Ффорде Джаспер. Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет

   Хотелось бы мне разделять ее оптимизм! Она убрала руку с моего живота и легла на кровать – игра в пинг-понг взяла свое.
   – Мне надо как-то попасть в книги без Прозопортала, ба.
   Бабушка открыла глаза и посмотрела на меня очень проницательно, что было странно для человека ее лет.
   – Ха! Я прослужила в ТИПА семьдесят семь лет. В разных отделах. Я прыгала во времени взад и вперед, а порой и в сторону. Я выслеживала преступников, по сравнению с которыми Аид – святой Звлкикс, и восемь раз спасала мир от уничтожения. Я повидала много такого, чего ты даже и представить себе не можешь, но все равно не имею ни малейшего понятия, как Майкрофт умудрился забросить тебя в «Джен Эйр».
   – А…
   – Прости, Четверг, ничем помочь не могу. Будь я на твоем месте, я подошла бы к решению проблемы с тыла. Кого из книгопрыгунов ты видела последним?
   – Миссис Накадзима.
   – И как ей это удавалось?
   – Она просто вчитывалась в книгу, и все.
   – А ты не пыталась?
   Я покачала головой.
   – Может, стоит попробовать, – посоветовала бабушка с убийственной серьезностью. – Когда ты в первый раз попала в «Джен Эйр», разве это был не книгопрыжок?
   – Думаю, да.
   – Возможно, – сказала она, наугад взяв книгу с полки над головой и бросая ее мне, – тебе стоит попробовать.
   – «Сказки крольчихи Флопси»?
   – Ну так надо же с чего-то начинать! – хихикнув, ответила бабушка.
   Я помогла ей снять синие бумазейные тапочки и уложила поудобнее.
   – Сто восемь! – пробормотала она. – Я чувствую себя как розовый кролик в этой самой рекламе батареек «фьюжнселл», помнишь, тот, что рекламирует марку «икс».
   – Ты для меня моя «фьюжнселл», ба.
   Она слабо улыбнулась и снова откинулась на подушки.
   – Почитай мне книжку, дорогая.
   Я села и открыла маленький томик Беатрис Поттер. Посмотрела на бабушку – она лежала, закрыв глаза.
   – Читай!
   И я прочитала, от корки до корки.
   – И что?
   – Ничего, – печально ответила я.
   – Даже запаха от кучи компоста не почувствовала и далекого жужжания газонокосилки не услышала?
   – Нет, ничего.
   – Ха! – сказала бабушка. – Прочти еще раз.
   Я прочитала еще и еще раз.
   – По-прежнему ничего?
   – Нет, ба.
   Я начала уставать.
   – А как тебе миссис Крошка Мышь?
   – Находчивая и умная, – ответила я. – Возможно, любит посплетничать и похвастаться знакомством с важными особами. Куда умнее кролика Бенджамина.
   – А откуда ты это знаешь? – спросила бабушка.
   – Ну, Бенджамин разрешает своим детям, таким хрупким и уязвимым, спать на открытом воздухе, значит, родительского опыта у него совсем мало, хотя себя-то он бережет, можешь не сомневаться. Именно Крольчихе Флопси приходится его разыскивать, и, похоже, такое и прежде случалось. Понятно, что Бенджамину нельзя доверять детей. А мать должна проявлять сдержанность и мудрость.
   – Может, и так, – ответила бабушка, – но что за мудрость торчать в окне, когда миссис и мистер Макгрегор обнаруживают, что им подсунули гнилые овощи?
   В чем-то она была права.
   – Этого требовала логика повествования, – заявила я. – По-моему, тут больше высокой драмы, если проследить, к чему привели кроличьи уловки. Не так ли? Мне кажется, если бы все решения принимала Флопси, она сразу вернулась бы в норку, но в этом случае вынуждена была подчиниться воле Беатрис Поттер.
   – Интересная теория, – отметила бабушка, вытягивая ноги на покрывале и шевеля затекшими пальцами. – А мистер Макгрегор какой мерзавец, правда? Прямо-таки Дарт Вейдер из детской книжки.
   – Ошибаешься, – сказала я. – Классической злодейкой мне кажется миссис Макгрегор. Вроде леди Макбет. То, что Макгрегор с трудом считает и по-дурацки хихикает, может свидетельствовать о некоторой степени слабоумия, а значит, он легко поддается влиянию более агрессивной миссис Макгрегор. Мне кажется, их брак тоже под угрозой. Она называет его старым дураком и старой развалиной и заявляет, что гнилые овощи в мешке – его тупая выходка, что он просто хотел так ее разозлить.
   – Еще что-нибудь?
   – Да ничего. Думаю, это все. Хорошая сказочка. Да?
   Но бабушка не отвечала – она просто тихонько хихикала себе под нос.
   – Значит, ты все еще здесь, – спросила она, – а не попала в домик мистера и миссис Макгрегор?
   – Нет.
   – В таком случае, – ехидно начала бабушка, – откуда ты знаешь, что она называет его старой развалиной?
   – Так это в тексте есть.
   – А ты проверь, Четверг, малютка моя.
   Я нашла нужную страницу и действительно обнаружила, что миссис Макгрегор ничего такого не говорила!
   – Странно, – сказала я. – Наверное, я это просто придумала.
   – Может быть, – ответила бабушка. – Или подслушала. Закрой-ка глаза и опиши кухню Макгрегоров.
   – Стенки сиреневого цвета, – пробормотала я, – большая плита, чайник весело свистит на огне. У стены шкаф с глиняными кувшинами в цветочек, на выскобленном кухонном столе стоит ваза, и в ней букет…
   Я осеклась.
   – И откуда тебе об этом знать, – торжествующе спросила бабушка, – если ты действительно там не побывала?
   Я быстро пролистала книжку, пораженная и восхищенная дразнящим отблеском иного мира, который проступал сквозь яркие акварели и незамысловатую прозу. Я сосредоточилась изо всех сил, но ничего не вышло. Может, я хотела слишком многого, не знаю. После десятого прочтения перед глазами остались просто слова, напечатанные типографской краской, и больше ничего.
   – Это только начало, – подбодрила меня бабушка. – Вернешься домой – попробуй почитать другую книгу, но не жди результата слишком скоро. И я очень рекомендую тебе найти миссис Накадзима. Где она живет?
   – Она поселилась в «Джен Эйр».
   – А до того где жила?
   – В Осаке.
   – Так, может, тебе поискать ее там? И ради бога, отдохни!
   Я пообещала, что так и сделаю, поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты.

Глава 12
Дома, наедине с воспоминаниями

 
«ЖАБ-ньюс» – ведущий информационный канал, а Лидия Сандалик – его ведущий репортер. Если произошло какое-нибудь важное событие, то можете поставить свой самый звонкий доллар на то, что «ЖАБ» сделает из него громкую новость. Когда русским в качестве репарации отдали Танбридж-Уэллз, не было события громче – за исключением, конечно, миграции мамонтов, рассуждений насчет приключений Бонзо-вундерпса в следующей серии и вопроса, бреет Лола Вавум подмышки или нет. Мой отец говорил, что в том-то и заключается изысканно странная – и угрожающе саморазрушительная – причудливость человеческой природы, что людям куда интереснее бессмысленные пустяки, чем настоящие новости.
 

(ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ. Жизнь в ТИПА-Сети)

   Поскольку меня до сих пор официально числили временно отстраненной от работы до конца слушаний в ТИПА-1, то я вернулась домой, сбросила ботинки и насыпала Пиквик в миску фисташек. Сварила себе кофе, позвонила Безотказэну, и мы долго болтали, пытаясь сообразить, что еще изменилось с момента устранения Лондэна. Оказалось, немногое. С Антона по-прежнему не сняли обвинения в провале атаки легкой танковой бригады, я по-прежнему прожила в Лондоне десять лет, точно так же вернулась в Суиндон и так же днем раньше побывала на пикнике в Уффингтоне. Как-то раз папа сказал, что прошлое на редкость неохотно воспринимает изменения. И он был прав. Я поблагодарила Безотказэна, повесила трубку, немного порисовала, пытаясь расслабиться. Когда это не помогло, отправилась пешком на прогулку в Уффингтон. Присоединилась к туристам, собравшимся посмотреть, как грузят в трейлер расплющенную «испано-суизу». Компания «Левиафан эйршип» начала расследование и предложила одному из своих директоров взять на себя обвинение в покушении на убийство. Злополучный чиновник уже начал семилетнюю отсидку, надеясь таким образом отвратить от компании опасный и сулящий миллионные убытки судебный процесс.
   Вернувшись домой, я обнаружила на пороге какого-то мерзкого типа, появление которого не предвещало ничего хорошего. Я никогда прежде его не видела, но он меня явно знал.
   – Нонетот! – взревел он. – Платите за три месяца вперед, или я вышвырну вас вместе со всем вашим барахлом в мусорный бак!
   – Вперед? – ответила я, отпирая дверь и надеясь проскользнуть внутрь как можно скорее. – Вы не можете такого требовать!
   – Могу, – ответил он и сунул мне под нос потрепанный экземпляр договора о найме. – Домашние животные по условиям договора строго запрещены! Глава семь, пункт «б» под заголовком «Домашние животные – только по специальному разрешению». Теперь платите.
   – Здесь нет домашних животных, – с невинным видом отозвалась я.
   – А это что такое?
   Пиквик тихонько заклацала клювом и высунула голову из-за двери, пытаясь увидеть, что тут творится. Очень не вовремя.
   – Ах, это. Это мой друг.
   Едва владелец дома пригляделся к Пиквик, как глаза у него загорелись, а Пиквик тут же спряталась за дверь. Она была редкой версией один-два, и, похоже, мой домохозяин в этом разбирался.
   Он окинул мою любимицу жадным взглядом.
   – Продайте мне дронта, – сказал он, – и я освобожу вас от платы на четыре месяца.
   – Она не продается, – твердо ответила я. Пиквик дрожала у меня за спиной.
   – Ах так? – сказал домовладелец. – Тогда два дня на оплату счетов, или я дам пинка под твою ТИПА-задницу. Усекла?
   – Вы очень любезны.
   Он злобно глянул на меня, сунул мне счет и пошел дальше по коридору пугать других жильцов.
   Денег, чтобы заплатить за три месяца вперед, у меня не было, и он это знал. Порывшись в своих бумагах, я в конце концов нашла соглашение о найме и увидела, что он прав: такая статья в договоре присутствовала, правда, распространялась она явно на каких-то крупных и опасных тварей вроде саблезубого тигра, но он был в своем праве. Карточки мои давно опустели, а кредит почти иссяк. ТИПА платит ровно столько, чтобы хватало на еду да на крышу над головой, покупка машины выгребла мои сбережения подчистую, а я даже еще не видела счета из гаража за ремонт. С кухни послышалось тревожное щелканье.
   – Я скорее себя продам, – заверила я Пиквик, которая выжидательно стояла, держа в клюве ошейник с поводком.
   Сунув банковские счета в коробку из-под обуви, я приготовила ужин и уселась перед телевизором, включив «ЖАБ-ньюс».
   – Глава русской делегации на переговорах согласился с предложением министра иностранных дел принять Танбридж-Уэллз в качестве репараций, – похоронным тоном вещал ведущий. – Маленький городок площадью в две тысячи акров станет русским анклавом на территории Англии и будет переименован в Бочкомост-Источник, а все население новой русской колонии получит двойное гражданство. С места событий передает Лидия Сандалик. Лидия, как дела?
   На экране возникла неповторимая репортерша «ЖАБ-ньюс» на фоне главной улицы Танбриджа.
   – Население сонного кентского городка пребывает в изумлении и смятении, – мрачно ответила Сандалик, окруженная стайкой слегка озадаченных пожилых людей с тяжелыми сумками. – Паническая скупка теплой одежды сменилась гневом по адресу министра иностранных дел, который принял подобное решение, даже не упомянув о пакете компенсаций. Рядом со мной кавалерийский офицер в отставке, полковник Виловбокус. Скажите, полковник, как вы отреагировали на сообщение о том, что через месяц ваша фамилия может поменяться на Вилобоков?
   – Ну, – скорбным тоном произнес полковник, – я в ужасе, это решение отвратительно! Ничего более гнусного я и вообразить не могу! Я сорок лет сражался с русскими не для того, чтобы, выйдя в отставку, менять фамилию! Мы с миссис Виловбокус уедем, безусловно!
   – Поскольку Российская Империя – вторая из богатейших стран мира, – продолжала Лидия, – Танбридж-Уэллз может оказаться, подобно острову Фетлар, важной оффшорной зоной для размещения капиталов богатой русской знати.
   – Безусловно, – согласился полковник, как следует подумав. – Я бы подождал и посмотрел, как все обернется, а уж потом принял окончательное решение. Но если после передачи этого города русским у нас начнутся морозные зимы, мы вернемся в Брайтон. У меня, знаете ли, от холода суставы опухают.
   – Вот и ответ на ваш вопрос, Карл. С вами была Лидия Сандалик, «ЖАБ-ньюс», Танбридж-Уэллз.
   На экране снова возникла студия.
   – У телеканала «Крот-ТВ» неприятности, – продолжал ведущий. – Тяжелым ударом для продюсеров популярного многосерийного шоу исторической реконструкции «Кортес жив, Кортес будет жить!», посвященного завоеванию империи ацтеков, стало решение жрецов не просто исключить одного участника шоу из тайного совета Теночтитлана, но принести его в жертву богу Солнца. Шоу закрыто, начато расследование. «Крот-ТВ» заявляет, что «сожалеет о случившемся», но указывает, что «шоу осталось самым популярным на ТВ даже после кровавого жертвоприношения». Бретт?
   На экране опять появился диктор.
   – Спасибо, Карл. Мамонт Майкл, две с половиной тонны весом, молодой самец из киркбрайд-ского стада, первым достиг пастбища в Редруте сегодня вечером в шесть часов двадцать семь минут. Репортаж Поля Перрекатти. Поль?
   На экране раскинулось ничем не примечательное корнуолльское поле. Толпа телерепортеров и зевак почти скрыла усталого мамонта. Поль Перрекатти, как всегда, щеголял в комбинезоне стрелка зенитной батареи и вид имел весьма разочарованный – он-то мечтал о репортажах с крымского фронта, а пришлось рассказывать о каком-то косматом травоядном.
   – Спасибо, Бретт. Что же, настал наконец сезон миграций, и все букмекерские конторы гудят, ведь первым оказался Майкл, и он принесет тем, кто на него поставил, двести процентов выигрыша…
   На соседнем канале шла викторина «Назови этот фрукт!», тошнотворное шоу. Я переключилась на документальный фильм о связях вигов с бэконианскими радикальными группировками в семидесятые годы. Затем пробежалась по остальным каналам и опять вернулась на «ЖАБ-ньюс». Зазвонил телефон, пришлось снять трубку.
   – Это Майлз.
   Он говорил запыхавшись, будто только что отжался сто раз за три минуты.
   – Кто?
   – Майлз.
   – А! – обалдев, сказала я.
   Так значит, это Майлз. Майлз Хок. Хозяин трусов на резинке и безвкусной спортивной куртки.
   – Четверг? С тобой все в порядке?
   – Со мной? Все отлично. Хорошо. Все в полном порядке. Лучше и не бывает. Лучше, чем… а как ты?
   – Мне прийти? Ты как-то странно разговариваешь.
   – Нет! – ответила я несколько резковато. – То есть нет, спасибо… мы ведь виделись… ааххх…
   – Две недели назад?
   – Да. И я очень занята. Бог знает как занята. Никогда такого завала на работе не было. Уж такая я. Занятая, как пчелка…
   – Я слышал, ты показала дулю Скользому.
   Я забеспокоился.
   – Скажи, мы с тобой когда-нибудь…
   Я не могла спросить о том, о чем так хотела узнать.
   – Мы с тобой – что?
   – Мы с тобой…
   – Мы с тобой когда-нибудь… ходили смотреть на миграцию мамонтов?
   Черт побери!
   – Мамонтов? Да нет. А надо? Четверг, с тобой действительно все в порядке?
   Меня охватила паника – глупость полная, учитывая обстоятельства. Ведь сталкиваясь с такими людьми, как Аид, я вовсе не паниковала.
   – Да. То есть нет. Ой, в дверь звонят. Наверное, такси.
   – Такси? А что с твоей машиной?
   – Это пиццу привезли! На такси развозят пиццу! Мне надо идти!
   Не дав ему продолжить, я бросила трубку. Стукнула несколько раз себя по лбу, приговаривая:
   – Идиотка… идиотка… идиотка!..
   Я забегала по квартире как чокнутая, задергивая все шторы и выключая свет на случай, если этот самый Майлз вдруг приедет меня проведать. Сидела-сидела в темноте, слушая, как Пиквик бродит по квартире, наталкиваясь на мебель, а потом решила, что совсем спятила и надо лечь да почитать на сон грядущий «Робинзона Крузо».
   Я взяла с кухни фонарик, разделась в темноте, забралась в постель, поудобнее улеглась на новом матрасе и начала читать, в душе надеясь повторить относительный успех со «Сказками крольчихи Флопси». Я дошла до сцены кораблекрушения и спасения Крузо на острове, пропустила занудные философствования и размышления о религии. На мгновение я остановилась и окинула взглядом спальню, чтобы посмотреть, не изменилось ли что-нибудь. Все оставалось по-прежнему. Единственной переменой были лучи от фар, скользившие по стенам, когда машины сворачивали с дороги напротив моих окон. Послушав, как сама с собой щелкает клювом Пиквик, я вернулась к чтению. Оказывается, я устала куда больше, чем думала, и едва снова взялась за чтение, как, сама не заметив, задремала.
   Мне приснился какой-то остров, жаркий и сухой. От легкого ветерка лениво покачивались пальмы, сияло ярко-голубое небо, солнечный свет заливал песок. Я босиком шла по воде вдоль берега, и волны холодили мне ноги. На рифе в нескольких сотнях ярдов от меня лежал разбитый корабль с переломанными мачтами и спутанными снастями. На моих глазах на борт вскарабкался нагой человек, пошарил на палубе, натянул штаны и исчез в трюме. Я подождала немного, но он больше не появлялся, и я двинулась дальше. И там, в тени пальмы, увидела Лондэна. Он сидел и с улыбкой глядел на меня.
   – На что ты смотришь? – спросила я, улыбнувшись в ответ и прикрывая глаза от солнца.
   – Я и забыл, как ты красива.
   – Ой, перестань!
   – Я не шучу, – ответил он, вскочил на ноги и крепко обнял меня. – Я так по тебе скучал.
   – Я по тебе тоже. Но где ты?
   – Точно и сам не знаю, – с растерянным видом ответил он. – Честно говоря, мне кажется, меня вообще нигде нет – разве что здесь, в твоих воспоминаниях.
   – Это мои воспоминания? И как они тебе?
   – Ну, – ответил Лондэн, – есть тут по-настоящему великолепные места, но есть и страшные. В этом они чем-то похожи на Майорку. Чаю хочешь?
   Я огляделась в поисках чая, но Лондэн просто улыбался.
   – Я тут недолго, но уже усвоил парочку трюков. Помнишь то местечко в Винчестере, где мы ели булочки с пылу с жару? Помнишь, на втором этаже, когда на улице лил дождь и человек с зонтиком…
   – «Дарджилинг» или «ассам»? – спросила официантка.
   – «Дарджилинг», – ответила я, – и две порции сливок. Мне с земляникой, а моему другу – с айвой.
   Остров исчез. Теперь мы сидели в чайной в Винчестере. Официантка что-то записала в блокнотике, улыбнулась и ушла. Почти все столики занимали симпатичные супружеские пары средних лет, сплошь в твидовых костюмах. Все было так, как я запомнила, – и неудивительно.
   – Ловко! – воскликнула я.
   – Я тут ни при чем! – рассмеялся в ответ Лондэн. – Это все ты. До самых мелочей. Запахи, звуки – все твое.
   Я огляделась вокруг в молчаливом изумлении.
   – И я все это могу вспомнить?
   – Не совсем, Чет. Еще раз посмотри на наших соседей.
   Я повернулась на стуле и окинула чайную взглядом. Все пары были более-менее похожи. Все средних лет, в твидовых костюмах и все говорили с характерным столичным произношением. На самом деле они и не ели, и не разговаривали по-настоящему – просто создавали видимость многолюдной чайной.
   – Замечательно, правда? – возбужденно сказал Лондэн. – Поскольку ты не можешь как следует вспомнить всех, кто там был, твой разум просто заполняет комнату обобщенными образами тех, кого ты могла бы увидеть в этой чайной в Винчестере. Так сказать, мнемонические обои. Здесь все кажется знакомым. Столовые приборы как у твоей мамы, картины на стенах – пестрая смесь тех, что висели у нас дома. Официантка – гибрид Лотти, подававшей ланч вам с Безотказэном, и женщины из фаст-фуда. Все белые пятна твоих воспоминаний заполнены чем-то, что ты действительно помнишь. Это примерно как подтасовка фактов для затыкания дыр.
   Я снова посмотрела на наших соседей, которые теперь показались мне безликими.
   Вдруг я вспомнила кое-что, и это «кое-что» меня ужасно встревожило.
   – Лондэн, ты, случаем, не забирался в мои подростковые воспоминания?
   – Конечно нет. Это все равно что читать чужие письма.
   Услышанное меня обрадовало. Меньше всего мне хотелось посвящать Лондэна в историю своего идиотского увлечения парнем по имени Даррен и потери невинности с этим неумелым идиотом на заднем сиденье угнанного «морриса-восемь». Впервые я пожалела, что у меня хорошая память и что дядя Майкрофт не усовершенствовал свое устройство для ее очистки.
   Лондэн налил мне чаю и спросил:
   – А как дела в реальном мире?
   – Мне надо как-то пробраться в книги, – поведала я ему. – Завтра утром придется поехать на гравиметре в Осаку и попробовать найти миссис Накадзима. Далековато, но кто знает, может, выгорит?
   – Осторожно, не…
   Лондэн осекся, словно кто-то за моей спиной привлек его внимание. Обернувшись, я увидела того, кого меньше всего хотела бы здесь встретить. Я вскочила, отшвырнула в сторону стул, выхватила пистолет и направила его на высокого мужчину, который только-только вошел в чайную.
   – Не поможет! – осклабился Ахерон Аид. – Единственный способ убить меня здесь – забыть обо мне, но ты скорее о своем милом муженьке забудешь.
   Я посмотрела на Лондэна, и он возвел очи горе.
   – Извини, Чет. Я собирался рассказать тебе о нем. В твоих воспоминаниях он живехонек – но безобиден, уверяю тебя.
   Аид велел паре рядом с нами убираться, если им жизнь дорога, и сел на их место, принявшись за их недоеденное печенье с тмином. Он выглядел в точности таким, каким я видела его в последний раз на крыше Торнфильда, – одежда на нем до сих пор немного дымилась. Я даже ощущала сухой жар углей, оставшихся от старого дома Рочестера, почти слышала треск огня и страшный предсмертный вопль Берты, когда Аид сбросил ее вниз. Злодей надменно усмехнулся. В моих воспоминаниях он был в относительной безопасности и знал это: прогнать его я могла, только проснувшись.
   Я сунула пистолет в кобуру.
   – Привет, Аид, – сказала я ему, садясь на место. – Чаю?
   – Мне? Как любезно.
   Я налила ему чаю. Он положил в чашку четыре ложечки сахара, перемешал, посмотрел на Лондэна оценивающим взглядом, а потом спросил:
   – Так значит, вы и есть Парк-Лейн, да?
   – То, что от него осталось.
   – И вы с Нонетот любите друг друга?
   – Да.
   Я взяла Лондэна за руку, словно подтверждая его слова.
   – Когда-то и я был влюблен, знаете ли, – проговорил с отрешенной печальной улыбкой Аид. – Даже до безумия – по-своему, конечно. Мы вместе планировали гениальные преступления, а на первую годовщину нашего союза подожгли большой жилой дом. А потом сидели на высоком холме поблизости и смотрели на огонь, озаряющий небеса под вопли перепуганных жителей – они звучали для нас словно симфония.
   Он грустно вздохнул.
   – Но у нас ничего не вышло. Путь настоящей любви редко бывает гладок. Мне пришлось ее убить.
   – Вам пришлось ее убить?
   – Да, – вздохнул он, – но я не причинил ей боли и сказал, что мне очень жаль.
   – Какая душещипательная история, – пробормотал Лондэн.
   – Мы в чем-то похожи, мистер Парк-Лейн.
   – Искренне надеюсь, что нет.
   – Мы живы только в воспоминаниях Четверг. Она не избавится от меня до самой смерти, как и от вас, – в этом есть некая ирония, не правда ли? Мужчина, которого она любит, и мужчина, которого она ненавидит!..
   – Он вернется, – решительно ответила я. – Вернется, как только я вызволю Джека Дэррмо из «Ворона».
   Ахерон рассмеялся.
   – Я не стал бы так доверять обещаниям «Голиафа». Лондэн мертв, как и я, а то и прочнее – я, по крайней мере, не погиб в раннем детстве.
   – Но я прикончила тебя, Аид, – сказал я, передавая ему джем и ножик, чтобы он сделал себе тартинку, – и с «Голиафом» тоже разделаюсь.
   – Посмотрим, – задумчиво ответил Ахерон, – посмотрим.
   Я подумала о воздушном трамвае и упавшей с неба «испано-суизе».
   – А ты не пытался вчера меня убить, Аид?
   – Если бы! – ответил он, со смехом размахивая ложечкой для варенья. – С другой стороны, почему бы и нет. Правда, здесь я только в облике твоего воспоминания обо мне. Очень надеюсь, что я все-таки не погиб, и существую где-нибудь в реальном мире, и замышляю, замышляю, замышляю зло!
   Лондэн встал.
   – Пошли, Чет. Пусть этот паяц облопается нашими булочками. Помнишь, как мы впервые поцеловались?
   Чайная внезапно исчезла, ее сменила теплая крымская ночь. Мы снова находились в лагере Аардварк и смотрели на обстрел Севастополя на горизонте. Самый замечательный фейерверк на свете – если забыть, что там происходит на самом деле. Приглушенный расстоянием грохот орудий почти убаюкивал. Мы оба были в полевой форме и стояли рядом, но не прикасались друг к другу – один бог знает, как нам этого хотелось.
   – Где мы? – спросил Лондэн.
   – Там, где впервые поцеловались, – ответила я.
   – Нет! – воскликнул он. – Я помню, как мы с тобой смотрели на бомбардировку, но в тот вечер мы только разговаривали. На самом деле я впервые поцеловал тебя, когда ты везла меня на передовые позиции и мы застряли на минном поле.
   Я громко рассмеялась.
   – Когда доходит до романтических воспоминаний, выясняется, что у мужчин память дырявая! Мы стояли рядом и отчаянно хотели прикоснуться друг к другу. Ты положил руку мне на плечо, притворившись, будто хочешь что-то мне показать, а я обняла тебя… вот так. Мы ничего не говорили, но когда обнялись, нас словно током прошило!
   Мы прикоснулись друг к другу. Все так и случилось. Дрожь пронзила меня, прошла по моему телу с головы до ног, стремительно вернулась в сердце и выступила на шее капельками пота.