Феваль Поль. Странствия Лагардера

   Мессир Амбруаз Льебо сам был немного испуган торжест­венностью обстановки. Он смущенно кашлянул, высморкался, почесал за ухом и лишь тогда решился открыть рот, тут же принявший форму буквы О, которую в просторечии именуют «куриной гузкой».
   – Сударь, – пролепетал он, не смея поднять глаз на то­го, к кому обращался, – не будете ли вы столь любезны на­звать свое имя?
   – Меня зовут Анри, шевалье де Лагардер… хотя я не слишком понимаю, почему это должно вас интересовать…
   Добрый прево, который пуще всего боялся сбиться, не от­ветил и повернулся к Кокардасу:
   – А вы, сударь?
   – Я? Дьявольщина! Меня зовут Кокардас-младший, и имя мое гремит повсюду: в Париже, во Фландрии, в Гаско­ни… Чего уж там! До сих пор не приходилось мне встречать ослов, которым был бы неведом Кокардас!
   Уязвленный до глубины души гасконец немедленно натянул на голову свою шляпу, но никто из присутствующих не посмел сделать ему замечания.
   – А третий?
   – Третьего зовут Паспуаль, – гнусаво отозвался норман­дец и добавил, нежно глядя на прекрасную мадам Льебо: – Для близких – Амабль. Всегда готов служить милым дамам.
   – Шевалье Анри де Лагардер, Кокардас, Паспуаль, – со значением произнес прево, подперев рукой подбородок. – Все совпадает… именно эти имена указаны в бумаге…
   Водрузив на нос очки, он поднес к самому носу листок… Но тот вдруг выскользнул из его пальцев: это Лагардер, под­цепив важный документ острием своей шпаги, принялся спо­койно читать то, что, судя по всему, имело к нему самое прямое отношение.
   – Да, сударь, все совпадает, – сказал он, пробежав гла­зами написанное и возвращая прево бумагу тем же бесцеремон­ным манером. – Я хотел только посмотреть на почерк… и убедиться, что он мне знаком.
   Мессир Льебо разинул рот от изумления, а все присутст­вующие, не исключая его жены, рассмеялись.
   Прево заморгал и попытался принять грозный вид.
   – Господин де Лагардер, – сказал он жалобно, – вы уверены, что поименовали себя должным образом?
   – Вчера вечером, в восемь часов, сударь, – холодно от­ветил Анри, – я был осужденным на смерть авантюристом без роду и племени… А через четверть часа регент пожал мне руку и подтвердил перед всеми, что я по праву ношу титул шевалье, которым наградил меня его августейший дядя Людо­вик XIV… Но почему вы задаете мне эти вопросы?
   – И кто вы такой, черт побери? – дерзко осведомился Кокардас.
   Маленький человечек, надув щеки и выпятив грудь, отчека­нил с уморительной важностью:
   – Я, сударь мой, полицейский прево города Шартра и одноименного герцогства!
   Гасконец высокомерно улыбнулся.
   – А мы мастера фехтовального искусства! – возгласил он. – Что вы на это скажете, мой славный? Нас знает вся Франция и весь мир, а также вся улица Круа-де-Пти-Шан в Париже!
   – Еще бы! – поддакнул нормандец, как всегда вовремя приходя на помощь другу.
   – Дьявол меня разрази! – продолжал гасконец, выхваты­вая из ножен свою длинную рапиру и становясь в позицию. – Может, желаете лично в этом убедиться?
   К сожалению, Кокардасу не пришлось показать своего ис­кусства, ибо полицейский прево Шартра немедленно переме­стился за спинку кресла, оскорбив тем самым всю почтенную корпорацию мастеров защиты и нападения.
   Мадам Мелани Льебо удалось вернуть упирающегося мужа на положенное ему место, однако мессир Амбруаз никак не мог унять дрожь. А вокруг все смеялись, за исключением Кокардаса, рассерженного не на шутку.
   – Сударь, – сказал нетерпеливо Лагардер, – я не наме­рен терять здесь время… скажите же, что вам угодно?
   – Что мне угодно? – переспросил маленький человечек, багровый от стыда и ярости. – Извольте, я вам скажу. Во-первых, я не признаю вас дворянином, ибо вы незаконно при­своили себе титул. Во-вторых, нам достоверно известно, что вы осуждены на смерть: вас должны были казнить прошлой ночью в Бастилии, но вам удалось бежать. И я получил приказ арестовать вас!
   Мессир Льебо произнес все это на одном дыхании и тут же закрыл глаза, страшась увидеть перед собой еще одну шпа­гу.
   – Вот оно что! – насмешливо молвил шевалье, порази­тельно владея собой. – Кто же вам это сказал? И кто отдал приказ?
   Прево торжественно поднял листок бумаги.
   – Вы сами знаете, – сказал он, – ведь вы прочли эту бумагу и узнали почерк… И позвольте добавить, что дворянин не может путешествовать в таком костюме и в сопровождении оборванцев совершенно разбойничьего вида…
   – Черт возьми! – завопил Кокардас, поворачиваясь к брату по оружию. – Эта мартышка, кажется, изволила так выразиться, имея в виду нас, благородных дворян?
   – Похоже на то, мой достойный друг.
   – Сейчас я вколочу ему обратно в глотку эти слова!
   – Вы сказали правду, сударь, – произнес Лагардер, же­лезной рукой придержав вспыльчивого южанина. – Я не по­смел бы явиться ко двору в подобном наряде…
   – И вы держите в руках шпагу, которая вам не принадле­жит! – с торжеством продолжал прево.
   – И это правда… ибо шпагу вручил мне сам монсеньор регент! Не просите, чтобы я отдал ее, сударь… такого по­дарка я вам не сделаю… она мне слишком дорога! – И он поднял свое оружие над головой. – Красивая игрушка! Со­всем нестрашная… придворная рапира. Посмотрите, какая она гибкая и легкая, и однако же я могу уложить ею десяте­рых. Как вы думаете, господин прево, понадобится она мне в Шартре?
   Мадам Льебо, затаив дыхание и широко раскрыв глаза, не сводила очей с шевалье… Да, это был он, прекрасный Лагар­дер! И в эту минуту муж не значил для нее ровным счетом ничего!
   – В Шартре? – вскричал тот. – Пока я здесь поли­цейский прево, вы никого не убьете!
   – А вот я за это не ручаюсь, – хладнокровно промолвил Лагардер. – Если человек, отдавший приказ арестовать меня, находится в этом городе, то я убью его, можете не сомневаться в этом. Ибо я дал клятву, что Филипп Поликсен Мантуанский, принц Гонзага падет от моей руки! И никто, кроме разве что Господа Бога, не остановит моей карающей руки… Если же его нет в Шартре, то я последую за ним, и он примет смерть в другом месте.
   – Принц Гонзага покинул наш город, а вы… вы отсюда не выйдете! – вскричал маленький человечек громовым голо­сом, несомненно воображая себя Цезарем. И, повернувшись к гвардейцам, добавил: – Схватить этого человека и отвести в городскую тюрьму!
   Последние слова, впрочем, раздались уже из-за спинки кресла, за которым вновь поспешил укрыться наш храбрый прево.
   Кокардас с Паспуалем, выхватив шпаги, встали по бокам Лагардера, и никто из гвардейцев не двинулся с места…
   Казалось, что сейчас, в другой обстановке, повторится сцена, происшедшая в особняке принца Гонзага, когда гор­бун, поставив свое настоящее имя на брачном контракте, внезапно выпрямился во весь рост, вскричав: «А теперь чи­тайте!»
   – Назад! – сказал шевалье. – Первый, кто коснется меня, умрет!
   – Хватайте его! Убейте его! – кричал Амбруаз Льебо, не покидая своего убежища. – Или вы решили меня погубить?
   Лагардер неторопливо направился к месту, откуда исходили крики.
   – Этот человек ваш муж, мадам? – спросил он, склоня­ясь в поклоне перед Мелани.
   Кто поймет сердце женщины? Супруга прево смело взгля­нула в глаза шевалье… Она была счастлива видеть его так близко, говорить с ним, помогать ему.
   А на мужа, который уцепился, дрожа, за ее юбки, она по­смотрела с нескрываемым презрением.
   – Если вы и в самом деле Лагардер, – сказала она, – вы не тронете его. Он не может причинить вам зла…
   – Я Лагардер! – И он добавил едва слышно, шепнув ей на ухо: – Мадам, я исполняю поручение, данное мне несчаст­ной матерью, у которой трусливые похитители отняли дочь. Мне дорога каждая минута, а ваш муж, пытаясь задержать ме­ня, невольно становится сообщником преступников!
   – В таком случае езжайте, езжайте скорее! – ответила она так же тихо, устремив на него взор своих светлых глаз. – Но знайте: вот-вот будет отдан приказ закрыть все городские ворота…
   – О, мадам! Горе тому, кто встанет у меня на пути!
   Вместо ответа она протянула ему руку, которую шевалье нежно поцеловал.
   – Господа, – сказала затем мадам Льебо гвардейцам, – прево просит вас остаться при нем вплоть до новых распоряжений.
   Несчастный мессир Амбруаз не осмелился возразить. Лагардер прошел сквозь ряды вооруженных людей и пожал руку корнету со словами:
   – Благодарю вас. Я убедился, что полицейский прево Шартра умеет принимать гостей и вести интересный разговор… К несчастью, он слишком часто удаляется за спинку кресла, и беседа прерывается на самом занятном месте… Про­щайте, сударь!

III. НОВЫЕ КОЗНИ

   Лагардер вскочил в седло, Кокардас сделал то же самое, а Паспуалю пришлось шествовать пешком. Надо было найти по­стоялый двор, чтобы раздобыть там лошадей.
   Добрые буржуа, сладко спавшие в эту ночь, стали подни­маться и, зевая, отворять окна.
   Они с изумлением взирали на маленький отряд, тогда как городские зеваки следовали за ним от самых ворот дома прево.
   Гасконец держался в седле горделиво, полагая, что все вос­торгаются статностью его осанки и смелым взором. Робкий от природы Паспуаль также не потуплял глаз, ибо старался вы­смотреть в окнах прелестную женскую фигуру в утреннем не­глиже. Что до Лагардера, то он был так поглощен своими мыслями, что не замечал вокруг ничего: он прикидывал, как бы скорее выбраться из города, следуя совету мадам Льебо, жен­щины, несомненно, здравомыслящей.
   И еще одно обстоятельство не на шутку его тревожило.
   Тем, кто спешит навстречу могиле, деньги не нужны, и в карманах Анри, осужденного на казнь, завалялось лишь не­сколько мелких монет. Отъезд же его был столь стремитель­ным, что он не успел даже камзола надеть, – естественно, у него не было времени подумать, что путешествие из Парижа в Испанию обходится в довольно кругленькую сумму.
   На спутников рассчитывать в этом случае не приходилось: вдвоем те вряд ли набрали бы больше трех пистолей.
   Эти денежные затруднения не сулили ничего хорошего, од­нако неустрашимый шевалье смело глядел в будущее, надеясь на то, что некоторые люди именуют Провидением, а другие – случаем.
   Итак, оказавшись в нижнем городе, он решительно напра­вился к постоялому двору, чьи обширные конюшни заставляли предполагать, что именно здесь можно будет раздобыть лоша­дей – а именно в них больше всего нуждался сейчас Лагардер.
   Однако хозяин постоялого двора явно уступал в любезности драгунскому корнету.
   Напрасно стучал в его двери Кокардас, пришедший в не­обыкновенное воодушевление при мысли, что ему удастся нако­нец промочить глотку.
   – Дьявольщина! – вопил он. – Открывай живее, мер­завец, не то я разнесу твой притон в щепки! Тебе оказывают честь благородные дворяне! Открывай, а не то я насажу на вертел тебя самого вместо индюшки!
   Но все было тщетно. Ничто не шелохнулось в доме, на вы­веске которого красовалось название постоялого двора: «У чер­ной девы».
   Зато зеваки уже запрудили почти всю старую улицу Бур, долгое время бывшую главной в Шартре: она вела к воротам Друэз, через которые чаще всего выезжали из города путники, направлявшиеся в Испанию. В толпе раздавались смешки и не слишком приятные для ушей мастеров фехтования шуточки.
   В самом деле, шел девятый час, и невозможно было пред­положить, что в доме никто не проснулся.
   Лагардеру пришло в голову, что Гонзага со своими сообщ­никами, возможно, затаился за закрытыми дверями, чтобы напасть на него из засады… Уж не комедия ли была разыграна в доме достойного прево? Пока он терял там время, противники могли приготовиться, устроив ему западню…
   Тогда шевалье с улыбкой обратился к одному из вездесу­щих мальчишек, и тот во всех подробностях рассказал, как два часа назад на постоялый двор въехала карета с двумя дамами в сопровождении восьмерых всадников.
   – Но они долго не задержались, – лукаво добавил юнец, – только поменяли своих лошадей на свежих, что дер­жали специально для них. А самый главный побывал у губерна­тора, однако вернулся всего через полчаса.
   Анри ни на секунду не усомнился в словах мальчишки. Стало быть, Гонзага заплатил хозяину постоялого двора, чтобы тот не откликался на зов, если Лагардеру посчастливится избе­жать ареста и ускользнуть из рук отчаянного полицейского прево. Осаждать постоялый двор не имело смысла: беглецы опередили их, и в конюшне вряд ли бы отыскалась хоть одна свежая лошадь.
   Удивляться было нечему. Так и должно было случиться. Он достаточно хорошо знал своего врага: на испанской дороге, усеянной золотом Филиппа Мантуанского, его будут поджидать бесконечные засады и ловушки.
   – Чего зубы скалите? – говорил между тем гасконец зе­вакам, которые с наслаждением следили за его тщетными по­пытками достучаться до хозяина дома. – Смейтесь, чего уж там! Только рано вы радуетесь, родные мои!
   Ему уже изрядно надоело ломиться в дверь, что никак не желала поддаваться, и тогда он принялся крушить окно эфесом шпаги. Осколки стекла брызнули во все стороны, и вскоре он смог просунуть в дыру руку, чтобы открыть створку изнутри.
   Одним прыжком Кокардас оказался в доме, откуда по­слышались его громовые проклятия. Затем он появился на пороге, держа за шиворот и тряся как грушу низенького толстяка. Это был хозяин, усердно протиравший рукавом глаза, изображая человека, которого подняли с постели по­среди сладкого сна.
   – Разбойник! Висельник! Вор! – ликующе восклицал га­сконец. – Да знаешь ли ты, кого видишь перед собой? Марш за вином, скотина! Самое лучшее подавай! Трое молодых дворян умирают от жажды… А не то пеняй на себя! На медлен­ном огне поджарю!
   – Судари мои, – всхлипывал хозяин, – сжальтесь надо мной!
   Лагардер положил ему руку на плечо, отчего колени несча­стного подогнулись.
   – Лошадей! – приказал он. – Мне нужно получить трех… и немедленно!
   – Господи Иисусе! Ни одной нет, клянусь вам! Те, что стоят в моей конюшне, падают от усталости… Только пять ми­нут назад их сменили путники, прискакавшие из Тура.
   – Каналья! – произнес шевалье, сжав ему руку так, что тот вскрикнул. – Если ты и на этот раз лжешь, я тебе язык вырву.
   – Я не лгу… это истинная правда… извольте сами взгля­нуть на них.
   Лагардер подумал, что даже измученные скакуны, возмож­но, будут лучше его жалких кляч. В любом случае одного коня ему недоставало…
   Но когда он направился в конюшню, к нему подскочил мальчик лет двенадцати с запиской в руке. Анри быстро раз­вернул ее.
   Вот что гласило послание:
   «Во имя неба, шевалье, уезжайте как можно скорее! Моего мужа только что вызвали к губернатору… Отдан приказ закрыть городские ворота… Но о воротах Гийом по­ка забыли… Через пять минут будет поздно… Бегите – и да поможет вам Бог!
   Мелани».
   – Это верно, – прошептал он, – надо последовать ее совету. Бедная женщина! Если бы не моя великая цель… Но я не имею права рисковать!
   На пальце у него сверкал драгоценный перстень с арабеска­ми^[22] – это дорогое украшение он привез из Испании. Сняв кольцо, он передал его маленькому посланнику со словами:
   – Отнеси это той, что послала тебя, и скажи ей, что Ла­гардер ее не забудет… Ты знаешь, о ком я говорю?
   – Да! Это мадам Льебо… Она такая добрая!
   – В путь! – сказал Лагардер своим спутникам. – Нам нельзя здесь задерживаться… Лошадей раздобудем в другом месте.
   – В путь? – переспросил удрученный Кокардас. – Дьявол меня разрази! Не бывало такого, чтобы я выходил из кабака, не промочив себе глотку! У меня и без того много гре­хов… да не свершится святотатство!
   И он, схватив обеими руками кувшин, полный вина, осу­шил его одним махом.
   – Вот теперь, малыш, я готов последовать за тобой ку­да угодно, – сказал гасконец и добавил, повернувшись к хозяину постоялого двора: – А тебе, плут, я заплачу по-свойски!
   Хозяин, получив кувшином по голове, с жалобным криком рухнул на пол, а трое друзей, обнажив шпаги, поспешно напра­вились к ближайшим воротам Друэз.
   Они оказались заперты.
   Лагардер и его спутники ринулись в переулок; едва не за­плутав в узких улочках и тупиках, они вышли к воротам Шатле, затем к воротам Эпар, затем к воротам Корню…
   Всюду было закрыто, и вооруженные солдаты охраняли вы­ход.
   Второпях Лагардер забыл об указании прекрасной мадам Льебо и вспомнил о нем лишь тогда, когда направился к воро­там Гийом. Приободрившись, он приказал своим спутникам ускорить шаг.
   Увидев, что этот выход открыт, они с облегчением вздох­нули: мышеловка не успела захлопнуться!
   Им оставалось всего около двадцати туазов^[23] до спаситель­ных ворот, как вдруг из соседнего тупичка появилась дюжина головорезов с рапирами наголо. Возглавлял их подлинный геркулес, носивший знаменитое имя Сен-Боне.
   Об этом семействе в Шартре до сих пор слагают легенды. Около Блеви два брата-разбойника выстроили крепость, из которой совершали набеги, убивая и грабя всех, кто попадался им под руку. Наконец одного из них казнили на городской площа­ди, а голову водрузили на башню ворот Гийом.
   Однако дурная трава хорошо растет. Вплоть до самой ре­волюции^[24] в этих местах свирепствовала банда Оржер, состояв­шая в основном из членов зловещего семейства. Покончить с ней удалось, лишь приговорив к смерти двадцать три человека и послав на каторгу тридцать семь.
   К этой подлой семейке и принадлежал вожак разбойников – внук первого из казненных. Гонзага, не терявший времени да­ром, успел сговориться с ним: негодяи всегда легко находят об­щий язык. Впрочем, не исключено, что принцу уже приходилось пользоваться услугами Сен-Боне…
   Итак, последнему заранее заплатили звонкой монетой и по­ручили убить Лагардера. Разбойники засели в засаду возле во­рот Гийом, где было множество узких и грязных проулков, ведущих большей частью в тупики.
   Филипп Мантуанский предусмотрел все, однако губернато­ру он все же благоразумно не стал говорить о нанятых для убийства разбойниках.
   – Вам придется иметь дело с сущим дьяволом, – сказал он, – дьяволом, который сумел ускользнуть от топора коро­левского палача. Вам придется арестовать его по приказу монсеньора регента, а для этого нужно применить хитрость. Прикажите закрыть все ворота, оставив только один свободный выход. Он ринется туда, и вы возьмете его голыми руками.
   Было решено оставить открытыми ворота Гийом – о чем не ведала прекрасная супруга Амбруаза Льебо, полагавшая, что речь идет о простой оплошности. И Гонзага, встретив на доро­ге Сен-Пре банду Сен-Боне, рыскавшую в поисках добычи, велел своим наймитам спрятаться поблизости и нападать безбо­язненно, поскольку враги его поставлены вне закона.
   Ему, конечно, было безразлично, что станется с бандитами, если они попадутся в руки губернатора, – он желал любой це­ной избавиться от Лагардера, и в этой игре все ставки были хороши. Принц имел все основания надеяться, что шевалье не выйдет из Шартра живым.
   Набранные им головорезы были такого разбойничьего об­личья, что рядом с ними Кокардас с Паспуалем вполне могли бы сойти за ангелов.
   – Эти рожи мне совсем не по душе, – проворчал, зави­дев их гасконец. – Ах, голубь мой, если это не национальная гвардия Шартра…
   – То, значит, городские подонки! – заключил Паспуаль. Шевалье сосчитал нападавших: их оказалось двенадцать че­ловек.
   – По четыре на брата, – сказал он. – Достаточно убить двоих каждому, остальные удерут. Вперед!
   Ему хотелось сразу же покончить с вожаком, однако Сен-Боне, набивший карманы золотом принца Гонзага, не желал рисковать и прятался за спинами сообщников.
   Завязался ожесточенный бой, и вскоре раздались предсмер­тные крики вкупе с хриплыми стонами.
   В окнах показались головы горожан, пугливо наблюдающих за сражением. Они во все глаза следили за таинственным ше­валье, который прибыл в Шартр всего лишь час назад, но уже успел привести в волнение весь город.
   Везде только и было разговоров, что о нем.
   Когда разбойники стали падать один за другим, осмелевшие зрители принялись аплодировать и кричать «браво». Банда Сен-Боне наводила ужас на мирных горожан, на счету ее было множество злодеяний, совершенных с невероятной дерзостью и жестокостью. К. тому же все бандиты, кроме одного, были здесь чужаками.
   Трое храбрецов, показывая чудеса виртуозного владения шпагой, снискали всеобщее восхищение. Они не получили ни единой царапины, а между тем вдоль улицы валялись безжизненные тела их врагов. У всех на лбу зияла кровавая дыра – роковой знак, приводивший в содрогание самых бесстрашных бретеров^[25] и известный им под названием удар Невера.
   Вероятно, он был знаком и кое-кому из бандитов, ибо ос­тавшиеся в живых, не помышляя больше о нападении, броси­лись наутек так, словно пятки им смазали салом.
   Все время, пока длилась схватка, за ее ходом неотрывно следила молодая женщина. Она стояла у окна дома, располо­женного почти у самой крепостной стены, и смотрела только на Лагардера расширенными от страха глазами.
   Шевалье, хоть и окруженный многочисленными противни­ками, ничего не упускал из виду и, естественно, вскоре заметил ее: бесстрашие и быстрота взора его были таковы, что он сумел разглядеть даже кольцо, еще недавно сверкавшее на его собст­венном пальце.
   Когда враги позорно бежали, он поднял свою окровавлен­ную шпагу, салютуя прекрасной зрительнице, а та, не в силах произнести ни слова, лишь махнула рукой в сторону ворот.
   Лагардер в сопровождении обоих мастеров фехтования уст­ремился под кирпичные своды, как вдруг раздался пронзитель­ный крик. Круто обернувшись, он не увидел больше прелестного лица мадам Льебо: та упала навзничь, лишившись чувств.
   Несомненно, она первая поняла, что все кончено.
   – Вперед! Вперед! – крикнул Лагардер и, оттолкнув­шись с места, прыгнул.
   Но и сам он, и оба его спутника лишь ударились с размаха о массивные деревянные створки, ибо ворота с громовым тре­ском захлопнулись перед ними.
   У крепостной стены выстроилась рота солдат, и губернатор де Фловиль, за спиной которого прятался полицейский прево Амбруаз Льебо, приказал Лагардеру отдать шпагу.
   А тот, сжав кулаки, взглянул на знатного вельможу с гор­достью и дерзостной отвагой.
   – Нет, сударь! – вскричал он. – Никогда! Никогда! На этой шпаге, обагренной кровью, вы можете прочесть имя Филиппа Орлеанского, регента Франции… Это оружие я могу вручить только ему… или королю!
   Расставив ноги и подбоченившись, он сунул клинок под са­мый нос губернатору.
   – Читайте, сударь! – произнес он гневно. – Читайте же!
   Это было неслыханной наглостью… но шевалье был так прекрасен в своей ярости, что де Фловиль невольно поклонился и не стал более настаивать.
   – И я требую, – добавил Лагардер, – чтобы мне отво­рили ворота. Никто не имеет права покушаться на мою свобо­ду!
   Губернатор Бельне де Фловиль был, несомненно, благород­ным человеком, однако его отличало редкостное упрямство. Ес­ли он считал, что долг повелевает ему идти направо, он шел в эту сторону, даже если рисковал сломать себе шею, не слушая ни уговоров, ни увещеваний. Только король своим приказом мог бы заставить его отступить.
   А в данном случае он и исполнял распоряжение правителя Франции. Филипп де Гонзага, лучший и ближайший друг Фи­липпа Орлеанского, о чем было известно всему королевству, передал ему приказ регента арестовать приговоренного к смерт­ной казни, который именовал себя шевалье де Лагардером… Не подлежало сомнению, что приказ этот надо было исполнять, невзирая ни на что и ни на кого.
   – Сударь, – ответил господин де Фловиль, – я был бы счастлив пойти навстречу вашему желанию. Но если вы и в са­мом деле шевалье Анри де Лагардер, то я не сомневаюсь, зная вашу репутацию, что вы сумеете проявить великодушие и про­стите мне обиду, которую я невольно нанес вам… Докажите же мне это, и тогда вы можете рассчитывать на меня во всем.
   – У меня нет доказательств, – ответил Анри, – но вы первый человек, кому оказалось недостаточно моего слова…
   – Повторяю вам, я бы не усомнился в этом, если бы не полученные мною сведения и, можно сказать, распоряжения, в силу которых я вынужден предположить, что вы вовсе не шевалье де Лагардер, а приговоренный к смерти преступник, кое­го я должен препроводить на эшафот.
   У Лагардера бессильно опустились руки. Более всего удру­чала его даже не гнусность обвинения, а связанные с этим не­избежные объяснения и невозможность продолжать преследование.
   – О, Гонзага! – прошептал он. – За это ты тоже мне заплатишь, и счет этот будет кровавым!
   Затем он гордо выпрямился и взглянул губернатору прямо в глаза.
   – Да, сударь, – произнес он, – в ваших словах есть толика истины: еще вчера я был преступником, приговоренным к смерти! И я не скрывал этого от господина прево… вчера я шел на эшафот, и мой враг Филипп Мантуанский, принц Гонзага – тот самый, от кого вы получили сведения и распоряже­ния, – уже готов был поставить ногу на мой труп! Но порой от губ до кубка дальше, чем кажется… и когда человеком ру­ководит право и честь, когда живет он во имя справедливой мести, то весь мир покоряется ему! Еще вчера шевалье де Лагардер был обречен сложить голову на плахе… но на пути к ней оказался монсеньор регент! И Филипп Орлеанский дал осужденному собственную шпагу со словами: «Рази! Отдаю те­бе голову твоего врага!» – Голос Анри звенел от гнева, а гла­за метали молнии. Он воскликнул: – Это голова принца Гонзага! Регент изгнал и осудил его, поручив мне свершить возмездие, когда я заставлю преступника вернуть похищенное у меня… Как видите, сударь, мне тоже даны распоряжения, и перед ними вы должны склониться, ибо они исходят от главы государства!