Матросы перебежали от фалов к брасам. Рев Гаррисона известил, что якорь поднят. Хорнблоуэр последний раз взглянул на флюгер - ветер сильно отошел к востоку. Обогнуть мыс Девил-пойнт будет нелегко. Круто обрасопив паруса, "Сатерленд" повернулся и начал медленно набирать скорость. С лодок заголосили, заплескали платками женщины - жены, которых Хорнблоуэр отправил на берег двадцать четыре часа назад, провожали своих мужей. На корме ближней лодки женщина без стеснения рыдала, рот ее был открыт, по щекам ручьями катились слезы. Очень может быть, она никогда больше не увидит своего благоверного.
- По сторонам не глазеть! - рявкнул Гаррисон, приметив, что кто-то из матросов замахал на прощание. Никому не дозволено отвлекаться.
Палуба под Хорнблоуэром пошла вниз - это Буш положил судно в самый крутой бейдевинд: впереди Девил-пойнт, как поведет себя судно, неизвестно, значит, надо держаться как можно дальше на ветре. Стоило судну накренится, и на Хорнблоуэра волной нахлынули воспоминания. Лишь когда судно поднимет паруса, закачается под ногами палуба, зазвучит в ушах перестук блоков и пение такелажа - лишь тогда оживают в памяти тысяча и одна мелкая подробность морской жизни. Хорнблоуэр тяжело сглотнул от волнения.
Они прошли совсем близко к мысу, на котором располагался док. Рабочие побросали дела и принялись глазеть, но "ура! " не крикнул ни один. За семнадцать военных лет они насмотрелись на военные суда, и "Сатерленд" не вызывал у них воодушевления. Сейчас на палубе оркестр должен бы играть "Рази, британец, метко" или "Бодрее, ребята, ко славе наш путь", но на музыкантов у Хорнблоуэра не было денег, а звать горниста из морских пехотинцев и корабельного трубача, чтоб те устроили жалкий шум, он не собирался. Впереди открывался Стоунхауз-пул, за ним виднелись плимутские кровли. Где-то там Мария, быть может, она видит обрасопленные круто к ветру белые паруса. Может быть, леди Барбара смотрит сейчас на "Сатерленд". Хорнблоуэр снова сглотнул. Порыв ветра со Стоунхауз-пул ударил кораблю почти в лоб. Судно заартачилось, но рулевой дал ему увалиться под ветер. Хорнблоуэр взглянул направо. Они проходили до опасного близко к берегу - он не ошибся, "Сатерленд" действительно сильно дрейфует. Хорнблоуэр наблюдал за ветром и за огибающим мыс отливом, поглядывал на Девил-пойнт за правой скулой. Как бы ни пришлось поворачивать оверштаг и лавировать от мыса. Буш уже открыл рот, чтоб скомандовать к повороту, когда Хорнблоуэр понял, что мыс они пройдут.
- Пусть держит так, мистер Буш, - сказал он, тихий приказ означал, что капитан берет руководство на себя, и Буш прикусил язык.
Они прошли в каких-то пятидесяти ярдах от буя, вода пенилась с подветренного борта, корабль сильно кренился. Хорнблоуэр вмешался не для того, чтоб доказать свое превосходство в судовождении. Скорее он не мог видеть, как что-то делается не безупречно. Он лучше своего первого лейтенанта умеет хладнокровно просчитывать шансы - потому он и в вист лучше играет. Впрочем, Хорнблоуэр не анализировал сейчас своих побуждений и едва ли осознавал, что такие побуждения были - он никогда не думал о себе как о выдающемся навигаторе.
Теперь они держали прямо на Девил-пойнт, Хорнблоуэр уже некоторое время не спускал с него глаз.
- Руль на левый борт, - приказал он. - И поставьте марсели, мистер Буш.
С ветром на траверзе они вышли в пролив, слева от них были зазубренные вершины Стэддона, справа - Эджкумбский холм. Они приближались к открытому морю, ветер свежел, такелаж пел пронзительнее, "Сатерленд" заметней качался на пробегавших под днищем волнах. Слышно стало поскрипывание деревянного корпуса - на палубе различимое, внизу громкое и, наконец, настолько привычное, что ухо переставало его замечать.
- Черт бы побрал это мужичье! - простонал Буш, наблюдая за постановкой брамселей.
Миновали остров Дрейка с наветренной стороны. "Сатерленд" повернулся к нему кормой и с ветром на левой раковине двинулся к проливу. Брамсели еще не поставили, как уже поравнялись со следующим мысом и оказались перед заливом Каусенд-бей. Вот и конвой - шесть Ост-Индийцев с крашенными орудийными портами, ни дать ни взять военные корабли, каждый под флагом Досточтимой Компании, а один и вовсе под брейд-вымпелом, что твой коммодор, два флотских транспорта и еще четыре грузовых судна, направляющихся в Лиссабон. Немного мористее покачивались на якорях трехпалубники - "Плутон" и "Калигула".
- Флагман сигналит, сэр, - сказал Буш, не отрывая от глаза подзорную трубу. - Вы должны были доложить об этом минуту назад, мистер Винсент.
Они видели "Плутон" не больше тридцати секунд, но этот первый адмиральский сигнал действительно нужно было заметить быстрее.
- Позывные "Сатерленда", сэр, - прочел несчастный мичман в подзорную трубу. - "Отрицательный. Номер семь". Номер семь означает "встать на якорь", сэр.
- Подтвердите, - рявкнул Хорнблоуэр. - Уберите брамсели и обстените грот-марсель, мистер Буш.
В подзорную трубу он видел, как суетятся на вантах дальних кораблей матросы. Через пять минут над "Плутоном" и "Калигулой" распустились паруса.
- В Hope снаряжались, чтоб им лопнуть, - проворчал Буш. В Hope, воротах крупнейшего морского порта, капитан имел наилучшую возможность пополнить команду первоклассными моряками - их снимали с купеческих судов, оставляя последним человек пять-шесть, только чтоб провести корабль вверх по реке. К тому же Болтон и Эллиот успели потренировать команду в пути. Они уже выходили из залива. По фалам флагмана бежали флажки.
- Это каравану, сэр, - докладывал Винсент. - "Поторапливаться. Поднять якорь. Поднять все паруса соответственно погоде", сэр. Господи, пушка.
Сердитый раскат и облако дыма возвестили, что адмирал решительно требует внимания к своим сигналам. Ост-Индийцы с их большой, по-военному вымуштрованной командой уже подняли якоря и расправили паруса. Транспорты, естественно, запаздывали. Казалось, остальным придется бесконечно наполнять ветром и класть на стеньгу паруса, но вот и последний транспорт выполз наконец из залива.
- Флагман опять сигналит, сэр, - сказал Винсент, читая флажки и справляясь с сигнальной книгой. - "Занять предписанную раннее позицию".
То есть на ветре от каравана, а поскольку ветер с кормы, значит, в арьергарде. Отсюда военные корабли всегда смогут броситься на выручку каравану. Хорнблоуэр чувствовал на щеке посвежевший ветер. На флагмане уже подняли брамсели, теперь поднимали бом-брамсели. Придется делать то же самое, хотя ветер крепчает и бом-брамсели скоро придется убирать. Еще до заката будут брать рифы на марселях. Хорнблоуэр отдал Бушу приказ. Гаррисон заорал: "Все наверх паруса ставить!". Новички ежились, и не удивительно грот-бом-брам-рей "Сатерленда" располагался на высоте сто девяносто футов над палубой, да еще и описывал головокружительные петли, поскольку корабль уже закачался на Ла-Маншских валах.
Хорнблоуэр отвернулся и стал глядеть на флагман - невыносимо было видеть, как унтер-офицеры линьками загоняют перепуганных новичков на ванты. Он знал, что так должно. Флот не признает - не может признавать - слов "не могу" и "боюсь". Исключений не будет, и сейчас самое время вбить в сознание подневольных людей, что приказы исполняются неукоснительно. Попробуй начать с поблажек, и ничего другого от тебя ждать не будут, а на службе, где каждый в любую минуту должен быть готов добровольно пойти на смерть, послабления можно делать лишь опытной команде, способной их по достоинству оценить. И все же Хорнблоуэр почти физически ощущал тошнотворный страх человека, который никогда не залезал выше стога, и которого гонят на мачту линейного корабля. Жестокая, беспощадная служба.
- Мир раньше подпишут, - проворчал Буш, обращаясь к штурману Кристэлу, - чем мы сделаем матросов из этих навозных жуков.
Большинство упомянутых навозных жуков еще три дня назад мирно обитали в своих лачугах и ни сном, ни духом не помышляли о море. А теперь их мотает между свинцовым небом и свинцовым морем, в ушах свистит неистовой силы ветер, над головами грозно высятся мачты, под ногами скрипит древесина кренящегося судна.
Они были уже далеко в море, с палубы виднелся Эддистоун, и под давлением прибавленных парусов "Сатерленд" качался все сильнее. Встретив скулой первую большую волну, он приподнял нос, винтообразным движением накренился на бок, пока та проходила под днищем, и головокружительно нырнул вперед, когда она прокатилась под кормой. На шкафуте завыли.
- Не на палубу, черт вас раздери! - заорал в ярости Гаррисон.
Неподготовленных людей укачивает особенно быстро. Хорнблоуэр видел, как несколько бледных созданий, пошатываясь и оступаясь, кинулись к подветренному фальшборту. Двое резко сели на палубу и обхватили голову руками. Корабль опять вошел в штопор, взмыл на волне и тут же ухнул вниз; душераздирающий вопль на шкафуте повторился. Казалось, это не кончится никогда. Хорнблоуэр зачарованно наблюдал, как одного несчастного придурка выворачивает в шпигат. От этого зрелища в желудке у него потяжелело, он судорожно сглотнул. На лбу, несмотря на холод, проступил пот.
Его тоже укачает, причем в самом скором времени. Он хотел укрыться от всех, проблеваться в одиночестве, вдали от посторонних глаз. Он взял себя в руки, чтобы заговорить с обычным ледяным безразличием, но вместо этого получился какой-то неуместный задор.
- Продолжайте, мистер Буш, - сказал Хорнблоуэр. - Если я понадоблюсь, позовите.
За долгую стоянку в порту он разучился ходить по качающейся палубе его мотало из стороны в сторону; спускаясь по трапу, он обеими руками цеплялся за поручни. Наконец он благополучно добрался до полупалубы и ввалился в каюту, запнувшись о комингс. Полвил накрывал к обеду.
- Убирайся! - рявкнул Хорнблоуэр. - Вон!
Полвил исчез, Хорнблоуэр вывалился на кормовую галерею, уцепился за поручень и свесился головой к пенистой кильватерной струе. Он ненавидел морскую болезнь не только за причиняемые ею страдания, но и за крайнюю унизительность. Тщетно уговаривал он себя, что и Нельсон подобным же образом мучился в начале каждого плавания, тщетно напоминал, что всегда выходит в море до предела вымотанным и морально, и физически, потому и становится жертвой морской болезни. Все это было так, однако, ничуть не утешало. Он со стоном перегнулся через поручень. Ветер хлестал его.
Теперь, когда задул норд-ост, Хорнблоуэр дрожал от холода: толстый бушлат остался в спальной каюте, идти за ним не было сил, Полвила звать не хотелось. Вот оно, с горькой иронией думал он, блаженное уединение, к которому он стремился от сложностей сухопутной жизни. Внизу стонали в цапфах рулевые крюки, под кормовым подзором пузырилась, словно в бродильном чане, белая пена. Барометр падал со вчерашнего дня, дело явно шло к штормовому норд-осту. Будущее не сулило никакого просвета, и Хорнблоуэру казалось: он отдал бы сейчас все на свете за тихую гладь Хэмоазы.
Небось офицеров его никогда не укачивает, а если укачивает, то просто рвет, и они не испытывают таких душераздирающих страданий. На баке мучаются морской болезнью двести человек новичков, их неумолимо подгоняют безжалостные офицеры. Лучше, чтобы тебя заставляли трудиться, невзирая на морскую болезнь, лишь бы, как в данном случае, это происходило без ущерба для дисциплины. Хорнблоуэр был абсолютно уверен, что никто на борту не испытывает и половины его мучений. Он опять перегнулся через борт, стеная и чертыхаясь. Он знал по опыту, что через три дня будет в отличной форме, но сейчас эти три дня представлялись вечностью. А древесина скрипела, руль стонал, ветер свистел, все сливалось в адском грохоте, и Хорнблоуэр, дрожа, цеплялся за поручни.
VI
Когда прошел первый приступ дурноты, Хорнблоуэр заметил, что ветер несомненно крепчает. Он был порывистый, с дождевыми шквалами, и капли молотили по кормовой галерее. Хорнблоуэр внезапно встревожился - что случится, если налетит шквал посильнее, а необученная команда не успеет убрать паруса? Мысль, что он может на глазах у всего каравана постыдно лишиться мачты, пересилила даже морскую болезнь. Машинально он прошел в каюту, надел бушлат и выбежал на палубу. Буша уже сменил Джерард.
- Флагман убавляет паруса, сэр, - сообщил он, козыряя.
- Очень хорошо. Уберите бом-брамсели, - сказал Хорнблоуэр, оглядывая горизонт в подзорную трубу.
Караван вел себя, как всякий караван - растянулся по ветру, словно шкипера только и мечтали сделаться добычей каперов. Индийцы держались более или менее организованной кучкой в миле под ветром, но шесть других кораблей вырвались далеко вперед - видны были только их паруса.
- Флагман сигналит конвою, сэр, - сказал Джерард. Хорнблоуэр чуть было не ответил: "Этого я и ожидал" но вовремя сдержался и ограничился односложным "да", в это время новая вереница флажков побежала по фалам "Плутона".
- Позывные "Калигулы", - читал сигнальный мичман.
- "Прибавить парусов. Занять позицию впереди конвоя".
Значит, Болтона посылают вперед, призвать к порядку ослушников. "Калигула" снова поставил бом-брамсели и понесся по сердитому морю вдогонку непокорным транспортным судам. Болтону придется подойти на расстояние окрика, а возможно и выпалить разок из пушки; шкипера торговых судов если и умеют читать флажки, предпочитают их игнорировать. Индийцы тоже убрали бом-брамсели - они имели удобное обыкновение убавлять на ночь паруса. Счастливо обладая монополией на торговлю с Востоком, они могли не торопиться, и, оберегая покой изнеженных пассажиров, не тревожили их ночными свистками и топотом. Но внешне это выглядело так, будто они замышляют еще дальше отстать от "Калигулы", "Плутона" и транспортов. Любопытствуя, как поведет себя адмирал, Хорнблоуэр направил подзорную трубу на "Плутон".
Разумеется, тот разразился очередной вереницей флажков, адресованных непокорным индийцам.
- Бьюсь об заклад, он жалеет, что не может отдать их под трибунал, со смешком сказал один мичман другому.
- По пять тысяч фунтов за рейс получают их капитаны, - был ответ. Что им адмирал? Господи, кто по своей воле предпочел бы флот?
Приближалась ночь, ветер крепчал, и было похоже, что караван разбредется в самом начале плавания. Хорнблоуэру подумалось, что адмирал проявил себя не лучшим образом. Нельзя было отпускать транспорты вперед, флот не принимает оправданий, и посему сэр Перси Лейтон виноват. Интересно, как бы он сам поступил на его месте? Ответа Хорнблоуэр так и не придумал, ограничившись признанием глубокой истины, что дисциплина не определяется правом отдать под трибунал. Он не считал, что сам справился бы лучше.
- Вымпел "Сатерленда", - прервал его мысли сигнальный мичман. "Занять... ночную... позицию"
- Подтвердите, - сказал Хорнблоуэр.
Исполнить это было несложно. Ночью "Сатерленду" полагалось находиться в четверти мили на ветре от каравана. Сейчас он как раз двигался к позиции позади индийцев. "Плутон", следуя в кильватере "Калигулы", обогнал их похоже, адмирал решил использовать свой корабль как связующее звено между двумя половинками разорванного конвоя. Быстро темнело, ветер по-прежнему крепчал.
Хорнблоуэр попробовал пройтись по качающейся палубе, чтобы хоть немного согреться и унять озноб; пока он стоял без движения, опять напомнил о себе желудок. Он вцепился в поручень, превозмогая дурноту. Меньше всего ему хотелось, чтоб его стошнило перед ироничным красавцем Джерардом. Голова кружилась от усталости и морской болезни. Он подумал, что если ляжет, то, наверно, уснет и во сне позабудет свои мучения. Теплая и уютная койка манила все сильнее. Однако он через силу оставался на палубе, пока в быстро сгущающемся сумраке не убедился, что корабль занял предписанную позицию. Тогда он повернулся к Джерарду.
- Уберите брамсели, мистер Джерард.
Он взял сигнальную доску, и, стараясь не думать про мятежный желудок, тщательно вывел подробнейшие указания для вахтенного, все, какие только мог измыслить. Они сводились к тому, чтобы держаться на ветре от каравана и не терять его из виду.
- Вот приказы, мистер Джерард, - сказал он. На последнем слове голос у него дрогнул, и ответного "есть, сэр" он, сбегая по трапу, уже не слышал.
Желудок был пуст, поэтому рвало особенно мучительно. Когда Хорнблоуэр, пошатываясь, вернулся в каюту, туда сунулся было Полвил. Хорнблоуэр обругал его страшными словами и велел убираться вон, потом повалился на койку и пролежал пластом минут двадцать, прежде чем с усилием встал, стянул бушлат, сюртук и в рубашке, жилете и штанах со стоном забрался под одеяло. "Сатерленд" несся на фордевинд, немилосердно качаясь, древесина стенала и жаловалась на разные голоса. Хорнблоуэр сжимался всякий раз, как корабль взлетал на волне и койка, на которой он лежал, взмывала футов на двадцать вверх, чтобы тут же устремиться вниз. Однако, поскольку он не мог мыслить последовательно, изнеможение все-таки взяло верх. Он так устал, что заснул мгновенно, невзирая на качку, шум и дурноту.
Спал он так глубоко, что, проснувшись сперва не понял, где находится. Первым делом он ощутил знакомую и в то же время неожиданную качку. Сквозь распахнутую дверь из кормовой галереи проникал серый полусвет. Хорнблоуэр, моргая, огляделся. Одновременно он вспомнил, где находится, и ощутил позыв к рвоте. Он осторожно встал, шатаясь прошел через каюту к поручням кормовой галереи и под пронизывающим ветром стал страдальчески вглядываться в серое, освещенное первыми рассветными лучами море. Не видно было ни паруса; он так испугался, что сразу пришел в себя. Натянув сюртук и бушлат, вышел на шканцы.
Джерард все еще был здесь, значит, не кончилась его вахта. Хорнблоуэр угрюмо кивнул на приветствия Джерарда и стал глядеть вперед, на испещренное белыми барашками серое море. В такелаже свистел ветер, крепкий, не настолько, впрочем, чтоб брать рифы на марселях. Он дул прямо с кормы, в спину стоящему у резного поручня Хорнблоуэру. Впереди неровным строем двигались четыре индийца, потом Хорнблоуэр различил пятый и шестой больше чем в миле по курсу. Ни флагмана, ни грузовых судов, ни "Калигулы" - ничего видно не было. Хорнблоуэр поднял рупор.
- Эй, на мачте! Флагман видите?
- Нет, сэр. Ничего не видать, сэр, окромя индийцев, сэр.
Вот оно как, подумал Хорнблоуэр, вешая рупор на место. Многообещающее начало кампании. Судя по курсовой доске, "Сатерленд" всю ночь строго держался выбранного направления, в вахтенном журнале была отмечена скорость то восемь, то девять узлов. Погода ясная, скоро они увидят Уэссан Хорнблоуэр сделал все, что от него требовалось. Индийцы в пределах видимости, он идет одним с ними курсом, паруса соответствуют погоде. Он был бы больше в этом уверен, если б не тошнотворная тяжесть в желудке, а так вызванная морской болезнью хандра нагоняла дурные предчувствия. Если начальству потребуется козел отпущения, выберут его. Он прикинул силу ветра и решил, что неразумно прибавлять парусов и догонять остальной караван. Мысль, что никак не может оградить себя от будущих нареканий, успокоила, он даже приободрился. Жизнь в море научила его философски принимать неизбежное.
Пробило восемь склянок, позвали подвахтенных. Буш вышел сменить Джерарда на шканцах. Хорнблоуэр почувствовал на себе пристальный взгляд Буша и сделал суровое лицо. Он взял себе за правило не говорить без необходимости и так был этим правилом доволен, что намеревался следовать ему и впредь. Вот и теперь он с удовольствием не обращал внимания на Буша, который нет-нет да и поглядывал на него озабоченно, словно пес на хозяина, готовый в любую минуту откликнуться. Тут Хорнблоуэру пришло в голову, что выглядит он довольно жалко: взъерошенный, небритый и, вероятно, зеленый от морской болезни. В расстроенных чувствах он зашагал вниз.
В каюте он сел и закрыл лицо руками. Мебель раскачивалась в такт скрипению переборок. Пока он не смотрел на качающееся предметы, его, по крайней мере, не выворачивало. После Уэссана можно будет лечь и закрыть глаза. Тут вошел Полвил, балансируя подносом, как заправский жонглер.
- Завтрак, сэр, - объявил Полвил и продолжил словоохотливо: - Не знал, что вы встали, сэр, пока левая вахта не сообщила мне по пути вниз. Кофе, сэр. Мягкий хлеб, сэр. На камбузе горит огонь, если пожелаете, сэр, я в два счета поджарю ломтики.
Хорнблоуэр с внезапным подозрением взглянул на слугу. Полвил не предложил ему ничего, кроме хлеба - ни отбивной, ни ветчины - ничего из тех вкусных и дорогих вещей, на которые он так безрассудно раскошелился. А ведь Полвилу известно, что капитан со вчерашнего дня ничего не ел, и Полвил имеет обыкновение пичкать его даже чрезмерно. С чего бы это Полвил вдруг предлагает ему французский завтрак? Под взглядом Хорнблоуэра обычно невозмутимый Полвил потупился - это подтверждало подозрение. Для Полвила не тайна, что его капитана укачивает.
- Поставьте на стол, - буркнул Хорнблоуэр, не в силах сказать что-либо еще. Полвил поставил поднос, но не уходил.
- Когда вы мне понадобитесь, я позову, - сказал Хорнблоуэр сурово.
Сжав руками виски, он попробовал припомнить вчерашний день. Не только Полвил, но и Буш с Джерардом - а значит и вся команда - знают о его слабости. Стоило задуматься, и он припомнил кой-какие мелочи, утвердившие его в этой догадке. Сперва он просто расстроился, даже застонал. Потом разозлился. Наконец верх взяло чувство юмора, и Хорнблоуэр улыбнулся. Тут ноздрей его достиг приятный аромат кофе. Он потянул носом: запах пробуждал одновременно голод и отвращение. Победил голод. Хорнблоуэр налил и отхлебнул кофе, тщательно избегая останавливаться взглядом на качающихся предметах. Почувствовав в желудке блаженную теплоту, он машинально откусил хлеба, и, только очистив поднос, засомневался, стоило ли это делать. Однако удача ему сопутствовала: не успела накатить новая волна дурноты, как в дверь постучал мичман и сообщил, что видно землю. Начав действовать, Хорнблоуэр позабыл о морской болезни.
С палубы Уэссан был еще не виден, только с мачты, а лезть по вантам Хорнблоуэр не собирался. Ветер свистел перебирая натянутые тросы у него над головой. Он глядел на серое море, туда, где лежала за горизонтом Франция. Из всех приметных морских ориентиров остров Уэссан, быть может чаще других фигурировал в английской морской истории: Дрейк и Блейк, Шовел и Рук, Хоук и Боскавен, Родни Джервис и Нельсон каждый в свое время глядели отсюда на восток, как сейчас Хорнблоуэр. Три четверти британского торгового флота огибали Уэссан на пути в дальние края и возвращаясь домой. Лейтенантом под началом Пелью Хорнблоуэр мотался на "Неустанном" в виду Уэссана во время блокады Бреста. В этих самых водах "Неустанный" и "Амазонка" загнали "Друа-де-л'ом" в полосу прибоя, отправив на тот свет тысячу французских моряков. Подробности этого яростного сражения тринадцатилетней давности он помнил так же отчетливо, как бой с "Нативидадом" всего шесть месяцев назад - признак надвигающейся старости.
Хорнблоуэр стряхнул накатившую на него задумчивость и занялся делами: проложил курс на Финистерре и заставил индийцев ему следовать - первое оказалось значительно проще второго. Целый час пришлось сигналить и даже палить из пушки, прежде чем ведомые удовлетворительно повторили сигналы, Хорнблоуэру казалось, что шкипера нарочно не понимают сигналов, перевирают или оставляют без внимания. "Лорд Монингтон" десять минут держал сигнал приспущенным, словно нарочно, чтоб его было не прочесть. Только когда "Сатерленд" приблизился почти на расстояние окрика, а Хорнблоуэр дошел до точки кипения, сигнальный фал наконец распутали и подняли флажки правильно.
Видя это, Буш язвительно хохотнул и заметил, что индийцы еще бестолковей военного корабля в начале плавания, но Хорнблоуэр сердито затопал прочь, оставив Буша таращиться ему вслед. Нелепое происшествие разозлило Хорнблоуэра: он боялся, что сам выглядит нелепо. Зато он на время позабыл про морскую болезнь и только простояв некоторое время в одиночестве у правого борта - Буш тем временем отдавал приказы, по которым "Сатерленд" вернулся к позиции на ветре от каравана - и успокоившись, вновь ощутил тревожные симптомы. Он уже шел вниз, когда внезапный крик Буша вернул его на шканцы.
- "Уолмерский замок" привелся к ветру, сэр!
Хорнблоуэр поднял подзорную трубу и направил ее за левый борт. "Уолмерский замок" - передовой корабль каравана - был от "Сатерленда" дальше всего, милях примерно в трех. Ошибиться было невозможно - корабль повернул и теперь несся в наветренную сторону.
- Они сигналят, сэр, - сказал Винсент, - но я не могу прочесть. Может быть, номер двадцать девять, но это "прекратить сражение" - не это же они хотят сказать.
- Эй, на мачте! - заорал Буш. - Что видите на левой скуле?
- Ничего, сэр.
- Этот сигнал спустили, сэр, - продолжил Винсент. - Вот подняли новый. Номер одиннадцать, сэр. "Вижу неприятеля".
- Эй, Сэвидж, - сказал Буш. - Берите подзорную трубу и лезьте на мачту.
Следующий корабль в рассыпанной колонне тоже привелся к ветру. Сэвидж был на середине вант, когда впередсмотрящий закричал:
- Вижу их, сэр. Два люггера на левой скуле.
Люггеры возле Уэссана - французские каперы и никто больше.
Быстрые, маневренные, с большой командой, опытом не уступающей британскому флоту, они пойдут на любую опасность, лишь бы захватить богатенького Ост-Индийца. Такая добыча озолотит их капитанов. Буш, Винсент и все остальные на палубе взглянули на Хорнблоуэра. Если он потеряет хоть один из доверенных его заботам кораблей, то безнадежно уронит себя в глазах Адмиралтейства.
- По сторонам не глазеть! - рявкнул Гаррисон, приметив, что кто-то из матросов замахал на прощание. Никому не дозволено отвлекаться.
Палуба под Хорнблоуэром пошла вниз - это Буш положил судно в самый крутой бейдевинд: впереди Девил-пойнт, как поведет себя судно, неизвестно, значит, надо держаться как можно дальше на ветре. Стоило судну накренится, и на Хорнблоуэра волной нахлынули воспоминания. Лишь когда судно поднимет паруса, закачается под ногами палуба, зазвучит в ушах перестук блоков и пение такелажа - лишь тогда оживают в памяти тысяча и одна мелкая подробность морской жизни. Хорнблоуэр тяжело сглотнул от волнения.
Они прошли совсем близко к мысу, на котором располагался док. Рабочие побросали дела и принялись глазеть, но "ура! " не крикнул ни один. За семнадцать военных лет они насмотрелись на военные суда, и "Сатерленд" не вызывал у них воодушевления. Сейчас на палубе оркестр должен бы играть "Рази, британец, метко" или "Бодрее, ребята, ко славе наш путь", но на музыкантов у Хорнблоуэра не было денег, а звать горниста из морских пехотинцев и корабельного трубача, чтоб те устроили жалкий шум, он не собирался. Впереди открывался Стоунхауз-пул, за ним виднелись плимутские кровли. Где-то там Мария, быть может, она видит обрасопленные круто к ветру белые паруса. Может быть, леди Барбара смотрит сейчас на "Сатерленд". Хорнблоуэр снова сглотнул. Порыв ветра со Стоунхауз-пул ударил кораблю почти в лоб. Судно заартачилось, но рулевой дал ему увалиться под ветер. Хорнблоуэр взглянул направо. Они проходили до опасного близко к берегу - он не ошибся, "Сатерленд" действительно сильно дрейфует. Хорнблоуэр наблюдал за ветром и за огибающим мыс отливом, поглядывал на Девил-пойнт за правой скулой. Как бы ни пришлось поворачивать оверштаг и лавировать от мыса. Буш уже открыл рот, чтоб скомандовать к повороту, когда Хорнблоуэр понял, что мыс они пройдут.
- Пусть держит так, мистер Буш, - сказал он, тихий приказ означал, что капитан берет руководство на себя, и Буш прикусил язык.
Они прошли в каких-то пятидесяти ярдах от буя, вода пенилась с подветренного борта, корабль сильно кренился. Хорнблоуэр вмешался не для того, чтоб доказать свое превосходство в судовождении. Скорее он не мог видеть, как что-то делается не безупречно. Он лучше своего первого лейтенанта умеет хладнокровно просчитывать шансы - потому он и в вист лучше играет. Впрочем, Хорнблоуэр не анализировал сейчас своих побуждений и едва ли осознавал, что такие побуждения были - он никогда не думал о себе как о выдающемся навигаторе.
Теперь они держали прямо на Девил-пойнт, Хорнблоуэр уже некоторое время не спускал с него глаз.
- Руль на левый борт, - приказал он. - И поставьте марсели, мистер Буш.
С ветром на траверзе они вышли в пролив, слева от них были зазубренные вершины Стэддона, справа - Эджкумбский холм. Они приближались к открытому морю, ветер свежел, такелаж пел пронзительнее, "Сатерленд" заметней качался на пробегавших под днищем волнах. Слышно стало поскрипывание деревянного корпуса - на палубе различимое, внизу громкое и, наконец, настолько привычное, что ухо переставало его замечать.
- Черт бы побрал это мужичье! - простонал Буш, наблюдая за постановкой брамселей.
Миновали остров Дрейка с наветренной стороны. "Сатерленд" повернулся к нему кормой и с ветром на левой раковине двинулся к проливу. Брамсели еще не поставили, как уже поравнялись со следующим мысом и оказались перед заливом Каусенд-бей. Вот и конвой - шесть Ост-Индийцев с крашенными орудийными портами, ни дать ни взять военные корабли, каждый под флагом Досточтимой Компании, а один и вовсе под брейд-вымпелом, что твой коммодор, два флотских транспорта и еще четыре грузовых судна, направляющихся в Лиссабон. Немного мористее покачивались на якорях трехпалубники - "Плутон" и "Калигула".
- Флагман сигналит, сэр, - сказал Буш, не отрывая от глаза подзорную трубу. - Вы должны были доложить об этом минуту назад, мистер Винсент.
Они видели "Плутон" не больше тридцати секунд, но этот первый адмиральский сигнал действительно нужно было заметить быстрее.
- Позывные "Сатерленда", сэр, - прочел несчастный мичман в подзорную трубу. - "Отрицательный. Номер семь". Номер семь означает "встать на якорь", сэр.
- Подтвердите, - рявкнул Хорнблоуэр. - Уберите брамсели и обстените грот-марсель, мистер Буш.
В подзорную трубу он видел, как суетятся на вантах дальних кораблей матросы. Через пять минут над "Плутоном" и "Калигулой" распустились паруса.
- В Hope снаряжались, чтоб им лопнуть, - проворчал Буш. В Hope, воротах крупнейшего морского порта, капитан имел наилучшую возможность пополнить команду первоклассными моряками - их снимали с купеческих судов, оставляя последним человек пять-шесть, только чтоб провести корабль вверх по реке. К тому же Болтон и Эллиот успели потренировать команду в пути. Они уже выходили из залива. По фалам флагмана бежали флажки.
- Это каравану, сэр, - докладывал Винсент. - "Поторапливаться. Поднять якорь. Поднять все паруса соответственно погоде", сэр. Господи, пушка.
Сердитый раскат и облако дыма возвестили, что адмирал решительно требует внимания к своим сигналам. Ост-Индийцы с их большой, по-военному вымуштрованной командой уже подняли якоря и расправили паруса. Транспорты, естественно, запаздывали. Казалось, остальным придется бесконечно наполнять ветром и класть на стеньгу паруса, но вот и последний транспорт выполз наконец из залива.
- Флагман опять сигналит, сэр, - сказал Винсент, читая флажки и справляясь с сигнальной книгой. - "Занять предписанную раннее позицию".
То есть на ветре от каравана, а поскольку ветер с кормы, значит, в арьергарде. Отсюда военные корабли всегда смогут броситься на выручку каравану. Хорнблоуэр чувствовал на щеке посвежевший ветер. На флагмане уже подняли брамсели, теперь поднимали бом-брамсели. Придется делать то же самое, хотя ветер крепчает и бом-брамсели скоро придется убирать. Еще до заката будут брать рифы на марселях. Хорнблоуэр отдал Бушу приказ. Гаррисон заорал: "Все наверх паруса ставить!". Новички ежились, и не удивительно грот-бом-брам-рей "Сатерленда" располагался на высоте сто девяносто футов над палубой, да еще и описывал головокружительные петли, поскольку корабль уже закачался на Ла-Маншских валах.
Хорнблоуэр отвернулся и стал глядеть на флагман - невыносимо было видеть, как унтер-офицеры линьками загоняют перепуганных новичков на ванты. Он знал, что так должно. Флот не признает - не может признавать - слов "не могу" и "боюсь". Исключений не будет, и сейчас самое время вбить в сознание подневольных людей, что приказы исполняются неукоснительно. Попробуй начать с поблажек, и ничего другого от тебя ждать не будут, а на службе, где каждый в любую минуту должен быть готов добровольно пойти на смерть, послабления можно делать лишь опытной команде, способной их по достоинству оценить. И все же Хорнблоуэр почти физически ощущал тошнотворный страх человека, который никогда не залезал выше стога, и которого гонят на мачту линейного корабля. Жестокая, беспощадная служба.
- Мир раньше подпишут, - проворчал Буш, обращаясь к штурману Кристэлу, - чем мы сделаем матросов из этих навозных жуков.
Большинство упомянутых навозных жуков еще три дня назад мирно обитали в своих лачугах и ни сном, ни духом не помышляли о море. А теперь их мотает между свинцовым небом и свинцовым морем, в ушах свистит неистовой силы ветер, над головами грозно высятся мачты, под ногами скрипит древесина кренящегося судна.
Они были уже далеко в море, с палубы виднелся Эддистоун, и под давлением прибавленных парусов "Сатерленд" качался все сильнее. Встретив скулой первую большую волну, он приподнял нос, винтообразным движением накренился на бок, пока та проходила под днищем, и головокружительно нырнул вперед, когда она прокатилась под кормой. На шкафуте завыли.
- Не на палубу, черт вас раздери! - заорал в ярости Гаррисон.
Неподготовленных людей укачивает особенно быстро. Хорнблоуэр видел, как несколько бледных созданий, пошатываясь и оступаясь, кинулись к подветренному фальшборту. Двое резко сели на палубу и обхватили голову руками. Корабль опять вошел в штопор, взмыл на волне и тут же ухнул вниз; душераздирающий вопль на шкафуте повторился. Казалось, это не кончится никогда. Хорнблоуэр зачарованно наблюдал, как одного несчастного придурка выворачивает в шпигат. От этого зрелища в желудке у него потяжелело, он судорожно сглотнул. На лбу, несмотря на холод, проступил пот.
Его тоже укачает, причем в самом скором времени. Он хотел укрыться от всех, проблеваться в одиночестве, вдали от посторонних глаз. Он взял себя в руки, чтобы заговорить с обычным ледяным безразличием, но вместо этого получился какой-то неуместный задор.
- Продолжайте, мистер Буш, - сказал Хорнблоуэр. - Если я понадоблюсь, позовите.
За долгую стоянку в порту он разучился ходить по качающейся палубе его мотало из стороны в сторону; спускаясь по трапу, он обеими руками цеплялся за поручни. Наконец он благополучно добрался до полупалубы и ввалился в каюту, запнувшись о комингс. Полвил накрывал к обеду.
- Убирайся! - рявкнул Хорнблоуэр. - Вон!
Полвил исчез, Хорнблоуэр вывалился на кормовую галерею, уцепился за поручень и свесился головой к пенистой кильватерной струе. Он ненавидел морскую болезнь не только за причиняемые ею страдания, но и за крайнюю унизительность. Тщетно уговаривал он себя, что и Нельсон подобным же образом мучился в начале каждого плавания, тщетно напоминал, что всегда выходит в море до предела вымотанным и морально, и физически, потому и становится жертвой морской болезни. Все это было так, однако, ничуть не утешало. Он со стоном перегнулся через поручень. Ветер хлестал его.
Теперь, когда задул норд-ост, Хорнблоуэр дрожал от холода: толстый бушлат остался в спальной каюте, идти за ним не было сил, Полвила звать не хотелось. Вот оно, с горькой иронией думал он, блаженное уединение, к которому он стремился от сложностей сухопутной жизни. Внизу стонали в цапфах рулевые крюки, под кормовым подзором пузырилась, словно в бродильном чане, белая пена. Барометр падал со вчерашнего дня, дело явно шло к штормовому норд-осту. Будущее не сулило никакого просвета, и Хорнблоуэру казалось: он отдал бы сейчас все на свете за тихую гладь Хэмоазы.
Небось офицеров его никогда не укачивает, а если укачивает, то просто рвет, и они не испытывают таких душераздирающих страданий. На баке мучаются морской болезнью двести человек новичков, их неумолимо подгоняют безжалостные офицеры. Лучше, чтобы тебя заставляли трудиться, невзирая на морскую болезнь, лишь бы, как в данном случае, это происходило без ущерба для дисциплины. Хорнблоуэр был абсолютно уверен, что никто на борту не испытывает и половины его мучений. Он опять перегнулся через борт, стеная и чертыхаясь. Он знал по опыту, что через три дня будет в отличной форме, но сейчас эти три дня представлялись вечностью. А древесина скрипела, руль стонал, ветер свистел, все сливалось в адском грохоте, и Хорнблоуэр, дрожа, цеплялся за поручни.
VI
Когда прошел первый приступ дурноты, Хорнблоуэр заметил, что ветер несомненно крепчает. Он был порывистый, с дождевыми шквалами, и капли молотили по кормовой галерее. Хорнблоуэр внезапно встревожился - что случится, если налетит шквал посильнее, а необученная команда не успеет убрать паруса? Мысль, что он может на глазах у всего каравана постыдно лишиться мачты, пересилила даже морскую болезнь. Машинально он прошел в каюту, надел бушлат и выбежал на палубу. Буша уже сменил Джерард.
- Флагман убавляет паруса, сэр, - сообщил он, козыряя.
- Очень хорошо. Уберите бом-брамсели, - сказал Хорнблоуэр, оглядывая горизонт в подзорную трубу.
Караван вел себя, как всякий караван - растянулся по ветру, словно шкипера только и мечтали сделаться добычей каперов. Индийцы держались более или менее организованной кучкой в миле под ветром, но шесть других кораблей вырвались далеко вперед - видны были только их паруса.
- Флагман сигналит конвою, сэр, - сказал Джерард. Хорнблоуэр чуть было не ответил: "Этого я и ожидал" но вовремя сдержался и ограничился односложным "да", в это время новая вереница флажков побежала по фалам "Плутона".
- Позывные "Калигулы", - читал сигнальный мичман.
- "Прибавить парусов. Занять позицию впереди конвоя".
Значит, Болтона посылают вперед, призвать к порядку ослушников. "Калигула" снова поставил бом-брамсели и понесся по сердитому морю вдогонку непокорным транспортным судам. Болтону придется подойти на расстояние окрика, а возможно и выпалить разок из пушки; шкипера торговых судов если и умеют читать флажки, предпочитают их игнорировать. Индийцы тоже убрали бом-брамсели - они имели удобное обыкновение убавлять на ночь паруса. Счастливо обладая монополией на торговлю с Востоком, они могли не торопиться, и, оберегая покой изнеженных пассажиров, не тревожили их ночными свистками и топотом. Но внешне это выглядело так, будто они замышляют еще дальше отстать от "Калигулы", "Плутона" и транспортов. Любопытствуя, как поведет себя адмирал, Хорнблоуэр направил подзорную трубу на "Плутон".
Разумеется, тот разразился очередной вереницей флажков, адресованных непокорным индийцам.
- Бьюсь об заклад, он жалеет, что не может отдать их под трибунал, со смешком сказал один мичман другому.
- По пять тысяч фунтов за рейс получают их капитаны, - был ответ. Что им адмирал? Господи, кто по своей воле предпочел бы флот?
Приближалась ночь, ветер крепчал, и было похоже, что караван разбредется в самом начале плавания. Хорнблоуэру подумалось, что адмирал проявил себя не лучшим образом. Нельзя было отпускать транспорты вперед, флот не принимает оправданий, и посему сэр Перси Лейтон виноват. Интересно, как бы он сам поступил на его месте? Ответа Хорнблоуэр так и не придумал, ограничившись признанием глубокой истины, что дисциплина не определяется правом отдать под трибунал. Он не считал, что сам справился бы лучше.
- Вымпел "Сатерленда", - прервал его мысли сигнальный мичман. "Занять... ночную... позицию"
- Подтвердите, - сказал Хорнблоуэр.
Исполнить это было несложно. Ночью "Сатерленду" полагалось находиться в четверти мили на ветре от каравана. Сейчас он как раз двигался к позиции позади индийцев. "Плутон", следуя в кильватере "Калигулы", обогнал их похоже, адмирал решил использовать свой корабль как связующее звено между двумя половинками разорванного конвоя. Быстро темнело, ветер по-прежнему крепчал.
Хорнблоуэр попробовал пройтись по качающейся палубе, чтобы хоть немного согреться и унять озноб; пока он стоял без движения, опять напомнил о себе желудок. Он вцепился в поручень, превозмогая дурноту. Меньше всего ему хотелось, чтоб его стошнило перед ироничным красавцем Джерардом. Голова кружилась от усталости и морской болезни. Он подумал, что если ляжет, то, наверно, уснет и во сне позабудет свои мучения. Теплая и уютная койка манила все сильнее. Однако он через силу оставался на палубе, пока в быстро сгущающемся сумраке не убедился, что корабль занял предписанную позицию. Тогда он повернулся к Джерарду.
- Уберите брамсели, мистер Джерард.
Он взял сигнальную доску, и, стараясь не думать про мятежный желудок, тщательно вывел подробнейшие указания для вахтенного, все, какие только мог измыслить. Они сводились к тому, чтобы держаться на ветре от каравана и не терять его из виду.
- Вот приказы, мистер Джерард, - сказал он. На последнем слове голос у него дрогнул, и ответного "есть, сэр" он, сбегая по трапу, уже не слышал.
Желудок был пуст, поэтому рвало особенно мучительно. Когда Хорнблоуэр, пошатываясь, вернулся в каюту, туда сунулся было Полвил. Хорнблоуэр обругал его страшными словами и велел убираться вон, потом повалился на койку и пролежал пластом минут двадцать, прежде чем с усилием встал, стянул бушлат, сюртук и в рубашке, жилете и штанах со стоном забрался под одеяло. "Сатерленд" несся на фордевинд, немилосердно качаясь, древесина стенала и жаловалась на разные голоса. Хорнблоуэр сжимался всякий раз, как корабль взлетал на волне и койка, на которой он лежал, взмывала футов на двадцать вверх, чтобы тут же устремиться вниз. Однако, поскольку он не мог мыслить последовательно, изнеможение все-таки взяло верх. Он так устал, что заснул мгновенно, невзирая на качку, шум и дурноту.
Спал он так глубоко, что, проснувшись сперва не понял, где находится. Первым делом он ощутил знакомую и в то же время неожиданную качку. Сквозь распахнутую дверь из кормовой галереи проникал серый полусвет. Хорнблоуэр, моргая, огляделся. Одновременно он вспомнил, где находится, и ощутил позыв к рвоте. Он осторожно встал, шатаясь прошел через каюту к поручням кормовой галереи и под пронизывающим ветром стал страдальчески вглядываться в серое, освещенное первыми рассветными лучами море. Не видно было ни паруса; он так испугался, что сразу пришел в себя. Натянув сюртук и бушлат, вышел на шканцы.
Джерард все еще был здесь, значит, не кончилась его вахта. Хорнблоуэр угрюмо кивнул на приветствия Джерарда и стал глядеть вперед, на испещренное белыми барашками серое море. В такелаже свистел ветер, крепкий, не настолько, впрочем, чтоб брать рифы на марселях. Он дул прямо с кормы, в спину стоящему у резного поручня Хорнблоуэру. Впереди неровным строем двигались четыре индийца, потом Хорнблоуэр различил пятый и шестой больше чем в миле по курсу. Ни флагмана, ни грузовых судов, ни "Калигулы" - ничего видно не было. Хорнблоуэр поднял рупор.
- Эй, на мачте! Флагман видите?
- Нет, сэр. Ничего не видать, сэр, окромя индийцев, сэр.
Вот оно как, подумал Хорнблоуэр, вешая рупор на место. Многообещающее начало кампании. Судя по курсовой доске, "Сатерленд" всю ночь строго держался выбранного направления, в вахтенном журнале была отмечена скорость то восемь, то девять узлов. Погода ясная, скоро они увидят Уэссан Хорнблоуэр сделал все, что от него требовалось. Индийцы в пределах видимости, он идет одним с ними курсом, паруса соответствуют погоде. Он был бы больше в этом уверен, если б не тошнотворная тяжесть в желудке, а так вызванная морской болезнью хандра нагоняла дурные предчувствия. Если начальству потребуется козел отпущения, выберут его. Он прикинул силу ветра и решил, что неразумно прибавлять парусов и догонять остальной караван. Мысль, что никак не может оградить себя от будущих нареканий, успокоила, он даже приободрился. Жизнь в море научила его философски принимать неизбежное.
Пробило восемь склянок, позвали подвахтенных. Буш вышел сменить Джерарда на шканцах. Хорнблоуэр почувствовал на себе пристальный взгляд Буша и сделал суровое лицо. Он взял себе за правило не говорить без необходимости и так был этим правилом доволен, что намеревался следовать ему и впредь. Вот и теперь он с удовольствием не обращал внимания на Буша, который нет-нет да и поглядывал на него озабоченно, словно пес на хозяина, готовый в любую минуту откликнуться. Тут Хорнблоуэру пришло в голову, что выглядит он довольно жалко: взъерошенный, небритый и, вероятно, зеленый от морской болезни. В расстроенных чувствах он зашагал вниз.
В каюте он сел и закрыл лицо руками. Мебель раскачивалась в такт скрипению переборок. Пока он не смотрел на качающееся предметы, его, по крайней мере, не выворачивало. После Уэссана можно будет лечь и закрыть глаза. Тут вошел Полвил, балансируя подносом, как заправский жонглер.
- Завтрак, сэр, - объявил Полвил и продолжил словоохотливо: - Не знал, что вы встали, сэр, пока левая вахта не сообщила мне по пути вниз. Кофе, сэр. Мягкий хлеб, сэр. На камбузе горит огонь, если пожелаете, сэр, я в два счета поджарю ломтики.
Хорнблоуэр с внезапным подозрением взглянул на слугу. Полвил не предложил ему ничего, кроме хлеба - ни отбивной, ни ветчины - ничего из тех вкусных и дорогих вещей, на которые он так безрассудно раскошелился. А ведь Полвилу известно, что капитан со вчерашнего дня ничего не ел, и Полвил имеет обыкновение пичкать его даже чрезмерно. С чего бы это Полвил вдруг предлагает ему французский завтрак? Под взглядом Хорнблоуэра обычно невозмутимый Полвил потупился - это подтверждало подозрение. Для Полвила не тайна, что его капитана укачивает.
- Поставьте на стол, - буркнул Хорнблоуэр, не в силах сказать что-либо еще. Полвил поставил поднос, но не уходил.
- Когда вы мне понадобитесь, я позову, - сказал Хорнблоуэр сурово.
Сжав руками виски, он попробовал припомнить вчерашний день. Не только Полвил, но и Буш с Джерардом - а значит и вся команда - знают о его слабости. Стоило задуматься, и он припомнил кой-какие мелочи, утвердившие его в этой догадке. Сперва он просто расстроился, даже застонал. Потом разозлился. Наконец верх взяло чувство юмора, и Хорнблоуэр улыбнулся. Тут ноздрей его достиг приятный аромат кофе. Он потянул носом: запах пробуждал одновременно голод и отвращение. Победил голод. Хорнблоуэр налил и отхлебнул кофе, тщательно избегая останавливаться взглядом на качающихся предметах. Почувствовав в желудке блаженную теплоту, он машинально откусил хлеба, и, только очистив поднос, засомневался, стоило ли это делать. Однако удача ему сопутствовала: не успела накатить новая волна дурноты, как в дверь постучал мичман и сообщил, что видно землю. Начав действовать, Хорнблоуэр позабыл о морской болезни.
С палубы Уэссан был еще не виден, только с мачты, а лезть по вантам Хорнблоуэр не собирался. Ветер свистел перебирая натянутые тросы у него над головой. Он глядел на серое море, туда, где лежала за горизонтом Франция. Из всех приметных морских ориентиров остров Уэссан, быть может чаще других фигурировал в английской морской истории: Дрейк и Блейк, Шовел и Рук, Хоук и Боскавен, Родни Джервис и Нельсон каждый в свое время глядели отсюда на восток, как сейчас Хорнблоуэр. Три четверти британского торгового флота огибали Уэссан на пути в дальние края и возвращаясь домой. Лейтенантом под началом Пелью Хорнблоуэр мотался на "Неустанном" в виду Уэссана во время блокады Бреста. В этих самых водах "Неустанный" и "Амазонка" загнали "Друа-де-л'ом" в полосу прибоя, отправив на тот свет тысячу французских моряков. Подробности этого яростного сражения тринадцатилетней давности он помнил так же отчетливо, как бой с "Нативидадом" всего шесть месяцев назад - признак надвигающейся старости.
Хорнблоуэр стряхнул накатившую на него задумчивость и занялся делами: проложил курс на Финистерре и заставил индийцев ему следовать - первое оказалось значительно проще второго. Целый час пришлось сигналить и даже палить из пушки, прежде чем ведомые удовлетворительно повторили сигналы, Хорнблоуэру казалось, что шкипера нарочно не понимают сигналов, перевирают или оставляют без внимания. "Лорд Монингтон" десять минут держал сигнал приспущенным, словно нарочно, чтоб его было не прочесть. Только когда "Сатерленд" приблизился почти на расстояние окрика, а Хорнблоуэр дошел до точки кипения, сигнальный фал наконец распутали и подняли флажки правильно.
Видя это, Буш язвительно хохотнул и заметил, что индийцы еще бестолковей военного корабля в начале плавания, но Хорнблоуэр сердито затопал прочь, оставив Буша таращиться ему вслед. Нелепое происшествие разозлило Хорнблоуэра: он боялся, что сам выглядит нелепо. Зато он на время позабыл про морскую болезнь и только простояв некоторое время в одиночестве у правого борта - Буш тем временем отдавал приказы, по которым "Сатерленд" вернулся к позиции на ветре от каравана - и успокоившись, вновь ощутил тревожные симптомы. Он уже шел вниз, когда внезапный крик Буша вернул его на шканцы.
- "Уолмерский замок" привелся к ветру, сэр!
Хорнблоуэр поднял подзорную трубу и направил ее за левый борт. "Уолмерский замок" - передовой корабль каравана - был от "Сатерленда" дальше всего, милях примерно в трех. Ошибиться было невозможно - корабль повернул и теперь несся в наветренную сторону.
- Они сигналят, сэр, - сказал Винсент, - но я не могу прочесть. Может быть, номер двадцать девять, но это "прекратить сражение" - не это же они хотят сказать.
- Эй, на мачте! - заорал Буш. - Что видите на левой скуле?
- Ничего, сэр.
- Этот сигнал спустили, сэр, - продолжил Винсент. - Вот подняли новый. Номер одиннадцать, сэр. "Вижу неприятеля".
- Эй, Сэвидж, - сказал Буш. - Берите подзорную трубу и лезьте на мачту.
Следующий корабль в рассыпанной колонне тоже привелся к ветру. Сэвидж был на середине вант, когда впередсмотрящий закричал:
- Вижу их, сэр. Два люггера на левой скуле.
Люггеры возле Уэссана - французские каперы и никто больше.
Быстрые, маневренные, с большой командой, опытом не уступающей британскому флоту, они пойдут на любую опасность, лишь бы захватить богатенького Ост-Индийца. Такая добыча озолотит их капитанов. Буш, Винсент и все остальные на палубе взглянули на Хорнблоуэра. Если он потеряет хоть один из доверенных его заботам кораблей, то безнадежно уронит себя в глазах Адмиралтейства.