Страница:
— Кому дано понять капризы старой женщины? Кэл счел нужным вмешаться:
— Знаете, что я думаю по этому поводу? У Джейн такой же сварливый характер, как у Энни, вот почему Энни и нравится ее общество. У них много общего.
— Как нам повезло, — пробормотал Этан, Щеки Джейн горели, и Кэл, должно быть, почувствовал, что большего от нее ждать не приходится, поэтому перевел разговор на лыжный поход Этана. А вскоре они уселись за обеденный стол.
Джейн сидела с кислой миной, ей это давалось с немалым трудом, и наслаждалась каждым мгновением. От нее не укрылись ни привязанность братьев друг к другу, ни любовь Джима и Линн к своим сыновьям. Несмотря на очевидные проблемы во взаимоотношениях ее новых родственников, она бы многое отдала ради того, чтобы расти в такой вот семье, а не с постоянно державшим ее на дистанции отцом.
За обедом разговор несколько раз возвращался к работе Джима: интересный больной, который у него появился, новый способ лечения одной достаточно распространенной болезни. Джейн полагала, что многие подробности Джим мог бы и опустить, учитывая, что они обедали, однако остальных они нисколько не коробили, и Джейн решила, что у Боннеров такие беседы — обычное дело. Кэла, кстати, интересовали именно нюансы.
Но кто особенно удивил Джейн, так это Линн. Она рассуждала об искусстве и музыке, упомянула о дискуссионной группе, которую она возглавляла. В данный момент в группе шло обсуждение модного бестселлера. К тому же готовила Линн превосходно, и Джейн все больше восхищалась свекровью. Похоже, бывшая деревенская девушка была мастерицей на все руки.
Этан посмотрел на хрустальную вазу с лилиями и орхидеями, занимающую на столе почетное место в центре.
— Где ты берешь такие цветы, мама? После того как Джойс Велик закрыла свой магазин, я ничего похожего в Солвейшене не вижу.
— Привезла из Эшвилла, куда ездила в четверг. Лилии немного подвили, но все равно мне нравятся.
Вот тут, впервые с того момента, как они сели за стол, Джим обратился к жене:
— Помнишь, как ты украшала стол, когда мы только-только поженились?
Ответила она после короткой паузы:
— Это было так давно, что я уже забыла.
— А я нет. — Он повернулся к сыновьям:
— Ваша мать собирала одуванчики на чьем-нибудь дворе, ставила их в банку из-под маринада и преподносила мне, когда я возвращался с занятий, с таким видом, будто это какие-то экзотические цветы. Банка с одуванчиками радовала ее не меньше, чем других женщин — букет из роз.
Джейн задалась вопросом, хотел ли Джим уколоть жену очередным напоминанием о том, что она попала из грязи в князи. Если и хотел, то у него ничего не вышло. Линн отнюдь не рассердилась, а эмоции, прозвучавшие в голосе старшего Боннера, удивили Джейн. Может, Джим Боннер не так уж и презирал крестьянское происхождение жены.
— Ты всегда на меня злился, и, пожалуй, я не могу тебя за это винить. Подумать только! Одуванчики на обеденном столе.
— Она украшала стол не только цветами. Помнится, однажды она собрала камни, которые ей чем-то понравились, отмыла их от грязи и положила в птичье гнездо, которое тоже где-то нашла.
— И ты совершенно справедливо указал, что птичье гнездо на столе — это омерзительно, и отказывался есть, пока я не выкинула его.
— Это точно. — Джим потер пальцем бокал, нахмурился. — Конечно, гнездо — это негигиенично, но смотрелось оно красиво.
— Ну что ты, Джим, быть такого не может. — Линн улыбнулась, тронутая чувствами, вдруг проснувшимися в супруге.
Он встретился с женой взглядом, первый раз за весь обед.
— Ты всегда любила красивые вещи.
— Я их люблю до сих пор.
— Но теперь они должны быть с магазинными ярлыками.
— И тебе эти ярлыки нравятся больше, чем одуванчики или птичьи гнезда.
Несмотря на обещание держаться на расстоянии от семьи Кэла, Джейн решила оборвать череду взаимных уколов:
— Как вы прожили первые годы после женитьбы? Кэл говорил, что у вас не было денег.
Кэл и Этан переглянулись. Джейн даже подумала, а не коснулась ли она запретной темы. Она понимала, что вопрос очень уж личный, но решила, что хуже не будет, раз уж ей положено производить неприятное впечатление.
— Действительно, папа, как? — поддержал ее Этан. Линн промокнула губы салфеткой.
— Это слишком печальная история. Ваш отец ненавидел каждую минуту тех лет, и я не хочу портить ему аппетит.
— Насчет каждой минуты ты преувеличиваешь. — Джим откинулся на спинку стула, похоже, оправдываясь. — Мы жили в ужасной двухкомнатной квартире на Чейпел-Хилл. Окна выходили в проулок, куда люди выбрасывали ржавые кровати и просиженные диваны. Но вашей матери квартира нравилась. Она вырезала иллюстрации из «Нэшнл джиогрэфик» и украшала ими стены. Занавесок у нас не было, только опускающиеся шторки, пожелтевшие от времени, так ваша мать вырезала из розовых салфеток цветы и прицепила их снизу. Другого мы позволить себе не могли. Были бедными как церковные мыши. В свободное от занятий время я подрабатывал грузчиком в магазине, но ей приходилось еще труднее. До самого рождения Кэла она поднималась в четыре утра и весь день работала в пекарне. Но как бы она ни уставала, по пути домой она находила время собрать эти одуванчики.
Линн пожала плечами:
— Поверьте мне, работа в пекарне не шла ни в какое сравнение с тем, как мне приходилось вкалывать на ферме.
— Но вы же были беременны, — резонно заметила Джейн.
— Я была молодой и сильной. И любила. — Вот тут в голосе Линн впервые проскользнуло волнение. — После рождения Кэла на первое место вышли медицинские счета. Я, естественно, не могла работать в пекарне и заниматься ребенком, поэтому я начала экспериментировать с рецептами пирожков.
— Она начинала печь после того, как кормила Кэла в два часа ночи, работала до четырех, спала с час, пока он не просыпался. Накормив его, будила меня. Потом укладывала Кэла в старую коляску, которую откопала в комиссионном магазине, рядом клала пирожки и шла в кампус, где продавала их студентам по двадцать пять центов за пару. Лицензии у нее не было, поэтому при появлении охранника она укрывала все, кроме головы Кэла, большим одеялом.
Линн улыбнулась Кэлу:
— Бедняжка. Я ничего не знала о температурном режиме, и однажды летом ты чуть не перегрелся.
Кэл ответил любящим взглядом.
— Я до сих пор не могу спать под одеялом.
— Охранники так и не поймали ее, — добавил Джим. — Они видели крестьянскую девушку в стареньких джинсах, которая катила коляску-развалюху. А ребенка все принимали за ее младшего брата.
Этан переводил задумчивый взгляд с отца на мать.
— Мы всегда знали, что вам пришлось нелегко, но вы никогда не вдавались в подробности. Почему?
«И почему сделали это сейчас?» — мысленно добавила Джейн.
Линн поднялась.
— Все это старая и скучная история. Бедность выглядит романтично только издали. Этан, помоги мне убрать со стола. Пора подавать десерт.
К разочарованию Джейн, разговор переключился на куда менее интересующий ее футбол. И если обеспокоенный взгляд Джима Боннера время от времени падал на супругу, все старались не обращать на это внимания.
Джейн уже и не знала, справедлива ли ее первоначальная оценка свекра. В глубине его глаз читалась трогательная грусть. И ее убежденность в том, что взаимоотношения родителей Кэла далеко не так просты, как казалось на первый взгляд, все крепла.
А самое интересное для Джейн началось, когда Этан спросил Кэла, какие у него успехи. Вот тут Джейн и узнала, на что тратит Кэл время, проведенное вне дома. По договоренности с директором местной средней школы, бывшим одноклассником, он встречался с местными бизнесменами и уговаривал их принять участие в новом проекте по обеспечению стипендиями подростков из неблагополучных семей. Он также помогал Этану в финансировании программы борьбы с распространением наркотиков в младших классах. Однако когда Джейн начала интересоваться деталями, Кэл увел разговор в сторону.
Обед медленно катился к завершению. Когда Джим задал Джейн вопрос о ее работе, она ответила с таким видом, будто делает своему свекру большое одолжение. Когда Линн предложила ей присоединиться к их дискуссионной группе, Джейн заявила, что времени для дамских посиделок у нее нет. Когда Этан высказал надежду увидеть ее на воскресной службе, Джейн ответила, что она неверующая.
«Прости меня, Господи, но я делаю все что могу. Они очень хорошие люди, и я не хочу доставлять им лишнюю головную боль».
Наконец пришло время прощаться. Все держались сдержанно-вежливо, но Джейн не упустила из виду ни нахмуренных бровей Джима, когда он пожимал руку Кэла, ни озабоченности в глазах Линн, когда та обнимала сына.
Кэл повернулся к ней, лишь когда они свернули с подъездной дорожки на мостовую.
— Спасибо, Джейн.
Она смотрела прямо перед собой.
— Второй раз у меня не получится. Держи их от меня подальше.
— Постараюсь.
— Я серьезно.
— Я знаю, как нелегко тебе это далось, — мягко заметил он.
— Они чудесные люди. Это ужасно.
Он долго молчал.
— Я вот думаю, почему бы нам вдвоем не закатиться куда-нибудь?
Неужели это ее награда за сегодняшнее унижение? Очень уж неудачно выбрал он время, чтобы приглашать ее на свидание. И реакция последовала незамедлительно:
— Мне надеть на голову бумажный мешок? На случай, если кто-то меня увидит?
— Слушай, а может, обойдемся без сарказма? Я пригласил тебя немного развеяться, и от тебя требуется только одно: сказать «да» или «нет».
— Когда?
— Не знаю. Как насчет следующей среды?
— Куда мы пойдем?
— Об этом не беспокойся. Надень самые узкие джинсы и, может, яркую блузку.
— Джинсы у меня есть, если только я смогу застегнуть последнюю пуговицу, а вот блузки нет. А если бы и была, в ней слишком холодно.
— Думаю, я не дам тебе замерзнуть, а о пуговицах можешь не беспокоиться. — От сочащегося сексуальностью голоса по ее телу пробежала дрожь. Он посмотрел на Джейн, и она почувствовала, как он ласкает ее глазами. Кэл не скрывал своих намерений: он ее хотел и собирался добиться своего.
Но оставался вопрос: готова ли она отдаться ему? Ко всем жизненным проблемам она относилась серьезно и никогда не принимала поспешных решений. Сможет ли она совладать с болью, ожидающей ее в будущем, если сейчас уступит ему?
Разболелась голова, Джейн повернулась к окну, не ответив Кэлу. Она постаралась отвлечься, сосредоточившись мыслями на родителях Кэла. И пока джип мчался по пустынным улицам, начала рассортировывать полученную информацию.
Линн не всегда была такой выдержанной, утонченной женщиной, которая так радушно принимала сегодня своих гостей. А как насчет Джима? Джейн хотелось бы отнестись к нему с неприязнью, но весь вечер она ловила исполненные тоски взгляды, которые он бросал на жену. Нет, она определенно не могла невзлюбить такого человека.
Так что же случилось с двумя выпускниками средней школы, которые когда-то так любили друг друга, гадала Джейн.
Джим пришел на кухню, налил себе чашку декафа[34]. Линн стояла у раковины, спиной к нему. Она всегда стоит спиной, подумал Джим, хотя теперь это не имело особого значения, потому что, даже поворачиваясь лицом, она позволяла ему лицезреть маску, которую являла всем, за исключением своих сыновей.
В идеальную жену врача Линн начала превращаться во время второй своей беременности. Он помнил, как радовала его появившаяся сдержанность в манерах, она более не позорила его на публике косноязычием и слишком бурным проявлением чувств. С годами он пришел к убеждению, что именно перемены в Линн уберегли от крушения их семейный корабль, хотя буквально все предрекали такой исход. Он даже начал думать, что обрел счастье.
А потом он потерял единственных внука и невестку, которых обожал. Стал свидетелем безграничного горя своего среднего сына и ничем не мог ему помочь. Вот тут у него внутри лопнула какая-то струна. Когда позвонил Кэл, чтобы сообщить о своей женитьбе, в нем вновь затеплилась надежда. Но теперь он познакомился со своей новой невесткой. Как только Кэл мог жениться на этой холодной, надменной сучке? Неужели он не понимал, что она принесет ему только несчастье?
Держа чашку обеими руками, он окинул взглядом стройную фигуру жены. И Линн до глубины души потрясла женитьба Кэла, оба они пытались понять, что заставило его сделать столь неудачный выбор. Конечно, в этой женщине чувствовалась сексуальность, влекущая мужчин, но сие не объясняло решения Кэла жениться на ней. Долгие годы они печалились из-за того, что он отдает предпочтение более молодым по возрасту и интеллектуально ограниченным женщинам, но по крайней мере все они отличались мягким характером.
Джим чувствовал, что ему не разобраться в проблемах Кэла, тем более что хватало и своих. Разговор за столом оживил далекое прошлое, теперь оно обступило его, и хотелось закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не вспоминать все допущенные им ошибки.
— Почему ты не рассказала про тот день, когда я купил у тебя пирожки? За все время ни разу не упомянула.
Она вскинула голову, и Джим решил, что она уйдет от ответа. Скажет, что не понимает, о чем речь. Но ему следовало знать, что его жена никогда не искала легких путей.
— Господи, Джим, прошло уже тридцать шесть лет!
— Я все помню, словно это случилось вчера.
Стоял прекрасный апрельский день. Подходил к концу его первый год обучения в университете Северной Каролины. Кэл родился пять месяцев назад, и он, Джим, выходил из химической лаборатории с несколькими приятелями, все они учились на старших курсах. Теперь он не помнил их имен, но тогда мечтал о том, чтобы они приняли его в свой круг. И когда один из них крикнул: «Эй, а вот и Пирожковая девушка», — сердце у него упало.
Почему она пришла сюда именно теперь, когда ее могли увидеть его новые друзья? Волна злости и негодования захлестнула его. Сколько же можно? До каких пор она будет так позорить его?
Эта коляска с отваливающимися колесами, и сама она, почти ребенок, худая и оборванная, словно только что спустилась с гор. Он забыл все, что любил в ней: серебристый смех, страсть, с которой она бросалась в его объятия, сердечки, которые она рисовала на его животе, мгновения близости, заставляющие его забыть обо всем на свете.
И по мере того как она подходила все ближе, в его ушах зазвучали все слова, которыми его родители награждали ее. Никчемность. Глайдовское отродье. Она заманила его в ловушку и загубила ему жизнь. Он должен развестись с ней, если рассчитывает получить от них хоть цент. Он заслуживает большего, чем кишащая тараканами квартира и слишком молодая девчонка с фермы, пусть даже такая нежная и веселая, что заставляет его плакать от любви к ней.
Паника захлестнула Джима, когда его друзья окликнули ее:
— Эй, Пирожковая девушка, у тебя есть ореховое масло?
— Сколько стоят два пирожка с шоколадной начинкой? Ему хотелось убежать, но он упустил момент. Его новые друзья уже разглядывали пирожки, которые она испекла ночью, пока он спал. Один из них наклонился и пощекотал животик его сына. Другой повернулся к нему:
— Эй, молодой, иди сюда. Если ты не пробовал пирожки этой девушки, считай, ты не знаешь, что такое настоящий пирожок.
Эмбер смотрела на него, смех плясал в ее глазах, синих, как горное небо. Она ждала, он это видел, что сейчас он представит ее, скажет, что она — его жена, и тогда она одарит всех радостным смехом.
— Да, э… хорошо.
Ее улыбка оставалась такой же лучезарной, когда он подходил к ней. Он помнил и светло-каштановые волосы, забранные в конский хвост синей резинкой, и мокрое пятно на плече его старой рубашки из шотландки, куда, должно быть, срыгнул Кэл.
— Я возьму с шоколадной начинкой.
Она чуть склонила голову, как бы спрашивая: ну что же, когда ты им все скажешь? — но продолжала улыбаться, наслаждаясь ситуацией.
— С шоколадной начинкой, — повторил он.
Она еще верила, что он одумается. Терпеливо ждала. Улыбалась. Он же сунул руку в карман и вытащил двадцатипятицентовую монету.
И только тогда, увидев деньги, она поняла. Он не собирался знакомить ее со своими друзьями. И в ней словно потух свет, он убил ее смех и радость, ее веру в него. Обида, недоумение затуманили ее глаза. Какое-то мгновение она тупо смотрела на мужа, потом наклонилась, достала из коляски два пирожка и протянула ему дрожащей рукой.
Он бросил ей монету, одну из тех четырех, которые она давала ему каждое утро, когда он уходил на занятия. Он бросил ей деньги, словно уличной побирушке, рассмеялся, когда кто-то из его друзей что-то сказал, и отвернулся. Больше не посмотрел на нее, просто ушел, а пирожки жгли ему руку…
Случилось все это больше тридцати лет назад, но и теперь его жег стыд. Он поставил чашку на буфет.
— Я поступил нехорошо. Я этого никогда не забывал, так и не простил себя, извини.
— Давно извинила. — Линн пустила воду, как бы закрывая тему. А когда выключила ее, спросила:
— Почему Кэл женился на ней? Почему они не могли пожить какое-то время вместе, чтобы он успел разобраться, что это за женщина?
Но ему не хотелось говорить о Кэле и его льдышке жене.
— Тебе следовало плюнуть мне в лицо.
— Я жалею, что мы не познакомились с Джейн до свадьбы.
Прощение ему даровали слишком легко, чтобы он не заподозрил: на самом деле она его не простила.
— Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, Линн.
— Может, мы смогли бы его отговорить.
— Хватит! Не хочу говорить о них! Давай поговорим о нас. Я хочу, чтобы ты вернулась.
Она наконец обернулась, посмотрела на него все теми же синими глазами, не выдающими никаких чувств.
— Я никуда не уходила.
— Стань такой, как была раньше. Вот чего я хочу.
— Ты сегодня не в настроении.
От волнения у него перехватывало дыхание, но он не мог остановиться.
— Я хочу, чтобы все было так же, как в самом начале. Ты — глупая, забавная, изображающая хозяйку дома, ругающая меня за излишнюю серьезность. Я хочу, чтобы на обеденном столе вновь стояли одуванчики и фасоль с салом. Я хочу, чтобы ты смеялась без удержу. Я хочу, чтобы, как раньше, ты бросалась мне на шею, когда я вхожу в дом.
Лоб его собрался морщинами. Она подошла к нему, положила руку на плечо, как делала уже почти сорок лет.
— Я не могу вернуть тебе молодость, Джим. И не могу вернуть тебе Джейми и Черри, чтобы все стало как прежде.
— Я это знаю, черт побери! — Он стряхнул руку жены, отвергая ее жалость и удушающую, бесконечную доброту. — Речь не о них. Случившееся заставило меня осознать, что мне не нравится, как мы живем. Не нравятся происшедшие в нас перемены.
— У тебя выдался тяжелый день. Я помассирую тебе спину. Как обычно, ее мягкость вызывала у него чувство вины, он казался себе ничтожным и подлым. Именно ощущение собственного ничтожества и стало причиной его наскоков. Он намеренно обижал ее, надеясь пробить ледяную броню и найти за ней ту девчонку, на которой женился в молодости.
— Я никогда не изменял тебе.
— Как приятно это слышать.
Он не мог поставить на этом точку, хотел, чтобы она знала всю правду.
— Шансы у меня были, но я так ими и не воспользовался. Однажды дошел даже до двери мотеля…
— Вот об этом я знать не хочу.
— Но дал задний ход. Господи, потом я неделю пребывал в превосходном настроении. Так гордился собой.
— Я не понимаю, что ты с собой делаешь, но хочу, чтобы ты немедленно это прекратил.
— Я хочу начать все сначала. Я думал, может, наша поездка… Но мы практически не разговаривали друг с другом. Почему мы не можем начать все сначала?
— Потому что ты возненавидел бы такую жизнь точно так же, как ненавидел тогда.
Она оставалась недостижимой, как далекая звезда, но он все равно жаждал прикоснуться к ней.
— Я очень тебя любил, ты это знаешь, не так ли? Даже когда я позволил родителям уговорить меня дать согласие на развод, я все равно тебя любил.
— Теперь это не имеет значения, Джим. Появился Гейб, за ним Этан, и никакого развода не было. И произошло все это очень давно. Так стоит ли ворошить прошлое? У нас три прекрасных сына и устроенная жизнь.
— Не нужна мне эта устроенность! — взорвался он. — Черт побери! Неужели ты ничего не понимаешь? Господи, как я тебя ненавижу! — Никогда раньше он не тронул ее и пальцем, а тут схватил за руки и тряхнул изо всей силы. — Я этого больше не вынесу! Становись прежней!
— Хватит! — Ее ногти впились ему в плечо. — Хватит! Что с тобой?
Он прочитал страх на ее лице и отпрянул в ужасе от содеянного.
Ледяная броня наконец-то растаяла, открыв таящуюся за ней ярость. Ранее она никогда не вспыхивала на ее лице.
— Ты многие годы мучил меня! — прокричала она. — Унижал перед моими детьми! Тыкал пальцем, бил под дых, сосал кровь! Изо дня в день! Я отдала тебе все, но оказывается, этого мало. Что ж, больше я этого не потерплю! Я ухожу от тебя! С меня довольно! — И она выбежала из кухни.
Джима охватила паника. Он устремился за ней, но остановился у порога. Что ему делать, если он догонит ее? Снова тряхнуть? Господи. Неужели он перегнул палку?
Он глубоко вдохнул и сказал себе, что она по-прежнему его Эмбер Линн, мягкая и нежная, как летний день. Она не уйдет от него, что бы ни говорила. Ей просто нужно время, чтобы успокоиться, ничего больше.
Даже услышав, как ее автомобиль отъехал от дома, он продолжал повторять те же слова.
Она не уйдет от него. Не сможет.
У Линн так сжимало грудь, что она едва могла дышать. Ее автомобиль мчался по узкой, извилистой дороге. Этот участок автострады считался наиболее опасным, но она ездила по нему столько лет, что даже застилающие глаза слезы не заставили ее снизить скорость. Она знала, чего он от нее хотел. Он хотел, чтобы она вновь вскрыла вены и истекла кровью любви к нему, как уже случилось однажды. Кровью любви, которая так и не вернулась.
Борясь за каждый вдох, она вспоминала те уроки, что получила давным-давно, в шестнадцать лет, когда, юная и наивная, она свято верила, что любовь поможет преодолеть разделявшую их пропасть. Но с наивностью вскоре пришлось расстаться. Через две недели после того, как она сказала Джиму, что вновь беременна. Кэлу тогда не исполнилось и года.
Ей, конечно, следовало предвидеть его реакцию, но, разумеется, у нее и мыслей таких не было. Говоря о своей беременности, она ликовала, хотя и с одним Кэлом им едва удавалось сводить концы с концами. Он же сидел как истукан.
— Ты только подумай, Джим! Еще один младенец! Может, на этот раз будет девочка, и мы назовем ее Роза или Шейрон. О, как бы мне хотелось родить девочку! А вот Кэлу нужен братик, чтобы было с кем возиться.
Видя, что выражение его лица не меняется, она испугалась.
— Я понимаю, поначалу придется нелегко, но пирожки приносят хорошие деньги, и ты только подумай, как мы любим Кэла! Но мы должны принять все меры к тому, чтобы на этом остановиться. Скажи мне, что ты рад нашему второму ребенку. Скажи.
Он ничего не сказал, просто вышел за дверь их маленькой двухкомнатной квартиры, оставив ее в страхе и одиночестве. Она так и просидела в темноте, дожидаясь его возвращения. Он опять не произнес ни слова. Просто завалил на кровать и оттрахал с такой страстью, что от ее страхов не осталось и следа.
Двумя неделями позже, после того как Джим ушел на занятия, к ней пожаловала свекровь. Милдред Боннер заявила, что Джим больше не любит ее и хочет с ней развестись. Добавила, что он намеревался сказать ей об этом в тот самый вечер, когда Линн объявила, что она вновь беременна, но теперь чувствует себя обязанным остаться с ней. Поэтому, если она, Линн, действительно любит его, то должна дать ему уйти.
Линн ей не поверила, у Джима не могло возникнуть и мысли о разводе. Каждую ночь он доказывал это в постели.
Когда он вернулся после занятий, она рассказала о визите в надежде, что он опровергнет слова матери. Ее надежды не сбылись.
— Чего теперь говорить об этом? — услышала она. — Ты опять беременна, так что уйти я не могу.
Розовые очки, через которые она смотрела на свою жизнь, упали и разбились. Иллюзию она принимала за реальность. Он любил трахаться с ней, но это не означало, что он любил ее. Как она могла так заблуждаться? Он же Боннер, а она — Глайд.
Два дня спустя его мать вновь появилась в их квартире, огнедышащая драконша, потребовавшая, чтобы Линн отпустила ее сына. Невежественная, необразованная, она его только позорила. И мешала получить от жизни то, что он заслуживал.
Милдред говорила правду, но Линн, хоть и очень любила Джима, не могла дать ему уйти. Сама бы она выжила в этом жестоком мире, но ее детям требовался отец.
И она нашла в себе силы достойно ответить его матери:
— Если я нехороша для него, значит, вы должны помочь мне стать лучше, потому что я и мои дети отсюда не уйдем.
Компромисс дался им нелегко, но в конце концов женщины нашли общий язык. Линн согласилась, чтобы Милдред Боннер обучила ее всему: как ходить, как говорить, что готовить, как сервировать стол. По настоянию Милдред она сменила имя: вместо Эмбер (свекровь полагала его деревенским) стала зваться Линн.
Пока Кэл играл у ее ног, она проглатывала книгу за книгой, договорилась с другой женщиной, у которой тоже был малыш, поочередно сидеть с двумя детьми и бегала на лекции по истории, литературе, искусству — дисциплинам, близким ее романтической душе.
Родился Гейб, семья Джима сменила гнев на милость, выделила деньги на обучение сына и медицинские счета внуков. С деньгами по-прежнему было негусто, но кризис миновал. Милдред настояла, чтобы они переехали в более просторную квартиру, которую обставила мебелью из дома Боннеров.
— Знаете, что я думаю по этому поводу? У Джейн такой же сварливый характер, как у Энни, вот почему Энни и нравится ее общество. У них много общего.
— Как нам повезло, — пробормотал Этан, Щеки Джейн горели, и Кэл, должно быть, почувствовал, что большего от нее ждать не приходится, поэтому перевел разговор на лыжный поход Этана. А вскоре они уселись за обеденный стол.
Джейн сидела с кислой миной, ей это давалось с немалым трудом, и наслаждалась каждым мгновением. От нее не укрылись ни привязанность братьев друг к другу, ни любовь Джима и Линн к своим сыновьям. Несмотря на очевидные проблемы во взаимоотношениях ее новых родственников, она бы многое отдала ради того, чтобы расти в такой вот семье, а не с постоянно державшим ее на дистанции отцом.
За обедом разговор несколько раз возвращался к работе Джима: интересный больной, который у него появился, новый способ лечения одной достаточно распространенной болезни. Джейн полагала, что многие подробности Джим мог бы и опустить, учитывая, что они обедали, однако остальных они нисколько не коробили, и Джейн решила, что у Боннеров такие беседы — обычное дело. Кэла, кстати, интересовали именно нюансы.
Но кто особенно удивил Джейн, так это Линн. Она рассуждала об искусстве и музыке, упомянула о дискуссионной группе, которую она возглавляла. В данный момент в группе шло обсуждение модного бестселлера. К тому же готовила Линн превосходно, и Джейн все больше восхищалась свекровью. Похоже, бывшая деревенская девушка была мастерицей на все руки.
Этан посмотрел на хрустальную вазу с лилиями и орхидеями, занимающую на столе почетное место в центре.
— Где ты берешь такие цветы, мама? После того как Джойс Велик закрыла свой магазин, я ничего похожего в Солвейшене не вижу.
— Привезла из Эшвилла, куда ездила в четверг. Лилии немного подвили, но все равно мне нравятся.
Вот тут, впервые с того момента, как они сели за стол, Джим обратился к жене:
— Помнишь, как ты украшала стол, когда мы только-только поженились?
Ответила она после короткой паузы:
— Это было так давно, что я уже забыла.
— А я нет. — Он повернулся к сыновьям:
— Ваша мать собирала одуванчики на чьем-нибудь дворе, ставила их в банку из-под маринада и преподносила мне, когда я возвращался с занятий, с таким видом, будто это какие-то экзотические цветы. Банка с одуванчиками радовала ее не меньше, чем других женщин — букет из роз.
Джейн задалась вопросом, хотел ли Джим уколоть жену очередным напоминанием о том, что она попала из грязи в князи. Если и хотел, то у него ничего не вышло. Линн отнюдь не рассердилась, а эмоции, прозвучавшие в голосе старшего Боннера, удивили Джейн. Может, Джим Боннер не так уж и презирал крестьянское происхождение жены.
— Ты всегда на меня злился, и, пожалуй, я не могу тебя за это винить. Подумать только! Одуванчики на обеденном столе.
— Она украшала стол не только цветами. Помнится, однажды она собрала камни, которые ей чем-то понравились, отмыла их от грязи и положила в птичье гнездо, которое тоже где-то нашла.
— И ты совершенно справедливо указал, что птичье гнездо на столе — это омерзительно, и отказывался есть, пока я не выкинула его.
— Это точно. — Джим потер пальцем бокал, нахмурился. — Конечно, гнездо — это негигиенично, но смотрелось оно красиво.
— Ну что ты, Джим, быть такого не может. — Линн улыбнулась, тронутая чувствами, вдруг проснувшимися в супруге.
Он встретился с женой взглядом, первый раз за весь обед.
— Ты всегда любила красивые вещи.
— Я их люблю до сих пор.
— Но теперь они должны быть с магазинными ярлыками.
— И тебе эти ярлыки нравятся больше, чем одуванчики или птичьи гнезда.
Несмотря на обещание держаться на расстоянии от семьи Кэла, Джейн решила оборвать череду взаимных уколов:
— Как вы прожили первые годы после женитьбы? Кэл говорил, что у вас не было денег.
Кэл и Этан переглянулись. Джейн даже подумала, а не коснулась ли она запретной темы. Она понимала, что вопрос очень уж личный, но решила, что хуже не будет, раз уж ей положено производить неприятное впечатление.
— Действительно, папа, как? — поддержал ее Этан. Линн промокнула губы салфеткой.
— Это слишком печальная история. Ваш отец ненавидел каждую минуту тех лет, и я не хочу портить ему аппетит.
— Насчет каждой минуты ты преувеличиваешь. — Джим откинулся на спинку стула, похоже, оправдываясь. — Мы жили в ужасной двухкомнатной квартире на Чейпел-Хилл. Окна выходили в проулок, куда люди выбрасывали ржавые кровати и просиженные диваны. Но вашей матери квартира нравилась. Она вырезала иллюстрации из «Нэшнл джиогрэфик» и украшала ими стены. Занавесок у нас не было, только опускающиеся шторки, пожелтевшие от времени, так ваша мать вырезала из розовых салфеток цветы и прицепила их снизу. Другого мы позволить себе не могли. Были бедными как церковные мыши. В свободное от занятий время я подрабатывал грузчиком в магазине, но ей приходилось еще труднее. До самого рождения Кэла она поднималась в четыре утра и весь день работала в пекарне. Но как бы она ни уставала, по пути домой она находила время собрать эти одуванчики.
Линн пожала плечами:
— Поверьте мне, работа в пекарне не шла ни в какое сравнение с тем, как мне приходилось вкалывать на ферме.
— Но вы же были беременны, — резонно заметила Джейн.
— Я была молодой и сильной. И любила. — Вот тут в голосе Линн впервые проскользнуло волнение. — После рождения Кэла на первое место вышли медицинские счета. Я, естественно, не могла работать в пекарне и заниматься ребенком, поэтому я начала экспериментировать с рецептами пирожков.
— Она начинала печь после того, как кормила Кэла в два часа ночи, работала до четырех, спала с час, пока он не просыпался. Накормив его, будила меня. Потом укладывала Кэла в старую коляску, которую откопала в комиссионном магазине, рядом клала пирожки и шла в кампус, где продавала их студентам по двадцать пять центов за пару. Лицензии у нее не было, поэтому при появлении охранника она укрывала все, кроме головы Кэла, большим одеялом.
Линн улыбнулась Кэлу:
— Бедняжка. Я ничего не знала о температурном режиме, и однажды летом ты чуть не перегрелся.
Кэл ответил любящим взглядом.
— Я до сих пор не могу спать под одеялом.
— Охранники так и не поймали ее, — добавил Джим. — Они видели крестьянскую девушку в стареньких джинсах, которая катила коляску-развалюху. А ребенка все принимали за ее младшего брата.
Этан переводил задумчивый взгляд с отца на мать.
— Мы всегда знали, что вам пришлось нелегко, но вы никогда не вдавались в подробности. Почему?
«И почему сделали это сейчас?» — мысленно добавила Джейн.
Линн поднялась.
— Все это старая и скучная история. Бедность выглядит романтично только издали. Этан, помоги мне убрать со стола. Пора подавать десерт.
К разочарованию Джейн, разговор переключился на куда менее интересующий ее футбол. И если обеспокоенный взгляд Джима Боннера время от времени падал на супругу, все старались не обращать на это внимания.
Джейн уже и не знала, справедлива ли ее первоначальная оценка свекра. В глубине его глаз читалась трогательная грусть. И ее убежденность в том, что взаимоотношения родителей Кэла далеко не так просты, как казалось на первый взгляд, все крепла.
А самое интересное для Джейн началось, когда Этан спросил Кэла, какие у него успехи. Вот тут Джейн и узнала, на что тратит Кэл время, проведенное вне дома. По договоренности с директором местной средней школы, бывшим одноклассником, он встречался с местными бизнесменами и уговаривал их принять участие в новом проекте по обеспечению стипендиями подростков из неблагополучных семей. Он также помогал Этану в финансировании программы борьбы с распространением наркотиков в младших классах. Однако когда Джейн начала интересоваться деталями, Кэл увел разговор в сторону.
Обед медленно катился к завершению. Когда Джим задал Джейн вопрос о ее работе, она ответила с таким видом, будто делает своему свекру большое одолжение. Когда Линн предложила ей присоединиться к их дискуссионной группе, Джейн заявила, что времени для дамских посиделок у нее нет. Когда Этан высказал надежду увидеть ее на воскресной службе, Джейн ответила, что она неверующая.
«Прости меня, Господи, но я делаю все что могу. Они очень хорошие люди, и я не хочу доставлять им лишнюю головную боль».
Наконец пришло время прощаться. Все держались сдержанно-вежливо, но Джейн не упустила из виду ни нахмуренных бровей Джима, когда он пожимал руку Кэла, ни озабоченности в глазах Линн, когда та обнимала сына.
Кэл повернулся к ней, лишь когда они свернули с подъездной дорожки на мостовую.
— Спасибо, Джейн.
Она смотрела прямо перед собой.
— Второй раз у меня не получится. Держи их от меня подальше.
— Постараюсь.
— Я серьезно.
— Я знаю, как нелегко тебе это далось, — мягко заметил он.
— Они чудесные люди. Это ужасно.
Он долго молчал.
— Я вот думаю, почему бы нам вдвоем не закатиться куда-нибудь?
Неужели это ее награда за сегодняшнее унижение? Очень уж неудачно выбрал он время, чтобы приглашать ее на свидание. И реакция последовала незамедлительно:
— Мне надеть на голову бумажный мешок? На случай, если кто-то меня увидит?
— Слушай, а может, обойдемся без сарказма? Я пригласил тебя немного развеяться, и от тебя требуется только одно: сказать «да» или «нет».
— Когда?
— Не знаю. Как насчет следующей среды?
— Куда мы пойдем?
— Об этом не беспокойся. Надень самые узкие джинсы и, может, яркую блузку.
— Джинсы у меня есть, если только я смогу застегнуть последнюю пуговицу, а вот блузки нет. А если бы и была, в ней слишком холодно.
— Думаю, я не дам тебе замерзнуть, а о пуговицах можешь не беспокоиться. — От сочащегося сексуальностью голоса по ее телу пробежала дрожь. Он посмотрел на Джейн, и она почувствовала, как он ласкает ее глазами. Кэл не скрывал своих намерений: он ее хотел и собирался добиться своего.
Но оставался вопрос: готова ли она отдаться ему? Ко всем жизненным проблемам она относилась серьезно и никогда не принимала поспешных решений. Сможет ли она совладать с болью, ожидающей ее в будущем, если сейчас уступит ему?
Разболелась голова, Джейн повернулась к окну, не ответив Кэлу. Она постаралась отвлечься, сосредоточившись мыслями на родителях Кэла. И пока джип мчался по пустынным улицам, начала рассортировывать полученную информацию.
Линн не всегда была такой выдержанной, утонченной женщиной, которая так радушно принимала сегодня своих гостей. А как насчет Джима? Джейн хотелось бы отнестись к нему с неприязнью, но весь вечер она ловила исполненные тоски взгляды, которые он бросал на жену. Нет, она определенно не могла невзлюбить такого человека.
Так что же случилось с двумя выпускниками средней школы, которые когда-то так любили друг друга, гадала Джейн.
Джим пришел на кухню, налил себе чашку декафа[34]. Линн стояла у раковины, спиной к нему. Она всегда стоит спиной, подумал Джим, хотя теперь это не имело особого значения, потому что, даже поворачиваясь лицом, она позволяла ему лицезреть маску, которую являла всем, за исключением своих сыновей.
В идеальную жену врача Линн начала превращаться во время второй своей беременности. Он помнил, как радовала его появившаяся сдержанность в манерах, она более не позорила его на публике косноязычием и слишком бурным проявлением чувств. С годами он пришел к убеждению, что именно перемены в Линн уберегли от крушения их семейный корабль, хотя буквально все предрекали такой исход. Он даже начал думать, что обрел счастье.
А потом он потерял единственных внука и невестку, которых обожал. Стал свидетелем безграничного горя своего среднего сына и ничем не мог ему помочь. Вот тут у него внутри лопнула какая-то струна. Когда позвонил Кэл, чтобы сообщить о своей женитьбе, в нем вновь затеплилась надежда. Но теперь он познакомился со своей новой невесткой. Как только Кэл мог жениться на этой холодной, надменной сучке? Неужели он не понимал, что она принесет ему только несчастье?
Держа чашку обеими руками, он окинул взглядом стройную фигуру жены. И Линн до глубины души потрясла женитьба Кэла, оба они пытались понять, что заставило его сделать столь неудачный выбор. Конечно, в этой женщине чувствовалась сексуальность, влекущая мужчин, но сие не объясняло решения Кэла жениться на ней. Долгие годы они печалились из-за того, что он отдает предпочтение более молодым по возрасту и интеллектуально ограниченным женщинам, но по крайней мере все они отличались мягким характером.
Джим чувствовал, что ему не разобраться в проблемах Кэла, тем более что хватало и своих. Разговор за столом оживил далекое прошлое, теперь оно обступило его, и хотелось закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не вспоминать все допущенные им ошибки.
— Почему ты не рассказала про тот день, когда я купил у тебя пирожки? За все время ни разу не упомянула.
Она вскинула голову, и Джим решил, что она уйдет от ответа. Скажет, что не понимает, о чем речь. Но ему следовало знать, что его жена никогда не искала легких путей.
— Господи, Джим, прошло уже тридцать шесть лет!
— Я все помню, словно это случилось вчера.
Стоял прекрасный апрельский день. Подходил к концу его первый год обучения в университете Северной Каролины. Кэл родился пять месяцев назад, и он, Джим, выходил из химической лаборатории с несколькими приятелями, все они учились на старших курсах. Теперь он не помнил их имен, но тогда мечтал о том, чтобы они приняли его в свой круг. И когда один из них крикнул: «Эй, а вот и Пирожковая девушка», — сердце у него упало.
Почему она пришла сюда именно теперь, когда ее могли увидеть его новые друзья? Волна злости и негодования захлестнула его. Сколько же можно? До каких пор она будет так позорить его?
Эта коляска с отваливающимися колесами, и сама она, почти ребенок, худая и оборванная, словно только что спустилась с гор. Он забыл все, что любил в ней: серебристый смех, страсть, с которой она бросалась в его объятия, сердечки, которые она рисовала на его животе, мгновения близости, заставляющие его забыть обо всем на свете.
И по мере того как она подходила все ближе, в его ушах зазвучали все слова, которыми его родители награждали ее. Никчемность. Глайдовское отродье. Она заманила его в ловушку и загубила ему жизнь. Он должен развестись с ней, если рассчитывает получить от них хоть цент. Он заслуживает большего, чем кишащая тараканами квартира и слишком молодая девчонка с фермы, пусть даже такая нежная и веселая, что заставляет его плакать от любви к ней.
Паника захлестнула Джима, когда его друзья окликнули ее:
— Эй, Пирожковая девушка, у тебя есть ореховое масло?
— Сколько стоят два пирожка с шоколадной начинкой? Ему хотелось убежать, но он упустил момент. Его новые друзья уже разглядывали пирожки, которые она испекла ночью, пока он спал. Один из них наклонился и пощекотал животик его сына. Другой повернулся к нему:
— Эй, молодой, иди сюда. Если ты не пробовал пирожки этой девушки, считай, ты не знаешь, что такое настоящий пирожок.
Эмбер смотрела на него, смех плясал в ее глазах, синих, как горное небо. Она ждала, он это видел, что сейчас он представит ее, скажет, что она — его жена, и тогда она одарит всех радостным смехом.
— Да, э… хорошо.
Ее улыбка оставалась такой же лучезарной, когда он подходил к ней. Он помнил и светло-каштановые волосы, забранные в конский хвост синей резинкой, и мокрое пятно на плече его старой рубашки из шотландки, куда, должно быть, срыгнул Кэл.
— Я возьму с шоколадной начинкой.
Она чуть склонила голову, как бы спрашивая: ну что же, когда ты им все скажешь? — но продолжала улыбаться, наслаждаясь ситуацией.
— С шоколадной начинкой, — повторил он.
Она еще верила, что он одумается. Терпеливо ждала. Улыбалась. Он же сунул руку в карман и вытащил двадцатипятицентовую монету.
И только тогда, увидев деньги, она поняла. Он не собирался знакомить ее со своими друзьями. И в ней словно потух свет, он убил ее смех и радость, ее веру в него. Обида, недоумение затуманили ее глаза. Какое-то мгновение она тупо смотрела на мужа, потом наклонилась, достала из коляски два пирожка и протянула ему дрожащей рукой.
Он бросил ей монету, одну из тех четырех, которые она давала ему каждое утро, когда он уходил на занятия. Он бросил ей деньги, словно уличной побирушке, рассмеялся, когда кто-то из его друзей что-то сказал, и отвернулся. Больше не посмотрел на нее, просто ушел, а пирожки жгли ему руку…
Случилось все это больше тридцати лет назад, но и теперь его жег стыд. Он поставил чашку на буфет.
— Я поступил нехорошо. Я этого никогда не забывал, так и не простил себя, извини.
— Давно извинила. — Линн пустила воду, как бы закрывая тему. А когда выключила ее, спросила:
— Почему Кэл женился на ней? Почему они не могли пожить какое-то время вместе, чтобы он успел разобраться, что это за женщина?
Но ему не хотелось говорить о Кэле и его льдышке жене.
— Тебе следовало плюнуть мне в лицо.
— Я жалею, что мы не познакомились с Джейн до свадьбы.
Прощение ему даровали слишком легко, чтобы он не заподозрил: на самом деле она его не простила.
— Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, Линн.
— Может, мы смогли бы его отговорить.
— Хватит! Не хочу говорить о них! Давай поговорим о нас. Я хочу, чтобы ты вернулась.
Она наконец обернулась, посмотрела на него все теми же синими глазами, не выдающими никаких чувств.
— Я никуда не уходила.
— Стань такой, как была раньше. Вот чего я хочу.
— Ты сегодня не в настроении.
От волнения у него перехватывало дыхание, но он не мог остановиться.
— Я хочу, чтобы все было так же, как в самом начале. Ты — глупая, забавная, изображающая хозяйку дома, ругающая меня за излишнюю серьезность. Я хочу, чтобы на обеденном столе вновь стояли одуванчики и фасоль с салом. Я хочу, чтобы ты смеялась без удержу. Я хочу, чтобы, как раньше, ты бросалась мне на шею, когда я вхожу в дом.
Лоб его собрался морщинами. Она подошла к нему, положила руку на плечо, как делала уже почти сорок лет.
— Я не могу вернуть тебе молодость, Джим. И не могу вернуть тебе Джейми и Черри, чтобы все стало как прежде.
— Я это знаю, черт побери! — Он стряхнул руку жены, отвергая ее жалость и удушающую, бесконечную доброту. — Речь не о них. Случившееся заставило меня осознать, что мне не нравится, как мы живем. Не нравятся происшедшие в нас перемены.
— У тебя выдался тяжелый день. Я помассирую тебе спину. Как обычно, ее мягкость вызывала у него чувство вины, он казался себе ничтожным и подлым. Именно ощущение собственного ничтожества и стало причиной его наскоков. Он намеренно обижал ее, надеясь пробить ледяную броню и найти за ней ту девчонку, на которой женился в молодости.
— Я никогда не изменял тебе.
— Как приятно это слышать.
Он не мог поставить на этом точку, хотел, чтобы она знала всю правду.
— Шансы у меня были, но я так ими и не воспользовался. Однажды дошел даже до двери мотеля…
— Вот об этом я знать не хочу.
— Но дал задний ход. Господи, потом я неделю пребывал в превосходном настроении. Так гордился собой.
— Я не понимаю, что ты с собой делаешь, но хочу, чтобы ты немедленно это прекратил.
— Я хочу начать все сначала. Я думал, может, наша поездка… Но мы практически не разговаривали друг с другом. Почему мы не можем начать все сначала?
— Потому что ты возненавидел бы такую жизнь точно так же, как ненавидел тогда.
Она оставалась недостижимой, как далекая звезда, но он все равно жаждал прикоснуться к ней.
— Я очень тебя любил, ты это знаешь, не так ли? Даже когда я позволил родителям уговорить меня дать согласие на развод, я все равно тебя любил.
— Теперь это не имеет значения, Джим. Появился Гейб, за ним Этан, и никакого развода не было. И произошло все это очень давно. Так стоит ли ворошить прошлое? У нас три прекрасных сына и устроенная жизнь.
— Не нужна мне эта устроенность! — взорвался он. — Черт побери! Неужели ты ничего не понимаешь? Господи, как я тебя ненавижу! — Никогда раньше он не тронул ее и пальцем, а тут схватил за руки и тряхнул изо всей силы. — Я этого больше не вынесу! Становись прежней!
— Хватит! — Ее ногти впились ему в плечо. — Хватит! Что с тобой?
Он прочитал страх на ее лице и отпрянул в ужасе от содеянного.
Ледяная броня наконец-то растаяла, открыв таящуюся за ней ярость. Ранее она никогда не вспыхивала на ее лице.
— Ты многие годы мучил меня! — прокричала она. — Унижал перед моими детьми! Тыкал пальцем, бил под дых, сосал кровь! Изо дня в день! Я отдала тебе все, но оказывается, этого мало. Что ж, больше я этого не потерплю! Я ухожу от тебя! С меня довольно! — И она выбежала из кухни.
Джима охватила паника. Он устремился за ней, но остановился у порога. Что ему делать, если он догонит ее? Снова тряхнуть? Господи. Неужели он перегнул палку?
Он глубоко вдохнул и сказал себе, что она по-прежнему его Эмбер Линн, мягкая и нежная, как летний день. Она не уйдет от него, что бы ни говорила. Ей просто нужно время, чтобы успокоиться, ничего больше.
Даже услышав, как ее автомобиль отъехал от дома, он продолжал повторять те же слова.
Она не уйдет от него. Не сможет.
У Линн так сжимало грудь, что она едва могла дышать. Ее автомобиль мчался по узкой, извилистой дороге. Этот участок автострады считался наиболее опасным, но она ездила по нему столько лет, что даже застилающие глаза слезы не заставили ее снизить скорость. Она знала, чего он от нее хотел. Он хотел, чтобы она вновь вскрыла вены и истекла кровью любви к нему, как уже случилось однажды. Кровью любви, которая так и не вернулась.
Борясь за каждый вдох, она вспоминала те уроки, что получила давным-давно, в шестнадцать лет, когда, юная и наивная, она свято верила, что любовь поможет преодолеть разделявшую их пропасть. Но с наивностью вскоре пришлось расстаться. Через две недели после того, как она сказала Джиму, что вновь беременна. Кэлу тогда не исполнилось и года.
Ей, конечно, следовало предвидеть его реакцию, но, разумеется, у нее и мыслей таких не было. Говоря о своей беременности, она ликовала, хотя и с одним Кэлом им едва удавалось сводить концы с концами. Он же сидел как истукан.
— Ты только подумай, Джим! Еще один младенец! Может, на этот раз будет девочка, и мы назовем ее Роза или Шейрон. О, как бы мне хотелось родить девочку! А вот Кэлу нужен братик, чтобы было с кем возиться.
Видя, что выражение его лица не меняется, она испугалась.
— Я понимаю, поначалу придется нелегко, но пирожки приносят хорошие деньги, и ты только подумай, как мы любим Кэла! Но мы должны принять все меры к тому, чтобы на этом остановиться. Скажи мне, что ты рад нашему второму ребенку. Скажи.
Он ничего не сказал, просто вышел за дверь их маленькой двухкомнатной квартиры, оставив ее в страхе и одиночестве. Она так и просидела в темноте, дожидаясь его возвращения. Он опять не произнес ни слова. Просто завалил на кровать и оттрахал с такой страстью, что от ее страхов не осталось и следа.
Двумя неделями позже, после того как Джим ушел на занятия, к ней пожаловала свекровь. Милдред Боннер заявила, что Джим больше не любит ее и хочет с ней развестись. Добавила, что он намеревался сказать ей об этом в тот самый вечер, когда Линн объявила, что она вновь беременна, но теперь чувствует себя обязанным остаться с ней. Поэтому, если она, Линн, действительно любит его, то должна дать ему уйти.
Линн ей не поверила, у Джима не могло возникнуть и мысли о разводе. Каждую ночь он доказывал это в постели.
Когда он вернулся после занятий, она рассказала о визите в надежде, что он опровергнет слова матери. Ее надежды не сбылись.
— Чего теперь говорить об этом? — услышала она. — Ты опять беременна, так что уйти я не могу.
Розовые очки, через которые она смотрела на свою жизнь, упали и разбились. Иллюзию она принимала за реальность. Он любил трахаться с ней, но это не означало, что он любил ее. Как она могла так заблуждаться? Он же Боннер, а она — Глайд.
Два дня спустя его мать вновь появилась в их квартире, огнедышащая драконша, потребовавшая, чтобы Линн отпустила ее сына. Невежественная, необразованная, она его только позорила. И мешала получить от жизни то, что он заслуживал.
Милдред говорила правду, но Линн, хоть и очень любила Джима, не могла дать ему уйти. Сама бы она выжила в этом жестоком мире, но ее детям требовался отец.
И она нашла в себе силы достойно ответить его матери:
— Если я нехороша для него, значит, вы должны помочь мне стать лучше, потому что я и мои дети отсюда не уйдем.
Компромисс дался им нелегко, но в конце концов женщины нашли общий язык. Линн согласилась, чтобы Милдред Боннер обучила ее всему: как ходить, как говорить, что готовить, как сервировать стол. По настоянию Милдред она сменила имя: вместо Эмбер (свекровь полагала его деревенским) стала зваться Линн.
Пока Кэл играл у ее ног, она проглатывала книгу за книгой, договорилась с другой женщиной, у которой тоже был малыш, поочередно сидеть с двумя детьми и бегала на лекции по истории, литературе, искусству — дисциплинам, близким ее романтической душе.
Родился Гейб, семья Джима сменила гнев на милость, выделила деньги на обучение сына и медицинские счета внуков. С деньгами по-прежнему было негусто, но кризис миновал. Милдред настояла, чтобы они переехали в более просторную квартиру, которую обставила мебелью из дома Боннеров.