Страница:
Пройдя под каменной аркой ворот, Винсент испытал чувство тревоги при виде всех этих толп. Но он вскоре заметил, что его страх разделяли горожане. Суздальцы, хоть и смотрели на них с любопытством, тут же испуганно пятились, когда колонна синих проходила рядом с ними. Многие опускали взоры и делали жесты, несомненно призванные отвратить сглаз. Колонна вышла на широкую площадь диаметром в несколько сотен ярдов. Виксент зачарованно уставился на единственное каменное строение, которое встретилось ему в этом городе. Это явно была какая-то церковь, потому что ее пятидесятифутовые стены, выходящие на площадь, были покрыты иконописными изображениями вплоть до самой крыши. Слева от главного входа было изображено какое-то божество, облаченное в черные одежды.
Винсент указал на него и вопросительно посмотрел на Калинку.
— Перм. Отец Перм.
Справа от входа был нарисован еще один бог, который был одет в белое и имел золотую бороду. К изумлению Винсента, за спиной у этого человека был крест.
— Иисус? — предположил он.
— Da, da, Kecyc.
Пораженный Винсент обвел взглядом своих товарищей, которые, как и он, не сводили глаз с этой иконы.
— Будь я проклят, — выругался Хинсен, за что тут же удостоился негодующих взглядов от остальных солдат. «Может, мы все еще на Земле», — с надеждой подумал Винсент.
Рядом с Пермом и Кесусом были изображены темные существа, чей вид внушал страх: у них были длинные волосатые тела, остроконечные уши, раскосые глаза и острые сверкающие зубы. Они тут же напомнили Винсенту тех идолов вдоль дороги. Возле их ног были видны небольшие фигуры мужчин и женщин с низко опущенными головами.
— А это кто? — поинтересовался Винсент. Калинка медлил с ответом.
— Кто они? — проявил настойчивость Винсент. Калинка покачал головой и отвернулся.
«Да кто же это такие?» — удивился Винсент. Кто бы они ни были, эти существа на стене церкви, в глазах их была злоба, и он заметил, что Калинка испытывает страх при одном их виде.
Колонна пересекла огромную площадь. К Кину подъехали несколько дружинников, пригласивших его следовать за ними. На другой стороне площади, напротив собора, находилось огромное бревенчатое здание, украшенное искуснейшей резьбой, равной которой Винсент еще не видел. Из этого здания вышел могучий человек в багряных развевающихся одеждах и встал на резном крыльце. К своему изумлению, Винсент заметил у него на носу очки. Весь шум смолк, и тысячи суздальцев низко поклонились, коснувшись правой рукой земли.
— Рота, стой! Шудер вышел вперед.
— Рота, смирно! На караул!
Винсент вытянулся по стойке смирно и взял оружие на караул.
Вокруг царило молчание. Кин спешился, вслед за ним слез с коня доктор Вайс. Стряхивая с мундира пыль, Кин повернулся к своим солдатам:
— Сержант Шудер, двенадцать солдат с сержантом Барри будут сопровождать меня. Распорядитесь выстроить роту в каре, а в центре установить «наполеон», как на параде. Остаетесь за главного, Шудер. Если возникнут осложнения, справляйтесь с ними, как сочтете нужным.
Шудер обвел взглядом солдат.
— Первые три ряда, встать за полковником, — приказал он. — Остальные, стройся в каре. Пошевеливайтесь, парни.
Винсент понял, что ему выпало сопровождать полковника.
— На плечо! — рявкнул сержант Барри, и двенадцать человек, первым из которых оказался Винсент, последовали за Кином.
Не оборачиваясь, полковник, сопровождаемый своими людьми, поднялся на крыльцо. Наверху он остановился перед Ивором, встал по стойке смирно и приветствовал боярина.
— Полковник Кин из Тридцать пятого Мэнского полка, — просто сказал он, и Калинка быстро перевел эту фразу.
Ивор смерил его оценивающим взглядом, желая показать тысячам суздальцев на площади, кто истинный хозяин положения. Раздраженно фыркнув, он повернулся и вошел в дом. Сержант Барри протестующе заворчал при виде такого пренебрежения к своему командиру, но одного взгляда Кина оказалось достаточно, чтобы слова протеста замерли у него на губах.
Вслед за своим полковником эскорт вошел в просторные темные палаты.
По обе стороны от входа виднелись еще две фигуры, подобные тем, что были изображены на стенах церкви.
«Кто же они все-таки такие?» — еще раз подумал Винсент, которого уже охватывала дрожь при одном взгляде на них.
Этим вечером боевой конь бесшумно нес Музту, кар-карта тугар. Музта очень любил это время, когда заканчивается дневной переход и на мир опускается темнота. Из семидесяти тысяч юрт доносились голоса его народа, смех детей, перекличка воинов, унылые напевы шаманов и песни сказителей, которые рассказывали истории о подвигах тугар. И в то же время он чувствовал запах страха, исходящий от орды.
Вокруг горели огни, их было так много, что они освещали всю степь от горизонта до горизонта. Поднявшись на невысокий холм, Музта остановил коня и подбодрил его дружескими словами. В ответ раздалось тихое ржание. Бура, его любимый конь, был подарен ему в тот день, когда его провозгласили кар-картом, Царем Царей, правителем всех кланов тугарского царства.
— Как давно это было, старина? — ласково шепнул он.
По меньшей мере около круга назад. Задумавшись, он погрузился в воспоминания. Его отец погиб под Констаном, там был хороший скот. А с тех пор они успели снова побывать в Констане, четыре года назад.
Жаркое было дело при Констане. Скот у них богатый, плавают на белых кораблях по внутреннему морю. Именно там он сражался в последний раз, разгромив орду мерков и очистив от них великие северные степи.
Да, это была битва так битва. Трое суток объединенные северные кланы, двести тысяч воинов, сражались с южными кланами, выдвинувшими полмиллиона воинов. Двадцать объединенных кровью кланов против пятидесяти, и он, Музта, повел их в победную атаку, после чего сам великий Кубата воздал ему почести.
Как они убивали! Убивали, пока волны внутреннего моря не стали красными от крови! Как он был счастлив в этот лучший миг своей жизни! Его отец умер так, как и подобает умирать вождю тугар, — в великом бою.
А что потом? Он был Кар-картом уже целый круг, целый оборот мира, и все было спокойно. Они объехали вокруг всего мира великими северными степями, и никто не осмелился встать у них на пути.
— Тихий вечер, не правда ли, мой Кар-карт? Музта обернулся и дружески рассмеялся.
— Кубата, дружище, только не говори, что уже пора. Кубата, главный полководец орды, подъехал вплотную к коню Музты и поклонился в седле, Музта до сих пор испытывал смущение, когда он это делал.
Он прекрасно помнил, как ребенком сидел на коленях Кубаты и тот пел ему песнь Хугалы, повествующую о легендарном воине, который первым обскакал вокруг мира и доказал, что великие северные степи сливаются в одно целое.
Уже тогда Кубата был главным полководцем клана. Но теперь Музта стал Кар-картом, и требовалось соблюдать ритуал. Иначе нарушителя ждала смерть, ибо таков был закон тугар.
Кубата хранил молчание, созерцая сверкающее великолепие Великого Колеса.
— Куралтай ждет, мой господин, — наконец напомнил он.
— Так пусть подождет, — равнодушно отозвался Музта.
— Это неправильно, мой господин, — возразил Кубата. — Тула опять говорит, и некоторые к нему прислушиваются.
— Я запомню имена этих некоторых, — недобро усмехнулся Музта. — Ведь я пока еще карт.
— А клан Тулы самый могущественный в нашем союзе, мой господин.
— Я знаю, будь он проклят, я знаю.
Он вдруг поймал себя на мысли, что почти хочет, чтобы вернулись мерки. По крайней мере, это отвлекло бы их от других проблем, и люди смогли бы побороть свой страх, сражаясь с обычным врагом. Это был понятный враг, даже в чем-то родной. Меч против меча. Забивать скот не доставляет никакого удовольствия, еда она и есть еда. А враг, который им теперь противостоял, был непонятен, и потому внушал страх.
Музта не мог больше оставаться здесь, потому что в душе понимал, что тянет время. Выругавшись, он пришпорил Буру и галопом поскакал в центр лагеря.
Когда он проезжал расположение своих отборных всадников, те приветствовали его шумными криками. Музта поднялся на небольшой холм и подъехал к огромной юрте. Она была несколько сотен шагов в диаметре, а высота центрального столба составляла десять шагов; наверху развевался лошадиный хвост. Музта спешился и, пройдя сквозь ритуальные очищающие костры, вошел внутрь юрты, где его ждали старейшины кланов.
— Итак, Тула, — холодно произнес он, — я удаляюсь, чтобы обдумать вести, а ты опять принимаешься за старое.
Старейшины смолкли. Музта обвел взглядом юрту, по очереди вглядываясь в лицо каждого вождя. Никто не проронил ни слова.
— Клановые вожди имеют право говорить то, что думают, мой карт. Хотя ты стоишь выше нас, народ тугар не будет молчать, — вскочил на ноги Тула, выпрямляясь во весь свой десятифутовый рост. Потирая заросшие густым волосом руки, он вышел в центр юрты и встал лицом к лицу с Музтой.
Воцарилось молчание. Только член Золотого клана мог быть кар-картом, и поэтому никто из них не претендовал на место Музты. Но клановый вождь имел право увести своих людей из орды, если он того желал. Такой поступок означал только одно — жестокую междоусобную войну за контроль над северной степью.
— И что же ты хочешь сказать? — ледяным тоном спросил Музта.
— Зимние снега сошли, и мы на грани голода. Ты повелел, чтобы мы питались как в старину — брали только отребье, а отборный сорт не трогали, кроме как на Праздниках Луны. Из-за этого мы теперь голодаем.
Ты думаешь только о том, как бы набить брюхо сегодня, — оборвал его Музта. — Если мы будем брать все, здесь ничего не останется, когда мы совершим еще один оборот вокруг мира, потому что скот закончится. Нам нужно оставить их на размножение, чтобы поголовье восстановилось.
— Но если все тугары умрут от голода, — возразил Тула, — то кто будет их есть? Я говорю, надо забрать весь скот, а беспокоиться о будущем будем тогда, когда это будущее наступит.
Музта раздраженно отвернулся от Тулы.
— Он прав, мой карт, — присоединился Суба, вождь клана Меркат.
Музта бросил на него взгляд через плечо. «Значит и ты тоже», — подумал он про себя.
— Раньше мы всегда следовали заветам наших отцов, которые разводили скот по всему пути вокруг мира, — твердо произнес Суба, вставая рядом с Тулой. — Мы забирали рабов и не трогали высокорожденных. Когда мы совершали оборот и возвращались, нарождалось новое поколение еды. Но это было до того, как скот поразил сыпной тиф. Насколько нам известно, тиф может уничтожить их всех. Это страшное поветрие. С тех пор как мы впервые увидели его в Констане, оно разрослось, как пожар, убивая скот десятками тысяч. А если они умирают, мой господин, мы голодаем.
— Так что, убить их сейчас и голодать потом? — огрызнулся Музта.
— По крайней мере, тогда у нас будет шанс. Мы сможем поискать здесь новые стада скота, когда вернемся сюда через оборот, или устроим набег на земли мерков и возьмем их скот.
— А если я скажу «нет»? — холодно осведомился Музта.
Никто не ответил. Если какой-нибудь клан хочет отколоться, это произойдет прямо сейчас. У него уже был план, он придумал его несколько дней назад, но ему надо было знать, как поведут себя Тула и его сторонники.
— Вы хотите войны? — спросил Музта, обводя взглядом всех присутствующих.
Равновесие было очень хрупким, и, взглянув на Кубату, он увидел в его глазах опасение за исход дела.
— Если наш союз распадется, — тихо вступил в беседу Кубата, — это известие мигом долетит до орды мерков. Помните, чему учил нас Емугта, отец Музты. Если мы будем сами по себе, одинокие стебли камыша на ветру, мы сломаемся, но вместе мы сила.
С этими словами он указал на скрепленную самим Емугтой священную связку камыша, притороченную к центральному столбу.
— Камышом сыт не будешь, — буркнул Тула.
— Прежде чем голосовать, сперва послушайте, что хочет сказать мой господин, — возвысил голос Кубата. И, подойдя к дальней стене юрты, он развернул священный свиток, большую карту, нарисованную самим Хугалой. — Наше стойбище здесь, к востоку от Мемпуса, — продолжил он. — Обычно мы останавливаемся на зимовку около Нинвы. Музта предлагает, чтобы в этом году мы поступили иначе. Лучше двигаться быстрее, не жалеть лошадей и к концу года добраться до земель майя. Из западного царства майя мы следующей зимой направимся в их восточное царство Тультак, и тогда следующую зиму мы проведем здесь. он указал пальцем место на карте.
— Царство Русь.
— Значит, за два года мы сделаем поход, который обычно занимает четыре, — воскликнул Тула.
— Именно так, — подтвердил Кубата.
— Ни наши старики, ни наша молодежь не осилят такой поход, — возразил Суба.
— Им придется осилить. Может быть, в таком темпе мы опередим сыпной тиф и будем есть досыта, когда он останется позади.
— И еще мы окажемся на два года впереди мерков на юге, — добавил Музта, чье лицо озарилось улыбкой при этой мысли. — Мы всегда сможем устроить набег на юг и пополнить свои кладовые.
Многим вождям пришлась по вкусу эта часть плана.
Все молча обдумывали этот план. Он предлагал суровое испытание: за два года сделать четырехлетний переход. Но в случае успеха они смогут прокормиться и сохранят скот до следующего оборота, когда они окажутся здесь через двадцать лет.
Музта снова посмотрел на Тулу, и по его губам скользнула улыбка. Его соперник молчал. Итак, его уловка сработала. Он не только переубедил кланового вождя, который, судя по всему, собирался выйти из союза, но, что еще важнее, узнал, что того поддерживает Суба. Емугта научил его, как бороться с возможными угрозами Золотому клану тугар.
— Есть ли нужда голосовать? — задал вопрос Кубата. Старый генерал окинул взглядом старейшин. Никто не протестовал, но он ясно видел безмолвный гнев Тулы и Субы. За этими двумя нужен глаз да глаз.
В юрте зазвучали одобрительные возгласы, восхваляющие мудрость кар-карта, и когда Тула вернулся на свое место, его соседи поспешили отодвинуться от него.
Музта торжествующе улыбнулся:
— Тогда давайте пировать!
В углу юрты вскочил кривоногий Алем, предсказатель и скотовед. Старый тугарин подошел к пологу юрты и откинул его. Улыбаясь, он ввел двух скотов, закованных в цепи.
— На одобрение господ, — гордо произнес он. Вздох восхищения пронесся по юрте. Это был первоклассный скот, еще не достигший возраста полового созревания и, несомненно, отборного сорта.
— Их печень будет приготовлена с белым вином, — провозгласил Алем. — Уже готово тесто, в котором будут запечены их почки, а на десерт вы отведаете их мозги, приготовленные прямо в черепах.
Алем перевел взгляд на дрожащую скотину и ткнул в них своим длинным пальцем, проверяя, достаточно ли нежное у них мясо.
Скоты прижались друг к другу, в их глазах застыл ужас.
Музта смотрел на них, не скрывая презрения.
— Хорошенько соберите их кровь, — приказал он. — Я хочу супа на обед.
С блеском в глазах Алем распорядился, чтобы стражники отвели людей к убойной яме.
«По крайней мере сегодня мы хорошо поедим», — подумал Музта.
Задумчиво посасывая мозговую косточку, он вспомнил о деревянных городах русских, и его охватило предвкушение. Он был неравнодушен к их мясу, бывшему куда более вкусным, чем мясо скота, который попадется им по дороге. Мясо русских было лучшего качества. Улыбаясь, он уселся на свой трон, а слуги внесли миски с жареным мясом на закуску, в то время как со стороны убойных ям раздавались истошные крики тех, кому предстояло стать основным блюдом.
Глава 4
Винсент указал на него и вопросительно посмотрел на Калинку.
— Перм. Отец Перм.
Справа от входа был нарисован еще один бог, который был одет в белое и имел золотую бороду. К изумлению Винсента, за спиной у этого человека был крест.
— Иисус? — предположил он.
— Da, da, Kecyc.
Пораженный Винсент обвел взглядом своих товарищей, которые, как и он, не сводили глаз с этой иконы.
— Будь я проклят, — выругался Хинсен, за что тут же удостоился негодующих взглядов от остальных солдат. «Может, мы все еще на Земле», — с надеждой подумал Винсент.
Рядом с Пермом и Кесусом были изображены темные существа, чей вид внушал страх: у них были длинные волосатые тела, остроконечные уши, раскосые глаза и острые сверкающие зубы. Они тут же напомнили Винсенту тех идолов вдоль дороги. Возле их ног были видны небольшие фигуры мужчин и женщин с низко опущенными головами.
— А это кто? — поинтересовался Винсент. Калинка медлил с ответом.
— Кто они? — проявил настойчивость Винсент. Калинка покачал головой и отвернулся.
«Да кто же это такие?» — удивился Винсент. Кто бы они ни были, эти существа на стене церкви, в глазах их была злоба, и он заметил, что Калинка испытывает страх при одном их виде.
Колонна пересекла огромную площадь. К Кину подъехали несколько дружинников, пригласивших его следовать за ними. На другой стороне площади, напротив собора, находилось огромное бревенчатое здание, украшенное искуснейшей резьбой, равной которой Винсент еще не видел. Из этого здания вышел могучий человек в багряных развевающихся одеждах и встал на резном крыльце. К своему изумлению, Винсент заметил у него на носу очки. Весь шум смолк, и тысячи суздальцев низко поклонились, коснувшись правой рукой земли.
— Рота, стой! Шудер вышел вперед.
— Рота, смирно! На караул!
Винсент вытянулся по стойке смирно и взял оружие на караул.
Вокруг царило молчание. Кин спешился, вслед за ним слез с коня доктор Вайс. Стряхивая с мундира пыль, Кин повернулся к своим солдатам:
— Сержант Шудер, двенадцать солдат с сержантом Барри будут сопровождать меня. Распорядитесь выстроить роту в каре, а в центре установить «наполеон», как на параде. Остаетесь за главного, Шудер. Если возникнут осложнения, справляйтесь с ними, как сочтете нужным.
Шудер обвел взглядом солдат.
— Первые три ряда, встать за полковником, — приказал он. — Остальные, стройся в каре. Пошевеливайтесь, парни.
Винсент понял, что ему выпало сопровождать полковника.
— На плечо! — рявкнул сержант Барри, и двенадцать человек, первым из которых оказался Винсент, последовали за Кином.
Не оборачиваясь, полковник, сопровождаемый своими людьми, поднялся на крыльцо. Наверху он остановился перед Ивором, встал по стойке смирно и приветствовал боярина.
— Полковник Кин из Тридцать пятого Мэнского полка, — просто сказал он, и Калинка быстро перевел эту фразу.
Ивор смерил его оценивающим взглядом, желая показать тысячам суздальцев на площади, кто истинный хозяин положения. Раздраженно фыркнув, он повернулся и вошел в дом. Сержант Барри протестующе заворчал при виде такого пренебрежения к своему командиру, но одного взгляда Кина оказалось достаточно, чтобы слова протеста замерли у него на губах.
Вслед за своим полковником эскорт вошел в просторные темные палаты.
По обе стороны от входа виднелись еще две фигуры, подобные тем, что были изображены на стенах церкви.
«Кто же они все-таки такие?» — еще раз подумал Винсент, которого уже охватывала дрожь при одном взгляде на них.
Этим вечером боевой конь бесшумно нес Музту, кар-карта тугар. Музта очень любил это время, когда заканчивается дневной переход и на мир опускается темнота. Из семидесяти тысяч юрт доносились голоса его народа, смех детей, перекличка воинов, унылые напевы шаманов и песни сказителей, которые рассказывали истории о подвигах тугар. И в то же время он чувствовал запах страха, исходящий от орды.
Вокруг горели огни, их было так много, что они освещали всю степь от горизонта до горизонта. Поднявшись на невысокий холм, Музта остановил коня и подбодрил его дружескими словами. В ответ раздалось тихое ржание. Бура, его любимый конь, был подарен ему в тот день, когда его провозгласили кар-картом, Царем Царей, правителем всех кланов тугарского царства.
— Как давно это было, старина? — ласково шепнул он.
По меньшей мере около круга назад. Задумавшись, он погрузился в воспоминания. Его отец погиб под Констаном, там был хороший скот. А с тех пор они успели снова побывать в Констане, четыре года назад.
Жаркое было дело при Констане. Скот у них богатый, плавают на белых кораблях по внутреннему морю. Именно там он сражался в последний раз, разгромив орду мерков и очистив от них великие северные степи.
Да, это была битва так битва. Трое суток объединенные северные кланы, двести тысяч воинов, сражались с южными кланами, выдвинувшими полмиллиона воинов. Двадцать объединенных кровью кланов против пятидесяти, и он, Музта, повел их в победную атаку, после чего сам великий Кубата воздал ему почести.
Как они убивали! Убивали, пока волны внутреннего моря не стали красными от крови! Как он был счастлив в этот лучший миг своей жизни! Его отец умер так, как и подобает умирать вождю тугар, — в великом бою.
А что потом? Он был Кар-картом уже целый круг, целый оборот мира, и все было спокойно. Они объехали вокруг всего мира великими северными степями, и никто не осмелился встать у них на пути.
— Тихий вечер, не правда ли, мой Кар-карт? Музта обернулся и дружески рассмеялся.
— Кубата, дружище, только не говори, что уже пора. Кубата, главный полководец орды, подъехал вплотную к коню Музты и поклонился в седле, Музта до сих пор испытывал смущение, когда он это делал.
Он прекрасно помнил, как ребенком сидел на коленях Кубаты и тот пел ему песнь Хугалы, повествующую о легендарном воине, который первым обскакал вокруг мира и доказал, что великие северные степи сливаются в одно целое.
Уже тогда Кубата был главным полководцем клана. Но теперь Музта стал Кар-картом, и требовалось соблюдать ритуал. Иначе нарушителя ждала смерть, ибо таков был закон тугар.
Кубата хранил молчание, созерцая сверкающее великолепие Великого Колеса.
— Куралтай ждет, мой господин, — наконец напомнил он.
— Так пусть подождет, — равнодушно отозвался Музта.
— Это неправильно, мой господин, — возразил Кубата. — Тула опять говорит, и некоторые к нему прислушиваются.
— Я запомню имена этих некоторых, — недобро усмехнулся Музта. — Ведь я пока еще карт.
— А клан Тулы самый могущественный в нашем союзе, мой господин.
— Я знаю, будь он проклят, я знаю.
Он вдруг поймал себя на мысли, что почти хочет, чтобы вернулись мерки. По крайней мере, это отвлекло бы их от других проблем, и люди смогли бы побороть свой страх, сражаясь с обычным врагом. Это был понятный враг, даже в чем-то родной. Меч против меча. Забивать скот не доставляет никакого удовольствия, еда она и есть еда. А враг, который им теперь противостоял, был непонятен, и потому внушал страх.
Музта не мог больше оставаться здесь, потому что в душе понимал, что тянет время. Выругавшись, он пришпорил Буру и галопом поскакал в центр лагеря.
Когда он проезжал расположение своих отборных всадников, те приветствовали его шумными криками. Музта поднялся на небольшой холм и подъехал к огромной юрте. Она была несколько сотен шагов в диаметре, а высота центрального столба составляла десять шагов; наверху развевался лошадиный хвост. Музта спешился и, пройдя сквозь ритуальные очищающие костры, вошел внутрь юрты, где его ждали старейшины кланов.
— Итак, Тула, — холодно произнес он, — я удаляюсь, чтобы обдумать вести, а ты опять принимаешься за старое.
Старейшины смолкли. Музта обвел взглядом юрту, по очереди вглядываясь в лицо каждого вождя. Никто не проронил ни слова.
— Клановые вожди имеют право говорить то, что думают, мой карт. Хотя ты стоишь выше нас, народ тугар не будет молчать, — вскочил на ноги Тула, выпрямляясь во весь свой десятифутовый рост. Потирая заросшие густым волосом руки, он вышел в центр юрты и встал лицом к лицу с Музтой.
Воцарилось молчание. Только член Золотого клана мог быть кар-картом, и поэтому никто из них не претендовал на место Музты. Но клановый вождь имел право увести своих людей из орды, если он того желал. Такой поступок означал только одно — жестокую междоусобную войну за контроль над северной степью.
— И что же ты хочешь сказать? — ледяным тоном спросил Музта.
— Зимние снега сошли, и мы на грани голода. Ты повелел, чтобы мы питались как в старину — брали только отребье, а отборный сорт не трогали, кроме как на Праздниках Луны. Из-за этого мы теперь голодаем.
Ты думаешь только о том, как бы набить брюхо сегодня, — оборвал его Музта. — Если мы будем брать все, здесь ничего не останется, когда мы совершим еще один оборот вокруг мира, потому что скот закончится. Нам нужно оставить их на размножение, чтобы поголовье восстановилось.
— Но если все тугары умрут от голода, — возразил Тула, — то кто будет их есть? Я говорю, надо забрать весь скот, а беспокоиться о будущем будем тогда, когда это будущее наступит.
Музта раздраженно отвернулся от Тулы.
— Он прав, мой карт, — присоединился Суба, вождь клана Меркат.
Музта бросил на него взгляд через плечо. «Значит и ты тоже», — подумал он про себя.
— Раньше мы всегда следовали заветам наших отцов, которые разводили скот по всему пути вокруг мира, — твердо произнес Суба, вставая рядом с Тулой. — Мы забирали рабов и не трогали высокорожденных. Когда мы совершали оборот и возвращались, нарождалось новое поколение еды. Но это было до того, как скот поразил сыпной тиф. Насколько нам известно, тиф может уничтожить их всех. Это страшное поветрие. С тех пор как мы впервые увидели его в Констане, оно разрослось, как пожар, убивая скот десятками тысяч. А если они умирают, мой господин, мы голодаем.
— Так что, убить их сейчас и голодать потом? — огрызнулся Музта.
— По крайней мере, тогда у нас будет шанс. Мы сможем поискать здесь новые стада скота, когда вернемся сюда через оборот, или устроим набег на земли мерков и возьмем их скот.
— А если я скажу «нет»? — холодно осведомился Музта.
Никто не ответил. Если какой-нибудь клан хочет отколоться, это произойдет прямо сейчас. У него уже был план, он придумал его несколько дней назад, но ему надо было знать, как поведут себя Тула и его сторонники.
— Вы хотите войны? — спросил Музта, обводя взглядом всех присутствующих.
Равновесие было очень хрупким, и, взглянув на Кубату, он увидел в его глазах опасение за исход дела.
— Если наш союз распадется, — тихо вступил в беседу Кубата, — это известие мигом долетит до орды мерков. Помните, чему учил нас Емугта, отец Музты. Если мы будем сами по себе, одинокие стебли камыша на ветру, мы сломаемся, но вместе мы сила.
С этими словами он указал на скрепленную самим Емугтой священную связку камыша, притороченную к центральному столбу.
— Камышом сыт не будешь, — буркнул Тула.
— Прежде чем голосовать, сперва послушайте, что хочет сказать мой господин, — возвысил голос Кубата. И, подойдя к дальней стене юрты, он развернул священный свиток, большую карту, нарисованную самим Хугалой. — Наше стойбище здесь, к востоку от Мемпуса, — продолжил он. — Обычно мы останавливаемся на зимовку около Нинвы. Музта предлагает, чтобы в этом году мы поступили иначе. Лучше двигаться быстрее, не жалеть лошадей и к концу года добраться до земель майя. Из западного царства майя мы следующей зимой направимся в их восточное царство Тультак, и тогда следующую зиму мы проведем здесь. он указал пальцем место на карте.
— Царство Русь.
— Значит, за два года мы сделаем поход, который обычно занимает четыре, — воскликнул Тула.
— Именно так, — подтвердил Кубата.
— Ни наши старики, ни наша молодежь не осилят такой поход, — возразил Суба.
— Им придется осилить. Может быть, в таком темпе мы опередим сыпной тиф и будем есть досыта, когда он останется позади.
— И еще мы окажемся на два года впереди мерков на юге, — добавил Музта, чье лицо озарилось улыбкой при этой мысли. — Мы всегда сможем устроить набег на юг и пополнить свои кладовые.
Многим вождям пришлась по вкусу эта часть плана.
Все молча обдумывали этот план. Он предлагал суровое испытание: за два года сделать четырехлетний переход. Но в случае успеха они смогут прокормиться и сохранят скот до следующего оборота, когда они окажутся здесь через двадцать лет.
Музта снова посмотрел на Тулу, и по его губам скользнула улыбка. Его соперник молчал. Итак, его уловка сработала. Он не только переубедил кланового вождя, который, судя по всему, собирался выйти из союза, но, что еще важнее, узнал, что того поддерживает Суба. Емугта научил его, как бороться с возможными угрозами Золотому клану тугар.
— Есть ли нужда голосовать? — задал вопрос Кубата. Старый генерал окинул взглядом старейшин. Никто не протестовал, но он ясно видел безмолвный гнев Тулы и Субы. За этими двумя нужен глаз да глаз.
В юрте зазвучали одобрительные возгласы, восхваляющие мудрость кар-карта, и когда Тула вернулся на свое место, его соседи поспешили отодвинуться от него.
Музта торжествующе улыбнулся:
— Тогда давайте пировать!
В углу юрты вскочил кривоногий Алем, предсказатель и скотовед. Старый тугарин подошел к пологу юрты и откинул его. Улыбаясь, он ввел двух скотов, закованных в цепи.
— На одобрение господ, — гордо произнес он. Вздох восхищения пронесся по юрте. Это был первоклассный скот, еще не достигший возраста полового созревания и, несомненно, отборного сорта.
— Их печень будет приготовлена с белым вином, — провозгласил Алем. — Уже готово тесто, в котором будут запечены их почки, а на десерт вы отведаете их мозги, приготовленные прямо в черепах.
Алем перевел взгляд на дрожащую скотину и ткнул в них своим длинным пальцем, проверяя, достаточно ли нежное у них мясо.
Скоты прижались друг к другу, в их глазах застыл ужас.
Музта смотрел на них, не скрывая презрения.
— Хорошенько соберите их кровь, — приказал он. — Я хочу супа на обед.
С блеском в глазах Алем распорядился, чтобы стражники отвели людей к убойной яме.
«По крайней мере сегодня мы хорошо поедим», — подумал Музта.
Задумчиво посасывая мозговую косточку, он вспомнил о деревянных городах русских, и его охватило предвкушение. Он был неравнодушен к их мясу, бывшему куда более вкусным, чем мясо скота, который попадется им по дороге. Мясо русских было лучшего качества. Улыбаясь, он уселся на свой трон, а слуги внесли миски с жареным мясом на закуску, в то время как со стороны убойных ям раздавались истошные крики тех, кому предстояло стать основным блюдом.
Глава 4
Пытаясь подавить зевок, Эндрю обвел взглядом комнату. Он провел бессонную ночь и теперь мучился от похмелья. Ему казалось, что его голова сейчас взорвется.
Эндрю ожидал, что встреча с Ивором не продлится долго, что они просто познакомятся друг с другом и он вернется в свой лагерь. Это была его первая ошибка.
Сначала состоялся большой пир. Еда была вовсе не дурна — уж конечно, получше, чем то, что было у них в лагере, — но само пиршество продолжалось несколько часов, как будто их подвергали испытанию на выносливость.
Сначала подали жареную рыбу и угрей, затем свиной филей, жареную баранину и, кажется, фазанов. Но это была только закуска. С большой помпой и под звуки фанфар на серебряном блюде в пиршественную залу внесли зажаренного целиком медведя, завернутого в собственную шкуру. Эндрю не смог скрыть своего отвращения, так как он всегда питал слабость к медведям и, хоть вырос в лесах Мэна, никогда не охотился на них или на другую дичь.
Калинка с грехом пополам перевел извинения Эндрю, и пятьдесят с лишним знатных русских, не скрывая своего недоверия, уставились на полковника.
А второй ошибкой оказалась водка. Суздальцы поглощали ее в неимоверных количествах, и ему приходилось отвечать тем же, так как Калинка сказал ему, что иначе его не будут считать мужчиной.
В какой-то момент Эндрю пожалел, что на его месте не оказался Шудер. Старый сержант перепил бы их всех. В конце концов, он просто стал смачивать губы каждый раз, как произносился тост, и русские открыто посмеивались над его слабостью.
Эмил, однако, ни в чем им не уступал, опрокидывая кружку за кружкой, и даже сподобился на несколько тостов, пока наконец пиршество не переросло в грандиозную пьянку.
Эх, если бы у доброго доктора нашлось волшебное средство от этого жуткого похмелья, мрачно подумал он, вставая с постели.
Эмил имел хотя бы возможность выспаться, и Эндрю с завистью посмотрел на друга, растянувшегося на койке напротив него. Но себе он не мог позволить такую роскошь. Все это еще могло оказаться ловушкой. Он настоял на том, чтобы Шудер с солдатами расположились во дворе рядом с его окном, и всю ночь те не выпускали из рук оружия; половина из них спала, а половина бодрствовала. Сам полковник обдумывал сложившееся положение до зари, не расставаясь с револьвером.
Возможно, Ивор ждал, когда его эскорт утратит бдительность. Но даже больше, чем Ивора, он опасался его чернобородого брата Михаила и еще одного человека, который ненадолго задержался на пиру. По словам Калинки, это был Патриарх Раснар. Пожалуй, он сможет заключить соглашение с боярами, но в этой мозаике было очень много кусочков, и ему придется немало потрудиться, складывая их, чтобы выжить в этом месте.
Из-под груды одеял в углу комнаты послышался протяжный стон:
— Господи помилуй, никогда больше не буду пить.
Эндрю не смог сдержать улыбки при виде опухшего лица Эмила, который сел на койке, потирая налитые кровью глаза и тщетно пытаясь сфокусировать свой взгляд.
— Где я? — просипел доктор, свешивая ноги с кровати. Застонав, он попытался подняться, но тут же рухнул обратно, сжимая голову руками.
— Где ты? — рассмеялся Эндрю, качая головой. — Спроси чего полегче.
— А, ну да, — пробормотал Эмил. Он облизал губы, кривясь от отвращения из-за привкуса во рту. Постанывая, он предпринял вторую попытку встать на ноги, и на этот раз преуспел в этом.
Эмил пошарил рукой вокруг, отыскивая свои очки, затем нацепил их и осмотрел комнату.
— Или я совсем слепой, или эти люди потомки средневековых русских, — произнес он с таким видом, будто каждое слово вызывало у него жуткую боль. — Ты посмотри на их город, — показал доктор на окно, за которым утренняя заря окрасила золотом резные стены Суздаля.
Не переставая стонать, Эмил высунулся из окна, и Эндрю присоединился к нему.
— Когда я навещал свою семью в России, я видел такие места. И эта ритуальная пьянка — тоже русский обычай, можешь мне поверить. Одно только радует: это не та Россия, что в нашем мире. Я из любопытства нарисовал Калину звезду Давида, и он даже не понял, что это такое. Значит, здесь нет евреев, и эти русские не знают такого развлечения, как погром. Сначала я думал, что мы каким-то образом попали в прошлое, но это, безусловно, не так.
— Это не наш мир, — отозвался Эндрю. — Но эти люди, кажется, пришли из нашего мира. Так что загадка еще не решена.
Двое друзей задумчиво замолчали и направили все свое внимание на вид за окном. Дворец находился в самой высокой точке города, и Суздаль был у них как на ладони. Все здания, кроме церквей, сложенных из известняка, были деревянными. Но они вовсе не являлись грубыми хижинами вроде тех, что Эндрю доводилось видеть в лесах Мэна. Большинство домов имело три, четыре или даже пять этажей. Весь город казался фантазией резчика, даже самые скромные дома были украшены искусной резьбой.
На крышах били хвостами драконы, устремлялись в небеса ангелы, плясали медведи, на карнизах сражались воины, а пороги охраняли карлики. Дома, хоть и сложенные из бревен, не имели темного оттенка старого дерева, все стены были расписаны изображениями цветов и деревьев, геометрическими фигурами и самыми различными символами; по сравнению со всем этим буйством красок радуга показалась бы скучной и бесцветной.
Улицы были наводнены ранними прохожими. Купцы отодвигали засовы своих лавок, некоторые из них уже вовсю зазывали посетителей звонкими голосами, приглашая осмотреть их товар. Над городом висели облака дыма от тысяч очагов, и утренний ветерок разносил дразнящий аромат готовящихся блюд.
Всюду слышались голоса торговцев и покупателей, смех детей. В церкви проходило утреннее песнопение, в котором голоса певчих сливались с мелодичным перезвоном церковных колоколов, наполняя воздух божественными звуками.
На пристанях внизу по реке кипела работа. Эндрю, будучи историком, не мог оторвать глаз от кораблей, стоявших вдоль берега. Они выглядели как длинные клинкерные лодки эпохи викингов. Суда были несколько шире и тяжелее, чем грациозные старинные корабли, их носы и ахтерштевни были высокими и широкими, а борта были расписаны красным и синим — любимыми цветами горожанам. Многие суда были украшены драконьими головами, и, глядя на них, Эндрю не смог сдержать улыбки, вспомнив о детских фантазиях викингов, плававших по туманным морям Мэйна.
— А у них, наверное, развита торговля, раз здесь так много судов, — заметил он. — Должно быть, на этой реке и на побережье, где мы разбились, стоит немало городов.
— Я несколько раз слышал, как они говорили о каком-то Новроде, — сообщил Эмил.
— Новрод… — повторил Эндрю, напряженно хмуря лоб. — Ну конечно, Новгород! Это был крупнейший торговый центр средневековой России. Один из известнейших русских князей, Александр Невский, правил Новгородом во время татаро-монгольского нашествия.
Эндрю вспомнил совет, который Эмил дал ему ранее. Пусть другие ломают голову над тем, куда они попали, хотя временами ему стоило больших трудов не поддаться своему любопытству.
— Сержант Шудер, все в порядке? — спросил Эндрю, высовываясь из окна.
Перестав отчитывать какого-то солдата, Шудер подошел к окну с приветствием.
— Все спокойно, сэр, но некоторые из солдат ворчат, потому что им запрещено есть здешнюю пищу, а всех уже мутит от галет и солонины.
— Ничего не поделаешь, — сказал Эмил громким голосом, чтобы его слышали солдаты во дворе. — Пока мы не уверены в этих людях, надо учитывать возможность отравления.
И, кроме того, подумал доктор, изменившись в лице при воспоминании о прошедшей ночи, от такой еды нетрудно получить заворот кишок. Он отказался от кошерной пищи после того, как приехал в Америку, и сейчас его заботило совсем не это. Деревянные подносы, на которых подавались блюда, были покрыты коркой жира, от которого его тошнило. Санитарные условия здесь определенно были средневековыми, так же как и везде в городе, и они могли отравиться без малейшего участия со стороны русских. Он был полон самых дурных предчувствий и ждал, когда проявятся первые последствия этого вчерашнего медведя.
При взгляде на город Эмил внутренне вздрогнул. Он видел, как люди набирают воду в реке в дюжине футов от того места, где моряки опоражнивали корзины с нечистотами. В городе ощущалось зловоние, исходящее от немытых тел, сточных вод и непролазной грязи, которая скорее всего накапливалась здесь поколениями. Бросив взгляд на площадь, он увидел стайку крыс; за ними с палками гонялось несколько оборванных детей.
В доме напротив дворца отворилось верхнее окно, и оттуда выплеснули горшок с жидкостью, чье происхождение не вызывало сомнений. Эмил с трудом удержался от рвоты.
Из тех людей, что он видел, многие выглядели истощенными, их лица были бледны, а одеты они были в жалкие лохмотья. Подумав о том, как помочь всем этим людям решить проблемы пропитания, санитарии и здоровья, Эмил почувствовал себя беспомощным. Несомненно, их врачи режут больных, привязывая их к столам, не моют рук и используют покрытые коркой крови инструменты. Если он попытается предложить им свои методы, они наверняка его повесят, потому что новые идеи будут восприняты как колдовство.
— Какая странная красота, — прошептал Эндрю, обращаясь к Эмилу.
Прежде чем тот успел ответить, раздался стук в дверь. Эндрю сделал знак Эмилу, тот подошел к двери и отодвинул засов.
Это был Калинка.
— Спали хорошо, да? — поинтересовался крестьянин, входя в комнату с широкой улыбкой на лице.
Эндрю в ответ кивнул. Калинка внимательно посмотрел на Эмила, и на его лице появилось понимающее выражение, какое бывает у человека, любящего выпить, при виде жестокого похмелья друга.
Эндрю ожидал, что встреча с Ивором не продлится долго, что они просто познакомятся друг с другом и он вернется в свой лагерь. Это была его первая ошибка.
Сначала состоялся большой пир. Еда была вовсе не дурна — уж конечно, получше, чем то, что было у них в лагере, — но само пиршество продолжалось несколько часов, как будто их подвергали испытанию на выносливость.
Сначала подали жареную рыбу и угрей, затем свиной филей, жареную баранину и, кажется, фазанов. Но это была только закуска. С большой помпой и под звуки фанфар на серебряном блюде в пиршественную залу внесли зажаренного целиком медведя, завернутого в собственную шкуру. Эндрю не смог скрыть своего отвращения, так как он всегда питал слабость к медведям и, хоть вырос в лесах Мэна, никогда не охотился на них или на другую дичь.
Калинка с грехом пополам перевел извинения Эндрю, и пятьдесят с лишним знатных русских, не скрывая своего недоверия, уставились на полковника.
А второй ошибкой оказалась водка. Суздальцы поглощали ее в неимоверных количествах, и ему приходилось отвечать тем же, так как Калинка сказал ему, что иначе его не будут считать мужчиной.
В какой-то момент Эндрю пожалел, что на его месте не оказался Шудер. Старый сержант перепил бы их всех. В конце концов, он просто стал смачивать губы каждый раз, как произносился тост, и русские открыто посмеивались над его слабостью.
Эмил, однако, ни в чем им не уступал, опрокидывая кружку за кружкой, и даже сподобился на несколько тостов, пока наконец пиршество не переросло в грандиозную пьянку.
Эх, если бы у доброго доктора нашлось волшебное средство от этого жуткого похмелья, мрачно подумал он, вставая с постели.
Эмил имел хотя бы возможность выспаться, и Эндрю с завистью посмотрел на друга, растянувшегося на койке напротив него. Но себе он не мог позволить такую роскошь. Все это еще могло оказаться ловушкой. Он настоял на том, чтобы Шудер с солдатами расположились во дворе рядом с его окном, и всю ночь те не выпускали из рук оружия; половина из них спала, а половина бодрствовала. Сам полковник обдумывал сложившееся положение до зари, не расставаясь с револьвером.
Возможно, Ивор ждал, когда его эскорт утратит бдительность. Но даже больше, чем Ивора, он опасался его чернобородого брата Михаила и еще одного человека, который ненадолго задержался на пиру. По словам Калинки, это был Патриарх Раснар. Пожалуй, он сможет заключить соглашение с боярами, но в этой мозаике было очень много кусочков, и ему придется немало потрудиться, складывая их, чтобы выжить в этом месте.
Из-под груды одеял в углу комнаты послышался протяжный стон:
— Господи помилуй, никогда больше не буду пить.
Эндрю не смог сдержать улыбки при виде опухшего лица Эмила, который сел на койке, потирая налитые кровью глаза и тщетно пытаясь сфокусировать свой взгляд.
— Где я? — просипел доктор, свешивая ноги с кровати. Застонав, он попытался подняться, но тут же рухнул обратно, сжимая голову руками.
— Где ты? — рассмеялся Эндрю, качая головой. — Спроси чего полегче.
— А, ну да, — пробормотал Эмил. Он облизал губы, кривясь от отвращения из-за привкуса во рту. Постанывая, он предпринял вторую попытку встать на ноги, и на этот раз преуспел в этом.
Эмил пошарил рукой вокруг, отыскивая свои очки, затем нацепил их и осмотрел комнату.
— Или я совсем слепой, или эти люди потомки средневековых русских, — произнес он с таким видом, будто каждое слово вызывало у него жуткую боль. — Ты посмотри на их город, — показал доктор на окно, за которым утренняя заря окрасила золотом резные стены Суздаля.
Не переставая стонать, Эмил высунулся из окна, и Эндрю присоединился к нему.
— Когда я навещал свою семью в России, я видел такие места. И эта ритуальная пьянка — тоже русский обычай, можешь мне поверить. Одно только радует: это не та Россия, что в нашем мире. Я из любопытства нарисовал Калину звезду Давида, и он даже не понял, что это такое. Значит, здесь нет евреев, и эти русские не знают такого развлечения, как погром. Сначала я думал, что мы каким-то образом попали в прошлое, но это, безусловно, не так.
— Это не наш мир, — отозвался Эндрю. — Но эти люди, кажется, пришли из нашего мира. Так что загадка еще не решена.
Двое друзей задумчиво замолчали и направили все свое внимание на вид за окном. Дворец находился в самой высокой точке города, и Суздаль был у них как на ладони. Все здания, кроме церквей, сложенных из известняка, были деревянными. Но они вовсе не являлись грубыми хижинами вроде тех, что Эндрю доводилось видеть в лесах Мэна. Большинство домов имело три, четыре или даже пять этажей. Весь город казался фантазией резчика, даже самые скромные дома были украшены искусной резьбой.
На крышах били хвостами драконы, устремлялись в небеса ангелы, плясали медведи, на карнизах сражались воины, а пороги охраняли карлики. Дома, хоть и сложенные из бревен, не имели темного оттенка старого дерева, все стены были расписаны изображениями цветов и деревьев, геометрическими фигурами и самыми различными символами; по сравнению со всем этим буйством красок радуга показалась бы скучной и бесцветной.
Улицы были наводнены ранними прохожими. Купцы отодвигали засовы своих лавок, некоторые из них уже вовсю зазывали посетителей звонкими голосами, приглашая осмотреть их товар. Над городом висели облака дыма от тысяч очагов, и утренний ветерок разносил дразнящий аромат готовящихся блюд.
Всюду слышались голоса торговцев и покупателей, смех детей. В церкви проходило утреннее песнопение, в котором голоса певчих сливались с мелодичным перезвоном церковных колоколов, наполняя воздух божественными звуками.
На пристанях внизу по реке кипела работа. Эндрю, будучи историком, не мог оторвать глаз от кораблей, стоявших вдоль берега. Они выглядели как длинные клинкерные лодки эпохи викингов. Суда были несколько шире и тяжелее, чем грациозные старинные корабли, их носы и ахтерштевни были высокими и широкими, а борта были расписаны красным и синим — любимыми цветами горожанам. Многие суда были украшены драконьими головами, и, глядя на них, Эндрю не смог сдержать улыбки, вспомнив о детских фантазиях викингов, плававших по туманным морям Мэйна.
— А у них, наверное, развита торговля, раз здесь так много судов, — заметил он. — Должно быть, на этой реке и на побережье, где мы разбились, стоит немало городов.
— Я несколько раз слышал, как они говорили о каком-то Новроде, — сообщил Эмил.
— Новрод… — повторил Эндрю, напряженно хмуря лоб. — Ну конечно, Новгород! Это был крупнейший торговый центр средневековой России. Один из известнейших русских князей, Александр Невский, правил Новгородом во время татаро-монгольского нашествия.
Эндрю вспомнил совет, который Эмил дал ему ранее. Пусть другие ломают голову над тем, куда они попали, хотя временами ему стоило больших трудов не поддаться своему любопытству.
— Сержант Шудер, все в порядке? — спросил Эндрю, высовываясь из окна.
Перестав отчитывать какого-то солдата, Шудер подошел к окну с приветствием.
— Все спокойно, сэр, но некоторые из солдат ворчат, потому что им запрещено есть здешнюю пищу, а всех уже мутит от галет и солонины.
— Ничего не поделаешь, — сказал Эмил громким голосом, чтобы его слышали солдаты во дворе. — Пока мы не уверены в этих людях, надо учитывать возможность отравления.
И, кроме того, подумал доктор, изменившись в лице при воспоминании о прошедшей ночи, от такой еды нетрудно получить заворот кишок. Он отказался от кошерной пищи после того, как приехал в Америку, и сейчас его заботило совсем не это. Деревянные подносы, на которых подавались блюда, были покрыты коркой жира, от которого его тошнило. Санитарные условия здесь определенно были средневековыми, так же как и везде в городе, и они могли отравиться без малейшего участия со стороны русских. Он был полон самых дурных предчувствий и ждал, когда проявятся первые последствия этого вчерашнего медведя.
При взгляде на город Эмил внутренне вздрогнул. Он видел, как люди набирают воду в реке в дюжине футов от того места, где моряки опоражнивали корзины с нечистотами. В городе ощущалось зловоние, исходящее от немытых тел, сточных вод и непролазной грязи, которая скорее всего накапливалась здесь поколениями. Бросив взгляд на площадь, он увидел стайку крыс; за ними с палками гонялось несколько оборванных детей.
В доме напротив дворца отворилось верхнее окно, и оттуда выплеснули горшок с жидкостью, чье происхождение не вызывало сомнений. Эмил с трудом удержался от рвоты.
Из тех людей, что он видел, многие выглядели истощенными, их лица были бледны, а одеты они были в жалкие лохмотья. Подумав о том, как помочь всем этим людям решить проблемы пропитания, санитарии и здоровья, Эмил почувствовал себя беспомощным. Несомненно, их врачи режут больных, привязывая их к столам, не моют рук и используют покрытые коркой крови инструменты. Если он попытается предложить им свои методы, они наверняка его повесят, потому что новые идеи будут восприняты как колдовство.
— Какая странная красота, — прошептал Эндрю, обращаясь к Эмилу.
Прежде чем тот успел ответить, раздался стук в дверь. Эндрю сделал знак Эмилу, тот подошел к двери и отодвинул засов.
Это был Калинка.
— Спали хорошо, да? — поинтересовался крестьянин, входя в комнату с широкой улыбкой на лице.
Эндрю в ответ кивнул. Калинка внимательно посмотрел на Эмила, и на его лице появилось понимающее выражение, какое бывает у человека, любящего выпить, при виде жестокого похмелья друга.