Страница:
Не только архаизмы, но и вполне системные, нормативные (т.е. принципиально возможные в СРЛЯ), однако практически не употребляемые единицы не украшают риторическую речь, а раздражают своей вычурностью:
И - откуда же набрать средств?
А: до каких же пор мы будем снабжать и крепить - неспособные держаться тиранические режимы, насаженные нами в разных концах Земли, - этих бездонных расхитчиков нашего достояния? - Кубу, Вьетнам, Эфиопию, Анголу, Северную Корею (...) Вот кто на это даст отрубной единомгновенный отказ вот это будет государственный муж и патриот.
А.И. Солженицын. Как нам обустроить Россию.
Дело даже не в экстравагантной пунктуации, не в выдуманных словах, а в том, что всего этого слишком много.
Манифест А.И. Солженицына не без остроумия спародировал Ю.М. Поляков в повести "Демгородок", в которой великий русский писатель и мыслитель эмигрант Тимофей Собольчанинов прислал на Родину брошюру "Что же нам все-таки надо бы сделать?". Там он писал: "Вся искнутованная оплетенная держава с занозливой болью в сердце ждала своего избавителя". А последняя глава так и называлась: "Мининым и Пожарским может стать каждый" (...) "Россию недруги объярлычили "империей зла". Оставим эту лжу на совести вековых ее недобролюбцев. Но пробовал ли кто-нибудь постичь внутридушевно иное сочетание - Империя добра!?".
Публицистика более действенна, когда использует живой русский язык, на котором говорят читатели. Но это должен быть хороший русский язык: не засоренный заимствованиями, слэнгом и т. п., энергичный, гибкий, богатый:
Образованность и интеллектуальное развитие - это как раз суть, естественное состояние человека, а невежество, неинтеллигентность состояния ненормальные для человека. Невежество или полузнайство - это почти болезнь. И доказать это легко могут физиологи.
Д.С. Лихачев. Заметки о русском
Этот фрагмент симметричен, уравновешен: причина (образованность) гармонирует со следствием (интеллектуальным развитием), точно так же в сфере антонимов как причина и следствие связаны невежество и неинтеллигентность; естественным состояниям противопоставлены состояния ненормальные (в последнем случае хиазм, то есть перестановка элементов, усиливает симметрию, снимая монотонность параллелизма). Главную мысль о нормальности культуры автор на все лады повторяет и всячески подчеркивает: синонимически или конверсионно (через синонимическую антонимию: бескультурие противоестественно = естественна культура). Сам Д.С. Лихачев на уровне языка показывает, что такое культура, каковы ее признаки в речи: ясность и четкость изложения мысли, связность текста (и риторические украшения), богатство лексики, точность: автор не повторяется, говоря об одном и том же, он вносит новые оттенки (невежество и неинтеллигентность, невежество и полузнайство).
Кроме того, текст убедителен. Автор не просто уверен в своей правоте, он знает, что прав: он в доказательство ссылается на физиологов; далее Д.С. Лихачев пишет, что человеческий мозг устроен с огромным запасом, что он атрофируется без интенсивной интеллектуальной деятельности, и физиологи это действительно подтверждают.
Высокий ФС
Сфера использования - художественная литература (в числе субсфер театр и эстрада). Формы речи - письменная, печатная, устная. Разновидности - монологическая, реже - диалогическая.
Языковые признаки.
а) Фонетические
Некоторые черты высокопоэтической орфоэпии, выделенные М.В. Ломоносовым, для нас неактуальны, как, например, фрикативное Г (впрочем, сам Ломоносов положил начало утрате различию между фрикативным и взрывным Г, так как в отличие от В.К. Тредиаковского, не считал, что для первого требуется особая буква: "Скажите, где быть га и где стоять глаголю?" спрашивает он в одном стихотворении, которое начинается такими словами:
Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет юг ягнят,
О грады, где торга, где мозгокружны браги
И деньги, и гостей, и годы их губят
подчеркнуто [г]) (см.: Успенский 1994).
Культурный чтец, вероятно, не должен произносить мягко заднеязычные в прилагательных. Во всяком случае, он однозначно неправ, когда говорит: "ныне диК'ий тунгус" или "белеет парус одиноК'ий", потому что нарушается рифма - соответственно: "великой" и "далекой" (тем более что у Пушкина написано: "дикой", а у Лермонтова - "одинокой").
Конечно, в глагольных формах конечное -СЬ следует произносить твердо, что особенно проявляется в позиции рифмы - например, у М.И. Цветаевой:
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!
Яркой приметой высокого стиля считаются старославянские фонетические черты: неполногласие, начальные РА- и ЛА-, начальные А-, Ю-, Е-, соответствующие русским Я-, У-, О-; отсутствие III лабиализации (напр., "версты" вместо "вёрсты"); Щ и ЖД, соответствующие Ч и Ж в русском языке в "Пророке" Пушкина:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился (...)
И он мне грудь рассек мечом (...)
Восстань, пророк, и виждь, и внемли.
Обратим внимание на некоторые детали. Во-первых, в словах "жажда" и "мрачная" подчеркнутые элементы - старославянского происхождения, но не они определяют принадлежность данных слов к высокому стилю, т.к. в СРЛЯ нет русских соответствий ("жажа" и "морочная"). Любой элемент может считаться стилистически отмеченным только тогда, когда у него есть нейтральная пара. Во-вторых, в слове "рассек" нет III лабиализации, но относительность этого приема проявляется на фоне следующего же слова, в котором она происходит: "мечом".
Если нормой СРЛЯ стал старославянский вариант, то соответствовавший ему русский, вышедший из употребления, воспринимается как поэтический элемент - чаще народно-поэтический:
Я - Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое.
Я - Горе.
Я - Голос
войны городов головни на снегу сорок первого года.
Я - голод.
А. А. Вознесенский. Гойя
На фоне общеупотребительных полногласий (воронок, голос, городов головни, голод) достигается стилистический эффект ненормативного полногласия в слове "ворог".
б) Лексические.
В данном стиле используются книжные слова, нередко архаичные: лик, взор, дева, алкать, вкушать, ристалище, денница, лепота, юдоль и т. п.
Метафоры и другие средства переноса значения употребляются очень широко.
Фразеологизмы в целом менее характерны для высокого ФС, нежели для публицистического, и это понятно: художественная литература скорее создает крылатые выражения, чем использует готовые: "Любви все возрасты покорны", "А судьи кто?", "Без руля и без ветрил" и др. Когда высокая поэзия приближается к публицистике, чужие афоризмы входят в нее естественно, органично - например:
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права:
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь одному
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи.
А.С. Пушкин. Из Пиндемонти
(высокий ФС представлен здесь не в чистом виде, но в данном случае это несущественно).
Зато в собственно поэтических текстах чужие афоризмы не столько воспроизводятся, сколько обыгрываются:
- На дне она, где ил
И водоросли ... Спать в них
Ушла, - но сна и там нет!
- Но я ее любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
- Гамлет!
На дне она, где ил:
Ил!.. И последний венчик
Всплыл на приречных бревнах...
Но я ее любил,
Как сорок тысяч...
- Меньше,
Все ж, чем один любовник.
На дне она, где ил.
- Но я ее
любил??
М.И. Цветаева. Диалог Гамлета с совестью
в) На словообразовательном уровне высокий ФС почти не отличается от публицистического. Для первого мало характерны окказионализмы (авторские неологизмы), но зато они возникают в гражданской лирике, приближающейся к публицистике:
Как надвинусь я, алчь,
все окутает мрачь,
будет в литературе помалчь ...
А.А. Вознесенский. Ров.
Поэт создает новые слова не из оригинальности, а по необходимости, когда нужно передать какой-то смысловой нюанс. "Алчь" - это не просто жадность. Это ее источник (суффиксы -Н- и -ОСТ'- как бы указывают на вторичность, производность "алчности" от чего-то другого, более страшного, потаенного, до чего добирается Вознесенский, в том числе отсекая аффиксы). "Алчь" - это бездуховность, низводящая человека до скотского состояния:
Как предотвратить бездуховный процесс,
что условно я "алчью" назвал?!
Слова "мрачь" и "помалчь", возможно, слишком искусственны, однако Вознесенский, во-первых, дает читателям понять, что они тоже порождены "алчью", во-вторых, это не просто "мрак" и "молчание": это мрак души, беспросветность жизни, молчание совести. Между прочим, похоже, что окказионализм Вознесенского может восприниматься современными читателями как слово, вполне освоенное русским языком. Например, в 1991 г. поэт Е. Каминский написал:
Ну, воздать за хулу, за бессовестно лающий рот.
Ну, за алч наказать... Но, цепной уподобив собаке,
Без любви, без надежды, без веры оставить народ?
Не покинь его, Господи, трижды слепого, во мраке.
Почему-то это слово изменило род, если, конечно, здесь нет ошибки или опечатки.
Можно отметить и такую деталь, как сложные эпитеты - напр., в поэзии Ф.И. Тютчева: "громокипящий кубок", "вседробящая струя", "инстинкт пророчески-слепой": "Пророческий" - сверхзрячий. И вдруг, через черточку "слепой"! Этим людям свойственно сильное.живое чувство природы, но ... без проникновения в ее тайну (...) "С того блаженно-рокового дня" - в раздвоенном эпитете философия жизни, в которой радостное слито со скорбным, перемешаны свет и мрак (...) "Над водой темнолазурной" - эпитет несет такую цветовую гамму, которая и радует, и печалит, и успокаивает, и тревожит, и обнадеживает, и сеет взыскательную настороженность" (Чичерин 1977: 394-395).
г) Морфологические признаки нередко связаны со старославянской или древнерусской грамматикой:
Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали
И.А. Бродский. 24 декабря 1971 года
Множественное число образовано не супплетивно (в людях), а флективно. Стихотворение посвящено празднику Рождества, прорастанию вечных истин и ценностей в наш секуляризованный (нерелигиозный) мир. На стилистическом уровне это иллюстрируется легкой архаизацией современного по своему строю и лексике текста.
К явлениям того же порядка можно отнести звательные формы:
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси
Б.Л. Пастернак. Гамлет
(здесь цитируется молитва Христа в Гефсиманском саду)
Такое же впечатление могут производить краткие причастия и сокращенные деепричастия совершенного вида:
Вдруг спросите: "А не с ума ль сошел,
задумал некто излагать сюжет,
что и невежде с малолетства ведом?"
Б.А. Ахмадулина. Ромео и Джульетта
Поэма Б.А. Ахмадулиной говорит о бессмертии подлинной Любви, так что возвышенный старинный слог здесь необходим. Кстати, в этом фрагменте есть еще один признак высокого стиля - местоимение "некто".
В этом ФС нередко употребляются как имена собственные существительные:
Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы
молчаливые: Вера, Надежда, Любовь
Б.Ш. Окуджава
и местоимения:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою нимб золотой (...)
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье
И.А. Бродский. 24 декабря 1971 года
д) Синтаксические особенности высокого стиля ФС будут изложены в разделе "Стилистические ресурсы синтаксиса".
Приметы высокого стиля гораздо более разнообразны, чем было показано здесь. Студентам можно порекомендовать статью Л.В: Щербы "Современный русский литературный язык", прежде всего анализ стихотворения А.С. Пушкина "Пророк": она (статья) дает хорошее представление о том, что такое церковнославянский строй поэтического текста.
Разговорная речь
Просторечный ФС
Просторечный ФС - составная часть разговорной речи, т.е. понятие более узкое. Просторечие - это безграмотная и/или вульгарная речь находящаяся за пределами нормы. Разговорная речь - это живая речь непосредственного и неформального общения - как с нарушением языковых норм, так и в соответствии с нормативными установками. Поэтому в дальнейшем разговорная речь и собственно просторечие будут, насколько возможно, разграничиваться.
Сфера использования просторечного ФС - непринужденное общение, художественная литература: Формы речи - устная, письменная (последняя отличается не только материалом, в котором она воплощается, но и большей степенью обобщенности: в ней обычно опускаются натуралистические детали повторы, "упаковочный материал" и т. п.).
Для просторечия характерны спонтанность, экспрессивность (в том числе богатое использование паралингвистических средств).
Языковые признаки
а) Фонетические.
Для просторечия типичны разнообразные искажения: элизии (здрасьте, проволка, Иваныч), инфиксы (рубель, театор - следствие разложения сонанта; в случаях типа "министер", "психиатор" субморфы - ЕР, -ОР появляются по аналогии с иноязычным написанием слова - например, minister, или сходными словами - например, "докт-ор"), ненормативные ударения (договор), субституция и гиперкоррекция, то есть приспособление и сверхисправление. Например, в древнерусском языке не было собственной фонемы /Ф/, поэтому при заимствовании (главным образом из греческого языка) слов с /Ф/ она приспосабливалась к системе фонем принимающего языка и заменялась более или менее близкими единицам, в том числе "ХВ": Хведор, кохвий, охвицер. Когда же в русском языке постепенно утвердился собственный звук [Ф] (в результате оглушения В после падения редуцированных), отпала необходимость в адаптации фонемы /Ф/. Она стала восстанавливаться в тех словах, где была исконно (коррекция), но по аналогии возникала и там, где ее никогда не было (гиперкоррекция), то есть сочетания "ХВ" и даже "КВ" превращались в "Ф": фатера, фалить, фост, фастать.
б) В области лексики характерно использование экспрессивно-окрашенных слов (уменьшительно-ласкательных, неодобрительных, фамильярных, иронических, бранных): харя, заполошный, жрать и т. п.
Нередко развивается окказиональная полисемия, то есть слова приобретают неожиданные значения - например, "порнография" -халтура, нечто низкопробное ("Санта-Барбара", в которой, кажется, нет откровенно порнографических, то есть цинично-непристойных сексуальных сцен). Вообще реэтимологизация (переосмысление) эротический лексики - весьма типичный признак просторечного стиля. Из этого примера следует еще один вывод: просторечная лексика чрезвычайно выразительна и метафорична.
в) Словообразовательные черты разговорной лексики:
- преобразование нейтральных слов: картофель - картошка, общежитие общага, бордо - бордовый, умереть - помереть;
- использование аффиксов со значениями субъективной оценки: -ИК-* (братик), -ИЦ- (-ИЧ- -К-)* (сестрица, сестричка), -К-* (Ванька), -УШК- и т.п.* (дедушка), ПРЕ-* (прескверный), РАЗ-* (развеселый), квантитативными, то есть количественными: -ЕНЬК-* (тоненький), -ЮСЕНЬК-* (малюсенький), -ЕХОНЬК-* (полнехонький); для просторечного ФС характерны экспрессивные суффиксы* - j - (тряпье, ворье), -УХ- (старуха), -УН-(болтун), -ЫГ- и т.п. (торопыга, хитрюга, молодчага), -ЯК- (остряк) -значения многих из них стерты или соответствуют разным чувствам: например, -ЮГ- в слове "нахалюга" передает явное неодобрение, а в слове "хитрюга" вносит оттенок восхищения; собирательный суффикс -j- преимущественно связан со значениями презрения, пренебрежительности, но их трудно увидеть в слове "мужичье", как и у суффикса -Н'- в слове "ребятня";
- удвоения: редупликация (чуть-чуть, добрый-предобрый)*, геминация (ширли-мырли, хухры-мухры, фигли-мигли)*;
- окказионализмы (демокрады, прихватизация).
г) Для фразеологического уровня разговорной речи характерны соответствующие обороты* - "вставлять палки в колеса", "прищемить хвост", "совать нос в чужие дела" и т.п. Весьма типична разного рода избыточность: "глядеть в оба" (впрочем, здесь избыточность формальна, слово "оба" субстантивировано: оно соответствует существительному "глаза", плеоназмом было бы выражение "глядеть в оба глаза"), "лезть из кожи вон", редупликаты типа "ждать не дождаться".
д) Из морфологических признаков просторечия следует обратить внимание на следующие:
- варианты падежных окончаний - например, флексия -У* в предложном падеже единственного числа: в дому, в отпуску, на дубу; флексия -А* в именительном падеже множественного числа: инженера, мичмана; нулевая флексия в родительном падеже множественного числа: много помидор, баклажан, носок, а также некорректные* употребления других окончаний: 10 гектаров, амперов и др. (например, В.С. Высоцкий пишет о карточном короле из "Алисы в Стране чудес":
Король, что тыщу лет назад над нами правил,
Привил стране лихой азарт игры без правил:
Играть заставил всех графей и герцогей,
Вальтей и дамов в потрясающий крокей);
- склонение неизменяемых существительных*: раствор мумия, говорить с мудемуазелью Эльзевирой Ренессанс (из пьесы В.В. Маяковского "Клоп"), в республике Сахе; в том числе (в разговорной речи) грамматизация аббревиатур: решение ВТЭКа (врачебно-трудовой экспертной комиссии), письмо из ВАКа (Высшей аттестационной комиссии); аналогичное употребление несклоняемых местоимений (в просторечии):
- (...) предположим, что у вас в кармане два яблока. Некто взял у вас одно яблоко. Сколько у вас осталось яблок?
- Почему?
- Я же не отдам Некту яблоко, хоть он дерись!
А.Н. Толстой. Приключения Буратино.
- ослабление управления частями составных существительных (имен) и числительных: к Иван Иванычу; с тысяча девятьсот девяносто шестью человеками* (в просторечии);
- суффиксы* -ЫВА-, -ИВА-, -ВА- в глаголах несовершенного вида с семантикой регулярности, повторяемости (так называемое давнопрошедшее время): видывал, слыхивал, нередко при этом возникают чередования в корне, как гласных, так и согласных: ходил - хаживал, гостил - гащивал (в разговорной речи);
- суффикс -А*- перед суффиксов -НУ*- в глаголах совершенного вида с семантикой быстрого, резкого (нередко необдуманного) действия: толкануть, сказануть, махануть ( в разговорной речи);
- отглагольные междометия*: прыг, скок, шасть, хвать; весьма характерно употребление междометий (в разговорной речи).
е) Синтаксис разговорной речи* - отдельная, весьма обширная тема. Подробнее см. работы О.А. Лаптевой, О.Б. Сироткиной, Е.А. Земской, Н.Ю. Шведовой, О.А. Крыловой, Е.Н. Ширяева, К. Кожевниковой. Отметим лишь некоторые типичные признаки; это:
- эллиптичность, неполнота, в том числе междометные фразы типа: Ой ли! Ну и ну!
- вводные слова, которые употребляются часто, но играют роль "упаковочного материала" (знаешь, так сказать, в общем и т. п.);
- конструкции с именительным темы "существительное + местоимение" например: Я рабочий. Пролетарий. Которые "всех стран соединяйтесь" (В. Липатов. И это все о нем); Этот материал, он прочный; А этот, который младший сын, был дурак.
- транспозитивное (переносное) употребление времен и наклонений глагола в сказуемых, причем глаголы в различных грамматических формах нередко расположены компактно; особенно это характерно для сказа: Щепотки волосков Лиса не пожалей, остался б целым хвост у ней (И.А. Крылов); Пошел он дальше и видит...;
- нарушение прямого порядка слов - например, выдвижение в препозицию рематического определения: Прекрасная была пора; Трудный выдался год; Замечательные у вас друзья;
- опущение союзов и союзных слов в сложноподчиненных предложениях, иногда и более пространных фрагментов: Нет ли у вас очков (чтобы я мог) письмо прочесть? Неудобно (было вам, когда вы) ехали на перекладных? Она неопытная (потому что) молодая; Жаль (что) не встретимся мы;
- перерывы в речи; повторы (для непринужденной речи особенно характерны повторы в ответной реплике диалога - Шведова 1960: 285).
К просторечному ФС не следует относить корпоративные, то есть узко-специальные, субъязыки: слэнг (например, язык молодежи), жаргон (например, язык музыкантов:
- Расскажите, как было дело?
- Сперва лабали жмурику, потом побашляли, кирнули и покашпыряли...
- Да кто вы такие?
- Лабухи...
Б.Н. Тимофеев-Еропкин. Правильно ли мы говорим?),
арго. Хотелось бы привести следующее весьма интересное рассуждение о последнем:
Шаламов считает лагерный опыт полностью негативным (...) Я думаю, этого мало. Такое чувство еще не означает любви к свободе. И даже ненависти к тирании (...) Есть красота и в лагерной жизни. И черной краской здесь не обойтись.
По-моему, одно из её восхитительных украшений - язык.
Законы языкознания к лагерной действительности - неприменимы. Поскольку лагерная речь не является средством общения. Она - не функциональна. Лагерный язык менее всего рассчитан на практическое использование. И вообще он является целью, а не средством.
С филологической точки зрения, эти утверждения не вполне корректны: и законы языкознания к блатной речи вполне применимы (одно из последних подтверждений тому - докторская диссертация об арго М.А. Грачева, защищенная в 1995 г.), и функциональность не сводится к коммуникативно-сти (есть и другие языковые функции, в том числе экспрессивная и эстетическая), а коммуникативность - не только примитивный бытовой контакт, но эти замечания кажутся банальными рядом с замечательными наблюдениями талантливого писателя:
На человеческое общение тратится самый минимум лагерной речи. "Тебя нарядчик вызывает...", "Сам его ищу...". Такое ощущение, что зеки экономят на бытовом словесном материале. В основном же лагерная речь - явление творческое, сугубо эстетическое, художественно-бесцельное. Тошнотворная лагерная жизнь дает языку преференцию особой выразительности.
Лагерный язык - затейлив, картинно живописен и щеголеват. Он близок к звукозаписи ремизовской школы.
Лагерный монолог - увлекательное словесное приключение. Это - некая драма с интригующей завязкой, увлекательной кульминацией и бурным финалом. Либо оратория с многозначительными паузами, внезапными нарастаниями темпа, богатой звуковой нюансировкой и душераздирающими голосовыми фиоратурами.
Лагерный монолог - законченный театральный спектакль. Это балаган, яркая, вызывающая и свободная (!) акция.
Речь бывалого лагерника заменяет ему все привычные гражданские украшения. А именно - прическу, заграничный костюм, ботинки, галстук и очки. Более того - деньги, положение в обществе, награды и регалии.
Хорошо поставленная речь часто бывает единственным оружием лагерного старожила (...)
Добротная лагерная речь вызывает уважение к мастеру. Трудовые заслуги в лагере не котируются. Скорее - наоборот. Вольные достижения забыты. Остается - слово.
Изысканная речь является в лагере преимуществом такого же масштаба, как физическая сила.
Хороший рассказчик на лесоповале значит гораздо больше, чем хороший писатель в Москве.
Можно копировать Бабеля, Платонова и Зощенко (...) Лагерную речь подделать невозможно. Поскольку главное ее условие - органичность. Фраер, притворяющийся вором, - смешное и неприличное зрелище. О таких говорят: "Дешевка, под законника канает".
Как это ни удивительно, в лагерной речи очень мало бранных слов. Настоящий уголовник редко опускается до матерщины (...), ценит качество, а не децибеллы. Предпочитает точность - изобилию. Брезгливое "Твое место возле параши" - стоит десятка отборных ругательств (...) В лагере еще жива форма словесного поединка (...) с отточенными формулировками на уровне Крылова или Лафонтена:
- Волк и меченых берет...
В лагере не клянутся родными и близкими (...) Тут говорят:
- Клянусь свободой!..
С. Довлатов. Зона.
Автор этого блестящего очерка фактически противопоставляет арго и общеупотребительный русский язык (не обязательно СРЛЯ), а значит и просторечный ФС последнего. Просторечие общеупотребительно, если не с социальной, то с территориальной точки зрения, то есть его употребляют если не все, то повсеместно, чего нельзя сказать о корпоративных субъязыках. Разумеется, молодые люди, взрослея, не забывают своего слэнга, а блатной лексикон широко проникает в обиходную речь и в публицистику, но это не меняет общей картины радикально. В просторечие проникают лишь элементы корпоративных субъязыков.
Не следует включать в просторечный ФС и нецензурную брань, но по другой причине, ибо она, конечно, не узко-корпоративна и чрезвычайно распространена. Мат можно считать квази-лексикой, обладающей не столько денотативным, сколько эмотивным значением. У всех матерных слов есть "благопристойные" эквиваленты, причем не только специальные, но и разговорные, так что непосредственной номинативной необходимости в этой лексике нет. Однако матерные слова чаще означают нечто иное, нежели коитус и гениталии, - прежде всего эмоциональные реакции говорящего. Матерные слова - это фактические местоимения или междометия, то есть абстрактные заменители.
И - откуда же набрать средств?
А: до каких же пор мы будем снабжать и крепить - неспособные держаться тиранические режимы, насаженные нами в разных концах Земли, - этих бездонных расхитчиков нашего достояния? - Кубу, Вьетнам, Эфиопию, Анголу, Северную Корею (...) Вот кто на это даст отрубной единомгновенный отказ вот это будет государственный муж и патриот.
А.И. Солженицын. Как нам обустроить Россию.
Дело даже не в экстравагантной пунктуации, не в выдуманных словах, а в том, что всего этого слишком много.
Манифест А.И. Солженицына не без остроумия спародировал Ю.М. Поляков в повести "Демгородок", в которой великий русский писатель и мыслитель эмигрант Тимофей Собольчанинов прислал на Родину брошюру "Что же нам все-таки надо бы сделать?". Там он писал: "Вся искнутованная оплетенная держава с занозливой болью в сердце ждала своего избавителя". А последняя глава так и называлась: "Мининым и Пожарским может стать каждый" (...) "Россию недруги объярлычили "империей зла". Оставим эту лжу на совести вековых ее недобролюбцев. Но пробовал ли кто-нибудь постичь внутридушевно иное сочетание - Империя добра!?".
Публицистика более действенна, когда использует живой русский язык, на котором говорят читатели. Но это должен быть хороший русский язык: не засоренный заимствованиями, слэнгом и т. п., энергичный, гибкий, богатый:
Образованность и интеллектуальное развитие - это как раз суть, естественное состояние человека, а невежество, неинтеллигентность состояния ненормальные для человека. Невежество или полузнайство - это почти болезнь. И доказать это легко могут физиологи.
Д.С. Лихачев. Заметки о русском
Этот фрагмент симметричен, уравновешен: причина (образованность) гармонирует со следствием (интеллектуальным развитием), точно так же в сфере антонимов как причина и следствие связаны невежество и неинтеллигентность; естественным состояниям противопоставлены состояния ненормальные (в последнем случае хиазм, то есть перестановка элементов, усиливает симметрию, снимая монотонность параллелизма). Главную мысль о нормальности культуры автор на все лады повторяет и всячески подчеркивает: синонимически или конверсионно (через синонимическую антонимию: бескультурие противоестественно = естественна культура). Сам Д.С. Лихачев на уровне языка показывает, что такое культура, каковы ее признаки в речи: ясность и четкость изложения мысли, связность текста (и риторические украшения), богатство лексики, точность: автор не повторяется, говоря об одном и том же, он вносит новые оттенки (невежество и неинтеллигентность, невежество и полузнайство).
Кроме того, текст убедителен. Автор не просто уверен в своей правоте, он знает, что прав: он в доказательство ссылается на физиологов; далее Д.С. Лихачев пишет, что человеческий мозг устроен с огромным запасом, что он атрофируется без интенсивной интеллектуальной деятельности, и физиологи это действительно подтверждают.
Высокий ФС
Сфера использования - художественная литература (в числе субсфер театр и эстрада). Формы речи - письменная, печатная, устная. Разновидности - монологическая, реже - диалогическая.
Языковые признаки.
а) Фонетические
Некоторые черты высокопоэтической орфоэпии, выделенные М.В. Ломоносовым, для нас неактуальны, как, например, фрикативное Г (впрочем, сам Ломоносов положил начало утрате различию между фрикативным и взрывным Г, так как в отличие от В.К. Тредиаковского, не считал, что для первого требуется особая буква: "Скажите, где быть га и где стоять глаголю?" спрашивает он в одном стихотворении, которое начинается такими словами:
Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет юг ягнят,
О грады, где торга, где мозгокружны браги
И деньги, и гостей, и годы их губят
подчеркнуто [г]) (см.: Успенский 1994).
Культурный чтец, вероятно, не должен произносить мягко заднеязычные в прилагательных. Во всяком случае, он однозначно неправ, когда говорит: "ныне диК'ий тунгус" или "белеет парус одиноК'ий", потому что нарушается рифма - соответственно: "великой" и "далекой" (тем более что у Пушкина написано: "дикой", а у Лермонтова - "одинокой").
Конечно, в глагольных формах конечное -СЬ следует произносить твердо, что особенно проявляется в позиции рифмы - например, у М.И. Цветаевой:
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!
Яркой приметой высокого стиля считаются старославянские фонетические черты: неполногласие, начальные РА- и ЛА-, начальные А-, Ю-, Е-, соответствующие русским Я-, У-, О-; отсутствие III лабиализации (напр., "версты" вместо "вёрсты"); Щ и ЖД, соответствующие Ч и Ж в русском языке в "Пророке" Пушкина:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился (...)
И он мне грудь рассек мечом (...)
Восстань, пророк, и виждь, и внемли.
Обратим внимание на некоторые детали. Во-первых, в словах "жажда" и "мрачная" подчеркнутые элементы - старославянского происхождения, но не они определяют принадлежность данных слов к высокому стилю, т.к. в СРЛЯ нет русских соответствий ("жажа" и "морочная"). Любой элемент может считаться стилистически отмеченным только тогда, когда у него есть нейтральная пара. Во-вторых, в слове "рассек" нет III лабиализации, но относительность этого приема проявляется на фоне следующего же слова, в котором она происходит: "мечом".
Если нормой СРЛЯ стал старославянский вариант, то соответствовавший ему русский, вышедший из употребления, воспринимается как поэтический элемент - чаще народно-поэтический:
Я - Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое.
Я - Горе.
Я - Голос
войны городов головни на снегу сорок первого года.
Я - голод.
А. А. Вознесенский. Гойя
На фоне общеупотребительных полногласий (воронок, голос, городов головни, голод) достигается стилистический эффект ненормативного полногласия в слове "ворог".
б) Лексические.
В данном стиле используются книжные слова, нередко архаичные: лик, взор, дева, алкать, вкушать, ристалище, денница, лепота, юдоль и т. п.
Метафоры и другие средства переноса значения употребляются очень широко.
Фразеологизмы в целом менее характерны для высокого ФС, нежели для публицистического, и это понятно: художественная литература скорее создает крылатые выражения, чем использует готовые: "Любви все возрасты покорны", "А судьи кто?", "Без руля и без ветрил" и др. Когда высокая поэзия приближается к публицистике, чужие афоризмы входят в нее естественно, органично - например:
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права:
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь одному
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи.
А.С. Пушкин. Из Пиндемонти
(высокий ФС представлен здесь не в чистом виде, но в данном случае это несущественно).
Зато в собственно поэтических текстах чужие афоризмы не столько воспроизводятся, сколько обыгрываются:
- На дне она, где ил
И водоросли ... Спать в них
Ушла, - но сна и там нет!
- Но я ее любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
- Гамлет!
На дне она, где ил:
Ил!.. И последний венчик
Всплыл на приречных бревнах...
Но я ее любил,
Как сорок тысяч...
- Меньше,
Все ж, чем один любовник.
На дне она, где ил.
- Но я ее
любил??
М.И. Цветаева. Диалог Гамлета с совестью
в) На словообразовательном уровне высокий ФС почти не отличается от публицистического. Для первого мало характерны окказионализмы (авторские неологизмы), но зато они возникают в гражданской лирике, приближающейся к публицистике:
Как надвинусь я, алчь,
все окутает мрачь,
будет в литературе помалчь ...
А.А. Вознесенский. Ров.
Поэт создает новые слова не из оригинальности, а по необходимости, когда нужно передать какой-то смысловой нюанс. "Алчь" - это не просто жадность. Это ее источник (суффиксы -Н- и -ОСТ'- как бы указывают на вторичность, производность "алчности" от чего-то другого, более страшного, потаенного, до чего добирается Вознесенский, в том числе отсекая аффиксы). "Алчь" - это бездуховность, низводящая человека до скотского состояния:
Как предотвратить бездуховный процесс,
что условно я "алчью" назвал?!
Слова "мрачь" и "помалчь", возможно, слишком искусственны, однако Вознесенский, во-первых, дает читателям понять, что они тоже порождены "алчью", во-вторых, это не просто "мрак" и "молчание": это мрак души, беспросветность жизни, молчание совести. Между прочим, похоже, что окказионализм Вознесенского может восприниматься современными читателями как слово, вполне освоенное русским языком. Например, в 1991 г. поэт Е. Каминский написал:
Ну, воздать за хулу, за бессовестно лающий рот.
Ну, за алч наказать... Но, цепной уподобив собаке,
Без любви, без надежды, без веры оставить народ?
Не покинь его, Господи, трижды слепого, во мраке.
Почему-то это слово изменило род, если, конечно, здесь нет ошибки или опечатки.
Можно отметить и такую деталь, как сложные эпитеты - напр., в поэзии Ф.И. Тютчева: "громокипящий кубок", "вседробящая струя", "инстинкт пророчески-слепой": "Пророческий" - сверхзрячий. И вдруг, через черточку "слепой"! Этим людям свойственно сильное.живое чувство природы, но ... без проникновения в ее тайну (...) "С того блаженно-рокового дня" - в раздвоенном эпитете философия жизни, в которой радостное слито со скорбным, перемешаны свет и мрак (...) "Над водой темнолазурной" - эпитет несет такую цветовую гамму, которая и радует, и печалит, и успокаивает, и тревожит, и обнадеживает, и сеет взыскательную настороженность" (Чичерин 1977: 394-395).
г) Морфологические признаки нередко связаны со старославянской или древнерусской грамматикой:
Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали
И.А. Бродский. 24 декабря 1971 года
Множественное число образовано не супплетивно (в людях), а флективно. Стихотворение посвящено празднику Рождества, прорастанию вечных истин и ценностей в наш секуляризованный (нерелигиозный) мир. На стилистическом уровне это иллюстрируется легкой архаизацией современного по своему строю и лексике текста.
К явлениям того же порядка можно отнести звательные формы:
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси
Б.Л. Пастернак. Гамлет
(здесь цитируется молитва Христа в Гефсиманском саду)
Такое же впечатление могут производить краткие причастия и сокращенные деепричастия совершенного вида:
Вдруг спросите: "А не с ума ль сошел,
задумал некто излагать сюжет,
что и невежде с малолетства ведом?"
Б.А. Ахмадулина. Ромео и Джульетта
Поэма Б.А. Ахмадулиной говорит о бессмертии подлинной Любви, так что возвышенный старинный слог здесь необходим. Кстати, в этом фрагменте есть еще один признак высокого стиля - местоимение "некто".
В этом ФС нередко употребляются как имена собственные существительные:
Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы
молчаливые: Вера, Надежда, Любовь
Б.Ш. Окуджава
и местоимения:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою нимб золотой (...)
То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье
И.А. Бродский. 24 декабря 1971 года
д) Синтаксические особенности высокого стиля ФС будут изложены в разделе "Стилистические ресурсы синтаксиса".
Приметы высокого стиля гораздо более разнообразны, чем было показано здесь. Студентам можно порекомендовать статью Л.В: Щербы "Современный русский литературный язык", прежде всего анализ стихотворения А.С. Пушкина "Пророк": она (статья) дает хорошее представление о том, что такое церковнославянский строй поэтического текста.
Разговорная речь
Просторечный ФС
Просторечный ФС - составная часть разговорной речи, т.е. понятие более узкое. Просторечие - это безграмотная и/или вульгарная речь находящаяся за пределами нормы. Разговорная речь - это живая речь непосредственного и неформального общения - как с нарушением языковых норм, так и в соответствии с нормативными установками. Поэтому в дальнейшем разговорная речь и собственно просторечие будут, насколько возможно, разграничиваться.
Сфера использования просторечного ФС - непринужденное общение, художественная литература: Формы речи - устная, письменная (последняя отличается не только материалом, в котором она воплощается, но и большей степенью обобщенности: в ней обычно опускаются натуралистические детали повторы, "упаковочный материал" и т. п.).
Для просторечия характерны спонтанность, экспрессивность (в том числе богатое использование паралингвистических средств).
Языковые признаки
а) Фонетические.
Для просторечия типичны разнообразные искажения: элизии (здрасьте, проволка, Иваныч), инфиксы (рубель, театор - следствие разложения сонанта; в случаях типа "министер", "психиатор" субморфы - ЕР, -ОР появляются по аналогии с иноязычным написанием слова - например, minister, или сходными словами - например, "докт-ор"), ненормативные ударения (договор), субституция и гиперкоррекция, то есть приспособление и сверхисправление. Например, в древнерусском языке не было собственной фонемы /Ф/, поэтому при заимствовании (главным образом из греческого языка) слов с /Ф/ она приспосабливалась к системе фонем принимающего языка и заменялась более или менее близкими единицам, в том числе "ХВ": Хведор, кохвий, охвицер. Когда же в русском языке постепенно утвердился собственный звук [Ф] (в результате оглушения В после падения редуцированных), отпала необходимость в адаптации фонемы /Ф/. Она стала восстанавливаться в тех словах, где была исконно (коррекция), но по аналогии возникала и там, где ее никогда не было (гиперкоррекция), то есть сочетания "ХВ" и даже "КВ" превращались в "Ф": фатера, фалить, фост, фастать.
б) В области лексики характерно использование экспрессивно-окрашенных слов (уменьшительно-ласкательных, неодобрительных, фамильярных, иронических, бранных): харя, заполошный, жрать и т. п.
Нередко развивается окказиональная полисемия, то есть слова приобретают неожиданные значения - например, "порнография" -халтура, нечто низкопробное ("Санта-Барбара", в которой, кажется, нет откровенно порнографических, то есть цинично-непристойных сексуальных сцен). Вообще реэтимологизация (переосмысление) эротический лексики - весьма типичный признак просторечного стиля. Из этого примера следует еще один вывод: просторечная лексика чрезвычайно выразительна и метафорична.
в) Словообразовательные черты разговорной лексики:
- преобразование нейтральных слов: картофель - картошка, общежитие общага, бордо - бордовый, умереть - помереть;
- использование аффиксов со значениями субъективной оценки: -ИК-* (братик), -ИЦ- (-ИЧ- -К-)* (сестрица, сестричка), -К-* (Ванька), -УШК- и т.п.* (дедушка), ПРЕ-* (прескверный), РАЗ-* (развеселый), квантитативными, то есть количественными: -ЕНЬК-* (тоненький), -ЮСЕНЬК-* (малюсенький), -ЕХОНЬК-* (полнехонький); для просторечного ФС характерны экспрессивные суффиксы* - j - (тряпье, ворье), -УХ- (старуха), -УН-(болтун), -ЫГ- и т.п. (торопыга, хитрюга, молодчага), -ЯК- (остряк) -значения многих из них стерты или соответствуют разным чувствам: например, -ЮГ- в слове "нахалюга" передает явное неодобрение, а в слове "хитрюга" вносит оттенок восхищения; собирательный суффикс -j- преимущественно связан со значениями презрения, пренебрежительности, но их трудно увидеть в слове "мужичье", как и у суффикса -Н'- в слове "ребятня";
- удвоения: редупликация (чуть-чуть, добрый-предобрый)*, геминация (ширли-мырли, хухры-мухры, фигли-мигли)*;
- окказионализмы (демокрады, прихватизация).
г) Для фразеологического уровня разговорной речи характерны соответствующие обороты* - "вставлять палки в колеса", "прищемить хвост", "совать нос в чужие дела" и т.п. Весьма типична разного рода избыточность: "глядеть в оба" (впрочем, здесь избыточность формальна, слово "оба" субстантивировано: оно соответствует существительному "глаза", плеоназмом было бы выражение "глядеть в оба глаза"), "лезть из кожи вон", редупликаты типа "ждать не дождаться".
д) Из морфологических признаков просторечия следует обратить внимание на следующие:
- варианты падежных окончаний - например, флексия -У* в предложном падеже единственного числа: в дому, в отпуску, на дубу; флексия -А* в именительном падеже множественного числа: инженера, мичмана; нулевая флексия в родительном падеже множественного числа: много помидор, баклажан, носок, а также некорректные* употребления других окончаний: 10 гектаров, амперов и др. (например, В.С. Высоцкий пишет о карточном короле из "Алисы в Стране чудес":
Король, что тыщу лет назад над нами правил,
Привил стране лихой азарт игры без правил:
Играть заставил всех графей и герцогей,
Вальтей и дамов в потрясающий крокей);
- склонение неизменяемых существительных*: раствор мумия, говорить с мудемуазелью Эльзевирой Ренессанс (из пьесы В.В. Маяковского "Клоп"), в республике Сахе; в том числе (в разговорной речи) грамматизация аббревиатур: решение ВТЭКа (врачебно-трудовой экспертной комиссии), письмо из ВАКа (Высшей аттестационной комиссии); аналогичное употребление несклоняемых местоимений (в просторечии):
- (...) предположим, что у вас в кармане два яблока. Некто взял у вас одно яблоко. Сколько у вас осталось яблок?
- Почему?
- Я же не отдам Некту яблоко, хоть он дерись!
А.Н. Толстой. Приключения Буратино.
- ослабление управления частями составных существительных (имен) и числительных: к Иван Иванычу; с тысяча девятьсот девяносто шестью человеками* (в просторечии);
- суффиксы* -ЫВА-, -ИВА-, -ВА- в глаголах несовершенного вида с семантикой регулярности, повторяемости (так называемое давнопрошедшее время): видывал, слыхивал, нередко при этом возникают чередования в корне, как гласных, так и согласных: ходил - хаживал, гостил - гащивал (в разговорной речи);
- суффикс -А*- перед суффиксов -НУ*- в глаголах совершенного вида с семантикой быстрого, резкого (нередко необдуманного) действия: толкануть, сказануть, махануть ( в разговорной речи);
- отглагольные междометия*: прыг, скок, шасть, хвать; весьма характерно употребление междометий (в разговорной речи).
е) Синтаксис разговорной речи* - отдельная, весьма обширная тема. Подробнее см. работы О.А. Лаптевой, О.Б. Сироткиной, Е.А. Земской, Н.Ю. Шведовой, О.А. Крыловой, Е.Н. Ширяева, К. Кожевниковой. Отметим лишь некоторые типичные признаки; это:
- эллиптичность, неполнота, в том числе междометные фразы типа: Ой ли! Ну и ну!
- вводные слова, которые употребляются часто, но играют роль "упаковочного материала" (знаешь, так сказать, в общем и т. п.);
- конструкции с именительным темы "существительное + местоимение" например: Я рабочий. Пролетарий. Которые "всех стран соединяйтесь" (В. Липатов. И это все о нем); Этот материал, он прочный; А этот, который младший сын, был дурак.
- транспозитивное (переносное) употребление времен и наклонений глагола в сказуемых, причем глаголы в различных грамматических формах нередко расположены компактно; особенно это характерно для сказа: Щепотки волосков Лиса не пожалей, остался б целым хвост у ней (И.А. Крылов); Пошел он дальше и видит...;
- нарушение прямого порядка слов - например, выдвижение в препозицию рематического определения: Прекрасная была пора; Трудный выдался год; Замечательные у вас друзья;
- опущение союзов и союзных слов в сложноподчиненных предложениях, иногда и более пространных фрагментов: Нет ли у вас очков (чтобы я мог) письмо прочесть? Неудобно (было вам, когда вы) ехали на перекладных? Она неопытная (потому что) молодая; Жаль (что) не встретимся мы;
- перерывы в речи; повторы (для непринужденной речи особенно характерны повторы в ответной реплике диалога - Шведова 1960: 285).
К просторечному ФС не следует относить корпоративные, то есть узко-специальные, субъязыки: слэнг (например, язык молодежи), жаргон (например, язык музыкантов:
- Расскажите, как было дело?
- Сперва лабали жмурику, потом побашляли, кирнули и покашпыряли...
- Да кто вы такие?
- Лабухи...
Б.Н. Тимофеев-Еропкин. Правильно ли мы говорим?),
арго. Хотелось бы привести следующее весьма интересное рассуждение о последнем:
Шаламов считает лагерный опыт полностью негативным (...) Я думаю, этого мало. Такое чувство еще не означает любви к свободе. И даже ненависти к тирании (...) Есть красота и в лагерной жизни. И черной краской здесь не обойтись.
По-моему, одно из её восхитительных украшений - язык.
Законы языкознания к лагерной действительности - неприменимы. Поскольку лагерная речь не является средством общения. Она - не функциональна. Лагерный язык менее всего рассчитан на практическое использование. И вообще он является целью, а не средством.
С филологической точки зрения, эти утверждения не вполне корректны: и законы языкознания к блатной речи вполне применимы (одно из последних подтверждений тому - докторская диссертация об арго М.А. Грачева, защищенная в 1995 г.), и функциональность не сводится к коммуникативно-сти (есть и другие языковые функции, в том числе экспрессивная и эстетическая), а коммуникативность - не только примитивный бытовой контакт, но эти замечания кажутся банальными рядом с замечательными наблюдениями талантливого писателя:
На человеческое общение тратится самый минимум лагерной речи. "Тебя нарядчик вызывает...", "Сам его ищу...". Такое ощущение, что зеки экономят на бытовом словесном материале. В основном же лагерная речь - явление творческое, сугубо эстетическое, художественно-бесцельное. Тошнотворная лагерная жизнь дает языку преференцию особой выразительности.
Лагерный язык - затейлив, картинно живописен и щеголеват. Он близок к звукозаписи ремизовской школы.
Лагерный монолог - увлекательное словесное приключение. Это - некая драма с интригующей завязкой, увлекательной кульминацией и бурным финалом. Либо оратория с многозначительными паузами, внезапными нарастаниями темпа, богатой звуковой нюансировкой и душераздирающими голосовыми фиоратурами.
Лагерный монолог - законченный театральный спектакль. Это балаган, яркая, вызывающая и свободная (!) акция.
Речь бывалого лагерника заменяет ему все привычные гражданские украшения. А именно - прическу, заграничный костюм, ботинки, галстук и очки. Более того - деньги, положение в обществе, награды и регалии.
Хорошо поставленная речь часто бывает единственным оружием лагерного старожила (...)
Добротная лагерная речь вызывает уважение к мастеру. Трудовые заслуги в лагере не котируются. Скорее - наоборот. Вольные достижения забыты. Остается - слово.
Изысканная речь является в лагере преимуществом такого же масштаба, как физическая сила.
Хороший рассказчик на лесоповале значит гораздо больше, чем хороший писатель в Москве.
Можно копировать Бабеля, Платонова и Зощенко (...) Лагерную речь подделать невозможно. Поскольку главное ее условие - органичность. Фраер, притворяющийся вором, - смешное и неприличное зрелище. О таких говорят: "Дешевка, под законника канает".
Как это ни удивительно, в лагерной речи очень мало бранных слов. Настоящий уголовник редко опускается до матерщины (...), ценит качество, а не децибеллы. Предпочитает точность - изобилию. Брезгливое "Твое место возле параши" - стоит десятка отборных ругательств (...) В лагере еще жива форма словесного поединка (...) с отточенными формулировками на уровне Крылова или Лафонтена:
- Волк и меченых берет...
В лагере не клянутся родными и близкими (...) Тут говорят:
- Клянусь свободой!..
С. Довлатов. Зона.
Автор этого блестящего очерка фактически противопоставляет арго и общеупотребительный русский язык (не обязательно СРЛЯ), а значит и просторечный ФС последнего. Просторечие общеупотребительно, если не с социальной, то с территориальной точки зрения, то есть его употребляют если не все, то повсеместно, чего нельзя сказать о корпоративных субъязыках. Разумеется, молодые люди, взрослея, не забывают своего слэнга, а блатной лексикон широко проникает в обиходную речь и в публицистику, но это не меняет общей картины радикально. В просторечие проникают лишь элементы корпоративных субъязыков.
Не следует включать в просторечный ФС и нецензурную брань, но по другой причине, ибо она, конечно, не узко-корпоративна и чрезвычайно распространена. Мат можно считать квази-лексикой, обладающей не столько денотативным, сколько эмотивным значением. У всех матерных слов есть "благопристойные" эквиваленты, причем не только специальные, но и разговорные, так что непосредственной номинативной необходимости в этой лексике нет. Однако матерные слова чаще означают нечто иное, нежели коитус и гениталии, - прежде всего эмоциональные реакции говорящего. Матерные слова - это фактические местоимения или междометия, то есть абстрактные заменители.