Присаживаюсь на минутку у стены, пытаясь хоть немного прийти в себя. Нога болит неимоверно – в ней словно пульсирует горячее хищное солнце, а из разбитого лба по-прежнему сочится кровь, то и дело заливая глаза. Мне нужна передышка, но времени нет, надо как можно скорее выбираться отсюда. Только вначале стоит попробовать наладить связь. Включаю подсветку коммуникатора. Работает. Отлично! А то я уж было испугался, что авария повредила устройство… Так, а где же клипса? Ее нет. Видно, сорвалась с уха при аварии. Ладно, можно обойтись и без нее.
   Набираю код экстренной связи службы безопасности «Стрельцов» и текст:
   «Это Брайан Макдилл. Мне срочно нужна помощь. Меня похитили с помощью автоматического такси марки „Аврора“, а теперь преследуют люди в форме боевиков, с бластерами и бутвилями. Кстати, я вас не слышу, клипса коммуникатора утеряна».
   По экранчику браслета бежит ответная строка:
   «Вас понял. Где вы?»
   «В районе Сокольничий Парк. В доме-башне на…» Так, сейчас… Ищу взглядом номер квартиры, у дверей которой сижу. Ага. Вот. Запыленные, еле видимые цифирьки на стене: 162/26.
   «На 162-м этаже», – ввожу в коммуникатор текст.
   «Номер дома?»
   Э… «Не знаю».
   «Не страшно. Мы запеленгуем ваш сигнал и установим номер дома. Постарайтесь не покидать его. Через тридцать минут мы будем у вас. Постарайтесь подняться на крышу или держитесь поближе к окнам, чтобы мы смогли вас найти… Все в порядке, номер дома установлен. Теперь как можно скорее избавьтесь от коммуникатора, чтобы противник не смог вас пеленговать. Держитесь, Брайан. Удачи. Конец связи».
   Чувствую огромное облегчение – помощь идет, мне нужно продержаться всего-навсего полчаса. Кстати, желательно как можно скорее найти действующий лифт или лестницу, чтобы начать подниматься на крышу, как велели. Да, а что они там советовали насчет коммуникатора?
   Внезапно мое внимание привлекает какой-то посторонний шум. Он идет из-за двери той самой, покинутой мною квартиры номер 162/26. Звук совсем тихий, скребущийся – словно кто-то слегка царапает изнутри дверь. Осторожно поднимаюсь на ноги, стараясь производить как можно меньше шума, и ковыляю прочь по длиннющему коридору, лавируя между странными пирамидами из мебели. А за спиной раздаются мерные негромкие удары, словно кто-то – не очень сильный – пытается высадить дверь. Ускоряю шаг, чувствуя неприятную дрожь в коленях. Постоянно оглядываюсь, но меня вроде никто не преследует.
   Иду по коридору уже минут пять, а лестницы все не видно. Вдоль одной из стен время от времени попадаются однообразные двери квартир – некоторые буквально вырванные из пазов, но в большинстве своем уцелевшие. Другая стенка глухая, что за ней, не понять. Площадки с лифтами попадаются довольно часто. Очередную я только что прошел, но все лифты явно нерабочие: двери перекошенные, изуродованные, словно по ним изнутри били тараном, да и кабин что-то не видать, может, их и нет уже давно.
   – Вот идиот! – вслух говорю я и останавливаюсь. – Я же забыл избавиться от коммуникатора! Надо было сбросить его в шахту лифта.
   Поворачиваю назад, сдергиваю с руки браслет и осторожно приближаюсь к перекошенным дверцам. Прислушиваюсь, а потом опасливо заглядываю в щель. Тихо. Темно. И я решаюсь – просовываю руку между дверцами и… ощущаю на своей ладони чье-то дыхание, а потом моей кожи касается нечто влажное и шершавое. Пытаюсь отдернуть руку, но не успеваю – мое запястье охватывают крепкие, но, к счастью, не острые тиски. Я столбенею от ужаса, а колючий мокрый «язычок» тщательно вылизывает мою кисть и перемешается к зажатому между пальцами браслету коммуникатора. Машинально разжимаю пальцы, выпуская браслет, и тут же тиски освобождают запястье. Быстро отдергиваю руку и в панике мчусь подальше от лифтов, не разбирая пути, пока не спотыкаюсь обо что-то на полу и не лечу с размаху в груду пластиковых обломков. Один из них – острый, словно зуб, – болезненно вонзается в плечо, и боль помогает мне прийти в себя.
   Встаю на ноги и в неверном свете аварийных ламп рассматриваю свою «облизанную» ладонь, которая оказывается покрытой вонючей зеленоватой слизью. Поспешно снимаю куртку и, морщась от омерзения, тщательно вытираю кисть. Но сделать это оказывается не так-то легко – слизь буквально въелась в кожу, отчего ту начинает очень неприятно пощипывать. Наконец, я решаю, что сделал все, что мог, выбрасываю измазанную куртку и ковыляю дальше, мечтая как можно скорее найти действующий водопровод, желательно с горячей водой, потому что моя рука по-прежнему источает не слишком-то приятное амбре, да и кожу пощипывает все сильнее, особенно в тех местах, где остались зеленоватые разводы слизи.
   В поисках водопровода решаюсь заглянуть в очередную квартиру. Выбираю ту, в которой сорвана входная дверь – почему-то мне кажется, что такая квартира безопаснее. Осторожно заглядываю внутрь. Прислушиваюсь, даже пытаюсь принюхаться, но тут же оставляю эту затею – все запахи забивает моя собственная рука. Кажется, она пахнет все сильнее, и чешется, и горит огнем. Дую на нее, пытаясь хоть немного ослабить жжение, и, решившись, захожу, наконец, в квартиру. На первый взгляд она точь-в-точь как та, в которую я влетел на такси. Такая же анфилада смежных комнат, пустые – без стекол – глазницы окон, такой же хлам и поставленные друг на друга диваны, стулья и столы.
   До рассвета еще далеко, но с улицы через окна льется голубоватый приглушенный свет – это работает стандартное уличное освещение. Странно, я прекрасно помню, что когда «Аврора» привезла меня в Сокольничий Парк, фонари не горели, весь квартал был погружен во тьму. Не иначе это все проделки ребят с «Бутвилей». Ладно, как бы то ни было, свет – это здорово, даже такой неяркий. Зато теперь я могу достаточно хорошо рассмотреть все углы. Вроде опасности нет. Можно расслабиться и поискать водопровод.
   Вскоре обнаруживаю небольшую комнатку без окон с расколотым унитазом и старой пластиковой ванной. Раковины, как и кранов, нет, а из стены торчат черные хоботки труб. Трубы без заглушек, но они и не нужны – похоже, воды в них не было уже много-много лет. Ну, и хрен с ней, обойдусь. С минуты на минуту должны прибыть спасатели. Я не могу точно сказать, сколько минуло времени с нашего разговора, – часы были встроены в коммуникатор, который достался той жуткой твари из лифта – но наверняка полчаса уже прошли. Кажется, мне советовали держаться ближе к окнам. Что ж, пришло время выполнить совет. Ковыляю к окну. Слышу тихий посвист турбин двигателя мобиля и радостно высовываюсь наружу.
   – Эй! Я здесь!
   Меня слышат – перед окном зависает хищная морда «Бутвиля». Подчиняясь инстинкту, успеваю упасть на пол за мгновение до того, как выстрелы сбивают крошку с пластика стен. Прижимаюсь к полу и ползу, извиваясь, как ящерица, к выходу из квартиры. Выкатываюсь в коридор под спасительную защиту стены, краем уха слыша, как «Бутвиль» высаживает пассажиров прямо через окно.
   Поспешно вскакиваю на ноги, но больная лодыжка подворачивается, я падаю, впечатываясь макушкой в ножку оказавшегося здесь очень некстати стола. Надо ли говорить, что этот стол – лишь один из многих в привычной уже пирамиде из мебели. Сажусь, потирая голову, и тут…
   Прямо перед собой вижу знакомый бесформенный силуэт! Теперь, в красноватом свете горящих в коридоре аварийных ламп, я могу как следует рассмотреть его. Больше всего он (или она) похож на вытянутое по вертикали дождевое облако. Ни головы, ни конечностей нет и в помине. Чем он смотрит или говорит, непонятно. Может, в данный момент он вообще стоит ко мне спиной?
   – Есще кусшадь даий, – просит он. Мне кажется, или его интонация и впрямь изменилась? По-моему, теперь в голосе звучат эдакие игривые, довольные нотки.
   – Даий, – уже настойчивее повторяет он, и я машу рукой по направлению квартиры, в которую высаживаются боевики: – Там еда, там кушать.
   Не знаю, понимает ли он, но «облако» послушно плывет в указанном направлении, а я встаю и тащусь, приволакивая больную ногу, по коридору к виднеющемуся вдали повороту. В квартире тем временем раздаются истошные вопли, стрельба, слышится какое-то утробное чавканье и другие не очень-то понятные звуки вроде низкого басовитого гудения, но я не оглядываюсь – я бреду так быстро, как только позволяет покалеченная нога, вперед, к вожделенному повороту.
   Не дохожу до поворота каких-нибудь пяти метров, как вдруг замечаю в полу пролом. Похоже, здесь произошел какой-то взрыв – пол буквально разворотило, из покореженного, обгоревшего пластика торчат изогнутые балки перекрытий.
   Осторожно заглядываю в пролом. Вроде пусто. Мне бы спуститься, но… Во-первых, страшно – я еще не забыл, как еле унес ноги, вернее, руку из лифта. А ведь лифт тоже сначала показался мне пустым! Но дело даже не в этом. От потолка до пола метра три с половиной, а то и все четыре, так что даже если я повисну на руках, до пола еще останется лететь и лететь. Я бы, конечно, прыгнул без проблем, если бы не больная лодыжка – такой нагрузки она явно не выдержит. Можно, правда, обойти пролом и двинуться дальше по коридору…
   Я не успеваю принять решение – его за меня принимают другие. Видно, тот «Бутвиль» с пассажирами был не единственным или мои недруги успели подняться снизу по лестнице (спуститься сверху с крыши – один черт). Как бы то ни было, путь за поворот отрезают двое боевиков с бластерами, а за моей спиной слышится громкий жизнерадостный вопль-вопрос:
   – Мозза ихь тосже скусшадь?
   «Можно их тоже скушать?» – машинально перевожу я. «Их», вероятно, боевиков.
   – Мозза, – киваю я, а затем благоразумно решаю не стоять между голодным «облаком» и его потенциальной едой. Бросаюсь в пролом, группируясь уже в полете и машинально поджимая больную ногу.
   Падаю удачно – на свободный от обломков участок пола, мягко перекатываюсь через плечо. А сверху доносится стрельба, вопль «Кусшадь!», крики боевиков и знакомое уже чавканье, сменяющееся низким гудением. Вскакиваю на ноги, поспешно убираюсь подальше от пролома.
   Замечаю, что этот коридор мало чем отличается от того, который остался сверху. Хотя…
   Дверь. Я вижу дверь. Она на той самой глухой стене – на противоположной от квартир стороне коридора. Широкие двойные створки из разноцветного полупрозрачного пластика не похожи на квартирные. Скорее, вход в бар или в спортивный центр. На стене некогда была электронная вывеска, но сейчас огоньки не горят, прочитать текст невозможно, но, кажется, я и так догадываюсь, что там.
   Пожалуй, теперь я могу себе представить планировку этого здания – все детство я провел в подобном, правда, не таком высоком. Насколько я помню, такие дома для бедных строились по типу отелей: длинный П-образный коридор, в который выходит множество квартир, а между рукавами буквы «П» расположены всевозможные увеселительные или обслуживающие заведения: бассейны, бары, прачечные, парикмахерские. В том доме, где я жил, бары заменяли классы и игровые комнаты, поскольку в здании располагался приют. Как я уже говорил, мое детство прошло в приюте. Родителей своих я не помню. Мне рассказывали, что они были учеными-археологами и погибли при обвале на очередных раскопках…
   Решаю пройти это помещение насквозь – насколько я помню, с противоположной стороны должна быть еще одна дверь. Подхожу ближе. По идее двери должны распахиваться сами при приближении человека, но, вероятно, механизм давно вышел из строя. Впрочем, створки сомкнуты неплотно, между ними остается вполне приличная щель, через которую я запросто смогу пролезть.
   Осторожно заглядываю внутрь. Моему взору открывается небольшой, освещенный все теми же красноватыми, аварийными лампами холл, в котором раньше наверняка стояли уютные диванчики и росли миниатюрные деревья в кадках. Вправо и влево уходят два коридорчика, в конце которых еще по одной двери. Вернее, левая есть, а вместо правой пролом.
   Бочком протискиваюсь в холл. Мгновение колеблюсь, какое направление избрать: правое или левое, и иду туда, где пролом.
   Мои уши сейчас работают почище иных локаторов, но вокруг тишина, если не считать звука моих собственных шагов. Прохожу в пролом и оказываюсь в раздевалках – эти крошечные комнатки с душевыми кабинками и встроенными в стену шкафами трудно с чем-то перепутать. Значит, я попал в спортивный зал или бассейн. И тот, и другой являются неотъемлемыми атрибутами каждого жилого дома, даже дома для бедных.
   Захожу в душевую кабинку с надеждой обнаружить воду. Но краны сорваны и здесь, а трубы сухие, как пустыня в разгар сезона. И что за мания была у здешних жителей? Какого черта им понадобилось вырывать краны и строить баррикады из мебели?
   Ладно, хрен с ними. Пойдем дальше. Скорее всего, в той стороне сам зал или бассейн. Ну, так и есть. Я оказываюсь в большом гулком помещении, в центре которого располагается широкий прямоугольник бассейна. И он почти под завязку наполнен водой! В первый момент я глазам своим не верю, но это действительно вода – на вид чистая и абсолютно прозрачная. Тотчас напоминает о себе облизанная тварью из лифта рука. Я уже было смирился с вонью и сильным жжением на коже, но теперь смогу, наконец-то, смыть с себя эту дрянь.
   Ковыляю к воде, твердо намереваясь сделать длительный привал, попить, отмыть руку и посмотреть, наконец, что там у меня с ногой, как вдруг что-то настораживает меня. Что-то неосознанное, странное, неуловимое. Останавливаюсь в нескольких шагах от кромки бассейна и задумчиво рассматриваю воду, а интуиция громко вопит, что с ней что-то не так. Очень не так.
   Что же? Едва заметная рябь? Почти неуловимое помутнение воды? Или… Да, точно. Ее уровень слегка поднялся – я обратил внимание, когда вошел, что вода стоит высоко, но не доходит до кромки почти на ладонь, теперь же она вот-вот выплеснется из предназначенной для нее емкости наружу. Так и есть – первые язычки воды осторожно, словно пробуя плиты пола на вкус, скользят вперед, текут, струятся веселыми ручейками, собираясь в озерки и все ближе подбираясь к моим ногам.
   Я начинаю пятиться, ощущая безотчетный страх перед этой странной водой. Мне сильно хочется убраться отсюда подальше. Ускоряю отступление, почему-то не решаясь повернуться к бассейну спиной. И тут вода в нем вскипает, поднимаясь самыми настоящими волнами, и на меня агрессивно движется миниатюрный девятый вал. Я в ужасе подскакиваю и бросаюсь бежать. Мгновенно проскакиваю раздевалки, холл, протискиваюсь в дверь и мчусь по коридору, слыша за спиной грозное шуршание догоняющей меня воды. На бегу оглядываюсь через плечо. То ли с расстоянием напор воды слабеет, то ли по другой причине, но преследующая меня волна опадает, так сказать, уменьшается в росте, превращаясь в неглубокую, но быструю речушку.
   Решаю сменить направление бега и заскакиваю в первую попавшуюся квартиру, надеясь, что вода протечет мимо – дальше по коридору. Ага, как бы не так! Странная река, будто живое хищное существо, делает резкий поворот и устремляется следом за мной.
   Поспешно тяну створку, пытаясь закрыть дверь, но ее намертво заклинило в пазах. Плюнув на дверь, бегу в глубь квартиры, понимая, что заперт в ней, как в ловушке.
   Налетаю на пирамиду из мебели, которая красуется посреди комнаты, и останавливаюсь, переводя дыхание. Затравленно оглядываюсь. Вижу, как ненормальный бурлящий поток заползает в комнату и резво приближается ко мне. Остается одно – попробовать забраться на пирамиду и отсидеться, надеясь, что уровень воды не поднимется, и она не сможет добраться до меня. А там, глядишь, наконец-то, прибудут спасатели, хотя они давным-давно уже должны быть здесь – по моим ощущениям, с момента нашего разговора прошло уже несколько часов, не меньше. Разве что те парни в «Бутвилях» перестреляли их еще на подлете? Но я вроде не слышал звуков воздушного боя, а хоть какие-то отголоски наверняка должны были бы долететь до меня…
   Я карабкаюсь по мебели вверх, к образующему вершину пирамиды покосившемуся колченогому столу. Осторожно сажусь на него, опасаясь, как бы не сверзиться вниз, хотя в целом сооружение из мебели выглядит достаточно прочным. Смотрю на своего аморфного преследователя. Смотрю и не верю глазам – нормальная вода себя так не ведет! Вода обязана заполнять всю емкость – в данном случае помещение – целиком. Эта же течет точно по середине комнаты прямиком к пирамиде так, словно по полу проложен невидимый, но прочный желоб. Достигнув пирамиды, чудовищная вода делает круг возле подножия, образуя аккуратное, словно вычерченное циркулем озерцо, и устремляется обратно, создавая вторую, параллельную первой речку. Высота воды по-прежнему мне примерно по колено, но вполне возможно, начнет подниматься.
   Чувствую, как волосы на голове встают дыбом, – вода явно берет меня в осаду! Если бы сейчас мне предоставили выбор, я с воплями радости побежал бы под выстрелы тех ребят с бластерами – они, по крайней мере, люди, такие же, как я, а что это за чертовщина у меня на полу?! Уверен, это что угодно, но не вода, и никто не сможет убедить меня в обратном!
   Я тоскую на вершине пирамиды, словно орел в гнезде, как вдруг в соседней, отделяющей меня от коридора комнате, раздается знакомое:
   – Кусшадь даий, – и в комнату вплывает (входит, влетает, в общем, хрен его разберет, каким образом ему удается передвигаться) давешнее облако.
   – Вот только тебя мне еще не хватало, троглодит! – Наверное, я уже начал понемногу различать его настроение, по крайней мере, сейчас я уверен, что он сыт, доволен жизнью и канючит еду просто по привычке. А еще мне кажется, что он не любит взявшую меня в осаду воду, но не боится ее.
   Троглодит подбирается к моей пирамиде вплотную, причем шагает, или что он там делает, прямо по воде, а потом нагло лезет по мебели вверх. Вернее, ползет. Или летит. В общем, он приближается ко мне, и я рычу:
   – А ну-ка брысь отсюда, троглодит! Мне и одному здесь тесно, а тебе и внизу неплохо!
   Пришелец застывает где-то на середине и жалобно ноет:
   – Взизу плеёхо! Мёкло!
   – Мёкло, но не смертельно! – отрезаю я, гадая, что может означать это его «мёкло». А потом до меня доходит. – Ты хочешь сказать, что там мокро?!
   – Мёкло, – подхалимски подтверждает он и осторожненько, вроде как бочком, лезет дальше.
   – А ну стоять! – прикрикиваю я. – Или висеть!.. Блин, запутался… В общем, ни с места! И отвечай по существу: там, на полу, мокро? И все?
   – Ссё, – послушно подтверждает троглодит, а потом добавляет: – И кусшадь неду.
   – Э, – беспокоюсь я. – Здесь ты тоже еду не найдешь и не надейся. Ты лучше скажи, там внизу что, простая вода?
   – Фодда. Броздая. Мёклая.
   «Вода. Простая. Мокрая».
   – Броздая, говоришь… А почему она меня преследует?
   Троглодит задумывается, но так и не находит ответа. Он жалобно спрашивает:
   – Мозза к седе?
   «Можно к тебе», – перевожу я и хмурюсь.
   – Это зачем еще?
   Троглодит явно теряется, снова не находя ответа, а потом доверчиво сообщает:
   – Сятя холосый.
   Не собираюсь выяснять, кто такой этот «сятя» – он или я, а «холосый» – это «хороший». Троглодит все больше и больше напоминает мне обычного, только сильно оголодавшего звереныша: щенка или котенка, вернее, тигренка, который наконец-то поел и теперь тянется к накормившему его человеку в поисках тепла и ласки. Мысль о том, что этот «тигренок» совсем недавно сожрал несколько крутых ребят в мифриловых комбинезонах и с бластерами, я стараюсь отогнать от себя прочь.
   – Мозза к седе? – повторяет троглодит.
   – Нет! – отрезаю я. – Вначале ответь на мои вопросы… Эта вода… Если она доберется до меня, то… э… сожрет?
   – Недь, – решительно отвергает это предположение троглодит.
   – А что сделает?
   – Хто зтелаедь? – не понимает троглодит. Похоже, он не способен долго сосредотачиваться на чем-то, кроме еды, и уже потерял нить разговора. Но я терпелив, а что мне еще остается?
   – Если я спущусь вниз, вода набросится на меня? – спрашиваю.
   – Дья.
   – И… вода убьет меня?
   – Недь.
   – А что со мной будет в воде? – упорствую я.
   – Мёкло.
   Троглодит ерзает, я чувствую, что ему сильно-сильно, просто-таки до смерти, хочется ко мне. Вот только зачем? Решаюсь спросить напрямую:
   – А ты? Если я разрешу тебе подняться ко мне, ты съешь меня?
   Он явно удивлен.
   – Недь.
   – Недь? – строго переспрашиваю я.
   – Недь, – уверенно повторяет троглодит и поясняет: – Муйли кусшадь неззя.
   – Муйли? – не понимаю я. – Что еще за муйли?
   – Ды муйли.
   «Ты муйли». Ага, это он меня так назвал. И это меня ему кушать нельзя. Вероятно, муйли – это люди. Хотя… а как же те боевики, которых он только что схарчил и не поморщился?
   – Но ты же только что съел несколько… э… муйли, – осторожно напоминаю я.
   – Недь, недь, недь! – Он явно пугается. По его темному облачному телу пробегают тревожные яркие сполохи. – Яй не кусшадь муйли!
   «Я не кушал муйли», – перевожу про себя и хмурюсь.
   – Ты говоришь неправду. – Мой голос строг, но не чрезмерно. Я не хочу невзначай разозлить его, но мне просто необходимо выяснить обстановку до конца. – Те люди с бластерами… которые делали пух-пух… Ты же съел их?
   – Дья. – Он удивлен. – Ихь кусшадь. Они не муйли. Ды муйли. Они недь.
   «Да. Их съел. Они не муйли. Ты муйли. Они нет».
   Некоторое время молчу, пытаясь переварить услышанное. Что это значит? Те боевики не были людьми? Они биороботы, что ли?
   – Учдал сиседь, хычу к седе, – хнычет мой троглодит.
   «Устал висеть, хочу к тебе», – перевожу я и решаюсь:
   – Ладно, поднимайся.
   Он шустро перемещается вверх, заползает на мой стол и растекается вокруг меня причудливым коконом так, что я целиком оказываюсь закутанным в «облако», наружу торчит только моя голова. Я невольно затаиваю дыхание, ожидая от его прикосновения чего угодно – удара током, ожога или еще чего похуже. Но действительность оказывается неожиданно мягкой и приятной – я словно весь покрыт пеной для ванны, только сухой, теплой и живой. Пробую шевельнуться. Мне это удается с легкостью – троглодит почти невесом и очень пластичен. Решаюсь на более радикальные действия – поднимаю руку. Она проходит сквозь «облако» и появляется снаружи. Троглодит на мой эксперимент никак не реагирует, но я просто кожей чувствую, как ему сейчас хорошо, спокойно и… сонно, что ли, хотя я не уверен, что такие существа вообще способны спать.
   – Эй, – окликаю его, – ты что, заснул?
   – Недь. – Голос расслабленный, ленивый.
   – Тогда поговорим?
   – Багалалим, – соглашается он.
   – Муйли это люди?
   – Недь. – Он внезапно начинает нервничать. Я, естественно, тоже. Колеблюсь, не прекратить ли расспросы, но решаю все же немного рискнуть:
   – А кто такие муйли?
   – Ды. – Троглодит сползает с меня, концентрируется на самом углу стола и вроде как съеживается.
   – Я? – переспрашиваю. – Я муйли?
   – Дья. Ды муйли.
   «Да. Ты муйли». Вот это номер! Похоже, он искренне считает, что я не человек, а какой-то там муйли!
   – А те, в мифриле и с бластерами, которых ты съел? Они, по-твоему, кто?
   – Льюди.
   – Они люди, а я нет? – Даже не знаю, плакать мне или смеяться. Что называется, дожил: какое-то хищное полуразумное облако меня даже за человека не считает!
   – Они льюди, а ды муйли. Ды саказал ихь мозза кусшадь!
   «Они люди, а ты муйли. Ты сказал, их можно кушать», – перевожу и с удивлением наблюдаю за троглодитом. Он съеживается еще больше и вроде как собирается хныкать. Сейчас он похож на собаку, которая не понимает, чем именно не угодила хозяину, но всем своим существом жаждет исправить содеянное и вновь заслужить его благосклонность. Да, судя по всему, этот троглодит искренне считает меня «муйли» и своим хозяином. Больше того, он почему-то боится меня. Он твердо уверен, что если я рассержусь, то накажу его.
   Однако! И что мне со всем этим делать? В принципе с таким ручным «зверенышем», как этот троглодит, мне теперь никакие боевики не страшны. Я могу сейчас просто встать, выйти в коридор, гордо спуститься по лестнице, сметая… то есть «съедая» всех на своем пути, выйти на улицу, захватить «Бутвиль» и вернуться домой. Кстати, мне необязательно спускаться на улицу – я могу подманить «Бутвиль» и через окно.
   А интересно, «мой» троглодит в этом доме один или есть еще подобные ему?
   – Ладно, расслабься, – говорю троглодиту. – Я на тебя не сержусь. А у тебя имя есть? Как тебя зовут?
   – Сятя, – представляется он и виляет хвостом от радости. В переносном смысле виляет, конечно. Просто ассоциация с собакой по-прежнему назойливо лезет мне в голову.
   – А скажи мне, Сятя, где твои… э… родичи? Мама с папой и остальные?
   – Недю, – грустит он. – Фисьех сиели.
   «Нету. Всех съели». Неужели эти «облака» каннибалы? В смысле харчатся себе подобными?
   – А кто съел? Такие же, как ты?
   – Недь. Недь. Недь. Лосси недь кусшадь лосси. Ихь кусшадь фьюга. – Последнее слово он произносит тихим шепотом, и в его голосе слышится откровенный ужас.
   Значит, лосси… похоже именно так называется Сятина порода или раса… Короче, лосси не едят себе подобных, а жрет их некая фьюга, и мой троглодит страшно боится ее. М-да… Даже думать не хочу, как выглядит тварь, которую боится такой монстр, как Сятя. Тот самый Сятя, которого не смогли ни напугать, ни остановить бластеры и мифрилы. Могу себе представить, что останется от безоружного меня, если я, упаси боже, повстречаю фьюгу в этом жутком доме!