Треск и вскрик под палубой возвестили, что команда потеряла по крайней мере одного из тех двух-трех человек, которыми Хорнблоуэр готов был пожертвовать. Вскрик был пронзительный, похоже, убило или ранило кого-то из корабельных юнг; Хорнблоуэр, сжав зубы, прикидывал, как скоро смогут выстрелить его пушки. За это время неприятель успеет дать еще два залпа; самую малость трудновато их дожидаться. Вот оно: ядра пронеслись над головой, жужжа, словно гигантский рой спешащих за добычей пчел. Очевидно, канониры недооценили, как быстро приближается судно. С треском лопнул грот-стень-фордун, Буш махнул рукой, и матросы полезли сплеснить. Сейчас "Сатерленду" придется развернуться, чтобы обойти мысик и подводный риф.
- Мистер Джерард! Сейчас я поверну оверштаг. Приготовьтесь обстрелять батарею, как только сможете навести пушки.
- Есть, сэр.
Буш послал матросов к брасам. Хукер на баке расставлял людей у шкотов кливера. Руль положили на борт, "Сатерленд" красиво привелся к ветру. Хорнблоуэр в подзорную трубу наблюдал за полевой батареей - до нее оставалось меньше четверти мили. Канониры-итальянцы видели, как "Сатерленд" разворачивается, они видели это уже не раз и знали, что за этим последует шквал ядер. Сперва один отбежал от пушек, потом еще несколько опрометью бросились в горы. Другие упали ничком, только офицер остался стоять, ярясь и размахивая руками. "Сатерленд" накренился от отдачи, клубы горького дыма скрыли от глаз батарею. Хорнблоуэр не увидел ее и после того, как дым рассеялся, только обломки - разбитые колеса, торчащие вверх оси, разбросанные по земле пушки. Хорошо нацеленный бортовой залп, матросы молодцы, даром что много новичков.
Обогнув риф, Хорнблоуэр вновь подвел корабль к берегу. Впереди на дороге можно было видеть хвост пехотной колонны; пока "Сатерленд" разбирался с арьергардом, передовые полки успели выстроиться. Теперь они быстро шли по дороге, окутанные тяжелыми облаками пыли.
- Мистер Буш! Попробуйте их догнать.
- Есть, сэр.
Но "Сатерленд" в бейдевинд еле полз, и всякий раз, как он почти настигал колонну, приходилось огибать очередной мысик. Иногда он подходил к спешащей колонне так близко, что Хорнблоуэр в подзорную трубу видел над мундирами белые лица солдат, когда те оборачивались через плечо. Многие отставали - одни сидели на обочине, уронив голову на руки, другие в изнеможении опирались на ружья, не сводя глаз с проходящего мимо корабля, иные ничком лежали там, где подкосила их усталость и жара.
Буш рвал и метал, бегая по кораблю в тщетных попытках выжать из него еще немного скорости. Он послал всех незанятых перетаскивать сетки с ядрами на наветренную сторону, обрасопил паруса с невероятной точностью и ругался на чем свет стоит всякий раз, как расстояние от корабля до колонны увеличивалось.
Однако Хорнблоуэр был доволен. Пехотный полк, который понес большие потери, потом, преследуемый неумолимым врагом, несколько миль бежал в панике, десятками теряя изнемогших людей, получит такой мощный удар по самоуважению, что ослабеет, как после недели боевых действий. Еще до того, как они приблизились к береговой батарее в Аренс-де-Мар, он приказал прекратить преследование - не хотел, чтобы бегущий неприятель приободрился, видя, как большие пушки заставляют "Сатерленд" повернуть, огибать же батарею было бы слишком долго, ночь спустилась бы прежде, чем они вернулись к берегу.
- Очень хорошо, мистер Буш. Положите судно на правый галс и закрепите пушки.
"Сатерленд" встал на ровный киль и вновь накренился уже на другом галсе.
- Трижды ура капитану! - крикнул кто-то на главной палубе - если бы Хорнблоуэр знал кто, приказал бы наказать. Он пытался призвать к тишине, но голос его тонул в ликующих возгласах. Матросы орали, пока не выдохлись, широкими улыбками приветствуя капитана, который за последние три дня привел их к победе пять раз. Буш тоже улыбался, и Джерард. Малыш Лонгли приплясывал и вопил, напрочь позабыв про офицерское достоинство. Позже, возможно, Хорнблоуэр порадуется, вспоминая эти чистосердечные изъявления любви, но сейчас они его только раздражали.
Когда возгласы стихли, слышен стал голос лотового.
- Дна нет! Дна нет!
Он по-прежнему исполнял, что велено, и продолжал бы бросать лот, пока ему не скажут отдохнуть - живой пример флотской дисциплины.
- Немедленно прикажите ему уйти с русленя, мистер Буш! - бросил Хорнблоуэр, раздосадованный таким упущением.
- Есть, сэр, - отвечал Буш, убитый своей оплошностью.
Солнце тонуло в багрянце над горами Испании; от буйства красок у Хорнблоуэр перехватило дыхание. Теперь, после нескольких часов напряженной умственной работы наступила реакция - он отупел настолько, что даже не ощущал усталости. Однако надо подождать, пока доложит доктор. Сегодня кого-то убило или ранило - Хорнблоуэр явственно помнил треск и крики, последовавшие за выстрелом полевой батареи.
Кают-компанейский вестовой подошел и козырнул Джерарду.
- Прошу прощения, сэр, - сказал он. - Том Криб убит.
- Что?
- Убит, сэр. Ядром оторвало башку. Страсть смотреть, сэр.
- Что вы сказали? - вмешался Хорнблоуэр. Он не помнил никого по имени Том Криб, кроме чемпиона Англии в тяжелом весе, и не понимал, почему о потерях докладывает кают-компанейский вестовой лейтенанту.
- Том Криб убит, сэр, - пояснил вестовой. - А миссис Сидонс ранило щепкой в... в задницу, прошу прощения, сэр. Вы небось слышали, как она визжала.
- Слышал, - сказал Хорнблоуэр.
Он с облегчением осознал, что Том Криб и миссис Сидонс кают-компанейские свиньи. Последнюю нарекли в честь знаменитой трагической актрисы.
- Она уже оклемалась. Кок приляпал ей на задницу смолы.
Явился доктор и доложил, что потерь не было.
- Только среди свиней, сэр, - добавил Уолш заискивающим тоном человека, который приглашает старшего по званию посмеяться.
- Мне только что об этом доложили, - сказал Хорнблоуэр.
Джерард говорил с вестовым.
- Ладно! - объявил он. - Требуху мы зажарим. А филей запеки. И смотри, чтоб получилась хрустящая корочка. Будет подметка, как в прошлый раз, лишу грога. Лук и чеснок есть, да, кстати, и яблок немного осталось. Соус из яблок, лука и чеснока - и заруби себе на носу, Лоутон, никакой гвоздики. Что бы ни говорили другие офицеры, я гвоздики не потерплю. В яблочном пироге - ладно, но не в жареной свинине. Приступай немедленно. Один окорок отнеси унтер-офицерам с моими приветствиями, а другой запечешь и холодным подашь на завтрак.
Говоря, Джерард для большей выразительности щелкал пальцами правой руки по ладони левой, глаза его сверкали. Похоже, когда поблизости нет женщин, Джерард все свободные от пушек мысли устремляет на свой желудок. Человек, у которого в палящий июльский полдень в Средиземном море глаза блестят при мысли о жареной требухе и запеченной свинине, и который с энтузиазмом предвкушает холодный свиной окорок на следующее утро, по справедливости сам должен быть толстым, как боров. Однако Джерард подтянут, элегантен и хорош собой. Хорнблоуэр, вспомнив свое намечающееся брюшко, испытал мгновенную зависть.
Полковник Вильена бродил по палубе, как потерянный. Ему явно не терпится заговорить - а Хорнблоуэр единственный на борту понимает по-испански. Мало того, как полковник он по чину равен капитану и вправе рассчитывать на его гостеприимство. Хорнблоуэр решил, что лучше переесть жареной свинины, чем выслушивать болтовню Вильены.
- Похоже, вы затеваете сегодня вечером пиршество мистер Джерард, сказал он.
- Да, сэр.
- Не стеснит ли вас мое общество?
- Что вы, сэр. Ничуть, сэр. Мы будем очень рады, если вы окажете нам такую честь, сэр.
Джерард от души обрадовался перспективе принимать капитана. Лицо его осветилось. Хорнблоуэр был искренно растроган, несмотря на укоры совести, напоминавшей, из-за чего, собственно, он напросился на обед.
- Благодарю вас, мистер Джерард. Тогда мы с полковником Вильеной будем сегодня вашими гостями.
Если повезет, Вильену посадят далеко, разговаривать с ним не придется.
Тамбур-сержант морской пехоты собрал весь корабельный оркестр четырех своих трубачей и четырех барабанщиков. Они расхаживали взад и вперед по переходному мостику, оглушительно лупили в барабаны, в то время как трубы бодро выводили веселый мотив. "Могучи наши корабли, И просмолены наши парни..." - неслось к далекому горизонту,
Разухабистые слова и внятные чувства были по душе матросам, хотя любой из них разъярился бы, назови его кто "просмоленным парнем".
Взад-вперед двигались красные мундиры, мерный барабанный бой завораживал, заставляя позабыть про изнуряющую жару. На западе дивно горело закатное небо, хотя на востоке над лиловым морем уже сгущалась ночная тьма.
XV
- Восемь склянок, сэр, - сказал Полвил.
Хорнблоуэр вздрогнул и проснулся. Хотя он спал больше часа, ему казалось, что прошло отсилы минут пять. Он лежал на койке в ночной рубашке - ночью так парило, что он сбросил покрывало - голова болела, во рту было гадко. Он ушел спать в полночь, но - спасибо жареной свинине - часа два-три ворочался с боку на бок в одуряющей духоте, а теперь его будят в четыре часа утра, чтоб он успел составить рапорт капитану Болтону или адмиралу. Застонав от усталости, он спустил на палубу ватные ноги. Глаза опухли и слипались - он потер их и почувствовал резь.
Он бы снова застонал, если бы не стоял рядом Полвил, в глазах которого надо выглядеть человеком без слабостей. Вспомнив про это, Хорнблоуэр рывком встал, делая вид, будто окончательно проснулся. После того, как он искупался под помпой и побрился, это стало почти правдой, а когда заря забрезжила над мглистым горизонтом, он сел за стол, заточил новое перо, задумчиво облизнул кончик, обмакнул в чернила и начал писать:
Честь имею доложить, что в соответствии с полученными от капитана Болтона приказами, 20-го числа сего месяца я проследовал...
Полвил принес завтрак, и Хорнблоуэр потянулся к дымящемуся кофе, надеясь подкрепить уже иссякающие силы. Чтобы освежить в памяти подробности захвата "Амелии", пришлось перелистать вахтенный журнал - за три таких бурных дня многое успело подзабыться. Писать надо было простым языком, без выспренних оборотов и гиббонианских антитез, однако Хорнблоуэр избегал употреблять и канцелярские выражения, обычные у других капитанов. Так, перечисляя захваченные возле батареи в Льянце суда, он старательно вывел "поименованные ниже", а не "нижепереименованные" - флотский штамп, вошедший в обращение с легкой руки безграмотных капитанов времен "войны за ухо Дженкинса"* ["Война за ухо Дженкинса" - война между Англией и Испанией в 1739-1741 годах, поводом для которой послужило представленное в Палату Общин капитаном Робертом Дженкинсом ухо, якобы отрезанное у него испанским офицером при досмотре судна в Гаване.]. Он вынужден был писать "проследовал" - во флотских донесениях корабли не идут, не плывут, не выходят в море, не поднимают якоря, а исключительно следуют в соответствии с приказами, подобно тому, как и капитаны никогда не советуют, не подсказывают, не рекомендуют, а лишь почтительнейше предполагают. Вот и Хорнблоуэр почтительнейше предполагал, что пока французы не восстановят батарею в Льянце, прибрежное сообщение между Францией и Испанией на отрезке от Пор-Вандра до залива Росас будет весьма уязвимо.
Пока он мучительно подбирал слова, чтоб описать вылазку в Этан-де-То возле Сета, в дверь постучали, и на его "войдите" вошел Лонгли.
- Меня послал мистер Джерард, сэр. На правой скуле видна эскадра.
- Флагман там?
- Да, сэр.
- Хорошо. Передайте мистеру Джерарду мои приветствия и попросите его взять курс на эскадру.
- Есть, сэр.
Значит, донесение надо адресовать адмиралу, а не капитану Болтону, и закончить его надо в оставшиеся полчаса. Хорнблоуэр обмакнул перо в чернильницу и лихорадочно застрочил, описывая расстрел армии Пино и Леччи на прибрежной дороге между Мальгратом и Аренс-де-Маром. Его самого поразило, когда он подсчитал: итальянцы должны были потерять убитыми и ранеными пятьсот-шестьсот человек, не считая тех, кто сбежал или заблудился. Излагать это надо было осторожно, дабы не попасть под подозрение в похвальбе - провинности, с точки зрения начальства, неизвинимой. Вчера пятьсот или шестьсот человек были убиты или искалечены из-за того лишь, что он - деятельный и предприимчивый офицер. Созерцая мысленным взором вчерашние свои свершения, Хорнблоуэр видел их как бы двояко: с одной стороны - трупы, вдовы и сироты, мучения и боль, с другой неподвижные фигурки в белых штанах, рассыпанные оловянные солдатики, цифры на бумаге. Он проклинал свой аналитический ум, как проклинал жару и лежащий перед ним рапорт. Он даже осознавал отчасти, что теперешнее подавленное состояние духа напрямую связано с недавними успехами.
Он подмахнул донесение и крикнул Полвилу, чтоб принес свечу и натопил воску для печати, пока сам он посыпает свежие чернила песком. От жары пальцы липли к размякшей бумаге. Когда он начал подписывать "контр-адмиралу сэру П. Г. Лейтону, К. Б." чернила расплылись на влажном листе, как на промокашке. По крайней мере, с донесением покончено. Хорнблоуэр поднялся на палубу, где пекло уже невыносимо. Металлический блеск неба, заметный еще вчера, сделался сегодня отчетливее: барометр в каюте падал вот уже три дня. Без сомнения, надвигается шторм, мало того - столь долго ожидаемый шторм будет тем более свирепым. Хорнблоуэр повернулся к Джерарду и приказал следить за погодой, а при первых признаках ненастья убавить парусов.
- Есть, сэр, - сказал Джерард.
Два других корабля эскадры покачивались на волнах в отдалении "Плутон" с тремя рядами орудийных портов и красным военно-морским флагом на крюйс-стеньге, указывающим на присутствие контр-адмирала Красного Флага, "Калигула" в кильватере.
- Позовите мистера Марша салютовать адмиральскому флагу, - приказал Хорнблоуэр.
После обмена приветствиями по фалам "Плутона" побегали флажки.
- Позывные "Сатерленда", - читал Винсент. - "Занять позицию в кильватере".
- Подтвердите.
Новая цепочка флажков.
- Позывные "Сатерленда", - снова прочел Винсент. - "Флагман капитану. Явиться на борт и доложить".
- Подтвердите. Мистер Джерард, спустите мою гичку. Где полковник Вильена?
- Не видел его с утра, сэр.
- Эй, мистер Сэвидж, мистер Лонгли. Бегите вниз и вытащите полковника Вильену из постели. Он должен быть здесь одетым к тому времени, как спустят мою гичку.
- Есть, сэр.
Через две с половиной минуты капитанская гичка покачивалась на волнах, а Хорнблоуэр сидел на кормовом сиденье. Вильена появился у борта в последнюю секунду и вид имел преплачевный, чему не приходилось удивляться два бесцеремонных мичмана, не знающие ни слова по-испански, впопыхах выволокли его из постели и кое-как помогли напялить одежду. Кивер сполз набок, доломан был застегнут криво, перевязь и саблю Вильена держал в руках. Нетерпеливые матросы затащили его в шлюпку - никому не хотелось ронять репутацию своего судна, заставляя адмирала ждать из-за какого-то испанца.
Вильена плюхнулся рядом с Хорнблоуэром. Он был небрит и встрепан, глаза опухшие, как у Хорнблоуэра при пробуждении. Он бормотал и ворчал со сна, осоловело поправлял одежду, а тем временем гичка, подгоняемая усилиями гребцов, стрелой неслась по воде. Только возле флагмана Вильена окончательно продрал глаза и заговорил, но в недолгое оставшееся время Хорнблоуэру уже не пришлось изощряться в вежливости. Он надеялся, что адмирал оставит Вильену у себя на корабле, дабы порасспросить о ситуации на берегу.
У борта Хорнблоуэра приветствовал капитан Эллиот.
- Рад видеть вас, Хорнблоуэр, - сказал он. Хорнблоуэр представил Вильену, Эллиот пробормотал нечто невразумительное и в изумлении уставился на яркий мундир и небритые щеки. Когда с формальностями было покончено, Эллиот с явным облегчением вновь заговорил с Хорнблоуэром.
- Адмирал у себя в каюте. Прошу сюда, джентльмены.
В каюте кроме адмирала находился его флаг-адъютант молодой Сильвестр, о котором Хорнблоуэру приходилось слышать как о способном офицере, хотя и он, разумеется, принадлежал к знати. Сам Лейтон был в то утро неповоротлив и говорил медленно - в жаркой каюте по его полным щекам ручьями катился пот. Они с Сильвестром мужественно постарались приветить Вильену. Оба сносно говорили по-французски, плохо по-итальянски, и, припомнив остатки школьной латыни, кое-как объяснялись на смеси трех языков, но разговор шел туго. С явным облегчением Лейтон повернулся к Хорнблоуэру.
- Я хотел бы выслушать ваше донесение, Хорнблоуэр.
- Вот оно в письменном виде.
- Спасибо. Но давайте немного послушаем вас самого. Капитан Болтон сказал мне, что вы захватили призы. Где вы были?
Хорнблоуэр начал перечислять. Сказать надо было так много, что он смог счастливо опустить обстоятельства, при которых расстался с Ост-Индским конвоем. Он рассказал, как захватил "Амелию" и флотилию мелких судов у Льянцы. Тяжелое лицо адмирала оживилось при вести, что он стал на тысячу фунтов богаче, он сочувственно закивал, когда Хорнблоуэр объяснил, что вынужден был сжечь последний трофей - каботажное судно около Сета. Хорнблоуэр осторожно предположил, что эскадра могла бы с успехом приглядывать за побережьем между Пор-Вандром и Росасом, где после уничтожения батареи в Льянце негде укрыться французским судам. При этих словах меж адмиральских бровей пролегла чуть заметная морщина, и Хорнблоуэр поспешно оставил эту тему. Лейтон явно не любит, чтоб подчиненные ему советовали.
Хорнблоуэр торопливо перешел к событиям следующего дня на юго-востоке.
- Минуточку, капитан, - перебил его Лейтон. - Вы хотите сказать, что прошлой ночью двигались на юг?
- Да, сэр.
- Место встречи вы, вероятно, прошли в темноте?
- Да, сэр.
- И вы не потрудились узнать, вернулся ли флагман?
- Я приказал впередсмотрящим наблюдать особо тщательно.
Морщина между бровей Лейтона сделалась отчетливее. Капитаны, особенно на блокадной службе, изрядно досаждают адмиралам тем, что рвутся действовать независимо - хотя бы ради призовых денег - и постоянно изыскивают для этого предлоги. Лейтон явно намеревался пресекать такие попытки в зародыше, мало того, он догадался, что Хорнблоуэр, миновав место встречи ночью, действовал с умыслом.
- Я чрезвычайно недоволен вашим поведением, капитан Хорнблоуэр. Я уже выговорил капитану Болтону за то, что он вас отпустил, а теперь узнаю, что позапрошлой ночью вы были в десяти милях отсюда. Я затрудняюсь выразить вам степень своего неудовольствия. Так случилось, что до места встречи я добрался утром того же дня, и по вашей милости два линейных корабля Его Величества бездействовали сорок восемь часов, пока вы не соизволили вернуться. Прошу понять, капитан Хорнблоуэр, что я глубоко раздосадован, о чем не премину известить в своем рапорте адмирала, командующего Средиземноморским флотом, дабы тот принял какие сочтет нужными меры.
- Да, сэр, - отвечал Хорнблоуэр, изображая на лице глубокое раскаяние. Впрочем, он успел рассудить, что трибуналом тут не пахнет - приказы Болтона полностью его оправдывают - и вообще, вряд ли Лейтон осуществит свою угрозу и сообщит адмиралу.
- Прошу продолжать, - сказал Лейтон. Хорнблоуэр начал рассказывать про итальянцев. По выражению адмиральского лица он видел, как мало значения тот придает достигнутому моральному воздействию, что ему не хватает воображения представить позорно бегущие от неуязвимого врага полки и то, как скажется это на них в дальнейшем. Когда Хорнблоуэр предположил, что итальянцы потеряли не менее пятисот человек, Лейтон заерзал и обменялся с Сильвестром взглядами - он явно не поверил. Хорнблоуэр решил воздержаться от замечания, что еще не менее пятисот человек отстали или дезертировали.
- Очень интересно, - сказал Лейтон фальшиво. К счастью, в дверь постучал Эллиот.
- Погода портится, сэр, - сказал он. - Я полагаю, что если капитан Хорнблоуэр хочет вернуться на свое судно...
- Да, конечно, - сказал Лейтон, вставая. С палубы Хорнблоуэр увидел, что с подветренной стороны горизонт быстро заволакивается черными тучами.
- Еле-еле успеете, - сказал Эллиот, провожая его к шлюпке и поглядывая на небо.
- Да, конечно, - отвечал Хорнблоуэр. Он торопился отвалить, пока никто не заметил, что он оставил Вильену - позабытый всеми, тот замешкался на шканцах, не понимая, о чем говорят между собой англичане.
- Весла на воду! - приказал Хорнблоуэр, еще не сев и гичка понеслась прочь.
Даже на трехпалубном корабле места маловато, особенно если там разместился адмирал со своим штабом. Чтоб устроить испанского полковника, придется потеснить какого-то несчастного лейтенанта. Хорнблоуэр скрепя сердце решил, что не будет переживать из-за неведомого младшего офицера!
XVI
Когда Хорнблоуэр поднялся на борт "Сатерленда", нагретый воздух был по-прежнему недвижим, хотя вдалеке уже глухо громыхало. Черные тучи заволокли почти все небо, а проглядывающая кое-где голубизна отливала сталью.
- Сейчас налетит, сэр, - сказал Буш, самодовольно поглядывая наверх по его приказу на "Сатерленде" убрали все паруса, кроме марселей, да и на тех матросы торопливо брали рифы. - А вот с какой стороны, Бог его знает.
Хорнблоуэр вытер вспотевший лоб. Парило нестерпимо, стояло безветрие, и "Сатерленд" мучительно кренился на волнах. Громко стучали, задевая друг о друга, блоки.
- Да уж поскорее бы, черт его дери, - проворчал Буш.
Жаркий, как из топки, порыв ветра налетел на них, "Сатерленд" на мгновение выровнялся. Вот и следующий порыв, еще сильнее, еще жарче.
- Вот оно! - Буш указал пальцем.
Черное небо разорвала ослепительная вспышка, оглушительно громыхнул гром. Шквал несся на них, фронт его, четко очерченный на серой воде, стремительно надвигался. Ветер ударил почти точно в лоб, "Сатерленд" содрогнулся и начал опускать нос. По приказу Хорнблоуэра рулевой дал ему увалиться. Ревущий ветер принес град - градины размером с вишню били по голове, по лицу, ослепляли, громко лупили по палубе, взбивали море в дрожжевую пену, чье шипение доносилось сквозь все другие шумы. Буш прикрывал лицо воротником, надвигал на глаза зюйдвестку, но Хорнблоуэр так обрадовался свежему ветру, что не обращал внимания на град. Прибежал Полвил с дождевиком и зюйдвесткой, заговорил - Хорнблоуэр не услышал. Чтоб он оделся, Полвилу пришлось дергать его за локоть.
"Плутон" дрейфовал в двух кабельтовых на левой скуле - большой, трехпалубный, он еще хуже слушался руля, и ветром его сносило сильнее. Хорнблоуэр смотрел на него и гадал, как там Вильена, задраенный в стонущей утробе судна. Небось, поручает себя святым угодникам. "Калигула" под зарифленными марселями держался мористее, вымпел его застыл на ветру прямой, как палка. "Калигулу" строили с расчетом на шторма - в отличие от "Плутона" ему не расширяли поперечное сечение, не увеличивали длину, не перегружали артиллерией: британские корабелы не жертвовали его мореходными качествами ради малой осадки, не то что голландские строители "Сатерленда".
Ветер поменял направление на полных четыре румба, "Сатерленд" кренился, штормовые паруса хлопали, словно стреляющие пушки, пока корабль вновь не увалялся под ветер. Град сменился ливнем. Ревущий ветер бросал водяные струи в лицо, волны вздыбились, "Сатерленд" неуклюже подпрыгивал и раскачивался. "Плутону" ветер ударил почти в лоб, но Эллиот вовремя приказал увалиться. Лучше командовать старым плоскодонным "Сатерлендом", чем громоздким трехпалубником с его девяносто восемью тридцатидвухфунтовыми пушками, хотя жалованья за это платят больше.
Ветер завыл еще яростнее, срывая с Хорнблоуэра дождевик. "Сатерленд" шатался, как корова на льду. Буш что-то орал. Хорнблоуэр разобрал слова "вспомогательные тали" и кивнул, Буш юркнул вниз. Как бы ни буйствовал "Сатерленд", четверо рулевых смогут, наверно, удерживать штурвальное колесо могучими рычагами рукоятей, однако тросы рулевого привода напряжены непомерно, в качестве меры предосторожности следует поставить человек шесть-восемь у вспомогательных талей в констапельской, чтобы поберечь и рулевых, и тросы рулевого привода. Возле ближайшего к штурвалу решетчатого люка надо поставить унтер-офицера, чтобы тот выкрикивал указания матросам у вспомогательных талей, опытнейшим морякам - хорошо, что Хорнблоуэр так решительно повел себя с Ост-Индийцами.
Небо с наветренной стороны стало перламутровым, с подветренной облака разошлись, открывая взору зазубренную череду гор. Где-то там - залив Росас, ненадежное укрытие от штормового зюйд-веста, куда британцам вход заказан, ощетинившаяся пушками крепость Росас, год назад взятая французами после продолжительной осады, что и дало Кохрейну случай отличиться. С севера залив ограничен мысом Креус, тем самым, возле которого "Сатерленд" захватил в плен "Амелию". За мысом берег вновь поворачивает к северу, и здесь, на достаточном удалении от подветренного берега, можно переждать непогоду яростные средиземноморские шторма выдыхаются быстро.
- Флагман сигналит, сэр, - завопил вахтенный мичман. - Номер тридцать пять. "Поднять паруса соответственно погоде".
- Мистер Джерард! Сейчас я поверну оверштаг. Приготовьтесь обстрелять батарею, как только сможете навести пушки.
- Есть, сэр.
Буш послал матросов к брасам. Хукер на баке расставлял людей у шкотов кливера. Руль положили на борт, "Сатерленд" красиво привелся к ветру. Хорнблоуэр в подзорную трубу наблюдал за полевой батареей - до нее оставалось меньше четверти мили. Канониры-итальянцы видели, как "Сатерленд" разворачивается, они видели это уже не раз и знали, что за этим последует шквал ядер. Сперва один отбежал от пушек, потом еще несколько опрометью бросились в горы. Другие упали ничком, только офицер остался стоять, ярясь и размахивая руками. "Сатерленд" накренился от отдачи, клубы горького дыма скрыли от глаз батарею. Хорнблоуэр не увидел ее и после того, как дым рассеялся, только обломки - разбитые колеса, торчащие вверх оси, разбросанные по земле пушки. Хорошо нацеленный бортовой залп, матросы молодцы, даром что много новичков.
Обогнув риф, Хорнблоуэр вновь подвел корабль к берегу. Впереди на дороге можно было видеть хвост пехотной колонны; пока "Сатерленд" разбирался с арьергардом, передовые полки успели выстроиться. Теперь они быстро шли по дороге, окутанные тяжелыми облаками пыли.
- Мистер Буш! Попробуйте их догнать.
- Есть, сэр.
Но "Сатерленд" в бейдевинд еле полз, и всякий раз, как он почти настигал колонну, приходилось огибать очередной мысик. Иногда он подходил к спешащей колонне так близко, что Хорнблоуэр в подзорную трубу видел над мундирами белые лица солдат, когда те оборачивались через плечо. Многие отставали - одни сидели на обочине, уронив голову на руки, другие в изнеможении опирались на ружья, не сводя глаз с проходящего мимо корабля, иные ничком лежали там, где подкосила их усталость и жара.
Буш рвал и метал, бегая по кораблю в тщетных попытках выжать из него еще немного скорости. Он послал всех незанятых перетаскивать сетки с ядрами на наветренную сторону, обрасопил паруса с невероятной точностью и ругался на чем свет стоит всякий раз, как расстояние от корабля до колонны увеличивалось.
Однако Хорнблоуэр был доволен. Пехотный полк, который понес большие потери, потом, преследуемый неумолимым врагом, несколько миль бежал в панике, десятками теряя изнемогших людей, получит такой мощный удар по самоуважению, что ослабеет, как после недели боевых действий. Еще до того, как они приблизились к береговой батарее в Аренс-де-Мар, он приказал прекратить преследование - не хотел, чтобы бегущий неприятель приободрился, видя, как большие пушки заставляют "Сатерленд" повернуть, огибать же батарею было бы слишком долго, ночь спустилась бы прежде, чем они вернулись к берегу.
- Очень хорошо, мистер Буш. Положите судно на правый галс и закрепите пушки.
"Сатерленд" встал на ровный киль и вновь накренился уже на другом галсе.
- Трижды ура капитану! - крикнул кто-то на главной палубе - если бы Хорнблоуэр знал кто, приказал бы наказать. Он пытался призвать к тишине, но голос его тонул в ликующих возгласах. Матросы орали, пока не выдохлись, широкими улыбками приветствуя капитана, который за последние три дня привел их к победе пять раз. Буш тоже улыбался, и Джерард. Малыш Лонгли приплясывал и вопил, напрочь позабыв про офицерское достоинство. Позже, возможно, Хорнблоуэр порадуется, вспоминая эти чистосердечные изъявления любви, но сейчас они его только раздражали.
Когда возгласы стихли, слышен стал голос лотового.
- Дна нет! Дна нет!
Он по-прежнему исполнял, что велено, и продолжал бы бросать лот, пока ему не скажут отдохнуть - живой пример флотской дисциплины.
- Немедленно прикажите ему уйти с русленя, мистер Буш! - бросил Хорнблоуэр, раздосадованный таким упущением.
- Есть, сэр, - отвечал Буш, убитый своей оплошностью.
Солнце тонуло в багрянце над горами Испании; от буйства красок у Хорнблоуэр перехватило дыхание. Теперь, после нескольких часов напряженной умственной работы наступила реакция - он отупел настолько, что даже не ощущал усталости. Однако надо подождать, пока доложит доктор. Сегодня кого-то убило или ранило - Хорнблоуэр явственно помнил треск и крики, последовавшие за выстрелом полевой батареи.
Кают-компанейский вестовой подошел и козырнул Джерарду.
- Прошу прощения, сэр, - сказал он. - Том Криб убит.
- Что?
- Убит, сэр. Ядром оторвало башку. Страсть смотреть, сэр.
- Что вы сказали? - вмешался Хорнблоуэр. Он не помнил никого по имени Том Криб, кроме чемпиона Англии в тяжелом весе, и не понимал, почему о потерях докладывает кают-компанейский вестовой лейтенанту.
- Том Криб убит, сэр, - пояснил вестовой. - А миссис Сидонс ранило щепкой в... в задницу, прошу прощения, сэр. Вы небось слышали, как она визжала.
- Слышал, - сказал Хорнблоуэр.
Он с облегчением осознал, что Том Криб и миссис Сидонс кают-компанейские свиньи. Последнюю нарекли в честь знаменитой трагической актрисы.
- Она уже оклемалась. Кок приляпал ей на задницу смолы.
Явился доктор и доложил, что потерь не было.
- Только среди свиней, сэр, - добавил Уолш заискивающим тоном человека, который приглашает старшего по званию посмеяться.
- Мне только что об этом доложили, - сказал Хорнблоуэр.
Джерард говорил с вестовым.
- Ладно! - объявил он. - Требуху мы зажарим. А филей запеки. И смотри, чтоб получилась хрустящая корочка. Будет подметка, как в прошлый раз, лишу грога. Лук и чеснок есть, да, кстати, и яблок немного осталось. Соус из яблок, лука и чеснока - и заруби себе на носу, Лоутон, никакой гвоздики. Что бы ни говорили другие офицеры, я гвоздики не потерплю. В яблочном пироге - ладно, но не в жареной свинине. Приступай немедленно. Один окорок отнеси унтер-офицерам с моими приветствиями, а другой запечешь и холодным подашь на завтрак.
Говоря, Джерард для большей выразительности щелкал пальцами правой руки по ладони левой, глаза его сверкали. Похоже, когда поблизости нет женщин, Джерард все свободные от пушек мысли устремляет на свой желудок. Человек, у которого в палящий июльский полдень в Средиземном море глаза блестят при мысли о жареной требухе и запеченной свинине, и который с энтузиазмом предвкушает холодный свиной окорок на следующее утро, по справедливости сам должен быть толстым, как боров. Однако Джерард подтянут, элегантен и хорош собой. Хорнблоуэр, вспомнив свое намечающееся брюшко, испытал мгновенную зависть.
Полковник Вильена бродил по палубе, как потерянный. Ему явно не терпится заговорить - а Хорнблоуэр единственный на борту понимает по-испански. Мало того, как полковник он по чину равен капитану и вправе рассчитывать на его гостеприимство. Хорнблоуэр решил, что лучше переесть жареной свинины, чем выслушивать болтовню Вильены.
- Похоже, вы затеваете сегодня вечером пиршество мистер Джерард, сказал он.
- Да, сэр.
- Не стеснит ли вас мое общество?
- Что вы, сэр. Ничуть, сэр. Мы будем очень рады, если вы окажете нам такую честь, сэр.
Джерард от души обрадовался перспективе принимать капитана. Лицо его осветилось. Хорнблоуэр был искренно растроган, несмотря на укоры совести, напоминавшей, из-за чего, собственно, он напросился на обед.
- Благодарю вас, мистер Джерард. Тогда мы с полковником Вильеной будем сегодня вашими гостями.
Если повезет, Вильену посадят далеко, разговаривать с ним не придется.
Тамбур-сержант морской пехоты собрал весь корабельный оркестр четырех своих трубачей и четырех барабанщиков. Они расхаживали взад и вперед по переходному мостику, оглушительно лупили в барабаны, в то время как трубы бодро выводили веселый мотив. "Могучи наши корабли, И просмолены наши парни..." - неслось к далекому горизонту,
Разухабистые слова и внятные чувства были по душе матросам, хотя любой из них разъярился бы, назови его кто "просмоленным парнем".
Взад-вперед двигались красные мундиры, мерный барабанный бой завораживал, заставляя позабыть про изнуряющую жару. На западе дивно горело закатное небо, хотя на востоке над лиловым морем уже сгущалась ночная тьма.
XV
- Восемь склянок, сэр, - сказал Полвил.
Хорнблоуэр вздрогнул и проснулся. Хотя он спал больше часа, ему казалось, что прошло отсилы минут пять. Он лежал на койке в ночной рубашке - ночью так парило, что он сбросил покрывало - голова болела, во рту было гадко. Он ушел спать в полночь, но - спасибо жареной свинине - часа два-три ворочался с боку на бок в одуряющей духоте, а теперь его будят в четыре часа утра, чтоб он успел составить рапорт капитану Болтону или адмиралу. Застонав от усталости, он спустил на палубу ватные ноги. Глаза опухли и слипались - он потер их и почувствовал резь.
Он бы снова застонал, если бы не стоял рядом Полвил, в глазах которого надо выглядеть человеком без слабостей. Вспомнив про это, Хорнблоуэр рывком встал, делая вид, будто окончательно проснулся. После того, как он искупался под помпой и побрился, это стало почти правдой, а когда заря забрезжила над мглистым горизонтом, он сел за стол, заточил новое перо, задумчиво облизнул кончик, обмакнул в чернила и начал писать:
Честь имею доложить, что в соответствии с полученными от капитана Болтона приказами, 20-го числа сего месяца я проследовал...
Полвил принес завтрак, и Хорнблоуэр потянулся к дымящемуся кофе, надеясь подкрепить уже иссякающие силы. Чтобы освежить в памяти подробности захвата "Амелии", пришлось перелистать вахтенный журнал - за три таких бурных дня многое успело подзабыться. Писать надо было простым языком, без выспренних оборотов и гиббонианских антитез, однако Хорнблоуэр избегал употреблять и канцелярские выражения, обычные у других капитанов. Так, перечисляя захваченные возле батареи в Льянце суда, он старательно вывел "поименованные ниже", а не "нижепереименованные" - флотский штамп, вошедший в обращение с легкой руки безграмотных капитанов времен "войны за ухо Дженкинса"* ["Война за ухо Дженкинса" - война между Англией и Испанией в 1739-1741 годах, поводом для которой послужило представленное в Палату Общин капитаном Робертом Дженкинсом ухо, якобы отрезанное у него испанским офицером при досмотре судна в Гаване.]. Он вынужден был писать "проследовал" - во флотских донесениях корабли не идут, не плывут, не выходят в море, не поднимают якоря, а исключительно следуют в соответствии с приказами, подобно тому, как и капитаны никогда не советуют, не подсказывают, не рекомендуют, а лишь почтительнейше предполагают. Вот и Хорнблоуэр почтительнейше предполагал, что пока французы не восстановят батарею в Льянце, прибрежное сообщение между Францией и Испанией на отрезке от Пор-Вандра до залива Росас будет весьма уязвимо.
Пока он мучительно подбирал слова, чтоб описать вылазку в Этан-де-То возле Сета, в дверь постучали, и на его "войдите" вошел Лонгли.
- Меня послал мистер Джерард, сэр. На правой скуле видна эскадра.
- Флагман там?
- Да, сэр.
- Хорошо. Передайте мистеру Джерарду мои приветствия и попросите его взять курс на эскадру.
- Есть, сэр.
Значит, донесение надо адресовать адмиралу, а не капитану Болтону, и закончить его надо в оставшиеся полчаса. Хорнблоуэр обмакнул перо в чернильницу и лихорадочно застрочил, описывая расстрел армии Пино и Леччи на прибрежной дороге между Мальгратом и Аренс-де-Маром. Его самого поразило, когда он подсчитал: итальянцы должны были потерять убитыми и ранеными пятьсот-шестьсот человек, не считая тех, кто сбежал или заблудился. Излагать это надо было осторожно, дабы не попасть под подозрение в похвальбе - провинности, с точки зрения начальства, неизвинимой. Вчера пятьсот или шестьсот человек были убиты или искалечены из-за того лишь, что он - деятельный и предприимчивый офицер. Созерцая мысленным взором вчерашние свои свершения, Хорнблоуэр видел их как бы двояко: с одной стороны - трупы, вдовы и сироты, мучения и боль, с другой неподвижные фигурки в белых штанах, рассыпанные оловянные солдатики, цифры на бумаге. Он проклинал свой аналитический ум, как проклинал жару и лежащий перед ним рапорт. Он даже осознавал отчасти, что теперешнее подавленное состояние духа напрямую связано с недавними успехами.
Он подмахнул донесение и крикнул Полвилу, чтоб принес свечу и натопил воску для печати, пока сам он посыпает свежие чернила песком. От жары пальцы липли к размякшей бумаге. Когда он начал подписывать "контр-адмиралу сэру П. Г. Лейтону, К. Б." чернила расплылись на влажном листе, как на промокашке. По крайней мере, с донесением покончено. Хорнблоуэр поднялся на палубу, где пекло уже невыносимо. Металлический блеск неба, заметный еще вчера, сделался сегодня отчетливее: барометр в каюте падал вот уже три дня. Без сомнения, надвигается шторм, мало того - столь долго ожидаемый шторм будет тем более свирепым. Хорнблоуэр повернулся к Джерарду и приказал следить за погодой, а при первых признаках ненастья убавить парусов.
- Есть, сэр, - сказал Джерард.
Два других корабля эскадры покачивались на волнах в отдалении "Плутон" с тремя рядами орудийных портов и красным военно-морским флагом на крюйс-стеньге, указывающим на присутствие контр-адмирала Красного Флага, "Калигула" в кильватере.
- Позовите мистера Марша салютовать адмиральскому флагу, - приказал Хорнблоуэр.
После обмена приветствиями по фалам "Плутона" побегали флажки.
- Позывные "Сатерленда", - читал Винсент. - "Занять позицию в кильватере".
- Подтвердите.
Новая цепочка флажков.
- Позывные "Сатерленда", - снова прочел Винсент. - "Флагман капитану. Явиться на борт и доложить".
- Подтвердите. Мистер Джерард, спустите мою гичку. Где полковник Вильена?
- Не видел его с утра, сэр.
- Эй, мистер Сэвидж, мистер Лонгли. Бегите вниз и вытащите полковника Вильену из постели. Он должен быть здесь одетым к тому времени, как спустят мою гичку.
- Есть, сэр.
Через две с половиной минуты капитанская гичка покачивалась на волнах, а Хорнблоуэр сидел на кормовом сиденье. Вильена появился у борта в последнюю секунду и вид имел преплачевный, чему не приходилось удивляться два бесцеремонных мичмана, не знающие ни слова по-испански, впопыхах выволокли его из постели и кое-как помогли напялить одежду. Кивер сполз набок, доломан был застегнут криво, перевязь и саблю Вильена держал в руках. Нетерпеливые матросы затащили его в шлюпку - никому не хотелось ронять репутацию своего судна, заставляя адмирала ждать из-за какого-то испанца.
Вильена плюхнулся рядом с Хорнблоуэром. Он был небрит и встрепан, глаза опухшие, как у Хорнблоуэра при пробуждении. Он бормотал и ворчал со сна, осоловело поправлял одежду, а тем временем гичка, подгоняемая усилиями гребцов, стрелой неслась по воде. Только возле флагмана Вильена окончательно продрал глаза и заговорил, но в недолгое оставшееся время Хорнблоуэру уже не пришлось изощряться в вежливости. Он надеялся, что адмирал оставит Вильену у себя на корабле, дабы порасспросить о ситуации на берегу.
У борта Хорнблоуэра приветствовал капитан Эллиот.
- Рад видеть вас, Хорнблоуэр, - сказал он. Хорнблоуэр представил Вильену, Эллиот пробормотал нечто невразумительное и в изумлении уставился на яркий мундир и небритые щеки. Когда с формальностями было покончено, Эллиот с явным облегчением вновь заговорил с Хорнблоуэром.
- Адмирал у себя в каюте. Прошу сюда, джентльмены.
В каюте кроме адмирала находился его флаг-адъютант молодой Сильвестр, о котором Хорнблоуэру приходилось слышать как о способном офицере, хотя и он, разумеется, принадлежал к знати. Сам Лейтон был в то утро неповоротлив и говорил медленно - в жаркой каюте по его полным щекам ручьями катился пот. Они с Сильвестром мужественно постарались приветить Вильену. Оба сносно говорили по-французски, плохо по-итальянски, и, припомнив остатки школьной латыни, кое-как объяснялись на смеси трех языков, но разговор шел туго. С явным облегчением Лейтон повернулся к Хорнблоуэру.
- Я хотел бы выслушать ваше донесение, Хорнблоуэр.
- Вот оно в письменном виде.
- Спасибо. Но давайте немного послушаем вас самого. Капитан Болтон сказал мне, что вы захватили призы. Где вы были?
Хорнблоуэр начал перечислять. Сказать надо было так много, что он смог счастливо опустить обстоятельства, при которых расстался с Ост-Индским конвоем. Он рассказал, как захватил "Амелию" и флотилию мелких судов у Льянцы. Тяжелое лицо адмирала оживилось при вести, что он стал на тысячу фунтов богаче, он сочувственно закивал, когда Хорнблоуэр объяснил, что вынужден был сжечь последний трофей - каботажное судно около Сета. Хорнблоуэр осторожно предположил, что эскадра могла бы с успехом приглядывать за побережьем между Пор-Вандром и Росасом, где после уничтожения батареи в Льянце негде укрыться французским судам. При этих словах меж адмиральских бровей пролегла чуть заметная морщина, и Хорнблоуэр поспешно оставил эту тему. Лейтон явно не любит, чтоб подчиненные ему советовали.
Хорнблоуэр торопливо перешел к событиям следующего дня на юго-востоке.
- Минуточку, капитан, - перебил его Лейтон. - Вы хотите сказать, что прошлой ночью двигались на юг?
- Да, сэр.
- Место встречи вы, вероятно, прошли в темноте?
- Да, сэр.
- И вы не потрудились узнать, вернулся ли флагман?
- Я приказал впередсмотрящим наблюдать особо тщательно.
Морщина между бровей Лейтона сделалась отчетливее. Капитаны, особенно на блокадной службе, изрядно досаждают адмиралам тем, что рвутся действовать независимо - хотя бы ради призовых денег - и постоянно изыскивают для этого предлоги. Лейтон явно намеревался пресекать такие попытки в зародыше, мало того, он догадался, что Хорнблоуэр, миновав место встречи ночью, действовал с умыслом.
- Я чрезвычайно недоволен вашим поведением, капитан Хорнблоуэр. Я уже выговорил капитану Болтону за то, что он вас отпустил, а теперь узнаю, что позапрошлой ночью вы были в десяти милях отсюда. Я затрудняюсь выразить вам степень своего неудовольствия. Так случилось, что до места встречи я добрался утром того же дня, и по вашей милости два линейных корабля Его Величества бездействовали сорок восемь часов, пока вы не соизволили вернуться. Прошу понять, капитан Хорнблоуэр, что я глубоко раздосадован, о чем не премину известить в своем рапорте адмирала, командующего Средиземноморским флотом, дабы тот принял какие сочтет нужными меры.
- Да, сэр, - отвечал Хорнблоуэр, изображая на лице глубокое раскаяние. Впрочем, он успел рассудить, что трибуналом тут не пахнет - приказы Болтона полностью его оправдывают - и вообще, вряд ли Лейтон осуществит свою угрозу и сообщит адмиралу.
- Прошу продолжать, - сказал Лейтон. Хорнблоуэр начал рассказывать про итальянцев. По выражению адмиральского лица он видел, как мало значения тот придает достигнутому моральному воздействию, что ему не хватает воображения представить позорно бегущие от неуязвимого врага полки и то, как скажется это на них в дальнейшем. Когда Хорнблоуэр предположил, что итальянцы потеряли не менее пятисот человек, Лейтон заерзал и обменялся с Сильвестром взглядами - он явно не поверил. Хорнблоуэр решил воздержаться от замечания, что еще не менее пятисот человек отстали или дезертировали.
- Очень интересно, - сказал Лейтон фальшиво. К счастью, в дверь постучал Эллиот.
- Погода портится, сэр, - сказал он. - Я полагаю, что если капитан Хорнблоуэр хочет вернуться на свое судно...
- Да, конечно, - сказал Лейтон, вставая. С палубы Хорнблоуэр увидел, что с подветренной стороны горизонт быстро заволакивается черными тучами.
- Еле-еле успеете, - сказал Эллиот, провожая его к шлюпке и поглядывая на небо.
- Да, конечно, - отвечал Хорнблоуэр. Он торопился отвалить, пока никто не заметил, что он оставил Вильену - позабытый всеми, тот замешкался на шканцах, не понимая, о чем говорят между собой англичане.
- Весла на воду! - приказал Хорнблоуэр, еще не сев и гичка понеслась прочь.
Даже на трехпалубном корабле места маловато, особенно если там разместился адмирал со своим штабом. Чтоб устроить испанского полковника, придется потеснить какого-то несчастного лейтенанта. Хорнблоуэр скрепя сердце решил, что не будет переживать из-за неведомого младшего офицера!
XVI
Когда Хорнблоуэр поднялся на борт "Сатерленда", нагретый воздух был по-прежнему недвижим, хотя вдалеке уже глухо громыхало. Черные тучи заволокли почти все небо, а проглядывающая кое-где голубизна отливала сталью.
- Сейчас налетит, сэр, - сказал Буш, самодовольно поглядывая наверх по его приказу на "Сатерленде" убрали все паруса, кроме марселей, да и на тех матросы торопливо брали рифы. - А вот с какой стороны, Бог его знает.
Хорнблоуэр вытер вспотевший лоб. Парило нестерпимо, стояло безветрие, и "Сатерленд" мучительно кренился на волнах. Громко стучали, задевая друг о друга, блоки.
- Да уж поскорее бы, черт его дери, - проворчал Буш.
Жаркий, как из топки, порыв ветра налетел на них, "Сатерленд" на мгновение выровнялся. Вот и следующий порыв, еще сильнее, еще жарче.
- Вот оно! - Буш указал пальцем.
Черное небо разорвала ослепительная вспышка, оглушительно громыхнул гром. Шквал несся на них, фронт его, четко очерченный на серой воде, стремительно надвигался. Ветер ударил почти точно в лоб, "Сатерленд" содрогнулся и начал опускать нос. По приказу Хорнблоуэра рулевой дал ему увалиться. Ревущий ветер принес град - градины размером с вишню били по голове, по лицу, ослепляли, громко лупили по палубе, взбивали море в дрожжевую пену, чье шипение доносилось сквозь все другие шумы. Буш прикрывал лицо воротником, надвигал на глаза зюйдвестку, но Хорнблоуэр так обрадовался свежему ветру, что не обращал внимания на град. Прибежал Полвил с дождевиком и зюйдвесткой, заговорил - Хорнблоуэр не услышал. Чтоб он оделся, Полвилу пришлось дергать его за локоть.
"Плутон" дрейфовал в двух кабельтовых на левой скуле - большой, трехпалубный, он еще хуже слушался руля, и ветром его сносило сильнее. Хорнблоуэр смотрел на него и гадал, как там Вильена, задраенный в стонущей утробе судна. Небось, поручает себя святым угодникам. "Калигула" под зарифленными марселями держался мористее, вымпел его застыл на ветру прямой, как палка. "Калигулу" строили с расчетом на шторма - в отличие от "Плутона" ему не расширяли поперечное сечение, не увеличивали длину, не перегружали артиллерией: британские корабелы не жертвовали его мореходными качествами ради малой осадки, не то что голландские строители "Сатерленда".
Ветер поменял направление на полных четыре румба, "Сатерленд" кренился, штормовые паруса хлопали, словно стреляющие пушки, пока корабль вновь не увалялся под ветер. Град сменился ливнем. Ревущий ветер бросал водяные струи в лицо, волны вздыбились, "Сатерленд" неуклюже подпрыгивал и раскачивался. "Плутону" ветер ударил почти в лоб, но Эллиот вовремя приказал увалиться. Лучше командовать старым плоскодонным "Сатерлендом", чем громоздким трехпалубником с его девяносто восемью тридцатидвухфунтовыми пушками, хотя жалованья за это платят больше.
Ветер завыл еще яростнее, срывая с Хорнблоуэра дождевик. "Сатерленд" шатался, как корова на льду. Буш что-то орал. Хорнблоуэр разобрал слова "вспомогательные тали" и кивнул, Буш юркнул вниз. Как бы ни буйствовал "Сатерленд", четверо рулевых смогут, наверно, удерживать штурвальное колесо могучими рычагами рукоятей, однако тросы рулевого привода напряжены непомерно, в качестве меры предосторожности следует поставить человек шесть-восемь у вспомогательных талей в констапельской, чтобы поберечь и рулевых, и тросы рулевого привода. Возле ближайшего к штурвалу решетчатого люка надо поставить унтер-офицера, чтобы тот выкрикивал указания матросам у вспомогательных талей, опытнейшим морякам - хорошо, что Хорнблоуэр так решительно повел себя с Ост-Индийцами.
Небо с наветренной стороны стало перламутровым, с подветренной облака разошлись, открывая взору зазубренную череду гор. Где-то там - залив Росас, ненадежное укрытие от штормового зюйд-веста, куда британцам вход заказан, ощетинившаяся пушками крепость Росас, год назад взятая французами после продолжительной осады, что и дало Кохрейну случай отличиться. С севера залив ограничен мысом Креус, тем самым, возле которого "Сатерленд" захватил в плен "Амелию". За мысом берег вновь поворачивает к северу, и здесь, на достаточном удалении от подветренного берега, можно переждать непогоду яростные средиземноморские шторма выдыхаются быстро.
- Флагман сигналит, сэр, - завопил вахтенный мичман. - Номер тридцать пять. "Поднять паруса соответственно погоде".