Страница:
– Коробок.
И начинается следующий мучительный для нас обоих этап добывания огня. Мои шейные мускулы деревенеют от напряжения, Сятя не выдерживает и начинает тихонько подвывать от причиняемой полем боли, но проклятая спичка никак не хочет загораться.
Наконец, обжигая мне губы, вспыхивает огонь. От неожиданности я выплевываю спичку, и она тотчас гаснет, соприкоснувшись с блестящим пластиком пола. Вот гадство! Я об этом не подумал!
– Сятя, положи на пол какую-нибудь бумагу или тряпку… Да хотя бы вон ту занавеску с окна. И начнем все сначала.
– Сначала! – Сятя едва не воет, но тащит занавеску, а потом приближается ко мне с новой спичкой.
Время идет, пожар никак не хочет заниматься. Я уже на грани отчаяния и не верю в успех, мною движет сейчас лишь дурацкое неумение сдаваться и упрямое стремление во что бы то ни стало идти до конца.
Наконец, спичка вспыхивает. Штору охватывает пламя, и вот-вот сработает автоматическая система тушения огня, а это совсем не то, что мне надо.
– Сятя! Быстро на потолок! Прикрой вон те бусинки, видишь?
Троглодит прилипает к потолку, перекрывая сенсорам «вид на пожар». А огонь с занавески перебрасывается на кресло, на котором я сижу. Ну, все, ожоги мне обеспечены.
– Помогите! – ору я. – Пожар!
Ирвин влетает в комнату и разом просекает всю картину.
– Вот паскудник! – шипит он на меня. – Оставить бы тебя сгорать заживо, да ты пока мне нужен живым.
Лже-Ирвин отключает парализатор. Я вскакиваю с кресла, голыми руками хватаю с пола горящую занавеску и бросаю ее на врага. Он не успевает увернуться, и огненная накидка окутывает его с головой. Его вой сливается с моим. Мне кажется, что руки у меня превратились в два обугленных куска мяса, а кожа пошла пузырями от ожогов. Моя одежда горит. Боль невыносима. Надо скорее потушить огонь! Пусть Сятя откроет датчики, и тогда с потолка ударит пожарная пена, сбивая пламя.
– Сятя… – уже начинаю я, но осекаюсь. Нет! Ведь тогда Ирвин тоже перестанет гореть!
Едва не теряя сознание от боли, хватаю обожженными руками кофейный столик и бью Ирвина изо всех сил. Он падает, но не столько от удара, сколько в попытке сбить с себя пламя, катаясь по полу. Я бью его снова и снова, но ему хоть бы хны, он, того и гляди, очухается и вломит мне в ответ. Первым не выдерживает столик – его столешница разбивается, и в моей руке остается узкий пластиковый клинок с острым краем. Почти не соображая, что делаю, вонзаю острие в Ирвина. Еще… И еще… И еще…
На мое обожженное лицо брызжет что-то мокрое и горячее. То ли кровь, то ли вода. А я все бью и бью, пока боль во мне, наконец, не взрывается безумной, оглушающей темнотой…
– Блаян… Блаян…
Тоненький вой раскаленными гвоздями вонзается в уши, прогоняя прочь блаженное забытье, и на меня обрушивается боль. Она настолько сильна, что сознание вновь гаснет, позволяя измученному телу отдохнуть от страданий.
– Блаян… Блаян…
Боль… Она красная и горячая… И она повсюду… Вы знаете, что даже ресницы могут болеть? Впрочем, у меня больше нет ресниц – они сгорели вместе с лицом…
– Блаян… Блаян…
– Ся… тя… зат… кни… сь… – Мой язык еле ворочается. Я с трудом воспринимаю окружающую реальность, но все же замечаю, что огонь больше не горит, а на полу и мебели красуются грязные потеки от пожарной пены. – Най… ди… ком… ни… ка… тор…
Троглодит понимает мой беспомощный лепет правильно. Секунду спустя моей обожженной ладони касается болезненно-твердый браслет коммуникатора, а рядом на пол ложится клипса.
– Код-Мар-ти-на-Ше-бо… – Я напрягаюсь изо всех сил, стараясь говорить как можно отчетливее, чтобы система правильно восприняла команду, и расплачиваюсь за это очередной порцией небытия…
– Ух, как тебя! Ну, просто живого места нет! – слышу голос. Но это не Мартин. Это Лонг.
Открываю глаза, стараясь удержать уплывающее сознание. Да, это Лонг. Сидит рядом со мной на полу и что-то делает с портативной аптечкой. Он замечает мои открытые глаза и говорит:
– Потерпи, Брайан, сейчас сделаю тебе пару инъекций и отвезу в больницу. Сюда врачей вызывать нельзя, они тут же сдадут тебя в полицию.
– По…ч… ему?
– Почему?! Ты еще спрашиваешь, почему?! – Лонг делает выразительную гримасу и кивает куда-то в сторону. – Да ты его просто на ломти покромсал, вот почему!
– Он… ме… ртв?
– Не то слово! Что тут у вас произошло?
– Ты… при… нес… ему… из… вес… тия… о… кар…тах? – вместо ответа спрашиваю я.
Впрочем, «спрашиваю» это слишком сильно сказано. Те нечленораздельные звуки, которые вылетают из моего сведенного судорогой рта, меньше всего похожи на слова, но Лонг понимает и переспрашивает:
– Какие известия? О каких картах?
Молча закрываю глаза. Надоело мне все это вранье.
Лонг делает инъекцию, а потом начинает распылять у меня по коже что-то невероятно приятное и холодное. Я едва не вою от наслаждения. Боль потихоньку отступает, а кожа, то есть то, что от нее осталось, полностью теряет чувствительность, но в целом мне становится значительно легче.
– Попробуй встать, – говорит Лонг.
Встаю, пошатываясь, и натыкаюсь взглядом на то, что осталось от лже-Ирвина. Ох, и не хрена себе! Зрелище довольно жутковатое.
– Неужели это я его так?! – вырывается у меня.
– Не знаю, но, похоже, кроме вас двоих и Сяти, здесь никого не было, – откликается Лонг. Он собирает аптечку и кивает в сторону лестницы. – Ну что? Уходим?
– Вначале я должен сделать кое-что.
Оглядываю пожарище. Часть кабинета уцелела. В частности, стол и визор-фон. Пытаюсь набрать код Паука скрюченными, обожженными и практически потерявшими чувствительность пальцами. Не с первого раза, но мне удается сделать это.
Кстати, Виктор по моей просьбе проверил адресата, им оказалось Главное Управление Полиции. Как пояснил мне Вик, сигнал, скорее всего, перехватывается по пути и переадресовывается истинному получателю так, что установить его практически невозможно.
Экран остается темным, но связь с Пауком установлена. Разворачиваю визор-камеру так, чтобы она транслировала труп лже-Ирвина, и говорю:
– Можешь полюбоваться на своего оперативника, мразь. Это тебе за Дика. И учти: на каждое, совершенное тобой или по твоему приказу убийство, я буду отвечать тем же, уничтожая твоих людей!
Лонг внимательно слушает мои слова. Я усмехаюсь горько – слушай, слушай. Может статься, они адресованы именно тебе!
По экрану визор-фона бежит ответ:
«У тебя остался двадцать один час. Потом Ирэн умрет. Паук».
– Что?! – восклицает Лонг. – Так Ирэн у Паука?!
Отключаю визор-фон и поворачиваюсь к нему.
– Как ты здесь оказался?
– Я следил за тобой, – после паузы откликается Лонг.
– Зачем?
– Мне так захотелось, – огрызается он.
Смотрю на него тяжелым взглядом.
– Ты ничего не хочешь рассказать мне, Лонг?
– Что именно? – прищуривается он.
– Понятно… Ладно, поехали.
– Куда?
– Ты ж собирался отвезти меня в больницу, забыл? Поехали к Рабишу. Надеюсь, дока при виде меня не хватит удар…
Дока удар не хватил – похоже, он уже привык к моим выкрутасам. Хотя при виде ходячей обугленной головешки, то бишь меня, Рабиш переменился в лице и вполне отчетливо матернулся. В устах такого интеллигента, как он, это прозвучало настолько дико, что я смутился и заискивающе пробормотал:
– Да ладно вам, док, подумаешь, пара ожогов. Бывало и хуже.
Его ответ заставил бы позеленеть от зависти и самого Билла – такого великолепного трехэтажного мата мне в жизни слышать не приходилось!
И вот я плаваю в каком-то лечебном растворе и пытаюсь думать. Я снова зашел в тупик. Понятия не имею, кто такой Паук и кто еще из оперативников внедрен в мое окружение. Можно, конечно, начать убивать всех знакомых подряд – от Лонга до Билла – в надежде, что среди них окажется Паук, и с его смертью Игра прекратится.
Усмехаюсь невесело – похоже, я на прямом пути в маньяки! Нет уж, лучше пустить себе пулю в лоб, и тогда, по крайней мере, мои друзья будут в безопасности. Кроме Грига. Но он – единственный, кто знал, на что шел. Он ввязался в эту Игру сознательно, а вот моего согласия никто не спрашивал. Как и согласия Мартина, Тома, Ирэн…
Нет, убивать Паука – не выход. В этом вопросе лже-Ирвин прав: на место одного Паука придет дюжина новых. Мне нужно обыграть не конкретного человека, а систему. Отлаженную военную машину. Но как?
Смотрю на мерцающие на стене цифры – это часы, которые по моему настоянию разместили в палате. 23:15. У меня остается меньше тринадцати часов…
– Ускорь свой метаболизм, Брайан. Помнишь, как я тебя учил?
– Григ! Это ты, Григ? Что ж ты не откликался-то, а? У меня тут такое творится!
– Знаю. Но сейчас тебе, прежде всего, необходимо вылечиться.
– У меня нет времени, Григ!
– У тебя полно времени. Давай, Брайан, приступай к лечению. Ну! Вдох-выдох, вдох-выдох…
Когда я заканчиваю самолечение и выныриваю из жизненно необходимого мне сна, часы на стене палаты показывают: 07:01. До назначенного Пауком срока остается всего-навсего пять часов…
– Итак, будем разбираться последовательно, – говорит Стин. – Вначале сформулируем вопросы, а потом уже будем искать на них ответы. Вопрос первый. Что так заинтересовало в твоих словах лже-Ирвина? Какой такой козырь ты ему дал? Вопрос второй. Почему все-таки Дик сделал ставку не у Ирвина? И третье. Кто такой Лонг? Оперативник или сам Паук?
– И четвертое, – вставляю я. – Как мне обыграть систему?
– Ну, это-то как раз просто. Перед тем, как изъять из бункера карты, я разработал план, который должны были реализовать я или Григ. Но я, как ты знаешь, погиб, а Григ попал в плен. Впрочем, схема работает до сих пор, и ты вполне сможешь сам довести операцию до конца.
Стин подробно посвящает меня в суть. План одновременно прост и неосуществим – для меня неосуществим, потому что для его реализации надо иметь на руках карты и свободу передвижения. Предположим, я возьму карты из хранилища, но об этом тотчас узнают Игроки, ведь наверняка за мной установлена тотальная слежка, от которой – я не тешу себя напрасными иллюзиями – мне вряд ли удастся уйти. В такой ситуации единственная надежда на верного помощника, которому я могу доверить местонахождение хранилища. Но я сейчас абсолютно уверен только в одном человеке – в Мартине. Надо срочно связаться с ним…
– Нет, – возражает Стин. – Мартин не годится. На месте Паука я обязательно заменил бы его своим оперативником. Скорее всего, Паук так и сделает, если уже не сделал сразу после гонки. До гонки было нельзя – на трассе ты в момент расколол бы его, а вот теперь самое время.
Я холодею. Ведь если его подменят, то настоящего Мартина убьют!
– Нет, – снова возражает Стин. – Он нужен им живым, как средство давления на тебя.
– Уф, слава богу! И что же делать? Сам я карты взять не могу, помощника у меня нет. Что же делать, Стин?
– Вычислять Паука.
– М-да… – Смотрю на мерцающие на стене палаты цифры: 08:59. У меня остается всего три часа, а потом Ирэн умрет. – Они убьют ее, да? Стин, отвечай! Паук убьет ее?
– Да. Убьет. А потом даст тебе еще сутки, а в качестве следующего заложника возьмет Мартина.
Тру рукой грудь – мне внезапно становится трудно дышать, кажется, что в палате исчез весь воздух. Подхожу к кондиционеру и начинаю тыкать в клавиши регулировки. Черт! Душно-то как! Надо открыть окно! Но я на тридцать шестом этаже, и окна замурованы насмерть. Еле удерживаюсь, чтобы не разбить стекло, а потом прижимаюсь к нему лицом и смотрю на падающий снаружи снег. Утро нынче выдалось мягкое, безветренное, и струящиеся с неба хлопья снега кажутся пушистыми…
Что ж. Похоже, я проиграл. Это конец. Через три часа я назову Пауку настоящие координаты хранилища…
– Простите меня, – говорю Григу и Стину.
Григ молчит, но я чувствую его горечь, его отчаяние.
– Мы не сможем помешать тебе, Брайан, – откликается Стин. – Это твой выбор, твое решение. Но, прежде чем принять его, ты должен узнать, о каких, собственно, картах идет речь.
Пожимаю плечами. Почему бы и нет. Не думаю, что это что-то изменит, но…
– Рассказывай, Стин.
И он рассказывает. Хотя слово «рассказывает» здесь неприменимо, потому что я снова погружаюсь в чужую жизнь, становлюсь другим человеком – Стином Слейтером, маоли, сотрудником стратегической разведки, ведущим специалистом отдела тактических разработок…
…Моим последним заданием было разыскать и вернуть беглеца – гениального ученого по имени Оуэн Бриль. Этот самый Бриль был гением не только в науке – прятался он тоже весьма искусно. Его разыскивали больше пяти лет, и на этом деле сгорел уже не один разработчик. Когда розыск поручили мне, дело считалось тухлым и бесперспективным. Коллеги посматривали на меня кто с сочувствием, а кто и со злорадством – для них я был смертником, живым трупом. На поиск мне отводился год, а потом меня бы убрали, как не справившегося с заданием. Поиск осложнялся тем, что мне не сообщили, над чем же конкретно работал Бриль. Я не знал даже, к какой области науки относится его проект: к физике, генетике, психологии или черт знает к чему еще. И тем не менее я нашел его. Больше того, сумел настолько втереться в доверие, что он разоткровенничался со мной.
Мы сидели в его гостиной, смотрели на огромный аквариум с живыми рыбками, пили коньяк и разговаривали.
– Предположим, вам нужно расколоть камень, – рассуждал он. – Вы можете взять огромный молот и долбить по камню что есть сил. Или сбросить камень с огромной высоты. Или выстрелить в него из бластера. Короче, путей много, но успех здесь во многом зависит от размера камня. Если же камень огромен, например, это целая скала, то возникает проблема.
– Скалу можно взорвать, – возразил я.
– Да, если у вас есть соответствующая по мощности взрывчатка. А если ее нет?
Я пожал плечами, не понимая, куда он клонит.
– Скалу можно взорвать, а камень расколоть, и не прикладывая значительных усилий, – продолжал Бриль. – А как, знаете?
– Нужно знать место, куда закладывать взрывчатку, – терпеливо ответил я. – А в случае с камнем, надо попробовать найти в нем трещину.
– Вот! Трещину! А теперь рассмотрим планету. Можно ли уничтожить ее целиком?
– Конечно. Нейтронными бомбами или биологическим оружием…
– Нет, так можно уничтожить жизнь на планете, а не САМУ планету, – поправил Бриль. – К тому же понадобится целая серия ударов, а половину бомб посбивают орбитальные комплексы противокосмической обороны. Нет, перед нами стояла другая задача: одним-единственным зарядом уничтожить всю планету целиком так, чтобы атакуемый не успел понять, что происходит, не успел ни оборониться, ни нанести ответный удар.
– И вы решили задачу?
– Да! – Оуэн с торжеством посмотрел на меня. – Вы спросите, как? Просто и сложно одновременно. С помощью маоли. Вы слышали о них?
– Что-то такое краем уха, – уклончиво ответил я.
– Да, о них мало что известно широкой публике, они не любят афишировать себя… А меня всерьез интересовали их необычные способности, источник которых таился в информационно-энергетическом поле планет. Именно так – во множественном числе, потому что маоли умели нашупать незримую связь с полем каждой из планет, на которых им доводилось бывать… И вот, двадцать пять лет назад у меня родилась дикая на первый взгляд идея. Я почти пять лет занимался ее теоретической разработкой, а потом предоставил свой проект на суд военных. Они согласились профинансировать один эксперимент. Для этой цели мы выбрали крошечную необитаемую планетку на задворках Галактики, запустили вокруг нее орбитальную лабораторию и привлекли к исследованию двух маоли. Они должны были попытаться создать так называемую карту информационно-энергетического поля этой планеты. После ряда неудач наша цель все же была достигнута. Мы принялись изучать карту, искать в ней те самые «трещинки». И мы нашли их! Нам удалось расколоть планету одной-единственной и не очень мошной боеголовкой. Это был триумф! Военные полностью поверили в мой проект и буквально завалили меня деньгами. Теперь по первому требованию я получал абсолютно все: самое передовое оборудование, людей, финансы. И закипела работа. Перед нами поставили задачу: рассчитать точки ударов для всех обитаемых планет. Но для этого сначала требовалось составить карты. Работа, как вы понимаете, колоссальная и непосильная для тех двух маоли, что сотрудничали с нами. И тогда я предложил план – дерзкий, потрясающий своей масштабностью. По этому плану была проведена внеочередная перепись населения. Затем из списков выделили всех мужчин-маоли в возрасте девятнадцати – двадцати трех лет.
– А почему именно этот возраст? – заинтересовался я.
– Видите ли, к девятнадцати годам способности маоли уже раскрыты в достаточно полном объеме, а жизненного опыта и, скажем так, мудрости еще нет.
– То есть им легче запудрить мозги, – излишне резко перебил я.
– Ну, если вам угодно именно так формулировать… – Бриль недовольно поморщился.
Я спохватился, взял себя в руки и улыбнулся искренней доброжелательной улыбкой.
– Продолжайте, профессор, все это крайне интересно.
– Итак, мы собрали мужчин-маоли определенного возраста в созданном специально для этих целей Научно-исследовательском Центре, и закипела работа.
– А как вы убедили их сотрудничать с вами? Вряд ли большинство из них согласились бы добровольно создавать настолько чудовищное оружие. – Я, разумеется, и сам знал ответ, но мне хотелось услышать это от него.
Оуэн Бриль ничего не заподозрил – я отлично играл свою роль.
– Мы сказали им, что такое оружие уже создается другой страной, – охотно продолжил он разговор. – Какой именно, я уже сейчас и не помню. Вроде Окарой. Да, точно, двадцать лет назад именно с ними у нас были очень натянутые отношения, которые вполне могли завершиться войной… Мы сказали маоли, что в лабораториях Окары уже разработано несколько карт, среди которых карта их родной планеты Лагута. И единственное средство избежать удара – это опередить противника, то есть создать аналогичные карты, и как можно скорее.
– Но на самом деле ученые Окары не создавали таких карт? – уточнил я, обмирая от страшной догадки.
– Ни Окара, ни одна другая страна. Эта гениальная идея целиком и полностью принадлежит мне, – с гордостью откликнулся Бриль.
– Целиком и полностью вам… – Я прикрыл веки, пряча от него выражение своих глаз. – И что же маоли? Они все поверили вам?
– Самых недоверчивых мы убедили очень просто… – усмехнулся Оуэн.
– …взорвав их родную планету, – договорил я. Мне удалось сохранить на лице выражение спокойного интереса, а что творилось в этот миг в моей душе, ему незачем было знать.
– Да. Карту Лагуты мы составили одной из первых. А запустить в нужную точку боеголовку было делом нескольких часов.
Я глотнул коньяка, удивляясь, что руки у меня совсем не дрожат.
– А что же было дальше? – Мой голос прозвучал так, как надо: достаточно равнодушно, с оттенком легкого вежливого любопытства.
– А дальше закипела работа. Подстегиваемые ненавистью к несуществующему врагу и горем от потери родных и близких маоли трудились, как каторжники. Нам чуть ли не силой приходилось заставлять их прерываться на сон и еду. Но, несмотря на такой темп, маоли не успели довести работу до конца… – Бриль поморщился. Похоже, эту часть истории ему было неприятно вспоминать.
Я подлил ему и себе коньяка.
– Продолжайте, профессор, это все весьма поучительно. Так почему они не довели работу до конца?
– Примерно через полтора года работы маоли объявили забастовку и сказали, что продолжат составлять карты только после того, как будет взорвана Окара. Они хотели мести. Они никак не могли забыть гибель своей Лагуты. Но к тому времени наше правительство помирилось с Окарой и открытый военный конфликт стал невыгоден.
– И тогда вы решили избавиться от ставших опасными помощников, – подсказал я.
Мой голос все-таки предательски дрогнул. Оуэн взглянул подозрительно, и я поспешил успокоить его:
– Весьма разумный шаг, профессор. Я на вашем месте поступил бы точно так же.
– Ну, сами подумайте, куда нам было деваться? – воспрянул духом Бриль. – Мы же не могли их просто так отпустить! Они раззвонили бы о картах на весь мир, и Совет ОНГ тут же наложил бы на наши разработки свои загребущие лапы, объявив их вне закона, как это уже было с чипом подчинения и прочими крайне полезными вещами.
– Конечно, профессор. Вы правы, их нельзя было отпускать, – поддакнул я.
– Вы меня понимаете, – удовлетворенно кивнул Бриль. – Мы предоставили им выбор. Честно и откровенно посвятили их в курс дела и предложили работать на нас. За очень большие деньги. Несколько маоли проявили понимание и патриотизм и согласились. Но большинство отказались и…
Я отвернулся, делая вид, что рассматриваю рыбок. Он не должен был сейчас увидеть выражение моего лица.
– …подлежали ликвидации, – договорил Оуэн.
Мои пальцы стиснули рюмку коньяка. Среди этого большинства был Рарк…
Так получилось, что мы с Григом рано покинули Центр – всего через полгода после взрыва Лагуты, а Рарк остался и подлежал ликвидации…
Я, Григ и Рарк дружили с пеленок и были, что называется, неразлейвода. Наши родители частенько шутили, что уже и сами запутались, кто чей сын, потому что мы постоянно были вместе, живя по очереди то в одной семье, то в другой, то в третьей. Правда, после школы наши пути разошлись – Григ поступил в Горный, я во Внешний Патруль, а Рарк обожал астрономию и хотел стать ученым. Но как же мы обрадовались, встретившись в том самом Научно-исследовательском Центре!
А потом был взрыв Лагуты, и наша жизнь взорвалась вместе с ней. Беда еще больше сплотила нас троих – ведь, кроме друг друга, у нас не оставалось никого из близких. Во время катастрофы погибли жена Грига, его отец, мои родители и дед, все родные Рарка и миллионы других – людей и маоли, которые оказались разменными пешками в бесконечной, жестокой, военной игре.
Нам сказали, что это дело рук окарцев, мы поверили и захотели отомстить. Мы действительно работали, как проклятые, сутками не отрывались от компьютеров, забывая про сон и еду. Но некоторые из нас так и не смогли пережить потерю – сходили с ума или кончали с собой.
Григ тоже был тогда на грани самоубийства – он постоянно, ежесекундно думал о своей Агише. Мы с Рарком не спускали с него глаз, и однажды лишь в самый последний момент успели предотвратить трагедию. И тогда Рарк отозвал меня в сторонку и сказал, что надо срочно что-то предпринять. Надо как-то заставить Грига жить. Мы долго думали, а потом решили – ему нужно действие. Не двадцатичасовое сидение у компьютера, а действие. Настоящее.
«Григу нужно в армию, – сказал я. – Чтобы реально, с оружием в руках противостоять врагу. Серьезно, Рарк. Давайте все втроем рванем в штурмовики?»
«Идите вдвоем, – отказался Рарк, – армия не для меня. А вот Григу, пожалуй, это сейчас то, что надо».
Так наши с Рарком пути разошлись во второй раз.
Мы с Григом обратились к кураторам Центра с просьбой отпустить нас в армию. Они согласились рассмотреть наши заявления и для начала отдали нас психологам. Те долго и муторно тестировали нас, а потом передали в руки военных. Нам пришлось сдать кучу разных нормативов, но, в конце концов, наше желание исполнилось. Мы приняли воинскую присягу. Правда, служить вместе нам не довелось. Грига зачислили в штурмовики, а в меня мертвой хваткой вцепилась разведка.
Мы с Григом расстались, но я имел возможность издалека следить за его карьерой – еще бы! – очень скоро он стал живой легендой. А мою деятельность окутывала тайна. Я не имел права раскрываться даже перед ним…
– Но вы не слушаете меня, – обиженно сказал Оуэн. – Вам неинтересно?
– Ну что вы! – спохватился я. – Очень интересно. Так вы говорите, что те маоли, которые отказались сотрудничать с вами, были ликвидированы? А как именно их убили, вы знаете?
– Не помню точно, – отмахнулся Бриль. – Расстреляли, кажется.
…Мне сказали, что в Центре началась эпидемия. Нам с Григом даже не позволили похоронить Рарка. Сказали, что всех погибших сожгли…
– А какая разница, как? – добавил Оуэн.
– Вы правы, никакой, – обаятельно улыбнулся я. – Просто профессиональное любопытство.
– Кстати, о вашей профессии… Мы можем договориться. Я заплачу вам три миллиона кредитов, если вы сделаете вид, что не нашли меня.
– Добавьте еще миллион и считайте, что мы договорились. – Я разлил по бокалам остатки коньяка и спросил: – Но расскажите мне, почему вы решили сбежать?
– Почему… – Оуэн залпом выпил свой коньяк и сунул в рот дольку лимона. – Да потому, что казавшаяся бесконечной работа над картами подходила к концу, и я вот-вот стал бы не нужен. Но я слишком много знал, и меня вряд ли отпустили бы живым. Я предпочел не проверять, так ли это, и сбежал.
Он умоляюще посмотрел на меня и вытер проступившую на лбу испарину.
– Вы понимаете, я хочу жить! Очень хочу! Просто жить!
– А разве они не хотели? – откликнулся я, но Бриль уже не слышал – растворенный в последней порции коньяка препарат полностью отключил его сознание.
И начинается следующий мучительный для нас обоих этап добывания огня. Мои шейные мускулы деревенеют от напряжения, Сятя не выдерживает и начинает тихонько подвывать от причиняемой полем боли, но проклятая спичка никак не хочет загораться.
Наконец, обжигая мне губы, вспыхивает огонь. От неожиданности я выплевываю спичку, и она тотчас гаснет, соприкоснувшись с блестящим пластиком пола. Вот гадство! Я об этом не подумал!
– Сятя, положи на пол какую-нибудь бумагу или тряпку… Да хотя бы вон ту занавеску с окна. И начнем все сначала.
– Сначала! – Сятя едва не воет, но тащит занавеску, а потом приближается ко мне с новой спичкой.
Время идет, пожар никак не хочет заниматься. Я уже на грани отчаяния и не верю в успех, мною движет сейчас лишь дурацкое неумение сдаваться и упрямое стремление во что бы то ни стало идти до конца.
Наконец, спичка вспыхивает. Штору охватывает пламя, и вот-вот сработает автоматическая система тушения огня, а это совсем не то, что мне надо.
– Сятя! Быстро на потолок! Прикрой вон те бусинки, видишь?
Троглодит прилипает к потолку, перекрывая сенсорам «вид на пожар». А огонь с занавески перебрасывается на кресло, на котором я сижу. Ну, все, ожоги мне обеспечены.
– Помогите! – ору я. – Пожар!
Ирвин влетает в комнату и разом просекает всю картину.
– Вот паскудник! – шипит он на меня. – Оставить бы тебя сгорать заживо, да ты пока мне нужен живым.
Лже-Ирвин отключает парализатор. Я вскакиваю с кресла, голыми руками хватаю с пола горящую занавеску и бросаю ее на врага. Он не успевает увернуться, и огненная накидка окутывает его с головой. Его вой сливается с моим. Мне кажется, что руки у меня превратились в два обугленных куска мяса, а кожа пошла пузырями от ожогов. Моя одежда горит. Боль невыносима. Надо скорее потушить огонь! Пусть Сятя откроет датчики, и тогда с потолка ударит пожарная пена, сбивая пламя.
– Сятя… – уже начинаю я, но осекаюсь. Нет! Ведь тогда Ирвин тоже перестанет гореть!
Едва не теряя сознание от боли, хватаю обожженными руками кофейный столик и бью Ирвина изо всех сил. Он падает, но не столько от удара, сколько в попытке сбить с себя пламя, катаясь по полу. Я бью его снова и снова, но ему хоть бы хны, он, того и гляди, очухается и вломит мне в ответ. Первым не выдерживает столик – его столешница разбивается, и в моей руке остается узкий пластиковый клинок с острым краем. Почти не соображая, что делаю, вонзаю острие в Ирвина. Еще… И еще… И еще…
На мое обожженное лицо брызжет что-то мокрое и горячее. То ли кровь, то ли вода. А я все бью и бью, пока боль во мне, наконец, не взрывается безумной, оглушающей темнотой…
* * *
– Блаян… Блаян…
Тоненький вой раскаленными гвоздями вонзается в уши, прогоняя прочь блаженное забытье, и на меня обрушивается боль. Она настолько сильна, что сознание вновь гаснет, позволяя измученному телу отдохнуть от страданий.
– Блаян… Блаян…
Боль… Она красная и горячая… И она повсюду… Вы знаете, что даже ресницы могут болеть? Впрочем, у меня больше нет ресниц – они сгорели вместе с лицом…
– Блаян… Блаян…
– Ся… тя… зат… кни… сь… – Мой язык еле ворочается. Я с трудом воспринимаю окружающую реальность, но все же замечаю, что огонь больше не горит, а на полу и мебели красуются грязные потеки от пожарной пены. – Най… ди… ком… ни… ка… тор…
Троглодит понимает мой беспомощный лепет правильно. Секунду спустя моей обожженной ладони касается болезненно-твердый браслет коммуникатора, а рядом на пол ложится клипса.
– Код-Мар-ти-на-Ше-бо… – Я напрягаюсь изо всех сил, стараясь говорить как можно отчетливее, чтобы система правильно восприняла команду, и расплачиваюсь за это очередной порцией небытия…
* * *
– Ух, как тебя! Ну, просто живого места нет! – слышу голос. Но это не Мартин. Это Лонг.
Открываю глаза, стараясь удержать уплывающее сознание. Да, это Лонг. Сидит рядом со мной на полу и что-то делает с портативной аптечкой. Он замечает мои открытые глаза и говорит:
– Потерпи, Брайан, сейчас сделаю тебе пару инъекций и отвезу в больницу. Сюда врачей вызывать нельзя, они тут же сдадут тебя в полицию.
– По…ч… ему?
– Почему?! Ты еще спрашиваешь, почему?! – Лонг делает выразительную гримасу и кивает куда-то в сторону. – Да ты его просто на ломти покромсал, вот почему!
– Он… ме… ртв?
– Не то слово! Что тут у вас произошло?
– Ты… при… нес… ему… из… вес… тия… о… кар…тах? – вместо ответа спрашиваю я.
Впрочем, «спрашиваю» это слишком сильно сказано. Те нечленораздельные звуки, которые вылетают из моего сведенного судорогой рта, меньше всего похожи на слова, но Лонг понимает и переспрашивает:
– Какие известия? О каких картах?
Молча закрываю глаза. Надоело мне все это вранье.
Лонг делает инъекцию, а потом начинает распылять у меня по коже что-то невероятно приятное и холодное. Я едва не вою от наслаждения. Боль потихоньку отступает, а кожа, то есть то, что от нее осталось, полностью теряет чувствительность, но в целом мне становится значительно легче.
– Попробуй встать, – говорит Лонг.
Встаю, пошатываясь, и натыкаюсь взглядом на то, что осталось от лже-Ирвина. Ох, и не хрена себе! Зрелище довольно жутковатое.
– Неужели это я его так?! – вырывается у меня.
– Не знаю, но, похоже, кроме вас двоих и Сяти, здесь никого не было, – откликается Лонг. Он собирает аптечку и кивает в сторону лестницы. – Ну что? Уходим?
– Вначале я должен сделать кое-что.
Оглядываю пожарище. Часть кабинета уцелела. В частности, стол и визор-фон. Пытаюсь набрать код Паука скрюченными, обожженными и практически потерявшими чувствительность пальцами. Не с первого раза, но мне удается сделать это.
Кстати, Виктор по моей просьбе проверил адресата, им оказалось Главное Управление Полиции. Как пояснил мне Вик, сигнал, скорее всего, перехватывается по пути и переадресовывается истинному получателю так, что установить его практически невозможно.
Экран остается темным, но связь с Пауком установлена. Разворачиваю визор-камеру так, чтобы она транслировала труп лже-Ирвина, и говорю:
– Можешь полюбоваться на своего оперативника, мразь. Это тебе за Дика. И учти: на каждое, совершенное тобой или по твоему приказу убийство, я буду отвечать тем же, уничтожая твоих людей!
Лонг внимательно слушает мои слова. Я усмехаюсь горько – слушай, слушай. Может статься, они адресованы именно тебе!
По экрану визор-фона бежит ответ:
«У тебя остался двадцать один час. Потом Ирэн умрет. Паук».
– Что?! – восклицает Лонг. – Так Ирэн у Паука?!
Отключаю визор-фон и поворачиваюсь к нему.
– Как ты здесь оказался?
– Я следил за тобой, – после паузы откликается Лонг.
– Зачем?
– Мне так захотелось, – огрызается он.
Смотрю на него тяжелым взглядом.
– Ты ничего не хочешь рассказать мне, Лонг?
– Что именно? – прищуривается он.
– Понятно… Ладно, поехали.
– Куда?
– Ты ж собирался отвезти меня в больницу, забыл? Поехали к Рабишу. Надеюсь, дока при виде меня не хватит удар…
* * *
Дока удар не хватил – похоже, он уже привык к моим выкрутасам. Хотя при виде ходячей обугленной головешки, то бишь меня, Рабиш переменился в лице и вполне отчетливо матернулся. В устах такого интеллигента, как он, это прозвучало настолько дико, что я смутился и заискивающе пробормотал:
– Да ладно вам, док, подумаешь, пара ожогов. Бывало и хуже.
Его ответ заставил бы позеленеть от зависти и самого Билла – такого великолепного трехэтажного мата мне в жизни слышать не приходилось!
И вот я плаваю в каком-то лечебном растворе и пытаюсь думать. Я снова зашел в тупик. Понятия не имею, кто такой Паук и кто еще из оперативников внедрен в мое окружение. Можно, конечно, начать убивать всех знакомых подряд – от Лонга до Билла – в надежде, что среди них окажется Паук, и с его смертью Игра прекратится.
Усмехаюсь невесело – похоже, я на прямом пути в маньяки! Нет уж, лучше пустить себе пулю в лоб, и тогда, по крайней мере, мои друзья будут в безопасности. Кроме Грига. Но он – единственный, кто знал, на что шел. Он ввязался в эту Игру сознательно, а вот моего согласия никто не спрашивал. Как и согласия Мартина, Тома, Ирэн…
Нет, убивать Паука – не выход. В этом вопросе лже-Ирвин прав: на место одного Паука придет дюжина новых. Мне нужно обыграть не конкретного человека, а систему. Отлаженную военную машину. Но как?
Смотрю на мерцающие на стене цифры – это часы, которые по моему настоянию разместили в палате. 23:15. У меня остается меньше тринадцати часов…
* * *
– Ускорь свой метаболизм, Брайан. Помнишь, как я тебя учил?
– Григ! Это ты, Григ? Что ж ты не откликался-то, а? У меня тут такое творится!
– Знаю. Но сейчас тебе, прежде всего, необходимо вылечиться.
– У меня нет времени, Григ!
– У тебя полно времени. Давай, Брайан, приступай к лечению. Ну! Вдох-выдох, вдох-выдох…
Когда я заканчиваю самолечение и выныриваю из жизненно необходимого мне сна, часы на стене палаты показывают: 07:01. До назначенного Пауком срока остается всего-навсего пять часов…
* * *
– Итак, будем разбираться последовательно, – говорит Стин. – Вначале сформулируем вопросы, а потом уже будем искать на них ответы. Вопрос первый. Что так заинтересовало в твоих словах лже-Ирвина? Какой такой козырь ты ему дал? Вопрос второй. Почему все-таки Дик сделал ставку не у Ирвина? И третье. Кто такой Лонг? Оперативник или сам Паук?
– И четвертое, – вставляю я. – Как мне обыграть систему?
– Ну, это-то как раз просто. Перед тем, как изъять из бункера карты, я разработал план, который должны были реализовать я или Григ. Но я, как ты знаешь, погиб, а Григ попал в плен. Впрочем, схема работает до сих пор, и ты вполне сможешь сам довести операцию до конца.
Стин подробно посвящает меня в суть. План одновременно прост и неосуществим – для меня неосуществим, потому что для его реализации надо иметь на руках карты и свободу передвижения. Предположим, я возьму карты из хранилища, но об этом тотчас узнают Игроки, ведь наверняка за мной установлена тотальная слежка, от которой – я не тешу себя напрасными иллюзиями – мне вряд ли удастся уйти. В такой ситуации единственная надежда на верного помощника, которому я могу доверить местонахождение хранилища. Но я сейчас абсолютно уверен только в одном человеке – в Мартине. Надо срочно связаться с ним…
– Нет, – возражает Стин. – Мартин не годится. На месте Паука я обязательно заменил бы его своим оперативником. Скорее всего, Паук так и сделает, если уже не сделал сразу после гонки. До гонки было нельзя – на трассе ты в момент расколол бы его, а вот теперь самое время.
Я холодею. Ведь если его подменят, то настоящего Мартина убьют!
– Нет, – снова возражает Стин. – Он нужен им живым, как средство давления на тебя.
– Уф, слава богу! И что же делать? Сам я карты взять не могу, помощника у меня нет. Что же делать, Стин?
– Вычислять Паука.
– М-да… – Смотрю на мерцающие на стене палаты цифры: 08:59. У меня остается всего три часа, а потом Ирэн умрет. – Они убьют ее, да? Стин, отвечай! Паук убьет ее?
– Да. Убьет. А потом даст тебе еще сутки, а в качестве следующего заложника возьмет Мартина.
Тру рукой грудь – мне внезапно становится трудно дышать, кажется, что в палате исчез весь воздух. Подхожу к кондиционеру и начинаю тыкать в клавиши регулировки. Черт! Душно-то как! Надо открыть окно! Но я на тридцать шестом этаже, и окна замурованы насмерть. Еле удерживаюсь, чтобы не разбить стекло, а потом прижимаюсь к нему лицом и смотрю на падающий снаружи снег. Утро нынче выдалось мягкое, безветренное, и струящиеся с неба хлопья снега кажутся пушистыми…
Что ж. Похоже, я проиграл. Это конец. Через три часа я назову Пауку настоящие координаты хранилища…
– Простите меня, – говорю Григу и Стину.
Григ молчит, но я чувствую его горечь, его отчаяние.
– Мы не сможем помешать тебе, Брайан, – откликается Стин. – Это твой выбор, твое решение. Но, прежде чем принять его, ты должен узнать, о каких, собственно, картах идет речь.
Пожимаю плечами. Почему бы и нет. Не думаю, что это что-то изменит, но…
– Рассказывай, Стин.
И он рассказывает. Хотя слово «рассказывает» здесь неприменимо, потому что я снова погружаюсь в чужую жизнь, становлюсь другим человеком – Стином Слейтером, маоли, сотрудником стратегической разведки, ведущим специалистом отдела тактических разработок…
* * *
…Моим последним заданием было разыскать и вернуть беглеца – гениального ученого по имени Оуэн Бриль. Этот самый Бриль был гением не только в науке – прятался он тоже весьма искусно. Его разыскивали больше пяти лет, и на этом деле сгорел уже не один разработчик. Когда розыск поручили мне, дело считалось тухлым и бесперспективным. Коллеги посматривали на меня кто с сочувствием, а кто и со злорадством – для них я был смертником, живым трупом. На поиск мне отводился год, а потом меня бы убрали, как не справившегося с заданием. Поиск осложнялся тем, что мне не сообщили, над чем же конкретно работал Бриль. Я не знал даже, к какой области науки относится его проект: к физике, генетике, психологии или черт знает к чему еще. И тем не менее я нашел его. Больше того, сумел настолько втереться в доверие, что он разоткровенничался со мной.
Мы сидели в его гостиной, смотрели на огромный аквариум с живыми рыбками, пили коньяк и разговаривали.
– Предположим, вам нужно расколоть камень, – рассуждал он. – Вы можете взять огромный молот и долбить по камню что есть сил. Или сбросить камень с огромной высоты. Или выстрелить в него из бластера. Короче, путей много, но успех здесь во многом зависит от размера камня. Если же камень огромен, например, это целая скала, то возникает проблема.
– Скалу можно взорвать, – возразил я.
– Да, если у вас есть соответствующая по мощности взрывчатка. А если ее нет?
Я пожал плечами, не понимая, куда он клонит.
– Скалу можно взорвать, а камень расколоть, и не прикладывая значительных усилий, – продолжал Бриль. – А как, знаете?
– Нужно знать место, куда закладывать взрывчатку, – терпеливо ответил я. – А в случае с камнем, надо попробовать найти в нем трещину.
– Вот! Трещину! А теперь рассмотрим планету. Можно ли уничтожить ее целиком?
– Конечно. Нейтронными бомбами или биологическим оружием…
– Нет, так можно уничтожить жизнь на планете, а не САМУ планету, – поправил Бриль. – К тому же понадобится целая серия ударов, а половину бомб посбивают орбитальные комплексы противокосмической обороны. Нет, перед нами стояла другая задача: одним-единственным зарядом уничтожить всю планету целиком так, чтобы атакуемый не успел понять, что происходит, не успел ни оборониться, ни нанести ответный удар.
– И вы решили задачу?
– Да! – Оуэн с торжеством посмотрел на меня. – Вы спросите, как? Просто и сложно одновременно. С помощью маоли. Вы слышали о них?
– Что-то такое краем уха, – уклончиво ответил я.
– Да, о них мало что известно широкой публике, они не любят афишировать себя… А меня всерьез интересовали их необычные способности, источник которых таился в информационно-энергетическом поле планет. Именно так – во множественном числе, потому что маоли умели нашупать незримую связь с полем каждой из планет, на которых им доводилось бывать… И вот, двадцать пять лет назад у меня родилась дикая на первый взгляд идея. Я почти пять лет занимался ее теоретической разработкой, а потом предоставил свой проект на суд военных. Они согласились профинансировать один эксперимент. Для этой цели мы выбрали крошечную необитаемую планетку на задворках Галактики, запустили вокруг нее орбитальную лабораторию и привлекли к исследованию двух маоли. Они должны были попытаться создать так называемую карту информационно-энергетического поля этой планеты. После ряда неудач наша цель все же была достигнута. Мы принялись изучать карту, искать в ней те самые «трещинки». И мы нашли их! Нам удалось расколоть планету одной-единственной и не очень мошной боеголовкой. Это был триумф! Военные полностью поверили в мой проект и буквально завалили меня деньгами. Теперь по первому требованию я получал абсолютно все: самое передовое оборудование, людей, финансы. И закипела работа. Перед нами поставили задачу: рассчитать точки ударов для всех обитаемых планет. Но для этого сначала требовалось составить карты. Работа, как вы понимаете, колоссальная и непосильная для тех двух маоли, что сотрудничали с нами. И тогда я предложил план – дерзкий, потрясающий своей масштабностью. По этому плану была проведена внеочередная перепись населения. Затем из списков выделили всех мужчин-маоли в возрасте девятнадцати – двадцати трех лет.
– А почему именно этот возраст? – заинтересовался я.
– Видите ли, к девятнадцати годам способности маоли уже раскрыты в достаточно полном объеме, а жизненного опыта и, скажем так, мудрости еще нет.
– То есть им легче запудрить мозги, – излишне резко перебил я.
– Ну, если вам угодно именно так формулировать… – Бриль недовольно поморщился.
Я спохватился, взял себя в руки и улыбнулся искренней доброжелательной улыбкой.
– Продолжайте, профессор, все это крайне интересно.
– Итак, мы собрали мужчин-маоли определенного возраста в созданном специально для этих целей Научно-исследовательском Центре, и закипела работа.
– А как вы убедили их сотрудничать с вами? Вряд ли большинство из них согласились бы добровольно создавать настолько чудовищное оружие. – Я, разумеется, и сам знал ответ, но мне хотелось услышать это от него.
Оуэн Бриль ничего не заподозрил – я отлично играл свою роль.
– Мы сказали им, что такое оружие уже создается другой страной, – охотно продолжил он разговор. – Какой именно, я уже сейчас и не помню. Вроде Окарой. Да, точно, двадцать лет назад именно с ними у нас были очень натянутые отношения, которые вполне могли завершиться войной… Мы сказали маоли, что в лабораториях Окары уже разработано несколько карт, среди которых карта их родной планеты Лагута. И единственное средство избежать удара – это опередить противника, то есть создать аналогичные карты, и как можно скорее.
– Но на самом деле ученые Окары не создавали таких карт? – уточнил я, обмирая от страшной догадки.
– Ни Окара, ни одна другая страна. Эта гениальная идея целиком и полностью принадлежит мне, – с гордостью откликнулся Бриль.
– Целиком и полностью вам… – Я прикрыл веки, пряча от него выражение своих глаз. – И что же маоли? Они все поверили вам?
– Самых недоверчивых мы убедили очень просто… – усмехнулся Оуэн.
– …взорвав их родную планету, – договорил я. Мне удалось сохранить на лице выражение спокойного интереса, а что творилось в этот миг в моей душе, ему незачем было знать.
– Да. Карту Лагуты мы составили одной из первых. А запустить в нужную точку боеголовку было делом нескольких часов.
Я глотнул коньяка, удивляясь, что руки у меня совсем не дрожат.
– А что же было дальше? – Мой голос прозвучал так, как надо: достаточно равнодушно, с оттенком легкого вежливого любопытства.
– А дальше закипела работа. Подстегиваемые ненавистью к несуществующему врагу и горем от потери родных и близких маоли трудились, как каторжники. Нам чуть ли не силой приходилось заставлять их прерываться на сон и еду. Но, несмотря на такой темп, маоли не успели довести работу до конца… – Бриль поморщился. Похоже, эту часть истории ему было неприятно вспоминать.
Я подлил ему и себе коньяка.
– Продолжайте, профессор, это все весьма поучительно. Так почему они не довели работу до конца?
– Примерно через полтора года работы маоли объявили забастовку и сказали, что продолжат составлять карты только после того, как будет взорвана Окара. Они хотели мести. Они никак не могли забыть гибель своей Лагуты. Но к тому времени наше правительство помирилось с Окарой и открытый военный конфликт стал невыгоден.
– И тогда вы решили избавиться от ставших опасными помощников, – подсказал я.
Мой голос все-таки предательски дрогнул. Оуэн взглянул подозрительно, и я поспешил успокоить его:
– Весьма разумный шаг, профессор. Я на вашем месте поступил бы точно так же.
– Ну, сами подумайте, куда нам было деваться? – воспрянул духом Бриль. – Мы же не могли их просто так отпустить! Они раззвонили бы о картах на весь мир, и Совет ОНГ тут же наложил бы на наши разработки свои загребущие лапы, объявив их вне закона, как это уже было с чипом подчинения и прочими крайне полезными вещами.
– Конечно, профессор. Вы правы, их нельзя было отпускать, – поддакнул я.
– Вы меня понимаете, – удовлетворенно кивнул Бриль. – Мы предоставили им выбор. Честно и откровенно посвятили их в курс дела и предложили работать на нас. За очень большие деньги. Несколько маоли проявили понимание и патриотизм и согласились. Но большинство отказались и…
Я отвернулся, делая вид, что рассматриваю рыбок. Он не должен был сейчас увидеть выражение моего лица.
– …подлежали ликвидации, – договорил Оуэн.
Мои пальцы стиснули рюмку коньяка. Среди этого большинства был Рарк…
Так получилось, что мы с Григом рано покинули Центр – всего через полгода после взрыва Лагуты, а Рарк остался и подлежал ликвидации…
Я, Григ и Рарк дружили с пеленок и были, что называется, неразлейвода. Наши родители частенько шутили, что уже и сами запутались, кто чей сын, потому что мы постоянно были вместе, живя по очереди то в одной семье, то в другой, то в третьей. Правда, после школы наши пути разошлись – Григ поступил в Горный, я во Внешний Патруль, а Рарк обожал астрономию и хотел стать ученым. Но как же мы обрадовались, встретившись в том самом Научно-исследовательском Центре!
А потом был взрыв Лагуты, и наша жизнь взорвалась вместе с ней. Беда еще больше сплотила нас троих – ведь, кроме друг друга, у нас не оставалось никого из близких. Во время катастрофы погибли жена Грига, его отец, мои родители и дед, все родные Рарка и миллионы других – людей и маоли, которые оказались разменными пешками в бесконечной, жестокой, военной игре.
Нам сказали, что это дело рук окарцев, мы поверили и захотели отомстить. Мы действительно работали, как проклятые, сутками не отрывались от компьютеров, забывая про сон и еду. Но некоторые из нас так и не смогли пережить потерю – сходили с ума или кончали с собой.
Григ тоже был тогда на грани самоубийства – он постоянно, ежесекундно думал о своей Агише. Мы с Рарком не спускали с него глаз, и однажды лишь в самый последний момент успели предотвратить трагедию. И тогда Рарк отозвал меня в сторонку и сказал, что надо срочно что-то предпринять. Надо как-то заставить Грига жить. Мы долго думали, а потом решили – ему нужно действие. Не двадцатичасовое сидение у компьютера, а действие. Настоящее.
«Григу нужно в армию, – сказал я. – Чтобы реально, с оружием в руках противостоять врагу. Серьезно, Рарк. Давайте все втроем рванем в штурмовики?»
«Идите вдвоем, – отказался Рарк, – армия не для меня. А вот Григу, пожалуй, это сейчас то, что надо».
Так наши с Рарком пути разошлись во второй раз.
Мы с Григом обратились к кураторам Центра с просьбой отпустить нас в армию. Они согласились рассмотреть наши заявления и для начала отдали нас психологам. Те долго и муторно тестировали нас, а потом передали в руки военных. Нам пришлось сдать кучу разных нормативов, но, в конце концов, наше желание исполнилось. Мы приняли воинскую присягу. Правда, служить вместе нам не довелось. Грига зачислили в штурмовики, а в меня мертвой хваткой вцепилась разведка.
Мы с Григом расстались, но я имел возможность издалека следить за его карьерой – еще бы! – очень скоро он стал живой легендой. А мою деятельность окутывала тайна. Я не имел права раскрываться даже перед ним…
– Но вы не слушаете меня, – обиженно сказал Оуэн. – Вам неинтересно?
– Ну что вы! – спохватился я. – Очень интересно. Так вы говорите, что те маоли, которые отказались сотрудничать с вами, были ликвидированы? А как именно их убили, вы знаете?
– Не помню точно, – отмахнулся Бриль. – Расстреляли, кажется.
…Мне сказали, что в Центре началась эпидемия. Нам с Григом даже не позволили похоронить Рарка. Сказали, что всех погибших сожгли…
– А какая разница, как? – добавил Оуэн.
– Вы правы, никакой, – обаятельно улыбнулся я. – Просто профессиональное любопытство.
– Кстати, о вашей профессии… Мы можем договориться. Я заплачу вам три миллиона кредитов, если вы сделаете вид, что не нашли меня.
– Добавьте еще миллион и считайте, что мы договорились. – Я разлил по бокалам остатки коньяка и спросил: – Но расскажите мне, почему вы решили сбежать?
– Почему… – Оуэн залпом выпил свой коньяк и сунул в рот дольку лимона. – Да потому, что казавшаяся бесконечной работа над картами подходила к концу, и я вот-вот стал бы не нужен. Но я слишком много знал, и меня вряд ли отпустили бы живым. Я предпочел не проверять, так ли это, и сбежал.
Он умоляюще посмотрел на меня и вытер проступившую на лбу испарину.
– Вы понимаете, я хочу жить! Очень хочу! Просто жить!
– А разве они не хотели? – откликнулся я, но Бриль уже не слышал – растворенный в последней порции коньяка препарат полностью отключил его сознание.