Страница:
«Но какая мощь! — думал он. — Сначала я бы объединил под своим знаменем всю Русь, а когда у Раснара не останется поддержки мятежных бояр и ему некуда будет скрыться, я скину его и посажу на его место послушного мне человека. Конечно, тугары не будут возражать против этого. И кроме того, до возвращения тугар еще четыре зимы, а до Новрода всего день хода на восток».
Если он уничтожит демонов прямо сейчас, разгорится спор за оружие, потому что Раснар, конечно, будет грозить ему всяческими карами с амвона. Если же он оставит им жизнь, то тоже столкнется с трудностями, но тогда, возможно, ему удастся управлять чужаками и использовать их в своих целях. Может быть, у него даже получится натравить их на Церковь, представив дело так, будто эти демоны сами вышли из подчинения. В конце концов, в нужный момент он как-нибудь от них избавится. Думать о тугарах ему не хотелось, эти мысли были слишком страшные, и он на время оставил их.
Ивор снова посмотрел на Раснара и улыбнулся. Стряхнув со своего плеча руку священника, он направился обратно в лагерь, где у огня его ожидали дружинники. Чертовы дурни, подумал он. Несмотря на сегодняшнее поражение, большинство из них было готово еще раз бросить вызов синим дьяволам.
Медлить было нельзя, потому что скорее всего в Новрод уже пришла весть о сегодняшнем событии. Было неразумно надолго оставлять Суздаль, тем более что он привел сюда всю свою конную пограничную стражу.
Войдя в центр освещенного круга, Ивор уселся на свой походный стул, ловя на себе обеспокоенные взгляды дружинников.
— Привести ко мне этого болвана, моего сказителя, — рявкнул он.
Взяв большую деревянную кружку, Ивор наклонился и нацедил себе выдохшегося пива из маленького бочонка, стоявшего рядом со стулом. Осушив кружку, он налил себе еще одну и, подняв глаза, увидел крестьянина, за которым посылал.
— Во имя Кесуса, где ты шлялся? — прорычал он.
Полноватый крестьянин испуганно смотрел на него.
— Я сочинял новую песнь в честь своего владыки.
— Калинка, я отлично знаю, где ты прятался. Я не видел тебя среди своей челяди, когда мы наступали. Я одариваю тебя объедками со своего стола и, черт возьми, ожидаю в ответ верности!
— Но, владыка, мне нужно было занять удачное место, чтобы я мог лучше видеть ваши подвиги и занести их потом в Летопись.
Ивор пристально посмотрел на крестьянина.
Чертово быдло, они все такие. Лживые, гнусные, вечно хныкающие подонки, готовые дать деру при первом намеке на опасность. Считают, что во всех их бедах виноваты хозяева. Иногда он думал, что ему или тугарам следует убить из всех до единого, чтобы не приходилось больше терпеть их вонь.
— У тебя хорошо подвешен язык, и ты можешь отбрехаться в любой ситуации, — холодно заметил Ивор, — так что я решил, что ты можешь кое на что пригодиться, вместо того чтобы таскать еду с моего стола и сочинять убогие стишки.
— Все, что прикажет мой владыка, — ответил Калинка, низко кланяясь и касаясь правой рукой земли.
— Иди в лагерь к этим синим.
Калинка бросил полный ужаса взгляд на боярина Ивора.
— Но, мой владыка, я сочинитель песен, летописец, а не воин, — проблеял он.
— Поэтому ты и пойдешь, — оборвал его Ивор, и по его тону было ясно, что дальнейшие возражения ни к чему хорошему для Калинки не приведут.
Ивор оглядел своих людей и остановил взор на Раснаре.
— Не следует спешить в таких делах, — бесстрастно произнес он. — Сначала посмотрим, кто они такие. Может, у нас получится выведать их секреты и использовать это против них.
Не говоря ни слова, Раснар развернулся и исчез в темноте. Ивор проводил его взглядом. Этот еще причинит ему массу хлопот. Если дела пойдут слишком плохо, может быть, ему удастся выманить Раснара из собора, зазвать к себе во дворец и накормить обедом из особо приготовленных блюд. Вдруг ему в голову пришла мысль, что лучше не брать просвир из рук Патриарха.
Ивор снова посмотрел на Калинку, который молча уставился на него своими гнусными крестьянскими глазами.
— Прочь отсюда, — прорычал боярин. — Немедленно отправляйся в их лагерь. Скажи им, что они на моей земле и мне требуются их объяснения. Когда ты начнешь понимать их язык, я хочу, чтобы их вождь предстал передо мной. Я хочу получить о них полные сведения, и не возвращайся, пока не узнаешь чего-нибудь важного. Я оставляю командование ополчением своему единокровному брату Михаилу, а сам возвращаюсь в город вместе с пограничными всадниками.
С этими словами он указал на высокого, похожего на медведя воина, стоящего у костра.
Ивор улыбнулся и посмотрел на брата. Если что-то пойдет не так, подумал он про себя, отвечать за это будет Михаил. Кроме того, Раснар наверняка вернется в Суздаль сегодня вечером, и будет неразумно оставлять его одного в городе. Не один боярин, покинувший город на несколько дней, обнаруживал закрытые ворота по возвращении.
— А сейчас, вонючий подонок, убирайся с глаз моих и займись делом, — повторил он.
Не переставая кланяться, Калинка попятился от своего разгневанного хозяина. Выйдя из освещенного круга, он наконец выпрямился и огляделся.
— Что ж, мышка идет в пасть к лисице, а волк стоит в стороне и смотрит, как играют его завтрак и обед, — пробормотал он себе под нос.
Калинка посмотрел в направлении лагеря синих солдат. Он не мог просто подкрасться к ним в темноте. Если они демоны, это не имеет значения, но если это люди, они подумают, что он лазутчик.
Взяв факел у одного из стражей, охранявших лагерь Ивора, он пошел в одиночку через поле, надеясь, что с факелом в руке не вызовет подозрений.
Калинка услышал крики, поднявшиеся в лагере синих солдат. Может, они собираются пойти в атаку? Но поворачивать обратно было уже поздно. Он знал, что один из людей Ивора следит за ним с натянутым луком и прошьет его стрелой, если он решит вернуться. За его спиной был волк, так что у него не было иного выхода, кроме как идти в лапы к лисице.
Но даже мышка может говорить, подумал крестьянин, и он постарается, чтобы волк с лисой видели только друг друга, а не его.
Винсент Готорн, как ни старался, не мог сдержать дрожи. От Хинсена помощи ждать не приходилось. За всю свою безоблачную жизнь, проведенную в общине квакеров, ему не доводилось встречать таких людей, как Хинсен.
Винсент вырос в сельской глуши, ходил на церковные собрания и в школу Оук Гроув в Вассалборо. Даже поездка за шесть миль в Уотервилл совершалась только в присутствии матери или отца, внушавших ему, что фабричный городок был гнездом порока, посещать которое можно лишь в случае крайней необходимости. Жизнь никак не подготовила его к тому, что он увидел в первый же день в армии.
В тот день он узнал десятки новых слов, употребляемых в самых разных сочетаниях, которые ему раньше не доводилось слышать. Впервые в жизни он видел, как люди играют в карты, метают кости и употребляют одурманивающие напитки. Красный как рак, он смотрел на проституток, которых солдаты называли «хукерами» по имени бравого генерала Хукера, возившего за собой целый обоз этих леди, как гласила легенда.
Он научился не обращать внимания на нескончаемый поток непристойностей, которые извергал Хинсен, но теперь, когда тот громко молился, стоя на коленях, Винсент был удивлен и, пожалуй, напуган.
И все же такое поведение богохульника было легко объяснимо. Глядя в том направлении, где должен был быть восток, Винсент сам непроизвольно нащупывал Библию в нагрудном кармане. В небе было две луны.
Еще когда начало темнеть и высыпали звезды, многое казалось странным. В небесах все было необычно. Вместо туманной полосы Млечного Пути они увидели ярко сверкающее колесо, которое залило полнеба таким светом, что при нем можно было читать Библию.
Сперва сержант Барри сказал, что они, должно быть, оказались к югу от экватора. Винсент слышал, как пара бывших моряков из роты В обменялась презрительными замечаниями по поводу этих слов, но сам он надеялся, что Барри прав.
И тогда появилась луна. Но она была мала, слишком мала, и выглядела очень странно. Через несколько минут слева от нее взошла еще одна луна, и теперь вокруг Винсента творилось настоящее безумие.
Некоторые, подобно Хинсену, стоя на коленях, истошно взывали к Всевышнему. Другие, среди которых Винсент увидел немало закаленных битвами ветеранов, рыдали и вспоминали дом и любимых женщин, и везде раздавались голоса, призывавшие полковника Кина выбираться отсюда и искать дорогу домой.
Юноша посмотрел на севший на мель корабль и, несмотря на свою глубокую неприязнь к капитану Кромвелю, порадовался, что тот находится на борту своего судна, потому что многие вокруг обвиняли капитана в свалившихся на них несчастьях и призывали линчевать его.
Винсент вдруг понял, что они бессильны что-либо сделать. Если бы Кин знал ответы на вопросы, мучившие его солдат, он бы уже был среди них, объясняя, что к чему, но Винсент видел, что полковник и другие офицеры с таким же изумлением смотрят на две луны, быстро движущиеся в небе.
— Да не убоишься ты страхов ночных, — прошептал он, поглаживая Библию. Не желая больше лицезреть этот хаос, юноша бросил взгляд в сторону вражеского лагеря.
Встревоженный увиденным, он схватил ружье и поднял его. В их сторону направлялся какой-то огонек. Во всей этой суматохе никто не заметил его, и теперь он двигался прямо на Винсента. — Дежурный сержант!
Он сам с трудом слышал свой голос в этом шуме.
— Дежурный сержант! — Винсент оглянулся через плечо, отчаянно надеясь, что кто-нибудь придет ему на помощь, но вокруг все словно с ума посходили.
Огонек был все ближе.
В свете звезд он мог видеть одинокого человека с факелом в руке, который остановился в двадцати ярдах от него, не решаясь подойти ближе.
— Сержант Барри! — крикнул Винсент. Никакого ответа. Надо было что-то делать. Он был на боевом дежурстве, и Барри неоднократно внушал ему, что при любых обстоятельствах он должен оставаться на посту. Он не мог сбегать за одним из офицеров: решат, что он оставил свой пост.
Надо было что-то делать.
Глубоко вздохнув, он перелез через бруствер. Держа ружье наперевес, он пошел навстречу одинокой фигуре.
«Смогу ли я выстрелить в него?» — задумался Винсент. Этот вопрос не давал ему покоя с самого начала войны. Убийство было величайшим грехом, так его научили родители. Но рабство казалось ему еще более отвратительным. Поэтому он, в конце концов, решился убежать из дому и вступить в армию, втайне все же надеясь, что в суматохе боя он не увидит мятежника, в которого ему придется стрелять.
Но, насколько он мог судить, эти люди не были мятежниками. И что теперь? Продвигаясь вперед, он решил не стрелять, что бы ни произошло, но вопреки самому себе не снял пальца с курка.
Постепенно он разглядел человека с факелом. Это был невысокий толстяк. Он был одет в длинную рубаху до колен, и у него была окладистая черная борода, доходившая ему почти до пояса.
Винсент остановился, его штык смотрел прямо в брюхо толстяка.
— Отвечай, кто ты, враг или друг? — фальцетом спросил Винсент.
Человек напротив него улыбнулся и развел руки в стороны.
— Говори, кто ты такой! — срывающимся голосом произнес Винсент.
Очень медленно человек ударил себя в грудь правой рукой:
— Калинка.
Винсент опустил штык. Разве он сможет пырнуть этого человека? Тот продолжал улыбаться.
— Черт возьми, кто там торчит?
— Это я, сержант Барри!
— Кто это «я», солдат, чтоб тебя черти взяли!
— Рядовой Готорн. Я задержал одного из них.
— Твою мать, рядовой, веди пленного сюда!
— Слышал, что он сказал? — осипшим голосом произнес Винсент, указывая ружьем незнакомцу дорогу в лагерь. — Ты должен идти со мной.
— Калинка.
— Думаю, это его имя, — устало сказал Эмил. Эндрю согласно кивнул и уселся на походный стул. Он был совершенно вымотан, но попытался привести свои мысли в порядок. Казалось, его полк полностью утратил представление о дисциплине. Эндрю слышал, что, несмотря на все усилия Ганса, солдаты продолжали громко стенать. Да что солдаты, он и сам был напуган. Он видел лишь одно объяснение всему этому, но его ум отказывался принять его.
Они больше не были на Земле. Другого объяснения быть не могло. Но как только он пытался свыкнуться с этой мыслью, ему хотелось спрятаться в какую-нибудь нору, заснуть и молиться, чтобы проснуться в том мире, который он знал и понимал. Лучше бы он погиб во время шторма!
Все эти мысли мгновенно улетучились при звуке ружейного выстрела. В лагере воцарилось молчание.
— Ну ладно, тупые, хныкающие, ленивые ублюдки! — прорычал Ганс. — Да вы все трусливые салаги, и больше никто. Я-то думал, что в Тридцать пятом есть мужики. Вы ревете, словно дети, впервые увидевшие слона. Ведите себя как мужчины, потому что, клянусь дьяволом, следующий, кто откроет пасть, крепко об этом пожалеет, мать вашу!
В голосе сержанта явственно слышался немецкий акцент — это значило, что он с трудом контролирует себя. Эндрю задержал дыхание. Старшего сержанта боялись в полку больше, чем дьявола, и у него появилась надежда, что страх перед Шудером окажется сильнее, чем боязнь, которую они испытывали, попав в это странное место.
Кто-то тихо заворчал.
— Я слышал тебя, Фредрикс, молокосос трусливый! Эндрю вздрогнул, услышав звук громкой оплеухи и крик боли. Он надеялся, что его офицерам хватит ума не вмешиваться; иначе ему пришлось бы строго наказать Шудера.
— Ну что, ублюдки, теперь мы поняли друг друга? Возвращайтесь на свои посты.
Через несколько секунд Шудер вошел в палатку и доложил Эндрю:
— В лагере наведен порядок, сэр.
— Я слышал, Ганс, — ответил Эндрю, внезапно осознав, что и у него стало легче на сердце после выступления сержанта. Он снова обратил свое внимание на человека, называвшего себя Калинкой.
— Значит, тебя зовут Калинка?
Человек кивнул и ударил себя кулаком в грудь. Улыбаясь, он сделал шаг вперед и, вопрошающе подняв брови, прикоснулся к Эндрю.
— Кин.
Калинка посмотрел на него и улыбнулся:
— Кейн.
— Почти так, — рассмеялся Эндрю. — Доктор, а вы что думаете?
— Странно все это, сынок, — ответил Вайс. — Несколько лет назад я был в Лодзи, навещал своего дядю.
— Это в России, да? — спросил Ганс. Калинка уставился на Ганса.
— rus!
Эмил взглянул на Калинку и закивал головой.
— Da, Rus!
Калинка улыбнулся ему:
— Da, Rus. — И широко развел в стороны руки, очевидно, имея в виду земли вокруг. — Suzdal, Rus, — сказал он.
— Da, da. — Вскочив со стула, Эмил схватил свой вещевой мешок, выудил оттуда манерку, открыл ее и протянул Калинке.
— Vodka, — сказал он.
Калинка широко ухмыльнулся, но бутылку взял осторожно и смотрел на нее с явной опаской. Поняв его неуверенность, Эмил отобрал у него манерку, поднес к губам и сделал могучий глоток. Улыбаясь, он протянул ее обратно крестьянину, который, следуя его примеру, сделал несколько больших глотков и с явной неохотой вернул сосуд с чудесным напитком доктору.
— Джин, — сказал Эмил, указывая на бутылку. — Получше, чем ваше пойло, а?
— Майор, дорогуша, что-то и у меня в горле пересохло, — с надеждой произнес О’Дональд.
— Нам всем не повредит пара глотков, — сказал Эндрю, и Эмил не без сожаления протянул манерку артиллеристу.
— Джин, — повторил Калинка с широкой улыбкой.
Выхватив бутылку из рук ирландца, который был явно не против опустошить ее, Вайс снова отдал ее Калинке.
— Не спрашивайте у меня сейчас объяснений, — сказал он. — Как я уже говорил, несколько лет назад я был в Лодзи и видел там множество крестьян, одетых в точности как этот. И я готов поклясться, что он говорит по-русски или на каком-то языке, чертовски похожем на русский.
— А ты знаешь русский? — с надеждой спросил Эндрю.
— Пару слов, не больше. Достаточно, чтобы держать гоев на расстоянии.
— Держать кого на расстоянии?
— Ох уж эти американцы, — покачал головой Эмил. — Ладно, забудь.
Эмил снова посмотрел на Калинку, который к тому моменту уже изрядно окосел.
— Калинка, джин.
— Da, da. Джин.
— Ну что ж, полковник, я думаю, что у нас появился ученик.
Калинка обвел взглядом людей в палатке и улыбнулся. Он только что попробовал самую лучшую выпивку в своей жизни и впервые мысленно поблагодарил Ивора Слабые Глаза. Может, эти лисицы окажутся не такими хищными?
Глава 3
Если он уничтожит демонов прямо сейчас, разгорится спор за оружие, потому что Раснар, конечно, будет грозить ему всяческими карами с амвона. Если же он оставит им жизнь, то тоже столкнется с трудностями, но тогда, возможно, ему удастся управлять чужаками и использовать их в своих целях. Может быть, у него даже получится натравить их на Церковь, представив дело так, будто эти демоны сами вышли из подчинения. В конце концов, в нужный момент он как-нибудь от них избавится. Думать о тугарах ему не хотелось, эти мысли были слишком страшные, и он на время оставил их.
Ивор снова посмотрел на Раснара и улыбнулся. Стряхнув со своего плеча руку священника, он направился обратно в лагерь, где у огня его ожидали дружинники. Чертовы дурни, подумал он. Несмотря на сегодняшнее поражение, большинство из них было готово еще раз бросить вызов синим дьяволам.
Медлить было нельзя, потому что скорее всего в Новрод уже пришла весть о сегодняшнем событии. Было неразумно надолго оставлять Суздаль, тем более что он привел сюда всю свою конную пограничную стражу.
Войдя в центр освещенного круга, Ивор уселся на свой походный стул, ловя на себе обеспокоенные взгляды дружинников.
— Привести ко мне этого болвана, моего сказителя, — рявкнул он.
Взяв большую деревянную кружку, Ивор наклонился и нацедил себе выдохшегося пива из маленького бочонка, стоявшего рядом со стулом. Осушив кружку, он налил себе еще одну и, подняв глаза, увидел крестьянина, за которым посылал.
— Во имя Кесуса, где ты шлялся? — прорычал он.
Полноватый крестьянин испуганно смотрел на него.
— Я сочинял новую песнь в честь своего владыки.
— Калинка, я отлично знаю, где ты прятался. Я не видел тебя среди своей челяди, когда мы наступали. Я одариваю тебя объедками со своего стола и, черт возьми, ожидаю в ответ верности!
— Но, владыка, мне нужно было занять удачное место, чтобы я мог лучше видеть ваши подвиги и занести их потом в Летопись.
Ивор пристально посмотрел на крестьянина.
Чертово быдло, они все такие. Лживые, гнусные, вечно хныкающие подонки, готовые дать деру при первом намеке на опасность. Считают, что во всех их бедах виноваты хозяева. Иногда он думал, что ему или тугарам следует убить из всех до единого, чтобы не приходилось больше терпеть их вонь.
— У тебя хорошо подвешен язык, и ты можешь отбрехаться в любой ситуации, — холодно заметил Ивор, — так что я решил, что ты можешь кое на что пригодиться, вместо того чтобы таскать еду с моего стола и сочинять убогие стишки.
— Все, что прикажет мой владыка, — ответил Калинка, низко кланяясь и касаясь правой рукой земли.
— Иди в лагерь к этим синим.
Калинка бросил полный ужаса взгляд на боярина Ивора.
— Но, мой владыка, я сочинитель песен, летописец, а не воин, — проблеял он.
— Поэтому ты и пойдешь, — оборвал его Ивор, и по его тону было ясно, что дальнейшие возражения ни к чему хорошему для Калинки не приведут.
Ивор оглядел своих людей и остановил взор на Раснаре.
— Не следует спешить в таких делах, — бесстрастно произнес он. — Сначала посмотрим, кто они такие. Может, у нас получится выведать их секреты и использовать это против них.
Не говоря ни слова, Раснар развернулся и исчез в темноте. Ивор проводил его взглядом. Этот еще причинит ему массу хлопот. Если дела пойдут слишком плохо, может быть, ему удастся выманить Раснара из собора, зазвать к себе во дворец и накормить обедом из особо приготовленных блюд. Вдруг ему в голову пришла мысль, что лучше не брать просвир из рук Патриарха.
Ивор снова посмотрел на Калинку, который молча уставился на него своими гнусными крестьянскими глазами.
— Прочь отсюда, — прорычал боярин. — Немедленно отправляйся в их лагерь. Скажи им, что они на моей земле и мне требуются их объяснения. Когда ты начнешь понимать их язык, я хочу, чтобы их вождь предстал передо мной. Я хочу получить о них полные сведения, и не возвращайся, пока не узнаешь чего-нибудь важного. Я оставляю командование ополчением своему единокровному брату Михаилу, а сам возвращаюсь в город вместе с пограничными всадниками.
С этими словами он указал на высокого, похожего на медведя воина, стоящего у костра.
Ивор улыбнулся и посмотрел на брата. Если что-то пойдет не так, подумал он про себя, отвечать за это будет Михаил. Кроме того, Раснар наверняка вернется в Суздаль сегодня вечером, и будет неразумно оставлять его одного в городе. Не один боярин, покинувший город на несколько дней, обнаруживал закрытые ворота по возвращении.
— А сейчас, вонючий подонок, убирайся с глаз моих и займись делом, — повторил он.
Не переставая кланяться, Калинка попятился от своего разгневанного хозяина. Выйдя из освещенного круга, он наконец выпрямился и огляделся.
— Что ж, мышка идет в пасть к лисице, а волк стоит в стороне и смотрит, как играют его завтрак и обед, — пробормотал он себе под нос.
Калинка посмотрел в направлении лагеря синих солдат. Он не мог просто подкрасться к ним в темноте. Если они демоны, это не имеет значения, но если это люди, они подумают, что он лазутчик.
Взяв факел у одного из стражей, охранявших лагерь Ивора, он пошел в одиночку через поле, надеясь, что с факелом в руке не вызовет подозрений.
Калинка услышал крики, поднявшиеся в лагере синих солдат. Может, они собираются пойти в атаку? Но поворачивать обратно было уже поздно. Он знал, что один из людей Ивора следит за ним с натянутым луком и прошьет его стрелой, если он решит вернуться. За его спиной был волк, так что у него не было иного выхода, кроме как идти в лапы к лисице.
Но даже мышка может говорить, подумал крестьянин, и он постарается, чтобы волк с лисой видели только друг друга, а не его.
Винсент Готорн, как ни старался, не мог сдержать дрожи. От Хинсена помощи ждать не приходилось. За всю свою безоблачную жизнь, проведенную в общине квакеров, ему не доводилось встречать таких людей, как Хинсен.
Винсент вырос в сельской глуши, ходил на церковные собрания и в школу Оук Гроув в Вассалборо. Даже поездка за шесть миль в Уотервилл совершалась только в присутствии матери или отца, внушавших ему, что фабричный городок был гнездом порока, посещать которое можно лишь в случае крайней необходимости. Жизнь никак не подготовила его к тому, что он увидел в первый же день в армии.
В тот день он узнал десятки новых слов, употребляемых в самых разных сочетаниях, которые ему раньше не доводилось слышать. Впервые в жизни он видел, как люди играют в карты, метают кости и употребляют одурманивающие напитки. Красный как рак, он смотрел на проституток, которых солдаты называли «хукерами» по имени бравого генерала Хукера, возившего за собой целый обоз этих леди, как гласила легенда.
Он научился не обращать внимания на нескончаемый поток непристойностей, которые извергал Хинсен, но теперь, когда тот громко молился, стоя на коленях, Винсент был удивлен и, пожалуй, напуган.
И все же такое поведение богохульника было легко объяснимо. Глядя в том направлении, где должен был быть восток, Винсент сам непроизвольно нащупывал Библию в нагрудном кармане. В небе было две луны.
Еще когда начало темнеть и высыпали звезды, многое казалось странным. В небесах все было необычно. Вместо туманной полосы Млечного Пути они увидели ярко сверкающее колесо, которое залило полнеба таким светом, что при нем можно было читать Библию.
Сперва сержант Барри сказал, что они, должно быть, оказались к югу от экватора. Винсент слышал, как пара бывших моряков из роты В обменялась презрительными замечаниями по поводу этих слов, но сам он надеялся, что Барри прав.
И тогда появилась луна. Но она была мала, слишком мала, и выглядела очень странно. Через несколько минут слева от нее взошла еще одна луна, и теперь вокруг Винсента творилось настоящее безумие.
Некоторые, подобно Хинсену, стоя на коленях, истошно взывали к Всевышнему. Другие, среди которых Винсент увидел немало закаленных битвами ветеранов, рыдали и вспоминали дом и любимых женщин, и везде раздавались голоса, призывавшие полковника Кина выбираться отсюда и искать дорогу домой.
Юноша посмотрел на севший на мель корабль и, несмотря на свою глубокую неприязнь к капитану Кромвелю, порадовался, что тот находится на борту своего судна, потому что многие вокруг обвиняли капитана в свалившихся на них несчастьях и призывали линчевать его.
Винсент вдруг понял, что они бессильны что-либо сделать. Если бы Кин знал ответы на вопросы, мучившие его солдат, он бы уже был среди них, объясняя, что к чему, но Винсент видел, что полковник и другие офицеры с таким же изумлением смотрят на две луны, быстро движущиеся в небе.
— Да не убоишься ты страхов ночных, — прошептал он, поглаживая Библию. Не желая больше лицезреть этот хаос, юноша бросил взгляд в сторону вражеского лагеря.
Встревоженный увиденным, он схватил ружье и поднял его. В их сторону направлялся какой-то огонек. Во всей этой суматохе никто не заметил его, и теперь он двигался прямо на Винсента. — Дежурный сержант!
Он сам с трудом слышал свой голос в этом шуме.
— Дежурный сержант! — Винсент оглянулся через плечо, отчаянно надеясь, что кто-нибудь придет ему на помощь, но вокруг все словно с ума посходили.
Огонек был все ближе.
В свете звезд он мог видеть одинокого человека с факелом в руке, который остановился в двадцати ярдах от него, не решаясь подойти ближе.
— Сержант Барри! — крикнул Винсент. Никакого ответа. Надо было что-то делать. Он был на боевом дежурстве, и Барри неоднократно внушал ему, что при любых обстоятельствах он должен оставаться на посту. Он не мог сбегать за одним из офицеров: решат, что он оставил свой пост.
Надо было что-то делать.
Глубоко вздохнув, он перелез через бруствер. Держа ружье наперевес, он пошел навстречу одинокой фигуре.
«Смогу ли я выстрелить в него?» — задумался Винсент. Этот вопрос не давал ему покоя с самого начала войны. Убийство было величайшим грехом, так его научили родители. Но рабство казалось ему еще более отвратительным. Поэтому он, в конце концов, решился убежать из дому и вступить в армию, втайне все же надеясь, что в суматохе боя он не увидит мятежника, в которого ему придется стрелять.
Но, насколько он мог судить, эти люди не были мятежниками. И что теперь? Продвигаясь вперед, он решил не стрелять, что бы ни произошло, но вопреки самому себе не снял пальца с курка.
Постепенно он разглядел человека с факелом. Это был невысокий толстяк. Он был одет в длинную рубаху до колен, и у него была окладистая черная борода, доходившая ему почти до пояса.
Винсент остановился, его штык смотрел прямо в брюхо толстяка.
— Отвечай, кто ты, враг или друг? — фальцетом спросил Винсент.
Человек напротив него улыбнулся и развел руки в стороны.
— Говори, кто ты такой! — срывающимся голосом произнес Винсент.
Очень медленно человек ударил себя в грудь правой рукой:
— Калинка.
Винсент опустил штык. Разве он сможет пырнуть этого человека? Тот продолжал улыбаться.
— Черт возьми, кто там торчит?
— Это я, сержант Барри!
— Кто это «я», солдат, чтоб тебя черти взяли!
— Рядовой Готорн. Я задержал одного из них.
— Твою мать, рядовой, веди пленного сюда!
— Слышал, что он сказал? — осипшим голосом произнес Винсент, указывая ружьем незнакомцу дорогу в лагерь. — Ты должен идти со мной.
— Калинка.
— Думаю, это его имя, — устало сказал Эмил. Эндрю согласно кивнул и уселся на походный стул. Он был совершенно вымотан, но попытался привести свои мысли в порядок. Казалось, его полк полностью утратил представление о дисциплине. Эндрю слышал, что, несмотря на все усилия Ганса, солдаты продолжали громко стенать. Да что солдаты, он и сам был напуган. Он видел лишь одно объяснение всему этому, но его ум отказывался принять его.
Они больше не были на Земле. Другого объяснения быть не могло. Но как только он пытался свыкнуться с этой мыслью, ему хотелось спрятаться в какую-нибудь нору, заснуть и молиться, чтобы проснуться в том мире, который он знал и понимал. Лучше бы он погиб во время шторма!
Все эти мысли мгновенно улетучились при звуке ружейного выстрела. В лагере воцарилось молчание.
— Ну ладно, тупые, хныкающие, ленивые ублюдки! — прорычал Ганс. — Да вы все трусливые салаги, и больше никто. Я-то думал, что в Тридцать пятом есть мужики. Вы ревете, словно дети, впервые увидевшие слона. Ведите себя как мужчины, потому что, клянусь дьяволом, следующий, кто откроет пасть, крепко об этом пожалеет, мать вашу!
В голосе сержанта явственно слышался немецкий акцент — это значило, что он с трудом контролирует себя. Эндрю задержал дыхание. Старшего сержанта боялись в полку больше, чем дьявола, и у него появилась надежда, что страх перед Шудером окажется сильнее, чем боязнь, которую они испытывали, попав в это странное место.
Кто-то тихо заворчал.
— Я слышал тебя, Фредрикс, молокосос трусливый! Эндрю вздрогнул, услышав звук громкой оплеухи и крик боли. Он надеялся, что его офицерам хватит ума не вмешиваться; иначе ему пришлось бы строго наказать Шудера.
— Ну что, ублюдки, теперь мы поняли друг друга? Возвращайтесь на свои посты.
Через несколько секунд Шудер вошел в палатку и доложил Эндрю:
— В лагере наведен порядок, сэр.
— Я слышал, Ганс, — ответил Эндрю, внезапно осознав, что и у него стало легче на сердце после выступления сержанта. Он снова обратил свое внимание на человека, называвшего себя Калинкой.
— Значит, тебя зовут Калинка?
Человек кивнул и ударил себя кулаком в грудь. Улыбаясь, он сделал шаг вперед и, вопрошающе подняв брови, прикоснулся к Эндрю.
— Кин.
Калинка посмотрел на него и улыбнулся:
— Кейн.
— Почти так, — рассмеялся Эндрю. — Доктор, а вы что думаете?
— Странно все это, сынок, — ответил Вайс. — Несколько лет назад я был в Лодзи, навещал своего дядю.
— Это в России, да? — спросил Ганс. Калинка уставился на Ганса.
— rus!
Эмил взглянул на Калинку и закивал головой.
— Da, Rus!
Калинка улыбнулся ему:
— Da, Rus. — И широко развел в стороны руки, очевидно, имея в виду земли вокруг. — Suzdal, Rus, — сказал он.
— Da, da. — Вскочив со стула, Эмил схватил свой вещевой мешок, выудил оттуда манерку, открыл ее и протянул Калинке.
— Vodka, — сказал он.
Калинка широко ухмыльнулся, но бутылку взял осторожно и смотрел на нее с явной опаской. Поняв его неуверенность, Эмил отобрал у него манерку, поднес к губам и сделал могучий глоток. Улыбаясь, он протянул ее обратно крестьянину, который, следуя его примеру, сделал несколько больших глотков и с явной неохотой вернул сосуд с чудесным напитком доктору.
— Джин, — сказал Эмил, указывая на бутылку. — Получше, чем ваше пойло, а?
— Майор, дорогуша, что-то и у меня в горле пересохло, — с надеждой произнес О’Дональд.
— Нам всем не повредит пара глотков, — сказал Эндрю, и Эмил не без сожаления протянул манерку артиллеристу.
— Джин, — повторил Калинка с широкой улыбкой.
Выхватив бутылку из рук ирландца, который был явно не против опустошить ее, Вайс снова отдал ее Калинке.
— Не спрашивайте у меня сейчас объяснений, — сказал он. — Как я уже говорил, несколько лет назад я был в Лодзи и видел там множество крестьян, одетых в точности как этот. И я готов поклясться, что он говорит по-русски или на каком-то языке, чертовски похожем на русский.
— А ты знаешь русский? — с надеждой спросил Эндрю.
— Пару слов, не больше. Достаточно, чтобы держать гоев на расстоянии.
— Держать кого на расстоянии?
— Ох уж эти американцы, — покачал головой Эмил. — Ладно, забудь.
Эмил снова посмотрел на Калинку, который к тому моменту уже изрядно окосел.
— Калинка, джин.
— Da, da. Джин.
— Ну что ж, полковник, я думаю, что у нас появился ученик.
Калинка обвел взглядом людей в палатке и улыбнулся. Он только что попробовал самую лучшую выпивку в своей жизни и впервые мысленно поблагодарил Ивора Слабые Глаза. Может, эти лисицы окажутся не такими хищными?
Глава 3
— Отличное утро, сынок! — приветствовал Эмил Кина.
— Тихое. Очень тихое и мирное утро, — отозвался Эндрю. Оглядевшись, он слабо улыбнулся. Он полюбил это время суток, когда они были под Питерсбергом. Перед восходом солнца, пока было еще темно, он выбирался из траншеи, вытягивался на траве и слушал утреннюю тишину. В эти моменты ему казалось, что война идет за тысячи миль от него.
— Может, и в нашем мире сейчас тоже утро, — печально заметил Эмил.
— А все-таки куда же мы попали? — спросил Эндрю.
Доктор ответил ему грустной улыбкой и покачал головой, смотря в небо.
— Не знаю куда и почему, — наконец ответил он, и в его голосе прозвучал благоговейный трепет, — но я думаю, что мы покинули наш мир. Мы не на Земле, это точно. Взгляни только на это небо!
— Но эти люди… — начал Эндрю, указывая на множество огней, горевших в отдалении от их лагеря.
— Один Бог знает, кто это, полковник. У нас уже три дня живет этот Калин. Он говорит на русском языке или на одном из его диалектов. Я это знаю, и вы тоже.
— Я бы сказал, что они из десятого века, может быть, из одиннадцатого, — произнес Эндрю как бы самому себе. — Но как, черт побери? Как? Я совсем немного понял из объяснений Калина, но он говорит о какой-то Первой Летописи, согласно которой его народ попал сюда, перейдя через реку света. Мне кажется, что Первая Летопись существует на самом деле, в ней рассказывается о ранней истории русских. Но мы не в России. Там нет такого неба и красного солнца. Так скажи мне, Эмил, где мы?
Эмил положил руку на плечо Эндрю.
— Думаю, этот вопрос не должен тебя заботить, — нарочито резким тоном ответил он.
— Что ты хочешь этим сказать? — гневно спросил Эндрю, возмущенный тоном доктора.
— Эндрю, ты хочешь объять необъятное. Скорее всего мы никогда не узнаем, как и почему сюда попали. И даже если узнаем, скорее всего не сможем отсюда выбраться. А ты должен быть нашим вождем. Чтобы мы выжили этом мире. Если у нас появятся ответы на эти вопросы, мы решим, что делать дальше. Но пока нам нельзя оставаться здесь, где нас окружают тысячи вооруженных людей. Нам нужно место, где мы сможем поселиться.
Эмил сделал паузу и, достав из кармана мундира фляжку, с улыбкой предложил ее Эндрю.
Не говоря ни слова, Эндрю отвинтил пробку и сделал большой глоток.
— Нам надо как-то договориться с этими людьми. Ты теперь не просто командуешь полком — ты верховный главнокомандующий и дипломат в одном лице.
— Так ты предлагаешь мне не забивать голову вопросами, на которые нет ответа, и заниматься своими делами? — ледяным тоном осведомился Эндрю.
— И все-то вы, историки, хотите знать, — хмыкнул Эмил.
Эндрю отвернулся от доктора. Он понимал, что старина доктор был прав. Они сидели в окопах уже три дня, и их боевой дух падал. Напуганы были все, начиная с последнего солдата и кончая им самим. Только железная Дисциплина заставляла его держать себя в руках и выполнять свои обязанности по командованию полком. По вечерам он сидел с Калином, пытаясь овладеть его языком. Но когда он был один, в его сердце закрадывался страх.
Что же ему было делать?
— Позаботься о том, чтобы мы выжили, — тихо сказал Эмил, как бы прочитав его мысли. — Предоставь мне гадать о всех этих «как» и «почему».
Эндрю недовольно хмыкнул, но слова Вайса звучали разумно.
— И где там шляется этот Ганс? Время трубить подъем. После сбора я вместе с тобой поговорю с Калиным. — Завинтив пробку, он протянул фляжку доктору.
— Боярин, я, Кин, вижу твой боярин.
По крайней мере Калинке послышалось именно это. Командиру синих не очень давался русский язык. Он посмотрел на Эндрю и осклабился.
— Ты, Кейн, видишь Ивора, говоришь: дружба. Я иду назад к Ивору и говорю: мир за тебя, — перевел он на английский.
Эндрю ответил ему улыбкой и закивал. Калинка с трудом сдержал довольный смешок. За три дня он выучил их язык куда лучше, чем им это казалось. Он один из всех суздальцев, и даже из всех русских, мог говорить с ними. Теперь Ивор будет очень в нем нуждаться.
Годами Калинка сидел в конце стола Ивора, сочиняя плохие стихи за те крохи, что ему доставались. И он постоянно испытывал страх, что Ивор сочтет его слишком умным для простого крестьянина и прикажет вздернуть на дыбу. Это была опасная игра, и он участвовал в ней только ради одного. Калинка надеялся, что, когда придут тугары, он и его семья смогут избежать страшной участи, так же как и вся знать.
Продолжай строить из себя придурка, приказал себе он. Притворяйся дураком и потихоньку учись у синих мундиров. Калинка уже повидал такое, что заставляло его дрожать от страха. Один из синемундирных, которого звали Винсент, показал ему, как его металлическая палка способна убить врага за сотни шагов. Напуганный Ивор может попытаться уничтожить их и забрать металлические палки. Но если это произойдет, осознал Калинка, он останется без переводческой работы. Нет, чтобы оставаться посредником и чувствовать себя в безопасности при дворе Ивора, ему нужен мир.
Он оглядел палатку и выдал свою лучшую глупую улыбку.
— Да, да, друг, синие мундиры и русские, хорошо. Калинка говорит: мир для русских и синие мундиры.
— Ну что ж, тогда начнем, — произнес Эндрю и, поднявшись со стула, предложил Калинке следовать за ним.
— Калин, возьми это, — сказал Эмил, протягивая ему что-то в руке.
Калинка взял какую-то странную вещицу, которую он уже видел на лице Кина, Эмила и некоторых других синих.
— Для Ивора, — добавил Эмил. — Он говорил, что Ивера прозвали Слабые Глаза, — обратился он к Эндрю. — У меня есть две пары запасных очков. Скорее всего они ему не подойдут, но, может быть, немного помогут.
Эмил взял очки из рук Калинки и показал ему, как надевать их. Калинка изумленно выдохнул, с любопытством огляделся и снял очки.
— Помогут глазам Ивора, — сказал Эмил. — Подарок от Кина и меня.
Крестьянин с благоговейным трепетом посмотрел на очки и кивнул.
Красное солнце было в самом зените, когда они втроем вышли из палатки и направились к стене лагеря. Насколько мог судить Калинка, за три дня позиция стала совершенно неприступной. Треугольное укрепление было обнесено земляным валом высотой в человеческий рост, перед которым был вырыт ров глубиной восемь футов. Даже теперь солдаты продолжали работать, строя платформы для больших металлических труб, три из которых располагались по углам укрепления, а четвертая была установлена на земляном кургане в центре лагеря. Даже если бы у этих людей не было извергающих дым орудий, их все равно было бы почти невозможно победить, думал Калинка, глядя на лагерь.
Но еще больше, чем их оружие, Калинку удивляло то, как легко боярин Кейн управляет своими людьми. В этом было что-то странное. Кейн не гнушался беседой даже с самыми молодыми из них — такими как Винсент, который вел себя так, будто он был знатного рода. Но одного негромко сказанного слова со стороны Кейна было достаточно, чтобы все они за несколько секунд выстраивались в странные линии и стояли так же неподвижно, как и их металлические трубки.
Еще одно слово, и пять сотен ножей, сверкнув на солнце, присоединяются к трубкам. Следующее слово, и все трубки направлены в одну сторону. Калинка видел, что здесь действует какая-то странная сила, которая исходит не от кнута. Раньше ему и в голову такое прийти не могло.
Здесь все было не так, как положено. Крестьянами надо управлять кнутом и страхом. Знатные люди подчиняются боярам, но между собой ссорятся и дерутся за престиж и влияние. И священники — здесь не было никаких священников. Никаких золотых ряс, которым должны кланяться все, кроме бояр; никто не говорит о покорности Перму, его сыну Кесусу и о жертвоприношениях тугарам.
Задаваясь этими вопросами, Калинка поднялся на вершину укрепления впереди Кина.
— Калин.
Калинка обернулся и посмотрел на полковника. В руке Эндрю была маленькая металлическая фляжка, которую он протянул крестьянину.
— Боярину Ивору? — спросил Калинка.
— Nyet. Калину, — улыбнулся Эндрю.
Калинка обрадованно схватил фляжку и, подмигнув Эндрю, засунул ее за пазуху. Затем он низко поклонился, коснувшись рукой земли. Выпрямившись, толстяк скатился вниз по насыпи и направился в лагерь суздальцев.
Не удержавшись, он оглянулся и бросил еще один взгляд на вооруженного боярина в синем мундире. Этот человек ему нравился.
— Отец, стража докладывает, что Калинка только что прошел через южные ворота. Вместе с ним пришел Михаил.
Ивор вскочил на ноги и, отбросив в сторону недоеденного фазана, вытер жирные руки о свою рубаху.
— Этому идиоту давно пора было вернуться, — хлопнул он своего сына по плечу. — Андрей, для этого холопа было бы лучше, если бы он вызнал какие-нибудь их секреты и подтвердил, что они хотят заключить с нами соглашение.
— Может быть, они нам еще пригодятся, — заметил Андрей.
— Если мы узнаем их волшебство, зачем они нам?
— Тихое. Очень тихое и мирное утро, — отозвался Эндрю. Оглядевшись, он слабо улыбнулся. Он полюбил это время суток, когда они были под Питерсбергом. Перед восходом солнца, пока было еще темно, он выбирался из траншеи, вытягивался на траве и слушал утреннюю тишину. В эти моменты ему казалось, что война идет за тысячи миль от него.
— Может, и в нашем мире сейчас тоже утро, — печально заметил Эмил.
— А все-таки куда же мы попали? — спросил Эндрю.
Доктор ответил ему грустной улыбкой и покачал головой, смотря в небо.
— Не знаю куда и почему, — наконец ответил он, и в его голосе прозвучал благоговейный трепет, — но я думаю, что мы покинули наш мир. Мы не на Земле, это точно. Взгляни только на это небо!
— Но эти люди… — начал Эндрю, указывая на множество огней, горевших в отдалении от их лагеря.
— Один Бог знает, кто это, полковник. У нас уже три дня живет этот Калин. Он говорит на русском языке или на одном из его диалектов. Я это знаю, и вы тоже.
— Я бы сказал, что они из десятого века, может быть, из одиннадцатого, — произнес Эндрю как бы самому себе. — Но как, черт побери? Как? Я совсем немного понял из объяснений Калина, но он говорит о какой-то Первой Летописи, согласно которой его народ попал сюда, перейдя через реку света. Мне кажется, что Первая Летопись существует на самом деле, в ней рассказывается о ранней истории русских. Но мы не в России. Там нет такого неба и красного солнца. Так скажи мне, Эмил, где мы?
Эмил положил руку на плечо Эндрю.
— Думаю, этот вопрос не должен тебя заботить, — нарочито резким тоном ответил он.
— Что ты хочешь этим сказать? — гневно спросил Эндрю, возмущенный тоном доктора.
— Эндрю, ты хочешь объять необъятное. Скорее всего мы никогда не узнаем, как и почему сюда попали. И даже если узнаем, скорее всего не сможем отсюда выбраться. А ты должен быть нашим вождем. Чтобы мы выжили этом мире. Если у нас появятся ответы на эти вопросы, мы решим, что делать дальше. Но пока нам нельзя оставаться здесь, где нас окружают тысячи вооруженных людей. Нам нужно место, где мы сможем поселиться.
Эмил сделал паузу и, достав из кармана мундира фляжку, с улыбкой предложил ее Эндрю.
Не говоря ни слова, Эндрю отвинтил пробку и сделал большой глоток.
— Нам надо как-то договориться с этими людьми. Ты теперь не просто командуешь полком — ты верховный главнокомандующий и дипломат в одном лице.
— Так ты предлагаешь мне не забивать голову вопросами, на которые нет ответа, и заниматься своими делами? — ледяным тоном осведомился Эндрю.
— И все-то вы, историки, хотите знать, — хмыкнул Эмил.
Эндрю отвернулся от доктора. Он понимал, что старина доктор был прав. Они сидели в окопах уже три дня, и их боевой дух падал. Напуганы были все, начиная с последнего солдата и кончая им самим. Только железная Дисциплина заставляла его держать себя в руках и выполнять свои обязанности по командованию полком. По вечерам он сидел с Калином, пытаясь овладеть его языком. Но когда он был один, в его сердце закрадывался страх.
Что же ему было делать?
— Позаботься о том, чтобы мы выжили, — тихо сказал Эмил, как бы прочитав его мысли. — Предоставь мне гадать о всех этих «как» и «почему».
Эндрю недовольно хмыкнул, но слова Вайса звучали разумно.
— И где там шляется этот Ганс? Время трубить подъем. После сбора я вместе с тобой поговорю с Калиным. — Завинтив пробку, он протянул фляжку доктору.
— Боярин, я, Кин, вижу твой боярин.
По крайней мере Калинке послышалось именно это. Командиру синих не очень давался русский язык. Он посмотрел на Эндрю и осклабился.
— Ты, Кейн, видишь Ивора, говоришь: дружба. Я иду назад к Ивору и говорю: мир за тебя, — перевел он на английский.
Эндрю ответил ему улыбкой и закивал. Калинка с трудом сдержал довольный смешок. За три дня он выучил их язык куда лучше, чем им это казалось. Он один из всех суздальцев, и даже из всех русских, мог говорить с ними. Теперь Ивор будет очень в нем нуждаться.
Годами Калинка сидел в конце стола Ивора, сочиняя плохие стихи за те крохи, что ему доставались. И он постоянно испытывал страх, что Ивор сочтет его слишком умным для простого крестьянина и прикажет вздернуть на дыбу. Это была опасная игра, и он участвовал в ней только ради одного. Калинка надеялся, что, когда придут тугары, он и его семья смогут избежать страшной участи, так же как и вся знать.
Продолжай строить из себя придурка, приказал себе он. Притворяйся дураком и потихоньку учись у синих мундиров. Калинка уже повидал такое, что заставляло его дрожать от страха. Один из синемундирных, которого звали Винсент, показал ему, как его металлическая палка способна убить врага за сотни шагов. Напуганный Ивор может попытаться уничтожить их и забрать металлические палки. Но если это произойдет, осознал Калинка, он останется без переводческой работы. Нет, чтобы оставаться посредником и чувствовать себя в безопасности при дворе Ивора, ему нужен мир.
Он оглядел палатку и выдал свою лучшую глупую улыбку.
— Да, да, друг, синие мундиры и русские, хорошо. Калинка говорит: мир для русских и синие мундиры.
— Ну что ж, тогда начнем, — произнес Эндрю и, поднявшись со стула, предложил Калинке следовать за ним.
— Калин, возьми это, — сказал Эмил, протягивая ему что-то в руке.
Калинка взял какую-то странную вещицу, которую он уже видел на лице Кина, Эмила и некоторых других синих.
— Для Ивора, — добавил Эмил. — Он говорил, что Ивера прозвали Слабые Глаза, — обратился он к Эндрю. — У меня есть две пары запасных очков. Скорее всего они ему не подойдут, но, может быть, немного помогут.
Эмил взял очки из рук Калинки и показал ему, как надевать их. Калинка изумленно выдохнул, с любопытством огляделся и снял очки.
— Помогут глазам Ивора, — сказал Эмил. — Подарок от Кина и меня.
Крестьянин с благоговейным трепетом посмотрел на очки и кивнул.
Красное солнце было в самом зените, когда они втроем вышли из палатки и направились к стене лагеря. Насколько мог судить Калинка, за три дня позиция стала совершенно неприступной. Треугольное укрепление было обнесено земляным валом высотой в человеческий рост, перед которым был вырыт ров глубиной восемь футов. Даже теперь солдаты продолжали работать, строя платформы для больших металлических труб, три из которых располагались по углам укрепления, а четвертая была установлена на земляном кургане в центре лагеря. Даже если бы у этих людей не было извергающих дым орудий, их все равно было бы почти невозможно победить, думал Калинка, глядя на лагерь.
Но еще больше, чем их оружие, Калинку удивляло то, как легко боярин Кейн управляет своими людьми. В этом было что-то странное. Кейн не гнушался беседой даже с самыми молодыми из них — такими как Винсент, который вел себя так, будто он был знатного рода. Но одного негромко сказанного слова со стороны Кейна было достаточно, чтобы все они за несколько секунд выстраивались в странные линии и стояли так же неподвижно, как и их металлические трубки.
Еще одно слово, и пять сотен ножей, сверкнув на солнце, присоединяются к трубкам. Следующее слово, и все трубки направлены в одну сторону. Калинка видел, что здесь действует какая-то странная сила, которая исходит не от кнута. Раньше ему и в голову такое прийти не могло.
Здесь все было не так, как положено. Крестьянами надо управлять кнутом и страхом. Знатные люди подчиняются боярам, но между собой ссорятся и дерутся за престиж и влияние. И священники — здесь не было никаких священников. Никаких золотых ряс, которым должны кланяться все, кроме бояр; никто не говорит о покорности Перму, его сыну Кесусу и о жертвоприношениях тугарам.
Задаваясь этими вопросами, Калинка поднялся на вершину укрепления впереди Кина.
— Калин.
Калинка обернулся и посмотрел на полковника. В руке Эндрю была маленькая металлическая фляжка, которую он протянул крестьянину.
— Боярину Ивору? — спросил Калинка.
— Nyet. Калину, — улыбнулся Эндрю.
Калинка обрадованно схватил фляжку и, подмигнув Эндрю, засунул ее за пазуху. Затем он низко поклонился, коснувшись рукой земли. Выпрямившись, толстяк скатился вниз по насыпи и направился в лагерь суздальцев.
Не удержавшись, он оглянулся и бросил еще один взгляд на вооруженного боярина в синем мундире. Этот человек ему нравился.
— Отец, стража докладывает, что Калинка только что прошел через южные ворота. Вместе с ним пришел Михаил.
Ивор вскочил на ноги и, отбросив в сторону недоеденного фазана, вытер жирные руки о свою рубаху.
— Этому идиоту давно пора было вернуться, — хлопнул он своего сына по плечу. — Андрей, для этого холопа было бы лучше, если бы он вызнал какие-нибудь их секреты и подтвердил, что они хотят заключить с нами соглашение.
— Может быть, они нам еще пригодятся, — заметил Андрей.
— Если мы узнаем их волшебство, зачем они нам?