это комплимент, так что не дуйся на меня.
   – «Дуться», сэр?…
   – Неважно. – Он снова поворачивается к навесам. – Вот ведь черт, я
   завидую этим людям. Все, чем они заняты – это охота и рыбалка, и больше их ничто во всем мире не заботит. – Он качает головой. – Я терпеть не могу такие планеты. Они напоминают мне о том, какой простой может быть жизнь.
   – Простота не всегда добродетель, капитан. И многое можно сказать в защиту сложности… и утонченности. И разнообразия.
   Пайк что-то бормочет себе под нос.
   – У меня в жизни этого чересчур много. Иногда я хочу, чтобы я
   мог… – он не договаривает. Так, как будто он просто не может договорить, как будто это значило бы переступить черту, которую он еще не готов переступить.
   Он вдруг ругается. В его глазах мелькает что-то новое.
   – Скажите, Спок, если бы вы могли свободно выбрать – кем быть, что делать – что бы вы выбрали?
   Над ответом на этот вопрос Спок вряд ли много размышлял.
   – Я бы делал то, что я делаю сейчас, сэр. И был бы тем, кем я являюсь.
   Капитан бросает на него быстрый взгляд.
   – Я должен был знать, что так вы и ответите. Вы были рождены, чтобы служить в Звездном Флоте, лейтенант.
   – Я слышал, как люди говорили то же о вас, капитан.
   – Правда? – Похоже, что это его забавляет. – Может быть, когда-то я
   бы с этим согласился. – Высоко над ними кто-то, похожий на птицу, парит кругами. – Но теперь я не так в этом уверен.
   – Здесь холоднее, чем в лесу, внизу. Сэр…
   Капитан кивает.
   – Знаю. Иду. – Он щелчком открывает коммуникатор. – Но когда-нибудь, Спок, когда-нибудь…
   Образ: Номер Один, ее лицо бледнее, чем обычно, а чувства тщательно
   контролируются. Она не сводит темных глаз с трехмерных шахмат перед ней; она играет за обе стороны, и двигает фигуры так, как будто только игра ее и занимает во всем мире. Но даже Спок видит, что мыслями она далеко.
   Он слышал о смерти ее отца. На его родной планете в таком случае было бы невежливо не выразить соболезнования. Ведь они, в конце концов, коллеги, хоть знакомы всего несколько дней. Но Вулкан и Земля – два разных мира, и он почти не знаком с земными траурными обычаями.
   Медленно, преднамеренно, первый офицер переводит белого слона на два уровня ниже и берет черную ладью – ход, который она должна была сделать еще два хода назад, а Номер Один – безупречный игрок. Это еще один знак того, как она на самом деле сейчас невнимательна.
   Ему хочется подойти к ней и выразить свое сочувствие. Но он решает не делать этого, пока не будет уверен, что ведет себя подобающим образом. Меньше всего на свете он хотел бы обидеть ее.
   Главный инженер транспортатора сейчас на дежурстве. Может, он согласится уделить ему немного времени, чтобы его просветить. Спок решает немедленно отправиться в транспортаторную.
   И в этот момент Номер Один поднимает глаза. По-видимому, она почувствовала его пристальный взгляд. Она взглядом спрашивает его, в чем причина.
   Он переглатывает. Возможность просвещения исчезает. Так или иначе, он должен говорить с ней сейчас.
   Спок подходит к ней и останавливается рядом. И, пока его мозг напряженно работает, пытаясь найти путь решения проблемы, Спок пытается выиграть время, притворяясь, что заинтересован шахматной партией.
   – Интересная ситуация, – замечает он.
   – Вы так полагаете? – первый офицер указывает на стул рядом с ним.
   – Хотите сыграть?
   Он кивает.
   – Благодарю. – И садится. – Какой-либо перевес?
   Номер Один качает головой.
   – Нет.
   – Тогда я буду играть черными, – решает он, – и это значит, что сейчас мой ход.
   – Верно. Значит, вы наблюдали за игрой.
   – Извините меня. Это только оттого, что игра мне знакома – мы играем в нее на Вулкане. А здесь немногое мне знакомо.
   – Вам не нужно извиняться, – говорит она ему.
   Он смотрит на нее и спрашивает себя, нельзя ли просто заговорить и
   рассказать о своей дилемме. Но, как и прежде, он опасается, что заденет ее чувства. Он в тупике, и обращает внимание на игру.
   И немедленно видит, что его положение угрожающе. Через миг, он переводит черную пешку уровнем выше, чтобы она оказалась на пути белого слона. Это попытка усыпить ее внимание и завлечь ее фигуру в ловушку, и таким образом уравнять силы.
   Похоже, что Номер Один не замечает его замысла. Она берет черную пешку.
   Спок в ответ переводит ферзя выше уровнем. Ловушка готова.
   Теперь она не сможет ее избежать. Неважно, куда она двинет своего слона, вулканец возьмет его той или иной фигурой.
   Первый офицер хмурится. Смирившись с судьбой слона, она пытается установить за него цену. Фигура, которая возьмет слона, сама попадает под удар, – хотя в данном случае все, чем вулканец должен пожертвовать – это пешкой.
   Но он колеблется. Ему вдруг приходит в голову, что эта ситуация предоставляет ему возможность, которую он искал.
   Проходит порядочно времени, и Номер Один не выдерживает.
   – Делайте ваш ход, мистер Спок. Это всего только пятилетняя миссия.
   Он поднимает на нее взгляд.
   – Мои извинения. Я только пытался оценить вашу потерю. Ее
   масштаб.
   Она возвращает взгляд – и, думает он, – понимает. Между ее бровями
   появляется морщинка.
   – Это была… – Она замолкает, потом начинает снова. – Это будет
   значительная потеря. Но игра продолжается.
   Он кивает.
   – Тем не менее, это печально.
   – Да, – соглашается первый офицер, – это печально.
   Спок замечает, что в уголке ее глаза появилась слеза. Она ее не
   вытирает, и слеза медленно катится вниз вдоль ее прямого носа.
   – Все еще ваш ход, – напоминает она ему.
   Признательный судьбе за подаренную ему возможность, Спок берет ее
   слона. Но с этого момента игра Номер Один значительно улучшается.
   Образ: Эбделнэби, с потеками эля на губах, его большие глаза увлажнились от прилива откровенности. Он наклоняется над столом, сжимая кружку с тем, что он ранее описал как «динаршанская отрава».
   – Вы хороший человек, лейтенант, – вокруг стоит страшный шум, и но
   Эбделнэби умудряется его перекричать. – Я имею в виду, чер-ртовски хороший человек. Я имею в виду… то есть… черт, вы ведь знаете, что я имею в виду, верно?
   Споку хочется думать, что да.
   – Спасибо, – отвечает он.
   Шеф транспортационного отсека выпячивает подбородок и кивает на
   кружку Спока, которая по-прежнему полна, если не считать маленького глотка, который он отпил полчаса назад – и нашел это довольно неприятным.
   – И вы молодец, что воздерживаетесь. Эта штука ка-ак прыгнет… прямо как рогатая змея с Альдебарана… Опомниться не успеешь.
   Не в первый раз за вечер, Спок находит, что ему нужен перевод.
   Похоже, что ему всякий раз нужно разъяснение. И ему хочется теперь, чтобы его мать чаще использовала английские идиомы, когда он был подростком.
   – Прыгнет? – спрашивает он. – но каким образом?
   Эбделнэби поворачивается к Питкэрну, тому, кто скоро заменит его на
   посту шефа транспортационной. Он качает головой.
   – Каким образом, он спрашивает!
   Питкэрн хмыкает, его грубоватые черты излучают благодушие. Он
   склоняется к Споку с решительно заговорщическим видом.
   – Нэби имеет в виду, лейтенант, что эта штука тебя зашпаклюет, ты и глазом не успеешь моргнуть.
   Он вздыхает.
   – Зашпаклюет?
   Эбделнэби склоняется еще ниже над столом.
   – Опьянит, мистер Спок. Сделает пьяным.
   Наконец-то ясно.
   – Понимаю, – говорит лейтенант. – Он смотрит на шефа
   транспортационной. – Тогда зачем, разрешите спросить, вы это употребляете?
   Эбделнэби, уставясь на него, молчит секунду или две. Затем выпрямляется.
   – Это х-хороший вопрос. Оч-чень хороший вопрос. – Он
   поворачивается к другому землянину. – Мистер Питкэрн, зачем это мы это употребляем?
   Питкэрн думает и пожимает плечами.
   – Потому что мы… м-м… – Он снова пожимает плечами. – теперь, когда вы это спросили, я не совсем уверен…
   Подходит официантка.
   – Повторить, джентльмены? – спрашивает она.
   Эбделнэби и Питкэрн переглядываются.
   – Н-нет, спасибо, – отвечает шеф транспортационной. Она уходит – и при этом немного раздражена, думает Спок.
   Музыкальный аппарат в углу начинает орать пуще прежнего. Звук
   делается почти непереносимым.
   Вулканец обещает себе, что постарается в будущем избегать
   увольнительных.
   Образ: мичман Колт улыбается во весь рот, ее глаза блестят от восторга. Она плюхается на землю, протягивает вперед руку и почти касается своего двойника в полметра ростом.
   Двойник тоже плюхается на землю. Он таращится на нее, улыбается и даже так же протягивает руку, – словом, обезьянничает.
   – Он такой милый, – говорит она.
   Тайлер что-то бормочет.
   – Да-а. милый – и зловещий. Из тех вещей, от которых волосы
   встают дыбом. – Он оглядывается вокруг. – Черт! Еще один.
   Спок прослеживает его взгляд и видит копию Селлерса, вылезающую
   из кустов. Она и Селлерс движутся навстречу друг другу.
   – Осторожно, все вы, – снова предостерегает вулканец. – Мы не знаем
   их намерений.
   Селлерс хрюкает.
   – Да ладно, Спок. Какой от них может быть вред? Черт, их рост всего
   дюймов шестнадцать. – Он поворачивается к мичману, и его крошечный дубль – тоже. – Эй, Колт, можно моему ребеночку поиграть с твоим?
   Она делает сердитое лицо. И ее дупликат – тоже.
   – Нет, если это значит, что и ты сюда прилезешь.
   Тайлер смеется.
   – Так тебе и надо, Селлерс. Будь изобретательней.
   – А ты не воображай – не с чего, – парирует Селлерс, бросая взгляд на
   Тайлера. – Я о тебе, старик, тоже могу рассказать парочку историй.
   – Подождите, – говорит Колт. – Может, Селлерс что-то зацепил.
   – То есть – подцепил? – остроумничает Тайлер.
   – Нет, – продолжает мичман. – Может быть, они действительно что-то
   вроде наших детей… в некотором роде. – Она рассматривает куколку, что сидит перед ней. – Что, если это сходство – эквивалент защитного окраса? Принимая такую форму, – маленьких людей, – деток, если хотите, – они, может, так стараются удержать нас от того, чтоб мы их съели?…
   Спок кивает.
   – Неплохая теория, мичман.
   Селлерс смотрит на них.
   – Вы так думаете? – Он тычет пальцем в своего двойника, который
   отвечает тем же. – И вы думаете, что они похожи на детей, лейтенант?
   – Нет, – отвечает вулканец. – Но многие формы жизни рождаются
   почти идентичными своим взрослым соплеменникам, просто они меньше. Гуманоиды, конечно, претерпевают значительные физические изменения, пока взрослеют, но для этой планеты гуманоиды, вероятно, не авторитет.
   – Как насчет маленького опыта? – предлагает Тайлер. И поворачивается к Селлерсу. – Ты идешь от него, а я – к нему.
   – И что ты этим выяснишь? – спрашивает Селлерс.
   – Это покажет нам, происходит ли дублирование по принципу копии с
   ближайшего существа. Держу пари, он превратиться в меня, как только я к нему подойду.
   – Ладно, – говорит Селлерс. – Давай попробуем.
   Люди приближаются друг к другу, а дупликат Селлерса устремляется
   за ним. Затем, почти столкнувшись с тайлером, он останавливается. По нему пробегает рябь, затем его облик снова становится четким. Теперь он похож на навигатора.
   – А-га! – восклицает Тайлер. – Видал?
   – Скверно, – комментирует Селлерс. – раньше он куда как лучше выглядел.
   Тайлер становится на колени. И его дубль – тоже.
   – Должен признать, – говорит он, – что эти штучки выглядят не так уж
   и зловеще, когда они похожи на вас. – Он протягивает вперед руку, как прежде делала Колт. Дупликат повторяет его жест. – Да, в самом деле – симпатично.
   – Мистер Тайлер… – предостерегает Спок.
   – Знаю, – отвечает человек. – «будьте осторожны». Но мы же здесь,
   чтобы изучить это место, верно? Так что, в интересах науки…
   И, протянув руку дальше, он касается пальцами своего кукольного
   двойника.
   Следует вспышка голубого света и треск. Тайлер отброшен назад. Он
   катится по земле, сжав указательный палец.
   – Уау! Что это было?…
   Спок приближается, чтобы помочь. Он рассматривает палец Тайлера.
   – Ожог второй степени, – заключает он.
   Получив предостережение, Колт отступает от своего дупликата.
   – Похоже, у этих штучек больше одного способа защиты.
   – Похоже на то, – замечает вулканец.
   Дубль Тайлера держится за палец и смотрит на них.
   Образ: Доктор Филип Бойс, с напряженным лицом, его голубые глаза
   застыли на осунувшемся лице его пациента, которого он исследует трикодером. Он ругается и обреченно качает головой.
   Спок не понимает, что не так. Пока что лечение, которое доктор проводил для хоридианского монарха, шло весьма успешно. Но хоридианский первый советник, стоящий в паре футов за Бойсом, задает вопрос прежде вулканца.
   – Доктор Бойс? Что-то не так?
   Доктор поворачивается и пристально смотрит на первого советника.
   – Нет. Все прекрасно. Абсолютно. – Хмурясь, он убирает трикодер.
   Хоридианец подходит к ложу его господина.
   – Он будет жить? – спрашивает он Бойса, требуя ясности. –Лечение
   было успешным?
   – Мы успели, – резко говорит доктор, – Пациент идет на поправку. Вероятно, он проживет долгую и плодотворную жизнь.
   Хоридианец кивает.
   – Его величество будет признателен.
   Бойс что-то бурчит.
   – Вот счастье привалило.
   Он встает, бросает еще один взгляд на Харр Хараза, бесспорного
   властителя трех миров, и снова ругается, почти про себя. И направляется к двери, которую охраняют два монарховых бугая, глухонемых телохранителя, занявшие эту позицию, как только они вошли в покои Хараза полтора часа назад.
   В тот момент Хараз мучился от сильной боли из-за бендалской лихорадки, которую он подхватил при попытке завоевать планету Бендал более года назад. Тот факт, что Бендал входил в состав Федерации, – и что Звездный Флот вынужден был вмешаться, чтобы предотвратить вторжение – не помешало Пайку ответить на просьбу о помощи со стороны Хараза. Или, точнее говоря, на просьбу со стороны первого советника Хараза.
   В конце концов, это был шанс установить дружественные отношения с хоридианцами. И, в частности, с Харазом – несмотря на его склонность к завоеваниям, не говоря уже о его кровавых семейных чистках, на которых он построил свое царствование.
   Со временем, полагал Пайк, Федерация сможет оказать позитивное влияние на хоридианцев. А, может быть, даже на Хараза. В любом случае, лучше было иметь признательность такого типа, чем его враждебность.
   Когда Бойс, а за ним – Пайк и Спок – выходят из комнаты, глухонемая стража смотрит на них подозрительно. Вулканец не обращает на них внимания. Ему гораздо более интересен разговор между его коллегами офицерами, который начинается сразу, как только они выходят в коридор.
   – Черт, доктор, эй, погоди, – говорит капитан.
   Бойс останавливается и смотрит на него.
   – Чего?
   – Я хочу знать, для чего, черт возьми, вы думаете, вас туда позвали?
   – А что? – спрашивает доктор.
   – Потому что знать это – моя обязанность, вот почему. – И, более
   мягко: В чем дело, доктор?
   Бойс трясет головой.
   – Как я только что сказал этому хоридианцу – все в порядке.
   Но Пайк настойчив.
   – По твоей речи этого не скажешь.
   – Ты имеешь в виду, что я ругался? Мое выражение лица? – Бойс
   выглядит как человек, который только что съел что-то абсолютно безвкусное. – Почему я так страшно зол? – Он кривит рот. – Потому что этот чертов пациент идет на поправку.
   Пайк не отступает.
   – И это мучает тебя?
   Доктор кивает, его глаза по-прежнему сверкают.
   – Вот именно. – Он горько усмехается. – Ну и что? Ты думаешь, я
   позволю моим личным чувствам встать на пути моей клятвы? Моего обещания исцелять страждущих, несмотря на то, насколько ненавистным я могу найти кого-то, кого лечу?
   Капитан какое-то время размышляет.
   – У тебя есть еще что сказать, – говорит он.
   – Ладно. Я скажу. – Бойс оглядывается в направлении недвижного
   Хараза, которого по-прежнему видно сквозь открытую дверь. – Да, я хотел убить его. Я думал обо всех этих жизнях, которые можно спасти, обо всех несчастьях, которые можно избежать, просто если я один-единственный раз вот сейчас ошибусь, делая инъекцию. Черт, мне даже не нужно было ничего ему вводить. Я мог просто позволить ему загнуться от этой болезни, это было бы лучше всего.
   Пайк переглатывает.
   – Мы не боги, доктор. У нас нет права решать, кому жить, а кому
   умереть.
   Бойс взрывается.
   – Ты думаешь, я этого не знаю?… Боже, Крис, мне просто плохо от
   всего этого. – Его начинает колотить. – Главный врач, который позволяет своим чувствам встать на пути долга… это главный врач, который должен бы поразмыслить о перемене профессии. – Он смотрит на капитана с отчаянием. – Может, это означает, что я слишком долго варился во всем этом, Крис. Может быть… – Он колеблется и явно сконфужен. – О, черт. Давай просто не будем сейчас об этом, а? Давай лучше потом. Думаю, мне надо немного побыть одному.
   Не ожидая ответа, доктор поворачивается и снова устремляется к главному выходу, и во двор, который не закрыт защитным полем Хараза и откуда можно транспортироваться на корабль.
   Пайк смотрит на Спока и вздыхает. Вулканец спрашивает себя, не появится ли вскоре на «Энтерпрайзе» новый врач – по выбору ли Бойса или капитана.
   Пока что, однако, все, что они могут сделать – это выйти из дворца Хараза и последовать за доктором.
   Постепенно, Спок снова всплывает на поверхность из потока образов и воспоминаний. Постепенно, его рассудок проясняется – и он уже настолько воспринимает реальность, чтобы понять, что совершенно измотан, а его форма стала просто ни на что не похожа.
   Ему нужно будет переодеться. И собраться с силами.
   А больше всего ему нужно время, чтобы проработать в деталях
   решение сложнейшей задачи, что стоит перед ним.
 

Глава 14

 
   Кирк вытер форменной туникой пот с лица и шеи, и сел. Все еще было жарка, хотя солнце умирало на западе.
   Чтобы придумать, как поднять остальных вслед за ним, потребовалось больше времени, чем он ожидал. Очень пригодились бы высокие деревья, но деревья возле самого провала не росли, а те, что росли подальше,были слишком тяжелыми, чтобы он смог дотащить их до места.
   Другим вариантом – лучшим, учитывая травму Оуэнса @ – были лианы. Там, где они высадились, было полно толстых и прочных лиан, но здесь они почему-то не изобиловали.
   Так что Кирку пришлось порядочно полазить по джунглям вокруг провала, прежде чем он нашел подходящие заросли лиан. Еще около часа ушло на то, чтобы нарезать их с помощью острого камня и натаскать к провалу. А затем нужно было еще связать их вместе – непростая задача, учитывая их толщину и негибкость.
   К тому времени, когда он закрепил конец лестницы на невысоком, коренастом дереве, солнце уже клонилось к горизонту. И нужно было принять решение.
   Они могли выступить сейчас и попытаться отыскать место высадки. Или могли провести еще одну ночь здесь.
   С одной стороны, ему не терпелось начать действовать. У него, как и раньше, было такое чувство, что они в том месте что-то обнаружат, – какой-то ключ, который им поможет, если они успеют туда вовремя.
   С другой стороны, вряд ли было бы благоразумно выступать в поход на ночь глядя. В конце концов, у них было смутное представление о том, где может находиться это самое место высадки. Пытаться разыскать его ночью было бы не только трудно, но и опасно.
   Особенно, если та тварь все еще была где-то поблизости. А, если теория Каррас относительно этого создания была верна, то ему просто некуда было деваться.
   И, кроме того, еще имелся коммуникатор Оуэнса, который недвусмысленно заявлял, что торопиться не было нужды. Что у них было все время мира, чтобы вернуться на место обвала.
   В четвертый или пятый раз с тех пор, как он нашел его на краю утеса, он вытащил устройство и вызвал «Энтерпрайз». И, в четвертый или пятый раз, ответа не последовало.
   Капитану почти хотелось, чтобы чертова штука оказалась сломанной, когда он ее нашел, – разбилась, когда он забросил ее вверх за день до этого @. Это бы дало объяснение тому, что их до сих пор не нашли.
   Но она прекрасно работала. Просто прекрасно. Кирк потряс головой.
   Его люди внизу собирались в путь. Оуэнс увязывал сахарный тростник в вязанки. Отри пробовал на прочность лестницу, чтобы удостовериться, что она выдержит его вес. А Каррас, верная исследовательскому зуду, делала с помощью трикодера дополнительные записи иероглифов, не зная, когда ей снова удастся сюда попасть.
   Капитан потрогал подбородок, где уже появилась различимая щетина. Несмотря ни на что, он по-прежнему хотел как можно быстрее вернуться на место высадки. Но были пределы тому риску, которому он согласен был подвергнуть их для того, чтобы это выполнить.
   Он неохотно принял решение. Они отложат свой поиск до утра. Встав на колени на самом краю, он окликнул их, чтобы сказать им об этом.
   Чехов, сидевший за навигаторской консолью, негромко присвистнул. И он был не единственным, кто выразил свое восхищение тем, что он увидел на главном экране.
   – Впечатляет, – пробормотал Зулу. – Очень впечатляет.
   Конечно, они видели мерканскую триаду в записи, во время брифинга со Скотти. Но то была запись десятилетней давности. Корабли, которые они видели там, мало походили на то, что теперь предстало их взглядам.
   Триада выглядела совершенной. Лаконичной. И смертоносной. И, хотя облик мог быть обманчив, дизайна звездолетов это редко касалось. Кто стал бы заниматься экстерьером, если он не был частью интегрированных технологических нововведений? Зачем затрудняться?
   К сожалению, было невозможно выяснить, какими именно новыми технологиями владели мерканцы. То есть невозможно без военного конфликта, – а это было крайним вариантом.
   Голос Спока вырвал русского из царства раздумий.
   – Мистер Скотт, есть ли указания на то, что мерканцы нас сканируют?
   Главный инженер покачал головой.
   – Пока что нет, сэр. Но это если только если их сенсоры устроены так же, как наши – а на это у нас нет гарантии.
   Спок воспринял информацию совершенно спокойно. Если с вулканцем
   и было что не так, подумал Чехов, он определенно этого не показывал. Он, казалось, владел собою как всегда.
   Может быть, та сестричка – друг Лесли – ошибалась. Это было бы не первым случаем, когда новичок что-то напутал.
   Наконец, Спок принял решение.
   – Лейтенант Ухура, вызывайте их.
   – Да, сэр, – ответила офицер по коммуникациям.
   Чехов и Зулу обменялись взглядами, но ничего не сказали. Очевидно,
   Спок собирался отказаться от преимущества внезапности. Но почему? Для какой выгоды?
   Затем мичман сам ответил на свой вопрос. Если «Энтерпрайз» первым выйдет на контакт, это будет выглядеть так, что они уверены своих силах. Особенно если их присутствие здесь окажется для мерканцев сюрпризом.
   Но это им пригодится, только если Спок собирается… – тут он улыбнулся. Так вот в чем его замысел.
   Раздался голос Ухуры.
   – Мерканцы отвечают нам, сэр. Они велели нам подождать.
   Прежде чем Ухура договорила, мерканские корабли пришли в
   движение, меняя свое построение соответственно траектории приближения «Энтерпрайза».
   Голос Спок звучал как прежде – по-деловому и бесстрастно.
   – Уведомьте их, что этого мы делать не будем, лейтенант. Можете дать визуальный контакт?
   Пауза.
   – Да, сэр.
   – Пожалуйста.
   Через миг на главном экране появилось изображение мостика
   мерканского корабля. Кресло в центре изображения было пустым, но рядом стоял представительно выглядящий мерканец.
   – Я – Тезлин, – объявил он, – второй помощник. Кто осмелился к нам
   приблизиться?
   Спок проигнорировал вопрос. И, когда он заговорил, его тон отрицал
   какую-либо значимость не только Тезлина, но и любой опасности, которую тот мог представлять.
   – Внимание, всем мерканским кораблям. Это звездолет «Энтерпрайз»
   под командованием первого офицера Спока. Планета, на орбите которой вы находитесь, является колонией Федерации. Вы не имеете права здесь находиться. Вы покинете систему немедленно.
   Да, подумал Чехов, действительно – блеф. При обычных
   обстоятельствах он от всего сердца одобрил бы такой подход. В конце концов, раньше это срабатывало.
   Но это было, когда в капитанском кресле сидел Джеймс Т. Кирк. Насколько успешно мог вулканец – даже знакомый с приемами Кирка – провести такую игру?
   Мичман сдержался. Время покажет.
   Откинувшись на спинку кресла Брэдфорда Уэйна, Дрин обкусывал наргахское яйцо, которое ему переправили с «Клодиаана». Он жевал его одновременно сладкое и кисловатое содержимое, и светло-красный желток яйца медленно стекал по его подбородку.
   Конечно, он мог приготовить себе еде в одном из пищевых процессоров, принадлежавших людям, как поступали его люди по прибытии на Бета Кабрини. Но эти процессоры, по-видимому, были неспособны воспроизводить мерканские деликатесы без определенного перепрограммирования, а владетель не хотел так долго ждать домашней стряпни.
   Запихав остатки теплого, сочного яйца себе в рот, он облизал желток с длинных серых пальцев. Ему не хотелось, чтобы хоть что-нибудь пропало, учитывая ограниченные запасы на корабле.