Страница:
К этому времени Мара уже оправилась от невыносимого напряжения той минуты, когда смерть почти коснулась ее. К ней вернулись твердость и решимость, и она не позволила традиционалистам воспользоваться удобным случаем, чтобы поставить на своем.
— Нет, — жестко сказала она, — не любой ценой. Я предоставлю вам выбор.
В Тронном зале снова воцарилось безмолвие. Жрецы и придворные, маги и глашатаи. Имперские Белые — все ждали разъяснения этих удивительных слов. Мара поднялась на одну ступень пирамиды. Окинув взглядом море обращенных к ней выжидающих лиц, она возвысила голос:
— Я хочу остаться здесь в качестве регента моего сына. Его правление будет надежным и устойчивым благодаря поддержке властителей, которые понимают — как в конечном счете должны понять все, — что в Империи необходимы перемены. Чо-джайны охотно помогут нам в установлении нового порядка: ведь он положит конец тому злу, которое мы причинили им на заре своей истории. Их воины сумеют остановить междоусобные стычки, в которых так расточительно теряются силы знатных семейств, и отведут уже нависшую опасность гражданской войны, ибо первым деянием Джастина как Девяносто Второго Императора будет освобождение чо-джайнов от всех ограничений, которые наложены на них людьми.
Мара ненадолго замолчала, чтобы перевести дух. Но, не дожидаясь, пока мятежные властители потребуют ее отстранения, она поспешила продолжить:
— Я предлагаю мирные перемены! В качестве старшего советника покойного Императора я приобщилась к рутине управления страной. Будучи Слугой Империи, я обращаю ваше внимание на важную особенность моего положения: из всех претендентов на регентство я одна обладаю достаточной силой и престижем — как среди аристократии, так и среди простого народа, — чтобы покончить с бунтами. Последствия любого другого решения нетрудно предугадать. Омекан уже показал свою вражду ко мне, когда осадил Кентосани. К Омекану скоро начнут присоединяться союзники покойного властителя Джиро и другие сторонники традиционалистской партии. Если этот альянс будет расширяться, нас ждет небывало ожесточенная гражданская война — война до полного уничтожения Империи, которой мы все клялись служить.
Хочокена сухо кашлянул:
— Эти доводы не новы, Благодетельная. Но в большинстве случаев кровопролитие не нуждается ни в каких резонах.
Мара не дала воли гневу; во что бы то ни стало она должна отмести обвинение — пусть даже высказанное в виде намека — в том, что ею движут те же побуждения, которыми руководствовались ее былые враги, жаждавшие власти.
— Ты сказал «кровопролитие», маг? Во имя чего? Уже не существует мантии Имперского Стратега, ради которой стоило бы воевать. Высший Совет упразднен!
При этом многие властители встрепенулись; в их душах назревал протест, но Мара опять опередила их:
— Надо покончить с нашим пристрастием к маленьким смертоубийственным сражениям. Игра Совета больше не будет оправданием войны и убийства. Наше понятие чести должно обрести новый смысл, а от тех наших традиций, которые поощряют жестокость, необходимо отказаться. Мы будем народом, живущим в согласии с законами! За любое преступление — от самого незначительного до самого тяжелого — каждый мужчина и каждая женщина должны отвечать перед имперским правосудием. В этом новом кодексе не будет исключений — даже для поступков нашего Света Небес.
Мотеха рубанул кулаком воздух:
— Но мы не подчиняемся закону!
Мара спустилась со ступеней пирамиды и остановилась лишь тогда, когда между ней и тесными рядами Всемогущих осталось только ограждение, в дни прошений отделяющее просителей от тронного возвышения. Она взглянула прямо в глаза Мотехе, а потом обвела взглядом его собратьев в черных хлами-дах, столпившихся по обе стороны от своего предводителя.
— Каждый мужчина и каждая женщина, — твердо повторила она. — Ни один правящий властитель, виновный в убийстве, не будет удостаиваться рукоплесканий, даже если соблюдены все традиционные формы «приличия». За преступные действия не избегнет законного наказания ни нищий, ни раб, ни отпрыск благородной семьи. И в полной мере это относится к вам. Всемогущие из Ассамблеи. Вам больше не будет позволено ни утаивать отвратительные секреты, ни убивать маленьких девочек и взрослых женщин, у которых обнаружатся магические способности.
Поднялся ропот: на этот раз ее обвинение прозвучало достаточно громко, и его слышали все.
— Да! — воскликнула Мара, перекрывая окрепшим голосом нарастающий гомон.
— Я говорю правду! За прошедшие годы Ассамблея совершила бессчетное количество убийств, и все по таким причинам, которые никогда не снискали бы одобрения богов!
Жрец Лашимы взмахнул жезлом; развевающиеся ленты и амулеты из раковин коркара пришли в движение, словно подчеркивая важность слов Мары.
— Слушайте, что говорит госпожа! — потребовал он. — Она не из тех, кто лжет, лишь бы выиграть свое дело. Прошлой осенью молодую женщину, которую мы собирались принять в послушницы и готовили к ритуальным испытаниям, забрали прямо с храмовой террасы. С того дня как за ней пришли Всемогущие, ее не видели ни наши жрецы, ни родичи этой женщины.
За бесстрастной цуранской маской Хокану чувствовалось отвращение. Фумита уставился взглядом в пол. Он не решался взглянуть на сына. Немалое количество придворных были потрясены известием, что их дочерей, призванных магами для служения в рядах Ассамблеи, давно уже нет в живых. Возмущенные взоры устремились в сторону Всемогущих, но Мара не хотела, чтобы сейчас нарастала волна злых чувств, и быстро заговорила о другом:
— Как обособленная община, вы должны совершенствовать искусство управлять жизнью: это обязанность властителей, возглавляющих каждую семью… — Властители испытали явное облегчение, услышав это подтверждение своих сословных прерогатив. — В пределах закона! — твердо заявила Мара. — Но члены Ассамблеи отныне не будут бесконтрольными собственниками своих привилегий! Владение колдовскими силами не останется для них средством навязывать свою волю. Любой, кто занимается магией, должен иметь лицензию на право свободно совершенствовать свое искусство. Маги Малого пути и женщины, проявившие дар волшебства, могут развивать свои способности под руководством Ассамблеи или самостоятельно, как им заблагорассудится. Те, кто предпочитает набираться познаний где-нибудь еще, могут поступать по своему желанию.
Маг из Чаккахи, стоявший ближе к Всемогущим, поднял переднюю конечность. Мягким тоном он предложил:
— Мы будем рады обучить любого, кто стремится к мудрому использованию своих талантов.
Хотя предложение и умиротворило некоторых магов, других оно встревожило. Но Мара сказала еще не все:
— В Туриле я испытала на собственной шкуре, что значит оказаться в положении пленницы; а находясь в свите Ичиндара, я принимала участие в подготовке решений государственной важности. Среди всего общества, собравшегося здесь, я одна могу со знанием дела утверждать, что защиты заслуживает каждый — будь то мужчина, женщина или ребенок. Только тогда, когда эта… — она нахмурилась, вспоминая точные слова, которые с таким воодушевлением упоминал ее возлюбленный Кевин, — Великая Свобода будет дарована нам всем, любой из нас сможет рассчитывать, что не окажется жертвой произвола. Игра Совета стала настолько опасной и кровавой, что мириться с этим уже невозможно, и я хотела бы дожить до ее конца. Подлинная честь не совместима с убийством, а подлинное могущество должно вставать на защиту слабого, которого мы в течение столетий бездумно растаптывали, если он попадался нам под ноги.
Мотеха подался вперед, привалившись грудью к ограждению, в яростной готовности к перепалке. Мара смерила его презрительным взглядом:
— Вы, Черные Ризы, не имеете права уничтожать все, что вам не по нутру. Великий дар богов — магический талант — вы получили не для того, чтобы по своему капризу отнимать человеческие жизни.
Верховный жрец Джурана ударил об пол своим полосатым ритуальным посохом:
— Благодетельная права.
Через ряды собратьев проталкивался к Мотехе еще один черноризец, только что прибывший с последним отрядом Всемогущих из Города Магов. Волосы Тапека были отброшены назад, щеки побагровели от негодования.
— Ты посягаешь на наши древние права!..
— Сила используется по усмотрению того, кто ею обладает, — бесстрастно возразила властительница, стоя на расстоянии вытянутой руки от него. — Ты должен бы понимать это лучше, чем все другие. Твои сотоварищи не сумели должным образом распорядиться своими талантами, самонадеянно присвоив право казнить и миловать, хотя решать людские судьбы властны только небеса. При том, что твою попытку казнить меня остановила… — нет, пресекла! — воля богов, сегодня я обладаю силой.
Другие маги обменялись тревожными взглядами, но никто не добавил ни слова. Их магия была посрамлена: они оказались бессильными против этой женщины, которая одержала над ними победу, а они, до сих пор не знавшие поражений, не были готовы к такому неожиданному исходу. У них не имелось в запасе ни правил, ни наставлений, которые позволили бы отступить с честью; не было никакого знамени, вокруг которого они могли бы собраться и переждать, дабы накопить силы.
Только Хочокена не сводил с Мары пронизывающего взгляда:
— Ты, кажется, упоминала о возможности выбора? Будь обстоятельства менее важными и если бы в Тронном зале не нависала столь гнетущая враждебность, Мара могла бы улыбнуться: тучный маг был отнюдь не прост.
— Да, Всемогущий, — громко подтвердила она. — В течение столетий ваша Ассамблея наслаждалась властью без ответственности. Вы, Черные Ризы, самоуправствовали «ради Блага Империи», не задумываясь о том, насколько вздорными, извращенными или разрушительными могут оказаться ваши решения. — Она не сказала вслух, что стояло за ее словами: воспоминание о двух маленьких детях, зарезанных самолично их отцом, властителем Минванаби, в результате опалы, которой подвергли его Всемогущие. Хотя Тасайо и был врагом, Мара все-таки считала убийство его наследников чудовищным и непростительным актом, который могла предотвратить сама Ассамблея, осудившая их отца. Она поспешила закончить речь:
— Поскольку сообщество наших магов выказало склонность к самодисциплине, ныне приходит расплата. Так сделайте же так, как я потребовала, и займитесь собственными делами в вашем городе, населенном страшными, угрюмыми людьми, — и да помилуют вас боги, или выберите другой путь — единственный другой путь, который позволит предотвратить грозящую нам войну. Круглое лицо Хочокены сморщилось от отвращения.
— Я догадываюсь, что это за «другой путь».
— Да неужели? — насмешливо спросила Мара. Она извлекла из-за пояса богато украшенный кинжал и направила острие к своей груди. — Боги, может быть, и решили, что мой черед умирать пока не настал. Но я готова испытать свою свободную волю как властительница Акомы. Если вы изберете этот путь, я могу сама прервать собственную жизнь — сейчас, во искупление вины — за то, что нарушила изданный вами указ. Если я это исполню, Джастин отречется от престола и вернется домой как властитель Акомы. Джехилья, его жена, будет царствовать, и ее супруг станет только консортом; он принесет обет никогда не поднимать руку ни на тебя, ни на любого другого черноризца. — Глаза Мары сузились, когда она произнесла заключительные слова; клинок в ее руке не дрогнул. — Но тогда править должны вы.
Хочокена ухмыльнулся. Шимони и Акани кивнули, тогда как Тапек казался вконец ошарашенным.
— Что ты такое говоришь, властительница? — только и мог выговорить рыжеволосый маг.
— У вас есть сила только для того, чтобы крушить, воевать или карать, — заявила Мара. — Мои союзники не станут сопротивляться. До заката солнца, если вы прикажете, я могу с честью кончить мою жизнь на клинке. — Она обвела взглядом зал, лишь ненадолго останавливая свое внимание на отдельных группах аристократов, которые жадно прислушивались, стараясь не пропустить ни одного слова, и даже сейчас продолжали надеяться, что кто-нибудь по оплошности сделает ложный шаг и тем самым даст им повод выступить против соседей. Если клинок прервет ее жизнь — Игра Совета возобновится, словно прославленная Слуга Империи никогда и не жила на свете, а мечты убитого Императора и раба-варвара так и останутся мечтами.
Настала минута, от которой могло зависеть будущее Цурануани. Жрецы мысленно взывали к богам и молились о благосклонности судьбы. Обращаясь, главным образом, к Мотехе и Тапеку, Мара повела речь дальше:
— О, вы можете, конечно, найти другого желающего покрасоваться в роли Света Небес или Имперского Стратега… на какое-то время. Люди из клана Омекан не пожалеют сил ради чести, в этом можете не сомневаться, но всему этому придет конец, как только какой-нибудь честолюбивый сосед или соперник сочтет, что пора менять порядок престолонаследия. — В полной тишине Мара, словно пророчица, втолковывала всем, что их ждет впереди:
— Но рассмотрим и другое: иллюзий больше нет. Люди теперь знают, что с Ассамблеей можно бороться. Храмы не согласятся, чтобы их снова потеснили на второстепенные роли. Можете быть уверены, что последним актом Императора Джастина будет уравнивание чо-джайнов в правах со всеми народами Империи, так что они получат возможность снова возводить свои стеклянные города под светом солнца. Не имея под рукой достаточного количества солдат-добровольцев, как вы, маги, сможете поддерживать порядок? Как вы остановите стычки и вооруженную борьбу за власть между аристократами, для которых традиции всегда служили чем-то вроде орнамента на геральдических мантиях? Игра Совета — это опасный тупик, но наши властители по большей части слишком несговорчивы или слишком корыстны, чтобы установить новый порядок. Готовы ли вы, маги, облачиться в доспехи и взяться за меч? Тапек? Севеан? Мотеха?
Растерянные лица трех названных Всемогущих производили комическое впечатление. Прежде они и в мыслях не допускали, что им придется когда-нибудь замарать руки участием в настоящем бою! Но теперь, когда обнаружилось, что уязвимые места есть и у них, они осознали: магия сама по себе уже не будет внушать прежний благоговейный трепет. Другие, столь же дерзкие, как Мара, начнут бунтовать; тогда политика и стечение обстоятельств вынудят Ассамблею принять чью-то сторону. У них не будет выбора: им поневоле придется забросить свои изыскания и целиком увязнуть в изучении механизма управления державой.
Мотеха явно приуныл. Севеан, не привлекая к себе внимания, переместился на другое место — позади Шимони. Тапек постарался скрыть замешательство за напускной бравадой:
— Мы не Совет властителей, которые собираются, чтобы торговаться по пустякам! Наше призвание выше, чем выбор наказаний для враждующих домов!
Хочокена откровенно рассмеялся.
Мара поклонилась. Но клинок оставался все так же нацеленным ей в сердце. Взгляд властительницы был тверд и суров.
— Вам придется выбирать, Всемогущие. Или управляйте Империей, или перестаньте мешать тем, кто должен этим заниматься.
При гробовом молчании коллег Хочокена устало махнул рукой:
— С этим покончено.
Тапек явно рвался в бой, но его опередил Акани:
— Я согласен. У Ассамблеи сейчас не больше охоты заниматься повседневными мелочами управления Империей, чем раньше. Боги праведные, да ведь наши дебаты растягиваются на несколько дней, когда требуется принять самое пустячное решение! — Не удержавшись от укоризненного взгляда на Шимони и Хочокену, он вздохнул, а потом с полной серьезностью поклонился Слуге Империи. — Госпожа, тебе не придется лишать себя жизни до заката. В обществе поднимется слишком громкий протест, и, вероятно, вину возложат на моих коллег. Мы стоим перед очевидным выбором: хаос или новый порядок. Ты первая смогла понять, что отнюдь не каждый из нас готов убивать без колебаний. В действительности большинство магов и мухи не обидит. Нет. Наша власть над Империей все минувшие века зиждилась на слепом повиновении. Без этого мы… бессильны.
— Бессильны?! — взвился Тапек. — Только не я!..
Фумита остановил рыжеволосого мага, крепко ухватив того за руку:
— Тапек, одна дурацкая выходка уже опозорила тебя почти непоправимо. Прислушайся к доводам рассудка! Мара действует не для себя. Она никогда ничего для себя не добивалась, можешь ты хоть это понять? Ассамблея ни за что не одобрит действия, которые ведут к гражданской войне и хаосу, и если ты рассчитываешь перетянуть большинство на свою сторону, то лучше тебе на это не надеяться. А кровопролитие, какого еще не знала история, непременно разразится, если ты и твои юнцы приятели не смиритесь с неизбежностью. Я настоятельно рекомендую тебе позаботиться о восстановлении своей репутации. А для начала появиться на стенах Кентосани и приказать атакующим войскам прекратить штурм и сложить оружие.
— Я отправлюсь вместе с Тапеком, — объявил Шимони.
Он обратил суровый, даже безжалостный взгляд на младшего собрата, а затем выхватил свой прибор для перемещений и исчез. В Империи мало кто из магов осмеливался перечить Шимони, когда тот бывал раздражен. Однако Фумита не выпускал руку Талека, пока тот не опустил глаза, признав свое поражение. Только тогда ему было позволено последовать за Шимони.
К жрецам и властителям, сгрудившимся позади Мары, обратился Хочокена. Он пожал плечами, но умудрился вложить в это движение дружелюбие и любезность.
— У меня нет желания управлять, и я не затеваю массового убийства самых могучих жрецов Империи. — Это заявление было подчеркнуто адресовано Мотехе, который все еще пытался заручиться поддержкой других собратьев, но обнаружил, что его воинство успело рассеяться. В отсутствие Шимони Севеан потихоньку переместился поближе к Фумите. Многие другие чародеи жестами и мимикой выразили согласие с заявлением о капитуляции, сделанным толстым магом. Хочокена протянул руку и мягко вынул кинжал из пальцев Мары.
Потом он громко возвестил:
— Один незаурядный человек, маг Миламбер из Мидкемии, некогда пытался нас убедить, что рабское подчинение традициям приведет Империю к упадку. Я думаю, что он был прав. — Толстый маг одарил Мару и магов из Чаккахи улыбкой восхищения. — Ибо в противном случае чего ради боги сохранили бы эту незаурядную женщину?
Ему оставалось досказать немного, и он закончил так:
— Властительница, если Свет Небес позволит, мы сейчас удалимся и проведем формальное обсуждение, но ты уже сейчас можешь быть уверена в том, какой будет наша официальная позиция.
Он был первым из черноризцев, который выступил вперед и почтительно поклонился, дабы подчеркнуть, что мальчик, неподвижно сидящий на троне, — Девяносто Второй Свет Небес и что это уже обсуждению не подлежит.
Маги — все до единого — последовали его примеру. Большинство чувствовали себя достаточно униженными и предпочли не затевать пререканий. Впрочем, несколько черноризцев — из тех, что стояли в задних рядах, — позволили себе поворчать. Фумита бросил этим инакомыслящим суровый взгляд, да и маги из Чаккахи приметили каждого своими зоркими глазами; можно было не сомневаться, что тут скажет свое слово необычайная особенность роевого развития чо-джайнов — способность помнить вечно.
Мара чувствовала такое облегчение, что голова кружилась: самые страшные враги, с которыми она посмела вступить в открытое противоборство, капитулировали окончательно и бесповоротно. Черноризцы признали коронацию ее сына! У нее подкашивались ноги, но Хокану, чуткий как всегда, пришел к ней на помощь: встал рядом и обнял за талию. Она с благодарностью приняла супружескую поддержку.
Когда Всемогущие вереницей вышли за порог и центральный проход Тронного зала постепенно освободился, подал голос властитель Кеда, Имперский Канцлер, в сверкающей церемониальной мантии. Хотя ему и пришлось перед тем поволноваться, престарелый сановник не утратил ни величавой осанки, ни ораторских способностей. Его голос был звучным, как всегда, когда он произнес:
— Позволь мне, как Канцлеру, быть первым из твоих придворных, кто присягнет Императору Джастину.
Он опустился на колени и произнес освященную временем клятву верности. И сразу же показалось, что вся толпа стряхнула ужасное напряжение. Место, которое с минуты на минуту могло стать военным лагерем, внезапно превратилось в чертог, где люди преклоняли колени и повторяли обеты преданности мальчику, зачатому как дитя раба и из наследника Акомы ставшему Девяносто Вторым Императором Цурануани.
Когда присягнувшие поднялись с колен, Джастин начал вертеться на месте, проявляя очевидные признаки неудовольствия. Громким шепотом он воззвал к матери и к приемному отцу:
— Вы мне надавали указаний на всякие случаи жизни, но сейчас-то что мне делать?
Джехилья пришла в ужас от такой оплошности. Многие жрецы спрятали веселье за своими церемониальными масками, а Хокану стащил с головы боевой шлем и откровенно засмеялся:
— Скажи своим подданным: «Праздник начинается!»
Джастин соскочил с трона, едва не уронив тяжелый золотой коронационный шлем. Он потащил за собой свою венценосную супругу, и вид у него был весьма далеким от ритуально-благопристойного; новоиспеченный монарх скорее напоминал мальчишку, затеявшего какое-то озорство и полагающего, что взрослые его не видят.
— Праздник начинается! — заорал он во весь голос. Огромный зал дрогнул от радостных возгласов — тем более оглушительных, что осадные орудия наконец замолчали. На Имперский квартал больше не падали тяжелые каменные глыбы. И когда крики и хохот достаточно улеглись, зазвенели главные гонги в храмах Двадцати Богов, призывая население города на улицы, чтобы принять щедрые дары во имя Джастина, Девяносто Второго Императора Цурануани.
Когда Тронный зал опустел, а имперские глашатаи разошлись по городу для объявления новостей, в самой гуще суматохи среди дворцовой челяди возникла неприметная фигура Джайкена, похожего на мышонка. Внушительные объемы имперского хадонры смогли задержать нежданного помощника лишь на пару минут. После бурных препирательств этот важный дворцовый начальник несколько скис, пробормотал какие-то слова (смысл которых сводился к тому, что собственность монаршей семьи будет безвозвратно уничтожена) и поспешил удалиться в свои личные апартаменты. После этого Джайкен потолковал с главами прочих дворцовых служб, и через несколько минут вся челядь уже ходила у него по струнке.
— Мы обязаны устроить торжество для нового Императора, — безапелляционно заявил Джайкен, — даже если это загонит в могилу нас всех до единого, вплоть до поварят и мусорщиков.
Его решимость передалась другим. За несколько часов вельможи, находившиеся в Кентосани, сменили боевые доспехи на шелковые кафтаны, а музыканты и поэты потянулись в приемные городских властей, оспаривая друг у друга честь выступить перед публикой и блеснуть своими талантами. Празднование началось по всему городу, как только люди узнали, что избран новый Свет Небес и, более того, что бразды правления взяла в свои руки властительница Мара, Слуга Империи.
Глава 18. ИМПЕРСКИЙ СОВЕТ
— Нет, — жестко сказала она, — не любой ценой. Я предоставлю вам выбор.
В Тронном зале снова воцарилось безмолвие. Жрецы и придворные, маги и глашатаи. Имперские Белые — все ждали разъяснения этих удивительных слов. Мара поднялась на одну ступень пирамиды. Окинув взглядом море обращенных к ней выжидающих лиц, она возвысила голос:
— Я хочу остаться здесь в качестве регента моего сына. Его правление будет надежным и устойчивым благодаря поддержке властителей, которые понимают — как в конечном счете должны понять все, — что в Империи необходимы перемены. Чо-джайны охотно помогут нам в установлении нового порядка: ведь он положит конец тому злу, которое мы причинили им на заре своей истории. Их воины сумеют остановить междоусобные стычки, в которых так расточительно теряются силы знатных семейств, и отведут уже нависшую опасность гражданской войны, ибо первым деянием Джастина как Девяносто Второго Императора будет освобождение чо-джайнов от всех ограничений, которые наложены на них людьми.
Мара ненадолго замолчала, чтобы перевести дух. Но, не дожидаясь, пока мятежные властители потребуют ее отстранения, она поспешила продолжить:
— Я предлагаю мирные перемены! В качестве старшего советника покойного Императора я приобщилась к рутине управления страной. Будучи Слугой Империи, я обращаю ваше внимание на важную особенность моего положения: из всех претендентов на регентство я одна обладаю достаточной силой и престижем — как среди аристократии, так и среди простого народа, — чтобы покончить с бунтами. Последствия любого другого решения нетрудно предугадать. Омекан уже показал свою вражду ко мне, когда осадил Кентосани. К Омекану скоро начнут присоединяться союзники покойного властителя Джиро и другие сторонники традиционалистской партии. Если этот альянс будет расширяться, нас ждет небывало ожесточенная гражданская война — война до полного уничтожения Империи, которой мы все клялись служить.
Хочокена сухо кашлянул:
— Эти доводы не новы, Благодетельная. Но в большинстве случаев кровопролитие не нуждается ни в каких резонах.
Мара не дала воли гневу; во что бы то ни стало она должна отмести обвинение — пусть даже высказанное в виде намека — в том, что ею движут те же побуждения, которыми руководствовались ее былые враги, жаждавшие власти.
— Ты сказал «кровопролитие», маг? Во имя чего? Уже не существует мантии Имперского Стратега, ради которой стоило бы воевать. Высший Совет упразднен!
При этом многие властители встрепенулись; в их душах назревал протест, но Мара опять опередила их:
— Надо покончить с нашим пристрастием к маленьким смертоубийственным сражениям. Игра Совета больше не будет оправданием войны и убийства. Наше понятие чести должно обрести новый смысл, а от тех наших традиций, которые поощряют жестокость, необходимо отказаться. Мы будем народом, живущим в согласии с законами! За любое преступление — от самого незначительного до самого тяжелого — каждый мужчина и каждая женщина должны отвечать перед имперским правосудием. В этом новом кодексе не будет исключений — даже для поступков нашего Света Небес.
Мотеха рубанул кулаком воздух:
— Но мы не подчиняемся закону!
Мара спустилась со ступеней пирамиды и остановилась лишь тогда, когда между ней и тесными рядами Всемогущих осталось только ограждение, в дни прошений отделяющее просителей от тронного возвышения. Она взглянула прямо в глаза Мотехе, а потом обвела взглядом его собратьев в черных хлами-дах, столпившихся по обе стороны от своего предводителя.
— Каждый мужчина и каждая женщина, — твердо повторила она. — Ни один правящий властитель, виновный в убийстве, не будет удостаиваться рукоплесканий, даже если соблюдены все традиционные формы «приличия». За преступные действия не избегнет законного наказания ни нищий, ни раб, ни отпрыск благородной семьи. И в полной мере это относится к вам. Всемогущие из Ассамблеи. Вам больше не будет позволено ни утаивать отвратительные секреты, ни убивать маленьких девочек и взрослых женщин, у которых обнаружатся магические способности.
Поднялся ропот: на этот раз ее обвинение прозвучало достаточно громко, и его слышали все.
— Да! — воскликнула Мара, перекрывая окрепшим голосом нарастающий гомон.
— Я говорю правду! За прошедшие годы Ассамблея совершила бессчетное количество убийств, и все по таким причинам, которые никогда не снискали бы одобрения богов!
Жрец Лашимы взмахнул жезлом; развевающиеся ленты и амулеты из раковин коркара пришли в движение, словно подчеркивая важность слов Мары.
— Слушайте, что говорит госпожа! — потребовал он. — Она не из тех, кто лжет, лишь бы выиграть свое дело. Прошлой осенью молодую женщину, которую мы собирались принять в послушницы и готовили к ритуальным испытаниям, забрали прямо с храмовой террасы. С того дня как за ней пришли Всемогущие, ее не видели ни наши жрецы, ни родичи этой женщины.
За бесстрастной цуранской маской Хокану чувствовалось отвращение. Фумита уставился взглядом в пол. Он не решался взглянуть на сына. Немалое количество придворных были потрясены известием, что их дочерей, призванных магами для служения в рядах Ассамблеи, давно уже нет в живых. Возмущенные взоры устремились в сторону Всемогущих, но Мара не хотела, чтобы сейчас нарастала волна злых чувств, и быстро заговорила о другом:
— Как обособленная община, вы должны совершенствовать искусство управлять жизнью: это обязанность властителей, возглавляющих каждую семью… — Властители испытали явное облегчение, услышав это подтверждение своих сословных прерогатив. — В пределах закона! — твердо заявила Мара. — Но члены Ассамблеи отныне не будут бесконтрольными собственниками своих привилегий! Владение колдовскими силами не останется для них средством навязывать свою волю. Любой, кто занимается магией, должен иметь лицензию на право свободно совершенствовать свое искусство. Маги Малого пути и женщины, проявившие дар волшебства, могут развивать свои способности под руководством Ассамблеи или самостоятельно, как им заблагорассудится. Те, кто предпочитает набираться познаний где-нибудь еще, могут поступать по своему желанию.
Маг из Чаккахи, стоявший ближе к Всемогущим, поднял переднюю конечность. Мягким тоном он предложил:
— Мы будем рады обучить любого, кто стремится к мудрому использованию своих талантов.
Хотя предложение и умиротворило некоторых магов, других оно встревожило. Но Мара сказала еще не все:
— В Туриле я испытала на собственной шкуре, что значит оказаться в положении пленницы; а находясь в свите Ичиндара, я принимала участие в подготовке решений государственной важности. Среди всего общества, собравшегося здесь, я одна могу со знанием дела утверждать, что защиты заслуживает каждый — будь то мужчина, женщина или ребенок. Только тогда, когда эта… — она нахмурилась, вспоминая точные слова, которые с таким воодушевлением упоминал ее возлюбленный Кевин, — Великая Свобода будет дарована нам всем, любой из нас сможет рассчитывать, что не окажется жертвой произвола. Игра Совета стала настолько опасной и кровавой, что мириться с этим уже невозможно, и я хотела бы дожить до ее конца. Подлинная честь не совместима с убийством, а подлинное могущество должно вставать на защиту слабого, которого мы в течение столетий бездумно растаптывали, если он попадался нам под ноги.
Мотеха подался вперед, привалившись грудью к ограждению, в яростной готовности к перепалке. Мара смерила его презрительным взглядом:
— Вы, Черные Ризы, не имеете права уничтожать все, что вам не по нутру. Великий дар богов — магический талант — вы получили не для того, чтобы по своему капризу отнимать человеческие жизни.
Верховный жрец Джурана ударил об пол своим полосатым ритуальным посохом:
— Благодетельная права.
Через ряды собратьев проталкивался к Мотехе еще один черноризец, только что прибывший с последним отрядом Всемогущих из Города Магов. Волосы Тапека были отброшены назад, щеки побагровели от негодования.
— Ты посягаешь на наши древние права!..
— Сила используется по усмотрению того, кто ею обладает, — бесстрастно возразила властительница, стоя на расстоянии вытянутой руки от него. — Ты должен бы понимать это лучше, чем все другие. Твои сотоварищи не сумели должным образом распорядиться своими талантами, самонадеянно присвоив право казнить и миловать, хотя решать людские судьбы властны только небеса. При том, что твою попытку казнить меня остановила… — нет, пресекла! — воля богов, сегодня я обладаю силой.
Другие маги обменялись тревожными взглядами, но никто не добавил ни слова. Их магия была посрамлена: они оказались бессильными против этой женщины, которая одержала над ними победу, а они, до сих пор не знавшие поражений, не были готовы к такому неожиданному исходу. У них не имелось в запасе ни правил, ни наставлений, которые позволили бы отступить с честью; не было никакого знамени, вокруг которого они могли бы собраться и переждать, дабы накопить силы.
Только Хочокена не сводил с Мары пронизывающего взгляда:
— Ты, кажется, упоминала о возможности выбора? Будь обстоятельства менее важными и если бы в Тронном зале не нависала столь гнетущая враждебность, Мара могла бы улыбнуться: тучный маг был отнюдь не прост.
— Да, Всемогущий, — громко подтвердила она. — В течение столетий ваша Ассамблея наслаждалась властью без ответственности. Вы, Черные Ризы, самоуправствовали «ради Блага Империи», не задумываясь о том, насколько вздорными, извращенными или разрушительными могут оказаться ваши решения. — Она не сказала вслух, что стояло за ее словами: воспоминание о двух маленьких детях, зарезанных самолично их отцом, властителем Минванаби, в результате опалы, которой подвергли его Всемогущие. Хотя Тасайо и был врагом, Мара все-таки считала убийство его наследников чудовищным и непростительным актом, который могла предотвратить сама Ассамблея, осудившая их отца. Она поспешила закончить речь:
— Поскольку сообщество наших магов выказало склонность к самодисциплине, ныне приходит расплата. Так сделайте же так, как я потребовала, и займитесь собственными делами в вашем городе, населенном страшными, угрюмыми людьми, — и да помилуют вас боги, или выберите другой путь — единственный другой путь, который позволит предотвратить грозящую нам войну. Круглое лицо Хочокены сморщилось от отвращения.
— Я догадываюсь, что это за «другой путь».
— Да неужели? — насмешливо спросила Мара. Она извлекла из-за пояса богато украшенный кинжал и направила острие к своей груди. — Боги, может быть, и решили, что мой черед умирать пока не настал. Но я готова испытать свою свободную волю как властительница Акомы. Если вы изберете этот путь, я могу сама прервать собственную жизнь — сейчас, во искупление вины — за то, что нарушила изданный вами указ. Если я это исполню, Джастин отречется от престола и вернется домой как властитель Акомы. Джехилья, его жена, будет царствовать, и ее супруг станет только консортом; он принесет обет никогда не поднимать руку ни на тебя, ни на любого другого черноризца. — Глаза Мары сузились, когда она произнесла заключительные слова; клинок в ее руке не дрогнул. — Но тогда править должны вы.
Хочокена ухмыльнулся. Шимони и Акани кивнули, тогда как Тапек казался вконец ошарашенным.
— Что ты такое говоришь, властительница? — только и мог выговорить рыжеволосый маг.
— У вас есть сила только для того, чтобы крушить, воевать или карать, — заявила Мара. — Мои союзники не станут сопротивляться. До заката солнца, если вы прикажете, я могу с честью кончить мою жизнь на клинке. — Она обвела взглядом зал, лишь ненадолго останавливая свое внимание на отдельных группах аристократов, которые жадно прислушивались, стараясь не пропустить ни одного слова, и даже сейчас продолжали надеяться, что кто-нибудь по оплошности сделает ложный шаг и тем самым даст им повод выступить против соседей. Если клинок прервет ее жизнь — Игра Совета возобновится, словно прославленная Слуга Империи никогда и не жила на свете, а мечты убитого Императора и раба-варвара так и останутся мечтами.
Настала минута, от которой могло зависеть будущее Цурануани. Жрецы мысленно взывали к богам и молились о благосклонности судьбы. Обращаясь, главным образом, к Мотехе и Тапеку, Мара повела речь дальше:
— О, вы можете, конечно, найти другого желающего покрасоваться в роли Света Небес или Имперского Стратега… на какое-то время. Люди из клана Омекан не пожалеют сил ради чести, в этом можете не сомневаться, но всему этому придет конец, как только какой-нибудь честолюбивый сосед или соперник сочтет, что пора менять порядок престолонаследия. — В полной тишине Мара, словно пророчица, втолковывала всем, что их ждет впереди:
— Но рассмотрим и другое: иллюзий больше нет. Люди теперь знают, что с Ассамблеей можно бороться. Храмы не согласятся, чтобы их снова потеснили на второстепенные роли. Можете быть уверены, что последним актом Императора Джастина будет уравнивание чо-джайнов в правах со всеми народами Империи, так что они получат возможность снова возводить свои стеклянные города под светом солнца. Не имея под рукой достаточного количества солдат-добровольцев, как вы, маги, сможете поддерживать порядок? Как вы остановите стычки и вооруженную борьбу за власть между аристократами, для которых традиции всегда служили чем-то вроде орнамента на геральдических мантиях? Игра Совета — это опасный тупик, но наши властители по большей части слишком несговорчивы или слишком корыстны, чтобы установить новый порядок. Готовы ли вы, маги, облачиться в доспехи и взяться за меч? Тапек? Севеан? Мотеха?
Растерянные лица трех названных Всемогущих производили комическое впечатление. Прежде они и в мыслях не допускали, что им придется когда-нибудь замарать руки участием в настоящем бою! Но теперь, когда обнаружилось, что уязвимые места есть и у них, они осознали: магия сама по себе уже не будет внушать прежний благоговейный трепет. Другие, столь же дерзкие, как Мара, начнут бунтовать; тогда политика и стечение обстоятельств вынудят Ассамблею принять чью-то сторону. У них не будет выбора: им поневоле придется забросить свои изыскания и целиком увязнуть в изучении механизма управления державой.
Мотеха явно приуныл. Севеан, не привлекая к себе внимания, переместился на другое место — позади Шимони. Тапек постарался скрыть замешательство за напускной бравадой:
— Мы не Совет властителей, которые собираются, чтобы торговаться по пустякам! Наше призвание выше, чем выбор наказаний для враждующих домов!
Хочокена откровенно рассмеялся.
Мара поклонилась. Но клинок оставался все так же нацеленным ей в сердце. Взгляд властительницы был тверд и суров.
— Вам придется выбирать, Всемогущие. Или управляйте Империей, или перестаньте мешать тем, кто должен этим заниматься.
При гробовом молчании коллег Хочокена устало махнул рукой:
— С этим покончено.
Тапек явно рвался в бой, но его опередил Акани:
— Я согласен. У Ассамблеи сейчас не больше охоты заниматься повседневными мелочами управления Империей, чем раньше. Боги праведные, да ведь наши дебаты растягиваются на несколько дней, когда требуется принять самое пустячное решение! — Не удержавшись от укоризненного взгляда на Шимони и Хочокену, он вздохнул, а потом с полной серьезностью поклонился Слуге Империи. — Госпожа, тебе не придется лишать себя жизни до заката. В обществе поднимется слишком громкий протест, и, вероятно, вину возложат на моих коллег. Мы стоим перед очевидным выбором: хаос или новый порядок. Ты первая смогла понять, что отнюдь не каждый из нас готов убивать без колебаний. В действительности большинство магов и мухи не обидит. Нет. Наша власть над Империей все минувшие века зиждилась на слепом повиновении. Без этого мы… бессильны.
— Бессильны?! — взвился Тапек. — Только не я!..
Фумита остановил рыжеволосого мага, крепко ухватив того за руку:
— Тапек, одна дурацкая выходка уже опозорила тебя почти непоправимо. Прислушайся к доводам рассудка! Мара действует не для себя. Она никогда ничего для себя не добивалась, можешь ты хоть это понять? Ассамблея ни за что не одобрит действия, которые ведут к гражданской войне и хаосу, и если ты рассчитываешь перетянуть большинство на свою сторону, то лучше тебе на это не надеяться. А кровопролитие, какого еще не знала история, непременно разразится, если ты и твои юнцы приятели не смиритесь с неизбежностью. Я настоятельно рекомендую тебе позаботиться о восстановлении своей репутации. А для начала появиться на стенах Кентосани и приказать атакующим войскам прекратить штурм и сложить оружие.
— Я отправлюсь вместе с Тапеком, — объявил Шимони.
Он обратил суровый, даже безжалостный взгляд на младшего собрата, а затем выхватил свой прибор для перемещений и исчез. В Империи мало кто из магов осмеливался перечить Шимони, когда тот бывал раздражен. Однако Фумита не выпускал руку Талека, пока тот не опустил глаза, признав свое поражение. Только тогда ему было позволено последовать за Шимони.
К жрецам и властителям, сгрудившимся позади Мары, обратился Хочокена. Он пожал плечами, но умудрился вложить в это движение дружелюбие и любезность.
— У меня нет желания управлять, и я не затеваю массового убийства самых могучих жрецов Империи. — Это заявление было подчеркнуто адресовано Мотехе, который все еще пытался заручиться поддержкой других собратьев, но обнаружил, что его воинство успело рассеяться. В отсутствие Шимони Севеан потихоньку переместился поближе к Фумите. Многие другие чародеи жестами и мимикой выразили согласие с заявлением о капитуляции, сделанным толстым магом. Хочокена протянул руку и мягко вынул кинжал из пальцев Мары.
Потом он громко возвестил:
— Один незаурядный человек, маг Миламбер из Мидкемии, некогда пытался нас убедить, что рабское подчинение традициям приведет Империю к упадку. Я думаю, что он был прав. — Толстый маг одарил Мару и магов из Чаккахи улыбкой восхищения. — Ибо в противном случае чего ради боги сохранили бы эту незаурядную женщину?
Ему оставалось досказать немного, и он закончил так:
— Властительница, если Свет Небес позволит, мы сейчас удалимся и проведем формальное обсуждение, но ты уже сейчас можешь быть уверена в том, какой будет наша официальная позиция.
Он был первым из черноризцев, который выступил вперед и почтительно поклонился, дабы подчеркнуть, что мальчик, неподвижно сидящий на троне, — Девяносто Второй Свет Небес и что это уже обсуждению не подлежит.
Маги — все до единого — последовали его примеру. Большинство чувствовали себя достаточно униженными и предпочли не затевать пререканий. Впрочем, несколько черноризцев — из тех, что стояли в задних рядах, — позволили себе поворчать. Фумита бросил этим инакомыслящим суровый взгляд, да и маги из Чаккахи приметили каждого своими зоркими глазами; можно было не сомневаться, что тут скажет свое слово необычайная особенность роевого развития чо-джайнов — способность помнить вечно.
Мара чувствовала такое облегчение, что голова кружилась: самые страшные враги, с которыми она посмела вступить в открытое противоборство, капитулировали окончательно и бесповоротно. Черноризцы признали коронацию ее сына! У нее подкашивались ноги, но Хокану, чуткий как всегда, пришел к ней на помощь: встал рядом и обнял за талию. Она с благодарностью приняла супружескую поддержку.
Когда Всемогущие вереницей вышли за порог и центральный проход Тронного зала постепенно освободился, подал голос властитель Кеда, Имперский Канцлер, в сверкающей церемониальной мантии. Хотя ему и пришлось перед тем поволноваться, престарелый сановник не утратил ни величавой осанки, ни ораторских способностей. Его голос был звучным, как всегда, когда он произнес:
— Позволь мне, как Канцлеру, быть первым из твоих придворных, кто присягнет Императору Джастину.
Он опустился на колени и произнес освященную временем клятву верности. И сразу же показалось, что вся толпа стряхнула ужасное напряжение. Место, которое с минуты на минуту могло стать военным лагерем, внезапно превратилось в чертог, где люди преклоняли колени и повторяли обеты преданности мальчику, зачатому как дитя раба и из наследника Акомы ставшему Девяносто Вторым Императором Цурануани.
Когда присягнувшие поднялись с колен, Джастин начал вертеться на месте, проявляя очевидные признаки неудовольствия. Громким шепотом он воззвал к матери и к приемному отцу:
— Вы мне надавали указаний на всякие случаи жизни, но сейчас-то что мне делать?
Джехилья пришла в ужас от такой оплошности. Многие жрецы спрятали веселье за своими церемониальными масками, а Хокану стащил с головы боевой шлем и откровенно засмеялся:
— Скажи своим подданным: «Праздник начинается!»
Джастин соскочил с трона, едва не уронив тяжелый золотой коронационный шлем. Он потащил за собой свою венценосную супругу, и вид у него был весьма далеким от ритуально-благопристойного; новоиспеченный монарх скорее напоминал мальчишку, затеявшего какое-то озорство и полагающего, что взрослые его не видят.
— Праздник начинается! — заорал он во весь голос. Огромный зал дрогнул от радостных возгласов — тем более оглушительных, что осадные орудия наконец замолчали. На Имперский квартал больше не падали тяжелые каменные глыбы. И когда крики и хохот достаточно улеглись, зазвенели главные гонги в храмах Двадцати Богов, призывая население города на улицы, чтобы принять щедрые дары во имя Джастина, Девяносто Второго Императора Цурануани.
Когда Тронный зал опустел, а имперские глашатаи разошлись по городу для объявления новостей, в самой гуще суматохи среди дворцовой челяди возникла неприметная фигура Джайкена, похожего на мышонка. Внушительные объемы имперского хадонры смогли задержать нежданного помощника лишь на пару минут. После бурных препирательств этот важный дворцовый начальник несколько скис, пробормотал какие-то слова (смысл которых сводился к тому, что собственность монаршей семьи будет безвозвратно уничтожена) и поспешил удалиться в свои личные апартаменты. После этого Джайкен потолковал с главами прочих дворцовых служб, и через несколько минут вся челядь уже ходила у него по струнке.
— Мы обязаны устроить торжество для нового Императора, — безапелляционно заявил Джайкен, — даже если это загонит в могилу нас всех до единого, вплоть до поварят и мусорщиков.
Его решимость передалась другим. За несколько часов вельможи, находившиеся в Кентосани, сменили боевые доспехи на шелковые кафтаны, а музыканты и поэты потянулись в приемные городских властей, оспаривая друг у друга честь выступить перед публикой и блеснуть своими талантами. Празднование началось по всему городу, как только люди узнали, что избран новый Свет Небес и, более того, что бразды правления взяла в свои руки властительница Мара, Слуга Империи.
Глава 18. ИМПЕРСКИЙ СОВЕТ
На улицах горели фонари.
Их свет выхватывал из ночной тьмы буйство красок — это кружились в плясках горожане, облаченные в яркие шелковые одежды, а лицедеи разыгрывали веселые представления. Вместо глухого стука осадных орудий в городе раздавался звон лаковых колокольчиков, сливающийся с радостным смехом. Мара сидела у расписных оконных перегородок в богато убранных дворцовых покоях. Праздничный шум согревал ей душу, но нежная полуулыбка, тронувшая ее губы, предназначалась только одному существу — маленькой девочке, уснувшей у нее на коленях. Когда в дверях возник Хокану, он не сразу решился нарушить этот покой.
Но Мара всегда ощущала его появление. Хотя он вошел без единого звука, она подняла голову, и ее лицо озарилось счастливой улыбкой.
— Хокану!
В этом возгласе звучала и нежность любви, и боль разлуки, длившейся все это смутное время.
Властитель Шиндзаваи неслышно ступал по изразцам. Он сменил доспехи на шелковый наряд, а подбитые гвоздями боевые сандалии — на кожаные, с матерчатыми ремешками. Остановившись рядом с женой, он опустился на колени и взял Касуму за ручку. Малышка ухватила его за палец и затихла; она еще не полностью пробудилась от сна.
— Видишь, как она выросла! — шепнула Мара. Когда она отправилась в Турил, девочка была совсем крошечной. Теперь она уже начала ходить и произносила первые слова. Властительница легко погладила дочурку по голове. — У нее будет такая же морщинка меж бровей, как у тебя, — сказала она мужу. — Не иначе как она унаследовала твое упорство.
Хокану улыбнулся:
Их свет выхватывал из ночной тьмы буйство красок — это кружились в плясках горожане, облаченные в яркие шелковые одежды, а лицедеи разыгрывали веселые представления. Вместо глухого стука осадных орудий в городе раздавался звон лаковых колокольчиков, сливающийся с радостным смехом. Мара сидела у расписных оконных перегородок в богато убранных дворцовых покоях. Праздничный шум согревал ей душу, но нежная полуулыбка, тронувшая ее губы, предназначалась только одному существу — маленькой девочке, уснувшей у нее на коленях. Когда в дверях возник Хокану, он не сразу решился нарушить этот покой.
Но Мара всегда ощущала его появление. Хотя он вошел без единого звука, она подняла голову, и ее лицо озарилось счастливой улыбкой.
— Хокану!
В этом возгласе звучала и нежность любви, и боль разлуки, длившейся все это смутное время.
Властитель Шиндзаваи неслышно ступал по изразцам. Он сменил доспехи на шелковый наряд, а подбитые гвоздями боевые сандалии — на кожаные, с матерчатыми ремешками. Остановившись рядом с женой, он опустился на колени и взял Касуму за ручку. Малышка ухватила его за палец и затихла; она еще не полностью пробудилась от сна.
— Видишь, как она выросла! — шепнула Мара. Когда она отправилась в Турил, девочка была совсем крошечной. Теперь она уже начала ходить и произносила первые слова. Властительница легко погладила дочурку по голове. — У нее будет такая же морщинка меж бровей, как у тебя, — сказала она мужу. — Не иначе как она унаследовала твое упорство.
Хокану улыбнулся: