Страница:
Он взглянул вниз. Там, внизу, под безоблачным полуденным небом отряды Анасати и Шиндзаваи завершали освященный веками парный танец победителя и побежденного.
Затем, словно все их телодвижения значили для него не больше, чем беготня потревоженных насекомых, он тоже достал свой аппарат и исчез.
Глава 14. ГИБЕЛЬ
Затем, словно все их телодвижения значили для него не больше, чем беготня потревоженных насекомых, он тоже достал свой аппарат и исчез.
Глава 14. ГИБЕЛЬ
Воздух содрогнулся.
Тапек возник на высоте пятидесяти футов, уже в другой местности, намного южнее той лесной поляны, где погиб Джиро. Чародей выглядел раздраженным. Поиски паланкина Мары обещали стать трудными: не в пример Джиро, Мара старалась замести следы. Ее военачальник косвенно подтвердил это, когда признался, что она сознательно выбирала окольные дороги.
Тапек откинул со лба выбившуюся прядь и внимательно оглядел расстилавшийся под ним ландшафт. Внизу тянулись поля квайета, успевшие сменить золотой цвет на тускло-коричневый, — как видно, земледельцам было не до уборки урожая. Пыльная дорога вилась вдоль русла пересохшего ручья, повторяя все его прихотливые изгибы. Не было заметно никакого движения, только бык нидра расхаживал по загону. Мальчик-пастух, приставленный сторожить быка, лежал под деревом, отмахиваясь от мух. У него не было причины смотреть вверх, и он упустил случай увидеть чародея, парящего прямо у него над головой.
На взгляд Тапека, раб-пастушонок заслуживал не большего внимания, чем досаждающие ему мухи. Чародей скрестил руки и забарабанил пальцами по рукавам. Если он так и будет обшаривать землю взглядом, поиск может затянуться надолго: территория, где, по всей вероятности, находилась Мара, была слишком уж обширной. Его угнетало сознание, что время не ждет. Кероло оставил недосказанным что-то важное, рыжеволосый маг был в этом уверен. Иначе с какой стати маг столь высокого ранга, как Кероло, ни с того ни с сего вдруг переполошится и помчится с докладом в Ассамблею?
Но что же замышляет Мара, если она осмелилась отдать своим отрядам приказ о начале атаки на равнине Нашика? Тапек в задумчивости облизнул губы. Эта женщина непростительно изворотлива. Даже если смерть Джиро не ее рук дело — вполне вероятно, что Хокану, не мудрствуя лукаво, самолично отомстил за убийство своего отца, — все равно нужно разыскать дерзкую властительницу хотя бы ради того, чтобы потом было меньше хлопот с ее задержанием. И пусть толстобрюхие пустозвоны вроде Хочокены попробуют не признать ее вину. Тапек не сомневался, что Ассамблее придется перейти от разговоров к карательным действиям. Иначе и быть не может, ведь по милости Благодетельной абсолютная власть магов оказалась поставленной под угрозу. Чтобы выйти на след властительницы, достаточно применить магический обряд поиска, решил Тапек. Для такого колдовства ему не обязательно висеть в воздухе, и он плавно спустился на землю. Как только его ноги коснулись земли, бычок нидры встревоженно фыркнул и, задрав хвост, сорвался с места. Подпасок вздрогнул от неожиданности и вскочил на ноги. На этот раз он увидел мага, который приземлился прямо перед ним. Испуганно вскрикнув, он в благоговейном ужасе бросился плашмя на землю.
Бык с разгону наскочил на изгородь, повернул назад и принялся описывать круги, взрывая копытами землю. Однако раб, устрашенный присутствием черноризца, боялся подняться и успокоить бычка.
И правильно, рассудил Тапек. По отношению к магам у простолюдинов не должно быть никаких чувств, кроме священного трепета. Впрочем, его не интересовали ни мальчик, ни животное. Погруженный в себя, стоя около дрожащего раба, он тихим речитативом начал произносить заклинание.
Закрыв глаза и сомкнув ладони, чтобы сконцентрировать набранную энергию, он выплеснул ее наружу. Хоботки невидимой силы потянулись от его тела, пронизывая окрестности и отыскивая то, что было ему нужно. Там, где они нащупывали дороги — пусть даже это был полузабытый проселок или дальняя колея, проложенная земледельцами для вывоза урожая с полей, — магические щупальца приобретали особую чувствительность. Они не пропускали ни развилок, ни обходных путей, добираясь до самых неприметных тропинок. Через несколько минут Тапек уже находился в центре широко раскинутой сети магических волокон. Ветвящиеся щупальца становились продолжением его самого, безмерно расширяя возможности чародея, ибо сплетенная им энергетическая паутина в конечном счете позволяла ему улавливать признаки движения. И Тапек ждал в этой паутине, словно паук. Покалывание в кончиках пальцев привлекло его внимание к какой-то возне на тенистой тропинке, где парочка слуг предавалась любовным утехам. Маг предоставил этой нити возможность скользить дальше и уделил внимание другим щупальцам. Вот прошла немногочисленная шайка серых воинов, которые подкрадывались к оставленному без присмотра стаду нидр; голод привел их на угодья, которые в обычное время были полны людей и хорошо охранялись. Подобная шайка не была единственной: из-за смуты, охватившей всю Империю, заметно обнаглели грабители. Однако Тапек не стал отвлекаться. Этим отребьем пусть занимаются другие. Выкинув из головы серых воинов, маг продолжил поиски, рассчитывая обнаружить другой отряд, более благопристойный на вид и лучше вооруженный, но передвигающийся так же скрытно. Он выявил два малочисленных эскорта, принадлежащих мелким властителям; эти воины со своими хозяевами всего лишь спешили укрыться под защитой более сильных покровителей.
Щупальца Тапека расползались по лесистым урочищам и заброшенным полям. Зловещая паутина раскинулась шире, за высохшие тайзовые плантации, где мертвые побеги торчали над растрескавшейся землей ровными шеренгами, словно ряды буро-коричневых перьев. Птицы в шумной перебранке выклевывали зерна из увядших колосьев.
Однако в этом крае для Тапека нашлось нечто более интересное, чем птичье пиршество. За пустынными полями, под защитой рощицы молодых уло, сеть Тапека уловила мимолетный неясный отблеск солнечного луча на зеленых доспехах и звук тяжелых шагов. У него дрогнули губы. Вот теперь он наконец-то обнаружил более крупный отряд, численностью не меньше сотни. Это были ее солдаты — та дичь, на которую он охотился.
Тапек мысленно сосредоточился на этом отрезке дороги, и перед его внутренним взором возникла живая, хотя и беззвучная картинка. Покрытый темным лаком паланкин с драпировками, расшитыми узорами в виде птицы шетра, быстро двигался по лесной дороге. Вокруг носильщиков, которых явно отбирали из самых быстроногих и выносливых, шагала, сверкая на солнце зелеными доспехами, почетная гвардия Мары. Они были готовы к сражению, а доспехи в равной мере годились и для битвы, и для торжественной церемонии. Среди них выделялся человек, мантия которого свидетельствовала о высоком ранге советника, а голову украшал обычный солдатский шлем. При ходьбе он опирался на костыль. Пышные ниспадающие одежды не могли полностью скрыть, что у него нет левой ноги.
Кейок, определил Тапек. Его белые зубы блеснули в улыбке. Ни один дом в Империи, кроме дома Мары, не держал на высоком посту калеку. Этот старик по-прежнему сохранял достоинство и вопреки увечью не позволял себе замедлить шаг. Зато его присутствие говорило не в пользу Мары. Престарелого бывшего военачальника, снискавшего всеобщее уважение, не стали бы подвергать риску на опасной дороге, если бы властительнице не была крайне необходима его поддержка. Маг поспешил закончить свое обследование. В свите Мары он усмотрел еще одну седую голову: то был Инкомо, старший советник, которого Мара приняла на службу после гибели дома ее врагов — Минванаби.
Инкомо никогда не принадлежал к числу любителей новшеств. Но такова была сила необыкновенной притягательности властительницы, что даже бывшие враги начинали ее поддерживать. Вспышка гнева полыхнула в душе Тапека. Она всего лишь обычная женщина, а возомнила, что может действовать без оглядки на закон, по сути посягая на права, которые были закреплены только за Ассамблеей. И именно это делало ее опасной. Она навлекла на себя проклятие. Сами боги должны чувствовать себя оскорбленными.
Тапек прикинул расстояние между ним и удаляющимся кортежем. Веки его закрытых глаз подрагивали от напряжения, пока он ликвидировал свою энергетическую паутину, сохранив единственную нить, которая связывала его с тем участком дороги, где проходил кортеж Мары. Утомленному магу не сразу удалось восстановить равновесие внутренних сил, после того как из всего переплетения энергетических щупалев осталось единственное следящее волокно, насыщенное энергией. Преодолев пьянящее чувство головокружения, он бесшумно исчез со своего наблюдательного поста рядом с нидровым загоном, оставив на месте ошеломленного раба, так и не оторвавшего лба от земли, и быка, которого некому было утихомирить.
На этот раз маг появился в нескольких милях от загона на узкой тенистой дороге в тылу колонны Мары. Его прибытие не было ознаменовано никакими грозными явлениями. И тем не менее здесь, вероятно, ожидали его появления, судя по быстроте, с которой задние ряды солдат Акомы остановились и резко повернулись к нему навстречу. Их руки сжимали рукояти мечей, словно он был не Всемогущим, а каким-нибудь заурядным разбойником.
Прошли мгновения, достаточные для того, чтобы они разглядели его темную хламиду и сообразили, с кем имеют дело. Хламиду мага никто не мог по ошибке принять за лохмотья бездомного вора с большой дороги. Несмотря на это, воины Мары не склонились в поклоне и не изменили воинственных поз. Оба советника стояли молча.
Что за дерзость! Негодованию Тапека не было предела. Какие тут еще могут быть обсуждения! Все больше раздражаясь при мысли, что Ассамблее еще придется тратить время на совещания и словопрения, Тапек чуть не шипел от злости. Свита Мары выказала откровенное неуважение к магу из Ассамблеи, встретив его не подобострастными поклонами, а угрожающими позами, как будто его можно было отпугнуть обычным боевым оружием!
Их наглости следует положить конец, решил Тапек. Его лицо приняло устрашающее выражение.
Невзирая на короткий приказ Кейока — всем оставаться на местах, — слуги и рабы, следовавшие в середине кортежа Мары, бросились врассыпную сквозь ряды охраны. Носильщики, которые держали паланкин, явно тряслись от страха, но женский голос, прозвучавший за занавесками, не позволил им окончательно впасть в панику. Повинуясь какому-то новому сигналу, они бегом устремились вперед. Носилки раскачивались и подпрыгивали, являя собой самое жалкое зрелище.
От удивления Тапек застыл на месте, словно пригвожденный. Вызывающее поведение воинов — еще куда ни шло, но чтоб такое! То, что в его присутствии слуги Мары могли осмелиться на какие-то иные телодвижения, кроме немедленных изъявлений покорности, просто в голове не укладывалось!
Затем офицер, возглавляющий почетную гвардию Мары, закричал:
— Не подходи ближе, Всемогущий!
От такого оскорбления Тапека затрясло. Из всех людей, не принадлежащих к великому сословию магов, никто не повышал на него голос с тех пор, как он был ребенком с еще нераскрытыми способностями. Подобное кощунственное пренебрежение привело в бешенство мага, привыкшего за многие годы к безоговорочному повиновению. Готовый плеваться от отвращения или исполосовать самый воздух хлыстами неистовой энергии, он воскликнул:
— Мои слова — закон, а ваша госпожа нарушила наш указ! Прочь с дороги — или все умрете!
Может быть, начальник эскорта и затрепетал, но это не прибавило ему сговорчивости.
— Тогда мы умрем, защищая свою госпожу, и войдем в чертоги Красного бога как славные воины Акомы!
Жестом он подал солдатам короткий сигнал. Отряд в зеленых доспехах слаженно, словно составлял единое целое, развернулся веером, загораживая черноризцу дорогу.
Тем временем паланкин продвигался вперед. Кейок обменялся с офицером несколькими словами. Тапек узнал Суджанру, одного из офицеров Акомы, первым получившего должность командира легиона. Офицер коротко кивнул Кейоку; ответным взмахом костыля тот сообщил о принятом решении. Затем Кейок развернулся на здоровой ноге и двинулся, прихрамывая, вслед за своей удаляющейся хозяйкой.
Все это переполнило чашу терпения Тапека.
Он поднял руки. Энергия потрескивала, сгущаясь вокруг его предплечий. Она парила над его ладонями, образуя светящуюся корону, невыносимо яркую для человеческих глаз.
Хотя воины Мары были, разумеется, ослеплены, в ответ они извлекли мечи. Тапек даже сквозь гудение стягиваемых им колдовских сил расслышал свист клинков, покидающих ножны. Неистовство затуманило его разум. Убийственную ярость он слил воедино с мощью своей магии, заключив смертоносный текучий сплав в плотный клубок. Магическая сила сконцентрировалась в его руке, переливаясь всеми цветами радуги, которые вспыхивали и переходили один в другой, пока не вливались в единый огненно-красный шар.
— Так смотрите же, к чему привело безрассудство вашей хозяйки! — громко выкрикнул Тапек, метнув шаровой сгусток энергии в строй почетной гвардии.
Пылающий световой снаряд устремился к цели, разрастаясь в полете с треском, от которого дрожала земля. Воины, находившиеся ближе всех к Тапеку, первыми приняли удар, и неотвратимая огненная смерть ворвалась в их ряды. Беспощадное пламя перескакивало от солдата к солдату, и живая плоть в тот же миг превращалась в пылающий факел. Огонь повергал жертву в мучительную агонию без надежды на спасение.
Люди кричали, хотя каждый вздох обжигал им легкие и колдовской огонь проникал в тела, пожирая их изнутри. Храбрость и стойкость воинов уже не имели значения: охваченные огнем, они падали на колени, а затем корчились на земле в безумных мучениях. Зеленые доспехи почернели и покрылись пузырями. Вынести вид этих нечеловечески страшных мучений не мог бы ни один смертный. Тем временем маг бесстрастно наблюдал плоды своей жестокости и не торопился прекращать пытку. Его взлохмаченные рыжие волосы развевались в клубах дыма, и лишь ноздри морщились от удушливого зловония горящих волос и кожи.
Шли минуты, но Тапек не снимал заклятия. Он дождался, чтобы пламя наконец погасло само, истощив поддерживавшую его субстанцию. Не было ни кости, ни сухожилия, которые бы не обгорели. Остались только одни скелеты с обугленными, дымящимися пальцами, так и не выпустившими зажатое в них почерневшее оружие. В пустых глазницах еще вспыхивали искры, как будто внутри теплилась жизнь, по-прежнему способная чувствовать и безмолвно стенать. Разверстые рты навеки застыли в крике безмерной боли.
Тапек был удовлетворен: наглецы получили хороший урок. Перед ним осталось лишь центральное ядро отряда — последняя шеренга оставшихся в живых воинов, прикрывающих с тыла удаляющийся паланкин, — а также командир легиона Суджанра и советник Инкомо. Они все, даже дряхлый советник, непоколебимо стояли перед лицом смерти, как истинные солдаты Акомы.
Тапек шагнул вперед, не веря собственным глазам. Слишком опустошенный, чтобы снова поддаться гневу или изумлению, слегка ошалевший от могущества своей магии, он постарался собраться с мыслями.
— Что это значит? Вы слепцы? Тупые чурбаны? Вы же видели, что стало с вашими товарищами! — Он жестом показал на останки тех, что еще недавно были живыми людьми, и его голос возвысился до крика, усиленного с помощью магии.
— Почему же вы еще не ползаете на брюхе, моля о пощаде?
Никто среди уцелевших в эскорте Мары не двинулся с места. Все хранили суровое молчание.
Тапек еще на шаг приблизился к охране паланкина. Те рабы, которые еще не успели сбежать, попадали ниц, устрашенные демонстрацией неистового гнева черноризца. Они лежали в придорожных канавах в десяти шагах от обочины, плача и дрожа, уткнувшись лбами в землю. Тапек не удостоил их вниманием: для него они были безликими ничтожествами, стоившими не больше, чем вытоптанная трава под ногами. Горячий пепел, разносимый ветром, обжигал ему глаза, пока он перешагивал через обугленные скелеты. Кусочки покореженных доспехов и костей хрустели под его ногами. Он подходил все ближе и ближе; свита Мары не отступала.
Далеко впереди, кренясь и дергаясь, продвигался зеленый лакированный паланкин с развевающимися, сбившимися занавесками: носильщики мчались что было сил. Кейок держался с ними вровень, несмотря на обременяющий его костыль.
Тапек, презрительно созерцавший это бессмысленное бегство, обратился к застывшим перед ним воинам:
— В конце-то концов, какое значение имеет ваша верность? Вашей госпоже все равно не удастся уйти отсюда живой.
Защитники властительницы безмолвствовали. Перья на шлеме Суджанры качнулись и задрожали, но подобная мелочь не могла удовлетворить мага: ведь это не его могущество заставило воина трепетать, а просто ветер подул. Воля офицера была непоколебима, решение — непреклонно. Инкомо держался уверенно, словно жрец на священной земле храма; в выражении его лица читалась безмятежная готовность принять любую судьбу, ниспосланную богами.
Тапек окинул пристальным взглядом каждого из стоящих перед ним воинов, которые, оказавшись свидетелями его ярости, тем не менее сумели не поддаться страху. Оставалось одно средство, которое могло пробить и разрушить броню их сплоченности и упрямства.
Подогреваемый вновь вспыхнувшим гневом, Тапек оценил расстояние между собой и тем поворотом дороги, до которого успел добраться паланкин Мары. Приметив поблизости от того места дерево, расщепленное ударом молнии, он мысленно направил туда острие своей воли, и магическая энергия перенесла его прямо к цели.
При появлении черноризца Кейок резко развернулся и, стоя между магом и паланкином, застыл в оборонительной позе. Костыль при этом служил ему опорой.
— Прикажи носильщикам остановиться! — потребовал Тапек.
— Пусть госпожа распоряжается своими рабами, как пожелает. — Кейок вытащил из-под плеча костыль, сжал его двумя руками и повернул, высвобождая потайную защелку. Гладко отполированные части деревянного посоха легко разделились с негромким, но отчетливо различимым свистящим звуком: так заявляет о себе клинок, извлекаемый из ножен.
Зычным командирским голосом, в котором не было и намека на старческое дребезжание, Кейок заявил:
— Я не сойду с этого места без приказа госпожи. Тапек уже ничему не удивлялся. Он смерил Кейока свирепым взглядом, но тот и не думал уступать. Слишком много морщин пролегло на лице Кейока и слишком многие годы оставили след на этом лице, чтобы сейчас его черты дрогнули, обнаруживая слабость. Возможно, в последнее время его глаза утратили былую зоркость, но в них горела уверенность человека, знающего себе цену. Он уже столкнулся с самым худшим из того, что могло выпасть на долю воина, — выйти из боя живым и остаться калекой, — но нашел в себе силы преодолеть унизительность такого существования и заново наполнил жизнь смыслом. Его спокойный взгляд, казалось, говорил: в смерти нет ничего таинственного — лишь последний благодатный отдых.
— Да кому ты нужен, старик, — презрительно бросил маг. Он направился к зарослям, куда в поисках укрытия поспешно ринулись носильщики, тащившие паланкин Мары.
Кейок перешел от слов к делу с поразительной быстротой. Молниеносный выпад — и неожиданно для себя маг обнаружил, что к нему устремлено острие меча, направляемого умелой рукой увечного старца.
Стремительность нападения ошеломила Тапека; он едва успел увернуться.
— Да как ты смеешь!.. — завопил он.
Несмотря на все, что произошло перед этим, Тапек даже помыслить не мог, что кто-нибудь из этих ничтожеств решится ему угрожать. Кейок не только решился, он повторил свою выходку. Его меч со свистом обрушился вниз, и в черном одеянии появилась прореха. Тапек поспешил отскочить, но его движения были куда менее ловкими, чем у одноногого воина, и он лишь с большим трудом избежал смертельного удара. Взлетевший в воздух клинок снова заставил мага отступить. Выведенный из равновесия, Тапек не мог призвать на помощь магию: для этого требовалось сосредоточиться, а ему, как назло, приходилось пригибаться, увертываться и пятиться под натиском опытного фехтовальщика.
— Стой!.. Прекрати сейчас же!.. — только и мог выкрикнуть маг, преодолевая одышку: он не имел обыкновения утомлять собственные мускулы и порядком растерялся, внезапно оказавшись в положении человека, спасающего свою жизнь.
А Кейок еще умудрился, делая следующий ложный выпад, издевательски полюбопытствовать:
— Ну что же, ты даже от меня не можешь убежать?
Вынужденный воспользоваться прибором перемещения, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от Кейока, Тапек исчез и появился снова, но уже за пределами досягаемости старого полководца. Он тяжело дышал и сгорал от стыда за свое отступление. Чуть ли не захлебываясь от душившего его бешенства, он собрал все величие, на какое еще был способен, и выпрямился во весь рост. Из глубокого колодца исступленной ярости он призвал необходимую ему энергию. Магическая сила росла в нем, наполняя воздух потрескиванием озона. Голубые энергетические разряды скапливались вокруг Тапека, словно он находился в центре сверкающей молниями грозы, готовой разразиться над ничтожно малым клочком заброшенной земли.
Тем не менее Кейок не выказывал страха. Он опирался на клинок, вынутый из костыля; его обычно бесстрастное лицо сейчас выражало что-то очень похожее на презрение.
— Госпожа права, — заметил он. — Вы всего лишь обычные люди, ничуть не умнее и не благороднее остальных. — Видя, что его слова задели мага, и без того взбешенного, Кейок добавил:
— И к тому же ребячливые и подверженные страху.
Позади, там, где оставалась горстка почетной гвардии Акомы, послышался чей-то смешок.
Тапек зарычал в приступе безрассудной злобы. Накопленная энергия вырвалась наружу. Его рука опустилась в резком, словно рубящем, движении, и из пустоты внезапно возникла темная фигура. Призрак вздымался вверх, затем воспарил — непроглядно-темный, как глубинный мрак безлунной ночи. Лишь на секунду повиснув в воздухе, он стремительно помчался в сторону Кейока.
Старый солдат непроизвольно поднял клинок, чтобы отразить нападение. Не по годам быстрый в движениях, он вступил в поединок с тем, чему не было названия. Но на этот раз его враг оказался бесплотным, и оружие беспрепятственно прошло сквозь чернильно-черную мглу. Кейок не отклонился в сторону и не сделал попытки к отступлению, даже когда магическая сила расщепила рукоять его клинка; и в следующее мгновение это детище злых чар поразило непокорного воина прямо в грудь.
Поверженный тенью, он, качавший Мару в детстве на коленях, впал в оцепенение. Пальцы разжались, меч упал на землю, и в широко раскрытых глазах застыли предсмертная мука и ужас.
И все-таки в конечном счете воин одержал победу. Изношенное сердце не могло противостоять потрясению и боли, которые выдержал бы боец помоложе; в последние годы его душа, отслужив долгий срок земного существования, не очень-то цеплялась за тело, к которому была привязана. Кейок зашатался, голова запрокинулась к небу, словно в последнем салюте богам. Затем он тяжело упал. Его тело было таким же безжизненным, как камни под ним, а лицо обрело выражение покоя.
Гнев Тапека остался неутоленным. Он хотел, чтобы старик кричал и умолял, катаясь по земле и завывая от телесной боли; и пусть бы Мара, скорчившаяся от страха в своем паланкине, знала: ее драгоценный военный советник подыхает в муках, словно пес.
Тапек разразился проклятием. Злоба заполыхала в нем с новой силой: ему казалось, что Кейок слишком легко отделался. Лучше бы Мара погибла до того, как ее старый воин испустит дух. Пусть бы Кейок увидел, как она отправится к Туракаму прежде него, и, умирая, осознал, что труд всей его жизни оказался напрасным. Остервенелый маг устремился к паланкину, теперь уже покинутому носильщиками и сиротливо стоявшему в зарослях. По пути к носилкам Тапек начал произносить заклинания, вызывая из воздуха новые жестокие чары. Каждое слово он отчеканивал и подкреплял жестом. Колдовством он сотворил рой серебристых дисков, которые порхали, кружась, над его плечами. Их края были острее кинжалов; взрезая воздух, они порождали гул, режущий слух.
— Марш! — скомандовал Тапек.
Смертоносные диски унеслись быстрее, чем доступно взору, и ворвались в заросли. Их прикосновение пресекало жизнь. Высокие травы и молодые деревца увядали, за считанные мгновения превращаясь в сухие стебли и прутья. Не было такой силы, которая остановила бы их, или преграды, способной замедлить их полет. Как сквозь туман, они прошли сквозь оказавшийся на пути камень и разрезали драпировки паланкина. И вот оттуда донесся приглушенный женский крик. Затем в роще наступила тишина, которую не нарушало даже птичье пение.
Вся лесная живность давно исчезла, спасаясь бегством.
Остались лишь воины у Тапека за спиной. Потрясенный нападением на паланкин госпожи, командир подал сигнал к атаке.
Повернувшись к ним, Тапек презрительно расхохотался. Мечи в их руках выглядели нелепо, а они сами, с жаждой боя, написанной на их лицах, казались кучкой безмозглых идиотов. Маг увеличил силу заклинания. Он взмахивал руками, посылая один за другим вращающиеся диски в шеренги солдат, бегом приближавшихся к нему.
Люди падали. Они не кричали, так как не успевали вздохнуть. Еще секунду назад они были живы и бежали, выкрикивая боевые кличи Акомы. В следующий момент, настигнутые смертельными дисками мага, они оказывались во власти паралича. Ноги подкашивались, и они валились на сухую землю. Тапек по-прежнему был одержим яростью. Словно вознамерившись выжечь и уничтожить все вокруг, он продолжал метать колдовские снаряды. Сверкающей вспышкой, бросок за броском, они вылетали из его рук как воплощение беснующейся силы зла. Звенящий гул от кружения дисков стоял в воздухе еще долгое время, после того как пал мертвым последний из воинов Мары; среди них лежал и Инкомо в измятых шелковых одеждах, вопиюще неуместных на этой арене поголовного уничтожения.
Тапек возник на высоте пятидесяти футов, уже в другой местности, намного южнее той лесной поляны, где погиб Джиро. Чародей выглядел раздраженным. Поиски паланкина Мары обещали стать трудными: не в пример Джиро, Мара старалась замести следы. Ее военачальник косвенно подтвердил это, когда признался, что она сознательно выбирала окольные дороги.
Тапек откинул со лба выбившуюся прядь и внимательно оглядел расстилавшийся под ним ландшафт. Внизу тянулись поля квайета, успевшие сменить золотой цвет на тускло-коричневый, — как видно, земледельцам было не до уборки урожая. Пыльная дорога вилась вдоль русла пересохшего ручья, повторяя все его прихотливые изгибы. Не было заметно никакого движения, только бык нидра расхаживал по загону. Мальчик-пастух, приставленный сторожить быка, лежал под деревом, отмахиваясь от мух. У него не было причины смотреть вверх, и он упустил случай увидеть чародея, парящего прямо у него над головой.
На взгляд Тапека, раб-пастушонок заслуживал не большего внимания, чем досаждающие ему мухи. Чародей скрестил руки и забарабанил пальцами по рукавам. Если он так и будет обшаривать землю взглядом, поиск может затянуться надолго: территория, где, по всей вероятности, находилась Мара, была слишком уж обширной. Его угнетало сознание, что время не ждет. Кероло оставил недосказанным что-то важное, рыжеволосый маг был в этом уверен. Иначе с какой стати маг столь высокого ранга, как Кероло, ни с того ни с сего вдруг переполошится и помчится с докладом в Ассамблею?
Но что же замышляет Мара, если она осмелилась отдать своим отрядам приказ о начале атаки на равнине Нашика? Тапек в задумчивости облизнул губы. Эта женщина непростительно изворотлива. Даже если смерть Джиро не ее рук дело — вполне вероятно, что Хокану, не мудрствуя лукаво, самолично отомстил за убийство своего отца, — все равно нужно разыскать дерзкую властительницу хотя бы ради того, чтобы потом было меньше хлопот с ее задержанием. И пусть толстобрюхие пустозвоны вроде Хочокены попробуют не признать ее вину. Тапек не сомневался, что Ассамблее придется перейти от разговоров к карательным действиям. Иначе и быть не может, ведь по милости Благодетельной абсолютная власть магов оказалась поставленной под угрозу. Чтобы выйти на след властительницы, достаточно применить магический обряд поиска, решил Тапек. Для такого колдовства ему не обязательно висеть в воздухе, и он плавно спустился на землю. Как только его ноги коснулись земли, бычок нидры встревоженно фыркнул и, задрав хвост, сорвался с места. Подпасок вздрогнул от неожиданности и вскочил на ноги. На этот раз он увидел мага, который приземлился прямо перед ним. Испуганно вскрикнув, он в благоговейном ужасе бросился плашмя на землю.
Бык с разгону наскочил на изгородь, повернул назад и принялся описывать круги, взрывая копытами землю. Однако раб, устрашенный присутствием черноризца, боялся подняться и успокоить бычка.
И правильно, рассудил Тапек. По отношению к магам у простолюдинов не должно быть никаких чувств, кроме священного трепета. Впрочем, его не интересовали ни мальчик, ни животное. Погруженный в себя, стоя около дрожащего раба, он тихим речитативом начал произносить заклинание.
Закрыв глаза и сомкнув ладони, чтобы сконцентрировать набранную энергию, он выплеснул ее наружу. Хоботки невидимой силы потянулись от его тела, пронизывая окрестности и отыскивая то, что было ему нужно. Там, где они нащупывали дороги — пусть даже это был полузабытый проселок или дальняя колея, проложенная земледельцами для вывоза урожая с полей, — магические щупальца приобретали особую чувствительность. Они не пропускали ни развилок, ни обходных путей, добираясь до самых неприметных тропинок. Через несколько минут Тапек уже находился в центре широко раскинутой сети магических волокон. Ветвящиеся щупальца становились продолжением его самого, безмерно расширяя возможности чародея, ибо сплетенная им энергетическая паутина в конечном счете позволяла ему улавливать признаки движения. И Тапек ждал в этой паутине, словно паук. Покалывание в кончиках пальцев привлекло его внимание к какой-то возне на тенистой тропинке, где парочка слуг предавалась любовным утехам. Маг предоставил этой нити возможность скользить дальше и уделил внимание другим щупальцам. Вот прошла немногочисленная шайка серых воинов, которые подкрадывались к оставленному без присмотра стаду нидр; голод привел их на угодья, которые в обычное время были полны людей и хорошо охранялись. Подобная шайка не была единственной: из-за смуты, охватившей всю Империю, заметно обнаглели грабители. Однако Тапек не стал отвлекаться. Этим отребьем пусть занимаются другие. Выкинув из головы серых воинов, маг продолжил поиски, рассчитывая обнаружить другой отряд, более благопристойный на вид и лучше вооруженный, но передвигающийся так же скрытно. Он выявил два малочисленных эскорта, принадлежащих мелким властителям; эти воины со своими хозяевами всего лишь спешили укрыться под защитой более сильных покровителей.
Щупальца Тапека расползались по лесистым урочищам и заброшенным полям. Зловещая паутина раскинулась шире, за высохшие тайзовые плантации, где мертвые побеги торчали над растрескавшейся землей ровными шеренгами, словно ряды буро-коричневых перьев. Птицы в шумной перебранке выклевывали зерна из увядших колосьев.
Однако в этом крае для Тапека нашлось нечто более интересное, чем птичье пиршество. За пустынными полями, под защитой рощицы молодых уло, сеть Тапека уловила мимолетный неясный отблеск солнечного луча на зеленых доспехах и звук тяжелых шагов. У него дрогнули губы. Вот теперь он наконец-то обнаружил более крупный отряд, численностью не меньше сотни. Это были ее солдаты — та дичь, на которую он охотился.
Тапек мысленно сосредоточился на этом отрезке дороги, и перед его внутренним взором возникла живая, хотя и беззвучная картинка. Покрытый темным лаком паланкин с драпировками, расшитыми узорами в виде птицы шетра, быстро двигался по лесной дороге. Вокруг носильщиков, которых явно отбирали из самых быстроногих и выносливых, шагала, сверкая на солнце зелеными доспехами, почетная гвардия Мары. Они были готовы к сражению, а доспехи в равной мере годились и для битвы, и для торжественной церемонии. Среди них выделялся человек, мантия которого свидетельствовала о высоком ранге советника, а голову украшал обычный солдатский шлем. При ходьбе он опирался на костыль. Пышные ниспадающие одежды не могли полностью скрыть, что у него нет левой ноги.
Кейок, определил Тапек. Его белые зубы блеснули в улыбке. Ни один дом в Империи, кроме дома Мары, не держал на высоком посту калеку. Этот старик по-прежнему сохранял достоинство и вопреки увечью не позволял себе замедлить шаг. Зато его присутствие говорило не в пользу Мары. Престарелого бывшего военачальника, снискавшего всеобщее уважение, не стали бы подвергать риску на опасной дороге, если бы властительнице не была крайне необходима его поддержка. Маг поспешил закончить свое обследование. В свите Мары он усмотрел еще одну седую голову: то был Инкомо, старший советник, которого Мара приняла на службу после гибели дома ее врагов — Минванаби.
Инкомо никогда не принадлежал к числу любителей новшеств. Но такова была сила необыкновенной притягательности властительницы, что даже бывшие враги начинали ее поддерживать. Вспышка гнева полыхнула в душе Тапека. Она всего лишь обычная женщина, а возомнила, что может действовать без оглядки на закон, по сути посягая на права, которые были закреплены только за Ассамблеей. И именно это делало ее опасной. Она навлекла на себя проклятие. Сами боги должны чувствовать себя оскорбленными.
Тапек прикинул расстояние между ним и удаляющимся кортежем. Веки его закрытых глаз подрагивали от напряжения, пока он ликвидировал свою энергетическую паутину, сохранив единственную нить, которая связывала его с тем участком дороги, где проходил кортеж Мары. Утомленному магу не сразу удалось восстановить равновесие внутренних сил, после того как из всего переплетения энергетических щупалев осталось единственное следящее волокно, насыщенное энергией. Преодолев пьянящее чувство головокружения, он бесшумно исчез со своего наблюдательного поста рядом с нидровым загоном, оставив на месте ошеломленного раба, так и не оторвавшего лба от земли, и быка, которого некому было утихомирить.
На этот раз маг появился в нескольких милях от загона на узкой тенистой дороге в тылу колонны Мары. Его прибытие не было ознаменовано никакими грозными явлениями. И тем не менее здесь, вероятно, ожидали его появления, судя по быстроте, с которой задние ряды солдат Акомы остановились и резко повернулись к нему навстречу. Их руки сжимали рукояти мечей, словно он был не Всемогущим, а каким-нибудь заурядным разбойником.
Прошли мгновения, достаточные для того, чтобы они разглядели его темную хламиду и сообразили, с кем имеют дело. Хламиду мага никто не мог по ошибке принять за лохмотья бездомного вора с большой дороги. Несмотря на это, воины Мары не склонились в поклоне и не изменили воинственных поз. Оба советника стояли молча.
Что за дерзость! Негодованию Тапека не было предела. Какие тут еще могут быть обсуждения! Все больше раздражаясь при мысли, что Ассамблее еще придется тратить время на совещания и словопрения, Тапек чуть не шипел от злости. Свита Мары выказала откровенное неуважение к магу из Ассамблеи, встретив его не подобострастными поклонами, а угрожающими позами, как будто его можно было отпугнуть обычным боевым оружием!
Их наглости следует положить конец, решил Тапек. Его лицо приняло устрашающее выражение.
Невзирая на короткий приказ Кейока — всем оставаться на местах, — слуги и рабы, следовавшие в середине кортежа Мары, бросились врассыпную сквозь ряды охраны. Носильщики, которые держали паланкин, явно тряслись от страха, но женский голос, прозвучавший за занавесками, не позволил им окончательно впасть в панику. Повинуясь какому-то новому сигналу, они бегом устремились вперед. Носилки раскачивались и подпрыгивали, являя собой самое жалкое зрелище.
От удивления Тапек застыл на месте, словно пригвожденный. Вызывающее поведение воинов — еще куда ни шло, но чтоб такое! То, что в его присутствии слуги Мары могли осмелиться на какие-то иные телодвижения, кроме немедленных изъявлений покорности, просто в голове не укладывалось!
Затем офицер, возглавляющий почетную гвардию Мары, закричал:
— Не подходи ближе, Всемогущий!
От такого оскорбления Тапека затрясло. Из всех людей, не принадлежащих к великому сословию магов, никто не повышал на него голос с тех пор, как он был ребенком с еще нераскрытыми способностями. Подобное кощунственное пренебрежение привело в бешенство мага, привыкшего за многие годы к безоговорочному повиновению. Готовый плеваться от отвращения или исполосовать самый воздух хлыстами неистовой энергии, он воскликнул:
— Мои слова — закон, а ваша госпожа нарушила наш указ! Прочь с дороги — или все умрете!
Может быть, начальник эскорта и затрепетал, но это не прибавило ему сговорчивости.
— Тогда мы умрем, защищая свою госпожу, и войдем в чертоги Красного бога как славные воины Акомы!
Жестом он подал солдатам короткий сигнал. Отряд в зеленых доспехах слаженно, словно составлял единое целое, развернулся веером, загораживая черноризцу дорогу.
Тем временем паланкин продвигался вперед. Кейок обменялся с офицером несколькими словами. Тапек узнал Суджанру, одного из офицеров Акомы, первым получившего должность командира легиона. Офицер коротко кивнул Кейоку; ответным взмахом костыля тот сообщил о принятом решении. Затем Кейок развернулся на здоровой ноге и двинулся, прихрамывая, вслед за своей удаляющейся хозяйкой.
Все это переполнило чашу терпения Тапека.
Он поднял руки. Энергия потрескивала, сгущаясь вокруг его предплечий. Она парила над его ладонями, образуя светящуюся корону, невыносимо яркую для человеческих глаз.
Хотя воины Мары были, разумеется, ослеплены, в ответ они извлекли мечи. Тапек даже сквозь гудение стягиваемых им колдовских сил расслышал свист клинков, покидающих ножны. Неистовство затуманило его разум. Убийственную ярость он слил воедино с мощью своей магии, заключив смертоносный текучий сплав в плотный клубок. Магическая сила сконцентрировалась в его руке, переливаясь всеми цветами радуги, которые вспыхивали и переходили один в другой, пока не вливались в единый огненно-красный шар.
— Так смотрите же, к чему привело безрассудство вашей хозяйки! — громко выкрикнул Тапек, метнув шаровой сгусток энергии в строй почетной гвардии.
Пылающий световой снаряд устремился к цели, разрастаясь в полете с треском, от которого дрожала земля. Воины, находившиеся ближе всех к Тапеку, первыми приняли удар, и неотвратимая огненная смерть ворвалась в их ряды. Беспощадное пламя перескакивало от солдата к солдату, и живая плоть в тот же миг превращалась в пылающий факел. Огонь повергал жертву в мучительную агонию без надежды на спасение.
Люди кричали, хотя каждый вздох обжигал им легкие и колдовской огонь проникал в тела, пожирая их изнутри. Храбрость и стойкость воинов уже не имели значения: охваченные огнем, они падали на колени, а затем корчились на земле в безумных мучениях. Зеленые доспехи почернели и покрылись пузырями. Вынести вид этих нечеловечески страшных мучений не мог бы ни один смертный. Тем временем маг бесстрастно наблюдал плоды своей жестокости и не торопился прекращать пытку. Его взлохмаченные рыжие волосы развевались в клубах дыма, и лишь ноздри морщились от удушливого зловония горящих волос и кожи.
Шли минуты, но Тапек не снимал заклятия. Он дождался, чтобы пламя наконец погасло само, истощив поддерживавшую его субстанцию. Не было ни кости, ни сухожилия, которые бы не обгорели. Остались только одни скелеты с обугленными, дымящимися пальцами, так и не выпустившими зажатое в них почерневшее оружие. В пустых глазницах еще вспыхивали искры, как будто внутри теплилась жизнь, по-прежнему способная чувствовать и безмолвно стенать. Разверстые рты навеки застыли в крике безмерной боли.
Тапек был удовлетворен: наглецы получили хороший урок. Перед ним осталось лишь центральное ядро отряда — последняя шеренга оставшихся в живых воинов, прикрывающих с тыла удаляющийся паланкин, — а также командир легиона Суджанра и советник Инкомо. Они все, даже дряхлый советник, непоколебимо стояли перед лицом смерти, как истинные солдаты Акомы.
Тапек шагнул вперед, не веря собственным глазам. Слишком опустошенный, чтобы снова поддаться гневу или изумлению, слегка ошалевший от могущества своей магии, он постарался собраться с мыслями.
— Что это значит? Вы слепцы? Тупые чурбаны? Вы же видели, что стало с вашими товарищами! — Он жестом показал на останки тех, что еще недавно были живыми людьми, и его голос возвысился до крика, усиленного с помощью магии.
— Почему же вы еще не ползаете на брюхе, моля о пощаде?
Никто среди уцелевших в эскорте Мары не двинулся с места. Все хранили суровое молчание.
Тапек еще на шаг приблизился к охране паланкина. Те рабы, которые еще не успели сбежать, попадали ниц, устрашенные демонстрацией неистового гнева черноризца. Они лежали в придорожных канавах в десяти шагах от обочины, плача и дрожа, уткнувшись лбами в землю. Тапек не удостоил их вниманием: для него они были безликими ничтожествами, стоившими не больше, чем вытоптанная трава под ногами. Горячий пепел, разносимый ветром, обжигал ему глаза, пока он перешагивал через обугленные скелеты. Кусочки покореженных доспехов и костей хрустели под его ногами. Он подходил все ближе и ближе; свита Мары не отступала.
Далеко впереди, кренясь и дергаясь, продвигался зеленый лакированный паланкин с развевающимися, сбившимися занавесками: носильщики мчались что было сил. Кейок держался с ними вровень, несмотря на обременяющий его костыль.
Тапек, презрительно созерцавший это бессмысленное бегство, обратился к застывшим перед ним воинам:
— В конце-то концов, какое значение имеет ваша верность? Вашей госпоже все равно не удастся уйти отсюда живой.
Защитники властительницы безмолвствовали. Перья на шлеме Суджанры качнулись и задрожали, но подобная мелочь не могла удовлетворить мага: ведь это не его могущество заставило воина трепетать, а просто ветер подул. Воля офицера была непоколебима, решение — непреклонно. Инкомо держался уверенно, словно жрец на священной земле храма; в выражении его лица читалась безмятежная готовность принять любую судьбу, ниспосланную богами.
Тапек окинул пристальным взглядом каждого из стоящих перед ним воинов, которые, оказавшись свидетелями его ярости, тем не менее сумели не поддаться страху. Оставалось одно средство, которое могло пробить и разрушить броню их сплоченности и упрямства.
Подогреваемый вновь вспыхнувшим гневом, Тапек оценил расстояние между собой и тем поворотом дороги, до которого успел добраться паланкин Мары. Приметив поблизости от того места дерево, расщепленное ударом молнии, он мысленно направил туда острие своей воли, и магическая энергия перенесла его прямо к цели.
При появлении черноризца Кейок резко развернулся и, стоя между магом и паланкином, застыл в оборонительной позе. Костыль при этом служил ему опорой.
— Прикажи носильщикам остановиться! — потребовал Тапек.
— Пусть госпожа распоряжается своими рабами, как пожелает. — Кейок вытащил из-под плеча костыль, сжал его двумя руками и повернул, высвобождая потайную защелку. Гладко отполированные части деревянного посоха легко разделились с негромким, но отчетливо различимым свистящим звуком: так заявляет о себе клинок, извлекаемый из ножен.
Зычным командирским голосом, в котором не было и намека на старческое дребезжание, Кейок заявил:
— Я не сойду с этого места без приказа госпожи. Тапек уже ничему не удивлялся. Он смерил Кейока свирепым взглядом, но тот и не думал уступать. Слишком много морщин пролегло на лице Кейока и слишком многие годы оставили след на этом лице, чтобы сейчас его черты дрогнули, обнаруживая слабость. Возможно, в последнее время его глаза утратили былую зоркость, но в них горела уверенность человека, знающего себе цену. Он уже столкнулся с самым худшим из того, что могло выпасть на долю воина, — выйти из боя живым и остаться калекой, — но нашел в себе силы преодолеть унизительность такого существования и заново наполнил жизнь смыслом. Его спокойный взгляд, казалось, говорил: в смерти нет ничего таинственного — лишь последний благодатный отдых.
— Да кому ты нужен, старик, — презрительно бросил маг. Он направился к зарослям, куда в поисках укрытия поспешно ринулись носильщики, тащившие паланкин Мары.
Кейок перешел от слов к делу с поразительной быстротой. Молниеносный выпад — и неожиданно для себя маг обнаружил, что к нему устремлено острие меча, направляемого умелой рукой увечного старца.
Стремительность нападения ошеломила Тапека; он едва успел увернуться.
— Да как ты смеешь!.. — завопил он.
Несмотря на все, что произошло перед этим, Тапек даже помыслить не мог, что кто-нибудь из этих ничтожеств решится ему угрожать. Кейок не только решился, он повторил свою выходку. Его меч со свистом обрушился вниз, и в черном одеянии появилась прореха. Тапек поспешил отскочить, но его движения были куда менее ловкими, чем у одноногого воина, и он лишь с большим трудом избежал смертельного удара. Взлетевший в воздух клинок снова заставил мага отступить. Выведенный из равновесия, Тапек не мог призвать на помощь магию: для этого требовалось сосредоточиться, а ему, как назло, приходилось пригибаться, увертываться и пятиться под натиском опытного фехтовальщика.
— Стой!.. Прекрати сейчас же!.. — только и мог выкрикнуть маг, преодолевая одышку: он не имел обыкновения утомлять собственные мускулы и порядком растерялся, внезапно оказавшись в положении человека, спасающего свою жизнь.
А Кейок еще умудрился, делая следующий ложный выпад, издевательски полюбопытствовать:
— Ну что же, ты даже от меня не можешь убежать?
Вынужденный воспользоваться прибором перемещения, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от Кейока, Тапек исчез и появился снова, но уже за пределами досягаемости старого полководца. Он тяжело дышал и сгорал от стыда за свое отступление. Чуть ли не захлебываясь от душившего его бешенства, он собрал все величие, на какое еще был способен, и выпрямился во весь рост. Из глубокого колодца исступленной ярости он призвал необходимую ему энергию. Магическая сила росла в нем, наполняя воздух потрескиванием озона. Голубые энергетические разряды скапливались вокруг Тапека, словно он находился в центре сверкающей молниями грозы, готовой разразиться над ничтожно малым клочком заброшенной земли.
Тем не менее Кейок не выказывал страха. Он опирался на клинок, вынутый из костыля; его обычно бесстрастное лицо сейчас выражало что-то очень похожее на презрение.
— Госпожа права, — заметил он. — Вы всего лишь обычные люди, ничуть не умнее и не благороднее остальных. — Видя, что его слова задели мага, и без того взбешенного, Кейок добавил:
— И к тому же ребячливые и подверженные страху.
Позади, там, где оставалась горстка почетной гвардии Акомы, послышался чей-то смешок.
Тапек зарычал в приступе безрассудной злобы. Накопленная энергия вырвалась наружу. Его рука опустилась в резком, словно рубящем, движении, и из пустоты внезапно возникла темная фигура. Призрак вздымался вверх, затем воспарил — непроглядно-темный, как глубинный мрак безлунной ночи. Лишь на секунду повиснув в воздухе, он стремительно помчался в сторону Кейока.
Старый солдат непроизвольно поднял клинок, чтобы отразить нападение. Не по годам быстрый в движениях, он вступил в поединок с тем, чему не было названия. Но на этот раз его враг оказался бесплотным, и оружие беспрепятственно прошло сквозь чернильно-черную мглу. Кейок не отклонился в сторону и не сделал попытки к отступлению, даже когда магическая сила расщепила рукоять его клинка; и в следующее мгновение это детище злых чар поразило непокорного воина прямо в грудь.
Поверженный тенью, он, качавший Мару в детстве на коленях, впал в оцепенение. Пальцы разжались, меч упал на землю, и в широко раскрытых глазах застыли предсмертная мука и ужас.
И все-таки в конечном счете воин одержал победу. Изношенное сердце не могло противостоять потрясению и боли, которые выдержал бы боец помоложе; в последние годы его душа, отслужив долгий срок земного существования, не очень-то цеплялась за тело, к которому была привязана. Кейок зашатался, голова запрокинулась к небу, словно в последнем салюте богам. Затем он тяжело упал. Его тело было таким же безжизненным, как камни под ним, а лицо обрело выражение покоя.
Гнев Тапека остался неутоленным. Он хотел, чтобы старик кричал и умолял, катаясь по земле и завывая от телесной боли; и пусть бы Мара, скорчившаяся от страха в своем паланкине, знала: ее драгоценный военный советник подыхает в муках, словно пес.
Тапек разразился проклятием. Злоба заполыхала в нем с новой силой: ему казалось, что Кейок слишком легко отделался. Лучше бы Мара погибла до того, как ее старый воин испустит дух. Пусть бы Кейок увидел, как она отправится к Туракаму прежде него, и, умирая, осознал, что труд всей его жизни оказался напрасным. Остервенелый маг устремился к паланкину, теперь уже покинутому носильщиками и сиротливо стоявшему в зарослях. По пути к носилкам Тапек начал произносить заклинания, вызывая из воздуха новые жестокие чары. Каждое слово он отчеканивал и подкреплял жестом. Колдовством он сотворил рой серебристых дисков, которые порхали, кружась, над его плечами. Их края были острее кинжалов; взрезая воздух, они порождали гул, режущий слух.
— Марш! — скомандовал Тапек.
Смертоносные диски унеслись быстрее, чем доступно взору, и ворвались в заросли. Их прикосновение пресекало жизнь. Высокие травы и молодые деревца увядали, за считанные мгновения превращаясь в сухие стебли и прутья. Не было такой силы, которая остановила бы их, или преграды, способной замедлить их полет. Как сквозь туман, они прошли сквозь оказавшийся на пути камень и разрезали драпировки паланкина. И вот оттуда донесся приглушенный женский крик. Затем в роще наступила тишина, которую не нарушало даже птичье пение.
Вся лесная живность давно исчезла, спасаясь бегством.
Остались лишь воины у Тапека за спиной. Потрясенный нападением на паланкин госпожи, командир подал сигнал к атаке.
Повернувшись к ним, Тапек презрительно расхохотался. Мечи в их руках выглядели нелепо, а они сами, с жаждой боя, написанной на их лицах, казались кучкой безмозглых идиотов. Маг увеличил силу заклинания. Он взмахивал руками, посылая один за другим вращающиеся диски в шеренги солдат, бегом приближавшихся к нему.
Люди падали. Они не кричали, так как не успевали вздохнуть. Еще секунду назад они были живы и бежали, выкрикивая боевые кличи Акомы. В следующий момент, настигнутые смертельными дисками мага, они оказывались во власти паралича. Ноги подкашивались, и они валились на сухую землю. Тапек по-прежнему был одержим яростью. Словно вознамерившись выжечь и уничтожить все вокруг, он продолжал метать колдовские снаряды. Сверкающей вспышкой, бросок за броском, они вылетали из его рук как воплощение беснующейся силы зла. Звенящий гул от кружения дисков стоял в воздухе еще долгое время, после того как пал мертвым последний из воинов Мары; среди них лежал и Инкомо в измятых шелковых одеждах, вопиюще неуместных на этой арене поголовного уничтожения.