Страница:
Трупп вежливо приподнял шляпу, и я пожала им руки.
– Мы не могли бы поговорить где-нибудь с глазу на глаз? – спросил Броддит.
В конце коридора отыскалась свободная допросная.
– Мне очень жаль Кроуви и Ффарша, – сказала я, как только мы сели.
– Это все неосторожность, – внушительно произнес Трупп. – Клеем можно пользоваться только в хорошо проветриваемом помещении, на упаковке же написано.
– Мы хотели бы у вас кое-что узнать, – немного смущенно начал Броддит. – Не скажете ли вы нам, что они собирались делать? Они ведь погибли, не успев написать отчет.
– А что сталось с их блокнотами?
Трупп и Броддит переглянулись.
– Их сожрали кролики.
– А это-то как могло произойти?
– Разглашению не подлежит, – отрезал Трупп. – Мы проанализировали то, что осталось, но все было уже хорошо переварено – кроме вот этого.
Он положил на стол закатанные в целлофан обрывки испачканной бумаги. Я наклонилась поближе. На одном я прочла часть своего имени, второй представлял собой фрагмент об остатке денег на карточке, на третьем стояло одно-единственное имя, от которого меня бросило в дрожь, – Аид.
– Аид? – спросила я. – Вы думаете, он еще жив?
– Это ведь вы его убили, Четверг. Как по-вашему?
Я видела его гибель на крыше Торнфильд-холла и даже нашла его обгоревшие останки, когда мы обыскивали почерневшие руины. Но Аид умирал и прежде – или нам так казалось.
– Я уверена, насколько это возможно. А что означает этот счет?
– Опять же, – ответил Броддит, – мы и сами толком не знаем. Кредитка краденая. Покупали по ней в основном женские платья, туфли, шляпки, сумочки и так далее. Мы поставили «Дороти Перкинс» и «Кэмп Хопсон» под двадцатичетырехчасовое наблюдение. Что-нибудь улавливаете?
Я покачала головой.
– Тогда расскажите нам о ваших контактах с Кроуви.
О короткой встрече с их предшественниками я рассказала, что могла, а они по ходу рассказа делали короткие заметки.
– Значит, они хотели знать, не происходило ли с вами в последнее время чего-нибудь странного? – спросил Броддит. – А бывало такое?
Я рассказала им о воздушном трамвае, об «испано-суизе», и они еще что-то записали. Наконец, уточнив неоднократно, нет ли у меня еще каких-нибудь добавлений, они встали, и Броддит протянул мне визитку.
– Если что-нибудь обнаружите…
– Само собой, – ответила я. – Надеюсь, вы их накроете.
Они хмыкнули в ответ и ушли.
Я вздохнула и вернулась в вестибюль дожидаться Скользома и ТИПА-1. Кругом бегали и суетились полицейские, и вдруг мне стало очень жарко, перед глазами все поплыло. Боковое зрение начало гаснуть, и не успей я сесть и опустить голову между колен, наверняка хлопнулась бы в обморок. Жужжание, наполнявшее комнату, превратилось в глухой гул, глаза закрылись сами собой. В висках пульсировала кровь. Спустя несколько секунд приступ дурноты миновал. Я открыла глаза и уставилась на вкрапления слюды в цементном полу.
– Вы что-то потеряли, Нонетот? – послышался знакомый голос Скользома.
Я очень медленно подняла голову. Он читал какие-то записи и говорил, не глядя на меня.
– Выбиваюсь из графика: кто-то незаконно присвоил целую партию конфискованного сыра. Через пятнадцать минут будьте в комнате номер три.
Он зашагал прочь, не дожидаясь ответа, а я снова уставилась в пол. Почему-то по сравнению с тем, что через год в это же время у меня уже будет малыш, Скользом и ТИПА-Сеть показались мне мелочью. У Лондэна хватит денег на нас обоих, и мне даже не придется уходить в отставку: останусь в списке ТИПА-резервистов и буду иногда выполнять разовые поручения. Я уже начала сомневаться в своей готовности к материнству, когда вдруг почувствовала на плече чью-то руку и у меня перед носом возник стакан воды. С благодарностью осушив его наполовину одним глотком, я подняла глаза на своего спасителя. Это оказался неандерталец в ладно скроенном двубортном костюме с жетоном ТИПА-13 на нагрудном кармане.
– Здравствуйте, мистер Брекекекс, – сказала я, узнав его.
– Здравствуйте, мисс Нонетот. Тошнота пройдет.
Мир вдруг задрожал и завращался в обратном направлении так внезапно, что я чуть не подпрыгнула.
– Дрянит, ми Нето – нетоп равдан.
– Что за… – пробормотала я, когда вестибюль рывком вернулся на место и сиреневые стены вдруг позеленели.
Я посмотрела на Брекекекса, и он сказал:
– Тонашемя, Нето – новы никудазна.
Люди в вестибюле почему-то как по команде надели шляпы. Брекекекс отскочил назад и произнес:
– Этонашими Дането – нокудавызнате?
Ногам вдруг сделалось как-то странно, и я обнаружила, что на мне не ботинки, а кроссовки. Теперь понятно: время немного искривилось. Я ожидала папиного появления, но отец так и не пришел.
Брекекекс снова начал фразу и на сей раз произнес ее четко:
– Да, нас так зовут, Нонетот, но вы откуда знаете?
– А вы не ощущаете ничего странного?
– Нет. Выпейте воды. Вы очень бледны.
Я отпила еще, откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула.
– А раньше эта стенка была сиреневая, – вырвалось у меня под внимательным взглядом Брекекекса.
– Откуда вы знаете наше имя, мисс Нонетот?
– Вы приходили на вечеринку по случаю моей свадьбы. Говорили, что у вас есть для меня работа.
С полминуты он пристально смотрел на меня глубоко посаженными маленькими глазками. Его большой нос порой подрагивал, он явно к чему-то принюхивался. Неандертальцы очень хорошо обдумывают свои слова, прежде чем их произнести, а то и вовсе промолчат.
– Вы говорите правду, – сказал он наконец.
Неандертальца почти невозможно обмануть, да я и не пыталась.
– Мы представляем вас в вашем деле, мисс Нонетот.
Я вздохнула. Скользом предусмотрел все. Ничего не имею против неандертальцев, но для защиты выбрала бы представителя этого племени, в последнюю очередь, особенно после того, как напала на одного из них.
– Если у вас есть проблемы, скажите нам, – произнес Брекекекс, внимательно глядя на меня.
– Раз вы меня представляете, у меня нет проблем.
– Вы бодритесь, а вид у вас невеселый. Вы думаете, нас назначили, чтобы навредить вам. Мы тоже так думаем. Но повредит ли это вашему делу в действительности, мы еще посмотрим. Вы можете идти?
Я сказала, что могу, и мы прошли в комнату номер три. Брекекекс открыл портфель и извлек оттуда пухлую папку. Дело набирали крупным шрифтом, с подчеркнутыми большими буквами. Неандерталец извлек деревянную линейку и положил на страницу, чтобы легче было читать.
– Почему вы ударили Киэлью, водителя воздушного трамвая?
– Я думала, что у него пистолет.
– Почему вы так подумали?
Я уставилась в немигающие карие глазки адвоката. Если совру, он поймет. Если расскажу правду, то ему придется по долгу службы открыть ТИПА-1, что я замешана в делах моего отца. А в свете грядущей гибели мира и при моем безоговорочном доверии к папе положение складывалось, мягко говоря, щекотливое.
– Они будут вас допрашивать, мисс Нонетот. И уклончивости не поймут.
– Придется попытаться.
Брекекекс склонил голову набок и несколько мгновений рассматривал меня.
– Они знают о вашем отце, мисс Нонетот. Мы советуем вам быть осторожней.
Вслух я не произнесла ничего, но для неандертальца, наверное, наговорила с три короба. Их язык чуть ли не наполовину состоит из мимических движений. Они умеют спрягать глаголы, чуть изменяя выражение лица, и передавать целый диалог в танце.
Больше мы не успели сказать ни слова, поскольку открылась дверь и вошел Скользом.
– Меня вы знаете, – бросил он. – Это агенты Уритье и Нейк.
Двое ТИПА-чинуш впились в меня взглядом. Мне стало не по себе.
– Это предварительная беседа, – заявил Скользом, не сводя с меня стальных глаз. – Для допроса по всей форме время еще найдется, если мы сочтем подобную меру необходимой. Любое ваше действие и высказывание может повлиять на исход дела. Все в ваших руках, Нонетот.
Он не шутил. ТИПА-1 законам не подчиняется – она их создает. И если они и вправду решат меня устранить, то мигом переправят в Центральное управление нашей конторы, где бы оно ни находилось. В такие моменты я вдруг начинала понимать, почему мой отец взбунтовался против ТИПА.
Скользом сунул в магнитофон две пленки, назвал дату, время и наши имена, а потом спросил зловеще вкрадчивым голосом:
– Вы знаете, почему вы здесь?
– Потому что ударила оператора воздушного трамвая.
– Нападение на неандертальца вряд ли можно счесть преступлением, достойным внимания ТИПА-1, мисс Нонетот. Говоря формально, это вообще не преступление.
– Тогда почему?
– Когда вы в последний раз видели вашего отца?
Остальные ТИПА-агенты чуть подались вперед, чтобы услышать мой ответ. Но я не собиралась облегчать им жизнь.
– У меня нет отца, Скользом, и вы сами это знаете. Ваши громилы из Хроностражи устранили его семнадцать лет назад.
– Не считайте меня идиотом, Нонетот, – предостерег Скользом. – Я с вами шутить не намерен. Невзирая на дезактивацию полковника Нонетота, он по-прежнему бельмо у нас на глазу. Еще раз спрашиваю: когда вы в последний раз видели отца?
– На собственной свадьбе.
Скользом нахмурился и сверился со своими заметками.
– Вы вышли замуж? Когда?
Выслушав мой ответ, он нацарапал на полях еще несколько загогулин.
– И что он сказал, когда появился у вас на свадьбе?
– Поздравил меня.
Скользом несколько мгновений сверлил меня взглядом, затем сменил тему.
– Описывая тот инцидент с вагоновожатым, – начал он, – вы говорили, что у него был пистолет, вырезанный из мыла, который он где-то спрятал. По показаниям свидетелей, вы ударили неандертальца в челюсть, надели на него наручники и обыскали. Они сказали, что вы были очень удивлены, когда ничего не обнаружили.
Я молча пожала плечами.
– По-вашему, мы дураки, Нонетот? Папаша иногда вам что-то поручает, и мы готовы закрыть на это глаза, но ваших перемещений во времени мы уж точно не потерпим. Был перенос?
– Значит, вот в чем вы меня обвиняете? И я здесь именно поэтому?
– Отвечайте на вопрос.
– Нет, сэр.
– Врете. Отец успел вернуть вас пораньше, но он не так уж хорошо контролирует временной поток. Мистер Киэлью передумал угрожать пассажирам челнока. Вы шагнули не туда, Нонетот. Немножечко оступились в потоке времени. Случилось все то же самое, но в несколько ином порядке. Отклонение было совсем небольшим – примерно девятого уровня. Временные отклонения – профессиональный риск в работе Хроностражи.
– Чушь собачья, – фыркнула я. Брекекекс заметил бы мое вранье, но, может быть, мне удастся обвести вокруг пальца Скользома.
– Вижу, вы не понимаете, мисс Нонетот. Это куда важнее, чем вы сами и ваш папенька. Два дня назад мы потеряли связь с двенадцатым декабря. Мы знаем, что сейчас проходит забастовка, но даже внештатники, засланные нами вперед, в будущее, не выходят на связь. Похоже, надвигается большая катастрофа. Если ваш отец рискнул даже вами, стало быть, он и сам так считает. Хоть мы с ним и враждуем, надо признать, он мастер своего дела, иначе мы бы покончили с ним много лет назад. Что происходит?
– Я просто подумала, что у него пистолет, – повторила я.
Скользом молча пялился на меня несколько минут.
– Начнем с начала, мисс Нонетот. Вы обыскали неандертальца на предмет наличия муляжа пистолета, муляж обнаружили у него на следующий день, вы извинились перед ним, назвав его по имени, а полицейский, арестовавший вас на станции воздушного трамвая, сказал, что видел, как вы переводили часы. Немного промахнулись, не так ли?
– Как это – «муляж пистолета обнаружили у него на следующий день»?
Скользом ответил совершенно спокойно:
– Киэлью застрелили сегодня утром. Так что говорите, и побыстрее. У меня хватит доказательств, чтобы запетлевать вас на двадцать лет. Помните об этом!
Я хмуро смотрела на него, не зная, как вести себя дальше.
«Запетлевать» – жаргонное словечко, так называют заключение в замкнутой петле временного поля. Преступников заключают в повторяющуюся петлю времени продолжительностью восемь минут на пять, десять или двадцать лет. Обычно это делается в прачечной самообслуживания, в приемной врача или на автобусной остановке. Зачастую в вашем присутствии время близ петли для окружающих замедляется. Ваше тело стареет, но вы обходитесь без еды и питья. Это жестоко и противоестественно, зато дешево и не требует ни решеток, ни охранников, ни пищи.
Я открывала и закрывала рот, словно выброшенная на песок рыба.
– Расскажите нам все о вашем отце – и выйдете отсюда на свободу.
На лбу у меня выступили капли пота. Я смотрела на Скользома, Скользом смотрел на меня, пока наконец мне не пришел на помощь Брекекекс:
– Мисс Нонетот тем утром работала для нас, ТИПА-13, сэр, – негромко и невозмутимо произнес он. – Киэлью был замешан в подстрекательстве неандертальцев к бунту. Операция являлась секретной. Спасибо, мисс Нонетот, но нам придется рассказать ТИПА-1 правду.
Скользом гневно зыркнул на неандертальца, который ответил ему бесстрастным взглядом.
– Почему вы мне об этом не доложили, Брекекекс?
– Вы не спрашивали.
Теперь единственное, в чем мог обвинить меня Скользом, так это в переводе часов назад. Он зарычал.
– Если ваш папаша что-то затевает, а вы от нас это утаили, я позабочусь, чтобы вас запетлевали по ту сторону Большого Взрыва!
Он перевел дух и ткнул пальцем в Брекекекса.
– Если вы лжесвидетельствовали, то я и вас засажу! Вы возглавляете неандертальский штат ТИПА-13 по одной-единственной причине – для показухи!
– Непонятно, как вы стали доминирующим видом, – не выдержал наконец адвокат. – При вашей-то злобе, нетерпимости и тщеславии.
– Это краеугольный камень нашей эволюции, Брекекекс. Мы менялись и приспосабливались к враждебной среде. Нам это удалось, а вам нет. Что и требовалось доказать.
– Не прикрывайте свои грехи Дарвином, Скользом, – ответил неандерталец. – Это вы сделали нашу среду обитания враждебной. И вы тоже погибнете. Но не из-за появления другого доминантного вида. Вы сами себя погубите.
– Чушь, Брекекекс. У вас был шанс, и вы его упустили.
– У нас тоже есть право на здоровье, свободу и стремление к счастью.
– С точки зрения закона – нет, – спокойно ответил Скользом. – Эти права принадлежат только людям. Если хотите равенства, обратитесь в «Голиаф». Он вас возродил. Он ваш хозяин. Если повезет, вы, может быть, даже окажетесь в опасности, как и мы. Попросите как следует – и снова превратитесь в вымирающий вид.
Скользом захлопнул папку с моим делом, схватил шляпу, вынул обе кассеты и ушел, не сказав больше ни слова.
Как только дверь за ним захлопнулась, я облегченно вздохнула. Сердце стучало, как паровой молот, но меня пока не арестовали.
– Мне жаль мистера Киэлью.
Брекекекс пожал плечами.
– Он был несчастлив, мисс Нонетот. Он ведь не просил, чтобы его возрождали.
– Вы солгали ради меня, – не веря себе, сказала я. – Я думала, неандертальцы не умеют лгать.
Он несколько секунд смотрел на меня.
– Не то чтобы не умеем, – ответил он наконец. – Нам просто незачем. Мы помогли вам потому, что вы хороший человек. В вас есть агрессивность сапиенсов, но вы и сочувствовать умеете. Если вам еще понадобится помощь, мы к вашим услугам.
Обычно спокойное и неподвижное лицо Брекекекса искривилось в гримасе, обнажив два ряда редких зубов. В первое мгновение я испугалась, но потом осознала, что имею честь видеть улыбку неандертальца.
– Мисс Нонетот…
– Да?
– Наши друзья зовут нас Брек.
– А меня мои – Четверг.
Он протянул мне громадную лапищу, и я с благодарностью ее пожала.
– Вы хороший человек, Брек.
– Да, – медленно ответил он, – нас такими возродили.
Он забрал свои заметки и ушел.
Через десять минут я вышла из здания ТИПА и направилась к Лондэну в кафе. Его там не было, поэтому я заказала кофе и ждала его минут двадцать. Он так и не появился. Я оставила записку для Лондэна у хозяина кафе и поехала домой, полагая, что в преддверии грядущего конца света, после того как я едва избежала случайной гибели «в результате стечения обстоятельств», попала под суд неизвестно за что и видела пропавшую пьесу Шекспира, ничего странного со мной приключиться больше просто не может. Но я ошибалась. Очень сильно ошибалась.
Глава 9
Я внезапно остановилась посреди садовой дорожки. С чего это Лондэн поменял все шторы на окнах? Я замедлила шаг. Меня охватила тревога. Я замерла перед входной дверью. Скребка для обуви не было. Но его не могли убрать только что – крепежные отверстия были зацементированы очень давно. Присутствовали и другие изменения. Рядом с порогом откуда-то взялись кадка с высохшей тиккией часовитой, ржавые ходули и сломанный велосипед. Мусорные ящики были не стальные, а пластиковые, а в почтовом ящике торчала ненавистная Лондэну газетенка «Крот». Кровь бросилась мне в лицо, и я безуспешно стала шарить по карманам в поисках ключа, хотя смысла в этом не было, поскольку замок, который я запирала сегодня утром, закрасили много лет назад.
Наверное, я очень шумела, так как дверь вдруг отворилась и на пороге возникла копия Лондэна, вот только постаревшая, с брюшком, лысиной и бифокальными очками на носу.
– Да? – произнес «Лондэн» неторопливым парклейновским баритоном.
Я тут же вспомнила о темпоральной перегрузке, изменившей облик Филберта Орешека, и мне стало страшно.
– Господи, Лондэн, это ты?
Пожилой мужчина был потрясен не меньше меня.
– О боже, нет! – рявкнул он и хотел было закрыть дверь. – Здесь такие не живут!
Я быстро сунула ногу в дверную щель. Такой прием часто встречается в детективных фильмах, но на деле все немного отличается от кино. Я позабыла, что на мне кроссовки, и облицовочной доской мне придавило большой палец. Взвыв от боли, я выдернула ногу, и дверь захлопнулась.
– Караул! – закричала я, прыгая на одной ноге. Я долго давила на кнопку звонка, но в ответ раздавалось только глухое «Вон отсюда!». Я уже собралась забарабанить в дверь, как услышала за спиной знакомый голос. Обернулась и увидела старую маму Лондэна.
– Хоусон! – крикнула я. – Слава богу! Тут в доме какие-то люди, они не хотят меня впускать и… Хоусон?
Она смотрела на меня, как будто впервые видит.
– Хоусон? – снова позвала я, делая шаг к ней. – Это я, Четверг!
Она торопливо попятилась и холодно поправила меня:
– Для вас миссис Парк-Лейн. Что вам угодно?
Я услышала, как дверь у меня за спиной отворилась. Старый Лондэн-но-не-тот вернулся.
– Она позвонила в дверь, – объяснил он матери Лондэна. – И уходить не хочет. – Он немного помолчал, затем тихо добавил: – Она спрашивала о Лондэне.
– О Лондэне? – резко спросила Хоусон. С каждой секундой ее взгляд делался все враждебнее. – Вам-то до него какое дело?
– Он мой муж.
Повисла пауза, пока она обдумывала мои слова.
– У вас очень странное чувство юмора, мисс Как-вас-там, – сердито ответила она, указывая мне на садовую калитку. – Вам лучше уйти.
– Подождите минутку! – воскликнула я, едва сдерживая смех, настолько нелепо выглядела сложившаяся ситуация. – Если я не вышла замуж за Лондэна, то кто же подарил мне это кольцо?
Я показала им левую руку, но, похоже, это не возымело действия. Я бросила на нее взгляд и поняла почему. Обручального кольца не было.
– Черт! – ругнулась я, озадаченно осматриваясь по сторонам. – Наверное, уронила…
– Вы очень взволнованы, – сказала Хоусон скорее с жалостью, чем с гневом. Наверное, поняла, что странная особа не опасна, просто явно больна психически, притом неизлечимо. – Может быть, нам кому-нибудь позвонить?
– Я не сумасшедшая, – заявила я, пытаясь осознать положение. – Этим утром, нет, меньше двух часов назад мы с Лондэном жили в этом самом доме…
Я осеклась. Хоусон придвинулась поближе к мужчине в дверях. Они стояли так, как стоят давно женатые супруги, и я вдруг осознала, кто передо мной. Это был отец Лондэна. Погибший отец Лондэна.
– Вы – Биллдэн, – прошептала я. – Вы погибли, когда пытались спасти…
Мой голос оборвался. Лондэн никогда не видел своего отца. Биллдэн Парк-Лейн погиб, спасая своего двухлетнего сына из тонущей машины тридцать восемь лет назад. Сердце у меня замерло, и до меня стала медленно доходить суть этого нелепого недоразумения. Кто-то устранил Лондэна. Я попыталась опереться на что-нибудь, чтобы не упасть, затем быстро села на садовую ограду и закрыла глаза. В голове билась тупая боль. Лондэна нет. Значит, между нами ничего не было…
– Биллдэн, – сказала Хоусон, – тебе лучше позвонить в полицию…
– Нет! – крикнула я, открыв глаза и яростно сверля его взглядом. – Значит, вы не вернулись за ним? – медленно, хриплым голосом произнесла я. – Вы не спасли его тем вечером. Вы остались живы, а он…
Я приготовилась выслушать гневную отповедь, но этого не произошло. Биллдэн просто смотрел на меня со смешанным выражением растерянности и жалости.
– Я хотел его спасти, – тихо сказал он.
Я сдержалась.
– Где Лондэн сейчас?
– Если мы вам скажем, – спросила Хоусон, медленно и ласково произнося слова, – вы обещаете уйти и больше не возвращаться? – Она приняла мое молчание за знак согласия и продолжила: – Он на Суиндонском муниципальном кладбище… и вы правы: наш сын утонул тридцать восемь лет назад.
– Черт! – воскликнула я.
Мой разум метался, пытаясь понять, кто сыграл со мной такую страшную шутку. Хоусон и Биллдэн в страхе попятились.
– Это я не вам, – быстро сказала я. – Черт побери, меня шантажируют.
– Тогда вам лучше обратиться в ТИПА-Сеть.
– Они мне поверят не больше, чем вы.
Я замолчала и немного подумала.
– Хоусон, я знаю, что у вас хорошая память, ведь, когда Лондэн существовал, мы с вами дружили. Кто-то похитил вашего сына – моего мужа, и поверьте, я его верну. Но послушайте, я не чокнутая и могу это доказать. У него аллергия на бананы, у него родинка на шее и родимое пятно в виде омара на попе. Откуда мне это знать, если я не…
– Да? – медленно проговорила Хоусон, глядя на меня со все возрастающим интересом. – А это родимое пятно на какой ягодице?
– На левой.
– Если смотреть спереди или сзади?
– Сзади, – тут же ответила я.
На миг воцарилось молчание. Они переглянулись, потом посмотрели на меня, и в это мгновение они поверили. Когда Хоусон заговорила, голос ее был тих, в нем звучала глубокая печаль.
– Как… каким он мог бы стать?
Она заплакала, крупные слезы покатились по ее щекам, слезы скорби о том, что могло бы быть.
– Он был замечательным! – с благодарностью ответила я. – Остроумным, щедрым, высоким и мудрым. Вы очень гордились бы им!
– Кем он стал?
– Писателем, – ответила я. – В прошлом году он получил премию Берти Бедрона за роман «Злополучная кушетка». Он потерял ногу в Крыму. Два месяца назад мы поженились.
– Мы были у вас на свадьбе?
Я посмотрела на них и ничего не сказала. Хоусон-то, конечно же, была, она вместе с нами плакала от счастья. Но Биллдэн… Биллдэн отдал жизнь за Лондэна, когда вернулся в тонущую машину и вместо него упокоился на Суиндонском муниципальном кладбище. Мы постояли несколько минут, оплакивая Лондэна. Наконец Хоусон прервала молчание.
– Знаете, по-моему, нам всем будет лучше, если вы сейчас уйдете, – тихо сказала она, – и, пожалуйста, больше не приходите.
– Подождите! – сказала я. – Скажите, не было ли там кого-нибудь, кто помешал вам спасти его?
– Даже не один, – ответил Биллдэн. – Их было пятеро или шестеро. Среди них одна женщина. Я сидел на…
– Там не было француза? Высокого, по виду аристократа? Его, кажется, зовут Лавуазье.
– Не помню, – печально ответил Биллдэн. – Прошло столько лет.
– Теперь вам точно надо уйти, – решительно повторила Хоусон.
Я вздохнула, поблагодарила их, и они прошаркали внутрь, закрыв за собой дверь.
Я вышла из калитки и села в машину, пытаясь сдержать эмоции, чтобы ясно мыслить. Плечи у меня ходили ходуном, а костяшки вцепившихся в руль пальцев побелели. Как ТИПА могло так поступить со мной? Может, Скользом таким образом пытается выведать у меня что-то об отце? Я покачала головой. Игры с временными потоками – преступление, за которое карают с беспримерной суровостью. Трудно представить, чтобы Скользом рискнул своей карьерой, да и жизнью тоже, играя так грубо.
– Мы не могли бы поговорить где-нибудь с глазу на глаз? – спросил Броддит.
В конце коридора отыскалась свободная допросная.
– Мне очень жаль Кроуви и Ффарша, – сказала я, как только мы сели.
– Это все неосторожность, – внушительно произнес Трупп. – Клеем можно пользоваться только в хорошо проветриваемом помещении, на упаковке же написано.
– Мы хотели бы у вас кое-что узнать, – немного смущенно начал Броддит. – Не скажете ли вы нам, что они собирались делать? Они ведь погибли, не успев написать отчет.
– А что сталось с их блокнотами?
Трупп и Броддит переглянулись.
– Их сожрали кролики.
– А это-то как могло произойти?
– Разглашению не подлежит, – отрезал Трупп. – Мы проанализировали то, что осталось, но все было уже хорошо переварено – кроме вот этого.
Он положил на стол закатанные в целлофан обрывки испачканной бумаги. Я наклонилась поближе. На одном я прочла часть своего имени, второй представлял собой фрагмент об остатке денег на карточке, на третьем стояло одно-единственное имя, от которого меня бросило в дрожь, – Аид.
– Аид? – спросила я. – Вы думаете, он еще жив?
– Это ведь вы его убили, Четверг. Как по-вашему?
Я видела его гибель на крыше Торнфильд-холла и даже нашла его обгоревшие останки, когда мы обыскивали почерневшие руины. Но Аид умирал и прежде – или нам так казалось.
– Я уверена, насколько это возможно. А что означает этот счет?
– Опять же, – ответил Броддит, – мы и сами толком не знаем. Кредитка краденая. Покупали по ней в основном женские платья, туфли, шляпки, сумочки и так далее. Мы поставили «Дороти Перкинс» и «Кэмп Хопсон» под двадцатичетырехчасовое наблюдение. Что-нибудь улавливаете?
Я покачала головой.
– Тогда расскажите нам о ваших контактах с Кроуви.
О короткой встрече с их предшественниками я рассказала, что могла, а они по ходу рассказа делали короткие заметки.
– Значит, они хотели знать, не происходило ли с вами в последнее время чего-нибудь странного? – спросил Броддит. – А бывало такое?
Я рассказала им о воздушном трамвае, об «испано-суизе», и они еще что-то записали. Наконец, уточнив неоднократно, нет ли у меня еще каких-нибудь добавлений, они встали, и Броддит протянул мне визитку.
– Если что-нибудь обнаружите…
– Само собой, – ответила я. – Надеюсь, вы их накроете.
Они хмыкнули в ответ и ушли.
Я вздохнула и вернулась в вестибюль дожидаться Скользома и ТИПА-1. Кругом бегали и суетились полицейские, и вдруг мне стало очень жарко, перед глазами все поплыло. Боковое зрение начало гаснуть, и не успей я сесть и опустить голову между колен, наверняка хлопнулась бы в обморок. Жужжание, наполнявшее комнату, превратилось в глухой гул, глаза закрылись сами собой. В висках пульсировала кровь. Спустя несколько секунд приступ дурноты миновал. Я открыла глаза и уставилась на вкрапления слюды в цементном полу.
– Вы что-то потеряли, Нонетот? – послышался знакомый голос Скользома.
Я очень медленно подняла голову. Он читал какие-то записи и говорил, не глядя на меня.
– Выбиваюсь из графика: кто-то незаконно присвоил целую партию конфискованного сыра. Через пятнадцать минут будьте в комнате номер три.
Он зашагал прочь, не дожидаясь ответа, а я снова уставилась в пол. Почему-то по сравнению с тем, что через год в это же время у меня уже будет малыш, Скользом и ТИПА-Сеть показались мне мелочью. У Лондэна хватит денег на нас обоих, и мне даже не придется уходить в отставку: останусь в списке ТИПА-резервистов и буду иногда выполнять разовые поручения. Я уже начала сомневаться в своей готовности к материнству, когда вдруг почувствовала на плече чью-то руку и у меня перед носом возник стакан воды. С благодарностью осушив его наполовину одним глотком, я подняла глаза на своего спасителя. Это оказался неандерталец в ладно скроенном двубортном костюме с жетоном ТИПА-13 на нагрудном кармане.
– Здравствуйте, мистер Брекекекс, – сказала я, узнав его.
– Здравствуйте, мисс Нонетот. Тошнота пройдет.
Мир вдруг задрожал и завращался в обратном направлении так внезапно, что я чуть не подпрыгнула.
– Дрянит, ми Нето – нетоп равдан.
– Что за… – пробормотала я, когда вестибюль рывком вернулся на место и сиреневые стены вдруг позеленели.
Я посмотрела на Брекекекса, и он сказал:
– Тонашемя, Нето – новы никудазна.
Люди в вестибюле почему-то как по команде надели шляпы. Брекекекс отскочил назад и произнес:
– Этонашими Дането – нокудавызнате?
Ногам вдруг сделалось как-то странно, и я обнаружила, что на мне не ботинки, а кроссовки. Теперь понятно: время немного искривилось. Я ожидала папиного появления, но отец так и не пришел.
Брекекекс снова начал фразу и на сей раз произнес ее четко:
– Да, нас так зовут, Нонетот, но вы откуда знаете?
– А вы не ощущаете ничего странного?
– Нет. Выпейте воды. Вы очень бледны.
Я отпила еще, откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула.
– А раньше эта стенка была сиреневая, – вырвалось у меня под внимательным взглядом Брекекекса.
– Откуда вы знаете наше имя, мисс Нонетот?
– Вы приходили на вечеринку по случаю моей свадьбы. Говорили, что у вас есть для меня работа.
С полминуты он пристально смотрел на меня глубоко посаженными маленькими глазками. Его большой нос порой подрагивал, он явно к чему-то принюхивался. Неандертальцы очень хорошо обдумывают свои слова, прежде чем их произнести, а то и вовсе промолчат.
– Вы говорите правду, – сказал он наконец.
Неандертальца почти невозможно обмануть, да я и не пыталась.
– Мы представляем вас в вашем деле, мисс Нонетот.
Я вздохнула. Скользом предусмотрел все. Ничего не имею против неандертальцев, но для защиты выбрала бы представителя этого племени, в последнюю очередь, особенно после того, как напала на одного из них.
– Если у вас есть проблемы, скажите нам, – произнес Брекекекс, внимательно глядя на меня.
– Раз вы меня представляете, у меня нет проблем.
– Вы бодритесь, а вид у вас невеселый. Вы думаете, нас назначили, чтобы навредить вам. Мы тоже так думаем. Но повредит ли это вашему делу в действительности, мы еще посмотрим. Вы можете идти?
Я сказала, что могу, и мы прошли в комнату номер три. Брекекекс открыл портфель и извлек оттуда пухлую папку. Дело набирали крупным шрифтом, с подчеркнутыми большими буквами. Неандерталец извлек деревянную линейку и положил на страницу, чтобы легче было читать.
– Почему вы ударили Киэлью, водителя воздушного трамвая?
– Я думала, что у него пистолет.
– Почему вы так подумали?
Я уставилась в немигающие карие глазки адвоката. Если совру, он поймет. Если расскажу правду, то ему придется по долгу службы открыть ТИПА-1, что я замешана в делах моего отца. А в свете грядущей гибели мира и при моем безоговорочном доверии к папе положение складывалось, мягко говоря, щекотливое.
– Они будут вас допрашивать, мисс Нонетот. И уклончивости не поймут.
– Придется попытаться.
Брекекекс склонил голову набок и несколько мгновений рассматривал меня.
– Они знают о вашем отце, мисс Нонетот. Мы советуем вам быть осторожней.
Вслух я не произнесла ничего, но для неандертальца, наверное, наговорила с три короба. Их язык чуть ли не наполовину состоит из мимических движений. Они умеют спрягать глаголы, чуть изменяя выражение лица, и передавать целый диалог в танце.
Больше мы не успели сказать ни слова, поскольку открылась дверь и вошел Скользом.
– Меня вы знаете, – бросил он. – Это агенты Уритье и Нейк.
Двое ТИПА-чинуш впились в меня взглядом. Мне стало не по себе.
– Это предварительная беседа, – заявил Скользом, не сводя с меня стальных глаз. – Для допроса по всей форме время еще найдется, если мы сочтем подобную меру необходимой. Любое ваше действие и высказывание может повлиять на исход дела. Все в ваших руках, Нонетот.
Он не шутил. ТИПА-1 законам не подчиняется – она их создает. И если они и вправду решат меня устранить, то мигом переправят в Центральное управление нашей конторы, где бы оно ни находилось. В такие моменты я вдруг начинала понимать, почему мой отец взбунтовался против ТИПА.
Скользом сунул в магнитофон две пленки, назвал дату, время и наши имена, а потом спросил зловеще вкрадчивым голосом:
– Вы знаете, почему вы здесь?
– Потому что ударила оператора воздушного трамвая.
– Нападение на неандертальца вряд ли можно счесть преступлением, достойным внимания ТИПА-1, мисс Нонетот. Говоря формально, это вообще не преступление.
– Тогда почему?
– Когда вы в последний раз видели вашего отца?
Остальные ТИПА-агенты чуть подались вперед, чтобы услышать мой ответ. Но я не собиралась облегчать им жизнь.
– У меня нет отца, Скользом, и вы сами это знаете. Ваши громилы из Хроностражи устранили его семнадцать лет назад.
– Не считайте меня идиотом, Нонетот, – предостерег Скользом. – Я с вами шутить не намерен. Невзирая на дезактивацию полковника Нонетота, он по-прежнему бельмо у нас на глазу. Еще раз спрашиваю: когда вы в последний раз видели отца?
– На собственной свадьбе.
Скользом нахмурился и сверился со своими заметками.
– Вы вышли замуж? Когда?
Выслушав мой ответ, он нацарапал на полях еще несколько загогулин.
– И что он сказал, когда появился у вас на свадьбе?
– Поздравил меня.
Скользом несколько мгновений сверлил меня взглядом, затем сменил тему.
– Описывая тот инцидент с вагоновожатым, – начал он, – вы говорили, что у него был пистолет, вырезанный из мыла, который он где-то спрятал. По показаниям свидетелей, вы ударили неандертальца в челюсть, надели на него наручники и обыскали. Они сказали, что вы были очень удивлены, когда ничего не обнаружили.
Я молча пожала плечами.
– По-вашему, мы дураки, Нонетот? Папаша иногда вам что-то поручает, и мы готовы закрыть на это глаза, но ваших перемещений во времени мы уж точно не потерпим. Был перенос?
– Значит, вот в чем вы меня обвиняете? И я здесь именно поэтому?
– Отвечайте на вопрос.
– Нет, сэр.
– Врете. Отец успел вернуть вас пораньше, но он не так уж хорошо контролирует временной поток. Мистер Киэлью передумал угрожать пассажирам челнока. Вы шагнули не туда, Нонетот. Немножечко оступились в потоке времени. Случилось все то же самое, но в несколько ином порядке. Отклонение было совсем небольшим – примерно девятого уровня. Временные отклонения – профессиональный риск в работе Хроностражи.
– Чушь собачья, – фыркнула я. Брекекекс заметил бы мое вранье, но, может быть, мне удастся обвести вокруг пальца Скользома.
– Вижу, вы не понимаете, мисс Нонетот. Это куда важнее, чем вы сами и ваш папенька. Два дня назад мы потеряли связь с двенадцатым декабря. Мы знаем, что сейчас проходит забастовка, но даже внештатники, засланные нами вперед, в будущее, не выходят на связь. Похоже, надвигается большая катастрофа. Если ваш отец рискнул даже вами, стало быть, он и сам так считает. Хоть мы с ним и враждуем, надо признать, он мастер своего дела, иначе мы бы покончили с ним много лет назад. Что происходит?
– Я просто подумала, что у него пистолет, – повторила я.
Скользом молча пялился на меня несколько минут.
– Начнем с начала, мисс Нонетот. Вы обыскали неандертальца на предмет наличия муляжа пистолета, муляж обнаружили у него на следующий день, вы извинились перед ним, назвав его по имени, а полицейский, арестовавший вас на станции воздушного трамвая, сказал, что видел, как вы переводили часы. Немного промахнулись, не так ли?
– Как это – «муляж пистолета обнаружили у него на следующий день»?
Скользом ответил совершенно спокойно:
– Киэлью застрелили сегодня утром. Так что говорите, и побыстрее. У меня хватит доказательств, чтобы запетлевать вас на двадцать лет. Помните об этом!
Я хмуро смотрела на него, не зная, как вести себя дальше.
«Запетлевать» – жаргонное словечко, так называют заключение в замкнутой петле временного поля. Преступников заключают в повторяющуюся петлю времени продолжительностью восемь минут на пять, десять или двадцать лет. Обычно это делается в прачечной самообслуживания, в приемной врача или на автобусной остановке. Зачастую в вашем присутствии время близ петли для окружающих замедляется. Ваше тело стареет, но вы обходитесь без еды и питья. Это жестоко и противоестественно, зато дешево и не требует ни решеток, ни охранников, ни пищи.
Я открывала и закрывала рот, словно выброшенная на песок рыба.
– Расскажите нам все о вашем отце – и выйдете отсюда на свободу.
На лбу у меня выступили капли пота. Я смотрела на Скользома, Скользом смотрел на меня, пока наконец мне не пришел на помощь Брекекекс:
– Мисс Нонетот тем утром работала для нас, ТИПА-13, сэр, – негромко и невозмутимо произнес он. – Киэлью был замешан в подстрекательстве неандертальцев к бунту. Операция являлась секретной. Спасибо, мисс Нонетот, но нам придется рассказать ТИПА-1 правду.
Скользом гневно зыркнул на неандертальца, который ответил ему бесстрастным взглядом.
– Почему вы мне об этом не доложили, Брекекекс?
– Вы не спрашивали.
Теперь единственное, в чем мог обвинить меня Скользом, так это в переводе часов назад. Он зарычал.
– Если ваш папаша что-то затевает, а вы от нас это утаили, я позабочусь, чтобы вас запетлевали по ту сторону Большого Взрыва!
Он перевел дух и ткнул пальцем в Брекекекса.
– Если вы лжесвидетельствовали, то я и вас засажу! Вы возглавляете неандертальский штат ТИПА-13 по одной-единственной причине – для показухи!
– Непонятно, как вы стали доминирующим видом, – не выдержал наконец адвокат. – При вашей-то злобе, нетерпимости и тщеславии.
– Это краеугольный камень нашей эволюции, Брекекекс. Мы менялись и приспосабливались к враждебной среде. Нам это удалось, а вам нет. Что и требовалось доказать.
– Не прикрывайте свои грехи Дарвином, Скользом, – ответил неандерталец. – Это вы сделали нашу среду обитания враждебной. И вы тоже погибнете. Но не из-за появления другого доминантного вида. Вы сами себя погубите.
– Чушь, Брекекекс. У вас был шанс, и вы его упустили.
– У нас тоже есть право на здоровье, свободу и стремление к счастью.
– С точки зрения закона – нет, – спокойно ответил Скользом. – Эти права принадлежат только людям. Если хотите равенства, обратитесь в «Голиаф». Он вас возродил. Он ваш хозяин. Если повезет, вы, может быть, даже окажетесь в опасности, как и мы. Попросите как следует – и снова превратитесь в вымирающий вид.
Скользом захлопнул папку с моим делом, схватил шляпу, вынул обе кассеты и ушел, не сказав больше ни слова.
Как только дверь за ним захлопнулась, я облегченно вздохнула. Сердце стучало, как паровой молот, но меня пока не арестовали.
– Мне жаль мистера Киэлью.
Брекекекс пожал плечами.
– Он был несчастлив, мисс Нонетот. Он ведь не просил, чтобы его возрождали.
– Вы солгали ради меня, – не веря себе, сказала я. – Я думала, неандертальцы не умеют лгать.
Он несколько секунд смотрел на меня.
– Не то чтобы не умеем, – ответил он наконец. – Нам просто незачем. Мы помогли вам потому, что вы хороший человек. В вас есть агрессивность сапиенсов, но вы и сочувствовать умеете. Если вам еще понадобится помощь, мы к вашим услугам.
Обычно спокойное и неподвижное лицо Брекекекса искривилось в гримасе, обнажив два ряда редких зубов. В первое мгновение я испугалась, но потом осознала, что имею честь видеть улыбку неандертальца.
– Мисс Нонетот…
– Да?
– Наши друзья зовут нас Брек.
– А меня мои – Четверг.
Он протянул мне громадную лапищу, и я с благодарностью ее пожала.
– Вы хороший человек, Брек.
– Да, – медленно ответил он, – нас такими возродили.
Он забрал свои заметки и ушел.
Через десять минут я вышла из здания ТИПА и направилась к Лондэну в кафе. Его там не было, поэтому я заказала кофе и ждала его минут двадцать. Он так и не появился. Я оставила записку для Лондэна у хозяина кафе и поехала домой, полагая, что в преддверии грядущего конца света, после того как я едва избежала случайной гибели «в результате стечения обстоятельств», попала под суд неизвестно за что и видела пропавшую пьесу Шекспира, ничего странного со мной приключиться больше просто не может. Но я ошибалась. Очень сильно ошибалась.
Глава 9
И перемен все меньше
Лондэн куда-то пропал, и мне стало не по себе. Я лихорадочно гадала, куда он мог подеваться. Открыла калитку нашего дома и подошла к входной двери. Он мог перепутать время, отправиться за своим протезом в ремонтную мастерскую или пойти проведать маму. Но я просто успокаивала себя. Лондэн сказал, что будет ждать меня, однако его не было. И это на него не похоже. Совершенно не похоже.
Незначительные изменения декоративных тканей и обивочных материалов – первые признаки отклонений. Занавески, диванные покрывала, абажуры – все это хорошие лакмусовые бумажки, указывающие на легкое отклонение в курсе течения времени. Они служат своеобразным индикатором, подобно канарейкам в шахтах или золотым рыбкам, предсказывающим землетрясения. Ковры и узор обоев, изменение цветов на картинах тоже можно использовать для индикации, но тут требуется более наметанный глаз. Если вы находитесь внутри временного отклонения, вы ничего не замечаете, но если ламбрекены вдруг становятся другого цвета, шторы превращаются из искусственных в шелковые, а салфеточки меняют узор, стоит забеспокоиться. А если это замечаете только вы, то поводов для беспокойства куда больше. Гораздо больше…
(ТЕМПОР ИСКРИВЛЕНС. Навигация во времени для новобранцев ХС, уровень IV)
Я внезапно остановилась посреди садовой дорожки. С чего это Лондэн поменял все шторы на окнах? Я замедлила шаг. Меня охватила тревога. Я замерла перед входной дверью. Скребка для обуви не было. Но его не могли убрать только что – крепежные отверстия были зацементированы очень давно. Присутствовали и другие изменения. Рядом с порогом откуда-то взялись кадка с высохшей тиккией часовитой, ржавые ходули и сломанный велосипед. Мусорные ящики были не стальные, а пластиковые, а в почтовом ящике торчала ненавистная Лондэну газетенка «Крот». Кровь бросилась мне в лицо, и я безуспешно стала шарить по карманам в поисках ключа, хотя смысла в этом не было, поскольку замок, который я запирала сегодня утром, закрасили много лет назад.
Наверное, я очень шумела, так как дверь вдруг отворилась и на пороге возникла копия Лондэна, вот только постаревшая, с брюшком, лысиной и бифокальными очками на носу.
– Да? – произнес «Лондэн» неторопливым парклейновским баритоном.
Я тут же вспомнила о темпоральной перегрузке, изменившей облик Филберта Орешека, и мне стало страшно.
– Господи, Лондэн, это ты?
Пожилой мужчина был потрясен не меньше меня.
– О боже, нет! – рявкнул он и хотел было закрыть дверь. – Здесь такие не живут!
Я быстро сунула ногу в дверную щель. Такой прием часто встречается в детективных фильмах, но на деле все немного отличается от кино. Я позабыла, что на мне кроссовки, и облицовочной доской мне придавило большой палец. Взвыв от боли, я выдернула ногу, и дверь захлопнулась.
– Караул! – закричала я, прыгая на одной ноге. Я долго давила на кнопку звонка, но в ответ раздавалось только глухое «Вон отсюда!». Я уже собралась забарабанить в дверь, как услышала за спиной знакомый голос. Обернулась и увидела старую маму Лондэна.
– Хоусон! – крикнула я. – Слава богу! Тут в доме какие-то люди, они не хотят меня впускать и… Хоусон?
Она смотрела на меня, как будто впервые видит.
– Хоусон? – снова позвала я, делая шаг к ней. – Это я, Четверг!
Она торопливо попятилась и холодно поправила меня:
– Для вас миссис Парк-Лейн. Что вам угодно?
Я услышала, как дверь у меня за спиной отворилась. Старый Лондэн-но-не-тот вернулся.
– Она позвонила в дверь, – объяснил он матери Лондэна. – И уходить не хочет. – Он немного помолчал, затем тихо добавил: – Она спрашивала о Лондэне.
– О Лондэне? – резко спросила Хоусон. С каждой секундой ее взгляд делался все враждебнее. – Вам-то до него какое дело?
– Он мой муж.
Повисла пауза, пока она обдумывала мои слова.
– У вас очень странное чувство юмора, мисс Как-вас-там, – сердито ответила она, указывая мне на садовую калитку. – Вам лучше уйти.
– Подождите минутку! – воскликнула я, едва сдерживая смех, настолько нелепо выглядела сложившаяся ситуация. – Если я не вышла замуж за Лондэна, то кто же подарил мне это кольцо?
Я показала им левую руку, но, похоже, это не возымело действия. Я бросила на нее взгляд и поняла почему. Обручального кольца не было.
– Черт! – ругнулась я, озадаченно осматриваясь по сторонам. – Наверное, уронила…
– Вы очень взволнованы, – сказала Хоусон скорее с жалостью, чем с гневом. Наверное, поняла, что странная особа не опасна, просто явно больна психически, притом неизлечимо. – Может быть, нам кому-нибудь позвонить?
– Я не сумасшедшая, – заявила я, пытаясь осознать положение. – Этим утром, нет, меньше двух часов назад мы с Лондэном жили в этом самом доме…
Я осеклась. Хоусон придвинулась поближе к мужчине в дверях. Они стояли так, как стоят давно женатые супруги, и я вдруг осознала, кто передо мной. Это был отец Лондэна. Погибший отец Лондэна.
– Вы – Биллдэн, – прошептала я. – Вы погибли, когда пытались спасти…
Мой голос оборвался. Лондэн никогда не видел своего отца. Биллдэн Парк-Лейн погиб, спасая своего двухлетнего сына из тонущей машины тридцать восемь лет назад. Сердце у меня замерло, и до меня стала медленно доходить суть этого нелепого недоразумения. Кто-то устранил Лондэна. Я попыталась опереться на что-нибудь, чтобы не упасть, затем быстро села на садовую ограду и закрыла глаза. В голове билась тупая боль. Лондэна нет. Значит, между нами ничего не было…
– Биллдэн, – сказала Хоусон, – тебе лучше позвонить в полицию…
– Нет! – крикнула я, открыв глаза и яростно сверля его взглядом. – Значит, вы не вернулись за ним? – медленно, хриплым голосом произнесла я. – Вы не спасли его тем вечером. Вы остались живы, а он…
Я приготовилась выслушать гневную отповедь, но этого не произошло. Биллдэн просто смотрел на меня со смешанным выражением растерянности и жалости.
– Я хотел его спасти, – тихо сказал он.
Я сдержалась.
– Где Лондэн сейчас?
– Если мы вам скажем, – спросила Хоусон, медленно и ласково произнося слова, – вы обещаете уйти и больше не возвращаться? – Она приняла мое молчание за знак согласия и продолжила: – Он на Суиндонском муниципальном кладбище… и вы правы: наш сын утонул тридцать восемь лет назад.
– Черт! – воскликнула я.
Мой разум метался, пытаясь понять, кто сыграл со мной такую страшную шутку. Хоусон и Биллдэн в страхе попятились.
– Это я не вам, – быстро сказала я. – Черт побери, меня шантажируют.
– Тогда вам лучше обратиться в ТИПА-Сеть.
– Они мне поверят не больше, чем вы.
Я замолчала и немного подумала.
– Хоусон, я знаю, что у вас хорошая память, ведь, когда Лондэн существовал, мы с вами дружили. Кто-то похитил вашего сына – моего мужа, и поверьте, я его верну. Но послушайте, я не чокнутая и могу это доказать. У него аллергия на бананы, у него родинка на шее и родимое пятно в виде омара на попе. Откуда мне это знать, если я не…
– Да? – медленно проговорила Хоусон, глядя на меня со все возрастающим интересом. – А это родимое пятно на какой ягодице?
– На левой.
– Если смотреть спереди или сзади?
– Сзади, – тут же ответила я.
На миг воцарилось молчание. Они переглянулись, потом посмотрели на меня, и в это мгновение они поверили. Когда Хоусон заговорила, голос ее был тих, в нем звучала глубокая печаль.
– Как… каким он мог бы стать?
Она заплакала, крупные слезы покатились по ее щекам, слезы скорби о том, что могло бы быть.
– Он был замечательным! – с благодарностью ответила я. – Остроумным, щедрым, высоким и мудрым. Вы очень гордились бы им!
– Кем он стал?
– Писателем, – ответила я. – В прошлом году он получил премию Берти Бедрона за роман «Злополучная кушетка». Он потерял ногу в Крыму. Два месяца назад мы поженились.
– Мы были у вас на свадьбе?
Я посмотрела на них и ничего не сказала. Хоусон-то, конечно же, была, она вместе с нами плакала от счастья. Но Биллдэн… Биллдэн отдал жизнь за Лондэна, когда вернулся в тонущую машину и вместо него упокоился на Суиндонском муниципальном кладбище. Мы постояли несколько минут, оплакивая Лондэна. Наконец Хоусон прервала молчание.
– Знаете, по-моему, нам всем будет лучше, если вы сейчас уйдете, – тихо сказала она, – и, пожалуйста, больше не приходите.
– Подождите! – сказала я. – Скажите, не было ли там кого-нибудь, кто помешал вам спасти его?
– Даже не один, – ответил Биллдэн. – Их было пятеро или шестеро. Среди них одна женщина. Я сидел на…
– Там не было француза? Высокого, по виду аристократа? Его, кажется, зовут Лавуазье.
– Не помню, – печально ответил Биллдэн. – Прошло столько лет.
– Теперь вам точно надо уйти, – решительно повторила Хоусон.
Я вздохнула, поблагодарила их, и они прошаркали внутрь, закрыв за собой дверь.
Я вышла из калитки и села в машину, пытаясь сдержать эмоции, чтобы ясно мыслить. Плечи у меня ходили ходуном, а костяшки вцепившихся в руль пальцев побелели. Как ТИПА могло так поступить со мной? Может, Скользом таким образом пытается выведать у меня что-то об отце? Я покачала головой. Игры с временными потоками – преступление, за которое карают с беспримерной суровостью. Трудно представить, чтобы Скользом рискнул своей карьерой, да и жизнью тоже, играя так грубо.