Страница:
— Возможно, эоны назад это было так, но разве час мы действительно хозяева? Собравшиеся с беспокойством переглянулись.
— Кем мы стали? — сказал Кубата мягко. — Действительно ли хозяевами? Я начинаю думать, что нет.
— Потому что какой-то вонючий скот оказал нам сопротивление? — возмутился Зан. — Мы сотрем их с лица земли и закопаем их кости.
— Все это глубже, гораздо глубже, — ответил Кубата. — Мы не знаем, как именно все было организовано раньше, но известно, что сто или больше оборотов назад наши предки не убивали пришельцев из иных миров, а находили им применение. Мы щадили их. Мы ставили правителей над ними, чтобы они руководили ими, когда нас нет. Мы взяли их лошадей и вывели породу, которая подходила нам по размеру. Мы расселяли их по миру, дав им богатые земли, которые они возделывали. Мы начали есть их мясо. И стали их рабами.
Все ошеломленно молчали, во взглядах читалось смятение.
— Посмотрите на нас, — быстро продолжил Кубата, стараясь предупредить вспышку гнева, который мог обрушиться на него. — Что мы создаем? Ничего! Каждый год мы отправляемся в новую страну, принадлежащую тем, кого мы называем скотом, забиваем их, берем то, что нам необходимо, а весной перебираемся на следующую кормежку. Наконец мы стали брать тысячи с собой. Мы зовем их «любимцами», но кто они на самом деле? Если нужно искусно выковать какую-нибудь вещь, то это поручается любимцам. Если нужно изготовить что-нибудь ценное, даже луки со стрелами, это изготавливается теми, у кого мы зимуем, или любимцами. Таким образом, мы умеем только сражаться, рожать детей и жить за счет тех, кого мы называем скотом. Ни один тугарин не рискнет запятнать свое имя, попытавшись создать своими руками то, что может быть сделано скотом или любимцами. Так мы превратились в их рабов. Пришла оспа, и посмотрите, что с нами стало. Определенные вещи уже не вернуть — даже стрел нам уже не хватает. Мы забыли все, что знали наши предки, и живем только благодаря плоти и труду других.
— Это наше право как тугар! — проревел Тула и собравшиеся, вскочив на ноги, обрушили свою ярость на Кубату, хотя некоторые, слушавшие его внимательно молчали.
— Я знал, что вы не станете слушать меня, — сказал Кубата, повторив свои слова несколько раз, пока собрание наконец не успокоилось.
— Так зачем ты тратил наше время? — закричал Зан.
— Это было предупреждение, — ответил Кубата холодно, — и последняя попытка убедить вас. Эти люди меняются. Тех, кто приходил к нам тысячи лет назад, мы превосходили в оружии и силе. Я слышал, как Алем говорил о темнобородых, которые приехали на огромной лодке, такой, как корабль янки. И как они уничтожили более сотни тугар перед тем, как погибли. Я видел их извергающее гром оружие. Теперь пришли янки, и их оружие еще более совершенно. Неужели вы сами не видите? Раса людей развивается, а мы остаемся на месте.
— Поэтому мы убиваем их, как только они появляются из туннеля, — спокойно сказал Зан. — Очень просто.
— Может быть, это и было бы решением. Но разве мы не должны понимать то, что видим? Наша раса была в двух шагах от звезд, а теперь мы скатываемся вниз и даже не можем сделать оружия, которое наши враги используют против нас. Я ходил по огромным зданиям, где янки делали свои военные машины. Ни один тугарин в орде не может создать такие вещи своими руками, а эти люди сделали это меньше чем за год, — проревел Кубата. — Мы видим руины великих городов, которые построили наши предки, и мы стоим перед ними, как дети. Мы не умеем строить, а люди умеют.
— Будет ли этому когда-нибудь конец? — спросил Тула холодно. — Нам не нужны бессвязные речи того, кто слишком стар, чтобы командовать, и потому боится.
Кубата умоляюще оглянулся на Музту, но кар-карт не пошевелился, и Кубата увидел в его глазах, что его время говорить заканчивается.
— Тогда выслушайте мои последние слова. В разговоре с вождем янки луну назад он сказал нам, что знает секрет оспы, что мы сами ведем ее перед собой.
— Мы слышали об этом. Скот лжет, — выкрикнул сзади командир одного из уменов.
— Тогда почему оспа не поразила их, хотя дошла до Вазимы и других мест, где мы тоже были?
— Им просто повезло. Вот и все, — ответил военачальник.
Оглядев собравшихся, Кубата понял, что даже простые логические доводы, касающиеся болезни, не дойдут до слушателей.
— Закончив свою речь, я выслушаю ваше решение, хотя уже знаю, каким оно будет. Договоритесь с этими людьми, предложите им покончить с убойными ямами и с этой войной в обмен на пищу, которой нам хватит до следующего сезона.
— Пищу, которую может предложить нам скот, мы еще вытерпим, — резко начал Тула, — но тугары всегда владели исключительным правом питаться плотью. Так было испокон веков. Без человеческой плоти мы погибнем.
— Тогда мы должны найти другой способ. Разве наши отцы не ели пищу, которую сами создавали? Договоритесь с людьми. В обмен на мир они научат нас, как остановить оспу. Мы не будем беспомощны. Мы продолжим наш путь по миру и будем собирать нашу дань, но уже не человеческой плотью, и тогда мы узнаем от этих существ их секреты. В этом наша единственная надежда на спасение. — Кубата устало оглядел собрание. — Потому что если наши отцы некогда летали к звездам, то когда-нибудь и мы сможем научиться от этих людей, как делать машины, и таким образом вернем себе наше истинное наследство, которое было у нас до того, как мы пали. Ибо кто мы сейчас, как не раса, которая пришла в упадок? Мы — рабы тех, кого мы считаем своими рабами.
Кубата с грустью посмотрел на своего старого друга, который, поднявшись, не отрывал от него глаз.
— Я знаю, что тут наши пути расходятся, мой друг, — сказал Кубата спокойно, а затем опять обратился к собранию: — Это мои собственные слова, а не слова моего кар-карта.
— Скот должен быть уничтожен, — произнес Музта ровным тоном, глядя мимо Кубаты. — Мой старый друг хорошо управлял нами в бою, но если мы оставим этих янки в живых, то, когда мы вернемся в следующий раз, они будут слишком сильны и их невозможно будет уничтожить. Они должны умереть сейчас.
— Но мы умрем здесь от голода, если останемся, — возразил Кубата. — А если мы будем двигаться вперед, эта напасть все время будем опережать нас. Ключ к ней у янки. Только они могут показать нам, как остановить ее.
— Все они должны быть умерщвлены и брошены в ямы, — бросил Музта резко. — Мы будем атаковать их, пока они все не погибнут. Ты пытался спасти как можно больше наших воинов во время этой осады. Ты правильно делал, но теперь с каждым днем мы становимся слабее. Скоро выпадет снег. В этом городе полмиллиона голов незараженного скота, и я захвачу его!
Печально кивнув, Кубата отстегнул свой меч с пояса и выпустил его из рук. Меч упал на пол, а Кубата опять посмотрел на собравшихся.
— Я сказал то, что думаю, — с грустью произнес старый воин. — Моему кар-карту нужен предводитель с огнем юности в крови. Я ухожу на покой, чтобы прожить мои последние дни в размышлениях.
Все молчали, когда Кубата выходил из шатра с высоко поднятой головой. Многие из старших клановых вождей и воинов склоняли головы в знак уважения, когда он проходил мимо. Но большинство собравшихся охватило возбужденное ожидание.
Музта смотрел, как уходит его старый друг, и про себя выругался. Что-то в его душе подсказывало ему, что в словах Кубаты была правда. Но изменить все сейчас значило плевать против ветра и ждать, что он сменит направление. Его собственное положение было очень шатким, потому что из-за кровавых потерь первых атак и утомительной осады все уже теряли терпение. Чтобы сохранить власть, нужно было как можно скорее изменить ситуацию к лучшему. Несколько недель он пытался убедить в этом Кубату, который все больше и больше отдалялся от него. И когда лидеры кланов потребовали созвать это собрание, он знал, что здесь их пути окончательно разойдутся. Музта оглядел собрание, которое застыло в ожидании. Наконец его взгляд остановился на Туле, и он кивнул ему. Вождь клана выступил вперед и жадно схватил меч под всеобщий рев одобрения. Музта смотрел на своего соперника, и лицо его ничего не выражало. По крайней мере теперь будет на кого свалить вину в случае неудачи. Если же они победят, то почести достанутся ему.
— Настало время пиршества, — объявил Музта, и, рыча от восторга, все устремились прочь из шатра. Две абсолютно здоровые скотины были выбраны на сегодняшний день. Они были лучшей породы, молодые, полнокровные, и эта еда хотя бы на какое-то время отвлечет его драчливую знать.
Они будут строить планы завтра, и если им повезет, эта война скоро закончится. И сколько бы воинов ни пришлось потерять, ответственность за потери будет лежать и на Туле, конечно, тоже.
— Все это не очень-то мне нравится, — сказал Эндрю спокойно, разглядывая позиции врага через бинокль.
— Они затевают что-то серьезное, — откликнулся Ганс. — Весь день разъезжают туда-сюда. Петраччи докладывает, что они оттащили назад целую кучу повозок с женщинами и детьми. В верхнем лагере теперь нет ни единого воина.
— Вниз!
Оба пригнулись; тяжелая стрела ударилась в крышу их укрытия и, вертясь, упала за ним.
— Их курьеры без конца скачут взад и вперед по всей линии фронта, — продолжал Ганс, осторожно выглядывая из бастиона.
— А я надеялся, что они продолжат эту проклятую осаду.
— Даже если мы умрем от голода до прихода весны?
— Да, это всего лишь оттягивание неизбежного, но все-таки оттягивание, — сказал Эндрю спокойно. — Бог свидетель, если они атакуют нас, это будет дорого им стоить.
Видимо, они все-таки решили изменить тактику.
— Как ты думаешь, когда они ударят?
— Сегодня слишком поздно. Завтра, с первыми лучами солнца.
— На их месте я бы ударил по всему фронту на протяжении шести миль, и тогда наша оборона раньше или позже треснула бы где-нибудь.
Ганс кивнул, соглашаясь.
— Ну что ж, — произнес Эндрю медленно и значительно. — В таком случае всем подразделениям быть в боевой готовности за два часа до рассвета. Мы будем следовать намеченному плану. Хьюстон вместе с Тридцать пятым полком и дивизионом артиллерии в резерве. Остальные три дивизии на внешнем валу, связь со всеми дивизиями по телеграфу. Если им удастся пробить брешь, мы постараемся окружить их, но если это не получится, мы отведем всех за внутреннюю стену.
Эндрю посмотрел на Калинку и Касмара.
— Я хочу, чтобы всех, кто не участвует в битве, эвакуировали из внешнего кольца, пока еще темно.
— Мы потеряем почти половину жилых помещений, — тихо заметил Калинка. — Город будет переполнен.
— Но мы знали об этом заранее, — ответил Эндрю. — Нужно, чтобы они не мешали войскам и оставались спокойными, что бы ни случилось. Ваше святейшество, надеюсь, что у вас есть подходящий набор молитв на этот случай?
Касмар напряженно улыбнулся.
— Если это воля Перма, то это его воля, — ответил Патриарх рассудительно.
Стараясь не разбудить Таню, Готорн наклонился осторожно поцеловал ее в щеку. Она слегка пошевелилась, затем снова свернулась калачиком. Подойдя к колыбели, он с любовью посмотрел на Андрею. Поправил ее одеяло и вышел из комнаты.
«Может быть, именно за это я и сражаюсь? — подумал он. — Может быть, в конечном итоге к этому все и сводится? Я же не могу стоять в стороне и пассивно смотреть, как моя семья исчезает в убойных ямах».
Он взял саблю и пристегнул ее.
«Или в этом есть что-то еще? — шептал его внутренний голос. — Может быть, попробовав крови, я уподобился дикому зверю?» Теперь все стало так легко; это леденящее кровь волнение перед лицом смерти и борьба с ней стали привычными. Сможет ли он когда-нибудь забыть ту минуту, когда он приказал строиться в квадрат, когда перепуганные люди смотрели на него и он мог им что-то дать. И они брали это что-то и сражались. Он никогда не ощущал жизнь так остро, как в тот момент. Каждый нерв звенел, как натянутая струна. Он упивался жизнью и силой, которую она может давать.
Готорн пытался утихомирить этот внутренний голос, но голос его не слушался. Даже сейчас это чувство пробуждалось в нем снова.
Открыв дверь, он вышел в ночь. Он встретил Дмитрия и ответил на его приветствие.
— Ваш полк построен и готов, сэр, — сказал Дмитрий, широко улыбаясь.
«И вот этот момент мне тоже очень нравится», — подумал он.
— Очень хорошо, майор, теперь нам остается только ждать.
— Лучше бы ты вернулась во внутреннюю часть города, — сказал Эндрю с умоляющей ноткой в голосе.
Откинув волосы с глаз, Кэтлин посмотрела на него и улыбнулась.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать, — сказала она мягко. — Мое место здесь, в госпитале на передовой. Не беспокойся, если что-нибудь случится, у меня будет масса времени добраться до города.
Оба знали, что она лжет, но ни тот ни другой не могли сказать об этом вслух. Они смотрели друг на друга смущенно, и оба боялись признаться в своих страхах.
Он хотел обнять ее, но при его прикосновении она сжалась.
— Иди, — прошептала она, глотая подступающие слезы. — Уходи без слов, мне не вынести мысли, что это может быть прощанием.
— Увидимся в конце дня, — ответил Эндрю, пытаясь сдержать дрожь в голосе, скрыть собственные страхи.
Легко поцеловав ее в лоб, он повернулся и вышел.
«Я не буду на него смотреть», — подумала она, боясь, что, сделав это, навлечет на него беду. Но когда он вышел из госпитального барака, взгляд Кэтлин против ее воли остановился на его силуэте, исчезающем в темноте.
— Господи, пожалуйста! — прошептала она. — Больше не надо, больше не надо.
Глядя на холмы к северу от города, он увидел, что их вершины купаются в первых красных лучах восходящего солнца. Свет разливался по обнаженным деревьям и окрашивал снег в цвет крови.
Не говоря ни слова, кар-карт Музта кивнул Туле, который с победным криком поскакал прочь. Послышался голос нарги, подхваченный другими, и вот по войску пронесся звук тысячи рогов, гудящий зовом смерти.
Глава 19
— Кем мы стали? — сказал Кубата мягко. — Действительно ли хозяевами? Я начинаю думать, что нет.
— Потому что какой-то вонючий скот оказал нам сопротивление? — возмутился Зан. — Мы сотрем их с лица земли и закопаем их кости.
— Все это глубже, гораздо глубже, — ответил Кубата. — Мы не знаем, как именно все было организовано раньше, но известно, что сто или больше оборотов назад наши предки не убивали пришельцев из иных миров, а находили им применение. Мы щадили их. Мы ставили правителей над ними, чтобы они руководили ими, когда нас нет. Мы взяли их лошадей и вывели породу, которая подходила нам по размеру. Мы расселяли их по миру, дав им богатые земли, которые они возделывали. Мы начали есть их мясо. И стали их рабами.
Все ошеломленно молчали, во взглядах читалось смятение.
— Посмотрите на нас, — быстро продолжил Кубата, стараясь предупредить вспышку гнева, который мог обрушиться на него. — Что мы создаем? Ничего! Каждый год мы отправляемся в новую страну, принадлежащую тем, кого мы называем скотом, забиваем их, берем то, что нам необходимо, а весной перебираемся на следующую кормежку. Наконец мы стали брать тысячи с собой. Мы зовем их «любимцами», но кто они на самом деле? Если нужно искусно выковать какую-нибудь вещь, то это поручается любимцам. Если нужно изготовить что-нибудь ценное, даже луки со стрелами, это изготавливается теми, у кого мы зимуем, или любимцами. Таким образом, мы умеем только сражаться, рожать детей и жить за счет тех, кого мы называем скотом. Ни один тугарин не рискнет запятнать свое имя, попытавшись создать своими руками то, что может быть сделано скотом или любимцами. Так мы превратились в их рабов. Пришла оспа, и посмотрите, что с нами стало. Определенные вещи уже не вернуть — даже стрел нам уже не хватает. Мы забыли все, что знали наши предки, и живем только благодаря плоти и труду других.
— Это наше право как тугар! — проревел Тула и собравшиеся, вскочив на ноги, обрушили свою ярость на Кубату, хотя некоторые, слушавшие его внимательно молчали.
— Я знал, что вы не станете слушать меня, — сказал Кубата, повторив свои слова несколько раз, пока собрание наконец не успокоилось.
— Так зачем ты тратил наше время? — закричал Зан.
— Это было предупреждение, — ответил Кубата холодно, — и последняя попытка убедить вас. Эти люди меняются. Тех, кто приходил к нам тысячи лет назад, мы превосходили в оружии и силе. Я слышал, как Алем говорил о темнобородых, которые приехали на огромной лодке, такой, как корабль янки. И как они уничтожили более сотни тугар перед тем, как погибли. Я видел их извергающее гром оружие. Теперь пришли янки, и их оружие еще более совершенно. Неужели вы сами не видите? Раса людей развивается, а мы остаемся на месте.
— Поэтому мы убиваем их, как только они появляются из туннеля, — спокойно сказал Зан. — Очень просто.
— Может быть, это и было бы решением. Но разве мы не должны понимать то, что видим? Наша раса была в двух шагах от звезд, а теперь мы скатываемся вниз и даже не можем сделать оружия, которое наши враги используют против нас. Я ходил по огромным зданиям, где янки делали свои военные машины. Ни один тугарин в орде не может создать такие вещи своими руками, а эти люди сделали это меньше чем за год, — проревел Кубата. — Мы видим руины великих городов, которые построили наши предки, и мы стоим перед ними, как дети. Мы не умеем строить, а люди умеют.
— Будет ли этому когда-нибудь конец? — спросил Тула холодно. — Нам не нужны бессвязные речи того, кто слишком стар, чтобы командовать, и потому боится.
Кубата умоляюще оглянулся на Музту, но кар-карт не пошевелился, и Кубата увидел в его глазах, что его время говорить заканчивается.
— Тогда выслушайте мои последние слова. В разговоре с вождем янки луну назад он сказал нам, что знает секрет оспы, что мы сами ведем ее перед собой.
— Мы слышали об этом. Скот лжет, — выкрикнул сзади командир одного из уменов.
— Тогда почему оспа не поразила их, хотя дошла до Вазимы и других мест, где мы тоже были?
— Им просто повезло. Вот и все, — ответил военачальник.
Оглядев собравшихся, Кубата понял, что даже простые логические доводы, касающиеся болезни, не дойдут до слушателей.
— Закончив свою речь, я выслушаю ваше решение, хотя уже знаю, каким оно будет. Договоритесь с этими людьми, предложите им покончить с убойными ямами и с этой войной в обмен на пищу, которой нам хватит до следующего сезона.
— Пищу, которую может предложить нам скот, мы еще вытерпим, — резко начал Тула, — но тугары всегда владели исключительным правом питаться плотью. Так было испокон веков. Без человеческой плоти мы погибнем.
— Тогда мы должны найти другой способ. Разве наши отцы не ели пищу, которую сами создавали? Договоритесь с людьми. В обмен на мир они научат нас, как остановить оспу. Мы не будем беспомощны. Мы продолжим наш путь по миру и будем собирать нашу дань, но уже не человеческой плотью, и тогда мы узнаем от этих существ их секреты. В этом наша единственная надежда на спасение. — Кубата устало оглядел собрание. — Потому что если наши отцы некогда летали к звездам, то когда-нибудь и мы сможем научиться от этих людей, как делать машины, и таким образом вернем себе наше истинное наследство, которое было у нас до того, как мы пали. Ибо кто мы сейчас, как не раса, которая пришла в упадок? Мы — рабы тех, кого мы считаем своими рабами.
Кубата с грустью посмотрел на своего старого друга, который, поднявшись, не отрывал от него глаз.
— Я знаю, что тут наши пути расходятся, мой друг, — сказал Кубата спокойно, а затем опять обратился к собранию: — Это мои собственные слова, а не слова моего кар-карта.
— Скот должен быть уничтожен, — произнес Музта ровным тоном, глядя мимо Кубаты. — Мой старый друг хорошо управлял нами в бою, но если мы оставим этих янки в живых, то, когда мы вернемся в следующий раз, они будут слишком сильны и их невозможно будет уничтожить. Они должны умереть сейчас.
— Но мы умрем здесь от голода, если останемся, — возразил Кубата. — А если мы будем двигаться вперед, эта напасть все время будем опережать нас. Ключ к ней у янки. Только они могут показать нам, как остановить ее.
— Все они должны быть умерщвлены и брошены в ямы, — бросил Музта резко. — Мы будем атаковать их, пока они все не погибнут. Ты пытался спасти как можно больше наших воинов во время этой осады. Ты правильно делал, но теперь с каждым днем мы становимся слабее. Скоро выпадет снег. В этом городе полмиллиона голов незараженного скота, и я захвачу его!
Печально кивнув, Кубата отстегнул свой меч с пояса и выпустил его из рук. Меч упал на пол, а Кубата опять посмотрел на собравшихся.
— Я сказал то, что думаю, — с грустью произнес старый воин. — Моему кар-карту нужен предводитель с огнем юности в крови. Я ухожу на покой, чтобы прожить мои последние дни в размышлениях.
Все молчали, когда Кубата выходил из шатра с высоко поднятой головой. Многие из старших клановых вождей и воинов склоняли головы в знак уважения, когда он проходил мимо. Но большинство собравшихся охватило возбужденное ожидание.
Музта смотрел, как уходит его старый друг, и про себя выругался. Что-то в его душе подсказывало ему, что в словах Кубаты была правда. Но изменить все сейчас значило плевать против ветра и ждать, что он сменит направление. Его собственное положение было очень шатким, потому что из-за кровавых потерь первых атак и утомительной осады все уже теряли терпение. Чтобы сохранить власть, нужно было как можно скорее изменить ситуацию к лучшему. Несколько недель он пытался убедить в этом Кубату, который все больше и больше отдалялся от него. И когда лидеры кланов потребовали созвать это собрание, он знал, что здесь их пути окончательно разойдутся. Музта оглядел собрание, которое застыло в ожидании. Наконец его взгляд остановился на Туле, и он кивнул ему. Вождь клана выступил вперед и жадно схватил меч под всеобщий рев одобрения. Музта смотрел на своего соперника, и лицо его ничего не выражало. По крайней мере теперь будет на кого свалить вину в случае неудачи. Если же они победят, то почести достанутся ему.
— Настало время пиршества, — объявил Музта, и, рыча от восторга, все устремились прочь из шатра. Две абсолютно здоровые скотины были выбраны на сегодняшний день. Они были лучшей породы, молодые, полнокровные, и эта еда хотя бы на какое-то время отвлечет его драчливую знать.
Они будут строить планы завтра, и если им повезет, эта война скоро закончится. И сколько бы воинов ни пришлось потерять, ответственность за потери будет лежать и на Туле, конечно, тоже.
— Все это не очень-то мне нравится, — сказал Эндрю спокойно, разглядывая позиции врага через бинокль.
— Они затевают что-то серьезное, — откликнулся Ганс. — Весь день разъезжают туда-сюда. Петраччи докладывает, что они оттащили назад целую кучу повозок с женщинами и детьми. В верхнем лагере теперь нет ни единого воина.
— Вниз!
Оба пригнулись; тяжелая стрела ударилась в крышу их укрытия и, вертясь, упала за ним.
— Их курьеры без конца скачут взад и вперед по всей линии фронта, — продолжал Ганс, осторожно выглядывая из бастиона.
— А я надеялся, что они продолжат эту проклятую осаду.
— Даже если мы умрем от голода до прихода весны?
— Да, это всего лишь оттягивание неизбежного, но все-таки оттягивание, — сказал Эндрю спокойно. — Бог свидетель, если они атакуют нас, это будет дорого им стоить.
Видимо, они все-таки решили изменить тактику.
— Как ты думаешь, когда они ударят?
— Сегодня слишком поздно. Завтра, с первыми лучами солнца.
— На их месте я бы ударил по всему фронту на протяжении шести миль, и тогда наша оборона раньше или позже треснула бы где-нибудь.
Ганс кивнул, соглашаясь.
— Ну что ж, — произнес Эндрю медленно и значительно. — В таком случае всем подразделениям быть в боевой готовности за два часа до рассвета. Мы будем следовать намеченному плану. Хьюстон вместе с Тридцать пятым полком и дивизионом артиллерии в резерве. Остальные три дивизии на внешнем валу, связь со всеми дивизиями по телеграфу. Если им удастся пробить брешь, мы постараемся окружить их, но если это не получится, мы отведем всех за внутреннюю стену.
Эндрю посмотрел на Калинку и Касмара.
— Я хочу, чтобы всех, кто не участвует в битве, эвакуировали из внешнего кольца, пока еще темно.
— Мы потеряем почти половину жилых помещений, — тихо заметил Калинка. — Город будет переполнен.
— Но мы знали об этом заранее, — ответил Эндрю. — Нужно, чтобы они не мешали войскам и оставались спокойными, что бы ни случилось. Ваше святейшество, надеюсь, что у вас есть подходящий набор молитв на этот случай?
Касмар напряженно улыбнулся.
— Если это воля Перма, то это его воля, — ответил Патриарх рассудительно.
Стараясь не разбудить Таню, Готорн наклонился осторожно поцеловал ее в щеку. Она слегка пошевелилась, затем снова свернулась калачиком. Подойдя к колыбели, он с любовью посмотрел на Андрею. Поправил ее одеяло и вышел из комнаты.
«Может быть, именно за это я и сражаюсь? — подумал он. — Может быть, в конечном итоге к этому все и сводится? Я же не могу стоять в стороне и пассивно смотреть, как моя семья исчезает в убойных ямах».
Он взял саблю и пристегнул ее.
«Или в этом есть что-то еще? — шептал его внутренний голос. — Может быть, попробовав крови, я уподобился дикому зверю?» Теперь все стало так легко; это леденящее кровь волнение перед лицом смерти и борьба с ней стали привычными. Сможет ли он когда-нибудь забыть ту минуту, когда он приказал строиться в квадрат, когда перепуганные люди смотрели на него и он мог им что-то дать. И они брали это что-то и сражались. Он никогда не ощущал жизнь так остро, как в тот момент. Каждый нерв звенел, как натянутая струна. Он упивался жизнью и силой, которую она может давать.
Готорн пытался утихомирить этот внутренний голос, но голос его не слушался. Даже сейчас это чувство пробуждалось в нем снова.
Открыв дверь, он вышел в ночь. Он встретил Дмитрия и ответил на его приветствие.
— Ваш полк построен и готов, сэр, — сказал Дмитрий, широко улыбаясь.
«И вот этот момент мне тоже очень нравится», — подумал он.
— Очень хорошо, майор, теперь нам остается только ждать.
— Лучше бы ты вернулась во внутреннюю часть города, — сказал Эндрю с умоляющей ноткой в голосе.
Откинув волосы с глаз, Кэтлин посмотрела на него и улыбнулась.
— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать, — сказала она мягко. — Мое место здесь, в госпитале на передовой. Не беспокойся, если что-нибудь случится, у меня будет масса времени добраться до города.
Оба знали, что она лжет, но ни тот ни другой не могли сказать об этом вслух. Они смотрели друг на друга смущенно, и оба боялись признаться в своих страхах.
Он хотел обнять ее, но при его прикосновении она сжалась.
— Иди, — прошептала она, глотая подступающие слезы. — Уходи без слов, мне не вынести мысли, что это может быть прощанием.
— Увидимся в конце дня, — ответил Эндрю, пытаясь сдержать дрожь в голосе, скрыть собственные страхи.
Легко поцеловав ее в лоб, он повернулся и вышел.
«Я не буду на него смотреть», — подумала она, боясь, что, сделав это, навлечет на него беду. Но когда он вышел из госпитального барака, взгляд Кэтлин против ее воли остановился на его силуэте, исчезающем в темноте.
— Господи, пожалуйста! — прошептала она. — Больше не надо, больше не надо.
Глядя на холмы к северу от города, он увидел, что их вершины купаются в первых красных лучах восходящего солнца. Свет разливался по обнаженным деревьям и окрашивал снег в цвет крови.
Не говоря ни слова, кар-карт Музта кивнул Туле, который с победным криком поскакал прочь. Послышался голос нарги, подхваченный другими, и вот по войску пронесся звук тысячи рогов, гудящий зовом смерти.
Глава 19
— Выглядит устрашающе, — заметил Эндрю Эмилу.
Они стояли на башне собора, завороженные грандиозным зрелищем разворачивающейся перед ними битвы.
Против стен города, от одного его края до другого, выстроилось двухсоттысячное войско с развернутыми знаменами и обнаженными мечами. Над городом нарастал низкий звук рога.
Взмывшая вверх темная туча стрел, выпущенных из луков, вперемешку с горящими стрелами арбалетов, копьями, дротиками и камнями, казалось, достигнет небес. В ответ раздался громовой раскат сотен выстреливших орудий; спустя несколько секунд небо закрыла новая туча стрел, за ней еще одна и еще.
Поднялся дикий гвалт, и, словно единое целое, орда ринулась вперед, на смертоносное поле, разделяющее две армии. Они бежали, не обращая внимания на многочисленные потери, размахивая мечами и топорами, а над их головами летели тысячи стрел. Наступающая орда прорвалась через внешние укрепления, перепрыгивая через ямы, сокрушая заграждения из заостренных кольев.
С северного фланга обороны взметнулось облако дыма, пробежавшее, как по бикфордову шнуру, по всей длине укреплений. Сотни тугар упали на землю, но остальные с устрашающим криком продолжали наступление.
— Они лучше, чем пехота мятежников, — меланхолично заметил Эндрю.
— Но более ужасная, — отозвался Эмил. Старый доктор посмотрел на Эндрю и потрепал его по плечу. — Пожалуй, пойду на свое место. Дел мне сегодня, похоже, хватит.
Чувствуя, что пришло время расставаться, они встревоженно переглянулись, и Эмил молча стал спускаться по приставной лестнице.
Залп за залпом раздавались над полем, и на место упавших тугар тут же вставали другие и мчались вперед, приближаясь к брустверам.
Стрелки, построенные плотными рядами, расчищали себе путь, пока в конце концов не подошли вплотную, стреляя в упор по оборонительным сооружениям. Эндрю видел, как раненые падают на линии обороны и ополченцы помогают уносить их в город по защищенным проходам.
Пространство между внешним бруствером и внутренней стеной быстро становилось смертельно опасным, потому что вне защищенных проходов люди попадали под безжалостный дождь стрел.
В новом городе между двух стен начались пожары, и те, кто пытался тушить их, падали жертвами смертоносного обстрела.
Ужасный рев битвы волнами заливал город. Страшные стоны раненых, крики врагов и непрерывный гром пушек и мушкетов слились в один адский грохот, какого Эндрю никогда не слыхал раньше.
К северу от восточного бастиона над бруствером появились темные фигуры, которые прыгали в пылающие огнем рвы. Завязалась дикая рукопашная битва, вооруженные копьями ополченцы забирались на брустверы, сталкивая тугар, чтобы закрыть неожиданно образовавшуюся брешь в обороне.
Телеграф рядом с Эндрю застучал, и Митчелл начал быстро записывать сообщение.
— Барри, сэр! — воскликнул Митчелл. — Он просит прислать еще один полк с мушкетами.
— Еще рано, черт побери! — крикнул Эндрю. — Прошло всего несколько минут. Скажи ему, что он должен держаться с тем, что у него есть.
Брешь в обороне все увеличивалась. Нервничая, Эндрю навел бинокль на опасное место. Он увидел продвигавшийся вперед многотысячный отряд под командованием Калинки и молился про себя, чтобы им удалось заткнуть дыру. До сих пор он всегда дрался на передовой, испытывая дикий восторг и целиком погружаясь в сумасшествие битвы. Теперь ему приходилось стоять здесь одному, командуя передвижением своих частей, чтобы как можно дольше продержаться против этого нескончаемого наступления.
— Первый прорыв, мой карт, — торжествовал Тула. — Солнце еще в двух пядях над горизонтом, а победа уже близка.
Взволнованный Музта старался удержать свою лошадь на месте, не отрывая взгляда от увеличивающейся бреши в обороне.
— Пошлите на фланги побольше стрелков в поддержку! — крикнул Музта. — Мы должны помешать им закрыть прорыв. Продолжайте наступление по всей линии.
Калинка мрачно стоял посреди поля, не замечая людей, плотно окруживших своего предводителя и державших над головами щиты, чтобы закрыть его от падающих с неба смертоносных стрел.
Ополчение многотысячной толпой кидалось вперед с воинственными криками, и сотни погибали, не успев добежать до образовавшегося прорыва.
Тугары продолжали наступать через брешь, которая достигла уже пятидесяти ярдов в ширину; некоторые тугары были уже за земляным валом, сражая одним ударом меча по нескольку человек.
Кругом царил хаос. С высокого бастиона справа повернутые на сто восемьдесят градусов орудия поливали огнем эту толпу, уничтожая без разбора и своих, и врагов.
И все же тугары наступали. Подразделения ополченцев дрогнули, испуганно оглядываясь на восточные ворота, которые были забиты людьми, выходящими им на помощь.
— Ах так, мои мыши! — крикнул Калинка, неуклюже подняв меч. — А ну давайте-ка попробуем укусить их побольнее. — И, несмотря на протесты своих помощников, он двинулся в самую гущу сражающихся.
— Поехали! — крикнул О’Дональд, выбежав из северо-восточного бастиона. Вскочив в кабину «Бангора», он восторженно закричал, когда Мэлади открыл дроссельную заслонку. Паровоз напрягся под тяжестью груза, колеса завертелись, и с усилием поезд двинулся вперед, грохоча на стыках рельсов. Свисток верещал, машина набирала ход, а ополченцы, толпой бежавшие к прорыву, рассыпались в разные стороны, когда поезд с двумя бронированными вагонами впереди и позади паровоза мчался мимо них по рельсам.
С каждой минутой толпа вокруг железнодорожного полотна становилась все более плотной, раздавались крики и ругань, отовсюду сыпались стрелы, сооружения с обеих сторон полыхали огнем. Приближаясь к повороту из одного ада в другой, О’Дональд увидел цель в четверти мили впереди.
— Боже на небесах, помоги нам добраться туда! — вскричал он.
О’Дональд вылез из кабины машиниста и стал пробираться вдоль паровоза, держась за перила, в то время как паровоз мчался, дергаясь и раскачиваясь. Стрелы с металлическими наконечниками ударяли о паровоз, высекая искры. Добравшись до переднего сцепления, О’Дональд прыгнул на крышу прицепленного спереди вагона.
Рельсы впереди был запружены людьми, которые пытались убраться с их пути, и паровоз теперь тихо полз вперед, непрерывно свистя.
— С дороги, черт побери! — кричал О’Дональд. — С дороги!
Постепенно они продвигались, однако казалось, что это битва приближается навстречу поезду.
Отряды ополченцев начали отступать, тщетно пытаясь спастись от надвигающейся на них орды. Сотни тугар прорывались за укрепления, не обращая внимания на потери.
Поезд проскочил по мосту через широкий ров и снова начал набирать скорость. На другой стороне рва дорога была свободнее, так как ополченцы в панике ринулись толпой к городским стенам.
Одинокий тугарин стоял на рельсах, удивленно уставившись на поезд. Он метнул свое копье в О’Дональда, но тот, пригнувшись, выстрелил в ответ, сбросив воина с насыпи.
Поезд дошел до края бреши, так что впереди и слева от них были видны лишь остатки отрядов ополченцев, отступавшие под неудержимым натиском врагов.
— Остановись здесь, Мэлади!
Ополченцы впереди еще отчаянно пытались сражаться, но он не мог больше ждать.
— Ложись! — крикнул О’Дональд.
Те, кто видел его и понял, что должно произойти, упали ничком на землю и закрыли головы руками, однако многие не замечали, что происходит у них за спиной.
— Господи, прости мне все! — прошептал, перекрестившись, О’Дональд. Затем он рывком открыл крышку люка под ногами. — Получайте, ублюдки!
Стенки вагона распахнулись, открыв дула четырех «наполеонов».
Раздался оглушительный грохот орудий, стрелявших по очереди, отдача сбила О’Дональда с ног, и он испугался, что вагон сейчас перевернется, сойдя с рельсов. Второй вагон с шестью легкими пушками последовал примеру первого. Более тысячи ядер, смешавшихся с обрывками цепей и обломками железа, полетели в брешь. Атака тугар пошатнулась от этого удара.
Пробежав обратно по вагону, О’Дональд запрыгнул в кабину паровоза и обжег руки, схватившись за горячий металл. Вражеская стрела разорвала его рукав, и рука мгновенно заледенела. Вслед за ним в кабину ворвалась целая стая стрел.
— Продолжай двигаться потихоньку вперед! — крикнул О’Дональд машинисту.
Поезд снова качнулся, когда выстрелили четыре тяжелых орудия, а за ними шесть задних.
Позади поезда ополченцы, воспрянув духом, начали возвращаться к прорыву. О’Дональд забрался на деревянный тендер и прополз через люк к заднему вагону.
Команда Суздальцев в диком возбуждении передавала снаряды через люки, заряжала орудия и расстреливала врага почти в упор. Стрелы влетали через бойницы, часто находя свою цель, но когда кто-то падал, другой тут же вставал на его место, и стрельба возобновлялась.
— Навести орудия на стены! — скомандовал О’Дональд. — Сметите оттуда этих проклятых стрелков!
Подойдя к одному из орудий, О’Дональд сам поднял дуло вверх и прицелился. Затем он удовлетворенно отступил назад, схватился за вытяжной шнур и резко дернул. Затвор щелкнул, орудие загрохотало, выплевывая вихрь цепей и гвоздей. Стена мгновенно расчистилась на полдюжины шагов в обе стороны.
Поезд медленно продвигался вперед, латая брешь в обороне. Наконец, когда они уже почти достигли бруствера у восточных ворот, тугары не выдержали и стали отступать перед огнедышащим драконом. Воспрянув духом, ополченцы бросились вперед, не обращая внимания на потери. Из сторожевого бастиона у ворот вышел новый полк с мушкетами, который стал пробираться к стене, чтобы укрепить оборону. Через несколько минут их огонь начал сметать ряды атакующих обратно в ров.
Потное лицо О’Дональда почернело от дыма, он выполз из бронированного вагона и устремился к Мэлади, который смотрел на него широко ухмыляясь.
— Не самый удачный из моих рейсов, но очень близко к тому! — громко крикнул Мэлади, почти оглохший от грохота взрывов.
— Побудь здесь! — крикнул О’Дональд и, спрыгнув с поезда, побежал ко входу в бастион. Минуту спустя он выскочил обратно, указывая на юг. Там еще один прорыв, у дороги на Форт-Линкольн! Поехали!
Когда поезд отъехал, О’Дональд оглянулся на резню, происходившую там, где они только что были. На протяжении ста ярдов едва можно было найти место, где бы была видна земля. Здания между железнодорожной насыпью и стеной полыхали в огне, отбрасывая мрачные блики на сражавшихся.
Убитых и раненых было так много, что О’Дональд не сразу заметил распластанное тело крестьянина и рядом с ним знамя с изображением мыши.
— Продолжать наступление! — кричал Тула, его голос почти срывался. — Мы не можем остановиться сейчас, не можем, вы меня слышите?
Его помощники уставились на него, в глазах некоторых был страх.
Тула оглянулся на Музту, который безразлично сидел верхом на коне.
— Вопрос в том, кто первым сломается, мой карт. Они не могут долго продолжать такой обстрел.
Музта даже не удосужился бросить на своего главнокомандующего хотя бы мимолетный взгляд. Солнце перемещалось на запад, а наружные укрепления скота все еще держались. Полдюжины раз они прорывались внутрь, но их опять отбрасывали назад то мощные удары дракона, то громоизвергающее оружие, то строй вооруженных людей из-за стен.
Они стояли на башне собора, завороженные грандиозным зрелищем разворачивающейся перед ними битвы.
Против стен города, от одного его края до другого, выстроилось двухсоттысячное войско с развернутыми знаменами и обнаженными мечами. Над городом нарастал низкий звук рога.
Взмывшая вверх темная туча стрел, выпущенных из луков, вперемешку с горящими стрелами арбалетов, копьями, дротиками и камнями, казалось, достигнет небес. В ответ раздался громовой раскат сотен выстреливших орудий; спустя несколько секунд небо закрыла новая туча стрел, за ней еще одна и еще.
Поднялся дикий гвалт, и, словно единое целое, орда ринулась вперед, на смертоносное поле, разделяющее две армии. Они бежали, не обращая внимания на многочисленные потери, размахивая мечами и топорами, а над их головами летели тысячи стрел. Наступающая орда прорвалась через внешние укрепления, перепрыгивая через ямы, сокрушая заграждения из заостренных кольев.
С северного фланга обороны взметнулось облако дыма, пробежавшее, как по бикфордову шнуру, по всей длине укреплений. Сотни тугар упали на землю, но остальные с устрашающим криком продолжали наступление.
— Они лучше, чем пехота мятежников, — меланхолично заметил Эндрю.
— Но более ужасная, — отозвался Эмил. Старый доктор посмотрел на Эндрю и потрепал его по плечу. — Пожалуй, пойду на свое место. Дел мне сегодня, похоже, хватит.
Чувствуя, что пришло время расставаться, они встревоженно переглянулись, и Эмил молча стал спускаться по приставной лестнице.
Залп за залпом раздавались над полем, и на место упавших тугар тут же вставали другие и мчались вперед, приближаясь к брустверам.
Стрелки, построенные плотными рядами, расчищали себе путь, пока в конце концов не подошли вплотную, стреляя в упор по оборонительным сооружениям. Эндрю видел, как раненые падают на линии обороны и ополченцы помогают уносить их в город по защищенным проходам.
Пространство между внешним бруствером и внутренней стеной быстро становилось смертельно опасным, потому что вне защищенных проходов люди попадали под безжалостный дождь стрел.
В новом городе между двух стен начались пожары, и те, кто пытался тушить их, падали жертвами смертоносного обстрела.
Ужасный рев битвы волнами заливал город. Страшные стоны раненых, крики врагов и непрерывный гром пушек и мушкетов слились в один адский грохот, какого Эндрю никогда не слыхал раньше.
К северу от восточного бастиона над бруствером появились темные фигуры, которые прыгали в пылающие огнем рвы. Завязалась дикая рукопашная битва, вооруженные копьями ополченцы забирались на брустверы, сталкивая тугар, чтобы закрыть неожиданно образовавшуюся брешь в обороне.
Телеграф рядом с Эндрю застучал, и Митчелл начал быстро записывать сообщение.
— Барри, сэр! — воскликнул Митчелл. — Он просит прислать еще один полк с мушкетами.
— Еще рано, черт побери! — крикнул Эндрю. — Прошло всего несколько минут. Скажи ему, что он должен держаться с тем, что у него есть.
Брешь в обороне все увеличивалась. Нервничая, Эндрю навел бинокль на опасное место. Он увидел продвигавшийся вперед многотысячный отряд под командованием Калинки и молился про себя, чтобы им удалось заткнуть дыру. До сих пор он всегда дрался на передовой, испытывая дикий восторг и целиком погружаясь в сумасшествие битвы. Теперь ему приходилось стоять здесь одному, командуя передвижением своих частей, чтобы как можно дольше продержаться против этого нескончаемого наступления.
— Первый прорыв, мой карт, — торжествовал Тула. — Солнце еще в двух пядях над горизонтом, а победа уже близка.
Взволнованный Музта старался удержать свою лошадь на месте, не отрывая взгляда от увеличивающейся бреши в обороне.
— Пошлите на фланги побольше стрелков в поддержку! — крикнул Музта. — Мы должны помешать им закрыть прорыв. Продолжайте наступление по всей линии.
Калинка мрачно стоял посреди поля, не замечая людей, плотно окруживших своего предводителя и державших над головами щиты, чтобы закрыть его от падающих с неба смертоносных стрел.
Ополчение многотысячной толпой кидалось вперед с воинственными криками, и сотни погибали, не успев добежать до образовавшегося прорыва.
Тугары продолжали наступать через брешь, которая достигла уже пятидесяти ярдов в ширину; некоторые тугары были уже за земляным валом, сражая одним ударом меча по нескольку человек.
Кругом царил хаос. С высокого бастиона справа повернутые на сто восемьдесят градусов орудия поливали огнем эту толпу, уничтожая без разбора и своих, и врагов.
И все же тугары наступали. Подразделения ополченцев дрогнули, испуганно оглядываясь на восточные ворота, которые были забиты людьми, выходящими им на помощь.
— Ах так, мои мыши! — крикнул Калинка, неуклюже подняв меч. — А ну давайте-ка попробуем укусить их побольнее. — И, несмотря на протесты своих помощников, он двинулся в самую гущу сражающихся.
— Поехали! — крикнул О’Дональд, выбежав из северо-восточного бастиона. Вскочив в кабину «Бангора», он восторженно закричал, когда Мэлади открыл дроссельную заслонку. Паровоз напрягся под тяжестью груза, колеса завертелись, и с усилием поезд двинулся вперед, грохоча на стыках рельсов. Свисток верещал, машина набирала ход, а ополченцы, толпой бежавшие к прорыву, рассыпались в разные стороны, когда поезд с двумя бронированными вагонами впереди и позади паровоза мчался мимо них по рельсам.
С каждой минутой толпа вокруг железнодорожного полотна становилась все более плотной, раздавались крики и ругань, отовсюду сыпались стрелы, сооружения с обеих сторон полыхали огнем. Приближаясь к повороту из одного ада в другой, О’Дональд увидел цель в четверти мили впереди.
— Боже на небесах, помоги нам добраться туда! — вскричал он.
О’Дональд вылез из кабины машиниста и стал пробираться вдоль паровоза, держась за перила, в то время как паровоз мчался, дергаясь и раскачиваясь. Стрелы с металлическими наконечниками ударяли о паровоз, высекая искры. Добравшись до переднего сцепления, О’Дональд прыгнул на крышу прицепленного спереди вагона.
Рельсы впереди был запружены людьми, которые пытались убраться с их пути, и паровоз теперь тихо полз вперед, непрерывно свистя.
— С дороги, черт побери! — кричал О’Дональд. — С дороги!
Постепенно они продвигались, однако казалось, что это битва приближается навстречу поезду.
Отряды ополченцев начали отступать, тщетно пытаясь спастись от надвигающейся на них орды. Сотни тугар прорывались за укрепления, не обращая внимания на потери.
Поезд проскочил по мосту через широкий ров и снова начал набирать скорость. На другой стороне рва дорога была свободнее, так как ополченцы в панике ринулись толпой к городским стенам.
Одинокий тугарин стоял на рельсах, удивленно уставившись на поезд. Он метнул свое копье в О’Дональда, но тот, пригнувшись, выстрелил в ответ, сбросив воина с насыпи.
Поезд дошел до края бреши, так что впереди и слева от них были видны лишь остатки отрядов ополченцев, отступавшие под неудержимым натиском врагов.
— Остановись здесь, Мэлади!
Ополченцы впереди еще отчаянно пытались сражаться, но он не мог больше ждать.
— Ложись! — крикнул О’Дональд.
Те, кто видел его и понял, что должно произойти, упали ничком на землю и закрыли головы руками, однако многие не замечали, что происходит у них за спиной.
— Господи, прости мне все! — прошептал, перекрестившись, О’Дональд. Затем он рывком открыл крышку люка под ногами. — Получайте, ублюдки!
Стенки вагона распахнулись, открыв дула четырех «наполеонов».
Раздался оглушительный грохот орудий, стрелявших по очереди, отдача сбила О’Дональда с ног, и он испугался, что вагон сейчас перевернется, сойдя с рельсов. Второй вагон с шестью легкими пушками последовал примеру первого. Более тысячи ядер, смешавшихся с обрывками цепей и обломками железа, полетели в брешь. Атака тугар пошатнулась от этого удара.
Пробежав обратно по вагону, О’Дональд запрыгнул в кабину паровоза и обжег руки, схватившись за горячий металл. Вражеская стрела разорвала его рукав, и рука мгновенно заледенела. Вслед за ним в кабину ворвалась целая стая стрел.
— Продолжай двигаться потихоньку вперед! — крикнул О’Дональд машинисту.
Поезд снова качнулся, когда выстрелили четыре тяжелых орудия, а за ними шесть задних.
Позади поезда ополченцы, воспрянув духом, начали возвращаться к прорыву. О’Дональд забрался на деревянный тендер и прополз через люк к заднему вагону.
Команда Суздальцев в диком возбуждении передавала снаряды через люки, заряжала орудия и расстреливала врага почти в упор. Стрелы влетали через бойницы, часто находя свою цель, но когда кто-то падал, другой тут же вставал на его место, и стрельба возобновлялась.
— Навести орудия на стены! — скомандовал О’Дональд. — Сметите оттуда этих проклятых стрелков!
Подойдя к одному из орудий, О’Дональд сам поднял дуло вверх и прицелился. Затем он удовлетворенно отступил назад, схватился за вытяжной шнур и резко дернул. Затвор щелкнул, орудие загрохотало, выплевывая вихрь цепей и гвоздей. Стена мгновенно расчистилась на полдюжины шагов в обе стороны.
Поезд медленно продвигался вперед, латая брешь в обороне. Наконец, когда они уже почти достигли бруствера у восточных ворот, тугары не выдержали и стали отступать перед огнедышащим драконом. Воспрянув духом, ополченцы бросились вперед, не обращая внимания на потери. Из сторожевого бастиона у ворот вышел новый полк с мушкетами, который стал пробираться к стене, чтобы укрепить оборону. Через несколько минут их огонь начал сметать ряды атакующих обратно в ров.
Потное лицо О’Дональда почернело от дыма, он выполз из бронированного вагона и устремился к Мэлади, который смотрел на него широко ухмыляясь.
— Не самый удачный из моих рейсов, но очень близко к тому! — громко крикнул Мэлади, почти оглохший от грохота взрывов.
— Побудь здесь! — крикнул О’Дональд и, спрыгнув с поезда, побежал ко входу в бастион. Минуту спустя он выскочил обратно, указывая на юг. Там еще один прорыв, у дороги на Форт-Линкольн! Поехали!
Когда поезд отъехал, О’Дональд оглянулся на резню, происходившую там, где они только что были. На протяжении ста ярдов едва можно было найти место, где бы была видна земля. Здания между железнодорожной насыпью и стеной полыхали в огне, отбрасывая мрачные блики на сражавшихся.
Убитых и раненых было так много, что О’Дональд не сразу заметил распластанное тело крестьянина и рядом с ним знамя с изображением мыши.
— Продолжать наступление! — кричал Тула, его голос почти срывался. — Мы не можем остановиться сейчас, не можем, вы меня слышите?
Его помощники уставились на него, в глазах некоторых был страх.
Тула оглянулся на Музту, который безразлично сидел верхом на коне.
— Вопрос в том, кто первым сломается, мой карт. Они не могут долго продолжать такой обстрел.
Музта даже не удосужился бросить на своего главнокомандующего хотя бы мимолетный взгляд. Солнце перемещалось на запад, а наружные укрепления скота все еще держались. Полдюжины раз они прорывались внутрь, но их опять отбрасывали назад то мощные удары дракона, то громоизвергающее оружие, то строй вооруженных людей из-за стен.