Страница:
Джейн уже знала, что он — интеллигентный, добропорядочный человек с щедрым сердцем. Но при этом всегда стремился брать верх над окружающими, пусть в честной, но жесткой борьбе. И быть может, именно ее отказ подчиниться заставлял его искать общения с ней как в постели, так и вне ее.
Она понимала, что имеющееся в ее распоряжении время таяло, как шагреневая кожа. С трусостью надо заканчивать. Пора ей раздеться перед ним и узнать правду. Если она не нужна ему как личность, если задача у него одна — покорить ее, дальнейшая совместная жизнь не имеет никакого смысла. «Я должна как можно скорее с этим разобраться, — решила Джейн. — Дальнейшая оттяжка равносильна безумию».
Она поднялась с кровати, направилась в ванную. Приняв витамины и почистив зубы, вернулась в спальню, придерживая рукой растущий живот, подошла к окну, выглянула в майское утро. Склон зацвел: кизил, рододендроны, пламенеющие азалии, горный лавр. Ее первая весна в Аппалачах оказалась еще более прекрасной, чем она могла себе представить. Фиалки, триллиум, башмачки распустились у дома, рядом с белыми кустами ежевики. Такого радостного, красивого, счастливого мая она еще не знала.
Но опять же, и влюбилась она впервые.
Джейн понимала уязвимость своей позиции, однако и в глазах Кэла настороженность давно уступила место смеху и нежности, вот она и уверовала, что он тоже влюбляется в нее. Два месяца назад такую идею она бы восприняла как абсурд, но нынче не видела в этом ничего невозможного.
Вроде бы у них было мало общего, но они без труда находили темы для разговора или общие дела. По утрам, пока она работала за компьютером, Кэл встречался с людьми, выполнял взятые на себя обязательства, а вот вторую половину дня и вечера они обычно проводили вместе.
Кэл докрасил дом Энни, она закончила посадки. Несколько раз они ездили в Эшвилл, обедали в лучших ресторанах города, гуляли по Билтмор-Эстейт. Заглядывали и в национальный парк, ходили по горным тропам. Кэл показал ей Коннемару, дом Карла Сэндберга[43], где у нее захватило дух от великолепия ландшафта, а он сфотографировал ее, играющую с козами, которых по-прежнему держали в поместье.
По молчаливой договоренности вместе они в Солвейшене не появлялись. За покупками Джейн ездила одна. Иногда сталкивалась с Кевином, и вдвоем они шли на ленч в «Петтикоут Джанкшн кафе», где она игнорировала враждебные взгляды горожан. К счастью, платья свободного покроя еще позволяли ей скрыть беременность.
Она и Кэл продолжали ссориться, когда он пытался утвердить свою власть, но ссорились уже беззлобно, во всяком случае, она не ощущала холодной ярости, изливающейся на нее в первые недели. Вместо этого он криками отводил душу, а она не молчала в ответ, дабы не лишать его удовольствия. По правде говоря, словесные баталии нравились ей не меньше, чем ему.
Она услышала, как в душе перестала течь вода. Дабы не подвергать себя дополнительному искушению, выждала несколько минут, пока он вытрется и обмотает бедра полотенцем, потом постучала в приоткрытую дверь ванной, вошла.
Он стоял у раковины в черном полотенце, так низко сидящем на бедрах, что Джейн не могла взять в толк, почему оно не падает. Размазывая по лицу пену для бритья, он покосился на ее вишневую ночную рубашку, как у Снупи[44].
— Когда же в тебе проявится хоть капля жалости, профессор, и ты перестанешь возбуждать меня своими сексуальными ночнушками.
— Завтра утром надену костюм Винни-Пуха.
— Какое счастье.
Она улыбнулась, опустила крышку на туалетное сиденье, села. Какое-то время молча наблюдала, как он бреется, затем вернулась к незаконченному вчерашнему спору:
— Кэл, объясни мне еще раз, почему ты не хочешь провести немного времени с Кевином.
— Снова взялась за свое?
— Я все-таки не понимаю, почему ты не можешь потренировать его. Он очень тебя уважает.
— Он меня ненавидит.
— Только потому, что хочет занять в этом мире более высокое место. Он молод и талантлив, а ты стоишь у него на пути.
Его мышцы напряглись. Кэлу не нравилось, что она общается с Кевином, но в этом вопросе они заключили перемирие, поскольку она ясно дала понять, что воспринимает его исключительно как друга, а Кэл сказал Кевину, что переломает ему руки, если тот еще раз дотронется до его жены.
Он поднял голову, принялся за кожу под подбородком.
— Он не так талантлив, как ему кажется. Рука у него хорошая, в этом сомнений нет. Он быстр и агрессивен, но ему надо многому учиться, чтобы с лету читать оборонительные замыслы соперников.
— Так почему тебе не научить его?
— Как я уже тебе говорил, не вижу смысла готовить себе конкурента. Опять же, если он кого и послушается, так только не меня.
— Это не правда. Почему он до сих пор болтается в Солвейшене?
— Потому что спит с Салли Терриман.
Джейн несколько раз видела Салли в городе. Ее роскошные формы не остались незамеченными, так что она не могла не признать логику Кэла. Однако она вела разговор к другому.
— Он заиграл бы куда лучше, если бы ты поработал с ним, а ты оставил бы после себя достойную смену.
— Смена мне еще долго не понадобится. — Он смыл с лица остатки пены.
Джейн понимала, что ступила на тонкий лед, и постаралась проявить предельную осторожность.
— Тебе тридцать шесть, Кэл. Долго ты играть уже не сможешь.
— Много ты понимаешь. — Он схватил маленькое полотенце, вытер лицо. — Я в самом расцвете сил. Мне нет нужды уходить на покой.
— Может, не сейчас, но в обозримом будущем.
— Я смогу играть еще не один год.
Она думала о плече, которое он потирал, полагая, что его никто не видит, об установке гидромассажа, появившейся в ванной… Нет, относительно своего будущего он заблуждался.
— А что ты собираешься делать после того, как закончишь играть? Займешься бизнесом? Или станешь тренером?
Спинные мышцы взбугрились.
— Почему бы тебе, профессор, не сосредоточиться на t-кварках и не предоставить мое будущее мне? — Он направился в спальню, на ходу снимая полотенце, достал из комода трусы. — Ты помнишь, что во второй половине дня я улетаю в Техас?
Он переменил тему.
— Ты что-то говорил про турнир по гольфу.
— «Бобби Том Дэнтон инвитеншнл».
— Он твой друг? — Она поднялась с унитаза, прислонилась к дверному косяку.
— Дорогая, только не говори мне, что ты никогда не слышала о Бобби Томе Дэнтоне. Он самый знаменитый принимающий, который когда-либо играл в футбол.
— Принимающий?
— Ну да. Именно им бросают мяч куортербеки. Хочу сказать тебе, что день, когда ему вышибли колено и он навсегда покинул поле, стал одним из самых черных дней профессионального футбола.
— И чем он теперь занимается? Кэл достал брюки цвета хаки.
— Главным образом доказывает всем и вся, как ему сейчас хорошо. Он живет в Теларозе, в Техасе, с женой Грейси. Недавно у них родился ребенок. И убеждает всех, что, кроме семьи и учрежденного им благотворительного фонда, ему ничего от жизни не нужно.
— Может, так оно и есть.
— Ты не знаешь Бобби Тома. С детства он жил лишь для того, чтобы играть в футбол.
— Похоже, он делает важное дело.
— «Дэнтон фаунденейшн»? — Кэл надел темно-коричневую тенниску. — Совершенно верно. Этот турнир по гольфу принесет никак не меньше двухсот тысяч, которые будут потрачены на благотворительные цели, но, с моей точки зрения, такие фонды могут создавать сотни людей, а вот в умении поймать мяч с Би Ти не может сравниться никто.
Джейн полагала, что организовать работу благотворительного фонда куда сложнее, чем ловить брошенный куортербеком мяч, но она знала, когда надо прикусить язычок.
— Вне футбольного поля тоже есть много интересного. Возьмем, к примеру, тебя. Ты можешь начать новую жизнь, пока еще молодой.
— Мне нравится моя нынешняя жизнь.
И прежде чем она успела что-то сказать, он подошел к ней, заключил в объятия и начал целовать. Она почувствовала, как напрягся его «игрунчик», но на дворе стоял ясный день, поэтому он с неохотой отстранился.
— Уже готова дать задний ход? Джейн вздохнула.
— Почти.
— Ты же знаешь, что я так легко не сдамся. Не успокоюсь, пока не раздену тебя при свете дня.
— Знаю.
— Может, даже заставлю пройтись вокруг дома. Она мрачно посмотрела на него.
— Меня это не удивит.
— Разумеется, не в чем мать родила.
— Ты очень великодушен.
— Скорее всего позволю надеть туфельки на высоком каблуке.
— Таких добряков надо еще поискать.
Он вновь принялся целовать ее. Потом начал ласкать груди. И вскоре слышалось только их тяжелое дыхание. Только утром она сказала себе, что с играми надо кончать, и вот наступил решающий момент. Одной рукой она взялась за подол ночнушки.
Зазвонил телефон. Она тянула ночнушку все выше, продолжая целовать Кэла, но настойчивые звонки перебили настроение.
Он застонал.
— Почему не сработал этот чертов автоответчик? Она опустила подол.
— Вчера приходили кореянки. Может, случайно поставили его не в тот режим.
— Готов спорить, это отец. Он собирался позвонить мне этим утром. — С неохотой он отпустил ее, на пару мгновений прижался лбом к ее лбу, поцеловал в кончик носа.
Джейн печально вздохнула. В кои веки она решила показать ему свое раздобревшее тело, так зазвонил этот глупый телефон! Чтобы не мешать, она прошла в ванную, приняла душ, оделась. Потом спустилась на кухню.
Кэл засовывал бумажник в карман брюк.
— Звонил отец. Он и мама сегодня встречаются за ленчем в Эшвилле. Надеюсь, он сумеет убедить ее положить конец этому безумию и вернуться домой. Не могу поверить, что она так упряма.
— В конфликте участвуют двое.
— И один из них очень уж твердолоб.
Она зареклась спорить с ним по этому поводу. Он не сомневался, что вина в том, что родители расстались, лежит на матери: из дома ушла именно она, и никакие доводы Джейн не убеждали его, что следует взглянуть на происходящее и с позиции другой стороны.
— Ты знаешь, что ответила мать Этану, когда тот предложил ей пасторский совет? Велела не совать нос в чужие дела.
Джейн изогнула бровь.
— Возможно, Этан в этом вопросе не лучший советчик.
— Он — ее пастор!
Она с трудом подавила желание закатить глаза. И вместо этого принялась терпеливо разъяснять очевидное:
— Вы с Этаном — лица заинтересованные, так что советоваться с вами никак нельзя.
— Да, наверное. — Он взял со стола ключи. — Просто не понимаю, как такое могло случиться.
Вглядываясь в озабоченное лицо Кэла, Джейн желала Линн и Джиму поскорее уладить возникшие разногласия, отравляющие жизнь не только им, но и их детям. Кэл и Этан любили родителей. Нелады в семье напрямую отражались и на них.
Вновь она задалась вопросом, что же произошло у Линн и Джима Боннеров. Долгие годы вроде бы им удавалось жить в любви и согласии. Что разделило их именно теперь?
Джим Боннер широким шагом вошел в обеденный зал «Синий хребет» в «Гроув парк инн», самом известном отеле Эшвилла. Линн всегда нравился этот отель, поэтому Джим и выбрал его для встречи. Надеялся, что приятные ассоциации помогут растопить упрямое сердце его жены.
«Гроув парк инн» построили в начале века для богатых людей, жаждущих укрыться от летней жары. Здание, возведенное из громадных гранитных валунов на склоне горы Заходящего солнца, одним, казалось прекрасным, другим уродливым.
Войдя в выдержанный в деревенском стиле зал, Джим сразу заметил Линн, сидящую за маленьким столиком у высокого окна, из которого открывался вид на горы. У него защемило сердце.
Встречаться с ней в доме на горе Страданий он отказывался. Только говорил по телефону да изредка издали поглядывал на нее, когда она приезжала в город. Находил поводы заглянуть в церковь вечером в среду, когда она участвовала в заседаниях приходского совета, ловил взглядом ее автомобиль на стоянке у супермаркета.
Со своей стороны она всячески избегала встреч с ним. В дом заезжала только в то время, когда он вел прием в клинике или обходил больных. И Джим очень обрадовался, когда она согласилась на сегодняшнюю встречу.
Но радость, испытанную им при виде Линн, тут же накрыла волна раздражения. Прошедший месяц нисколько не изменил ее, он же чувствовал себя немощным стариком. Она приехала в лавандовом шерстяном жакете, который ему очень нравился, шелковой блузке и длинной юбке. В ушах сверкали большие серебряные серьги. Отодвигая тяжелый деревянный стул, чтобы сесть напротив нее, Джим пытался убедить себя, что под глазами у Линн мешки от бессонницы, но скорее всего дело было в игре света, падающего через окна.
Она удостоила его вежливым кивком, каким обычно приветствовала незнакомцев. Куда подевалась веселая деревенская девчонка, которая хохотала без умолку и украшала обеденный стол одуванчиками?
Подошел официант, Джим заказал два бокала их любимого вина, но Линн тут же перебила его, попросив принести ей стакан диет-пепси. Официант отбыл, и Джим вопросительно посмотрел на жену.
— Я поправилась на пять фунтов, — объяснила она.
— Ты же проходишь курс гормонозамещающей терапии. И не можешь не прибавить в весе.
— Дело не в таблетках, а в стряпне Энни. Она полагает, что любое блюдо, приготовленное не на масле, несъедобно.
— Как я понимаю, лучший способ сбросить эти пять фунтов — вернуться домой.
Она ответила после короткой паузы:
— Гора Страданий всегда была моим домом.
Джим почувствовал пробежавший по его спине холодок.
— Я говорю о твоем настоящем доме. Нашем доме. Вместо ответа она уткнулась в меню. Официант принес напитки, принял заказ. Ожидая, пока принесут еду, Линн говорила о погоде, о концерте, на котором побывала неделей раньше. Напомнила Джиму о том, что надо отрегулировать кондиционер, упомянула о строительстве новой дороги. Джим чуть не плакал. Куда подевалась свойственная этой прекрасной женщине искренность? Теперь слова только скрывали мысли. Она сознательно избегала семейной темы, но Джим знал, что от разговора о сыновьях она не увильнет.
— Вчера вечером Гейб позвонил из Мексики. Похоже, никто из братьев не сказал ему о твоем переезде.
Брови Линн озабоченно сдвинулись.
— Ты тоже ничего не сказал, не так ли? У него хватает своих проблем. Чего вешать на него еще и наши?
— Нет, я ничего ему не сказал.
На ее лице проступило облегчение.
— Я так за него волнуюсь. Лучше бы он вернулся домой.
— Может, и вернется.
— Я волнуюсь и из-за Кэла. Как он тебе?
— По-моему, хорошо выглядит.
— Не просто хорошо. Вчера я видела его в городе. Никогда он не был таким счастливым. Я этого не понимаю, Джим. Вроде бы он всегда разбирался в людях, а эта женщина обязательно сломает ему жизнь. Почему он не видит ее такой, какая она есть?
При мысли о новой невестке Джим помрачнел. Несколько дней назад он столкнулся с ней в городе, так она прошла мимо, словно его и не существовало. Она отказывалась прийти в церковь, отклонила приглашения лучших дам города, даже не появилась на торжественном обеде, который устроили в честь Кэла и Джейн. Если она кому и уделяла время, так только Кевину Такеру. Пожалуй, его сыну действительно не повезло с женой.
— Я этого не понимаю, — повторила Линн. — Как он может быть счастлив, женившись на такой… такой…
— Холодной суке.
— Я ее ненавижу. Ничего не могу с собой поделать. Она причинит ему боль, а он этого не заслуживает. — Брови вновь насупились, голос чуть подсел, указывая, сколь сильно она расстроена. — Все эти годы мы ждали, что он женится на милой девушке, которая будет его любить, и посмотри, кого он выбрал — женщину, которой не нужен никто, кроме нее самой. — Она взглянула на мужа полными тревоги глазами. — Если бы мы могли хоть что-нибудь сделать.
— Мы не можем разобраться между собой, Линн. Где уж нам помогать Кэлу.
— Кэл — другое дело. Он… он ранимый.
— А мы — нет?
— Я этого не говорила. — Она попыталась уйти от прямого ответа.
Горечь переполнила его грудь.
— Надоела мне эта игра в кошки-мышки. Предупреждаю тебя, Линн, долго так продолжаться не может. Я этого не потерплю.
Он мгновенно понял, что допустил ошибку. Линн не любила, когда ее загоняли в угол. Его агрессивность в этих случаях наталкивалась на ее непоколебимое упрямство. Вот и теперь она взглянула ему в глаза.
— Энни просила передать тебе, что она не хочет, чтобы ты звонил в ее дом.
— Тяжелое дело.
— Она очень сердита на тебя.
— Энни сердита на меня с той поры, когда мне исполнилось восемь лет.
— Это не правда. Просто болезни не прибавляют ей хорошего настроения.
— Ей бы сразу полегчало, если б она клала в еду поменьше масла. — Джим откинулся на спинку. — Знаешь, почему она не хочет, чтобы мы общались? Ее все устраивает. Ты живешь на горе Страданий, заботишься о ней. Она постарается, чтобы все так и осталось.
— Ты так думаешь?
— Абсолютно в этом уверен.
— Ты ошибаешься. Она пытается защитить меня.
— От меня? Понятно. — Голос его смягчился. — Черт побери, Линн, я был тебе хорошим мужем. И не заслуживаю такого отношения.
Она посмотрела на тарелку, потом на него, в глазах застыла боль.
— Речь всегда должна идти о тебе, не так ли, Джим? С самого начала пуп земли — это ты. Что ты заслуживаешь. Что ты чувствуешь. В каком ты настроении. Я всячески старалась ублажить тебя, забывая о себе. И ничего из этого не вышло.
— Глупости. Ты раздуваешь из мухи слона. Слушай, забудь все, что я наговорил в тот вечер. То были только слова, ничего больше. Я просто… даже не знаю… наверное, переживаю возрастной кризис или что-то в этом роде. Ты мне нравишься такой, как ты есть. Лучшей жены мужчина пожелать себе не может. Давай забудем все, что случилось в последнее время, и заживем как прежде.
— Я не могу этого сделать, потому что не сможешь ты.
— Ты не понимаешь, что говоришь.
— Где-то глубоко внутри ты затаил на меня обиду с того самого дня, как мы поженились. И обида эта так никуда и не делась. Если ты хочешь, чтобы я вернулась, то причина тому — привычка. Я не думаю, что ты сильно любишь меня, Джим. Может, и никогда не любил.
— Это абсурд. Зачем ты все так драматизируешь? Только скажи, что ты хочешь, и я все тебе дам.
— Сейчас я хочу наслаждаться жизнью.
— Прекрасно. Наслаждайся. Я не стою у тебя на пути, и для этого не надо убегать из дома.
— Надо.
— Ты собираешься во всем винить меня, так? Валяй! Объясни своим сыновьям, какой я плохой. А когда будешь объяснять, не забывай, что это ты ушла после тридцати семи лет совместной жизни, не я.
Она не сводила с него глаз.
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты ушел от меня в тот самый день, когда мы поженились.
— Я знал, что ты начнешь поминать мне прошлое. Самое время обвинять меня в грехах восемнадцатилетнего юноши.
— Речь не об этом. Просто я устала жить с той твоей частью, которой все еще восемнадцать лет, которая до сих пор не может примириться с тем, что ты обрюхатил Эмбер Линн Глайд и должен платить по счетам. Юноша, который думает, что заслуживает большего, никуда не делся. — Голос стал мягче, в нем зазвучала бесконечная усталость. — У меня больше нет сил жить с чувством вины, Джим. Мне надоело постоянно доказывать, что я — личность.
— Так не доказывай! Я не заставлял тебя так жить. Ты сама выбрала этот путь.
— И теперь пытаюсь с него свернуть.
— Не могу поверить, что ты такая эгоистка, Линн. Ты хочешь развода? Клонишь к этому? Если хочешь разводиться, скажи прямо сейчас. Я не могу и дальше жить в подвешенном состоянии. Говори немедленно.
Он ожидал, что она будет в шоке. Он же предлагал немыслимое. Но шока не было, и он запаниковал. Почему она не говорит ему, чтобы он перестал нести чушь: их отношения не ухудшились до такой степени, что пора думать о разводе? И вновь ошибся.
— Возможно, это будет наилучшим вариантом.
Джим обмер.
А на ее лице появилось мечтательное выражение, она словно заглянула куда-то далеко-далеко.
— Знаешь, чего мне хочется? Начать все сначала. Я хочу, чтобы мы могли встретиться вновь, забыв о прошлом, два только что познакомившихся незнакомца. Потом, если нам не понравится общество друг друга, мы сможем разбежаться в разные стороны. А если понравится… — ее голос завибрировал от чувств, — тогда будем играть на равных. Соблюдая баланс властей.
— Властей? — Его охватил страх. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Она с жалостью посмотрела на него.
— Ты действительно не понимаешь, не так ли? Тридцать семь лет ты имел всю власть, а я — никакой. Тридцать семь лет мне пришлось жить с сознанием того, что в нашей семье я — гражданин второго сорта. Но больше я этого не потерплю.
Говорила она терпеливо, ровным голосом, словно взрослый, что-то объясняющий ребенку, и его это разъярило.
— Прекрасно. — Он потерял способность ясно соображать, эмоции взяли верх над рассудком. — Считай, что я дал тебе развод. Надеюсь, ты им подавишься.
Он бросил на стол несколько купюр, не пересчитав их, отодвинул стул и вышел из зала, ни разу не оглянувшись. В холле понял, что его прошиб пот. Опять ее стараниями почва ушла у него из-под ног.
И она еще смеет говорить о власти! С пятнадцати лет она крутила им как хотела. Если б он не встретил ее, все могло бы пойти по-другому. Он бы не вернулся в Солвейшен и не стал бы семейным врачом, это уж точно. Он занялся бы научными исследованиями, связал свою жизнь с одной из международных организаций и колесил бы по миру, борясь с инфекционными заболеваниями, о чем всегда и мечтал. Миллионы возможностей открылись бы ему, если б не пришлось жениться на ней, а из-за нее ему не удалось воспользоваться ни одной. Жену и детей надо кормить, вот он, поджав хвост, и вернулся в город и унаследовал дело отца.
Негодование переполняло его. Жизнь его круто легла на другой курс, когда он был еще слишком молод, чтобы это осознать. И произошло это из-за нее, той самой женщины, что сидела сейчас в обеденном зале и говорила, что у нее не было никакой власти. Она навеки загубила ему жизнь, а теперь винила во всем его.
Джима словно громом поразило. Кровь бросилась в голову. Господи! Так она права!
Он плюхнулся на один из диванов у стены, обхватил голову руками. Текли секунды, складываясь в минуты, и один за другим рушились мысленные блоки, мешавшие ему докопаться до истины.
Она говорила правду, утверждая, что он затаил на нее обиду, просто обида эта так срослась с ним, что он ее уже не узнавал. Она права. По прошествии стольких лет он все еще винил ее.
И не просто винил, но всячески наказывал: выискивал недостатки, цеплялся к мелочам, в своем упрямстве не желал видеть очевидного. Наказывал женщину, ближе которой у него никого не было.
Он закрыл руками глаза, покачал головой: она права во всем!
Глава 17
Она понимала, что имеющееся в ее распоряжении время таяло, как шагреневая кожа. С трусостью надо заканчивать. Пора ей раздеться перед ним и узнать правду. Если она не нужна ему как личность, если задача у него одна — покорить ее, дальнейшая совместная жизнь не имеет никакого смысла. «Я должна как можно скорее с этим разобраться, — решила Джейн. — Дальнейшая оттяжка равносильна безумию».
Она поднялась с кровати, направилась в ванную. Приняв витамины и почистив зубы, вернулась в спальню, придерживая рукой растущий живот, подошла к окну, выглянула в майское утро. Склон зацвел: кизил, рододендроны, пламенеющие азалии, горный лавр. Ее первая весна в Аппалачах оказалась еще более прекрасной, чем она могла себе представить. Фиалки, триллиум, башмачки распустились у дома, рядом с белыми кустами ежевики. Такого радостного, красивого, счастливого мая она еще не знала.
Но опять же, и влюбилась она впервые.
Джейн понимала уязвимость своей позиции, однако и в глазах Кэла настороженность давно уступила место смеху и нежности, вот она и уверовала, что он тоже влюбляется в нее. Два месяца назад такую идею она бы восприняла как абсурд, но нынче не видела в этом ничего невозможного.
Вроде бы у них было мало общего, но они без труда находили темы для разговора или общие дела. По утрам, пока она работала за компьютером, Кэл встречался с людьми, выполнял взятые на себя обязательства, а вот вторую половину дня и вечера они обычно проводили вместе.
Кэл докрасил дом Энни, она закончила посадки. Несколько раз они ездили в Эшвилл, обедали в лучших ресторанах города, гуляли по Билтмор-Эстейт. Заглядывали и в национальный парк, ходили по горным тропам. Кэл показал ей Коннемару, дом Карла Сэндберга[43], где у нее захватило дух от великолепия ландшафта, а он сфотографировал ее, играющую с козами, которых по-прежнему держали в поместье.
По молчаливой договоренности вместе они в Солвейшене не появлялись. За покупками Джейн ездила одна. Иногда сталкивалась с Кевином, и вдвоем они шли на ленч в «Петтикоут Джанкшн кафе», где она игнорировала враждебные взгляды горожан. К счастью, платья свободного покроя еще позволяли ей скрыть беременность.
Она и Кэл продолжали ссориться, когда он пытался утвердить свою власть, но ссорились уже беззлобно, во всяком случае, она не ощущала холодной ярости, изливающейся на нее в первые недели. Вместо этого он криками отводил душу, а она не молчала в ответ, дабы не лишать его удовольствия. По правде говоря, словесные баталии нравились ей не меньше, чем ему.
Она услышала, как в душе перестала течь вода. Дабы не подвергать себя дополнительному искушению, выждала несколько минут, пока он вытрется и обмотает бедра полотенцем, потом постучала в приоткрытую дверь ванной, вошла.
Он стоял у раковины в черном полотенце, так низко сидящем на бедрах, что Джейн не могла взять в толк, почему оно не падает. Размазывая по лицу пену для бритья, он покосился на ее вишневую ночную рубашку, как у Снупи[44].
— Когда же в тебе проявится хоть капля жалости, профессор, и ты перестанешь возбуждать меня своими сексуальными ночнушками.
— Завтра утром надену костюм Винни-Пуха.
— Какое счастье.
Она улыбнулась, опустила крышку на туалетное сиденье, села. Какое-то время молча наблюдала, как он бреется, затем вернулась к незаконченному вчерашнему спору:
— Кэл, объясни мне еще раз, почему ты не хочешь провести немного времени с Кевином.
— Снова взялась за свое?
— Я все-таки не понимаю, почему ты не можешь потренировать его. Он очень тебя уважает.
— Он меня ненавидит.
— Только потому, что хочет занять в этом мире более высокое место. Он молод и талантлив, а ты стоишь у него на пути.
Его мышцы напряглись. Кэлу не нравилось, что она общается с Кевином, но в этом вопросе они заключили перемирие, поскольку она ясно дала понять, что воспринимает его исключительно как друга, а Кэл сказал Кевину, что переломает ему руки, если тот еще раз дотронется до его жены.
Он поднял голову, принялся за кожу под подбородком.
— Он не так талантлив, как ему кажется. Рука у него хорошая, в этом сомнений нет. Он быстр и агрессивен, но ему надо многому учиться, чтобы с лету читать оборонительные замыслы соперников.
— Так почему тебе не научить его?
— Как я уже тебе говорил, не вижу смысла готовить себе конкурента. Опять же, если он кого и послушается, так только не меня.
— Это не правда. Почему он до сих пор болтается в Солвейшене?
— Потому что спит с Салли Терриман.
Джейн несколько раз видела Салли в городе. Ее роскошные формы не остались незамеченными, так что она не могла не признать логику Кэла. Однако она вела разговор к другому.
— Он заиграл бы куда лучше, если бы ты поработал с ним, а ты оставил бы после себя достойную смену.
— Смена мне еще долго не понадобится. — Он смыл с лица остатки пены.
Джейн понимала, что ступила на тонкий лед, и постаралась проявить предельную осторожность.
— Тебе тридцать шесть, Кэл. Долго ты играть уже не сможешь.
— Много ты понимаешь. — Он схватил маленькое полотенце, вытер лицо. — Я в самом расцвете сил. Мне нет нужды уходить на покой.
— Может, не сейчас, но в обозримом будущем.
— Я смогу играть еще не один год.
Она думала о плече, которое он потирал, полагая, что его никто не видит, об установке гидромассажа, появившейся в ванной… Нет, относительно своего будущего он заблуждался.
— А что ты собираешься делать после того, как закончишь играть? Займешься бизнесом? Или станешь тренером?
Спинные мышцы взбугрились.
— Почему бы тебе, профессор, не сосредоточиться на t-кварках и не предоставить мое будущее мне? — Он направился в спальню, на ходу снимая полотенце, достал из комода трусы. — Ты помнишь, что во второй половине дня я улетаю в Техас?
Он переменил тему.
— Ты что-то говорил про турнир по гольфу.
— «Бобби Том Дэнтон инвитеншнл».
— Он твой друг? — Она поднялась с унитаза, прислонилась к дверному косяку.
— Дорогая, только не говори мне, что ты никогда не слышала о Бобби Томе Дэнтоне. Он самый знаменитый принимающий, который когда-либо играл в футбол.
— Принимающий?
— Ну да. Именно им бросают мяч куортербеки. Хочу сказать тебе, что день, когда ему вышибли колено и он навсегда покинул поле, стал одним из самых черных дней профессионального футбола.
— И чем он теперь занимается? Кэл достал брюки цвета хаки.
— Главным образом доказывает всем и вся, как ему сейчас хорошо. Он живет в Теларозе, в Техасе, с женой Грейси. Недавно у них родился ребенок. И убеждает всех, что, кроме семьи и учрежденного им благотворительного фонда, ему ничего от жизни не нужно.
— Может, так оно и есть.
— Ты не знаешь Бобби Тома. С детства он жил лишь для того, чтобы играть в футбол.
— Похоже, он делает важное дело.
— «Дэнтон фаунденейшн»? — Кэл надел темно-коричневую тенниску. — Совершенно верно. Этот турнир по гольфу принесет никак не меньше двухсот тысяч, которые будут потрачены на благотворительные цели, но, с моей точки зрения, такие фонды могут создавать сотни людей, а вот в умении поймать мяч с Би Ти не может сравниться никто.
Джейн полагала, что организовать работу благотворительного фонда куда сложнее, чем ловить брошенный куортербеком мяч, но она знала, когда надо прикусить язычок.
— Вне футбольного поля тоже есть много интересного. Возьмем, к примеру, тебя. Ты можешь начать новую жизнь, пока еще молодой.
— Мне нравится моя нынешняя жизнь.
И прежде чем она успела что-то сказать, он подошел к ней, заключил в объятия и начал целовать. Она почувствовала, как напрягся его «игрунчик», но на дворе стоял ясный день, поэтому он с неохотой отстранился.
— Уже готова дать задний ход? Джейн вздохнула.
— Почти.
— Ты же знаешь, что я так легко не сдамся. Не успокоюсь, пока не раздену тебя при свете дня.
— Знаю.
— Может, даже заставлю пройтись вокруг дома. Она мрачно посмотрела на него.
— Меня это не удивит.
— Разумеется, не в чем мать родила.
— Ты очень великодушен.
— Скорее всего позволю надеть туфельки на высоком каблуке.
— Таких добряков надо еще поискать.
Он вновь принялся целовать ее. Потом начал ласкать груди. И вскоре слышалось только их тяжелое дыхание. Только утром она сказала себе, что с играми надо кончать, и вот наступил решающий момент. Одной рукой она взялась за подол ночнушки.
Зазвонил телефон. Она тянула ночнушку все выше, продолжая целовать Кэла, но настойчивые звонки перебили настроение.
Он застонал.
— Почему не сработал этот чертов автоответчик? Она опустила подол.
— Вчера приходили кореянки. Может, случайно поставили его не в тот режим.
— Готов спорить, это отец. Он собирался позвонить мне этим утром. — С неохотой он отпустил ее, на пару мгновений прижался лбом к ее лбу, поцеловал в кончик носа.
Джейн печально вздохнула. В кои веки она решила показать ему свое раздобревшее тело, так зазвонил этот глупый телефон! Чтобы не мешать, она прошла в ванную, приняла душ, оделась. Потом спустилась на кухню.
Кэл засовывал бумажник в карман брюк.
— Звонил отец. Он и мама сегодня встречаются за ленчем в Эшвилле. Надеюсь, он сумеет убедить ее положить конец этому безумию и вернуться домой. Не могу поверить, что она так упряма.
— В конфликте участвуют двое.
— И один из них очень уж твердолоб.
Она зареклась спорить с ним по этому поводу. Он не сомневался, что вина в том, что родители расстались, лежит на матери: из дома ушла именно она, и никакие доводы Джейн не убеждали его, что следует взглянуть на происходящее и с позиции другой стороны.
— Ты знаешь, что ответила мать Этану, когда тот предложил ей пасторский совет? Велела не совать нос в чужие дела.
Джейн изогнула бровь.
— Возможно, Этан в этом вопросе не лучший советчик.
— Он — ее пастор!
Она с трудом подавила желание закатить глаза. И вместо этого принялась терпеливо разъяснять очевидное:
— Вы с Этаном — лица заинтересованные, так что советоваться с вами никак нельзя.
— Да, наверное. — Он взял со стола ключи. — Просто не понимаю, как такое могло случиться.
Вглядываясь в озабоченное лицо Кэла, Джейн желала Линн и Джиму поскорее уладить возникшие разногласия, отравляющие жизнь не только им, но и их детям. Кэл и Этан любили родителей. Нелады в семье напрямую отражались и на них.
Вновь она задалась вопросом, что же произошло у Линн и Джима Боннеров. Долгие годы вроде бы им удавалось жить в любви и согласии. Что разделило их именно теперь?
Джим Боннер широким шагом вошел в обеденный зал «Синий хребет» в «Гроув парк инн», самом известном отеле Эшвилла. Линн всегда нравился этот отель, поэтому Джим и выбрал его для встречи. Надеялся, что приятные ассоциации помогут растопить упрямое сердце его жены.
«Гроув парк инн» построили в начале века для богатых людей, жаждущих укрыться от летней жары. Здание, возведенное из громадных гранитных валунов на склоне горы Заходящего солнца, одним, казалось прекрасным, другим уродливым.
Войдя в выдержанный в деревенском стиле зал, Джим сразу заметил Линн, сидящую за маленьким столиком у высокого окна, из которого открывался вид на горы. У него защемило сердце.
Встречаться с ней в доме на горе Страданий он отказывался. Только говорил по телефону да изредка издали поглядывал на нее, когда она приезжала в город. Находил поводы заглянуть в церковь вечером в среду, когда она участвовала в заседаниях приходского совета, ловил взглядом ее автомобиль на стоянке у супермаркета.
Со своей стороны она всячески избегала встреч с ним. В дом заезжала только в то время, когда он вел прием в клинике или обходил больных. И Джим очень обрадовался, когда она согласилась на сегодняшнюю встречу.
Но радость, испытанную им при виде Линн, тут же накрыла волна раздражения. Прошедший месяц нисколько не изменил ее, он же чувствовал себя немощным стариком. Она приехала в лавандовом шерстяном жакете, который ему очень нравился, шелковой блузке и длинной юбке. В ушах сверкали большие серебряные серьги. Отодвигая тяжелый деревянный стул, чтобы сесть напротив нее, Джим пытался убедить себя, что под глазами у Линн мешки от бессонницы, но скорее всего дело было в игре света, падающего через окна.
Она удостоила его вежливым кивком, каким обычно приветствовала незнакомцев. Куда подевалась веселая деревенская девчонка, которая хохотала без умолку и украшала обеденный стол одуванчиками?
Подошел официант, Джим заказал два бокала их любимого вина, но Линн тут же перебила его, попросив принести ей стакан диет-пепси. Официант отбыл, и Джим вопросительно посмотрел на жену.
— Я поправилась на пять фунтов, — объяснила она.
— Ты же проходишь курс гормонозамещающей терапии. И не можешь не прибавить в весе.
— Дело не в таблетках, а в стряпне Энни. Она полагает, что любое блюдо, приготовленное не на масле, несъедобно.
— Как я понимаю, лучший способ сбросить эти пять фунтов — вернуться домой.
Она ответила после короткой паузы:
— Гора Страданий всегда была моим домом.
Джим почувствовал пробежавший по его спине холодок.
— Я говорю о твоем настоящем доме. Нашем доме. Вместо ответа она уткнулась в меню. Официант принес напитки, принял заказ. Ожидая, пока принесут еду, Линн говорила о погоде, о концерте, на котором побывала неделей раньше. Напомнила Джиму о том, что надо отрегулировать кондиционер, упомянула о строительстве новой дороги. Джим чуть не плакал. Куда подевалась свойственная этой прекрасной женщине искренность? Теперь слова только скрывали мысли. Она сознательно избегала семейной темы, но Джим знал, что от разговора о сыновьях она не увильнет.
— Вчера вечером Гейб позвонил из Мексики. Похоже, никто из братьев не сказал ему о твоем переезде.
Брови Линн озабоченно сдвинулись.
— Ты тоже ничего не сказал, не так ли? У него хватает своих проблем. Чего вешать на него еще и наши?
— Нет, я ничего ему не сказал.
На ее лице проступило облегчение.
— Я так за него волнуюсь. Лучше бы он вернулся домой.
— Может, и вернется.
— Я волнуюсь и из-за Кэла. Как он тебе?
— По-моему, хорошо выглядит.
— Не просто хорошо. Вчера я видела его в городе. Никогда он не был таким счастливым. Я этого не понимаю, Джим. Вроде бы он всегда разбирался в людях, а эта женщина обязательно сломает ему жизнь. Почему он не видит ее такой, какая она есть?
При мысли о новой невестке Джим помрачнел. Несколько дней назад он столкнулся с ней в городе, так она прошла мимо, словно его и не существовало. Она отказывалась прийти в церковь, отклонила приглашения лучших дам города, даже не появилась на торжественном обеде, который устроили в честь Кэла и Джейн. Если она кому и уделяла время, так только Кевину Такеру. Пожалуй, его сыну действительно не повезло с женой.
— Я этого не понимаю, — повторила Линн. — Как он может быть счастлив, женившись на такой… такой…
— Холодной суке.
— Я ее ненавижу. Ничего не могу с собой поделать. Она причинит ему боль, а он этого не заслуживает. — Брови вновь насупились, голос чуть подсел, указывая, сколь сильно она расстроена. — Все эти годы мы ждали, что он женится на милой девушке, которая будет его любить, и посмотри, кого он выбрал — женщину, которой не нужен никто, кроме нее самой. — Она взглянула на мужа полными тревоги глазами. — Если бы мы могли хоть что-нибудь сделать.
— Мы не можем разобраться между собой, Линн. Где уж нам помогать Кэлу.
— Кэл — другое дело. Он… он ранимый.
— А мы — нет?
— Я этого не говорила. — Она попыталась уйти от прямого ответа.
Горечь переполнила его грудь.
— Надоела мне эта игра в кошки-мышки. Предупреждаю тебя, Линн, долго так продолжаться не может. Я этого не потерплю.
Он мгновенно понял, что допустил ошибку. Линн не любила, когда ее загоняли в угол. Его агрессивность в этих случаях наталкивалась на ее непоколебимое упрямство. Вот и теперь она взглянула ему в глаза.
— Энни просила передать тебе, что она не хочет, чтобы ты звонил в ее дом.
— Тяжелое дело.
— Она очень сердита на тебя.
— Энни сердита на меня с той поры, когда мне исполнилось восемь лет.
— Это не правда. Просто болезни не прибавляют ей хорошего настроения.
— Ей бы сразу полегчало, если б она клала в еду поменьше масла. — Джим откинулся на спинку. — Знаешь, почему она не хочет, чтобы мы общались? Ее все устраивает. Ты живешь на горе Страданий, заботишься о ней. Она постарается, чтобы все так и осталось.
— Ты так думаешь?
— Абсолютно в этом уверен.
— Ты ошибаешься. Она пытается защитить меня.
— От меня? Понятно. — Голос его смягчился. — Черт побери, Линн, я был тебе хорошим мужем. И не заслуживаю такого отношения.
Она посмотрела на тарелку, потом на него, в глазах застыла боль.
— Речь всегда должна идти о тебе, не так ли, Джим? С самого начала пуп земли — это ты. Что ты заслуживаешь. Что ты чувствуешь. В каком ты настроении. Я всячески старалась ублажить тебя, забывая о себе. И ничего из этого не вышло.
— Глупости. Ты раздуваешь из мухи слона. Слушай, забудь все, что я наговорил в тот вечер. То были только слова, ничего больше. Я просто… даже не знаю… наверное, переживаю возрастной кризис или что-то в этом роде. Ты мне нравишься такой, как ты есть. Лучшей жены мужчина пожелать себе не может. Давай забудем все, что случилось в последнее время, и заживем как прежде.
— Я не могу этого сделать, потому что не сможешь ты.
— Ты не понимаешь, что говоришь.
— Где-то глубоко внутри ты затаил на меня обиду с того самого дня, как мы поженились. И обида эта так никуда и не делась. Если ты хочешь, чтобы я вернулась, то причина тому — привычка. Я не думаю, что ты сильно любишь меня, Джим. Может, и никогда не любил.
— Это абсурд. Зачем ты все так драматизируешь? Только скажи, что ты хочешь, и я все тебе дам.
— Сейчас я хочу наслаждаться жизнью.
— Прекрасно. Наслаждайся. Я не стою у тебя на пути, и для этого не надо убегать из дома.
— Надо.
— Ты собираешься во всем винить меня, так? Валяй! Объясни своим сыновьям, какой я плохой. А когда будешь объяснять, не забывай, что это ты ушла после тридцати семи лет совместной жизни, не я.
Она не сводила с него глаз.
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты ушел от меня в тот самый день, когда мы поженились.
— Я знал, что ты начнешь поминать мне прошлое. Самое время обвинять меня в грехах восемнадцатилетнего юноши.
— Речь не об этом. Просто я устала жить с той твоей частью, которой все еще восемнадцать лет, которая до сих пор не может примириться с тем, что ты обрюхатил Эмбер Линн Глайд и должен платить по счетам. Юноша, который думает, что заслуживает большего, никуда не делся. — Голос стал мягче, в нем зазвучала бесконечная усталость. — У меня больше нет сил жить с чувством вины, Джим. Мне надоело постоянно доказывать, что я — личность.
— Так не доказывай! Я не заставлял тебя так жить. Ты сама выбрала этот путь.
— И теперь пытаюсь с него свернуть.
— Не могу поверить, что ты такая эгоистка, Линн. Ты хочешь развода? Клонишь к этому? Если хочешь разводиться, скажи прямо сейчас. Я не могу и дальше жить в подвешенном состоянии. Говори немедленно.
Он ожидал, что она будет в шоке. Он же предлагал немыслимое. Но шока не было, и он запаниковал. Почему она не говорит ему, чтобы он перестал нести чушь: их отношения не ухудшились до такой степени, что пора думать о разводе? И вновь ошибся.
— Возможно, это будет наилучшим вариантом.
Джим обмер.
А на ее лице появилось мечтательное выражение, она словно заглянула куда-то далеко-далеко.
— Знаешь, чего мне хочется? Начать все сначала. Я хочу, чтобы мы могли встретиться вновь, забыв о прошлом, два только что познакомившихся незнакомца. Потом, если нам не понравится общество друг друга, мы сможем разбежаться в разные стороны. А если понравится… — ее голос завибрировал от чувств, — тогда будем играть на равных. Соблюдая баланс властей.
— Властей? — Его охватил страх. — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Она с жалостью посмотрела на него.
— Ты действительно не понимаешь, не так ли? Тридцать семь лет ты имел всю власть, а я — никакой. Тридцать семь лет мне пришлось жить с сознанием того, что в нашей семье я — гражданин второго сорта. Но больше я этого не потерплю.
Говорила она терпеливо, ровным голосом, словно взрослый, что-то объясняющий ребенку, и его это разъярило.
— Прекрасно. — Он потерял способность ясно соображать, эмоции взяли верх над рассудком. — Считай, что я дал тебе развод. Надеюсь, ты им подавишься.
Он бросил на стол несколько купюр, не пересчитав их, отодвинул стул и вышел из зала, ни разу не оглянувшись. В холле понял, что его прошиб пот. Опять ее стараниями почва ушла у него из-под ног.
И она еще смеет говорить о власти! С пятнадцати лет она крутила им как хотела. Если б он не встретил ее, все могло бы пойти по-другому. Он бы не вернулся в Солвейшен и не стал бы семейным врачом, это уж точно. Он занялся бы научными исследованиями, связал свою жизнь с одной из международных организаций и колесил бы по миру, борясь с инфекционными заболеваниями, о чем всегда и мечтал. Миллионы возможностей открылись бы ему, если б не пришлось жениться на ней, а из-за нее ему не удалось воспользоваться ни одной. Жену и детей надо кормить, вот он, поджав хвост, и вернулся в город и унаследовал дело отца.
Негодование переполняло его. Жизнь его круто легла на другой курс, когда он был еще слишком молод, чтобы это осознать. И произошло это из-за нее, той самой женщины, что сидела сейчас в обеденном зале и говорила, что у нее не было никакой власти. Она навеки загубила ему жизнь, а теперь винила во всем его.
Джима словно громом поразило. Кровь бросилась в голову. Господи! Так она права!
Он плюхнулся на один из диванов у стены, обхватил голову руками. Текли секунды, складываясь в минуты, и один за другим рушились мысленные блоки, мешавшие ему докопаться до истины.
Она говорила правду, утверждая, что он затаил на нее обиду, просто обида эта так срослась с ним, что он ее уже не узнавал. Она права. По прошествии стольких лет он все еще винил ее.
И не просто винил, но всячески наказывал: выискивал недостатки, цеплялся к мелочам, в своем упрямстве не желал видеть очевидного. Наказывал женщину, ближе которой у него никого не было.
Он закрыл руками глаза, покачал головой: она права во всем!
Глава 17
Руки Джейн дрожали, когда она втирала пахнущий миндалем лосьон в каждый квадратный дюйм своего тридцатичетырехлетнего тела, не исключая и округлившийся животик. Солнечный свет вливался в окно спальни, в соседней комнате на кровати Кэла лежал собранный, но еще раскрытый чемодан: ближе к вечеру Кэл улетал в Остин. Джейн приняла решение утром и хотела выполнить его сегодня же, точно зная, что потом ей не хватит духа.
Она расчесывала волосы, пока они не заблестели, потом посмотрелась в большое, во всю стену, зеркало в ванной. Она пыталась представить себе, какой увидит ее Кэл, но поняла только одно: какой он ее не увидит. Не было в ней ничего от юной красотки с разворота «Плейбоя» или «Пентхауса».
Недовольная, она вернулась в свою спальню, достала из шкафа самый красивый халатик, шелковый, абрикосового цвета, с зелеными листьями на рукавах и по подолу, надела его. Она же физик, черт побери! Женщина, добившаяся значительных успехов в своей сфере деятельности! С чего ей вздумалось определять свою самоценность объемом бедер?
Разве она могла уважать мужчину, которого интересовало только ее тело? Она и так знает, что по высоте груди или окружности талии не соответствует стандартам Кэла. Но не могло его удерживать одно лишь желание увидеть ее обнаженной.
Больше всего на свете она жаждала взаимной любви. Уверенность, что любит только она, вызывала невыносимую боль. Дальше мучиться она не желала. Надо раз и навсегда выяснить, есть ли у них шанс на будущее, или она всего лишь очередное увлечение Кэла.
Джейн услышала жужжание электромотора, открывающего гаражные ворота, и сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди. Он дома. Ее охватил страх. Следовало выбрать другое время, не тот день, когда ему предстояло лететь через всю страну. Хорошо бы подождать, пока она успокоится, обретет большую уверенность в себе. Нужно…
Трусость претила ей, и она жестко подавила возникшее было желание вытащить из шкафа всю одежду и напялить на себя. Сегодня она должна понять, не зря ли отдала свое сердце.
Глубоко вдохнув, она завязала пояс халата бантиком и босиком пошлепала в коридор.
— Джейн?
— Я наверху.
Когда она остановилась на верхней площадке лестницы, удары сердца с такой силой отдавались в ушах, что у нее кружилась голова.
Он появился в холле.
Она расчесывала волосы, пока они не заблестели, потом посмотрелась в большое, во всю стену, зеркало в ванной. Она пыталась представить себе, какой увидит ее Кэл, но поняла только одно: какой он ее не увидит. Не было в ней ничего от юной красотки с разворота «Плейбоя» или «Пентхауса».
Недовольная, она вернулась в свою спальню, достала из шкафа самый красивый халатик, шелковый, абрикосового цвета, с зелеными листьями на рукавах и по подолу, надела его. Она же физик, черт побери! Женщина, добившаяся значительных успехов в своей сфере деятельности! С чего ей вздумалось определять свою самоценность объемом бедер?
Разве она могла уважать мужчину, которого интересовало только ее тело? Она и так знает, что по высоте груди или окружности талии не соответствует стандартам Кэла. Но не могло его удерживать одно лишь желание увидеть ее обнаженной.
Больше всего на свете она жаждала взаимной любви. Уверенность, что любит только она, вызывала невыносимую боль. Дальше мучиться она не желала. Надо раз и навсегда выяснить, есть ли у них шанс на будущее, или она всего лишь очередное увлечение Кэла.
Джейн услышала жужжание электромотора, открывающего гаражные ворота, и сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди. Он дома. Ее охватил страх. Следовало выбрать другое время, не тот день, когда ему предстояло лететь через всю страну. Хорошо бы подождать, пока она успокоится, обретет большую уверенность в себе. Нужно…
Трусость претила ей, и она жестко подавила возникшее было желание вытащить из шкафа всю одежду и напялить на себя. Сегодня она должна понять, не зря ли отдала свое сердце.
Глубоко вдохнув, она завязала пояс халата бантиком и босиком пошлепала в коридор.
— Джейн?
— Я наверху.
Когда она остановилась на верхней площадке лестницы, удары сердца с такой силой отдавались в ушах, что у нее кружилась голова.
Он появился в холле.