуть не оскорбило наших приятелей. Паспуаль так и вовсе не слышал слов девушки; он стоял, широко раскрыв глаза и сло­жив ладони, словно в молитвенном экстазе: никогда еще ему не приходилось встречать такой красавицы! Гасконец же был по­глощен созерцанием стоящей в углу батареи бутылок, чьи фор­мы, как ему казалось, значительно превосходили своим совершенством формы басконки.
   – Вы можете не стесняться их присутствием, – ответил Лагардер.
   Оба фехтмейстера приосанились, а трактирщица быстро и ловко накрыла на стол.
   – Не теряйте времени, – посоветовала она своим гос­тям. – Пока я буду рассказывать, вы вполне успеете подкре­питься.
   И она села рядом с шевалье. Донья Крус подробно описала ей Лагардера, и теперь Хасинта с радостью убедилась, что цы­ганка нисколько не преувеличивала, когда расхваливала ей пора­зительную красоту возлюбленного Авроры. Взгляды трактирщицы и Лагардера встретились: эти двое были молоды, отважны и прекрасны и с первой же минуты прониклись иск­ренней симпатией друг к другу.
   Молодая басконка начала рассказ; вскоре к ней присоеди­нился ее брат, и они по очереди поведали шевалье обо всем, что случилось за последние два дня: о побеге, неудавшемся из-за вмешательства Пейроля, о том, что случилось в подземелье, о смелости доньи Крус, а также – увы! – о мрачном состоя­нии духа мадемуазель де Невер.
   Когда Лаго рассказал о своем поединке с Гонзага на берегу Гава и о внезапном появлении принца, которого он считал сги­нувшим навеки, шевалье поднялся.
   – Да вознаградит вас Бог, друзья мои, – произнес он растроганно, пожимая руки брату и сестре. – Пока я жив, я не забуду вашей преданности и того, что сделали вы для меня и моей невесты.
   Заметим, любезный читатель, что Антонио и Хасинта по­ведали лишь о том, что имело прямое касательство к событиям прошедших дней, и, не желая показаться нескромными, умолча­ли о своем заботливом отношении к девушкам.
   Кокардас лишь широко раскрывал глаза и пил за двоих, дабы скрыть свое волнение… Наконец он не выдержал, обхва­тил Антонио за шею и наградил его звучным поцелуем.
   – Черт р-раздери! – воскликнул гасконец. – Не пере­велись еще смельчаки в этой стране! Позволь же, друг, перво­му, после Лагардера, дворянину Франции, обнять и расцеловать тебя.
   Тем временем Амабль Паспуаль влюблено прижимал к гу­бам край юбки Хасинты.
   – Гонзага, – продолжала свой рассказ прекрасная трак­тирщица, – еще с порога приказал запрягать карету и седлать лошадей. Мадемуазель де Невер была очень слаба, но тщетно уговаривала я ее мучителя оставить бедняжку здесь… Мадему­азель Флор и я выложили карету подушками и осторожно усадили в нее дрожащую от лихорадки Аврору. Я готова была все бросить и последовать за ней, но приспешники принца удержали меня, и я, скрепя сердце, решила смириться и дожи­даться вас. Господи, как же ласково поцеловала она меня на прощание!
   Две крупные слезы выкатились из глаз отважной девушки.
   – Постарайтесь поскорее привезти ее сюда, господин ше­валье… Я так хочу увидеть вас вместе! Бог свидетель, что для приближения этого часа я готова отдать половину тех дней, что мне суждено прожить…
   Лагардер почтительно склонился к ее руке. Это безмолв­ное выражение признательности было красноречивее любых слов.
   – Ну а теперь в путь! – вскинув голову, скомандовал шевалье. – Они опередили нас на два часа, не больше…