— Все. Ты меня убедила.
   — И еще: жена капитана Хиро здесь уже три года, и я уверена, что ей там очень понравится. Возможно, в ближайшее время ей не удастся пообщаться со своим мужем.
   — Понятно, — кивнул я.
   — Проследи за тем, чтобы для капитан-лейтенанта Штемма было сделано все, чтобы помочь ему убраться отсюда при первой же возможности, потом надень свое парадное обмундирование, которое сшил для тебя свояк шерифа, и пускай Банки тебя подстрижет.
   — Слушаюсь.
   Капитан-лейтенанта Штемма я застал в кабинете Хиро, где он задумчиво крутился туда-сюда на винтовом стуле.
   — Сэр, могу я помочь вам организовать поездку на Новую Бразилию на почтовом корабле?
   — Нет, мичман, — отрезал Штемм, глядя на стену. Он еще покрутился на стуле. — Мичман, сколько времени нужно почтовому кораблю, чтобы долететь до Новой Бразилии?
   Я быстро подсчитал.
   — Около полутора недель, — сообщил я, добавив на всякий случай пару дней.
   Штемм издал глубокий, покорный вздох.
   — Полторы недели с Быстрым Эдди, — пробормотал он. — Пока я в этой коробке буду смотреть лошадиные оперы, вы, идиоты несчастные, смешаете с грязью доброе имя военного космофлота.
   — Посмотрите на это с другой стороны, сэр, — весело подсказал я. — Если мы с этим справимся, это будет первая война, которую мы начали вовремя и провели в рамках бюджета.
   — Бог мой! И таким людям разрешают носить офицерскую форму? Что творится на флоте? — Штемм обхватил голову руками. — Вы уволены, мичман.
   У двери я остановился.
   — Так точно, сэр. После того как война закончится и все уляжется, все снова пойдет обычным порядком. — И я закрыл дверь, насвистывая «Желтую розу Техаса».
   Часом спустя, гладко выбритый и облаченный в белую летную форму, я тепло попрощался с Эдди, который уже запихнул Штемма в боковую камеру, и был готов к отлету.
   Как только прекратилась загрузка данных, Эдди решил попрощаться:
   — Ну что, Кен, я опять отправляюсь шнырять по Вселенной. Удачи вам — задайте жару этим шалопаям. — Он помолчал немного. — Я видел, что вы там заложили мины. — Эдди понимал про мины — это было у него в программе. — Мне даже стыдно об этом спрашивать, но вы же не собираетесь проиграть Грызбанам всухую? Ребятам в белых фуражках это не к лицу.
   — Ни в коем случае, Эдди. Мы вступим в бой по всем правилам, — торжественно заверил я его. — Мы зададим им жару.
   — Спасибо, Кен. Ты меня успокоил. Я всегда знал, что ты — крепкий орешек. Держитесь, ребята. Потискай за меня хорошенько Вайму Джин. Пока я сам не вернусь.
   Мне пришло в голову, что Эдди здорово повезло, что ракетные установки еще не смонтированы и Вайма Джин не стоит у кнопки.
   Банки разъединила нас и подошла поглядеть на меня.
   — Потрясающе выглядите, сэр, — объявила она. — Желаю вам повеселиться на приеме.
   Я коснулся золотой косички на своем плече.
   — Я чувствую себя как ящерица, готовая сбросить кожу.
   — Побольше вальсируйте, сэр. — Она вскинула голову. — Кто-то приехал. Это, должно быть, шеф-повар Чандразехар с капитаном и миссис Хиро и лейтенантом Линдквист.
   Я перешагнул через порог и надел фуражку. Банки последовала за мной.
   — Одну минутку, сэр.
   Я обернулся и наклонился к ней, чтобы дать поправить свой головной убор.
   — Вот так гораздо лучше.
   — Спасибо, Банки.
   — Не за что, сэр. Я привыкла работать с офицерами запаса.
   Катарина бросила на меня сдержанный взгляд и подвинулась, освобождая для меня место на заднем сиденье. Хиро сидел спереди рядом со своей супругой. Когда мы тронулись с места, он обернулся, чтобы представить нас друг другу.
   — Мичман, это моя жена Евангелина. Евангелина, это мичман. Он резервист и несколько неотесан, но в остальном хороший парень.
   — Я в этом не сомневаюсь, — проворковала Евангелина. У нее была высокая прическа и блестящее платье с оторочкой из перьев.
   — Мое почтение, мэм.
   Мэр вынужден был проводить прием в отеле «Атлантик», так как там находился единственный в городе танцевальный зал. Когда Чандразехар остановил машину, я заметил высовывавшиеся из кустов две пары ног. Я вышел и обратился к Хиро:
   — Сэр, я отлучусь на минутку. Идите вперед, а я вас догоню.
   — Хорошо, мичман, — милостиво разрешил Хиро.
   — Сэр, я подожду здесь. Я хочу, чтобы мичман Маккей меня сопровождал, — несколько встревожилась Катарина.
   Хиро взял жену под руку и повел ее ко входу, а я отправился посмотреть, кому принадлежат ноги. Как я и подозревал, принадлежали они Гарри и Динки, которые мирно лежали в кустах рядом с приличных размеров бутылкой.
   — Ш-ш-ш! — предостерегающе зашипел Гарри, прижимая палец к губам. — Мы забрались на челнок тайком. Лейтенант Линдквист не знает, что мы здесь.
   — А что это вы здесь делаете? — приглушенным голосом поинтересовался я.
   Гарри сел, держа одной рукой бутылку, а другой — Динки.
   — Сэр, мы или погибнем, или покроем себя вечным позором.
   — Не то ты говоришь, — подал голос Динки, — мы прилетели, чтобы я мог повидаться с детьми. Гарри позвонит и выманит мою жену из дома, а я тем временем проскользну внутрь.
   — А если жена тебя заметит? — спросил я.
   — Тогда, как сказал Гарри, мы погибнем, — прошептал Динки, слегка покачиваясь.
   — А здесь-то вы что делаете? — настаивал я.
   — До отлета мы переговорили с шеф-поваром. Он обещал нас подвезти, как только высадит вас. Мы здесь его и ждали. Вы нас не выдадите, правда, сэр?
   — Я ничего не видел, — ухмыльнулся я, направляясь обратно к машине.
   — Банки за ними присмотрит, — утешила меня Катарина.
   — Ты знала, что они летят с вами, и закрыла на это глаза?
   — А ты бы разве не закрыл?
   Я на несколько секунд задумался.
   — Зная, что из себя представляет его жена, я, возможно, сам бы ей позвонил.
   — Ну что, пошли? — Она взяла меня под руку. На официальные представления мы опоздали, так что, сняв фуражки, мы просто вошли в зал и смешались с толпой. Уже на первых шагах я повстречал с десяток знаменитостей, включая того типа, которому принадлежит Мир Молла, и президента банка, пытавшегося обобрать меня до последней нитки.
   Это напомнило мне свадьбу в Кане Галилейской. Там тоже подавали вино в кувшинах и ждали появления Христа, чтобы принести лучшее напоследок.
   Пробравшись к столу с едой, я оглядел закуски — большинство из которых были мне незнакомы — и взял горсть крекеров. Пока я стоял там, ко мне подошла молодая девушка.
   — Я узнала вас. Вас показывали в новостях. Особенной красотой она не отличалась, к тому же у нее была манера разговаривать стоя нос к носу, а мне обычно от этого становилось не по себе. Я сделал шаг назад.
   — Рад с вами познакомиться, мэм. Мичман Маккей к вашим услугам.
   — Кристина, — представилась она. На ней была белая шаль и простое, но элегантное белое платье с глубоким декольте, стоившее, вероятно, дороже моего месячного оклада. Еще у нее были густые золотисто-каштановые волосы, золотая цепочка, золотые серьги и толстый слой косметики.
   — Я вовсе не такой плохой, как вас хотят уверить репортеры.
   — Какие негодяи, — улыбаясь, прощебетала она. Она продолжала наступать, а я непроизвольно двигался назад, пока не почувствовал, что уперся поясницей в столик с закусками.
   — Вы выдержали такую грандиозную битву.
   — Да там всего-то было на день работы, — попытался отшутиться я. — Но вы же знаете, как опасно летать через черные дыры.
   — Нет… — Она положила мне руку на плечо. — Расскажите, как это было.
   На мгновение я растерялся, не зная, что и сказать. Потом поведал ей три вполне правдоподобные истории, которые запросто могли бы когда-нибудь с кем-нибудь произойти.
   — Ну ладно, хватит обо мне. А вы чем занимаетесь?
   — Ах, много чем, — небрежно отмахнулась она. — У меня масса всяких интересов.
   Тут она заметила, что я не могу оторвать глаз от висящего у нее на цепочке драгоценного камня, и подняла его к моим глазам.
   — Это магический кристалл. Он концентрирует мою психическую энергию.
   Мне смутно припомнилась реклама магических кристаллов. «За $ 69,95 вам откроются секреты Вселенной».
   — Он обладает удивительной целительной силой. — Девушка выпустила из рук камень и, совершив невероятное — придвинувшись еще ближе, поправила мне галстук.
   — М-м. Возможно, на следующей неделе мне понадобится ваша помощь, — сказал я, чтобы поддержать разговор, а заодно имея в виду уточнить — занимается ли она воскрешением из мертвых.
   — Правда? — Голос ее сделался глубоким, а глаза засияли.
   — Извините, кажется, я сморозил глупость.
   — Нет, Кен, не говори так. Я ощущаю воздействие твоего поля. Постарайся расслабиться. Между нами возникла какая-то связь. Ты любишь детей?
   — Еще бы, они хороши — но только в небольших количествах. Царь Ирод, правда, немного переусердствовал. — Мне пришло в голову посмотреть, есть ли у нее на пальце кольцо. Кольца она не носила.
   Она снова коснулась моей руки.
   — Кен, не напрягайся так. Мы очень близки. Я это хорошо ощущаю.
   Чувствуя, как в поясницу врезается край стола, я прохрипел:
   — Да, я это тоже хорошо ощущаю. Она полуприкрыла глаза.
   — А ты правда пират?
   Тем временем к нам устремился человек, сердито глядя на меня. Кристина быстро оглянулась.
   — Кажется, отец хочет со мной поговорить. Я найду тебя. — Она послала мне легкий воздушный поцелуй.
   Отец взял ее за руку и выдернул из толпы гостей, сердито глядя куда-то в моем направлении. Я простоял, не сходя с места, еще несколько минут, пока не заметил приближавшуюся ко мне знакомую фигуру. — Доктор Бобр! Как дела? — Друг Кен! — Баки сгреб со стола целую горсть канапе и легко запихнул все это в рот. — Должен признаться, эти маленькие штучки с икрой и шпинатом бесподобны. Эта ваша приятельница, мисс Кристина, видная такая, на нее все женщины жалуются. Она и вправду штучка? Так все говорят. Что такое «липучка»? — Это трудновато объяснить. — Мы как-нибудь в другой раз об этом поговорим. Я должен пойти засвидетельствовать свое почтение господину мэру Фельдману, но я вернусь. Вы уже познакомились с мэром? — Нет. Я опоздал на представления. Я совершенно не разбираюсь в местных политиках. Он либеральный консерватор или консервативный либерал?
   Баки покачал головой:
   — Трудно сказать. Он, кажется, меняет свои взгляды. Но я могу спросить. Ах, я обязательно должен кое с кем поговорить, но потом конечно же разыщу вас. Та-та! — Баки засеменил по направлению к котлу с пуншем.
   Катарина, должно быть, наблюдала за нами, потому что сразу после этого протиснулась ко мне и просунула свою руку под мою.
   — Вспомни, как говорит Баки: «Ясный рассудок и отважное сердце выдержат любые бури».
   — Что принесет мне одно из двух?
   — Что у тебя за мысли в голове?
   — Мне уже сегодня задавали этот вопрос. Сейчас, например, до меня начинает доходить, что, когда здесь окажется Генхис, очень похоже, что мы почим в ореоле славы.
   Катарина прикрыла рот платком, чтобы спрятать улыбку.
   — Капитан Хиро не раз отмечал, что это лучше, чем уйти в отставку и зарабатывать на жизнь продажей страховых полисов.
   — Или уйти в монастырь, — бесстрастным голосом произнес я.
   Она окинула меня холодным оценивающим взглядом.
   — Это Бим тебе наболтала. Это всего лишь одна из возможностей прожить свою жизнь. Ореол славы — совсем другая. — Она улыбнулась, комкая в руке носовой платок. — Парадная форма тебе идет.
   — Это та самая форма, которую ты принудила сшить для меня свояка шерифа Джамали. Ботинки, кажется, на полразмера малы.
   — Брюки, по-моему, тоже слишком облегающие.
   — Нисколечко, — возразил я.
   — Какие у тебя планы на вечер?
   — Слушай, а ты знакома с мисс Кристиной — как бишь ее там? — осведомился я, не зная, куда девать руки.
   Катарина кивнула:
   — Да, я ее мельком видела. Держится она довольно-таки нахально. Продолжай.
   — Ты знаешь, она тут строила мне глазки, так что я решил напиться для храбрости и разобраться с ней.
   — Кен, мне неприятно это говорить, но она строит глазки всем, кто носит штаны.
   — Я это понял. Но другой такой возможности может не подвернуться, так что я попытаюсь. Никогда бы в это не поверил, но та болтовня про черные дыры действительно сработала.
   — Для того чтобы подцепить мужчину, эта тактика, безусловно, лучше, чем «Вы любите детей?», — добродушно проговорила Катарина. — У тебя есть какой-нибудь конкретный план?
   — Знаешь, мне не хотелось бы пачкать парадную форму о траву. Надеюсь уговорить ее поехать в мотель.
   — Утром будешь себя проклинать.
   — Да знаю я, но, учитывая данные обстоятельства, думаю, что это ненадолго.
   — К тому же я бы предпочла, чтобы ты не напивался. У нас мало времени, чтобы все успеть, — заботливо напомнила мне Катарина.
   — Боюсь, что иначе не получится, — поразмыслив, ответил я.
   — Девушка не твоего типа?
   — Хм-м. Катарина, кристаллы могут концентрировать психическую энергию?
   — Н-н-нет, — протянула она. — А что?
   — В таком случае у нее в голове пирожное. — Я похлопал себя по лбу. — Сладенькое такое и очень воздушное. Так что на твой вопрос я, видимо, отвечу отрицательно.
   — Ты уверен, что я не смогу отговорить тебя от этой авантюры? — прямо спросила она, наматывая скрученный носовой платок на безымянный палец.
   — Боюсь, что нет.
   — Ладно, — сдалась она и выпустила из рук платок, который, выскользнув из ее пальцев, запорхал в воздухе. — Ой!
   — Сейчас мы его поймаем, — похвастался я и, присев на корточки, схватил платок, пока он еще не успел опуститься на пол. Это было серьезной ошибкой.
   Я неловко выпрямился и протянул ей платок:
   — Вот!
   Затем, отступив на несколько шагов, прислонился спиной к стенке и занял позу «вольно».
   Катарина выждала пару минут, а затем, приблизившись ко мне, снова взяла меня под руку.
   — Потанцуем? — проворковала она. Я торжественно покачал головой.
   — Брюки слишком узки?
   — Уже нет.
   — Может, мисс Кристина поможет тебе их зашить?
   — Вряд ли. И вообще, у меня поменялись планы на вечер.
   — Да ну? Ты бы все равно их не выполнил.
   — Наверное.
   — И сколько мы будем вот так стоять?
   — Пока не упадем в обморок, или пока все не разойдутся. Думаю, ты вполне осознаешь, что Бог накажет тебя и свояка шерифа за это преступление. — Я помолчал. — А сколько все-таки мисс Кристине лет?
   — По-моему, пятнадцать или шестнадцать. Я поежился.
   — С меня на сегодня, пожалуй, хватит. Проводишь меня до двери?
   — Я и сама уже собиралась уходить. Даже взяла с собой одежду на смену. Я тебя подвезу, и мы оба переоденемся, а потом немного пройдемся. Мне нужно с тобой кое о чем побеседовать.
   — Замечательный план.
   Мы бочком пробрались к двери, и Катарина, оставив меня, отправилась за машиной Пайпер. Пока я ждал, мимо прошел парень из Мира Молла. Он, по-видимому, хорошенько налег на пунш, потому что без конца напевал одну и ту же строчку: «В Мире Молла мы живем…»
   Первым делом Катарина поехала к Клайду, чтобы переодеться. Задержавшись у входа, я сгреб всю поступившую почту и выбросил ее в мусорное ведро. Катарине удалось спасти один самый толстый конверт. Распечатав его, она начала читать, а я тем временем заглянул в спальню и переоделся в джинсы и рубашку поскромнее. Когда я вышел, она все еще продолжала читать.
   — Ты не собираешься переодеваться? — заинтересовался я.
   — Уже иду. — Она протянула мне документ, который держала в руках. — Это сильно меняет то, что я хотела тебе сказать.
   Она прошла в ванную и закрыла за собой дверь, а я погрузился в чтение очередной официальной жалобы.
   — Катарина! Что значит «временное ограничение свободы»? — спустя минуту прокричал я.
   — Это значит, что банк обращается к суду с просьбой не допускать тебя до совершения каких-либо действий, так как они могут нанести им непоправимый ущерб.
   Я прочел еще несколько строчек.
   — А что значит — они хотят, чтобы суд запретил мне покидать пределы планеты?
   Она вышла из ванной, одетая в брюки и хлопчатобумажную кофточку.
   — Это значит, что Второй Банк Шенектади просит суд не выпускать тебя за пределы планеты. Этот последний иск выдвинули те, кому ты заложил корабль. По-моему, они полагают, что, если судья тебя отпустит, ты тут же скроешься от правосудия или тебя убьют, а в таком случае взыскать с тебя деньги, которые, как они заявляют, ты им должен, будет довольно затруднительно. Если ты голоден, у меня в машине есть шоколадка. Кто последний, тот копуша.
   Копушей оказался я. Когда мы отъехали, я похлопал по листку бумаги.
   — В соответствии с этим, слушание моего дела назначено на завтра в присутствии судьи Османа. Если Осман удовлетворит этот иск, сколько времени меня могут здесь продержать?
   — До тех пор, пока не закроют дело, начатое банком против тебя. — Усмехнувшись, она покачала головой.
   — Ты, наверное, шутишь.
   — Нет, и банк тоже не шутит. Если Осман удовлетворит иск, Калифорнийский Козлик тебя никуда не повезет, если только ты не захватишь челнок силой.
   — У меня складывается впечатление, что ты не хочешь, чтобы я захватил челнок силой.
   — Нет, это было бы неразумно, — подтвердила она. — Это может вызвать неприятности.
   — А почему здесь только мое имя?
   — Вероятно, потому, что птички Макхью и Спунер уже улетели из клетки, а больше никто на орбиту не собирается.
   — Насколько я понимаю, намечается война, и космофлот не устроит, если я буду сидеть на привязи. Разве нет никаких федеральных законов на этот случай?
   Катарина ответила не сразу:
   — Их, собственно говоря, два. В этом и заключается проблема. Один закон, существующий испокон веков, гласит, что законы Конфедерации превалируют над местными, и по приказу космофлота ты можешь улететь. Но поскольку некоторые наши люди не вовремя оплачивают телефонные счета, парламент принял и другой закон, в соответствии с которым космофлот не имеет права перемещать свой персонал, пока не оплатит долги. К сожалению, тот, кто составлял проект, слишком торопился и кое-что упустил из виду, например возможность войны. Космофлот до сих пор пытается разрешить эту проблему.
   — Понятно. Ты хочешь сказать, что я не зря плачу налоги. Давай разберемся. Мне придется нанять адвоката…
   — Я одолжу тебе денег…
   — …и пойти в суд, чтобы убедить судью Османа отпустить меня и дать мне погибнуть вместе с тобой и Хиро.
   — Ты хорошо во всем разобрался.
   На Мире Шайлера на широте Шенектади почти полгода длятся белые ночи. Сегодняшний вечер не был исключением. Кругом было светлым-светло, хотя на небе уже проглядывали звезды. Как в ясную лунную ночь на Земле. Мы остановились у Ямсвилльского муниципального парка и вытащили из машины одеяло вместе с полукилограммовой плиткой шоколада, которую так предусмотрительно прихватила с собой Катарина.
   Она расстелила одеяло на траве и жестом пригласила меня присесть.
   — Я должна перед тобой извиниться, что не пустила тебя в мотель.
   — Но извиняться ты не будешь, потому что и сама знаешь, что на самом-то деле мне не очень хотелось туда ехать.
   — Правильно. — Она развернула шоколадную обертку, откусила кусочек и протянула плитку мне. — Кен, я себя как-то неправильно веду. Мне хочется выяснить наши личные отношения, прежде чем мы отправимся на корабль. А теперь не похоже на то, что ты полетишь с нами.
   — Послушай, Катарина, — возразил я, тоже откусывая кусочек шоколада, — это мой корабль, а люди на его борту — мои друзья, в особенности ты, что меня, вероятно, как-то характеризует. Я вам нужен. Никто лучше меня не знает, как управлять этим кораблем, и, кстати, начнем с того, что вам не хватает людей.
   — Кен, не делай этого. — Она крепко сжала мое запястье. — Как военный корабль «Шпигат» никуда не годится, а если использовать его, чтобы заманить Генхиса на минное поле, а затем на линию огня с орбитальной станции, то обломки его рассеются по космосу в радиусе трех парсеков. Я хочу, чтобы ты остался здесь, и, если Осман запретит тебе покидать планету, ты останешься в живых. Давай не будем усложнять — и так все очень тяжело.
   — Катарина, я завяз по уши! Если меня не будет с вами на орбите, Генхис наверняка спустится, чтобы разыскать меня здесь.
   — Кен, — мягко сказала она, — если Генхис разнесет твой корабль на кусочки, то он может решить, что и ты погиб вместе с ним. А если я вдобавок переговорю с Генхисом до того, как начнется перестрелка, я укреплю его в этом мнении.
   — Вот как! — вырвалось у меня.
   Несколько минут мы сидели молча, созерцая, как блестит в сумерках шоколадка. Когда ешь шоколад, половину удовольствия получаешь, разглядывая абстрактный голографический рисунок, который наносят на плитку при охлаждении. Отломив еще кусочек, я вернул ей плитку.
   Она в задумчивости теребила в руках опавший листок.
   — Неловко вот таким образом прощаться, правда?
   — Ну это ж надо — во всей Вселенной столько баров, а я забрел именно в тот, где сидела именно ты. — Я покачал головой. — Ты давно узнала, что ты — вампир?
   — Около пяти месяцев назад. — Когда от листика остались одни прожилки, она выбросила его.
   — Теперь из-за меня об этом все узнали и твоей карьере конец.
   Она пожала плечами:
   — Все равно это рано или поздно обнаружилось бы.
   — Что ты ощущаешь? Я имею в виду, будучи вампиром?
   — Если я неправильно питаюсь или делаю то, что может разрегулировать эндокринную систему, то это очень похоже на катание с горы на санках. — Она усмехнулась. — Но, как и во всем, берешь себя в руки и смиряешься. Или не смиряешься.
   — Кроме того случая с печеньем, я не замечал, чтобы ты чем-то походила на графа Дракулу.
   Она сделалась серьезной.
   — По-моему, легенды о вампирах имеют большее отношение к разложению трупов, чем к синдрому Маклендона. В славянских преданиях у вампиров багровые лица — «краснолицый, как вурдалак», — так что здесь Брэм Стокер был не прав, Гарри гораздо больше меня похож на вампира.
   — Ну-ка, объясни про трупы, — попросил я, доедая шоколадку.
   — Дело в том, что трупное окоченение — явление временное, и через какой-то промежуток времени тело снова становится гибким и содержит в себе жидкую кровь. Когда по мере разложения в нем скапливается газ, труп раздувается и вытесняет кровь из легких через рот и нос. Интересная штука трупы — при определенной температуре и влажности они очень долго не разлагаются.
   — И тело вполне может выглядеть так, будто оно где-то разгуливало и напивалось крови. Продолжай.
   — Еще одно: ногти трупа часто слезают, и, пока они не отпадут, впечатление такое, будто пальцы выросли.
   — Я, помнится, где-то читал, что трупы также могут издавать некие звуки.
   — Это тебе скажет любой патологоанатом. Если ввести в труп инородное тело, то грудная клетка сожмется и вытолкнет воздух в гортань. — Она улыбнулась, вспомнив что-то. — Ты не поверишь, как отвратительно патологоанатомы шутят в книжках, которые пишут на тему своей работы.
   — Если уж ты считаешь, что отвратительно, значит, шутки и в самом деле не из лучших.
   — Позволь мне счесть это за комплимент. В общем, я против того, чтобы меня считали вампиром. Вампиры — сверхъестественные существа, а в синдроме Маклендона нет ничего сверхъестественного, хотя это и не очень приятно. А ты как думаешь?
   — Я думаю, что совершенно невозможно было бы вот так разговаривать с моей бывшей женой. — Я вытянул ноги так, что они высунулись из-под одеяла, и пошевелил пальцами на траве. — По-моему, когда люди женятся, они обычно получают то, что заслуживают. Мне ее, должно быть, послали в наказание за грехи.
   — Я когда-то собиралась замуж. — Она глядела мимо меня в темноту. — Не знаю, что тебе успела наболтать Бим, но я восемь лет встречалась с одним человеком. Я сообразила, что у меня синдром Маклендона, уже через несколько месяцев после того, как заразилась, и порвала с ним. А потом пошла служить в глубокий космос. — Она скомкала в руке обертку от шоколада.
   — Мне кажется, что после восьми лет совместной жизни можно было бы продолжать и с синдромом
   Маклендона. — Я и не сообразил поначалу, какую сморозил глупость.
   Катарина в упор посмотрела на меня:
   — Кен, в наших отношениях были и другие, более серьезные проблемы. Вычти из восьми лет пять месяцев и подумай, от кого я могла заразиться Маклендоном.
   — Извини, какой же я дурак. Ее голос смягчился.
   — Это ты меня извини.
   — Ничего страшного. — Я взял ее за руку. Но тут же заметил, что в траве у меня под ногами что-то шевелится. -Что это? — Животное походило на движущийся кусок замазки.
   Катарина склонила голову набок.
   — Это бархатная лягушка. Местные жители называют их шлепками.
   Шлепка выпучила глаза и скакнула на мой ботинок, где бодро совершила несколько отжиманий. Это вывело нас из романтического настроения.
   — Умом они не отличаются, — пошутила Катарина.
   — Зато безобидны. — Я поднялся с одеяла и, махнув ногой, отшвырнул лягушку далеко в траву.
   — Здесь обычно не носят коричневые ботинки.
   — Возьму на заметку. — Я показал на что-то лиловое, неровными кругами летавшее у нас над головами. — А это кто?