Страница:
В тексте есть и другие "выдвижения":
1) разрыв континуальности, т.е. причинно-следственной связи, между событиями: Галилей предшествует Колумбу или они действуют параллельно друг другу - автор словно забывает, как было на самом деле; между событиями устанавливаются иные соотношения: с точки зрения вечности, всё "одновременно";
2) тенденция к перифразам (распространенным и неточным названиям вместо конкретных слов): труба с "двоякими" линзами - вместо телескопа, забытая страна, открытая варягами, - вместо Америки;
3) тенденция к деноминации, т.е. замене имен гиперонимами (словами, более широкими по значению): созвездья - а не Млечный путь, варяги - а не Эйрик Рауди и Лейф Эйриксон, кораблея - а не "Санта-Мария". В итоге должно создаваться впечатление неотчетливости, неопределенности, незнания - т.е. того, с чем борются Колумбы и Галилеи. Они вглядываются в эту неотчетливость сквозь "двоякие" линзы.
На определение "двоякие" обратим особое внимание, потому что в нем, по-видимому, сосредоточен смысл стихотворения, т.е. это ключ к тексту. На первый взгляд, слово "двоякие" так же неопределенно, как и другие слова: созвездья, варяги, кораблея, страна (добавим еще кораблею и варягов: Глазков будто забыл, какие слова нужно употреблять на самом деле). Действительно, какие линзы имеются в виду: двояковыпуклые или двояковогнутые? Глазков как будто уходит от конкретности, а на самом деле вводит ее: в телескопе Галилея были и те, и другие линзы, так что они могут называться двоякими в буквальном смысле слова. В самом начале стихотворения Глазков употребляет знаменательное слово: оно двойственно, внутренне противоречиво - неопределенно и точно одновременно, т.е. в одном своем значении неопределенно, в другом - точно. Это слово олицетворяет собой борьбу с непонятным и неотчетливым, оно будто наводит фокус на свою семантику. В каком смысле двоякие - выпуклые или вогнутые? - В обоих смыслах.
Слово, употребленное в начале стихотворения, задает тон ему всему. Вся форма этого текста иллюстрирует его главную тему - прорыв человечества к знанию сквозь незнание и забвение, неотчетливость (см. также нарушения порядка слов) и неуверенность. И в конце текста преодоление хаоса кристаллизуется в четкой структуре композиционного кольца:
В созвездья линзами двоякими
Труба смотрела Галилея...
- ...А старый мир стал картой битою,
Наивной картой Птоломея.
Четкость этой конструкции реализуется в нескольких текстовых параллелях: Галилея - Птоломея; созвездья - мир, двусмысленное слово двоякими - двусмысленное слово карта, кроме того, дважды повторенное.
Строки, говорящие о мироздании, объемлют центральную часть текста, посвященную земле, - в этом тоже проявляется обретенная в итоге гармоничность формы стихотворения.
Основные функции выдвижения:
1) оно устанавливает иерархию значений, выделяя наиболее важные смысловые фрагменты текста;
2) обеспечивает его целостность и связность;
3) защищает сообщение от помех, облегчает декодирование, создавая упорядоченность информации, благодаря чему читатель может расшифровывать неизвестные прежде элементы кода;
4) образует эстетический контекст и делает текст экспрессивным (см.: Арнольд 1990: 63).
Все это мы найдем, анализируя текст Глазкова.
При выдвижении возникают определенные эстетические эффекты, прежде всего - обманутого ожидания и конвергенции. Под последним подразумевается "схождение в одном месте пучка стилистических приемов, участвующих в единой стилистической функции" (Арнольд 1990: 64). В стихотворении Глазкова мы наблюдали это явление неоднократно (в частности, когда речь шла о привлечении дополнительного внимания к необычному слову кораблея: за счет звукописи, инверсии, рифмовки).
Эффект обманутого ожидания возникает чаще всего при нарушении ритма, когда автор многократно повторяет какой-то элемент текста и читатели настраиваются на то, что он будет появляться с определенной регулярностью до конца произведения, - и вдруг обнаруживают неожиданное отступление от схемы, к которой они успели привыкнуть. Возьмем, напр., уже упомянутое стихотворение Б.Л. Пастернака "Рождественская звезда".
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы,
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
Здесь применен прием, который называется полисиндетон (т.е. многосоюзие). Повторяемое местоимение все относится к однородным подлежащим, но в предпоследней строке это уже не местоимение, а усилительная частица всё, которая относится к совершенно другому предложению. Здесь происходит разрыв базовой синтаксической единицы, в которой обозначаются контуры наступающей христианской эры: старый мир, уходящий в прошлое, напоминает о себе. Он не сдастся без боя.
Эффект обманутого ожидания может проявляться и по-другому. В том числе и парадоксальным образом: через сбывшееся ожидание при изменении контекста. Возьмем для примера стихотворение Глазкова "Ворон":
Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.
Я спросил его: - Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатство?
Он ответил: - Никогда!
Я сказал: - В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда.
Все же буду я любимым?
Он ответил: - Никогда!
Я сказал: - Пусть в личной жизни
Неудачник я всегда.
Но народы в коммунизме
Сыщут счастье? - Никогда!
И на все мои вопросы,
Где возможны "нет" и "да",
Отвечал вещатель грозный
Безутешным: - Никогда!
Я спросил: - Какие в Чили
Существуют города?
Он ответил: - Никогда!
И его разоблачили.
Когда автор этого учебного пособия впервые прочел "Ворона" Э. По, он был основательно удивлен: зачем персонаж, страдающий от повторения сакраментального Nevermore! (Больше никогда!), упорно задает инфернальной птице вопросы, провоцирующие этот ужасный ответ? (Тогда я еще не знал, что такое "мазохизм"). Та же мысль, конечно, приходила в голову многим, в том числе и Глазкову. Он не склонен к мистике и смеется над стремлением людей творить себе кумиров из того, что им непонятно. Глазков тоже провоцирует ответ "Никогда!", особенно - задавая свой последний вопрос: о городах Чили, и здесь его ожидание не обманывается. Но в целом эффект обманутого ожидания возникает - разумеется, у читателя, а не у поэта. Для эффекта обманутого ожидания нужно нарушения ритма, а ритм создается не только повторяющейся строкой "Он ответил: - Никогда!" (она сохраняется до конца), но и другими факторами, которые автор в финале видоизменяет. Прежде всего становится иным контекст вопрошания: последний вопрос уже исключает ответ "Никогда!". Кроме того, меняется схема рифмовки: перекрестная - на кольцевую. В итоге ответ ворона теряет свою выразительную силу: он перемещается в предпоследнюю строку и уже не венчает строфу. Он перестает звучать заключительным "роковым" аккордом, последнее слово уже не остается за вороном.
Эффект обманутого ожидания может создаваться и по-другому. У Глазкова есть миниатюра военных лет:
С фашистскою гидрой повсюду
Идет справедливая битва.
А Гитлер похож на посуду,
Которая будет разбита.
Эффект оригинальности возникает на фоне крайней заштампованности текста (пропагандистские клише выделены курсивом). Глазков с энтузиазмом воссоздает лозунги и штампы, и без того растиражированные. Они не отталкивают его, а, напротив, вдохновляют на неординарное сравнение Гитлера с посудой. Клише порождают поэзию - это, пожалуй, самый неожиданный эффект данного стихотворения, олицетворяющего желание поэта в тяжелое для его страны время слиться с народом, с массой, думать, чувствовать и говорить, "как все", - но не теряя собственного голоса. Он и говорит, "как все" - но чуть-чуть по-своему.
Между прочим, это "чуть-чуть по-своему" проявляется не только в оригинальной параллели Гитлер - посуда, но и в самом обыгрывании штампов. Кстати, они оба древнего - античного - происхождения: гидра взята (конечно, не Глазковым) из Гесиода, остальное ("Наше дело правое, враг будет разбит") - из Платона. Если последний лозунг, вербализованный Сталиным, был актуален именно во время Великой Отечественной войны, то уподобление врага гидре, типичное для Великой Французской революции, а в России - для Великой Октябрьской, во время написания стихотворения, по-видимому, было анахронизмом. Анахроничность тоже производит впечатление поэтической новизны: Глазков как бы воскрешает дух Октября в ином временном контексте.
В дальнейшем мы будем рассматривать стилистические элементы (стилемы) различных языковых уровней, пользуясь принципами стилистики декодирования, т.е. в художественном контексте и во взаимодействии с другими эстетическими элементами.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ СТИЛИ
Функциональный стиль - это разновидность национального языка, обусловленная сферой его употребления. Исходя из такого определения, следует обратить внимание на следующее: во-первых, речь идет именно о национальном (в данном случае русском), а не литературном (т.е. дистиллированном, очищенном от нюансов) языке; во-вторых, функциональный стиль - это "язык в миниатюре": он так же устойчив и так же иерархически структурирован.
Традиционно выделяются 5 сфер употребления национального языка: наука (и шире: профессиональная деятельность), делопроизводство, публицистика, высокая поэзия и непринужденное бытовое общение. Первым 4 областям человеческой деятельности соответствует книжная речь (стили: научный, официально-деловой, публицистический, высокий), последней - разговорная речь (просторечный стиль). Существует также нейтральная форма речи, не связанная ни с каким определенным функциональным стилем.
Одной из важнейших в стилистике считается проблема проницаемости. Даже в лучших учебных пособиях (например, Д.Э. Розенталя, М.Н. Кожиной и др.) говорится о межстилевых элементах (в частности, "общекнижных" словах). Тем не менее, на самом деле достаточно грамотный носитель языка чувствует, что есть общеупотребительные (нейтральные) единицы, но если какой-то элемент отмечен стилистически, то он относится к определенному стилю. Читая незнакомый текст, человек обычно без колебаний связывает его с научной, публицистической или какой-нибудь другой сферой, но не склонен квалифицировать его как "промежуточный" (эксперимент А.Я. Шайкевича Скребнев 1975: 55). На этом основании Ю.М. Скребнев выдвигает принципиально важный тезис: "Стиль есть понятие дифференциальное: он представляет собой совокупность дифференциальных признаков, а не всех признаков вообще" (Там же).
На первый взгляд, такое понимание стиля узко: ведь любому носителю языка известны многочисленные примеры языковых единиц, которые одинаково органичны для различных речевых сфер. Например, слово "деградация" возможно в разных контекстах: научном ("деградация почвы"), публицистическом "деградация общества потребления", "моральная деградация") или официально-деловом (агроном в отчете констатирует деградацию почвы в результате нерациональной мелиорации). Однако мы чувствуем, что, несмотря на его органичность во всех трех случаях, существует контекст, предпочтительный для данного слова: научный. В другие стили оно проникает, вписывается, но эти контексты для него вторичны.
Языковые элементы могут быть сходными, но разностильными, как, например, метафора зеркала. "Глаза - зеркало души" - принадлежность высокого стиля, а "литература - зеркало жизни" - черта публицистическая, равно как "Лев Толстой - зеркало русской революции". Публицистическая метафора - не просто поэтизм, украшение текста: ее роль состоит в том, чтобы через запоминающийся образ передать главную идею текста (в данном случае: обусловленность литературы жизнью). Мы безошибочно отличаем публицистические метафоры (другой пример: "акула империализма") от поэтических (срав. у М.И. Цветаевой:
С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз - по теченью спин)*.
Первые прежде всего идеологичны, общепонятны и малочисленны: обычно статья или речь оратора строится вокруг одного яркого образа. Недаром и художественные тексты, тяготеющие к политической тематике, не изобилуют метафорами, тем более необычными, т.е. сближаются с произведениями публицистического стиля (напр., "Анчар" А.С. Пушкина, "Стихи к Чехии" М.И. Цветаевой).
Ю.М. Скребнев ставит важнейшую задачу предельно остро: до сих пор стилисты интересовались тем, как пишут или говорят ученые, публицисты, поэты, чиновники и частные лица; теперь необходимо четко разграничить функциональные стили. Например, план научно-исследовательской работы Академии Наук - официальный документ, в котором богато представлена разнообразная терминология, но и термины не входят в официально-деловой стиль и сам этот план не превращается в научное исследование, т. е. рамки между стилями остаются.
Еще более яркий пример - автореферат диссертации. С одной стороны, его содержание научно, с другой - это документ, оформленный согласно строгим правилам. Автореферат относится к официально-деловому стилю, а не научному. Это отчетный документ того же типа, что и заключение диссертационного совета по диссертации, только значительно более развернутый. Тематика, содержание, терминология и другие формальные черты не превращают его в научное произведение, каковым является сама диссертация. С другой стороны, и диссертация строится по определенным четким канонам ГОСТа и сама служит отчетным документом (особенно показателен титульный лист: указание специальности, пометка "На правах рукописи" и, наконец, подпись автора), но элементы официально-делового стиля не переводят диссертацию в этот стиль из научного.
Таким образом, нужно различать функциональные стили (ФС) и нечто более узкое, что мы назовем функциональными диалектами (ФД). Функциональный стиль - это устойчивая система выразительных средств, обусловленных социальной сферой употребления национального языка. В состав ФС входят общеязыковые и межстилевые элементы: его особенность в данном случае заключается в том, какие из этих единиц он отбирает, а какие отбрасывает. Функциональный диалект - та часть функционального стиля, которая типична только для него.
А теперь рассмотрим конкретные ФС и ФД. Ограничимся лишь наиболее типичными признаками, учитывая, что Д.Э. Розенталь охарактеризовал ФС почти исчерпывающе.
Выбор ФС определяется следующими социальными факторами:
1) характером отношений, в которые автор вступает, взаимодействуя с обществом (другими людьми или государством);
2) состоянием общественного сознания: идеологией, научным мировоззрением, этикой, традициями, поведенческими стереотипами, эстетикой и т. д.;
3) адресатом - частным лицом, коллективом, государством, человечеством, миром;
4) целевой установкой автора;
5) личностью автора - и как индивидуальностью, и как пересечением общественных отношений (классовое, национальное сознание, культурный уровень, социальный статус, референтная группа и др.);
6) темой,
7) каналом связи.
В античной схеме "трех стилей" ("колесо Вергилия") учитывались многие из этих критериев, но тематика явно преобладала. Она определяла язык и образность произведения. Например, "Энеида", безусловно, относится к высокому стилю. Ее действие происходит, в частности, в городе и в военном лагере. Типичные для высокого стиля растения - кедр и лавр, животные конь, оружие - меч.
Тема, по-видимому, как и в античные времена и эпоху классицизма, остается основополагающим принципом выбора ФС, затем подключаются и другие (особенно целеустановка, адресат и социально узаконенные модели выражения). Кроме того, как явствует даже из приведенного примера, стилистические нормы динамичны: то, что недопустимо в данную эпоху, может войти в употребление впоследствии; возможно и обратное.
Научный ФС
Сферы использования - теоретическая и прикладная (лабораторные условия, производство) научная и вообще любая легальная профессиональная деятельность (напр., уголовники часто бывают изощренными профессионалами, но воровской жаргон, разумеется, не относится к научной книжной речи; впрочем, к разговорной речи, к просторечному ФС - тоже). Формы контакта прямая и опосредованная (прежде всего книгами и т. п.). Формы речи устная, письменная, печатная. Преобладают разновидности речи: печатная монологическая (жанры: монография, статья, диссертация, учебное пособие), письменная монологическая (реферат, рецензия), устная монологическая (доклад, лекция).
Субстили (частные разновидности ФС): собственно научный, дидактико-научный, научно-популярный; научно-философский; профессиональный.
Языковые признаки:
а) Фонетические - в иноязычных словах:
- тенденция к произнесению предударных О, Э без качественной редукции: стиль рОкОко, сЭмантика*;
- тенденция к отсутствию палатализации согласных перед /Э/: рЭгРЭсс, ДЭТЭктор*;
- имитация исконного произношения - особенно воспроизведение среднеевропейского I в музыкальных терминах*: allegro, largo, lento то же самое можно сказать и об иноязычных терминах (напр., филологических:
фр. recit текст рассказа
фр. enjambement в стихотворении: выход части
предложения за пределы строки
contre-rejet в предыдущую
rejet или последующую строки
нем. Vorgeschichte экспозиция литературного
произведения)
и фамилиях* - Saussure, Sechehaye, Meillet, Bally т.е. Соссюр, Сеше, Мейе, Балли. Впрочем, это можно воспринимать и как элемент жаргона ученых.
Слова произносятся четко, правильно (возможны только акцент и индивидуальные речевые дефекты - картавость, заикание, грассирование и т.п.).
Интонация главным образом повествовательная невосклицательная.
б) Лексические.
Словарный состав ограничен (не количественно, а качественно: лексикон может быть богатым, но однотипным). Лексика узкоспециальная* и общеупотребительная (все остальное - диалектизмы, жаргонизмы и т.п., вплоть до мата, возможно только в качестве объекта изучения). Фразеология в основном терминологическая (прогрессивная ассимиляция, научно-техническая революция, пассионарное поле и т.п.).
Высок удельный вес заимствованных слов греческого (филология, метафора, амфибрахий; этнология, акматическая фаза и др.), латинского (ассимиляция, коррекция, рецепция, функция и др.) происхождения или из других языков (текст, дискурс, актант, нарратор и др. - для филологии).
Крайне нежелательна полисемия, не поощряется синонимия. Мысли должны быть выражены максимально ясно, точно и поняты однозначно. Зато в науке могут использоваться художественные образы, метафоры, помогающие уяснить сущность явления: "демон" Максвелла; "черный ящик"; "плазменный шнур" П.Л. Капицы; "королевский крокет" (из сказки Л. Кэрролла) как образ энтропии в трудах Н. Винера; этнические "симбиоз" и "химера" в сочинениях Л. Н. Гумилева и мн. др. Когда ученый открывает нечто действительно необычное, новое, метафоры помогают ему выразить свою мысль.
в) Морфологические.
Существительные преобладают над глаголами. Из существительных превалируют конкретные и абстрактные.
Единственное число, как правило, выступает в плюральном значении - в описательных и определительных текстах:
Легенда потому и представляет собой исполненное поэтической силы воспоминание о событиях далекого прошлого, что она неизменно сосредоточивается на их человеческом смысле. На смысле, который раскрывается в акте переживания события вовлеченными в него людьми.
Ю.Н. Давыдов. Этическое изменение личности.
(Подчеркнутые сплошной чертой слова могут быть поставлены во множественном числе; в словах, выделенных курсивом, содержится семантический оттенок множественности). Сингуляризация множественного числа грамматически оформляет абстрактность научного мышления: нечто единичное воплощает в себе все подобные явления: факты, процессы, вещи.
У прилагательных в научном ФС качественность проявляется меньше, чем относительность (это не то же самое, что качественных прилагательных меньше, чем относительных). Формо- и словообразовательные возможности качественных прилагательных здесь ограничиваются (т.е. не всегда можно образовать краткие формы, сравнительные степени, формы субъективной оценки, редупликаты, антонимы с НЕ-, наречия на -О и -Е), что говорит о сближении с относительными, а нередко и о переходе в этот разряд: напр., "гладкая бумага" - "гладкие мышцы". Прилагательные при этом могут приобретать терминологическое значение и становиться частью фразеологического сочетания: "гладкие мышцы" - не "ровные", а "не имеющие поперечной исчерченноcти" (собственная семантика прилагательного утрачивается). Часто используются адъективы - причастия, перешедшие в прилагательные. Вот типичный текст:
КАМФОРА. С медицинской целью применяют правовращающую натуральную камфору, добываемую из камфорного дерева (...) либо синтетическую левовращающую, получаемую из пихтового масла, либо камфору рацемическую*. Белые кристаллические куски, или бесцветный кристаллический порошок, или спрессованные плитки с кристаллическим строением, легко режущиеся ножом и слипающиеся в комки. Обладает сильным характерным запахом и пряным, горьким, затем "охлаждающим" вкусом. Мало растворима в воде, легко - в спирте, эфире, хлороформе, жирных и эфирных маслах.
М.Д. Машковский. Лекарственные средства
Сплошной линией подчеркнуты относительные прилагательные, курсивом набраны - качественные, жирным шрифтом - прилагательные причастного происхождения. Несколькими способами выделены прилагательные, перешедшие в другой разряд или колеблющиеся между различными разрядами. Формально относительных прилагательных не больше, чем качественных (хотя в языке, т.е. в СРЛЯ, преобладают именно первые), однако значительно ослаблена качественность - т.е. переменность признака. Ученый ориентируется на то, что стабильно. Например, "кристаллический" в данном тексте значит: "твердый", причем не столько "жесткий", сколько "сохраняющий свою форму", т.е. в этом значении прилагательное фактически является относительным.
Можно говорить о преобладании в научном ФС форм несовершенного вида у глаголов, а также о превалировании настоящего времени, которое употребляется в неопределенном значении: неактуальном "Волга впадает в Каспийское море", "Земля вращается вокруг Солнца" - указание на общее свойство предмета вне связи с моментом речи) или абстрактном ("Имена собственные пишутся с прописной буквы" = "всегда следует писать"), предположительном ("Я не вбираю "ты" в себя, - я, напротив, сам вступаю в него". С.Л. Франк. Непостижимое). Иногда настоящее время употребляется вместо прошедшего (особенно в исторических и литературоведческих трудах). В философских сочинениях мы то и дело читаем: "Сократ говорит", "Марк Аврелий пишет", "Декарт утверждает", "Кант полагает", "Гегель учит" и т.п., хотя все они давно умерли. Настоящее время как бы оспоривает этот факт, воскрешает их: эти люди живут в своих книгах или идеях (как Сократ, от которого и книг не осталось).
Типичной чертой научного ФС можно считать пассивный залог, выражаемый постфиксом (или суффиксом - у деепричастий) -СЯ или страдательными причастными формами (напр.: "химическое состояние наружной коры нашей планеты, биосферы, всецело (...) находится под влиянием жизни, определяется живыми организмами". В.И. Вернадский. "Геохимическая энергия жизни в биосфере"; (...) миграция атомов, производимая организмами, но генетически непосредственно не связанная с вхождением или прохождением атомов через их тело". В.И. Вернадский. Эволюция видов и живое вещество).
г) Словообразовательные
В научном ФС используются иноязычные префиксы и префиксоиды А - ("не": асистемный), АМБИ-* ("меж": амбивалентность), АМФИ-* ("между": амфибия), АНТИ- ("против": античастица), АРХИ-* ("сверх": архисема), АЛЛО-* ("подобие": аллотропия, аллофон), ДЕ(3)- ("ликвидация": дегазация, дезактивация), ИЗО-* ("равный": изоколон), ИМ-* ("в": имплантация), ИМ//ИН-* ("не": имморализм, инвариантный) ИНТЕР- ("между": интертекст), ИНТРО-* ("в", "внутрь": интродукция), КВАЗИ-* ("лже-", "почти": квазичастица, квазиоптика), КАТА-* ("распад": катаболизм - т.е. диссимиляция), КО-* ("вместе": координация), КОН-* ("совместность": конфиксация, т.е. префиксально-суффиксальный способ словообразования), МЕГА(ЛО)-* ("крупный, огромный": мегаспора, мегалополис), МЕТА-* ("между", "через": метагалктика, метаболизм), МАКРО-* и МИКРО- ("большой" и "малый" макромир, микромир), О+ согласный (какое-то отношение к "другому" окказиональность, оппозиция), ПАН-* ("все-": пантеизм), ПАРА-* ("около": парадокс, паралингвистика), ПОЛИ-* ("много": полигамия), ПОСТ-* ("после": постмодернизм), ПРЕ // ПРО-* ("перед": препозиция, префикс, прогностика, программа), ПРОТО-* ("первенство": протозоология - изучает простейших животных), ПСЕВДО- ("лже" - псевдоголос), РЕ-("вновь": регенерация), СИН-* ("со": синхронный), СУПЕР- ("сверх": суперэлита - лучшие семена), СУБ-* ("под", "около": субтропики, субпассионарный), ТЕЛЕ-* ("далеко": телеметрия), ТРАНС-* ("за", "через": транскрипция), ЭКВИ-* ("равный": эквивалентность), ЭКС-* "из": экспирация), ЭКЗО- и ЭНДО-* ("вне" и "внутри": экзобиология - наука о возможности жизни в космосе; эндоскопия) и некоторые другие.
1) разрыв континуальности, т.е. причинно-следственной связи, между событиями: Галилей предшествует Колумбу или они действуют параллельно друг другу - автор словно забывает, как было на самом деле; между событиями устанавливаются иные соотношения: с точки зрения вечности, всё "одновременно";
2) тенденция к перифразам (распространенным и неточным названиям вместо конкретных слов): труба с "двоякими" линзами - вместо телескопа, забытая страна, открытая варягами, - вместо Америки;
3) тенденция к деноминации, т.е. замене имен гиперонимами (словами, более широкими по значению): созвездья - а не Млечный путь, варяги - а не Эйрик Рауди и Лейф Эйриксон, кораблея - а не "Санта-Мария". В итоге должно создаваться впечатление неотчетливости, неопределенности, незнания - т.е. того, с чем борются Колумбы и Галилеи. Они вглядываются в эту неотчетливость сквозь "двоякие" линзы.
На определение "двоякие" обратим особое внимание, потому что в нем, по-видимому, сосредоточен смысл стихотворения, т.е. это ключ к тексту. На первый взгляд, слово "двоякие" так же неопределенно, как и другие слова: созвездья, варяги, кораблея, страна (добавим еще кораблею и варягов: Глазков будто забыл, какие слова нужно употреблять на самом деле). Действительно, какие линзы имеются в виду: двояковыпуклые или двояковогнутые? Глазков как будто уходит от конкретности, а на самом деле вводит ее: в телескопе Галилея были и те, и другие линзы, так что они могут называться двоякими в буквальном смысле слова. В самом начале стихотворения Глазков употребляет знаменательное слово: оно двойственно, внутренне противоречиво - неопределенно и точно одновременно, т.е. в одном своем значении неопределенно, в другом - точно. Это слово олицетворяет собой борьбу с непонятным и неотчетливым, оно будто наводит фокус на свою семантику. В каком смысле двоякие - выпуклые или вогнутые? - В обоих смыслах.
Слово, употребленное в начале стихотворения, задает тон ему всему. Вся форма этого текста иллюстрирует его главную тему - прорыв человечества к знанию сквозь незнание и забвение, неотчетливость (см. также нарушения порядка слов) и неуверенность. И в конце текста преодоление хаоса кристаллизуется в четкой структуре композиционного кольца:
В созвездья линзами двоякими
Труба смотрела Галилея...
- ...А старый мир стал картой битою,
Наивной картой Птоломея.
Четкость этой конструкции реализуется в нескольких текстовых параллелях: Галилея - Птоломея; созвездья - мир, двусмысленное слово двоякими - двусмысленное слово карта, кроме того, дважды повторенное.
Строки, говорящие о мироздании, объемлют центральную часть текста, посвященную земле, - в этом тоже проявляется обретенная в итоге гармоничность формы стихотворения.
Основные функции выдвижения:
1) оно устанавливает иерархию значений, выделяя наиболее важные смысловые фрагменты текста;
2) обеспечивает его целостность и связность;
3) защищает сообщение от помех, облегчает декодирование, создавая упорядоченность информации, благодаря чему читатель может расшифровывать неизвестные прежде элементы кода;
4) образует эстетический контекст и делает текст экспрессивным (см.: Арнольд 1990: 63).
Все это мы найдем, анализируя текст Глазкова.
При выдвижении возникают определенные эстетические эффекты, прежде всего - обманутого ожидания и конвергенции. Под последним подразумевается "схождение в одном месте пучка стилистических приемов, участвующих в единой стилистической функции" (Арнольд 1990: 64). В стихотворении Глазкова мы наблюдали это явление неоднократно (в частности, когда речь шла о привлечении дополнительного внимания к необычному слову кораблея: за счет звукописи, инверсии, рифмовки).
Эффект обманутого ожидания возникает чаще всего при нарушении ритма, когда автор многократно повторяет какой-то элемент текста и читатели настраиваются на то, что он будет появляться с определенной регулярностью до конца произведения, - и вдруг обнаруживают неожиданное отступление от схемы, к которой они успели привыкнуть. Возьмем, напр., уже упомянутое стихотворение Б.Л. Пастернака "Рождественская звезда".
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы,
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
Здесь применен прием, который называется полисиндетон (т.е. многосоюзие). Повторяемое местоимение все относится к однородным подлежащим, но в предпоследней строке это уже не местоимение, а усилительная частица всё, которая относится к совершенно другому предложению. Здесь происходит разрыв базовой синтаксической единицы, в которой обозначаются контуры наступающей христианской эры: старый мир, уходящий в прошлое, напоминает о себе. Он не сдастся без боя.
Эффект обманутого ожидания может проявляться и по-другому. В том числе и парадоксальным образом: через сбывшееся ожидание при изменении контекста. Возьмем для примера стихотворение Глазкова "Ворон":
Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась,
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.
Я спросил его: - Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатство?
Он ответил: - Никогда!
Я сказал: - В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда.
Все же буду я любимым?
Он ответил: - Никогда!
Я сказал: - Пусть в личной жизни
Неудачник я всегда.
Но народы в коммунизме
Сыщут счастье? - Никогда!
И на все мои вопросы,
Где возможны "нет" и "да",
Отвечал вещатель грозный
Безутешным: - Никогда!
Я спросил: - Какие в Чили
Существуют города?
Он ответил: - Никогда!
И его разоблачили.
Когда автор этого учебного пособия впервые прочел "Ворона" Э. По, он был основательно удивлен: зачем персонаж, страдающий от повторения сакраментального Nevermore! (Больше никогда!), упорно задает инфернальной птице вопросы, провоцирующие этот ужасный ответ? (Тогда я еще не знал, что такое "мазохизм"). Та же мысль, конечно, приходила в голову многим, в том числе и Глазкову. Он не склонен к мистике и смеется над стремлением людей творить себе кумиров из того, что им непонятно. Глазков тоже провоцирует ответ "Никогда!", особенно - задавая свой последний вопрос: о городах Чили, и здесь его ожидание не обманывается. Но в целом эффект обманутого ожидания возникает - разумеется, у читателя, а не у поэта. Для эффекта обманутого ожидания нужно нарушения ритма, а ритм создается не только повторяющейся строкой "Он ответил: - Никогда!" (она сохраняется до конца), но и другими факторами, которые автор в финале видоизменяет. Прежде всего становится иным контекст вопрошания: последний вопрос уже исключает ответ "Никогда!". Кроме того, меняется схема рифмовки: перекрестная - на кольцевую. В итоге ответ ворона теряет свою выразительную силу: он перемещается в предпоследнюю строку и уже не венчает строфу. Он перестает звучать заключительным "роковым" аккордом, последнее слово уже не остается за вороном.
Эффект обманутого ожидания может создаваться и по-другому. У Глазкова есть миниатюра военных лет:
С фашистскою гидрой повсюду
Идет справедливая битва.
А Гитлер похож на посуду,
Которая будет разбита.
Эффект оригинальности возникает на фоне крайней заштампованности текста (пропагандистские клише выделены курсивом). Глазков с энтузиазмом воссоздает лозунги и штампы, и без того растиражированные. Они не отталкивают его, а, напротив, вдохновляют на неординарное сравнение Гитлера с посудой. Клише порождают поэзию - это, пожалуй, самый неожиданный эффект данного стихотворения, олицетворяющего желание поэта в тяжелое для его страны время слиться с народом, с массой, думать, чувствовать и говорить, "как все", - но не теряя собственного голоса. Он и говорит, "как все" - но чуть-чуть по-своему.
Между прочим, это "чуть-чуть по-своему" проявляется не только в оригинальной параллели Гитлер - посуда, но и в самом обыгрывании штампов. Кстати, они оба древнего - античного - происхождения: гидра взята (конечно, не Глазковым) из Гесиода, остальное ("Наше дело правое, враг будет разбит") - из Платона. Если последний лозунг, вербализованный Сталиным, был актуален именно во время Великой Отечественной войны, то уподобление врага гидре, типичное для Великой Французской революции, а в России - для Великой Октябрьской, во время написания стихотворения, по-видимому, было анахронизмом. Анахроничность тоже производит впечатление поэтической новизны: Глазков как бы воскрешает дух Октября в ином временном контексте.
В дальнейшем мы будем рассматривать стилистические элементы (стилемы) различных языковых уровней, пользуясь принципами стилистики декодирования, т.е. в художественном контексте и во взаимодействии с другими эстетическими элементами.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ СТИЛИ
Функциональный стиль - это разновидность национального языка, обусловленная сферой его употребления. Исходя из такого определения, следует обратить внимание на следующее: во-первых, речь идет именно о национальном (в данном случае русском), а не литературном (т.е. дистиллированном, очищенном от нюансов) языке; во-вторых, функциональный стиль - это "язык в миниатюре": он так же устойчив и так же иерархически структурирован.
Традиционно выделяются 5 сфер употребления национального языка: наука (и шире: профессиональная деятельность), делопроизводство, публицистика, высокая поэзия и непринужденное бытовое общение. Первым 4 областям человеческой деятельности соответствует книжная речь (стили: научный, официально-деловой, публицистический, высокий), последней - разговорная речь (просторечный стиль). Существует также нейтральная форма речи, не связанная ни с каким определенным функциональным стилем.
Одной из важнейших в стилистике считается проблема проницаемости. Даже в лучших учебных пособиях (например, Д.Э. Розенталя, М.Н. Кожиной и др.) говорится о межстилевых элементах (в частности, "общекнижных" словах). Тем не менее, на самом деле достаточно грамотный носитель языка чувствует, что есть общеупотребительные (нейтральные) единицы, но если какой-то элемент отмечен стилистически, то он относится к определенному стилю. Читая незнакомый текст, человек обычно без колебаний связывает его с научной, публицистической или какой-нибудь другой сферой, но не склонен квалифицировать его как "промежуточный" (эксперимент А.Я. Шайкевича Скребнев 1975: 55). На этом основании Ю.М. Скребнев выдвигает принципиально важный тезис: "Стиль есть понятие дифференциальное: он представляет собой совокупность дифференциальных признаков, а не всех признаков вообще" (Там же).
На первый взгляд, такое понимание стиля узко: ведь любому носителю языка известны многочисленные примеры языковых единиц, которые одинаково органичны для различных речевых сфер. Например, слово "деградация" возможно в разных контекстах: научном ("деградация почвы"), публицистическом "деградация общества потребления", "моральная деградация") или официально-деловом (агроном в отчете констатирует деградацию почвы в результате нерациональной мелиорации). Однако мы чувствуем, что, несмотря на его органичность во всех трех случаях, существует контекст, предпочтительный для данного слова: научный. В другие стили оно проникает, вписывается, но эти контексты для него вторичны.
Языковые элементы могут быть сходными, но разностильными, как, например, метафора зеркала. "Глаза - зеркало души" - принадлежность высокого стиля, а "литература - зеркало жизни" - черта публицистическая, равно как "Лев Толстой - зеркало русской революции". Публицистическая метафора - не просто поэтизм, украшение текста: ее роль состоит в том, чтобы через запоминающийся образ передать главную идею текста (в данном случае: обусловленность литературы жизнью). Мы безошибочно отличаем публицистические метафоры (другой пример: "акула империализма") от поэтических (срав. у М.И. Цветаевой:
С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз - по теченью спин)*.
Первые прежде всего идеологичны, общепонятны и малочисленны: обычно статья или речь оратора строится вокруг одного яркого образа. Недаром и художественные тексты, тяготеющие к политической тематике, не изобилуют метафорами, тем более необычными, т.е. сближаются с произведениями публицистического стиля (напр., "Анчар" А.С. Пушкина, "Стихи к Чехии" М.И. Цветаевой).
Ю.М. Скребнев ставит важнейшую задачу предельно остро: до сих пор стилисты интересовались тем, как пишут или говорят ученые, публицисты, поэты, чиновники и частные лица; теперь необходимо четко разграничить функциональные стили. Например, план научно-исследовательской работы Академии Наук - официальный документ, в котором богато представлена разнообразная терминология, но и термины не входят в официально-деловой стиль и сам этот план не превращается в научное исследование, т. е. рамки между стилями остаются.
Еще более яркий пример - автореферат диссертации. С одной стороны, его содержание научно, с другой - это документ, оформленный согласно строгим правилам. Автореферат относится к официально-деловому стилю, а не научному. Это отчетный документ того же типа, что и заключение диссертационного совета по диссертации, только значительно более развернутый. Тематика, содержание, терминология и другие формальные черты не превращают его в научное произведение, каковым является сама диссертация. С другой стороны, и диссертация строится по определенным четким канонам ГОСТа и сама служит отчетным документом (особенно показателен титульный лист: указание специальности, пометка "На правах рукописи" и, наконец, подпись автора), но элементы официально-делового стиля не переводят диссертацию в этот стиль из научного.
Таким образом, нужно различать функциональные стили (ФС) и нечто более узкое, что мы назовем функциональными диалектами (ФД). Функциональный стиль - это устойчивая система выразительных средств, обусловленных социальной сферой употребления национального языка. В состав ФС входят общеязыковые и межстилевые элементы: его особенность в данном случае заключается в том, какие из этих единиц он отбирает, а какие отбрасывает. Функциональный диалект - та часть функционального стиля, которая типична только для него.
А теперь рассмотрим конкретные ФС и ФД. Ограничимся лишь наиболее типичными признаками, учитывая, что Д.Э. Розенталь охарактеризовал ФС почти исчерпывающе.
Выбор ФС определяется следующими социальными факторами:
1) характером отношений, в которые автор вступает, взаимодействуя с обществом (другими людьми или государством);
2) состоянием общественного сознания: идеологией, научным мировоззрением, этикой, традициями, поведенческими стереотипами, эстетикой и т. д.;
3) адресатом - частным лицом, коллективом, государством, человечеством, миром;
4) целевой установкой автора;
5) личностью автора - и как индивидуальностью, и как пересечением общественных отношений (классовое, национальное сознание, культурный уровень, социальный статус, референтная группа и др.);
6) темой,
7) каналом связи.
В античной схеме "трех стилей" ("колесо Вергилия") учитывались многие из этих критериев, но тематика явно преобладала. Она определяла язык и образность произведения. Например, "Энеида", безусловно, относится к высокому стилю. Ее действие происходит, в частности, в городе и в военном лагере. Типичные для высокого стиля растения - кедр и лавр, животные конь, оружие - меч.
Тема, по-видимому, как и в античные времена и эпоху классицизма, остается основополагающим принципом выбора ФС, затем подключаются и другие (особенно целеустановка, адресат и социально узаконенные модели выражения). Кроме того, как явствует даже из приведенного примера, стилистические нормы динамичны: то, что недопустимо в данную эпоху, может войти в употребление впоследствии; возможно и обратное.
Научный ФС
Сферы использования - теоретическая и прикладная (лабораторные условия, производство) научная и вообще любая легальная профессиональная деятельность (напр., уголовники часто бывают изощренными профессионалами, но воровской жаргон, разумеется, не относится к научной книжной речи; впрочем, к разговорной речи, к просторечному ФС - тоже). Формы контакта прямая и опосредованная (прежде всего книгами и т. п.). Формы речи устная, письменная, печатная. Преобладают разновидности речи: печатная монологическая (жанры: монография, статья, диссертация, учебное пособие), письменная монологическая (реферат, рецензия), устная монологическая (доклад, лекция).
Субстили (частные разновидности ФС): собственно научный, дидактико-научный, научно-популярный; научно-философский; профессиональный.
Языковые признаки:
а) Фонетические - в иноязычных словах:
- тенденция к произнесению предударных О, Э без качественной редукции: стиль рОкОко, сЭмантика*;
- тенденция к отсутствию палатализации согласных перед /Э/: рЭгРЭсс, ДЭТЭктор*;
- имитация исконного произношения - особенно воспроизведение среднеевропейского I в музыкальных терминах*: allegro, largo, lento то же самое можно сказать и об иноязычных терминах (напр., филологических:
фр. recit текст рассказа
фр. enjambement в стихотворении: выход части
предложения за пределы строки
contre-rejet в предыдущую
rejet или последующую строки
нем. Vorgeschichte экспозиция литературного
произведения)
и фамилиях* - Saussure, Sechehaye, Meillet, Bally т.е. Соссюр, Сеше, Мейе, Балли. Впрочем, это можно воспринимать и как элемент жаргона ученых.
Слова произносятся четко, правильно (возможны только акцент и индивидуальные речевые дефекты - картавость, заикание, грассирование и т.п.).
Интонация главным образом повествовательная невосклицательная.
б) Лексические.
Словарный состав ограничен (не количественно, а качественно: лексикон может быть богатым, но однотипным). Лексика узкоспециальная* и общеупотребительная (все остальное - диалектизмы, жаргонизмы и т.п., вплоть до мата, возможно только в качестве объекта изучения). Фразеология в основном терминологическая (прогрессивная ассимиляция, научно-техническая революция, пассионарное поле и т.п.).
Высок удельный вес заимствованных слов греческого (филология, метафора, амфибрахий; этнология, акматическая фаза и др.), латинского (ассимиляция, коррекция, рецепция, функция и др.) происхождения или из других языков (текст, дискурс, актант, нарратор и др. - для филологии).
Крайне нежелательна полисемия, не поощряется синонимия. Мысли должны быть выражены максимально ясно, точно и поняты однозначно. Зато в науке могут использоваться художественные образы, метафоры, помогающие уяснить сущность явления: "демон" Максвелла; "черный ящик"; "плазменный шнур" П.Л. Капицы; "королевский крокет" (из сказки Л. Кэрролла) как образ энтропии в трудах Н. Винера; этнические "симбиоз" и "химера" в сочинениях Л. Н. Гумилева и мн. др. Когда ученый открывает нечто действительно необычное, новое, метафоры помогают ему выразить свою мысль.
в) Морфологические.
Существительные преобладают над глаголами. Из существительных превалируют конкретные и абстрактные.
Единственное число, как правило, выступает в плюральном значении - в описательных и определительных текстах:
Легенда потому и представляет собой исполненное поэтической силы воспоминание о событиях далекого прошлого, что она неизменно сосредоточивается на их человеческом смысле. На смысле, который раскрывается в акте переживания события вовлеченными в него людьми.
Ю.Н. Давыдов. Этическое изменение личности.
(Подчеркнутые сплошной чертой слова могут быть поставлены во множественном числе; в словах, выделенных курсивом, содержится семантический оттенок множественности). Сингуляризация множественного числа грамматически оформляет абстрактность научного мышления: нечто единичное воплощает в себе все подобные явления: факты, процессы, вещи.
У прилагательных в научном ФС качественность проявляется меньше, чем относительность (это не то же самое, что качественных прилагательных меньше, чем относительных). Формо- и словообразовательные возможности качественных прилагательных здесь ограничиваются (т.е. не всегда можно образовать краткие формы, сравнительные степени, формы субъективной оценки, редупликаты, антонимы с НЕ-, наречия на -О и -Е), что говорит о сближении с относительными, а нередко и о переходе в этот разряд: напр., "гладкая бумага" - "гладкие мышцы". Прилагательные при этом могут приобретать терминологическое значение и становиться частью фразеологического сочетания: "гладкие мышцы" - не "ровные", а "не имеющие поперечной исчерченноcти" (собственная семантика прилагательного утрачивается). Часто используются адъективы - причастия, перешедшие в прилагательные. Вот типичный текст:
КАМФОРА. С медицинской целью применяют правовращающую натуральную камфору, добываемую из камфорного дерева (...) либо синтетическую левовращающую, получаемую из пихтового масла, либо камфору рацемическую*. Белые кристаллические куски, или бесцветный кристаллический порошок, или спрессованные плитки с кристаллическим строением, легко режущиеся ножом и слипающиеся в комки. Обладает сильным характерным запахом и пряным, горьким, затем "охлаждающим" вкусом. Мало растворима в воде, легко - в спирте, эфире, хлороформе, жирных и эфирных маслах.
М.Д. Машковский. Лекарственные средства
Сплошной линией подчеркнуты относительные прилагательные, курсивом набраны - качественные, жирным шрифтом - прилагательные причастного происхождения. Несколькими способами выделены прилагательные, перешедшие в другой разряд или колеблющиеся между различными разрядами. Формально относительных прилагательных не больше, чем качественных (хотя в языке, т.е. в СРЛЯ, преобладают именно первые), однако значительно ослаблена качественность - т.е. переменность признака. Ученый ориентируется на то, что стабильно. Например, "кристаллический" в данном тексте значит: "твердый", причем не столько "жесткий", сколько "сохраняющий свою форму", т.е. в этом значении прилагательное фактически является относительным.
Можно говорить о преобладании в научном ФС форм несовершенного вида у глаголов, а также о превалировании настоящего времени, которое употребляется в неопределенном значении: неактуальном "Волга впадает в Каспийское море", "Земля вращается вокруг Солнца" - указание на общее свойство предмета вне связи с моментом речи) или абстрактном ("Имена собственные пишутся с прописной буквы" = "всегда следует писать"), предположительном ("Я не вбираю "ты" в себя, - я, напротив, сам вступаю в него". С.Л. Франк. Непостижимое). Иногда настоящее время употребляется вместо прошедшего (особенно в исторических и литературоведческих трудах). В философских сочинениях мы то и дело читаем: "Сократ говорит", "Марк Аврелий пишет", "Декарт утверждает", "Кант полагает", "Гегель учит" и т.п., хотя все они давно умерли. Настоящее время как бы оспоривает этот факт, воскрешает их: эти люди живут в своих книгах или идеях (как Сократ, от которого и книг не осталось).
Типичной чертой научного ФС можно считать пассивный залог, выражаемый постфиксом (или суффиксом - у деепричастий) -СЯ или страдательными причастными формами (напр.: "химическое состояние наружной коры нашей планеты, биосферы, всецело (...) находится под влиянием жизни, определяется живыми организмами". В.И. Вернадский. "Геохимическая энергия жизни в биосфере"; (...) миграция атомов, производимая организмами, но генетически непосредственно не связанная с вхождением или прохождением атомов через их тело". В.И. Вернадский. Эволюция видов и живое вещество).
г) Словообразовательные
В научном ФС используются иноязычные префиксы и префиксоиды А - ("не": асистемный), АМБИ-* ("меж": амбивалентность), АМФИ-* ("между": амфибия), АНТИ- ("против": античастица), АРХИ-* ("сверх": архисема), АЛЛО-* ("подобие": аллотропия, аллофон), ДЕ(3)- ("ликвидация": дегазация, дезактивация), ИЗО-* ("равный": изоколон), ИМ-* ("в": имплантация), ИМ//ИН-* ("не": имморализм, инвариантный) ИНТЕР- ("между": интертекст), ИНТРО-* ("в", "внутрь": интродукция), КВАЗИ-* ("лже-", "почти": квазичастица, квазиоптика), КАТА-* ("распад": катаболизм - т.е. диссимиляция), КО-* ("вместе": координация), КОН-* ("совместность": конфиксация, т.е. префиксально-суффиксальный способ словообразования), МЕГА(ЛО)-* ("крупный, огромный": мегаспора, мегалополис), МЕТА-* ("между", "через": метагалктика, метаболизм), МАКРО-* и МИКРО- ("большой" и "малый" макромир, микромир), О+ согласный (какое-то отношение к "другому" окказиональность, оппозиция), ПАН-* ("все-": пантеизм), ПАРА-* ("около": парадокс, паралингвистика), ПОЛИ-* ("много": полигамия), ПОСТ-* ("после": постмодернизм), ПРЕ // ПРО-* ("перед": препозиция, префикс, прогностика, программа), ПРОТО-* ("первенство": протозоология - изучает простейших животных), ПСЕВДО- ("лже" - псевдоголос), РЕ-("вновь": регенерация), СИН-* ("со": синхронный), СУПЕР- ("сверх": суперэлита - лучшие семена), СУБ-* ("под", "около": субтропики, субпассионарный), ТЕЛЕ-* ("далеко": телеметрия), ТРАНС-* ("за", "через": транскрипция), ЭКВИ-* ("равный": эквивалентность), ЭКС-* "из": экспирация), ЭКЗО- и ЭНДО-* ("вне" и "внутри": экзобиология - наука о возможности жизни в космосе; эндоскопия) и некоторые другие.