Франческа почувствовала проблеск надежды, но удержала на лице совершенно отсутствующее выражение.
   - Меня не очень-то волнует, верите вы мне или нет.
   Холли Грейс продолжала ковырять вилкой в бобах, отчего крылышко ангела превратилось в окружность.
   - Он очень чувствителен в вопросах, связанных с детьми. И если вы лжете мне...
   Желудок Франчески стянулся в узел, и она пошла на рассчитанный риск:
   - Полагаю, я бы только выиграла, если бы сказала вам, что этот ребенок его. Определенно, мне тогда удалось бы получить некоторую наличность.
   Холли Грейс ощетинилась, словно львица, бросающаяся на защиту своего детеныша:
   - Не забивайте себе голову идеями насчет вымогательства, потому что, клянусь Богом, я в суде расскажу все услышанное здесь. И не рассчитывайте, что я буду сидеть в стороне и наблюдать, как Далли выбрасывает доллары, помогая вам воспитывать ребенка от другого мужчины. Вам понятно?
   Франческа скрыла облегчение за аристократическим изгибом бровей и усталым вздохом, дававшими понять, что эта тема слишком скучна, настолько скучна, что жаль тратить слова на ее продолжение.
   - Господи, вы, американцы, просто помешались на мелодраме.
   Взгляд Холли Грейс стал жестким.
   - Френси, не вздумайте его этим шантажировать! Возможно, наш с Далли брак и далек от совершенства, но это не означает, что каждый из нас не прикроет другого от пули.
   Франческа извлекла из кобуры собственный шестизарядник и глянула сквозь ствол:
   - Холли Грейс, ведь это вы спровоцировали нашу стычку.
   Делайте что хотите. - "А уж я позабочусь о себе, - яростно подумала она. - И о том, что мне принадлежит".
   Нельзя сказать, что Холли Грейс посмотрела на Франческу по-новому, но она и не сказала ни слова. Когда с едой было покончено, Франческа первой схватила чек, хотя и не могла себе этого позволить. В течение нескольких дней она с беспокойством наблюдала за главными дверями станции, и, поскольку Далли не появлялся, решила, что Холли Грейс держала рот на замке.
   ***
   Сульфур-Сити был маленьким непривлекательным городком; его единственным предметом притязаний на известность был праздник Четвертого июля, или День независимости, организация которого считалась лучшей в стране главным образом по той причине, что торговая палата каждый год брала напрокат карусель у Биг Дэна, руководителя бродячего шоу Дикого Запада, и устанавливала ее в центре арены для родео. Помимо карусели, арену по периметру окружала цепочка палаток и шатров, выходившая за ее пределы, к автомобильной стоянке с гравийным покрытием. Под расписанным белыми и зелеными полосами шатром леди из фирмы "Таппервеэр" рекламировали машинки для приготовления чипсов из латука, а подсоседним тентом окружная легочная ассоциация демонстрировала глянцевые снимки пораженных болезнью органов. Производители орехов пекан изводили пятидесятников, раздававших брошюрки с изображениями обезьян на обложках; от палатки к палатке шныряли дети, хватая пуговицы и шарики только для того, чтобы оставить их у загонов с животными, где запускали хлопушки и бутылочные ракеты.
   Франческа неуклюже пробиралась через толпу, направляясь к дальней палатке Кей-ди-эс-си, при ходьбе выворачивая носки туфель наружу и прижимая руку к пояснице, побаливавшей со вчерашнего дня. Хотя было только десять утра, ртутный столбик уже достиг отметки девяносто четыре градуса по Фаренгейту, и по ее телу струился пот. Франческа мечтательно посмотрела на аппарат Киваниса, выбрасывавший порции мороженого в вафельных конусах, но через десять минут ей уже надо было выйти в эфир с интервью победительницы конкурса "Мисс Сульфур-Сити", и времени задерживаться не было. Какой-то скотовод среднего возраста с заросшими седой щетиной щеками и толстым носом, задержав шаг, уставился на нее долгим оценивающим взглядом. Франческа не удостоила его вниманием. На последнем месяце беременности, явственно читающемся по животу, выпирающему словно дирижабль, она вряд ли являла собой воплощение объекта сексуальных домогательств. Разве что человек был маньяком, помешанным на беременных.
   Она почти добралась до палатки Кей-ди-эс-си, когда до нее донесся звук одинокой трубы с площадки около загона для телят, где разогревались члены школьного джаз-банда. Повернув голову, она увидела высокого парня с копной падающих на глаза каштановых волос, прижимающего к губам трубу. Заиграв первые такты мелодии "Янки Дудль Денди", парень повернулся, и раструб инструмента засверкал на солнце. От ослепительного блеска глаза Франчески начали слезиться, но она была не в силах отвести взгляд.
   Этот момент, казалось, повис вне времени, а солнце в небе Техаса жарило вовсю, белое и безжалостное. Запахи горячего поп-корна и пыли смешивались с ароматами навоза и бельгийских вафель. Две мексиканки, переговариваясь по-испански, прошли мимо с ребятишками, свисавшими с их пышных телес словно кружевные шали. Вагончики карусели шумно прогромыхали по рельсам, где-то рядом в воздух взлетела цепочка хлопушек, и внезапно Франческа поняла, что принадлежит всему этому миру.
   Она стояла совершенно неподвижно, постепенно растворяясь в этих запахах и видениях. Каким-то образом, сама не зная как, она стала частью этого необъятного простонародного плавильного тигля - этой страны, дающей приют отверженным и неприкаянным. Порыв горячего ветра подхватил и растрепал волосы Франчески, образуя вокруг ее головы некое подобие трепещущего флага орехового цвета. В это мгновение Франческа поняла, что она у себя дома, и это ощущение было полнее и живее, чем в ее родной Англии. Не понимая толком, как это случилось, она оказалась поглощенной этой страной до такой степени, что сама, по сути, стала еще одной агрессивной, прямодушной, сумасбродной американкой.
   - Франческа, вам бы лучше перейти в тень, пока яе получили солнечный удар!
   Обернувшись, Франческа увидела Холли Грейс, легкой походкой приближавшуюся к ней в своих шитых на заказ джинсах и на ходу поедавшую виноград. Ее сердце, казалось, прыгнуло к самому горлу. Она не видела Холли Грейс со времени их совместного ленча две недели назад, но думала о ней почти непрестанно.
   - Мне казалось, вы уже должны были вернуться в Нью-Йорк, - осторожно сказала она.
   - Действительно, я как раз туда и направляюсь, но решила задержаться здесь на несколько часов и узнать, как ваши дела.
   - Далли с вами? - Она исподтишка пробежала взглядом по толпе позади Холли Грейс.
   К облегчению Франчески, Холли Грейс отрицательно покачала головой:
   - Я решила ничего ему не говорить. На следующей неделе Далли будет играть в каком-то турнире, и не нужно его отвлекать. Похоже, вы вот-вот разродитесь.
   - Я тоже так чувствую. - Она опять попыталась растиранием унять боль в спине, поймала сочувствующий взгляд Холли Грейс и, почувствовав себя совершенно одинокой, добавила:
   - Доктор считает, что это случится на следующей неделе.
   - Боитесь?
   Франческа прижала ладонь к боку, где ударила маленькая ножка.
   - За этот год мне довелось пережить столько всего, что не могу представить, чтобы рожать было хуже. - И, увидев Клер, бешено машущую ей руками, она, скривившись от отвращения, добавила:
   - И потом, я надеюсь, что тогда мне удастся полежать хоть несколько часов.
   Холли Грейс, хохотнув, стала рядом с ней.
   - А вам не кажется, что пора бы уже бросить работу и отдохнуть?
   - Я бы с удовольствием, но начальница дает только один месяц оплачиваемого отпуска, и мне не хочется упускать часы до рождения ребенка.
   - Сдается, эта женщина ест на завтрак скобяные изделия!
   - Только болты.
   Холли Грейс засмеялась, и Франческа, к своему удивлению, испытала прилив дружеских чувств к ней. Они вместе пошли к шатру и, испытывая неловкость, заговорили о погоде. Порыв горячего воздуха облепил свободное хлопчатобумажное платье Франчески вокруг холмика живота. Завыла пожарная сирена, и ребенок три раза ощутимо толкнулся.
   Внезапная волна боли прокатилась по спине Франчески столь неожиданно, что колени ее подогнулись. Она инстинктивно ухватилась за Холли Грейс:
   - Ох!
   Холли Грейс, уронив виноградную гроздь, подхватила ее за талию:
   - Обопритесь на меня.
   Франческа, застонав, наклонилась вперед, стараясь восстановить дыхание. По ногам потекла струйка жидкости - начали отходить воды. Привалившись к Холли Грейс, Франческа сделала полшага, босоножки внезапно сделались влажными и липкими. Прижав к животу руки, она задыхающимся голосом произнесла:
   - Ох, Натали.., ты ведешь себя.., совсем не так, как подобает.., леди.
   Над загоном для телят загремели литавры, и парень с трубой, вновь обратив раструб своего инструмента к сияющему солнцу Техаса, заиграл что было мочи: "Я - Янки Дудль Денди, Янки Дудль - "Умри-Но-Сделай", Настоящий живой племянник Дядюшки Сэма, Рожденный четвертого июля..."
   РАЗЖИГАЯ ОГОНЬ
   Глава 22
   Он распластался по стенке, держа большой палец на спусковой кнопке зажатого в кулаке ножа с автоматически выскакивающим лезвием. Убивать ему не хотелось, в этом он не находил никакого удовольствия, особенно если речь шла о женщине. Но всегда наступал момент, когда без этого не обойтись. Наклонив голову, он наконец услышал тот звук, которого ждал: негромкий щелчок открывшейся двери лифта. Когда женщина подойдет ближе, звук ее шагов поглотит толстый ярко-красный ковер, который устилает коридор этого роскошного кооперативного многоквартирного здания на Манхэттене. Он, готовясь спустить пружину, начал про себя считать шаги, оставшиеся женщине до последней в ее жизни встречи.
   Подушечкой пальца он погладил поверхность спусковой кнопки - не настолько сильно, чтобы вышло лезвие, а просто чтобы придать себе уверенности. Город был для него джунглями, а сам он - сильным молчаливым хищником, живущим по своим законам.
   Его настоящего имени никто не помнил - время и жестокость стерли его в памяти. Сейчас он известен миру только как Бич - Великий Бич.
   Он продолжал считать, заранее зная, сколько времени у нее уйдет на то, чтобы пройти до поворота в коридоре, где он прижался к неярким обоям с пейслийским узором. До него донесся слабый аромат ее духов. Он вытянул свое оружие. Она прекрасна, знаменита.., и скоро будет мертва!
   С мощным ревом, зовущим к крови, он бросился вперед.
   Она вскрикнула и отступила, уронив сумочку. Он одной рукой щелкнул кнопкой своего ножа и, посмотрев на нее, другой рукой поправил очки на переносице.
   - Ты уже труп, Китайский Кольт, - презрительно усмехнулся Великий Бич.
   - А ты - просто бездельник, Теодор Дей! - Холли Грейс Бодин наклонилась, чтобы шлепнуть его ладошкой по заднице, облаченной в брючки-камуфляжи, а потом приложила руку к своей груди. - Честное слово, Тедди, в следующий раз я сама на тебя спущу пружину!
   Тедди, коэффициент интеллектуального развития которого, по измерениям группы, проводившей исследование детей в его последней школе в фешенебельном пригороде Лос-Анджелеса, насчитывал что-то около ста семидесяти, ни на мгновение не поверил, что она это может сделать. Тем не менее ради безопасности он все-таки крепко обнял ее, не то чтобы опасаясь Холли, а еще и потому, что любил ее почти так же сильно, как мать.
   - Вчера вечером ты была великолепна, Холли Грейс. Мне понравилось, как ты крутила нунчаки. Ты и меня научишь?
   Каждую пятницу ему разрешали ложиться спать позже, чтобы посмотреть "Китайский Кольт", хотя мать и считала, что для девятилетнего ребенка в сериале слишком много насилия.
   - Глянь на мой новый нож, Холли Грейс. Ма купила его на той неделе в Чайнатауне!
   Холли Грейс взяла нож, посмотрела, а потом провела лезвием по его золотисто-каштановым волосам, спадавшим на бледный лоб.
   - Больше похоже на складную расческу, дружище.
   Тедди посмотрел на нее неодобрительно и потребовал свое оружие обратно. Он поправил черную пластмассовую оправу очков и взъерошил только что расчесанную ею челку.
   - Зайди ко мне в комнату, посмотри, там повесили мои новые обои с картинками космоса. - И он, не оглянувшись, мелькая тапочками и звеня подсумком с боеприпасами, понесся по коридору в футболке с нарисованным Рэмбо, заправленной в камуфляжи, жестко перетянутые на поясе ремнем, как ему больше всего нравилось.
   Холли Грейс посмотрела ему вслед и улыбнулась. Боже, как она любила этого мальчонку! Он помог ей справиться с болью невосполнимой утраты сына, которая, казалось, будет мучить ее всю жизнь. Но сейчас на дне души появилось уже другое больное место. Шел декабрь восемьдесят шестого года. Два месяца назад ей стукнуло тридцать восемь. И как она позволила себе дожить до тридцати восьми, не заведя другого ребенка?
   Наклонившись поднять сумочку, она вспомнила тот адский день четвертого июля, когда родился Тедди. Воздушный кондиционер в окружном госпитале не работал, и в палате, куда поместили Франческу, уже было пять кричащих от боли женщин.
   Франческа, лежа на узкой кровати, с бледным лицом и влажной от пота кожей, молча сносила схватки, сотрясавшие ее маленькое тело. Именно это молчаливое страдание в конце концов и покорило Холли Грейс - именно тихое, стойкое достоинство. Сразу после этого Холли Грейс решила побыть с Франческой. Ни одна женщина не должна оставаться в такие минуты одна, особенно та, что так решительно настроена не обращаться за помощью.
   Оставшуюся часть дня Холли Грейс вытирала кожу Франчески влажными прохладными тампонами. Она держала ее за руку и отказалась уходить, когда ее повезли в родильную палату. В конце концов, перед полночью этого бесконечного дня четвертого июля, родился Теодор Дей. Обе женщины не отрывая глаз рассматривали его маленькое сморщенное тельце и улыбались друг другу. И в этот момент родились те узы любви и дружбы, что просуществовали уже почти десять лет.
   За эти годы уважение Холли Грейс к Франческе медленно, но постоянно возрастало. Франческе удавалось все, за что она ни бралась. С УКВ-радиостанции она пробилась на местное телевидение, постепенно завоевывая все большую известность, а затем перебралась в Лос-Анджелес, где ее утренняя телевизионная программа в конце концов привлекла внимание телесети. А сейчас она была уже звездой нью-йоркской программы "Франческа сегодня", выходившей по средам, и ведущей ток-шоу, которому в последние два года удалось переплюнуть шоу Нильсенов.
   Зрителям быстро полюбился эксцентричный стиль интервьюирования Франчески, который, насколько Холли Грейс могла понять, почти полностью базировался на ее полном отсутствии интереса ко всему, что касается независимости журналистской позиции. Несмотря на поразительную красоту и остатки британского произношения, ей как-то удавалось напоминать зрителям самих себя. Остальные - Барбара Уолтере, Фил Донахью и даже Опра Уинфри как-то управляли ситуацией. Франческа, как и миллионы американцев, никогда. Она просто входила в контакт, ввязывалась в драку и старалась извлечь из ситуации как можно больше, что в результате приводило к появлению самых неожиданных телеинтервью, которые американцы видели за последние годы.
   Голос Тедди звенел уже из квартиры:
   - Поторопись, Холли Грейс!
   - Иду, иду!
   Когда Холли Грейс шла в квартиру Франчески, мысли ее вернулись к тому времени, когда Тедди исполнилось шесть месяцев и Франческа прилетела в Даллас, чтобы получить работу на одной из местных радиостанций. Хотя женщины и разговаривали друг с другом по телефону, после рождения Тедди они встретились впервые. Тогда Франческа приветствовала Холли Грейс в своей новой квартире радостными воплями и лобзанием. А потом гордо вручила ей шевелящийся сверток.
   Когда Холли Грейс бросила взгляд на серьезное личико младенца, последние сомнения по поводу происхождения Тедди, витавшие где-то у нее в подсознании, испарились. Даже при всем своем воображении она и представить не могла, что у ее великолепного мужа и ребенка, покоившегося сейчас на ее руках, могло быть хоть что-нибудь общее. Тедди был по-детски прелестен, и Холли Грейс сразу же полюбила его всем сердцем, хотя он и был самым уродливым из всех когда-либо виденных ею младенцев. Тедди совершенно не походил на ее Денни. Его отцом мог быть кто угодно, только не Далли Бодин.
   Прошли годы, и с возрастом внешность Тедди несколько улучшилась. Голова обрела хорошую форму, хотя и была несколько великовата для тела. У Тедди были золотисто-каштановые волосы, тонкие прямые брови и настолько светлые ресницы, что их почти не было видно; скулы словно врастали в голову.
   Иногда, когда он определенным образом поворачивал голову, Холли Грейс виделось, как он будет выглядеть, став мужчиной: сильным, своеобразным, не лишенным привлекательности. Но пока он дорастет до этого, даже собственная мать не рискнет похваляться его внешним обликом.
   - Ну давай же, Холли Грейс, иди сюда. - Голова Тедди высунулась из-за белой навесной двери. - Поторапливайся!
   - Я тебе покажу поторапливайся, - проворчала она, но остаток пути преодолела быстрее. Войдя в прихожую, Холли Грейс сняла жакет, поправила рукава белоснежного костюма, брюки которого были заправлены в итальянские сапоги, отделанные цветами ручной работы из кожи и бронзы. Ее знаменитые белокурые волосы спадали ниже плеч. Из косметики виднелись следы туши светло-коричневого оттенка, несколько легких мазков румян и больше ничего. Холли считала, что тонкие линии, формирующиеся в уголках глаз, являются одним из элементов, создающих ее образ. Кроме того, рабочий день уже закончился и заниматься собой терпения не было.
   Гостиная квартиры Франчески была оклеена бледно-желтыми обоями с персиковой окантовкой, на изящном ковре от Херица выделялся небесно-голубой оттенок. Со всеми своими деталями и штрихами, с оборочками из ситца и дамасского шелка комната выглядела, как на элегантных и безумно дорогих образцах, показанных на глянцевых страницах журнала "Дом и сад", за тем исключением, что Франческа отказалась от идеи воспитывать ребенка словно в витрине и совершенно не случайно игнорировала некоторые из лучших разработок своего декоратора. Пейзаж Хуберта Роберта над камином из итальянского мрамора уступил место помещенному в хорошую рамку изображению ярко-красного динозавра, выполненному цветным карандашом (Теодор Дей, прибл. 1981). Итальянский сундук семнадцатого века был сдвинут с центра комнаты на несколько футов, чтобы дать место любимому Тедди виниловому креслу с погремушками, а на сам сундук поставили телефон с Микки-Маусом, который Тедди и Холли Грейс купили для Франчески на день рождения, когда ей исполнился тридцать один год.
   Холли Грейс вошла внутрь, положила свою сумочку на экземпляр "Нью-Йорк тайме" и помахала рукой Консуэло, испанке, которая прекрасно заботилась о Тедди, но к приходу Франчески оставляла все тарелки грязными. Отвернувшись от Консуэло, Холли Грейс заметила на диване свернувшуюся в клубок девочку, погруженную в чтение журнала. На вид девочке было лет шестнадцать-семнадцать; волосы обесцвечены довольно небрежно, на щеке след от царапины. Холли Грейс остановилась, повернулась к Тедди и с горячностью зашептала:
   - Опять твоя мама за старое?
   - Ма просила сказать тебе, чтобы ты не пугала девочку.
   - Вот что я получаю за трехнедельную поездку в Калифорнию!
   Холли Грейс схватила Тедди за руку и потащила в комнату, подальше от ушей девочки на диване. Как только дверь закрылась, она разочарованно воскликнула:
   - Черт побери, ты, кажется, собирался поговорить с матерью? Не могу поверить, что она опять это сделала!
   Тедди подошел с коробкой из-под обуви, в которой хранил свою коллекцию почтовых марок; крышку он вертел в руках.
   - Ее зовут Дебби, она очень славная. Отдел социального обеспечения уже нашел для нее детский приют, поэтому через несколько дней она уедет.
   - Тедди, эта девушка - проститутка. Да и на руках у нее, вероятно, следы от уколов наркотиков.
   Тедди начал раздувать и сжимать щеки - он всегда так делал, когда не хотел что-либо обсуждать.
   Холли Грейс расстроенно вздохнула:
   - Послушай, милый, почему ты сразу не позвонил мне в Лос-Анджелес? Да, я знаю, что тебе только девять лет, но твой коэффициент интеллектуального развития, как у гения, накладывает на тебя определенную ответственность, которая, в частности, заключается в том, чтобы стараться, по крайней мере частично, удерживать свою маму в рамках реальности.
   Ты же знаешь, в том, что касается таких вещей, здравого смысла у нее ни на грамм: дает приют всем подряд, путается с мошенниками. Ею руководит не разум, а сердце!
   - А мне Дебби нравится, - по-прежнему твердил Тедди.
   - Тебе и Дженнифер нравилась, а она, перед тем как сбежать, украла у тебя из банка Пиноккио пятьдесят баксов!
   - Дженнифер оставила мне записку, что вернет деньги, и это было единственное, что она взяла.
   Холли Грейс поняла, что победу в этом поединке ей не одержать, - Ты мог хотя бы позвонить мне.
   Тедди поднял крышку от коробки с коллекцией и положил себе на голову, решительно покончив с разговором. Холли Грейс вздохнула. Временами Тедди вполне благоразумен, но иногда действует в точности как Франческа.
   Еще получасом позже она и Тедди уже пробивались по закупоренным пробками улицам по направлению к Гринвич-Виллидж. Остановившись у светофора, Холли Грейс вспомнила о великолепном форварде из "Нью-Йорк Рейнджерс", с которым должна была встретиться вечером и пообедать. Она была уверена, что в постели он был бы великолепен, но ее приводило в уныние то, что воспользоваться этим она не сможет. Холли Грейс панически боялась СПИДа. Именно в тот момент, когда женщины добились сексуальной свободы, на сцену вышла эта ужасная болезнь и испортила всю радость. Ей случалось наслаждаться любовными приключениями, когда партнер оставался на одну ночь. Холли Грейс обычно давала возможность своему любовнику показать все, на что он способен, а затем выставляла его за дверь еще до того, как он успевал дождаться от нее завтрака.
   Тот, кто говорит, что заниматься сексом с незнакомцем унизительно, вероятно, любит готовить завтраки. При этой мысли она решительно отодвинула маячивший перед ней образ темноволосого мужчины, которому очень любила готовить завтрак. Этот роман с ее стороны был чистым безумием, временным помешательством, катастрофическим случаем бунта гормонов - бунта, помутившего ее рассудок.
   Когда сигнал светофора сменился и какой-то идиот в "додже" "подрезал" ее, едва не повредив переднюю решетку ее нового "мерседеса", Холли Грейс яростно навалилась на клаксон. Ей казалось, СПИД в некотором смысле подействовал на каждого. Даже ее бывший муж весь прошлый год соблюдал моногамию. Холли Грейс нахмурилась, все еще огорчаясь за Далли. Конечно, сейчас она не против моногамии, но, к сожалению, Далли практикует это с некоей особой по имени Бемби.
   - Холли Грейс, как ты думаешь, - спросил Тедди, глядя на нее из мягких недр пассажирского сиденья, - это правильно, когда учитель заваливает парня на экзамене, если этот парень не выполнил дурацкий научный проект в классе для особых дарований?
   - Чувствуется, что это не чисто теоретический вопрос, - сухо ответила Холли Грейс.
   - Что ты имеешь в виду?
   - А то, что надо было закончить этот проект.
   - Но он дурацкий! - нахмурился Тедди. - Зачем это нужно - наубивать кучу всяких жуков и приколоть их булавками в альбом? Ведь ты тоже считаешь это глупым?
   Холли Грейс начала понимать, куда он клонит. Несмотря на увлеченность военными играми, несмотря на то что на каждом попадавшемся в руки листке бумаги Тедди рисовал пистолеты и ножи, с которых капала кровь, - несмотря на все это, в душе мальчик был пацифистом. Однажды она видела, как он спускался в лифте с семнадцатого этажа с тараканом, чтобы выпустить его на улице.
   - А ты поговорил об этом с мамой?
   - Да. Она позвонила этой учительнице, чтобы спросить, нельзя ли рисовать букашек вместо того, чтобы их убивать, но когда мисс Пирсон не разрешила, они заспорили, и мисс Пирсон повесила трубку. Мама не любит мисс Пирсон. Она считает, что эта учительница слишком давит на детей. В конце концов ма сказала, что будет убивать букашек вместо меня.
   При мысли, что Франческа будет хоть кого-нибудь убивать, Холли Грейс закатила глаза. Она хорошо представляла, кому придется выполнять эту работу.
   - Это решит твою проблему, не так ли?
   Тедди посмотрел на нее с чувством оскорбленного достоинства:
   - Неужели ты считаешь меня таким тупицей? Какая разница, кто их убьет - я или она? Все равно они погибнут из-за меня!
   Холли Грейс посмотрела на него и улыбнулась. Она очень любила мальчишку, очень, Небольшой замысловатый дом Наоми Джеффи Танака Перлман стоял на маленькой, мощенной булыжником улице Гринвич-Виллидж, одной из немногих в Нью-Йорке, на которых сохранились фонарные столбы в форме шахматных слонов. За зеленые ставни и побеленные кирпичи дома цеплялись плети по-зимнему нагой глицинии. Этот дом Наоми купила на доходы, полученные от деятельности рекламного агентства, созданного ею четыре года назад. Наоми жила здесь со вторым мужем, Бенджамином Р. Перлманом, профессором политологии Колумбийского университета. Насколько понимала Холли Грейс, их свадебный контракт был заключен на небесах левой ориентации. Они давали деньги на первую попавшуюся дурацкую затею, устраивали приемы с коктейлями для тех, кто хотел разделаться с ЦРУ, и раз в неделю работали на кухне бесплатного питания, просто чтобы расслабиться. Однако Холли Грейс вынуждена была признать, что Наоми никогда еще не выглядела более удовлетворенной. Наоми сказала ей, что впервые в своей жизни почувствовала: у нее все сложилось - и семья, и работа.