Страница:
Поев, она убедилась, что в комнате Авроры свет еще горит, а у Пейроля – темно.
– Теперь я хочу ее видеть, – заявила она.
– Кого?
– Молодую герцогиню. Иди ложись, отец, а мне спать нынче некогда. Как хорошо, что ты немного научил меня грамоте и я умею писать – теперь мне это пригодится.
Отважный дон Педро не мог многому научить дочь: он и сам был не силен в книжной премудрости. В те времена от дворян обычно требовалось лишь умение поставить свою подпись; благородные испанцы – так же, как и знатные французы – писали не столько пером на дорогой бумаге, сколько окровавленной шпагой на груди врага!
Познаний Марикиты все же хватило, чтобы кое-как нацарапать следующее:
«Откройте без шума – и ни слова, когда я войду. Я ваш друг и несу вести от Лагардера».
Затем она поцеловала старика и сказала:
– Спокойной ночи. Отдыхай и не тревожься обо мне. Я проведу ночь у них.
Так легко, что в темноте не раздавалось даже шороха, цыганочка поднялась по лестнице, подошла к двери, из-под которой выбивался тоненький лучик света, осторожно протолкнула в щель записку и тихонько, так, чтобы не услышали этажом выше, постучалась.
Аврора спала крепким сном, но донья Крус, лежавшая рядом, тщетно пыталась хотя бы задремать. О чем она только не грезила, подперев головку рукой, – о свободе, о Лагардере, о Шаверни…
Заметив, что под дверь кто-то просунул бумажку, она вздрогнула. Что это – грубая ловушка Пейроля?
Сначала она решила, что да, и не встала с постели. Но любопытство женщин сильнее их благоразумия. Перед глазами Флор возникло благородное лицо их таинственного хозяина. Днем она видела его еще раз. Донья Крус отказывалась верить, что он тоже стремится погубить их. Кто знает – возможно, он решил им помочь?
Цыганка насторожилась и услыхала, что кто-то тихо-тихо стучит в дверь. Флор на цыпочках пошла за запиской.
Чего ей стоило сдержать крик, когда она прочла на клочке бумаги имя Лагардера!
Но что за загадочный друг появился у них в доме? Единственной женщиной в замке была старая Кончита…
Донья Крус все еще не решалась отворить дверь, хотя чувствовала, что это надо сделать: быть может, к ним пришло спасение!
«А чего ж бояться? – подумала она наконец. – Пейроль и так знает, что мы сбежим отсюда при первой же возможности. Хочет убедиться в этом еще раз – что ж, пожалуйста!»
Флор не была бы цыганкой, если бы не умела бесшумно отодвигать засов. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Там стояла какая-то женщина.
Ржавые петли все же заскрипели; Флор в ужасе ухватилась за косяк. Но тут заскрежетал на ветру и старый флюгер на башне. Цыганка тотчас пришла в себя, широко распахнула дверь, впустила незнакомку и задвинула засов.
Девушки взглянули друг на друга – и тут же зажали себе рты, чтобы не закричать от радости. Только два имени прошептали они – так тихо, что и стоящий рядом человек ничего бы не услышал:
– Марикита!
– Мария де ла Санта-Крус!
И они крепко сжали друг друга в объятиях: губы их слились в поцелуе, волосы смешались… Две девочки-цыганки, некогда плясавшие вместе в Мадриде за Алькасаром, встретились, чтобы стать союзницами в борьбе не на жизнь, а на смерть.
Марикита первая разомкнула объятия, подошла к Авроре и посмотрела на нее.
– Красавица, – прошептала она. – Как я буду ее любить!
Донья Крус благодарно посмотрела на подругу; слеза радости упала с ее длинных ресниц.
– Ты здесь? – спросила она. – Как? Почему? Это он тебя послал?
– Это все случай… Я целую неделю не расставалась с Лагардером. Мы искали вас повсюду – и вот я нахожу вас в доме собственного отца…
– Хозяин замка – твой отец?
– Да, и я клянусь тебе, что он не сообщник Гонзага!
– Я так и думала… Но почему Анри не с тобой?
Марикита откинула волосы доньи Крус и прошептала ей на ухо:
– Послезавтра в полночь Лагардер будет здесь. Я обещаю тебе!
В этот миг проснулась Аврора: ее встревожило, что доньи Крус нет рядом с ней. С каким же изумлением она увидела, что ее подруга стоит в одной сорочке посреди комнаты и разговаривает с какой-то незнакомкой!
Обе цыганки в знак молчания приложили пальцы к губам и вдвоем подошли к постели молодой герцогини.
– Не повредит ли сильная радость твоему здоровью, сестричка? – спросила донья Крус.
– Разве у меня остались радости? – ответила Аврора.
– Да, – сказала Марикита, – я принесла вам радостную весть. Вы позволите поцеловать вас?
Бедная больная подставила цыганочке изможденное лицо, и та поцеловала ее в лоб.
– Это вам поцелуй от шевалье де Лагардера, – тихонько шепнула она. – Сегодня утром он запечатлел его у меня на лбу, чтобы я могла передать его вам.
Наивный обман! Но он доставил Авроре столько радости, что девушка, не в силах совладать с чувствами, которые всколыхнуло в ней это известие, рухнула на подушку, а едва сумела вновь открыть глаза – протянула к маленькой цыганке руки, привлекла к себе, осыпала поцелуями, и по ее щекам заструились потоки жарких, чистых слез.
– Где же он?
– Послезавтра в полдень я должна встретиться с ним в Сарагосе. Когда пробьет полночь, вы увидите, как эта дверь откроется и войдет Лагардер. До тех пор – будьте тверды и осторожны.
– Это сон! – прошептала Аврора. – Флор, скажи что-нибудь! Скажи, что это не призрак, что эта незнакомая девушка и вправду сделала меня счастливейшей из смертных…
– Как раз говорить-то особо не стоит, – ответила донья Крус. – Наверху над нами Пейроль – вдруг он не спит и все слышит?
– Я буду с вами весь день, – улыбнулась Марикита, – и мы еще наговоримся вдоволь. Спите до утра – думайте о счастье, которое вас ожидает.
Поцеловав на прощание Аврору и донью Крус, цыганочка побежала на темную лестницу, но скользнула сначала не вниз, а вверх: приложив ухо к двери комнаты Пейроля, она прислушалась. Интендант спал как убитый.
Тогда маленькая цыганка, в сердце которой тайная радость мешалась с тяжкой тоской, вернулась в свою комнату, упала в кресло и тоже крепко уснула. Она исполнила больше, чем долг: она вступила в борьбу за счастье человека, который был ей дороже всех на свете, – первого человека, взволновавшего ее сердце.
На другое утро фактотум Гонзага проснулся рано. Марикита же – еще раньше. Они повстречались внизу у башни.
– Вы все обдумали? – спросил Пейроль. – Вы решились?
– Да, – ответила цыганочка. – Сегодня я к вашим услугам, но завтра на рассвете покину Пенья дель Сид и вернусь только в полночь. Затем я буду находиться при больной до тех пор, пока ей будет угодно.
Такой план был интенданту не по душе – он предпочел бы, чтобы Марикита постоянно была рядом с Авророй. Но он боялся, что цыганочка вообще откажется прислуживать барышне, и к тому же не подозревал, что эта кратковременная отлучка может иметь какое-то отношение к Авроре и Лагардеру. Поэтому он лишь мягко попытался разубедить девушку:
– Так ли важно ваше путешествие, дитя мое?
– Простите, – возразила маленькая цыганка, – у каждого свои дела. Я же не спрашиваю, что привело вас сюда.
– Это правда, – прикусил губу Пейроль. – Поступайте как знаете, дитя мое. Вы деятельны, смелы и во всем достойны своего отца…
– Мы с ним идем прямым путем, – гордо отвечала Марикита. – Никто, даже сам Господь Бог, не упрекнет нас в том, что мы забыли о чести. Дух обитателей Пенья дель Сид так же крепок, как стены этой башни. Но если под ее своды посмеет ступить бесчестный человек или трус – она обрушится ему на голову!
Интендант смерил глазами расстояние от фундамента до вершины этого каменного гиганта и невольно содрогнулся: как ни огромна была башня, расстояние, отделявшее Пейроля от звания честного человека, было куда больше! Успокоившись, он усмехнулся про себя: «Малютка говорит языком своих предков – мавров. Но мавры в Испании давно сделали свое дело и удалились».
Окно в комнате Авроры растворилось; показалась темная головка доньи Крус. Пейроль довольно улыбнулся: во-первых, птички и не думают улетать из клетки, во-вторых, хорошо, что Флор застала их за столь ранней беседой. Пленницы увидят, что цыганочка предана их врагу, и не станут переманивать ее на свою сторону.
Он поклонился донье Крус (та не ответила) и, повернувшись к Мариките, сказал так, чтобы услышала Флор:
– Ну что ж, раз вы согласны не служить – ваша гордость выше этого, – но помогать барышням, можете теперь подняться в комнату и засвидетельствовать им свое почтение.
– Сию минуту.
– Постойте! – понизил голос интендант. – Помните, о чем я предупреждал: не слушайте ни единого слова из того, что будет говорить наперсница мадемуазель де Невер, – все это ложь. А еще лучше – передавайте все ее слова мне.
Марикита, отвернувшись, скорчила презрительную гримаску и с достоинством ответила:
– Этого я делать не буду. Я никому не передаю ничьих слов. Как бы вы сами стали мне доверять, если бы знали, что я могу где-нибудь пересказать ваши речи?
– Ваша правда, – признался Пейроль. – С вами трудно не согласиться. Поступайте так, как велит вам ваше сердце, к вашей собственной выгоде. Я же вознагражу вас так щедро, как вы и представить себе не можете.
– Что вы имеете в виду?
– Мы еще не говорили о плате за труды, дитя мое. Назначьте вашу цену.
– Вы сами, сударь, сказали, что моя гордость не позволяет мне быть в услужении!
– Верно, но я обязан предложить вам вознаграждение за то, что лишаю вас свободы. Вот кошелек – соблаговолите принять его.
– Цена ухода за больной – не деньги, а признательность, – ответила Марикита. – И я надеюсь, что молодая герцогиня испытает ко мне добрые чувства. Этого довольно. До свидания, сударь.
«Какая своенравная дикарка! – подумал интендант, когда цыганка, словно козочка, легкими прыжками унеслась прочь и он остался один. – Хорошо, однако, что и отец, и дочь презирают золото, из-за которого совершается столько преступлений… Значит, все деньги я могу оставить себе! Да и вообще дела идут как нельзя лучше. Если мой хозяин не допустит в эти места Лагардера, то я проведу в Пенья дель Сид неплохую зиму!»
Пейроля просто нельзя было узнать: он стал похож на человека, получившего пожизненный пенсион и мечтающего теперь закончить свои дни, как положено доброму, хорошо обеспеченному и беззаботному буржуа. Великие преступники любят отдохнуть от дел в тихой гавани. Там они, счастливые и довольные, наслаждаются долгожданным покоем; там и настигает их правосудие – небесное или земное.
Преступник, о котором ведем речь мы, этим прелестным утром облокотился о крепостную стену и наблюдал за пробуждением природы. Он любовался долиной. Тихо, медленно рассеивался в ней туман, и с каждой минутой она становилась все зеленее. Туман же, словно зверь в логово, уползал к руслу Эбро, но и оттуда лучи солнца понемногу прогоняли его. Пейроль глядел, как шагают по дорогам крестьяне, как обхаживают девушек парни, слушал, как звучат вдали испанские песни и в каждой деревне раздается колокольный звон, сливающийся с треньканьем тысяч колокольчиков на шеях у мулов…
Это был новый Пейроль – буколический. Неужели в его голове могли обновиться и мысли, перестав быть гаденькими и подлыми?
Внимательные глаза наблюдали из окна за каждым его движением, и пока он наслаждался пением птичек, девушки вели в комнате разговор, который ему лучше было не слышать.
Аврора де Невер раскинулась на подушках. Ее огромные синие очи, еще вчера подернутые горячечной пеленой, вновь обрели прежний блеск; лицо ее посвежело, губы порозовели. Марикита села на край постели и, держа больную за руку, поведала о засаде в Панкорбо, о схватке, во время которой она сама явилась на сцену, о событиях в Мадриде, о том, как Кокардас повис на подрезанной веревке…
Ведь цыганочка обманула Пейроля: она и понимала, и говорила по-французски.
Не пропуская ни слова из рассказа подруги, Флор следила из окна за Пейролем. Но, услышав одно имя, девушка невольно оставила свой пост.
– Что ты говоришь? Ты видела Шаверни? – воскликнула она и бросилась Мариките на шею.
– Может быть, и видела, но я же его не знаю. Мне только известно, что он рыскал по Мадриду, переодевшись водоносом. А кто он, этот Шаверни?
Флор вспыхнула и вскричала, даже не пытаясь скрыть восторга:
– Кто такой Шаверни? Ты только приведи его сюда вместе с Лагардером – и против них не устоит целая армия!
– Они разыскивают друг друга, – сказала Марикита, – но как знать, повстречаю ли я в Сарагосе сразу обоих? Скажу тебе прямо, сестрица, – не очень-то я в это верю.
Донья Крус опустила голову, и на ресницах ее заблестели крупные слезы.
– Ты его очень любишь? – спросила маленькая цыганка.
– Кто тебе сказал, что я его люблю? – покраснела Флор.
– Я вижу. Зачем ты скрытничаешь? Я не заслужила этого – я всегда была с тобой откровенна.
– Прости меня… Да, это так – я люблю его!
Марикита погрузилась в размышления.
«Что ж, – печально думала она, – значит, одну меня никто не полюбил? Делать нечего: поживем – увидим. Прежде всего – пусть будут счастливы они… А там, быть может, найдется честный человек, которому и я смогу отдать свое сердце…»
И она уверенно сказала:
– Будет тебе Лагардер, будет тебе маркиз Шаверни! Я приведу их к вам: завтра одного, а потом и другого!
Затем цыганочка спустилась к отцу и сказала:
– Совсем скоро в замке Пенья дель Сид произойдут удивительные события! В полночь я вернусь не одна. Ты можешь смело пожать руку человеку, который придет вместе со мной.
– Кто же он?
– Жених молодой герцогини. Имя свое он назовет тебе сам, и это же имя будет написано клинком на лбу у Пейроля. Кстати, если этот бандит захочет в мое отсутствие увезти отсюда девушек, сбрось его со стены.
– Это будет убийство, – возразил дон Педро де Валедира. – Моя рука еще достаточно тверда, чтобы скрестить с негодяем шпагу в честном поединке.
– Убийство? – фыркнула девушка. – Нет, просто правосудие. Сохрани свой клинок незапятнанным, отец: кровь этого человека осквернит его.
– Какие же он совершил преступления?
– Все, какие только можно вообразить!
Весь день Марикита провела в комнате больной, но интендант, постоянно сновавший мимо их двери, так и не смог узнать, о чем они говорят. Слух у цыганок был тонкий: едва на лестнице раздавался звон шпор Пейроля, девушки тотчас замолкали или принимались болтать о пустяках.
К вечеру заговор был составлен во всех подробностях. Маленькая цыганка должна была вернуться через сутки вместе с Лагардером, Кокардасом, Паспуалем и баском, а может быть, и с Шаверни. Разве мог противостоять Пейроль даже одному Лагардеру? Короче говоря – победа обеспечена.
– Если мы не придем вовремя, – добавила Марикита, – если какие-нибудь непредвиденные обстоятельства задержат нас даже на целый день – не беспокойтесь: мы все равно появимся.
На другое утро, едва лучи солнца позолотили вершины скал, Марикита отправилась в Сарагосу. Она спешила – то бежала, то скакала, как козочка, быстро продвигаясь вперед по неровной, но так хорошо знакомой ей дороге.
На сердце у цыганки было легко и радостно, она то и дело принималась распевать, словно вольная пташка, и не один погонщик мулов подарил улыбку и сказал ласковое слово красавице с быстрой поступью и разрумянившимися щечками.
Когда она миновала ворота Сенеха, на Санта-Мария дель Пилар часы били полдень.
Условленный час наступил. Марикита побежала еще скорее…
У Новой башни никого не было.
X. ШЕЛКОВЫЙ КОШЕЛЕК
– Теперь я хочу ее видеть, – заявила она.
– Кого?
– Молодую герцогиню. Иди ложись, отец, а мне спать нынче некогда. Как хорошо, что ты немного научил меня грамоте и я умею писать – теперь мне это пригодится.
Отважный дон Педро не мог многому научить дочь: он и сам был не силен в книжной премудрости. В те времена от дворян обычно требовалось лишь умение поставить свою подпись; благородные испанцы – так же, как и знатные французы – писали не столько пером на дорогой бумаге, сколько окровавленной шпагой на груди врага!
Познаний Марикиты все же хватило, чтобы кое-как нацарапать следующее:
«Откройте без шума – и ни слова, когда я войду. Я ваш друг и несу вести от Лагардера».
Затем она поцеловала старика и сказала:
– Спокойной ночи. Отдыхай и не тревожься обо мне. Я проведу ночь у них.
Так легко, что в темноте не раздавалось даже шороха, цыганочка поднялась по лестнице, подошла к двери, из-под которой выбивался тоненький лучик света, осторожно протолкнула в щель записку и тихонько, так, чтобы не услышали этажом выше, постучалась.
Аврора спала крепким сном, но донья Крус, лежавшая рядом, тщетно пыталась хотя бы задремать. О чем она только не грезила, подперев головку рукой, – о свободе, о Лагардере, о Шаверни…
Заметив, что под дверь кто-то просунул бумажку, она вздрогнула. Что это – грубая ловушка Пейроля?
Сначала она решила, что да, и не встала с постели. Но любопытство женщин сильнее их благоразумия. Перед глазами Флор возникло благородное лицо их таинственного хозяина. Днем она видела его еще раз. Донья Крус отказывалась верить, что он тоже стремится погубить их. Кто знает – возможно, он решил им помочь?
Цыганка насторожилась и услыхала, что кто-то тихо-тихо стучит в дверь. Флор на цыпочках пошла за запиской.
Чего ей стоило сдержать крик, когда она прочла на клочке бумаги имя Лагардера!
Но что за загадочный друг появился у них в доме? Единственной женщиной в замке была старая Кончита…
Донья Крус все еще не решалась отворить дверь, хотя чувствовала, что это надо сделать: быть может, к ним пришло спасение!
«А чего ж бояться? – подумала она наконец. – Пейроль и так знает, что мы сбежим отсюда при первой же возможности. Хочет убедиться в этом еще раз – что ж, пожалуйста!»
Флор не была бы цыганкой, если бы не умела бесшумно отодвигать засов. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Там стояла какая-то женщина.
Ржавые петли все же заскрипели; Флор в ужасе ухватилась за косяк. Но тут заскрежетал на ветру и старый флюгер на башне. Цыганка тотчас пришла в себя, широко распахнула дверь, впустила незнакомку и задвинула засов.
Девушки взглянули друг на друга – и тут же зажали себе рты, чтобы не закричать от радости. Только два имени прошептали они – так тихо, что и стоящий рядом человек ничего бы не услышал:
– Марикита!
– Мария де ла Санта-Крус!
И они крепко сжали друг друга в объятиях: губы их слились в поцелуе, волосы смешались… Две девочки-цыганки, некогда плясавшие вместе в Мадриде за Алькасаром, встретились, чтобы стать союзницами в борьбе не на жизнь, а на смерть.
Марикита первая разомкнула объятия, подошла к Авроре и посмотрела на нее.
– Красавица, – прошептала она. – Как я буду ее любить!
Донья Крус благодарно посмотрела на подругу; слеза радости упала с ее длинных ресниц.
– Ты здесь? – спросила она. – Как? Почему? Это он тебя послал?
– Это все случай… Я целую неделю не расставалась с Лагардером. Мы искали вас повсюду – и вот я нахожу вас в доме собственного отца…
– Хозяин замка – твой отец?
– Да, и я клянусь тебе, что он не сообщник Гонзага!
– Я так и думала… Но почему Анри не с тобой?
Марикита откинула волосы доньи Крус и прошептала ей на ухо:
– Послезавтра в полночь Лагардер будет здесь. Я обещаю тебе!
В этот миг проснулась Аврора: ее встревожило, что доньи Крус нет рядом с ней. С каким же изумлением она увидела, что ее подруга стоит в одной сорочке посреди комнаты и разговаривает с какой-то незнакомкой!
Обе цыганки в знак молчания приложили пальцы к губам и вдвоем подошли к постели молодой герцогини.
– Не повредит ли сильная радость твоему здоровью, сестричка? – спросила донья Крус.
– Разве у меня остались радости? – ответила Аврора.
– Да, – сказала Марикита, – я принесла вам радостную весть. Вы позволите поцеловать вас?
Бедная больная подставила цыганочке изможденное лицо, и та поцеловала ее в лоб.
– Это вам поцелуй от шевалье де Лагардера, – тихонько шепнула она. – Сегодня утром он запечатлел его у меня на лбу, чтобы я могла передать его вам.
Наивный обман! Но он доставил Авроре столько радости, что девушка, не в силах совладать с чувствами, которые всколыхнуло в ней это известие, рухнула на подушку, а едва сумела вновь открыть глаза – протянула к маленькой цыганке руки, привлекла к себе, осыпала поцелуями, и по ее щекам заструились потоки жарких, чистых слез.
– Где же он?
– Послезавтра в полдень я должна встретиться с ним в Сарагосе. Когда пробьет полночь, вы увидите, как эта дверь откроется и войдет Лагардер. До тех пор – будьте тверды и осторожны.
– Это сон! – прошептала Аврора. – Флор, скажи что-нибудь! Скажи, что это не призрак, что эта незнакомая девушка и вправду сделала меня счастливейшей из смертных…
– Как раз говорить-то особо не стоит, – ответила донья Крус. – Наверху над нами Пейроль – вдруг он не спит и все слышит?
– Я буду с вами весь день, – улыбнулась Марикита, – и мы еще наговоримся вдоволь. Спите до утра – думайте о счастье, которое вас ожидает.
Поцеловав на прощание Аврору и донью Крус, цыганочка побежала на темную лестницу, но скользнула сначала не вниз, а вверх: приложив ухо к двери комнаты Пейроля, она прислушалась. Интендант спал как убитый.
Тогда маленькая цыганка, в сердце которой тайная радость мешалась с тяжкой тоской, вернулась в свою комнату, упала в кресло и тоже крепко уснула. Она исполнила больше, чем долг: она вступила в борьбу за счастье человека, который был ей дороже всех на свете, – первого человека, взволновавшего ее сердце.
На другое утро фактотум Гонзага проснулся рано. Марикита же – еще раньше. Они повстречались внизу у башни.
– Вы все обдумали? – спросил Пейроль. – Вы решились?
– Да, – ответила цыганочка. – Сегодня я к вашим услугам, но завтра на рассвете покину Пенья дель Сид и вернусь только в полночь. Затем я буду находиться при больной до тех пор, пока ей будет угодно.
Такой план был интенданту не по душе – он предпочел бы, чтобы Марикита постоянно была рядом с Авророй. Но он боялся, что цыганочка вообще откажется прислуживать барышне, и к тому же не подозревал, что эта кратковременная отлучка может иметь какое-то отношение к Авроре и Лагардеру. Поэтому он лишь мягко попытался разубедить девушку:
– Так ли важно ваше путешествие, дитя мое?
– Простите, – возразила маленькая цыганка, – у каждого свои дела. Я же не спрашиваю, что привело вас сюда.
– Это правда, – прикусил губу Пейроль. – Поступайте как знаете, дитя мое. Вы деятельны, смелы и во всем достойны своего отца…
– Мы с ним идем прямым путем, – гордо отвечала Марикита. – Никто, даже сам Господь Бог, не упрекнет нас в том, что мы забыли о чести. Дух обитателей Пенья дель Сид так же крепок, как стены этой башни. Но если под ее своды посмеет ступить бесчестный человек или трус – она обрушится ему на голову!
Интендант смерил глазами расстояние от фундамента до вершины этого каменного гиганта и невольно содрогнулся: как ни огромна была башня, расстояние, отделявшее Пейроля от звания честного человека, было куда больше! Успокоившись, он усмехнулся про себя: «Малютка говорит языком своих предков – мавров. Но мавры в Испании давно сделали свое дело и удалились».
Окно в комнате Авроры растворилось; показалась темная головка доньи Крус. Пейроль довольно улыбнулся: во-первых, птички и не думают улетать из клетки, во-вторых, хорошо, что Флор застала их за столь ранней беседой. Пленницы увидят, что цыганочка предана их врагу, и не станут переманивать ее на свою сторону.
Он поклонился донье Крус (та не ответила) и, повернувшись к Мариките, сказал так, чтобы услышала Флор:
– Ну что ж, раз вы согласны не служить – ваша гордость выше этого, – но помогать барышням, можете теперь подняться в комнату и засвидетельствовать им свое почтение.
– Сию минуту.
– Постойте! – понизил голос интендант. – Помните, о чем я предупреждал: не слушайте ни единого слова из того, что будет говорить наперсница мадемуазель де Невер, – все это ложь. А еще лучше – передавайте все ее слова мне.
Марикита, отвернувшись, скорчила презрительную гримаску и с достоинством ответила:
– Этого я делать не буду. Я никому не передаю ничьих слов. Как бы вы сами стали мне доверять, если бы знали, что я могу где-нибудь пересказать ваши речи?
– Ваша правда, – признался Пейроль. – С вами трудно не согласиться. Поступайте так, как велит вам ваше сердце, к вашей собственной выгоде. Я же вознагражу вас так щедро, как вы и представить себе не можете.
– Что вы имеете в виду?
– Мы еще не говорили о плате за труды, дитя мое. Назначьте вашу цену.
– Вы сами, сударь, сказали, что моя гордость не позволяет мне быть в услужении!
– Верно, но я обязан предложить вам вознаграждение за то, что лишаю вас свободы. Вот кошелек – соблаговолите принять его.
– Цена ухода за больной – не деньги, а признательность, – ответила Марикита. – И я надеюсь, что молодая герцогиня испытает ко мне добрые чувства. Этого довольно. До свидания, сударь.
«Какая своенравная дикарка! – подумал интендант, когда цыганка, словно козочка, легкими прыжками унеслась прочь и он остался один. – Хорошо, однако, что и отец, и дочь презирают золото, из-за которого совершается столько преступлений… Значит, все деньги я могу оставить себе! Да и вообще дела идут как нельзя лучше. Если мой хозяин не допустит в эти места Лагардера, то я проведу в Пенья дель Сид неплохую зиму!»
Пейроля просто нельзя было узнать: он стал похож на человека, получившего пожизненный пенсион и мечтающего теперь закончить свои дни, как положено доброму, хорошо обеспеченному и беззаботному буржуа. Великие преступники любят отдохнуть от дел в тихой гавани. Там они, счастливые и довольные, наслаждаются долгожданным покоем; там и настигает их правосудие – небесное или земное.
Преступник, о котором ведем речь мы, этим прелестным утром облокотился о крепостную стену и наблюдал за пробуждением природы. Он любовался долиной. Тихо, медленно рассеивался в ней туман, и с каждой минутой она становилась все зеленее. Туман же, словно зверь в логово, уползал к руслу Эбро, но и оттуда лучи солнца понемногу прогоняли его. Пейроль глядел, как шагают по дорогам крестьяне, как обхаживают девушек парни, слушал, как звучат вдали испанские песни и в каждой деревне раздается колокольный звон, сливающийся с треньканьем тысяч колокольчиков на шеях у мулов…
Это был новый Пейроль – буколический. Неужели в его голове могли обновиться и мысли, перестав быть гаденькими и подлыми?
Внимательные глаза наблюдали из окна за каждым его движением, и пока он наслаждался пением птичек, девушки вели в комнате разговор, который ему лучше было не слышать.
Аврора де Невер раскинулась на подушках. Ее огромные синие очи, еще вчера подернутые горячечной пеленой, вновь обрели прежний блеск; лицо ее посвежело, губы порозовели. Марикита села на край постели и, держа больную за руку, поведала о засаде в Панкорбо, о схватке, во время которой она сама явилась на сцену, о событиях в Мадриде, о том, как Кокардас повис на подрезанной веревке…
Ведь цыганочка обманула Пейроля: она и понимала, и говорила по-французски.
Не пропуская ни слова из рассказа подруги, Флор следила из окна за Пейролем. Но, услышав одно имя, девушка невольно оставила свой пост.
– Что ты говоришь? Ты видела Шаверни? – воскликнула она и бросилась Мариките на шею.
– Может быть, и видела, но я же его не знаю. Мне только известно, что он рыскал по Мадриду, переодевшись водоносом. А кто он, этот Шаверни?
Флор вспыхнула и вскричала, даже не пытаясь скрыть восторга:
– Кто такой Шаверни? Ты только приведи его сюда вместе с Лагардером – и против них не устоит целая армия!
– Они разыскивают друг друга, – сказала Марикита, – но как знать, повстречаю ли я в Сарагосе сразу обоих? Скажу тебе прямо, сестрица, – не очень-то я в это верю.
Донья Крус опустила голову, и на ресницах ее заблестели крупные слезы.
– Ты его очень любишь? – спросила маленькая цыганка.
– Кто тебе сказал, что я его люблю? – покраснела Флор.
– Я вижу. Зачем ты скрытничаешь? Я не заслужила этого – я всегда была с тобой откровенна.
– Прости меня… Да, это так – я люблю его!
Марикита погрузилась в размышления.
«Что ж, – печально думала она, – значит, одну меня никто не полюбил? Делать нечего: поживем – увидим. Прежде всего – пусть будут счастливы они… А там, быть может, найдется честный человек, которому и я смогу отдать свое сердце…»
И она уверенно сказала:
– Будет тебе Лагардер, будет тебе маркиз Шаверни! Я приведу их к вам: завтра одного, а потом и другого!
Затем цыганочка спустилась к отцу и сказала:
– Совсем скоро в замке Пенья дель Сид произойдут удивительные события! В полночь я вернусь не одна. Ты можешь смело пожать руку человеку, который придет вместе со мной.
– Кто же он?
– Жених молодой герцогини. Имя свое он назовет тебе сам, и это же имя будет написано клинком на лбу у Пейроля. Кстати, если этот бандит захочет в мое отсутствие увезти отсюда девушек, сбрось его со стены.
– Это будет убийство, – возразил дон Педро де Валедира. – Моя рука еще достаточно тверда, чтобы скрестить с негодяем шпагу в честном поединке.
– Убийство? – фыркнула девушка. – Нет, просто правосудие. Сохрани свой клинок незапятнанным, отец: кровь этого человека осквернит его.
– Какие же он совершил преступления?
– Все, какие только можно вообразить!
Весь день Марикита провела в комнате больной, но интендант, постоянно сновавший мимо их двери, так и не смог узнать, о чем они говорят. Слух у цыганок был тонкий: едва на лестнице раздавался звон шпор Пейроля, девушки тотчас замолкали или принимались болтать о пустяках.
К вечеру заговор был составлен во всех подробностях. Маленькая цыганка должна была вернуться через сутки вместе с Лагардером, Кокардасом, Паспуалем и баском, а может быть, и с Шаверни. Разве мог противостоять Пейроль даже одному Лагардеру? Короче говоря – победа обеспечена.
– Если мы не придем вовремя, – добавила Марикита, – если какие-нибудь непредвиденные обстоятельства задержат нас даже на целый день – не беспокойтесь: мы все равно появимся.
На другое утро, едва лучи солнца позолотили вершины скал, Марикита отправилась в Сарагосу. Она спешила – то бежала, то скакала, как козочка, быстро продвигаясь вперед по неровной, но так хорошо знакомой ей дороге.
На сердце у цыганки было легко и радостно, она то и дело принималась распевать, словно вольная пташка, и не один погонщик мулов подарил улыбку и сказал ласковое слово красавице с быстрой поступью и разрумянившимися щечками.
Когда она миновала ворота Сенеха, на Санта-Мария дель Пилар часы били полдень.
Условленный час наступил. Марикита побежала еще скорее…
У Новой башни никого не было.
X. ШЕЛКОВЫЙ КОШЕЛЕК
Много часов провела маленькая цыганка у каменной ограды Новой башни, не сходя с места и тревожно оглядывая безмолвные улицы вокруг площади. Она не смела никуда отойти: вдруг те, кого она ждет, придут сюда, пока она будет разыскивать их по всему городу?
Время шло. Ей с Лагардером уже никак не успеть к полуночи в замок!
Или шевалье не поверил ей? Возможно, решил, что она все равно не придет на свидание – захочет бросить его и вернуться к прежней своей вольной жизни?
Эта мысль причинила Мариките такую боль, что девушка не смогла сдержать судорожных рыданий, ничком упала на землю и заплакала.
Но вскоре Марикита подняла голову: прямо у нее над ухом била копытом лошадь. Цыганка увидела двух всадников. Один из них с участием глядел на нее. Он спрыгнул с коня, протянул руку и помог девушке подняться.
– Что с тобой, бедняжка? – спросил он. – Почему ты так плачешь?
Голос всадника был нежен и ласков, сам он – молод и хорош собой. Его лицо было не таким загорелым, как у испанцев.
Марикита старалась вспомнить, где она видела этот прямой, открытый взгляд, невольно внушающий доверие.
Всаднику ее мордашка тоже показалась знакомой.
– Я узнал тебя, – сказал он, подумав. – Я тебя встретил на дороге из Сеговии в Мадрид. Тогда ты от меня убежала – теперь же все расскажешь, не уйдешь!
Но это была не угроза: молодой человек говорил весело и благодушно.
– Только скажи сперва, отчего ты плачешь. Кто-нибудь обидел тебя? Так назови мне имя этого негодяя – и он дорого заплатит за твои слезы!
Откуда эта таинственная незримая связь двух незнакомых людей? При первом же звуке его голоса она поняла, что он благороден и добр. При одном только виде ее слез он не только проникся горячим сочувствием, но и немедленно бросился ей на помощь.
– Нет, – отвечала она ему, – мне не на кого жаловаться.
– В чем же дело? Ты голодна? Вот мой кошелек…
Он вынул из-за пазухи шелковый мешочек. Сквозь дорогую материю просвечивали золотые монеты. Глаза цыганки широко раскрылись и засверкали, как раскаленные угли.
Отчего? От алчности? Всадник так было и подумал. С огорченной улыбкой он протянул цыганке золотую монету, но та не взяла ее.
Она оттолкнула протянутую руку:
– Мне не нужно того, что там лежит, покажи мне только сам кошелек.
– Зачем?
– Покажи – я прошу тебя!
Это была не просьба, а крик души, вырвавшийся из. трепещущей груди. Молодой человек протянул кошелек.
На нем был вышит герб: в лазоревом поле серебряное стропило, сопровожденное тремя головами мавров натурального цвета две над одной; щит поддержан двумя золотыми леопардами с червлеными[66] горизонтальными полосами и червлеными же когтями; над щитом маркграфская корона. На другой стороне кошелька красовалось имя владельца.
В геральдике Марикита не разбиралась и герб долго не разглядывала, но, прочитав имя, она побледнела и выронила кошелек из рук. Если бы всадник не поддержал ее, она бы и сама рухнула на землю.
– Шаверни!.. – прошептала она, когда немного пришла в себя.
– Да, я Шаверни. Черт! Откуда ты меня знаешь?
Цыганочка выпрямилась, успокоилась и негромко сказала:
– Донья Крус ждет вас.
Маркиз так и подскочил:
– Донья Крус?! Вот это славно, провалиться мне к чертям! Ты знаешь, где донья Крус?
– Да, я знаю, где мадемуазель де Невер с доньей Крус. Вот только не знаю, где шевалье де Лагардер: я жду его здесь с самого полудня, чтобы отвести к ним. Если он не придет – все пропало.
Маркиз испустил радостный клич – так ржет боевой конь, почуяв запах пороха.
– А вот и нет, милая моя! – воскликнул он. – Совсем не все пропало! Пойдем со мной – здесь толком не поговоришь. Расскажи мне все, что тебе известно, и хотя шпага моя не сравнится с клинком Лагардера, ее, думаю, хватит, чтобы освободить молодую герцогиню и будущую – я надеюсь – маркизу.
Он кинул поводья слуге, взял цыганочку под руку и увлек ее в ближайшую харчевню.
Цыганка, уверившись, что перед ней – друг Лагардера, выложила ему все, что произошло с тех пор, как сама она повстречала Анри; девушка поведала о событиях в Мадриде, сообщила, что Кокардас хорошо запомнил того аквадора, который дал ему стакан воды, а главное – рассказала о Пенья дель Сид, где две пленницы ожидали освобождения.
Маркиз упивался ее словами, любовался огнем ее взглядов и отвагой, одушевлявшей ее. Когда Марикита закончила, он пожал ей руку – нежно и целомудренно, словно в благодарность за спасенную жизнь.
– Что же теперь предпринять? – спросил он. – У меня только двенадцать часов, затем я должен вернуться в армию. Впрочем, с тех пор как я впервые увидал этого дьявола Лагардера и полюбовался на то, что он вытворял у регента, я понял, что за двенадцать часов можно успеть немало. Я, правда, всего-навсего Шаверни. Но я сделаю все, что ты скажешь, даю тебе слово!
В глазах маленькой цыганки сверкнула молния.
– Надо убрать с дороги Пейроля! Возможно, придется его убить! Ты решишься на это, если будет нужно?
– Я-то? – рассмеялся маркиз. – Бывают, правда, моменты, когда я и мухи не способен обидеть, но Пейроля я с радостью прикончу в любую минуту – у нас с ним старые счеты! Если я сегодня услышу его предсмертный хрип, увижу свою шпагу в его груди да еще в придачу найду донью Крус, мне в один день привалит столько счастья, сколько иным не найти за целую жизнь!
– Так поезжай в Пенья дель Сид. Ты доберешься туда поздно ночью. Постучи пять раз в большую дверь, и мой отец тебе откроет. Ты скажи ему просто: «Меня прислала ваша дочь Марикита. Возьмите вашу шпагу, герцог, – и смерть Пейролю!»
– Герцог? Кто же твой отец?
– Это неважно… Интенданту Гонзага он не назвал своего имени… Впрочем, тебе я откроюсь: мой отец – испанский гранд дон Педро Гомес-и-Карвахал де Валедира, изгнанный из Мадрида за слишком дерзкий разговор с Альберони.
– А ты цыганка? Ничего не понимаю…
– Многие не понимают; обещаю – потом поймешь. Когда вы с отцом сделаете то, что я тебе сказала, он отведет тебя на второй этаж башни. Там ты встретишь мадемуазель де Невер и донью Крус – и все вы останетесь ждать нас с Лагардером. Нам надо знать, где искать вас.
– А чем займешься ты?
– Буду его искать. Я помогу ему обрести счастье. Не беда, что судьба приведет тебя к цели первым. Мы не должны забывать, что и он разыскивает свою невесту.
– Я первым делом ищу молодую герцогиню Неверскую, мою кузину, – заметил Шаверни. – Мои собственные дела – это уже потом. Разве донья Крус не сказала тебе этого?
– Прежде всего, – отвечала цыганка, – донья Крус мне сказала, что любит тебя.
– Возможно ли?
– Это так. Садись на коня и скачи во весь опор. Передай им, что я не встретила Лагардера у Новой башни, но сдержу свое слово и приведу его. Я найду его хоть на краю света, хоть ценой собственной жизни, но, если я не погибну, молодая герцогиня скоро увидит своего нареченного. Твое же дело – охранять их обеих, пока он не явится, и шпага моего отца будет заодно с твоей.
Она подробно объяснила ему, как ехать в Пенья дель Сид, и Шаверни, вскочив на коня, умчался галопом, окутанный клубами пыли. Он еще раз обернулся, послал отважной девушке воздушный поцелуй своей изящной рукой и скрылся. Это был поцелуй благодарности и надежды…
Маркиз исчез вдали, а Марикита погрузилась в раздумья. Почему на условленное место явился Шаверни, а не Лагардер? Почему шевалье не посадил ее сегодня, как тогда, в Панкорбо, к себе на седло? Увы! Где же он? Где его теперь искать? С тоской думала об этом Марикита, бродя по улицам и расспрашивая всех, кто мог бы ей хоть чем-то помочь.
Отвечали ей все больше бранью да шуточками, так что узнать ей удалось немного. В конце концов она заключила, что Лагардера с товарищами в Сарагосе не было: их не видели ни у одних ворот.
Понурив голову, с тяжелым сердцем Марикита отправилась искать ночлег. Вдруг неподалеку от нее послышались крики; из-за угла показался королевский гонец на коне, а за ним с воем и воплями высыпала толпа. Маленькая цыганка еле успела прислониться к какой-то двери и стала прислушиваться, пытаясь понять, что же значит весь этот шум.
Гонец на всем скаку разбрасывал афишки; люди хватали их на лету, рвали друг у друга из рук. Цыганочка тоже поймала одну. На девушку набросились, стали отнимать листок, но она скатала его в комок, засунула за корсаж, убежала в укромный уголок, расправила бумагу и углубилась в чтение.
Едва Марикита развернула афишку, как ей показалось, что чья-то железная рука сдавила ей горло. Объявлялось, что Франция и Испания находятся в состоянии войны. Всем французам, пребывающим во владениях его католического величества, предписывалось покинуть их в двадцать четыре часа под страхом тюремного заключения или даже смерти.
Чем грозила эта новость Лагардеру и его товарищам, Шаверни, Авроре, донье Крус?
Марикита не могла думать об этом без дрожи, а посоветоваться было не с кем. Если шевалье де Лагардер вернется во Францию, так и не узнав, где скрывается его невеста, отыщет ли он ее когда-нибудь? А самой цыганке представится ли случай привести их друг к другу?
Этой ночью бедная девушка опять не могла уснуть: ум ее был занят всевозможными химерическими, совершенно неосуществимыми планами. Нужно было все продумать заново – и склеить то, что было разбито вдребезги из-за отсутствия Лагардера на условленном месте.
Впрочем, кто знает, быть может, он услышал об объявлении войны еще в Сеговии и сразу же пересек Пиренеи? А вдруг он попал в ловушку, расставленную Гонзага, и теперь, в тот миг, когда Марикита готова была вести Анри навстречу его счастью, завоеванному ценой стольких тягот, трудов и опасностей, он томится в темнице, из которой не скоро выйдет… если выйдет вообще?
Время шло. Ей с Лагардером уже никак не успеть к полуночи в замок!
Или шевалье не поверил ей? Возможно, решил, что она все равно не придет на свидание – захочет бросить его и вернуться к прежней своей вольной жизни?
Эта мысль причинила Мариките такую боль, что девушка не смогла сдержать судорожных рыданий, ничком упала на землю и заплакала.
Но вскоре Марикита подняла голову: прямо у нее над ухом била копытом лошадь. Цыганка увидела двух всадников. Один из них с участием глядел на нее. Он спрыгнул с коня, протянул руку и помог девушке подняться.
– Что с тобой, бедняжка? – спросил он. – Почему ты так плачешь?
Голос всадника был нежен и ласков, сам он – молод и хорош собой. Его лицо было не таким загорелым, как у испанцев.
Марикита старалась вспомнить, где она видела этот прямой, открытый взгляд, невольно внушающий доверие.
Всаднику ее мордашка тоже показалась знакомой.
– Я узнал тебя, – сказал он, подумав. – Я тебя встретил на дороге из Сеговии в Мадрид. Тогда ты от меня убежала – теперь же все расскажешь, не уйдешь!
Но это была не угроза: молодой человек говорил весело и благодушно.
– Только скажи сперва, отчего ты плачешь. Кто-нибудь обидел тебя? Так назови мне имя этого негодяя – и он дорого заплатит за твои слезы!
Откуда эта таинственная незримая связь двух незнакомых людей? При первом же звуке его голоса она поняла, что он благороден и добр. При одном только виде ее слез он не только проникся горячим сочувствием, но и немедленно бросился ей на помощь.
– Нет, – отвечала она ему, – мне не на кого жаловаться.
– В чем же дело? Ты голодна? Вот мой кошелек…
Он вынул из-за пазухи шелковый мешочек. Сквозь дорогую материю просвечивали золотые монеты. Глаза цыганки широко раскрылись и засверкали, как раскаленные угли.
Отчего? От алчности? Всадник так было и подумал. С огорченной улыбкой он протянул цыганке золотую монету, но та не взяла ее.
Она оттолкнула протянутую руку:
– Мне не нужно того, что там лежит, покажи мне только сам кошелек.
– Зачем?
– Покажи – я прошу тебя!
Это была не просьба, а крик души, вырвавшийся из. трепещущей груди. Молодой человек протянул кошелек.
На нем был вышит герб: в лазоревом поле серебряное стропило, сопровожденное тремя головами мавров натурального цвета две над одной; щит поддержан двумя золотыми леопардами с червлеными[66] горизонтальными полосами и червлеными же когтями; над щитом маркграфская корона. На другой стороне кошелька красовалось имя владельца.
В геральдике Марикита не разбиралась и герб долго не разглядывала, но, прочитав имя, она побледнела и выронила кошелек из рук. Если бы всадник не поддержал ее, она бы и сама рухнула на землю.
– Шаверни!.. – прошептала она, когда немного пришла в себя.
– Да, я Шаверни. Черт! Откуда ты меня знаешь?
Цыганочка выпрямилась, успокоилась и негромко сказала:
– Донья Крус ждет вас.
Маркиз так и подскочил:
– Донья Крус?! Вот это славно, провалиться мне к чертям! Ты знаешь, где донья Крус?
– Да, я знаю, где мадемуазель де Невер с доньей Крус. Вот только не знаю, где шевалье де Лагардер: я жду его здесь с самого полудня, чтобы отвести к ним. Если он не придет – все пропало.
Маркиз испустил радостный клич – так ржет боевой конь, почуяв запах пороха.
– А вот и нет, милая моя! – воскликнул он. – Совсем не все пропало! Пойдем со мной – здесь толком не поговоришь. Расскажи мне все, что тебе известно, и хотя шпага моя не сравнится с клинком Лагардера, ее, думаю, хватит, чтобы освободить молодую герцогиню и будущую – я надеюсь – маркизу.
Он кинул поводья слуге, взял цыганочку под руку и увлек ее в ближайшую харчевню.
Цыганка, уверившись, что перед ней – друг Лагардера, выложила ему все, что произошло с тех пор, как сама она повстречала Анри; девушка поведала о событиях в Мадриде, сообщила, что Кокардас хорошо запомнил того аквадора, который дал ему стакан воды, а главное – рассказала о Пенья дель Сид, где две пленницы ожидали освобождения.
Маркиз упивался ее словами, любовался огнем ее взглядов и отвагой, одушевлявшей ее. Когда Марикита закончила, он пожал ей руку – нежно и целомудренно, словно в благодарность за спасенную жизнь.
– Что же теперь предпринять? – спросил он. – У меня только двенадцать часов, затем я должен вернуться в армию. Впрочем, с тех пор как я впервые увидал этого дьявола Лагардера и полюбовался на то, что он вытворял у регента, я понял, что за двенадцать часов можно успеть немало. Я, правда, всего-навсего Шаверни. Но я сделаю все, что ты скажешь, даю тебе слово!
В глазах маленькой цыганки сверкнула молния.
– Надо убрать с дороги Пейроля! Возможно, придется его убить! Ты решишься на это, если будет нужно?
– Я-то? – рассмеялся маркиз. – Бывают, правда, моменты, когда я и мухи не способен обидеть, но Пейроля я с радостью прикончу в любую минуту – у нас с ним старые счеты! Если я сегодня услышу его предсмертный хрип, увижу свою шпагу в его груди да еще в придачу найду донью Крус, мне в один день привалит столько счастья, сколько иным не найти за целую жизнь!
– Так поезжай в Пенья дель Сид. Ты доберешься туда поздно ночью. Постучи пять раз в большую дверь, и мой отец тебе откроет. Ты скажи ему просто: «Меня прислала ваша дочь Марикита. Возьмите вашу шпагу, герцог, – и смерть Пейролю!»
– Герцог? Кто же твой отец?
– Это неважно… Интенданту Гонзага он не назвал своего имени… Впрочем, тебе я откроюсь: мой отец – испанский гранд дон Педро Гомес-и-Карвахал де Валедира, изгнанный из Мадрида за слишком дерзкий разговор с Альберони.
– А ты цыганка? Ничего не понимаю…
– Многие не понимают; обещаю – потом поймешь. Когда вы с отцом сделаете то, что я тебе сказала, он отведет тебя на второй этаж башни. Там ты встретишь мадемуазель де Невер и донью Крус – и все вы останетесь ждать нас с Лагардером. Нам надо знать, где искать вас.
– А чем займешься ты?
– Буду его искать. Я помогу ему обрести счастье. Не беда, что судьба приведет тебя к цели первым. Мы не должны забывать, что и он разыскивает свою невесту.
– Я первым делом ищу молодую герцогиню Неверскую, мою кузину, – заметил Шаверни. – Мои собственные дела – это уже потом. Разве донья Крус не сказала тебе этого?
– Прежде всего, – отвечала цыганка, – донья Крус мне сказала, что любит тебя.
– Возможно ли?
– Это так. Садись на коня и скачи во весь опор. Передай им, что я не встретила Лагардера у Новой башни, но сдержу свое слово и приведу его. Я найду его хоть на краю света, хоть ценой собственной жизни, но, если я не погибну, молодая герцогиня скоро увидит своего нареченного. Твое же дело – охранять их обеих, пока он не явится, и шпага моего отца будет заодно с твоей.
Она подробно объяснила ему, как ехать в Пенья дель Сид, и Шаверни, вскочив на коня, умчался галопом, окутанный клубами пыли. Он еще раз обернулся, послал отважной девушке воздушный поцелуй своей изящной рукой и скрылся. Это был поцелуй благодарности и надежды…
Маркиз исчез вдали, а Марикита погрузилась в раздумья. Почему на условленное место явился Шаверни, а не Лагардер? Почему шевалье не посадил ее сегодня, как тогда, в Панкорбо, к себе на седло? Увы! Где же он? Где его теперь искать? С тоской думала об этом Марикита, бродя по улицам и расспрашивая всех, кто мог бы ей хоть чем-то помочь.
Отвечали ей все больше бранью да шуточками, так что узнать ей удалось немного. В конце концов она заключила, что Лагардера с товарищами в Сарагосе не было: их не видели ни у одних ворот.
Понурив голову, с тяжелым сердцем Марикита отправилась искать ночлег. Вдруг неподалеку от нее послышались крики; из-за угла показался королевский гонец на коне, а за ним с воем и воплями высыпала толпа. Маленькая цыганка еле успела прислониться к какой-то двери и стала прислушиваться, пытаясь понять, что же значит весь этот шум.
Гонец на всем скаку разбрасывал афишки; люди хватали их на лету, рвали друг у друга из рук. Цыганочка тоже поймала одну. На девушку набросились, стали отнимать листок, но она скатала его в комок, засунула за корсаж, убежала в укромный уголок, расправила бумагу и углубилась в чтение.
Едва Марикита развернула афишку, как ей показалось, что чья-то железная рука сдавила ей горло. Объявлялось, что Франция и Испания находятся в состоянии войны. Всем французам, пребывающим во владениях его католического величества, предписывалось покинуть их в двадцать четыре часа под страхом тюремного заключения или даже смерти.
Чем грозила эта новость Лагардеру и его товарищам, Шаверни, Авроре, донье Крус?
Марикита не могла думать об этом без дрожи, а посоветоваться было не с кем. Если шевалье де Лагардер вернется во Францию, так и не узнав, где скрывается его невеста, отыщет ли он ее когда-нибудь? А самой цыганке представится ли случай привести их друг к другу?
Этой ночью бедная девушка опять не могла уснуть: ум ее был занят всевозможными химерическими, совершенно неосуществимыми планами. Нужно было все продумать заново – и склеить то, что было разбито вдребезги из-за отсутствия Лагардера на условленном месте.
Впрочем, кто знает, быть может, он услышал об объявлении войны еще в Сеговии и сразу же пересек Пиренеи? А вдруг он попал в ловушку, расставленную Гонзага, и теперь, в тот миг, когда Марикита готова была вести Анри навстречу его счастью, завоеванному ценой стольких тягот, трудов и опасностей, он томится в темнице, из которой не скоро выйдет… если выйдет вообще?