Страница:
Ритмично, аккуратно подбирая слова и жесты, она ответила:
— Моя первая наставница, мудрая, как Мать Мудрости, могущественная, как Зажигающая Пламя, научила меня чтить любую жизнь. Каждая птичка, каждое семечко, каждый камень наполнены жизненной силой, душой, единственной в своем роде и одновременно такой же, как у всех других. Уничтожить эту жизненную силу все равно что ослабить вселенную.
— Но разве ты не делаешь то же самое, когда ешь растение? — Шрамолицый Воин искренне недоумевал.
Изабо покачала головой.
— Мы едим лишь его плоды и листья, позволяя самому растению расти и процветать. Мы никогда не отнимаем у растения все и не вырываем его с корнем, поэтому оно может распространять семена и продолжать свой жизненный цикл. Мы не убиваем животных ради их шкур, но собираем их шерсть, чтобы прясть. Мы не рубим деревья, чтобы добыть дрова, а собираем опавшие ветки. Мы пьем молоко наших коз и овец, но не выдаиваем их полностью, чтобы их детеныши не умерли от голода. Я ношу эти шкуры лишь потому, что животные, которым они принадлежали раньше, больше не нуждаются в них, ибо умерли в свой час, и если бы я не приняла их дар, то сама умерла бы. Я благодарю Эйя, нашу мать и отца, что это так.
Хан’кобан озадаченно покачал головой.
— Все это очень странно, — сказал он. — С такой философией ты никогда не получишь свои шрамы воина и охотника.
Изабо улыбнулась ему.
— Я знаю.
Он встал и протянул свои суставчатые пальцы, помогая ей подняться.
— Твое чело уже носит седьмой шрам Матери Мудрости, а я часто замечал, что Мать Мудрости добровольно голодает, прежде чем бросать кости или скользить среди звезд. Мать Мудрости может не охотиться и не убивать, так что, может быть, Белых Богов не оскорбит твоя странная вера, потому что они знают, что ты не презираешь их и их дары.
— Воистину надеюсь на это, — вздрогнув, ответила Изабо. Она уже знала, какими жестокими могут быть эти горы.
— И все же ты должна постичь искусство Шрамолицых Воинов, если хочешь пережить свое путешествие к Черепу Мира, — сказал Хан’кобан, ведя ее по глубокому снегу. — Скоро наступит долгая тьма. Когда ледяные бури начнут дуть без остановки, а Белые Боги будут бродить по миру, я начну учить тебя.
Прошло не так уж много дней, непрекращающиеся бури снега и тьмы полностью поглотили краткие светлые часы. Снега намело столько, что вход в пещеру был почти скрыт. Сосульки свисали с его края, точно прозрачные клыки, и все Хан’кобаны ревностно охраняли свои костры. Дни Изабо разделялись между неподвижными — с Матерью Мудрости и подвижными медитациями со Шрамолицым Воином. Но оба учили ее контролировать каждый свой вздох, сужать свое сознание до одной пламенеющей точки.
К своему изумлению Изабо обнаружила, что медленные плавные движения Шрамолицых Воинов назывались адайе, точно так же, как и боевые упражнения, которым она училась девочкой. Каждая из тридцати трех стоек и движений носила то же самое название в честь горных хищников: снежных львов, саблезубых леопардов, рысей, медведей, волков и драконов. Она задумалась, как ведьмы Шабаша научились адайе, если люди и Хан’кобаны столько лет жили разобщенно. Потом она вспомнила, что ее собственный отец за многие годы до ее рождения спустился с гор в Башни Роз и Шипов, и подумала, не он ли научил этому искусству Шабаш.
Против ожиданий Изабо, искусство Шрамолицых Воинов заключалось не в том, чтобы обрушить всю свою силу на противника и превзойти его. Наоборот, оно учило отступить в сторону или назад, искушая соперника потянуться и в результате потерять равновесие. Оно заключалось в том, чтобы сохранять равновесие и внутреннюю гармонию и оставить нападающего один на один с его внутренним хаосом.
— Будь как снег, — учил ее Шрамолицый Воин. — Снег нежен, снег безмолвен, снег безжалостен. Сколько бы ты ни боролась со снегом, он всегда окутает тебя своей мягкостью и безмолвием. Покорись снегу, и он растает перед тобой.
Так проходила долгая тьма, и Изабо постепенно становилась снегом: тихой, нежной, безжалостной и холодной.
АНГЕЛ СМЕРТИ
— Моя первая наставница, мудрая, как Мать Мудрости, могущественная, как Зажигающая Пламя, научила меня чтить любую жизнь. Каждая птичка, каждое семечко, каждый камень наполнены жизненной силой, душой, единственной в своем роде и одновременно такой же, как у всех других. Уничтожить эту жизненную силу все равно что ослабить вселенную.
— Но разве ты не делаешь то же самое, когда ешь растение? — Шрамолицый Воин искренне недоумевал.
Изабо покачала головой.
— Мы едим лишь его плоды и листья, позволяя самому растению расти и процветать. Мы никогда не отнимаем у растения все и не вырываем его с корнем, поэтому оно может распространять семена и продолжать свой жизненный цикл. Мы не убиваем животных ради их шкур, но собираем их шерсть, чтобы прясть. Мы не рубим деревья, чтобы добыть дрова, а собираем опавшие ветки. Мы пьем молоко наших коз и овец, но не выдаиваем их полностью, чтобы их детеныши не умерли от голода. Я ношу эти шкуры лишь потому, что животные, которым они принадлежали раньше, больше не нуждаются в них, ибо умерли в свой час, и если бы я не приняла их дар, то сама умерла бы. Я благодарю Эйя, нашу мать и отца, что это так.
Хан’кобан озадаченно покачал головой.
— Все это очень странно, — сказал он. — С такой философией ты никогда не получишь свои шрамы воина и охотника.
Изабо улыбнулась ему.
— Я знаю.
Он встал и протянул свои суставчатые пальцы, помогая ей подняться.
— Твое чело уже носит седьмой шрам Матери Мудрости, а я часто замечал, что Мать Мудрости добровольно голодает, прежде чем бросать кости или скользить среди звезд. Мать Мудрости может не охотиться и не убивать, так что, может быть, Белых Богов не оскорбит твоя странная вера, потому что они знают, что ты не презираешь их и их дары.
— Воистину надеюсь на это, — вздрогнув, ответила Изабо. Она уже знала, какими жестокими могут быть эти горы.
— И все же ты должна постичь искусство Шрамолицых Воинов, если хочешь пережить свое путешествие к Черепу Мира, — сказал Хан’кобан, ведя ее по глубокому снегу. — Скоро наступит долгая тьма. Когда ледяные бури начнут дуть без остановки, а Белые Боги будут бродить по миру, я начну учить тебя.
Прошло не так уж много дней, непрекращающиеся бури снега и тьмы полностью поглотили краткие светлые часы. Снега намело столько, что вход в пещеру был почти скрыт. Сосульки свисали с его края, точно прозрачные клыки, и все Хан’кобаны ревностно охраняли свои костры. Дни Изабо разделялись между неподвижными — с Матерью Мудрости и подвижными медитациями со Шрамолицым Воином. Но оба учили ее контролировать каждый свой вздох, сужать свое сознание до одной пламенеющей точки.
К своему изумлению Изабо обнаружила, что медленные плавные движения Шрамолицых Воинов назывались адайе, точно так же, как и боевые упражнения, которым она училась девочкой. Каждая из тридцати трех стоек и движений носила то же самое название в честь горных хищников: снежных львов, саблезубых леопардов, рысей, медведей, волков и драконов. Она задумалась, как ведьмы Шабаша научились адайе, если люди и Хан’кобаны столько лет жили разобщенно. Потом она вспомнила, что ее собственный отец за многие годы до ее рождения спустился с гор в Башни Роз и Шипов, и подумала, не он ли научил этому искусству Шабаш.
Против ожиданий Изабо, искусство Шрамолицых Воинов заключалось не в том, чтобы обрушить всю свою силу на противника и превзойти его. Наоборот, оно учило отступить в сторону или назад, искушая соперника потянуться и в результате потерять равновесие. Оно заключалось в том, чтобы сохранять равновесие и внутреннюю гармонию и оставить нападающего один на один с его внутренним хаосом.
— Будь как снег, — учил ее Шрамолицый Воин. — Снег нежен, снег безмолвен, снег безжалостен. Сколько бы ты ни боролась со снегом, он всегда окутает тебя своей мягкостью и безмолвием. Покорись снегу, и он растает перед тобой.
Так проходила долгая тьма, и Изабо постепенно становилась снегом: тихой, нежной, безжалостной и холодной.
АНГЕЛ СМЕРТИ
Прелестные девы, вставайте, вставайте,
Пришедшее лето скорее встречайте,
Пусть в ваших глазах горит огонек
В этот радостный майский денек.
По серым предрассветным улицам Блэйргоури шла, пританцовывая, процессия мужчин и женщин с факелами в руках. На головах у них красовались короны, сплетенные из листьев и весенних цветов. Впереди всех танцевал Дайд Жонглер; к его рукам и ногам были привязаны зеленые ветки, голову венчала пышная гирлянда из листьев. Кружась и подпрыгивая, он пел сильным чистым голосом:
Эй, парни-задиры, вставайте, вставайте,
Пришедшее лето скорее встречайте,
Пусть серебром ваш звенит кошелек
В этот радостный майский денек.
Лахлан и Изолт наблюдали за шествием с крепостной стены, улыбаясь и кивая собравшейся внизу толпе. Маленький прионнса Доннкан сидел на коленях у Банри, радостно хохоча при виде того, как проходящие мимо мужчины и женщины кланяются и приседают. Мегэн и Йорг стояли рядом, с улыбкой глядя на Майскую процессию, вьющуюся по городским улицам. Немало времени прошло с тех пор, как в последний раз на рассвете Бельтайна на каждом холме зажигались костры, образуя огненную цепь, уходящую вдаль насколько хватало глаз. Хотя в это утро Блессем и Клахан оставались темными, на всех холмах в Рионнагане должны были запылать костры, и старая Хранительница Ключа Шабаша чувствовала себя очень гордой и счастливой.
Изолт наклонилась ближе к мужу и прошептала:
— Беда в том, что Яркие Солдаты подступают с востока через Эрран, с севера через Эслинн и с побережья идут на Бертфэйн. Что бы мы ни делали, наша армия будет расколота. Если бы только найти способ перекрыть хотя бы одно из этих направлений!
— Испепели их Эйя, эслиннские леса такие густые, а дорог в них так мало, что мы можем потратить годы, чтобы пробраться туда, а потом все равно пройдем в миле от их лагеря и не заметим его, — отозвался Лахлан, и улыбка его стала натянутой. — А болота и того хуже, даже несмотря на то, что Айен и Гвилим могут показать нам тропы. К тому же я не уверен, что у нас уже достаточно сил, чтобы сразиться с Маргрит и ее мерзкими Серыми Призраками. Пока болота охраняют месмерды, цена, которую нам придется заплатить, слишком высока, не стоит даже пытаться.
— Да, верно, месмерды с нами не в ладах, — вздрогнув, ответила Изолт. Несмотря на то, что прошло уже два года с тех пор, как эти болотные существа впервые напали на них в Лесу Мрака, она знала, что они не забыли и не простили гибели стольких своих сородичей. Их прошлогоднее нашествие было достаточно убедительным тому доказательством.
— Ну, по крайней мере, Фэйрги снова на подъеме и не дают Ярким Солдатам вывести свои корабли в море, — сказал Лахлан, улыбаясь и кланяясь каким-то девушкам из толпы, кинувшим в него пригоршней роз.
— Кто бы мог представить, что мы когда-нибудь будем благодарны этим проклятым морским дьяволам?
— Думаю, необходимо начать наступление на Дан-Иден, — сказала Изолт. — Ты же знаешь, что Мегэн хочет отбить как можно большую часть Блессема, чтобы они с Мэтью Тощим смогли засеять поля. А Мак-Танах сходит с ума от беспокойства за свою мать, которая все это время провела в осаде. Должно быть, они все там голодают, но вдовствующая банприоннса поклялась, что не сдастся.
— Вот старая упрямица, — одобрительно заметил Лахлан. — Кто бы подумал, что она сможет так долго сдерживать Ярких Солдат?
— Нам необходимо сохранить поддержку Мак-Танаха, — сказала Изолт, пересаживая сына на другое колено, чтобы дать отдых руке. — Если мы потеряем его, то потеряем и блессемских лордов со всеми их людьми. Это почти половина всех наших войск. Кроме того, думаю, это застанет Ярких Солдат врасплох. Они не хуже нас знают, что наши войска разделены. Они будут ждать, что мы так или иначе сосредоточим силы, чтобы заставить их отступить, а не ударим прямо в центр, чтобы расколоть их армию.
— Ох, поскорее бы! — воскликнул Лахлан, встряхивая крыльями. — Прошел уже год, как мы отвоевали Блэйргоури, и с тех самых пор ползаем по Блессему взад вперед, как раки! Похоже, стоит нам отрубить одну голову этой гидре, как у нее тут же отрастает две новых!
— Такова война, — хмуро ответила Изолт, глядя, как смеющаяся и поющая толпа под ними выходит из городских ворот и спускается по холму.
Лахлан наклонился и, подняв розу, подал ей.
— Может быть, мы в конце концов восстановим мир, леаннан, и тогда сможем отдыхать, растить нашего сына и не тревожиться ни о чем другом, кроме того, на что употребить нашу ламмасскую дань.
Изолт слабо улыбнулась и вставила розу в корсаж.
— Хан’кобаны говорят: «Хочешь мира, готовься к войне», — отозвалась она. — Пойдем, давай подумаем, как можно освободить Дан-Иден, а о мире будем беспокоиться тогда, когда он настанет.
Мегэн вздохнула и глотнула вина из своего бокала.
— Ну же, милорды, сколько можно спорить? Ри принял решение, теперь ваша задача сделать так, чтобы его приказы были выполнены. Эта война тянется уже полтора года, и пора нам нанести еще один решительный удар. У кого-нибудь есть идеи, как можно разорвать осаду Дан-Идена?
Ей ответил хор сердитых голосов, и она со вздохом всплеснула руками. Военный совет заседал уже несколько дней, и лорды лишь спорили да препирались. Ко всеобщему изумлению, Эльфрида наклонилась вперед и сказала своим звонким детским голоском:
— Вы ни за что не заставите тирсолерцев отступить и побежать всего лишь силой оружия, Ваше Высочество. Им с детства внушают, что единственно достойная смерть — это смерть с мечом в руке.
— Значит, если мы не можем заставить их отступить, придется разбить их силой, — пробасил Мак-Танах.
— Но, милорд, вы же знаете, что у нас более чем вполовину меньше народу, даже если мы отзовем всех людей Мак-Синна с востока и бросим их на подкрепление, — сказала Изолт, призвав на помощь все свое терпение.
Снова разгорелся спор, и Эльфриде пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум.
— А если бы вам удалось заставить их обратиться в бегство?
Изолт устало повернулась к ней.
— Но мне показалось, ты только что говорила, что они ни за что не отступят и не сдадутся. Значит, они такие же, как Шрамолицые Воины. Что толку мечтать о том, чего не может быть.
— Я сказала, что сила оружия не заставит их отступить. Но я не говорила, что ничто не заставит.
Взгляд Изолт стал напряженным.
— Если не сила, что же тогда?
Эльфрида пожала плечами, немного смущенная.
— Ну, вы же знаете, что я много беседовала с тирсолерскими пленными, убеждая их перейти на нашу сторону.
Изолт и Лахлан кивнули, а Мегэн погладила мягкую коричневую шерстку Гиты. Лицо ее было усталым.
— Так вот, похоже, Яркие Солдаты считают вас чем-то вроде воплощения Нечистого, — продолжила Эльфрида. Ее лицо пылало.
Мегэн подняла на нее глаза, в которых сквозил интерес, хотя Лахлан нахмурился и переспросил:
— Кого-кого?
— Нечистого, — повторила Эльфрида. — Сатаны, Князя Тьмы.
Ри и Банри озадаченно переглянулись.
— Тирсолерцы верят во всемогущие силы абсолютного добра и абсолютного зла, — пояснила Мегэн с легким оттенком сарказма в голосе. — Они называют свою идею о воплощении зла Сатаной, в числе множества прочих имен.
Лицо Лахлана потемнело.
— Хочешь сказать, что они считают меня чем-то вроде злого духа?
Эльфрида кивнула, залившись краской еще сильнее.
— И какие же злодеяния я совершил? — воскликнул Лахлан. — Я не вторгался в их страну и не жег их дома! Я не требую от своих женщин-солдат отрезать себя грудь или отказываться от семейной жизни! Я не приношу младенцев в жертву кровожадному богу!
— И мы тоже не приносим! — воскликнула Эльфрида. — Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь из священников убил ребенка!
Ри вскочил на ноги, лицо его исказилось.
— Я покажу им зло! — рявкнул он, ударяя кулаком по ладони. — Они у меня поймут, что такое злодеяния!
— Тише, леаннан, — прошептала Изолт, тоже поднявшись на ноги и положив на его напряженную руку успокаивающую ладонь. — Ты же всегда знал, что это священная война. Ну разумеется, их жрецы и бертильды попытались сделать из тебя воплощение зла и греховности. В этом нет ничего удивительного, и леди Эльфрида не стала бы заговаривать об этом, если бы не видела способа обернуть это в наше преимущество.
Щеки Эльфриды приняли обычный цвет, и она отрывисто кивнула.
— Да, Ее Высочество права. Я не хотела оскорбить вас, Ваше Высочество, честное слово.
Лахлан остался стоять, сжав челюсти от гнева.
— Ну, и что же нам проку в том, что Яркие Солдаты зовут меня этим Князем Тьмы?
— Это довольно трудно объяснить, потому что вы почти ничего не знаете о наших… то есть о тирсолерских верованиях, — медленно проговорила она. — Действительно, нас учат, что существует злая сила, которая всецело посвящает себя тому, чтобы низвергнуть Отца нашего Небесного. Как наш Господь окружен множеством ангелов, которые поддерживают его, так и Сатана окружен множеством помогающих ему демонов. Говорят, что Князь Тьмы был первым ангелом, который согрешил. Священники говорят, что он обманул весь мир и был изгнан на землю, и все его ангелы вместе с ним. С тех самых пор он в своей грешной гордыне и честолюбии постоянно пытается вернуть себе место на небесах.
— Не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне!
— Это из-за ваших крыльев, — сказала Эльфрида. — И все знают, что когда-то у вас были когти, как у птицы. На некоторых старых рисунках у Сатаны были копыта, как у козла, а на других они похожи на когти. Нас, тирсолерцев, учат, что мы должны сопротивляться этому падшему ангелу, который хочет совратить нас с пути истинного. Пока Яркие Солдаты верят, что вы Князь Тьмы, они будут сражаться с вами до последнего вздоха, а не то наказанием им будет вечное проклятие.
Лахлан тяжело опустился на свое место, но его блестящие черные крылья все еще были напряжены.
— Значит, это будет борьба насмерть.
— Не обязательно, — ответила Эльфрида, наклоняясь вперед. — Мы действительно можем использовать это обстоятельство себе на пользу. К Нечистому относятся с таким ужасом, что мы можем устроить в их рядах повальную панику, и по меньшей мере некоторые сдадутся и побегут. Но у меня есть идея получше. — Она некоторое время помолчала, собираясь с мыслями, потом продолжила. — Как вы знаете, я выросла в тюрьме и никогда не выходила на свободу и не видела всего неба целиком до того, как меня повезли в Эрран в жены Айену.
Все лорды закивали, и на лицах многих было написано сочувствие.
— За несколько лет до того, как меня освободили, в Черную Башню, где я находилась, привели еще одного узника. Там держали самых опасных заключенных, тех, которые больше никогда не должны были увидеть свет. Я очень многое слышала об этом человеке от тюремщиков. Это был пророк Киллиан Слушатель, получивший свое прозвище за то, что слышал голоса ангелов. Киллиан Слушатель говорил, что Всеобщее Собрание стало заносчивым и развращенным, что священники отошли от истинного значения Божьего Слова и ищут лишь собственной власти и материального благополучия. Он прославился в Брайде тем, что стоял на ступенях собора и изобличал Филде, когда она шла к мессе.
— Киллиан Слушатель предупреждал, что Отец наш Небесный не потерпит их гордыню и порочность. Он говорил, что чернокрылый ангел смерти придет со своим огненным мечом и сбросит их с позолоченных алтарей, и тогда люди Яркой Земли будут свободны от их ужасной тирании. За свою дерзость он и потерял уши и свободу, поскольку священники утверждали, что божественный глас, который он слышал, принадлежал Сатане, а не Господу.
— Ему отрубили уши? — поразился Лахлан.
— Да, хотя он и говорил им, что слышит этот глас ушами не тела, но души.
— Но какое отношение этот безухий пророк имеет к освобождению жителей Дан-Идена? — рявкнул Мак-Танах.
— Она предлагает заставить Ярких Солдат думать, что Лахлан и есть тот самый ангел, — сказала Изолт, не отрывая своих серьезных голубых глаз от лица молодой женщины. Эльфрида кивнула, радуясь, что ее так быстро поняли.
— Но разве ты не назвала его ангелом смерти? — воскликнул Лахлан. — Чем он лучше, чем тот, другой, о котором ты говорила? Ну, тот, падший?
— Ангел смерти — не дух зла, — ответила Эльфрида. — Он стоит по правую руку от Бога и называется Князем Света, как Сатана зовется Князем Тьмы. Это воинствующий ангел, ангел мести, который оберегает истинно верующих. Он — вестник Бога на земле. Если нам удастся заставить тирсолерскую армию поверить в то, что вы и есть ангел смерти, они падут перед вами ниц и опустят оружие. Разумеется, бертильды будут кричать, что все это проделки Нечистого, и строго наказывать тех, кто поверит, но тирсолерцы всегда жаждали быть мучениками. Как только они убедятся, что Отец наш Небесный гневается на Филде и священников, они поднимут оружие против них, я уверена!
— И как же мы убедим их в этом? — скептически осведомился Лахлан. — Они уже прошли тысячи миль в своей священной войне. Думаешь, они отправятся домой, как только я велю им?
— Вполне могут, — серьезно ответила Эльфрида. — В особенности если какой-нибудь другой провидец подготовит почву. В Яркой Земле к пророкам относятся с почтением и трепетом. Вы рассказывали мне, как Йорг странствовал, разнося весть о том, что крылатый воин придет и спасет страну. Почему бы ему опять не заняться этим? Если я научу его языку огня и серы, он непременно сможет привлечь Ярких Солдат на нашу сторону, рассказывая им свои пророчества.
— Нет! — воскликнула Мегэн. — Это слишком опасно! Что бертильды сделают с ним, если поймают? Должен быть какой-нибудь другой способ.
Йорг повернул к ней свое слепое лицо.
— Лучшего способа нет, — сказал он тихо. — Не волнуйся, старая подруга. Я видел, как должен поступить. Как Ник-Хильд говорит, так и сделаем.
Мегэн снова возразила, обеспокоенно хмурясь, но слепец был непоколебим. Со времени своего обморока в начале зимы он так до конца и не пришел в себя. Его белые глаза глубоко запали, руки и ноги стали тонкими, точно прутики. Доброе старое лицо теперь часто омрачала тень печали, и он признавался Мегэн, что спит беспокойно, а сны его полны крови и огня. Но он не захотел вернуться в безопасный Лукерсирей, несмотря на все уговоры, поскольку знал, что его способности очень понадобятся Лахлану. Когда Мегэн стала настаивать, что он слишком нужен всем и не должен подвергаться такому риску, старец покачал седой головой и улыбнулся.
— Ты не можешь так говорить, дорогая, если сама каждый день рискуешь собой. Что я буду делать в Лукерсирее, когда все, кто мне дорог, находятся здесь, на войне? Нет, оставь меня в покое, Мегэн. Чего хочет Эйя, того не миновать.
Военный совет снова пустился в обсуждения и споры. После нескольких минут бурных дебатов Изолт наклонилась вперед, и ее лицо с белыми ниточками шрамов слегка покраснело от усилий сдержать раздражение.
— Если хочешь победить, обманывай, — сказала она. — Эльфрида, что еще нужно для того, чтобы заставить этих Ярких Солдат поверить, что Лахлан и есть ангел света?
Эльфрида улыбнулась.
— Мне придется научить его нескольким новым песням, — сказала она. — Здесь есть кто-нибудь, кто умеет играть на трубе?
Йорг оперся на посох, пытаясь унять дрожь в старых руках и прислушиваясь к цокоту конских копыт по дороге. Он подождал, пока отряд не поравнялся с ним, потом вышел из тени деревьев. Две лошади, шедшие первыми, испуганно шарахнулись, громко заржав. Их всадники выругались и осадили своих скакунов. Йорг поднял слепое лицо и указал прямо на бертильду.
— С крыльями черными, словно ночь, и глазами, горящими как пламя, ангел смерти поразит вас, ибо вы забыли Слово Божье, — воскликнул он. — Зубы диких зверей будут глодать вас, когти птиц будут терзать вас, яд ползучих тварей будет отравлять вашу кровь. Ибо вы дали увлечь себя лживыми словами и лживыми обещаниями! О вы, кто называет зло добром и добро злом, вы, кто принимает тьму за свет и свет за тьму, вы, кто путает сладкое с горьким и горькое со сладким! Стрелы Отца нашего Небесного поразят вас.
Бертильда шарахнулась в суеверном ужасе, но почти сразу же взяла себя в руки. Выхватив из ножен меч, она пришпорила лошадь, крича:
— Умри, лживый пророк, порождение Сатаны! Деус вулт!
Пронзительно закричал ворон, хлопая черными крыльями по голове бертильды. К ее ужасу, лошадь взвилась на дыбы и выбросила ее из седла. Она тяжело приземлилась на дорожные камни, прямо под ноги Йоргу. Слепец указал на нее своей тонкой рукой и сказал:
— Гнев Господа Нашего не знает границ. Сотрясутся горы, моря поднимутся и хлынут на сушу, ураган соберет свою страшную жатву, и его гнев не иссякнет, пока ваши вероломные правители не исчезнут с лица земли, и тогда он снова явит вам свою истину и божественную милость.
Бертильда хотела подняться, но точно какие-то невидимые узы держали ее. Она попыталась заговорить, но язык не подчинился ей. Йорг наклонился, коснувшись ее лба между бровей, и она упала на землю без чувств. Выпрямившись, он обвел остальной отряд белыми незрячими глазами.
— Ангел возмездия грядет, — сказал он негромко, потом развернулся и пошел прочь.
Солдаты с ужасом переглядывались. Большинство из них знало о Киллиане Слушателе, и его слова, услышанные из уст другого пророка, произвели ошеломляющее действие. Помнили они и сообщения о птицах и зверях, сражающихся бок о бок с их врагами. Они слышали о полчищах крыс, выскакивающих из сточных труб и нападающих на батальоны, осаждающие города, или роях ос, накидывающихся на Ярких Солдат, марширующих по полям, о кавалерийских лошадях, без причины пугавшихся и сбрасывавших своих седоков в самый разгар боя. Они слышали, что собаки всех пород и размеров сражались на стороне языческих воинов, и что волки повиновались их приказам. Некоторые собственными глазами видели чернокрылого воина с золотыми глазами и не могли не беспокоиться, не были ли слова этого пророка правдой и не является ли он действительно вестником Бога.
К тому времени, когда солдаты пришли в себя, старый слепец уже исчез в лесу. Капитан послал разведчиков отыскать его, но они не обнаружили ни согнутого прутика, ни следа, ни даже потревоженного листика, которые свидетельствовали о том, что он вообще прошел там. Лишь ворон реял над ними в недосягаемой вышине, точно черная дыра, зияющая в небесной синеве, доказывая, что это был не сон.
Не к добру это , подумал капитан и почувствовал, как по спине у него побежали мурашки.
Зловеще багровел рассвет; редкие облака пятнали размытые отблески малинового солнца, выползавшего из-за низких холмов. Яркие Солдаты, строгими рядами и кругами расположившиеся вокруг Дан-Идена, смотрели на небо с беспокойством. Они привыкли рассматривать изменения погоды как знамения, предвещающие будущее. Ясное небо и сияющее солнце были хорошим знаком. Когда горизонт был обложен дождевыми облаками или над полями поднимался туман, это предсказывало одни неприятности.
Внешние стены Дан-Идена лежали в развалинах, и узкие улочки города патрулировали солдаты в серебряных кольчугах и длинных белых плащах. Многие городские здания сгорели или были разрушены, оставшиеся служили укрытием бертильдам и офицерам. На верхушках крыш и палаток развевались белые стяги с алыми крестами. Лишь один флаг бросал вызов господству алых крестов. Зеленый с золотом, с косой Мак-Танахов, он непокорно реял над стенами замка, дразня солдат, маршировавших внизу.
На зубчатой стене стояла старая женщина, плотно закутанная от ветра в желто-зеленый плед. Ее лицо было очень худым и бледным, костлявый нос выдавался из запавших щек, точно нос корабля, но карие глаза горели решимостью. Она погрозила осаждавшим кулаком, как будто это была рука в латной перчатке, а не худенькая, изогнутая, покрытая сеточкой синих вен птичья лапка. Рядом стояла женщина средних лет, которая когда-то была полной, а теперь кожа на ней висела складками. Ее лицо стало серым от утомления, но губы были угрюмо сжаты, а от уголков рта к костлявому подбородку сбегали глубокие морщины.
— Пойдемте отсюда, миледи, — настаивала она. — Не нужно вам стоять на таком ветру. Если Мак-Кьюинн скачет нам на помощь, мы скоро его услышим. Вам нужно отдыхать и беречь силы. Если с вами что-нибудь случится, то и наши сердца тоже не выдержат, и тогда замок уж точно падет.
Старая женщина сердито повернулась к ней.
— Не говори глупости, Мьюир, — рявкнула она. — Мы уже почти двадцать два месяца держим здесь этих жестокосердных ублюдков. Неужели ты думаешь, что я позволю вам сдаться сейчас, пусть даже сегодня ночью я умру? Да я бы достала тебя даже из могилы и придушила, если бы такая мысль закралась в твою глупую голову. Мак-Кьюинн придет, не сомневайся, и эти недоделанные солдаты, скуля и зажав хвост между ногами, поползут домой. Разве не твоя подруга-цыганка предсказала это?
Мьюир кивнула, хотя тревожная морщинка между ее бровями стала глубже. Прошел уже почти месяц с тех пор, как она в последний раз разговаривала с Энит Серебряное Горло через чашу с водой, и Мьюир никак не могла унять растущее беспокойство, терзавшее ее ежедневно и ежеминутно. В Дан-Идене не было достаточного для такой длительной осады запаса провизии, поскольку уже несколько сотен лет в Эйлианане царил мир, а Яркие Солдаты напали совершенно неожиданно. Замок был переполнен народом из города и прилегающей сельской местности, и большинство составляли старые и дряхлые или же маленькие и слабые. Весь цвет Дан-Идена полег за стенами города на поле боя. Осталась лишь горстка солдат, защищавших стены замка, и несмотря на все слова мужественной Вдовствующей Банприоннсы, Мьюир знала, что они не смогут долго сдерживать осаду Ярких Солдат. Голод и болезни собирали свою дань. Каждый день все новые и новые трупы перебрасывали через стены замка в надежде, что болезнь распространится по лагерю и поработает вместо стрел, которых в Дан-Идене уже не осталось.
Пришедшее лето скорее встречайте,
Пусть в ваших глазах горит огонек
В этот радостный майский денек.
По серым предрассветным улицам Блэйргоури шла, пританцовывая, процессия мужчин и женщин с факелами в руках. На головах у них красовались короны, сплетенные из листьев и весенних цветов. Впереди всех танцевал Дайд Жонглер; к его рукам и ногам были привязаны зеленые ветки, голову венчала пышная гирлянда из листьев. Кружась и подпрыгивая, он пел сильным чистым голосом:
Эй, парни-задиры, вставайте, вставайте,
Пришедшее лето скорее встречайте,
Пусть серебром ваш звенит кошелек
В этот радостный майский денек.
Лахлан и Изолт наблюдали за шествием с крепостной стены, улыбаясь и кивая собравшейся внизу толпе. Маленький прионнса Доннкан сидел на коленях у Банри, радостно хохоча при виде того, как проходящие мимо мужчины и женщины кланяются и приседают. Мегэн и Йорг стояли рядом, с улыбкой глядя на Майскую процессию, вьющуюся по городским улицам. Немало времени прошло с тех пор, как в последний раз на рассвете Бельтайна на каждом холме зажигались костры, образуя огненную цепь, уходящую вдаль насколько хватало глаз. Хотя в это утро Блессем и Клахан оставались темными, на всех холмах в Рионнагане должны были запылать костры, и старая Хранительница Ключа Шабаша чувствовала себя очень гордой и счастливой.
Изолт наклонилась ближе к мужу и прошептала:
— Беда в том, что Яркие Солдаты подступают с востока через Эрран, с севера через Эслинн и с побережья идут на Бертфэйн. Что бы мы ни делали, наша армия будет расколота. Если бы только найти способ перекрыть хотя бы одно из этих направлений!
— Испепели их Эйя, эслиннские леса такие густые, а дорог в них так мало, что мы можем потратить годы, чтобы пробраться туда, а потом все равно пройдем в миле от их лагеря и не заметим его, — отозвался Лахлан, и улыбка его стала натянутой. — А болота и того хуже, даже несмотря на то, что Айен и Гвилим могут показать нам тропы. К тому же я не уверен, что у нас уже достаточно сил, чтобы сразиться с Маргрит и ее мерзкими Серыми Призраками. Пока болота охраняют месмерды, цена, которую нам придется заплатить, слишком высока, не стоит даже пытаться.
— Да, верно, месмерды с нами не в ладах, — вздрогнув, ответила Изолт. Несмотря на то, что прошло уже два года с тех пор, как эти болотные существа впервые напали на них в Лесу Мрака, она знала, что они не забыли и не простили гибели стольких своих сородичей. Их прошлогоднее нашествие было достаточно убедительным тому доказательством.
— Ну, по крайней мере, Фэйрги снова на подъеме и не дают Ярким Солдатам вывести свои корабли в море, — сказал Лахлан, улыбаясь и кланяясь каким-то девушкам из толпы, кинувшим в него пригоршней роз.
— Кто бы мог представить, что мы когда-нибудь будем благодарны этим проклятым морским дьяволам?
— Думаю, необходимо начать наступление на Дан-Иден, — сказала Изолт. — Ты же знаешь, что Мегэн хочет отбить как можно большую часть Блессема, чтобы они с Мэтью Тощим смогли засеять поля. А Мак-Танах сходит с ума от беспокойства за свою мать, которая все это время провела в осаде. Должно быть, они все там голодают, но вдовствующая банприоннса поклялась, что не сдастся.
— Вот старая упрямица, — одобрительно заметил Лахлан. — Кто бы подумал, что она сможет так долго сдерживать Ярких Солдат?
— Нам необходимо сохранить поддержку Мак-Танаха, — сказала Изолт, пересаживая сына на другое колено, чтобы дать отдых руке. — Если мы потеряем его, то потеряем и блессемских лордов со всеми их людьми. Это почти половина всех наших войск. Кроме того, думаю, это застанет Ярких Солдат врасплох. Они не хуже нас знают, что наши войска разделены. Они будут ждать, что мы так или иначе сосредоточим силы, чтобы заставить их отступить, а не ударим прямо в центр, чтобы расколоть их армию.
— Ох, поскорее бы! — воскликнул Лахлан, встряхивая крыльями. — Прошел уже год, как мы отвоевали Блэйргоури, и с тех самых пор ползаем по Блессему взад вперед, как раки! Похоже, стоит нам отрубить одну голову этой гидре, как у нее тут же отрастает две новых!
— Такова война, — хмуро ответила Изолт, глядя, как смеющаяся и поющая толпа под ними выходит из городских ворот и спускается по холму.
Лахлан наклонился и, подняв розу, подал ей.
— Может быть, мы в конце концов восстановим мир, леаннан, и тогда сможем отдыхать, растить нашего сына и не тревожиться ни о чем другом, кроме того, на что употребить нашу ламмасскую дань.
Изолт слабо улыбнулась и вставила розу в корсаж.
— Хан’кобаны говорят: «Хочешь мира, готовься к войне», — отозвалась она. — Пойдем, давай подумаем, как можно освободить Дан-Иден, а о мире будем беспокоиться тогда, когда он настанет.
Мегэн вздохнула и глотнула вина из своего бокала.
— Ну же, милорды, сколько можно спорить? Ри принял решение, теперь ваша задача сделать так, чтобы его приказы были выполнены. Эта война тянется уже полтора года, и пора нам нанести еще один решительный удар. У кого-нибудь есть идеи, как можно разорвать осаду Дан-Идена?
Ей ответил хор сердитых голосов, и она со вздохом всплеснула руками. Военный совет заседал уже несколько дней, и лорды лишь спорили да препирались. Ко всеобщему изумлению, Эльфрида наклонилась вперед и сказала своим звонким детским голоском:
— Вы ни за что не заставите тирсолерцев отступить и побежать всего лишь силой оружия, Ваше Высочество. Им с детства внушают, что единственно достойная смерть — это смерть с мечом в руке.
— Значит, если мы не можем заставить их отступить, придется разбить их силой, — пробасил Мак-Танах.
— Но, милорд, вы же знаете, что у нас более чем вполовину меньше народу, даже если мы отзовем всех людей Мак-Синна с востока и бросим их на подкрепление, — сказала Изолт, призвав на помощь все свое терпение.
Снова разгорелся спор, и Эльфриде пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум.
— А если бы вам удалось заставить их обратиться в бегство?
Изолт устало повернулась к ней.
— Но мне показалось, ты только что говорила, что они ни за что не отступят и не сдадутся. Значит, они такие же, как Шрамолицые Воины. Что толку мечтать о том, чего не может быть.
— Я сказала, что сила оружия не заставит их отступить. Но я не говорила, что ничто не заставит.
Взгляд Изолт стал напряженным.
— Если не сила, что же тогда?
Эльфрида пожала плечами, немного смущенная.
— Ну, вы же знаете, что я много беседовала с тирсолерскими пленными, убеждая их перейти на нашу сторону.
Изолт и Лахлан кивнули, а Мегэн погладила мягкую коричневую шерстку Гиты. Лицо ее было усталым.
— Так вот, похоже, Яркие Солдаты считают вас чем-то вроде воплощения Нечистого, — продолжила Эльфрида. Ее лицо пылало.
Мегэн подняла на нее глаза, в которых сквозил интерес, хотя Лахлан нахмурился и переспросил:
— Кого-кого?
— Нечистого, — повторила Эльфрида. — Сатаны, Князя Тьмы.
Ри и Банри озадаченно переглянулись.
— Тирсолерцы верят во всемогущие силы абсолютного добра и абсолютного зла, — пояснила Мегэн с легким оттенком сарказма в голосе. — Они называют свою идею о воплощении зла Сатаной, в числе множества прочих имен.
Лицо Лахлана потемнело.
— Хочешь сказать, что они считают меня чем-то вроде злого духа?
Эльфрида кивнула, залившись краской еще сильнее.
— И какие же злодеяния я совершил? — воскликнул Лахлан. — Я не вторгался в их страну и не жег их дома! Я не требую от своих женщин-солдат отрезать себя грудь или отказываться от семейной жизни! Я не приношу младенцев в жертву кровожадному богу!
— И мы тоже не приносим! — воскликнула Эльфрида. — Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь из священников убил ребенка!
Ри вскочил на ноги, лицо его исказилось.
— Я покажу им зло! — рявкнул он, ударяя кулаком по ладони. — Они у меня поймут, что такое злодеяния!
— Тише, леаннан, — прошептала Изолт, тоже поднявшись на ноги и положив на его напряженную руку успокаивающую ладонь. — Ты же всегда знал, что это священная война. Ну разумеется, их жрецы и бертильды попытались сделать из тебя воплощение зла и греховности. В этом нет ничего удивительного, и леди Эльфрида не стала бы заговаривать об этом, если бы не видела способа обернуть это в наше преимущество.
Щеки Эльфриды приняли обычный цвет, и она отрывисто кивнула.
— Да, Ее Высочество права. Я не хотела оскорбить вас, Ваше Высочество, честное слово.
Лахлан остался стоять, сжав челюсти от гнева.
— Ну, и что же нам проку в том, что Яркие Солдаты зовут меня этим Князем Тьмы?
— Это довольно трудно объяснить, потому что вы почти ничего не знаете о наших… то есть о тирсолерских верованиях, — медленно проговорила она. — Действительно, нас учат, что существует злая сила, которая всецело посвящает себя тому, чтобы низвергнуть Отца нашего Небесного. Как наш Господь окружен множеством ангелов, которые поддерживают его, так и Сатана окружен множеством помогающих ему демонов. Говорят, что Князь Тьмы был первым ангелом, который согрешил. Священники говорят, что он обманул весь мир и был изгнан на землю, и все его ангелы вместе с ним. С тех самых пор он в своей грешной гордыне и честолюбии постоянно пытается вернуть себе место на небесах.
— Не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне!
— Это из-за ваших крыльев, — сказала Эльфрида. — И все знают, что когда-то у вас были когти, как у птицы. На некоторых старых рисунках у Сатаны были копыта, как у козла, а на других они похожи на когти. Нас, тирсолерцев, учат, что мы должны сопротивляться этому падшему ангелу, который хочет совратить нас с пути истинного. Пока Яркие Солдаты верят, что вы Князь Тьмы, они будут сражаться с вами до последнего вздоха, а не то наказанием им будет вечное проклятие.
Лахлан тяжело опустился на свое место, но его блестящие черные крылья все еще были напряжены.
— Значит, это будет борьба насмерть.
— Не обязательно, — ответила Эльфрида, наклоняясь вперед. — Мы действительно можем использовать это обстоятельство себе на пользу. К Нечистому относятся с таким ужасом, что мы можем устроить в их рядах повальную панику, и по меньшей мере некоторые сдадутся и побегут. Но у меня есть идея получше. — Она некоторое время помолчала, собираясь с мыслями, потом продолжила. — Как вы знаете, я выросла в тюрьме и никогда не выходила на свободу и не видела всего неба целиком до того, как меня повезли в Эрран в жены Айену.
Все лорды закивали, и на лицах многих было написано сочувствие.
— За несколько лет до того, как меня освободили, в Черную Башню, где я находилась, привели еще одного узника. Там держали самых опасных заключенных, тех, которые больше никогда не должны были увидеть свет. Я очень многое слышала об этом человеке от тюремщиков. Это был пророк Киллиан Слушатель, получивший свое прозвище за то, что слышал голоса ангелов. Киллиан Слушатель говорил, что Всеобщее Собрание стало заносчивым и развращенным, что священники отошли от истинного значения Божьего Слова и ищут лишь собственной власти и материального благополучия. Он прославился в Брайде тем, что стоял на ступенях собора и изобличал Филде, когда она шла к мессе.
— Киллиан Слушатель предупреждал, что Отец наш Небесный не потерпит их гордыню и порочность. Он говорил, что чернокрылый ангел смерти придет со своим огненным мечом и сбросит их с позолоченных алтарей, и тогда люди Яркой Земли будут свободны от их ужасной тирании. За свою дерзость он и потерял уши и свободу, поскольку священники утверждали, что божественный глас, который он слышал, принадлежал Сатане, а не Господу.
— Ему отрубили уши? — поразился Лахлан.
— Да, хотя он и говорил им, что слышит этот глас ушами не тела, но души.
— Но какое отношение этот безухий пророк имеет к освобождению жителей Дан-Идена? — рявкнул Мак-Танах.
— Она предлагает заставить Ярких Солдат думать, что Лахлан и есть тот самый ангел, — сказала Изолт, не отрывая своих серьезных голубых глаз от лица молодой женщины. Эльфрида кивнула, радуясь, что ее так быстро поняли.
— Но разве ты не назвала его ангелом смерти? — воскликнул Лахлан. — Чем он лучше, чем тот, другой, о котором ты говорила? Ну, тот, падший?
— Ангел смерти — не дух зла, — ответила Эльфрида. — Он стоит по правую руку от Бога и называется Князем Света, как Сатана зовется Князем Тьмы. Это воинствующий ангел, ангел мести, который оберегает истинно верующих. Он — вестник Бога на земле. Если нам удастся заставить тирсолерскую армию поверить в то, что вы и есть ангел смерти, они падут перед вами ниц и опустят оружие. Разумеется, бертильды будут кричать, что все это проделки Нечистого, и строго наказывать тех, кто поверит, но тирсолерцы всегда жаждали быть мучениками. Как только они убедятся, что Отец наш Небесный гневается на Филде и священников, они поднимут оружие против них, я уверена!
— И как же мы убедим их в этом? — скептически осведомился Лахлан. — Они уже прошли тысячи миль в своей священной войне. Думаешь, они отправятся домой, как только я велю им?
— Вполне могут, — серьезно ответила Эльфрида. — В особенности если какой-нибудь другой провидец подготовит почву. В Яркой Земле к пророкам относятся с почтением и трепетом. Вы рассказывали мне, как Йорг странствовал, разнося весть о том, что крылатый воин придет и спасет страну. Почему бы ему опять не заняться этим? Если я научу его языку огня и серы, он непременно сможет привлечь Ярких Солдат на нашу сторону, рассказывая им свои пророчества.
— Нет! — воскликнула Мегэн. — Это слишком опасно! Что бертильды сделают с ним, если поймают? Должен быть какой-нибудь другой способ.
Йорг повернул к ней свое слепое лицо.
— Лучшего способа нет, — сказал он тихо. — Не волнуйся, старая подруга. Я видел, как должен поступить. Как Ник-Хильд говорит, так и сделаем.
Мегэн снова возразила, обеспокоенно хмурясь, но слепец был непоколебим. Со времени своего обморока в начале зимы он так до конца и не пришел в себя. Его белые глаза глубоко запали, руки и ноги стали тонкими, точно прутики. Доброе старое лицо теперь часто омрачала тень печали, и он признавался Мегэн, что спит беспокойно, а сны его полны крови и огня. Но он не захотел вернуться в безопасный Лукерсирей, несмотря на все уговоры, поскольку знал, что его способности очень понадобятся Лахлану. Когда Мегэн стала настаивать, что он слишком нужен всем и не должен подвергаться такому риску, старец покачал седой головой и улыбнулся.
— Ты не можешь так говорить, дорогая, если сама каждый день рискуешь собой. Что я буду делать в Лукерсирее, когда все, кто мне дорог, находятся здесь, на войне? Нет, оставь меня в покое, Мегэн. Чего хочет Эйя, того не миновать.
Военный совет снова пустился в обсуждения и споры. После нескольких минут бурных дебатов Изолт наклонилась вперед, и ее лицо с белыми ниточками шрамов слегка покраснело от усилий сдержать раздражение.
— Если хочешь победить, обманывай, — сказала она. — Эльфрида, что еще нужно для того, чтобы заставить этих Ярких Солдат поверить, что Лахлан и есть ангел света?
Эльфрида улыбнулась.
— Мне придется научить его нескольким новым песням, — сказала она. — Здесь есть кто-нибудь, кто умеет играть на трубе?
Йорг оперся на посох, пытаясь унять дрожь в старых руках и прислушиваясь к цокоту конских копыт по дороге. Он подождал, пока отряд не поравнялся с ним, потом вышел из тени деревьев. Две лошади, шедшие первыми, испуганно шарахнулись, громко заржав. Их всадники выругались и осадили своих скакунов. Йорг поднял слепое лицо и указал прямо на бертильду.
— С крыльями черными, словно ночь, и глазами, горящими как пламя, ангел смерти поразит вас, ибо вы забыли Слово Божье, — воскликнул он. — Зубы диких зверей будут глодать вас, когти птиц будут терзать вас, яд ползучих тварей будет отравлять вашу кровь. Ибо вы дали увлечь себя лживыми словами и лживыми обещаниями! О вы, кто называет зло добром и добро злом, вы, кто принимает тьму за свет и свет за тьму, вы, кто путает сладкое с горьким и горькое со сладким! Стрелы Отца нашего Небесного поразят вас.
Бертильда шарахнулась в суеверном ужасе, но почти сразу же взяла себя в руки. Выхватив из ножен меч, она пришпорила лошадь, крича:
— Умри, лживый пророк, порождение Сатаны! Деус вулт!
Пронзительно закричал ворон, хлопая черными крыльями по голове бертильды. К ее ужасу, лошадь взвилась на дыбы и выбросила ее из седла. Она тяжело приземлилась на дорожные камни, прямо под ноги Йоргу. Слепец указал на нее своей тонкой рукой и сказал:
— Гнев Господа Нашего не знает границ. Сотрясутся горы, моря поднимутся и хлынут на сушу, ураган соберет свою страшную жатву, и его гнев не иссякнет, пока ваши вероломные правители не исчезнут с лица земли, и тогда он снова явит вам свою истину и божественную милость.
Бертильда хотела подняться, но точно какие-то невидимые узы держали ее. Она попыталась заговорить, но язык не подчинился ей. Йорг наклонился, коснувшись ее лба между бровей, и она упала на землю без чувств. Выпрямившись, он обвел остальной отряд белыми незрячими глазами.
— Ангел возмездия грядет, — сказал он негромко, потом развернулся и пошел прочь.
Солдаты с ужасом переглядывались. Большинство из них знало о Киллиане Слушателе, и его слова, услышанные из уст другого пророка, произвели ошеломляющее действие. Помнили они и сообщения о птицах и зверях, сражающихся бок о бок с их врагами. Они слышали о полчищах крыс, выскакивающих из сточных труб и нападающих на батальоны, осаждающие города, или роях ос, накидывающихся на Ярких Солдат, марширующих по полям, о кавалерийских лошадях, без причины пугавшихся и сбрасывавших своих седоков в самый разгар боя. Они слышали, что собаки всех пород и размеров сражались на стороне языческих воинов, и что волки повиновались их приказам. Некоторые собственными глазами видели чернокрылого воина с золотыми глазами и не могли не беспокоиться, не были ли слова этого пророка правдой и не является ли он действительно вестником Бога.
К тому времени, когда солдаты пришли в себя, старый слепец уже исчез в лесу. Капитан послал разведчиков отыскать его, но они не обнаружили ни согнутого прутика, ни следа, ни даже потревоженного листика, которые свидетельствовали о том, что он вообще прошел там. Лишь ворон реял над ними в недосягаемой вышине, точно черная дыра, зияющая в небесной синеве, доказывая, что это был не сон.
Не к добру это , подумал капитан и почувствовал, как по спине у него побежали мурашки.
Зловеще багровел рассвет; редкие облака пятнали размытые отблески малинового солнца, выползавшего из-за низких холмов. Яркие Солдаты, строгими рядами и кругами расположившиеся вокруг Дан-Идена, смотрели на небо с беспокойством. Они привыкли рассматривать изменения погоды как знамения, предвещающие будущее. Ясное небо и сияющее солнце были хорошим знаком. Когда горизонт был обложен дождевыми облаками или над полями поднимался туман, это предсказывало одни неприятности.
Внешние стены Дан-Идена лежали в развалинах, и узкие улочки города патрулировали солдаты в серебряных кольчугах и длинных белых плащах. Многие городские здания сгорели или были разрушены, оставшиеся служили укрытием бертильдам и офицерам. На верхушках крыш и палаток развевались белые стяги с алыми крестами. Лишь один флаг бросал вызов господству алых крестов. Зеленый с золотом, с косой Мак-Танахов, он непокорно реял над стенами замка, дразня солдат, маршировавших внизу.
На зубчатой стене стояла старая женщина, плотно закутанная от ветра в желто-зеленый плед. Ее лицо было очень худым и бледным, костлявый нос выдавался из запавших щек, точно нос корабля, но карие глаза горели решимостью. Она погрозила осаждавшим кулаком, как будто это была рука в латной перчатке, а не худенькая, изогнутая, покрытая сеточкой синих вен птичья лапка. Рядом стояла женщина средних лет, которая когда-то была полной, а теперь кожа на ней висела складками. Ее лицо стало серым от утомления, но губы были угрюмо сжаты, а от уголков рта к костлявому подбородку сбегали глубокие морщины.
— Пойдемте отсюда, миледи, — настаивала она. — Не нужно вам стоять на таком ветру. Если Мак-Кьюинн скачет нам на помощь, мы скоро его услышим. Вам нужно отдыхать и беречь силы. Если с вами что-нибудь случится, то и наши сердца тоже не выдержат, и тогда замок уж точно падет.
Старая женщина сердито повернулась к ней.
— Не говори глупости, Мьюир, — рявкнула она. — Мы уже почти двадцать два месяца держим здесь этих жестокосердных ублюдков. Неужели ты думаешь, что я позволю вам сдаться сейчас, пусть даже сегодня ночью я умру? Да я бы достала тебя даже из могилы и придушила, если бы такая мысль закралась в твою глупую голову. Мак-Кьюинн придет, не сомневайся, и эти недоделанные солдаты, скуля и зажав хвост между ногами, поползут домой. Разве не твоя подруга-цыганка предсказала это?
Мьюир кивнула, хотя тревожная морщинка между ее бровями стала глубже. Прошел уже почти месяц с тех пор, как она в последний раз разговаривала с Энит Серебряное Горло через чашу с водой, и Мьюир никак не могла унять растущее беспокойство, терзавшее ее ежедневно и ежеминутно. В Дан-Идене не было достаточного для такой длительной осады запаса провизии, поскольку уже несколько сотен лет в Эйлианане царил мир, а Яркие Солдаты напали совершенно неожиданно. Замок был переполнен народом из города и прилегающей сельской местности, и большинство составляли старые и дряхлые или же маленькие и слабые. Весь цвет Дан-Идена полег за стенами города на поле боя. Осталась лишь горстка солдат, защищавших стены замка, и несмотря на все слова мужественной Вдовствующей Банприоннсы, Мьюир знала, что они не смогут долго сдерживать осаду Ярких Солдат. Голод и болезни собирали свою дань. Каждый день все новые и новые трупы перебрасывали через стены замка в надежде, что болезнь распространится по лагерю и поработает вместо стрел, которых в Дан-Идене уже не осталось.