Страница:
Дэмьен посмотрел на телескоп и попытался вообразить мир, о котором говорил Охотник. И наконец пробормотал:
— Я не могу себе этого представить!
— И я тоже. А сколько лет пытался это сделать! Но это просто не укладывается в воображении. Целая планета, не подверженная влиянию жизни… и все же на ней есть жизнь!
— И весьма высокоразвитая.
Охотник слабо улыбнулся.
— Это мы предпочитаем так думать. — Он взглянул на Сиани и приглашающим жестом указал на телескоп. Женщина подошла и нагнулась к объективу. И тут Таррант тихо спросил: — Готовы ли вы ответить еще на один вопрос?
Дэмьен подобрался. Сиани подняла голову.
— Какой?
— Что было нужно тем тварям в Джаггернауте?
— Это когда они напали на меня? — спросила Сиани.
— Именно.
— Отомстить, — уверенно заявил Дэмьен. — Сиани удалось…
— Стоило ли тащиться в такую даль лишь ради мести?
Ночь как будто замерла.
— А как считаете вы?
— Я ничего не считаю. Просто… спрашиваю. Например, что произошло бы, если бы тот, кто напал на леди, сразу после этого вернулся к себе, в земли ракхов, как он, видимо, и собирался? — Таррант дал им время обдумать эту мысль, затем продолжил: — Судя по тому, что нам известно о Завесе, в тот момент, когда он пересек этот барьер, возникшая между ними связь должна была оборваться. Исчезнуть. Видимо, с точки зрения леди, это было бы равносильно тому, что он умер.
— И она бы освободилась!
— Не очень-то эффективная месть, не правда ли? Она бы помучилась пару недель, и на этом все бы и кончилось.
Его светлые глаза были устремлены на Сиани, словно в ожидании ответа; голод, светившийся в его взгляде, заставил Дэмьена поежиться.
— То есть вы думаете, что они замышляли нечто иное?
Таррант с очевидной неохотой отвел глаза от Сиани:
— Я думаю, верно одно из двух. Либо они хотели убить ее, либо забрать с собой. Так или иначе, им было выгодно лишить ее способностей — и памяти, и колдовской силы. С той разницей, что в первом случае это было не обязательно. Нож в сердце не менее смертелен для посвященного, чем для любого прохожего на улице. Если она находилась в их власти так долго, что они успели лишить ее способностей, значит, они вряд ли хотели ее убивать.
Дэмьен подвинулся ближе к Сиани, обнял ее за плечи. Женщина дрожала.
— Вы хотите сказать, что они хотели увести меня с собой? — произнесла она шепотом.
— Боюсь, что так, миледи. Это единственное логичное объяснение. Видимо, они именно за этим и явились в Джаггернаут. А потом, когда сработала защита вашей лавки, они испугались и убежали. Если бы ваш подмастерье не представил дело так, будто вы погибли, они непременно вернулись бы за вами. А так они решили, что им уже до вас не добраться.
— И отправились домой.
— И встретились с подкреплениями. Быть может, это были их сородичи, которых они оставили, чтобы замести следы; быть может, они явились позднее, после того, как первая атака потерпела поражение. Это не важно. Они догадались, что ваши друзья замышляют отомстить за вас, и решили объединить силы, чтобы расправиться с ними. И устроили засаду в Морготе, потому что знали, что вам никак не миновать этого порта. Могу поручиться, что теперь они знают, кто ваша спутница.
— Вот тебе и маскировка! И что же дальше?
— Это зависит от того, зачем она им. Быть может, они еще раз попытаются захватить ее. А может, решат просто перебить вас всех, чтобы развязаться с этим делом. Позвольте вам напомнить, что троих из них мы уже убили. Они могут решить, что игра не стоит свеч.
— Так или иначе…
— В Шиве нас ждет засада, — тихо проговорила Сиани. — И все из-за меня…
— Никакая засада нас в Шиве не ждет! — с раздражением обронил Таррант. — Об этом я уже позаботился. К тому времени, как ваш друг будет в состоянии отправиться в путь, этой шайки давно уже и след простынет. Так что давайте сосредоточимся на более серьезных делах. — Облака над головой закрыли Приму плотным покрывалом. Стало совсем темно. Лица Тарранта было не видно. — Для леди будет безопаснее всего остаться здесь, — объявил он.
— Нет, — отрезал Дэмьен. А Сиани гордо вскинула голову, словно одно это предложение добавило ей сил.
— Нет! — повторила и она. — Я не могу просто сидеть и ждать. Не могу! В конце концов, это все из-за меня!
— Я так и думал, — тихо сказал Таррант. — Но предложить все же следовало. Решать вам. Значит, так. Леди едет с нами. Мы пересечем Завесу. И узнаем, что за сила правит тварями, которые так отчаянно стремятся захватить ее. Если мы хотим освободить леди, другого выхода нет. Но имейте в виду, — закончил Таррант, и в голосе его зазвучала холодная и темная осенняя ночь, — что, если мы привезем леди в земли ракхов, каковы бы ни были наши намерения, мы сделаем именно то, чего добивается наш враг!
— Я не могу себе этого представить!
— И я тоже. А сколько лет пытался это сделать! Но это просто не укладывается в воображении. Целая планета, не подверженная влиянию жизни… и все же на ней есть жизнь!
— И весьма высокоразвитая.
Охотник слабо улыбнулся.
— Это мы предпочитаем так думать. — Он взглянул на Сиани и приглашающим жестом указал на телескоп. Женщина подошла и нагнулась к объективу. И тут Таррант тихо спросил: — Готовы ли вы ответить еще на один вопрос?
Дэмьен подобрался. Сиани подняла голову.
— Какой?
— Что было нужно тем тварям в Джаггернауте?
— Это когда они напали на меня? — спросила Сиани.
— Именно.
— Отомстить, — уверенно заявил Дэмьен. — Сиани удалось…
— Стоило ли тащиться в такую даль лишь ради мести?
Ночь как будто замерла.
— А как считаете вы?
— Я ничего не считаю. Просто… спрашиваю. Например, что произошло бы, если бы тот, кто напал на леди, сразу после этого вернулся к себе, в земли ракхов, как он, видимо, и собирался? — Таррант дал им время обдумать эту мысль, затем продолжил: — Судя по тому, что нам известно о Завесе, в тот момент, когда он пересек этот барьер, возникшая между ними связь должна была оборваться. Исчезнуть. Видимо, с точки зрения леди, это было бы равносильно тому, что он умер.
— И она бы освободилась!
— Не очень-то эффективная месть, не правда ли? Она бы помучилась пару недель, и на этом все бы и кончилось.
Его светлые глаза были устремлены на Сиани, словно в ожидании ответа; голод, светившийся в его взгляде, заставил Дэмьена поежиться.
— То есть вы думаете, что они замышляли нечто иное?
Таррант с очевидной неохотой отвел глаза от Сиани:
— Я думаю, верно одно из двух. Либо они хотели убить ее, либо забрать с собой. Так или иначе, им было выгодно лишить ее способностей — и памяти, и колдовской силы. С той разницей, что в первом случае это было не обязательно. Нож в сердце не менее смертелен для посвященного, чем для любого прохожего на улице. Если она находилась в их власти так долго, что они успели лишить ее способностей, значит, они вряд ли хотели ее убивать.
Дэмьен подвинулся ближе к Сиани, обнял ее за плечи. Женщина дрожала.
— Вы хотите сказать, что они хотели увести меня с собой? — произнесла она шепотом.
— Боюсь, что так, миледи. Это единственное логичное объяснение. Видимо, они именно за этим и явились в Джаггернаут. А потом, когда сработала защита вашей лавки, они испугались и убежали. Если бы ваш подмастерье не представил дело так, будто вы погибли, они непременно вернулись бы за вами. А так они решили, что им уже до вас не добраться.
— И отправились домой.
— И встретились с подкреплениями. Быть может, это были их сородичи, которых они оставили, чтобы замести следы; быть может, они явились позднее, после того, как первая атака потерпела поражение. Это не важно. Они догадались, что ваши друзья замышляют отомстить за вас, и решили объединить силы, чтобы расправиться с ними. И устроили засаду в Морготе, потому что знали, что вам никак не миновать этого порта. Могу поручиться, что теперь они знают, кто ваша спутница.
— Вот тебе и маскировка! И что же дальше?
— Это зависит от того, зачем она им. Быть может, они еще раз попытаются захватить ее. А может, решат просто перебить вас всех, чтобы развязаться с этим делом. Позвольте вам напомнить, что троих из них мы уже убили. Они могут решить, что игра не стоит свеч.
— Так или иначе…
— В Шиве нас ждет засада, — тихо проговорила Сиани. — И все из-за меня…
— Никакая засада нас в Шиве не ждет! — с раздражением обронил Таррант. — Об этом я уже позаботился. К тому времени, как ваш друг будет в состоянии отправиться в путь, этой шайки давно уже и след простынет. Так что давайте сосредоточимся на более серьезных делах. — Облака над головой закрыли Приму плотным покрывалом. Стало совсем темно. Лица Тарранта было не видно. — Для леди будет безопаснее всего остаться здесь, — объявил он.
— Нет, — отрезал Дэмьен. А Сиани гордо вскинула голову, словно одно это предложение добавило ей сил.
— Нет! — повторила и она. — Я не могу просто сидеть и ждать. Не могу! В конце концов, это все из-за меня!
— Я так и думал, — тихо сказал Таррант. — Но предложить все же следовало. Решать вам. Значит, так. Леди едет с нами. Мы пересечем Завесу. И узнаем, что за сила правит тварями, которые так отчаянно стремятся захватить ее. Если мы хотим освободить леди, другого выхода нет. Но имейте в виду, — закончил Таррант, и в голосе его зазвучала холодная и темная осенняя ночь, — что, если мы привезем леди в земли ракхов, каковы бы ни были наши намерения, мы сделаем именно то, чего добивается наш враг!
26
Они ждали у дороги на Шиву. Ждали уже много ночей подряд. Некоторые начинали сомневаться, но предводитель настаивал на том, что место выбрано верно; и они ждали, голодные, нервные, — им не терпелось отомстить и вернуться домой. Один из них уже вернулся — чтобы передать донесение Держателю.
И они дождались!
Люди появились из Леса примерно через час после наступления Тьмы. Двое мужчин и одна женщина — все та же троица, что много дней назад выехала из Джаггернаута. Только теперь грим женщины был не таким плотным. Видимо, за ночи, проведенные в Лесу, она несколько утратила свое искусство маскировки. Даже новички, недавно пришедшие из земель ракхов, узнали ее по описаниям.
«Она жива!» — прошипел один.
«Пока да», — подтвердил другой, сверкая голодным взглядом.
А ничего не подозревающие люди спокойно разговаривали. Вот они подъехали ближе, можно было уже различить слова. Женщина сердилась на Охотника за то, что он с ней сделал, и торопилась как можно быстрее покинуть Лес. Большой человек, который причинил им столько неприятностей в Морготе, утверждал, что все это к лучшему: если бы она не настояла на том, чтобы Охотник не ехал с ними, он был бы вынужден согласиться взять его с собой. Высокий и бледный мужчина молчал, но когда он поднял руку, чтобы подправить свои магические очки, стало видно, что он многое перенес и еще не вполне оправился.
Чудесно.
В засаде сидело шестеро — в два раза больше, чем их было, когда они впервые отправились в путь! Для этой жалкой троицы они были все равно что целая армия!
«Колдуна с ними нет!» — радостно воскликнул один.
«Они отказались взять его с собой…»
«Нам везет…»
«Да…»
Тот колдун застал их врасплох. Он да еще эта проклятая сука с равнин. Она-то отправилась домой сразу после драки — ей было неуютно рядом с жуткими владениями колдуна. Так что теперь она вне игры. А колдун? А ну его! Какая разница, где он шляется, — лишь бы не здесь! Люди одни. Остальное не важно.
«Их надо убить, — заявил один из новопришедших. — Быстро и наверняка».
Раздались протестующие возгласы. Они хотели есть, и им было страшно. Но вскоре недовольные угомонились. Новичок был прав. Они уже пытались пустить в ход более сложный план — и вот эти люди преследуют их. Нет, с этим пора кончать.
Держателю придется смириться с этим.
Люди были уже совсем близко. Они спорили. Шестеро напряглись, выжидая момент.
— Это была ошибка… — говорил худой.
— Нет, Зен, ты остался в меньшинстве, — звучал непреклонный голос большого. — Таррант все же слишком опасен. Я предпочел бы выйти с голыми руками против всей орды этих демонов, чем иметь подобного союзника у себя за спиной.
— Но…
— Он прав, Зен, — тихо сказала женщина. Ее голос звучал напряженно. Она выглядела так, словно не спала несколько суток кряду. — Мы не знаем, кто он и чего хочет. Нам известно лишь одно: он питается людским страхом. И если бы он отправился с нами, рано или поздно мы стали бы для него всего лишь подходящей пищей. — Она содрогнулась. — Один раз он уже пытался сожрать меня. С меня довольно.
Они бросились вперед.
Они двигались бесшумно, скользя меж теней, словно и сами были всего лишь сгустками тьмы. А люди были так поглощены своим спором, что лишь через какое-то время обнаружили, что что-то неладно. Упущенное время. Первый из нападающих вскинулся на расстоянии вытянутой руки от лошадей, когда священник воскликнул:
— Враги!
И началась битва.
Но для людей она началась слишком поздно. Не успел священник выхватить меч, как ближайший из нападавших схватил его коня под уздцы и свернул животному шею. Лошадь бешено рванулась, и удар священника не достиг цели. Еще один рывок — и конь тяжело рухнул наземь. Священник едва успел выскочить из стремян и покатился по земле. Встать и поднять меч ему уже не позволили — на него навалился второй противник. Острые когти прочертили лицо человека, и по загорелой коже потекли струйки крови. Священник содрогнулся, ощутив первое прикосновение холодных щупалец их голода. Изо всех сил он пнул противника — а для человека он был довольно силен, — но хотя нога нападающего хрустнула и переломилась, добычу тот не выпустил.
Священник и его товарищи сражались отчаянно, но теперь нападающие знали все их уловки и не попадались два раза на один крючок. К тому же высокий ужасный колдун до сих пор не явился на помощь — значит, и не явится. Видно, он отрекся от этих людей, так же, как они отреклись от него.
Противник священника уже ощущал вкус победы, и это придало ему новых сил. И тогда в нем проснулся голод. Он с жадностью впился в человека, и в его разуме вспыхнули обрывки памяти — образы столь глубокие и яркие, что он зашипел от удовольствия. Его когти вонзились в кольчужный воротник священника и сдавили человеку горло. Он впитывал стремления священника, его страхи, его победы, его любовь. Он упивался страстными женскими объятиями, как некогда этот человек, — дикими, опьяняющими, самозабвенными и бесстыдными. Он упивался восторгом битвы, который так походил на любовный экстаз. Он упивался и всем остальным — воспоминаниями детства, желаниями зрелости, мечтами, надеждами, полночными ужасами — и обретал плоть. Его бледное, полупрозрачное тело наливалось жизнью и теплом, пустые глаза наполнялись светом. Напавший на священника на миг уподобился настоящему человеку — а этого прежде не бывало ни с кем из его рода. Никому еще не удавалось достичь этого полностью…
Но постепенно потоки крови, которые струились по его рукам из ран, нанесенных когтями, иссякли. А с ними иссякла и память, и согревающее наслаждение, доставляемое убийством. «Наверняка!» — сказал себе нападающий и, вгрызшись в тело, перекусил сонную артерию. Из нее вытекла лишь тоненькая струйка крови — это было все, что оставалось в человеке. Он слизнул струйку и еще раз ощутил в себе слабое биение воспоминаний. А потом и это утихло, поглощенное голодом. Священник был мертв.
Удовлетворенный, он встал. Бой был окончен. На краю поляны лежал бледный человек — ему вырвали глаза в горячке битвы. Нападавшие сидели меж трупов, слизывая с рук горячую кровь, трепеща от наслаждения крадеными воспоминаниями. Он поискал взглядом женщину — она не могла спастись! — и нашел ее. Она лежала рядом со своим худощавым спутником. Она была мертва.
Видимо, ее конь встал на дыбы в ужасе, и она вылетела из седла. Она ударилась головой о гранитный валун, и череп треснул, как перезрелая дыня. Из трещин выползала жирная, влажная масса.
«Мертва…» — прошептал он.
Они собрались вокруг него.
«Мертва», — подтвердил другой.
«Точно мертва!» — добавил третий.
«Кто доложит Держателю, что мы ее потеряли?»
Они смотрели на трупы людей и лошадей, на дорогу… куда угодно, лишь бы не на своих спутников.
«Держатель и так узнает, — сказал наконец один. — Как только мы вступим в наши земли. Сразу же».
Они поразмыслили над этим. Некоторые содрогнулись.
«Мы могли бы… могли бы не возвращаться…»
На некоторое время наступило молчание. Они обдумывали это предложение. Но это не выход. Они это знали. Гнев Держателя будет, конечно, ужасен, но это ничто по сравнению с тем, что им придется вынести, если они решат скрыться.
«Хозяин Лема мудр и опытен, — говорили они себе, — и узнает, как это вышло. Наказание не будет слишком суровым…»
Они посмотрели на трупы, слизнули с губ кровь, наслаждаясь последним эхом воплей своих жертв, и повернули на юг, в сторону Шивы. Пора было начинать долгое путешествие домой.
И они дождались!
Люди появились из Леса примерно через час после наступления Тьмы. Двое мужчин и одна женщина — все та же троица, что много дней назад выехала из Джаггернаута. Только теперь грим женщины был не таким плотным. Видимо, за ночи, проведенные в Лесу, она несколько утратила свое искусство маскировки. Даже новички, недавно пришедшие из земель ракхов, узнали ее по описаниям.
«Она жива!» — прошипел один.
«Пока да», — подтвердил другой, сверкая голодным взглядом.
А ничего не подозревающие люди спокойно разговаривали. Вот они подъехали ближе, можно было уже различить слова. Женщина сердилась на Охотника за то, что он с ней сделал, и торопилась как можно быстрее покинуть Лес. Большой человек, который причинил им столько неприятностей в Морготе, утверждал, что все это к лучшему: если бы она не настояла на том, чтобы Охотник не ехал с ними, он был бы вынужден согласиться взять его с собой. Высокий и бледный мужчина молчал, но когда он поднял руку, чтобы подправить свои магические очки, стало видно, что он многое перенес и еще не вполне оправился.
Чудесно.
В засаде сидело шестеро — в два раза больше, чем их было, когда они впервые отправились в путь! Для этой жалкой троицы они были все равно что целая армия!
«Колдуна с ними нет!» — радостно воскликнул один.
«Они отказались взять его с собой…»
«Нам везет…»
«Да…»
Тот колдун застал их врасплох. Он да еще эта проклятая сука с равнин. Она-то отправилась домой сразу после драки — ей было неуютно рядом с жуткими владениями колдуна. Так что теперь она вне игры. А колдун? А ну его! Какая разница, где он шляется, — лишь бы не здесь! Люди одни. Остальное не важно.
«Их надо убить, — заявил один из новопришедших. — Быстро и наверняка».
Раздались протестующие возгласы. Они хотели есть, и им было страшно. Но вскоре недовольные угомонились. Новичок был прав. Они уже пытались пустить в ход более сложный план — и вот эти люди преследуют их. Нет, с этим пора кончать.
Держателю придется смириться с этим.
Люди были уже совсем близко. Они спорили. Шестеро напряглись, выжидая момент.
— Это была ошибка… — говорил худой.
— Нет, Зен, ты остался в меньшинстве, — звучал непреклонный голос большого. — Таррант все же слишком опасен. Я предпочел бы выйти с голыми руками против всей орды этих демонов, чем иметь подобного союзника у себя за спиной.
— Но…
— Он прав, Зен, — тихо сказала женщина. Ее голос звучал напряженно. Она выглядела так, словно не спала несколько суток кряду. — Мы не знаем, кто он и чего хочет. Нам известно лишь одно: он питается людским страхом. И если бы он отправился с нами, рано или поздно мы стали бы для него всего лишь подходящей пищей. — Она содрогнулась. — Один раз он уже пытался сожрать меня. С меня довольно.
Они бросились вперед.
Они двигались бесшумно, скользя меж теней, словно и сами были всего лишь сгустками тьмы. А люди были так поглощены своим спором, что лишь через какое-то время обнаружили, что что-то неладно. Упущенное время. Первый из нападающих вскинулся на расстоянии вытянутой руки от лошадей, когда священник воскликнул:
— Враги!
И началась битва.
Но для людей она началась слишком поздно. Не успел священник выхватить меч, как ближайший из нападавших схватил его коня под уздцы и свернул животному шею. Лошадь бешено рванулась, и удар священника не достиг цели. Еще один рывок — и конь тяжело рухнул наземь. Священник едва успел выскочить из стремян и покатился по земле. Встать и поднять меч ему уже не позволили — на него навалился второй противник. Острые когти прочертили лицо человека, и по загорелой коже потекли струйки крови. Священник содрогнулся, ощутив первое прикосновение холодных щупалец их голода. Изо всех сил он пнул противника — а для человека он был довольно силен, — но хотя нога нападающего хрустнула и переломилась, добычу тот не выпустил.
Священник и его товарищи сражались отчаянно, но теперь нападающие знали все их уловки и не попадались два раза на один крючок. К тому же высокий ужасный колдун до сих пор не явился на помощь — значит, и не явится. Видно, он отрекся от этих людей, так же, как они отреклись от него.
Противник священника уже ощущал вкус победы, и это придало ему новых сил. И тогда в нем проснулся голод. Он с жадностью впился в человека, и в его разуме вспыхнули обрывки памяти — образы столь глубокие и яркие, что он зашипел от удовольствия. Его когти вонзились в кольчужный воротник священника и сдавили человеку горло. Он впитывал стремления священника, его страхи, его победы, его любовь. Он упивался страстными женскими объятиями, как некогда этот человек, — дикими, опьяняющими, самозабвенными и бесстыдными. Он упивался восторгом битвы, который так походил на любовный экстаз. Он упивался и всем остальным — воспоминаниями детства, желаниями зрелости, мечтами, надеждами, полночными ужасами — и обретал плоть. Его бледное, полупрозрачное тело наливалось жизнью и теплом, пустые глаза наполнялись светом. Напавший на священника на миг уподобился настоящему человеку — а этого прежде не бывало ни с кем из его рода. Никому еще не удавалось достичь этого полностью…
Но постепенно потоки крови, которые струились по его рукам из ран, нанесенных когтями, иссякли. А с ними иссякла и память, и согревающее наслаждение, доставляемое убийством. «Наверняка!» — сказал себе нападающий и, вгрызшись в тело, перекусил сонную артерию. Из нее вытекла лишь тоненькая струйка крови — это было все, что оставалось в человеке. Он слизнул струйку и еще раз ощутил в себе слабое биение воспоминаний. А потом и это утихло, поглощенное голодом. Священник был мертв.
Удовлетворенный, он встал. Бой был окончен. На краю поляны лежал бледный человек — ему вырвали глаза в горячке битвы. Нападавшие сидели меж трупов, слизывая с рук горячую кровь, трепеща от наслаждения крадеными воспоминаниями. Он поискал взглядом женщину — она не могла спастись! — и нашел ее. Она лежала рядом со своим худощавым спутником. Она была мертва.
Видимо, ее конь встал на дыбы в ужасе, и она вылетела из седла. Она ударилась головой о гранитный валун, и череп треснул, как перезрелая дыня. Из трещин выползала жирная, влажная масса.
«Мертва…» — прошептал он.
Они собрались вокруг него.
«Мертва», — подтвердил другой.
«Точно мертва!» — добавил третий.
«Кто доложит Держателю, что мы ее потеряли?»
Они смотрели на трупы людей и лошадей, на дорогу… куда угодно, лишь бы не на своих спутников.
«Держатель и так узнает, — сказал наконец один. — Как только мы вступим в наши земли. Сразу же».
Они поразмыслили над этим. Некоторые содрогнулись.
«Мы могли бы… могли бы не возвращаться…»
На некоторое время наступило молчание. Они обдумывали это предложение. Но это не выход. Они это знали. Гнев Держателя будет, конечно, ужасен, но это ничто по сравнению с тем, что им придется вынести, если они решат скрыться.
«Хозяин Лема мудр и опытен, — говорили они себе, — и узнает, как это вышло. Наказание не будет слишком суровым…»
Они посмотрели на трупы, слизнули с губ кровь, наслаждаясь последним эхом воплей своих жертв, и повернули на юг, в сторону Шивы. Пора было начинать долгое путешествие домой.
27
«Дело сделано», — думал Джеральд Таррант, глядя в ночь.
Черный камень обсерватории почти растворялся во мраке истинной ночи, так что даже сам Таррант с трудом видел пол и стены. Однако скоро должна была взойти Каска, которая зальет все вокруг своим неверным светом. И тончайшие струи мощнейшего темного Фэа развеются. А с ними — и созданное ими Творение.
Хорошо. Дело сделано. Демоны из земель ракхов, уверенные в своей победе, повернули домой. Через несколько дней они пересекут Завесу, и барьер помешает им понять, что их провели.
Он смотрел своим колдовским Зрением на то, как тает вдали Сотворенное им, как трое убитых людей, которых он Изменил, обретают свой истинный облик. Теперь это было не важно. Демоны уже ушли и не увидят перемены. Да, создать такую иллюзию можно лишь с помощью темного Фэа — полное уподобление не только грубой телесной оболочки, но и мыслей. Но темное Фэа — сила зыбкая и ненадежная, и потому такую иллюзию нельзя поддерживать долго. А леди и ее друзей придется провести другой дорогой. А не то они увидят трупы и у них могут возникнуть вопросы.
«Как тебе не стыдно? — одернул он себя. — Ты что, угождаешь им? — И сам же возразил себе: — Это лучше, чем если они будут угождать мне».
Через три ночи — а может быть, и раньше — он покинет Лес, который так долго служил ему домом, щитом, убежищем. Землю, которая принадлежала ему так же, как его тело.
«А что, если какой-нибудь идиот вздумает подпалить его, пока меня нет?» Он взглянул на густые кроны внизу. Может, вызвать дождь? Если приложить достаточно сил, можно установить погодный режим с регулярными осадками на много месяцев вперед… Но грядет зима, стало быть, осадки будут снегом, а слишком много снега тоже нехорошо. Нет. Пусть все идет своим чередом. Амориль управится с лесом и без него. Правда, альбинос пока не умеет управлять погодой — а может быть, и никогда не научится, — но зато он достаточно искусен в других отношениях. Правда, временами ему недостает… эстетического чувства, скажем так… Но зато сколько в нем энтузиазма!
К тому же не следует забывать, что никто ведь не узнает, что Охотник уехал. Никто не узнает, что Охотник пересек границу, непреодолимую для мысли, и оказался отрезан от источника силы, который он взращивал много веков подряд…
Он ощутил внутреннюю дрожь, словно некая часть давным-давно погребенной человеческой сущности пробивалась наружу. Страх? Предчувствия? Он так долго жил в гостеприимном Лесу, где ему ничто не грозило, что успел позабыть, что такое страх. Он потерял это вместе со всем прочим, словно страх был неразрывно связан с любовью, состраданием, отцовским чувством, и он утратил его в час кровавого жертвоприношения, давшего ему новую жизнь.
Но если он испытывает страх — не найдется ли тварь, которая захочет поживиться им? Как сам он питался чужими страхами — последним сладостным мигом, когда человеческий разум лишается последней надежды и все защитные стены души враз рушатся? Человек поселился на этой планете немногим более тысячи лет назад, а здесь уже успели расплодиться мириады созданий, которые паразитируют на людях; так почему же пищевая цепочка должна обрываться на нем?
«Интересно, — спросил себя Владетель Меренты, — а сколько времени занимает эволюция проклятых?»
Черный камень обсерватории почти растворялся во мраке истинной ночи, так что даже сам Таррант с трудом видел пол и стены. Однако скоро должна была взойти Каска, которая зальет все вокруг своим неверным светом. И тончайшие струи мощнейшего темного Фэа развеются. А с ними — и созданное ими Творение.
Хорошо. Дело сделано. Демоны из земель ракхов, уверенные в своей победе, повернули домой. Через несколько дней они пересекут Завесу, и барьер помешает им понять, что их провели.
Он смотрел своим колдовским Зрением на то, как тает вдали Сотворенное им, как трое убитых людей, которых он Изменил, обретают свой истинный облик. Теперь это было не важно. Демоны уже ушли и не увидят перемены. Да, создать такую иллюзию можно лишь с помощью темного Фэа — полное уподобление не только грубой телесной оболочки, но и мыслей. Но темное Фэа — сила зыбкая и ненадежная, и потому такую иллюзию нельзя поддерживать долго. А леди и ее друзей придется провести другой дорогой. А не то они увидят трупы и у них могут возникнуть вопросы.
«Как тебе не стыдно? — одернул он себя. — Ты что, угождаешь им? — И сам же возразил себе: — Это лучше, чем если они будут угождать мне».
Через три ночи — а может быть, и раньше — он покинет Лес, который так долго служил ему домом, щитом, убежищем. Землю, которая принадлежала ему так же, как его тело.
«А что, если какой-нибудь идиот вздумает подпалить его, пока меня нет?» Он взглянул на густые кроны внизу. Может, вызвать дождь? Если приложить достаточно сил, можно установить погодный режим с регулярными осадками на много месяцев вперед… Но грядет зима, стало быть, осадки будут снегом, а слишком много снега тоже нехорошо. Нет. Пусть все идет своим чередом. Амориль управится с лесом и без него. Правда, альбинос пока не умеет управлять погодой — а может быть, и никогда не научится, — но зато он достаточно искусен в других отношениях. Правда, временами ему недостает… эстетического чувства, скажем так… Но зато сколько в нем энтузиазма!
К тому же не следует забывать, что никто ведь не узнает, что Охотник уехал. Никто не узнает, что Охотник пересек границу, непреодолимую для мысли, и оказался отрезан от источника силы, который он взращивал много веков подряд…
Он ощутил внутреннюю дрожь, словно некая часть давным-давно погребенной человеческой сущности пробивалась наружу. Страх? Предчувствия? Он так долго жил в гостеприимном Лесу, где ему ничто не грозило, что успел позабыть, что такое страх. Он потерял это вместе со всем прочим, словно страх был неразрывно связан с любовью, состраданием, отцовским чувством, и он утратил его в час кровавого жертвоприношения, давшего ему новую жизнь.
Но если он испытывает страх — не найдется ли тварь, которая захочет поживиться им? Как сам он питался чужими страхами — последним сладостным мигом, когда человеческий разум лишается последней надежды и все защитные стены души враз рушатся? Человек поселился на этой планете немногим более тысячи лет назад, а здесь уже успели расплодиться мириады созданий, которые паразитируют на людях; так почему же пищевая цепочка должна обрываться на нем?
«Интересно, — спросил себя Владетель Меренты, — а сколько времени занимает эволюция проклятых?»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЦИТАДЕЛЬ БУРЬ
28
Они выехали из черного подобия замка Мерента в сумерках. По крайней мере, так им сказали. Сверху, с башен, было видно солнце и можно было узнать, зашло оно или еще нет. Но в темные коридоры замка и под густой покров Леса солнце никогда не проникало, и приходилось верить Охотнику на слово. Выбора не было.
Таррант раздобыл лошадей для себя и Сиани — угольно-черных мускулистых тварей, покрытых густой блестящей шерстью. Они оставляли за собой следы в форме полумесяца, не похожие ни на трехпалые отпечатки копыт лошадей Дэмьена, ни на следы какого-либо другого зверя. Да и сами по себе они выглядели довольно странно: чем-то они напоминали своих южных собратьев — и все же были другими. Дэмьен не смог бы сказать, чем именно они отличаются, но точно знал, что это различие создано намеренно, искусственным путем. У Владетеля Меренты были в распоряжении тысяча лет и почти неограниченный магический потенциал Леса. И Владетель исполнил свою самую честолюбивую мечту. Он вывел на Эрне настоящих лошадей!
Они направились на восток. Ехали молча, не говоря ни слова, словно опасаясь, что звуки их речи могут каким-то образом пробудить подстерегающую их опасность. Густые заросли расступались перед ними, как живые, а если они не спешили расступаться, холодный огонь Охотника прожигал путь. И каждый побег на пути этого пламени безжизненно сникал, словно его заморозили, а сучья деревьев рассыпались в прах от стука копыт.
Прошло несколько часов. Наконец Дэмьен попросил сделать привал — он решил, что лошадям нужно дать отдохнуть, если они хотят ехать так же быстро до самого рассвета. Он взглянул на Тарранта и указал на землю, как бы спрашивая, не опасно ли здесь спешиваться. Охотник чуть заметно усмехнулся, как будто путешествовать с простыми смертными было само по себе очень забавно, и обнажил меч. Все вокруг залил серебристо-голубой свет, и порыв холодного ветра пронесся мимо Дэмьена, притянутый магическим оружием. Затем Охотник вонзил меч в землю. Почва содрогнулась, и от того места, куда вонзился меч, во все стороны побежали трещинки. Из-под земли высунулась голова червеобразной твари и застыла, а потом разлетелась на мелкие осколки, которые свежевыпавшим снегом заблестели на замерзшей земле. И все стихло.
— Можете слезать, — разрешил Охотник.
Дэмьен и Сензи накормили своих коней — фураж они захватили с собой. Черные кони Охотника, выросшие на подножном корму, принялись ощипывать безлистые стебли, что росли на поляне. Священник спрашивал себя, что надо было сделать с пищеварительной системой этих животных, чтобы они могли прожить на здешней скудной растительности. Должно быть, массивные копыта защищали их от лесных хищников, которые иначе непременно выследили бы их по горячему следу. Но к чему подобные приспособления были на Земле? Ведь там, кажется, не водилось тварей, которые разыскивают добычу по теплу?
— Я попросил бы вас не упоминать моего титула, когда мы доберемся до Шивы. И в дальнейшем тоже, — заговорил Таррант. — Я предпочел бы остаться неузнанным.
— В Мордрете вас вроде бы признали, — с вызовом напомнил Сензи.
— Там меня считают слугой Охотника. Они не знают, что я и есть сам Охотник.
— А какая разница?
— Большая. Прежде чем убить слугу Охотника — или хотя бы ослушаться его, — человек еще три раза задумается, а что скажет на это его хозяин. А вот если он сдуру решит, что может одним ударом покончить с самим хозяином… Так что представляться слугой Охотника куда проще. Это избавляет меня от необходимости убивать каждый раз, когда я покидаю пределы Леса. Вас это устраивает? — сухо поинтересовался он.
— Вполне, — выдохнул Дэмьен сквозь стиснутые зубы.
Ночь. Здесь, внизу, всегда царила истинная ночь, безразличная к тому, что происходит на небе. Даже свет Домины не мог пробиться сквозь густые кроны, которые почти не пропускали и солнца. Толстые белые лианы поблескивали в свете фонаря. Их безлистые плети тянулись вдоль стволов наверх, к солнцу. Из книг, хранившихся в библиотеке замка, Дэмьен узнал, что некогда Лес был самым обычным лесом, примечательным лишь тем, что он раскинулся близ естественного фокуса земного Фэа. Это Охотник переделал его. Это он вырастил здесь удивительные деревья, чьи опавшие листья запутывались в паутине тонких веточек, так что даже зимой свет не падал на землю. Но что еще он сделал с Лесом, чтобы его экосистема продолжала работать? Вечная тьма должна была уничтожить все светолюбивые растения. Должно быть, Охотник потрудился над всем, меняя с помощью Фэа травы, зверей, насекомых и кустарники, пока в Лесу не появились тысячи новых видов, приспособленных к тому, чтобы жить без света. Должно быть, Охотник создал и совершенно новые виды. Дэмьен вспомнил тех червеобразных тварей и понял, что и они исполняют здесь какую-то важную функцию. В биосфере с таким малым притоком энергии не должно быть ничего лишнего.
Какой же ум надо иметь, чтобы просчитать все это? Задумать такое и исполнить? Ведь стоило Охотнику упустить из виду какое-нибудь насекомое, пропустить одно-единственное звено в пищевой цепочке — и Лес превратился бы в бесплодную пустыню. При одной мысли о масштабах этой работы у Дэмьена захватило дух. Впрочем, имея в распоряжении тысячу лет, такой способный человек мог преуспеть даже в этом. Такой человек, как Владетель Меренты, который провел последние годы своей нормальной человеческой жизни, примиряя человека с Богом, выверяя и устраивая человеческое общество с той же детальной точностью, что и лошадей и флору Леса…
И тут впереди показался неясный просвет. Совсем слабый — и все же очертил силуэт ехавшего впереди Охотника. Земля впереди была озарена предрассветными сумерками.
— Уже почти утро! — недовольно буркнул Таррант, махнув рукой на восток. — До Шивы самое большее миль пять. Ждите меня там.
— Надеюсь, это место поприличнее Мордрета, — проворчал Сензи.
Охотник вроде бы улыбнулся, но приближающийся рассвет прогнал с его лица все следы улыбки.
— Мордрет — место особое. Но осенние ночи слишком коротки для длинных разговоров. Если у вас есть вопросы, приберегите их до вечера — может быть, я на них и отвечу.
— Похоже, этот свет вас не особенно беспокоит, — с вызовом бросил Дэмьен.
Таррант покосился на него. Что выражал этот взгляд? Трудно сказать. Гнев? Раздражение? Презрение? Быть может, и то, и другое, и третье.
— Любой человек, который может вынести свет звезд, переживет и солнечный свет. Все дело в количестве. — Он спешился, легко и бесшумно. — Но проверять, на сколько меня хватит, что-то совсем не хочется. — Он передал поводья Дэмьену. Поколебавшись, тот взял их. — Кормите его тем же, чем и своих, — подсказал Охотник. — Всем, что едят лошади. Не бойтесь, он выживет.
— Как, разве вы не позавтракаете с нами?
— Боюсь, моя манера завтракать испортит вам аппетит. — Таррант снова взглянул на восток и, похоже, напрягся. — Днем можете делать что вам угодно, — тихо закончил он. — Я вас найду.
— Но как же вы… — начал Сензи.
Но Охотник уже скрылся в Лесу, и темнота укрыла его, словно плащом.
— Да, он явно не жаворонок, — заметил Дэмьен.
Как хорошо было снова очутиться в городе, среди нормальных живых людей! Как хорошо было войти в чистую, добела отмытую комнату в кирпичном доме, с яркими лоскутным одеялами на кроватях и тонкими занавесками, пропускавшими дивный солнечный свет! Как хорошо было снова окунуться в море человеческой деятельности — даже несмотря на то, что этот шум мешал заснуть! И солнце, солнце, солнце!
Впрочем, радости хватило всего на несколько часов. К закату они уже торопились снова пуститься в путь, и когда к ним наконец присоединился Джеральд Таррант, они испытали почти что облегчение.
«Всем нам хочется поскорее добраться до места. Поскорее покончить с этим», — думал Дэмьен.
Они выехали на восток. Предместья города выходили на равнину, называемую долиной Ракшей. Добравшись до реки Лета, они двинулись вдоль нее на юго-восток. К берегам реки прилепилось множество мелких поселков. Когда им хотелось есть, они ели нормальную еду в нормальных трактирах. А Таррант молча поглядывал на них, прихлебывая из стакана свежую кровь или, когда крови не было, северное вино. Чем он еще питался — в то короткое время после заката, которое он отводил для своих личных дел, — Дэмьен не знал и знать не хотел. Но днем ему часто снились всякие ужасы с участием Тарранта, и священник нередко просыпался в холодном поту, хватаясь за меч. И с ужасом сознавал, что это из-за него Таррант странствует по здешним землям, и путь их наверняка отмечен чередой его жертв.
В конце концов они достигли цели своего путешествия. Маленький городишко, живущий не столько торговлей, сколько туризмом. Саттин находился так близко от границы земель ракхов, что в ясную погоду за Змеей были видны зубчатые утесы, охранявшие этот таинственный край и, предположительно, силовую завесу, которая также хранила его. Даже в эту неласковую пору городок кишел зеваками, которые выложили немало денег и проделали тяжелый путь лишь затем, чтобы хоть издали увидеть то, что реклама именовала «Последним бастионом туземного влияния». Правда, строго говоря, на самом деле эта страна не была ни бастионом, ни даже «туземной». Но эта фраза служила хорошей рекламой.
Таррант раздобыл лошадей для себя и Сиани — угольно-черных мускулистых тварей, покрытых густой блестящей шерстью. Они оставляли за собой следы в форме полумесяца, не похожие ни на трехпалые отпечатки копыт лошадей Дэмьена, ни на следы какого-либо другого зверя. Да и сами по себе они выглядели довольно странно: чем-то они напоминали своих южных собратьев — и все же были другими. Дэмьен не смог бы сказать, чем именно они отличаются, но точно знал, что это различие создано намеренно, искусственным путем. У Владетеля Меренты были в распоряжении тысяча лет и почти неограниченный магический потенциал Леса. И Владетель исполнил свою самую честолюбивую мечту. Он вывел на Эрне настоящих лошадей!
Они направились на восток. Ехали молча, не говоря ни слова, словно опасаясь, что звуки их речи могут каким-то образом пробудить подстерегающую их опасность. Густые заросли расступались перед ними, как живые, а если они не спешили расступаться, холодный огонь Охотника прожигал путь. И каждый побег на пути этого пламени безжизненно сникал, словно его заморозили, а сучья деревьев рассыпались в прах от стука копыт.
Прошло несколько часов. Наконец Дэмьен попросил сделать привал — он решил, что лошадям нужно дать отдохнуть, если они хотят ехать так же быстро до самого рассвета. Он взглянул на Тарранта и указал на землю, как бы спрашивая, не опасно ли здесь спешиваться. Охотник чуть заметно усмехнулся, как будто путешествовать с простыми смертными было само по себе очень забавно, и обнажил меч. Все вокруг залил серебристо-голубой свет, и порыв холодного ветра пронесся мимо Дэмьена, притянутый магическим оружием. Затем Охотник вонзил меч в землю. Почва содрогнулась, и от того места, куда вонзился меч, во все стороны побежали трещинки. Из-под земли высунулась голова червеобразной твари и застыла, а потом разлетелась на мелкие осколки, которые свежевыпавшим снегом заблестели на замерзшей земле. И все стихло.
— Можете слезать, — разрешил Охотник.
Дэмьен и Сензи накормили своих коней — фураж они захватили с собой. Черные кони Охотника, выросшие на подножном корму, принялись ощипывать безлистые стебли, что росли на поляне. Священник спрашивал себя, что надо было сделать с пищеварительной системой этих животных, чтобы они могли прожить на здешней скудной растительности. Должно быть, массивные копыта защищали их от лесных хищников, которые иначе непременно выследили бы их по горячему следу. Но к чему подобные приспособления были на Земле? Ведь там, кажется, не водилось тварей, которые разыскивают добычу по теплу?
— Я попросил бы вас не упоминать моего титула, когда мы доберемся до Шивы. И в дальнейшем тоже, — заговорил Таррант. — Я предпочел бы остаться неузнанным.
— В Мордрете вас вроде бы признали, — с вызовом напомнил Сензи.
— Там меня считают слугой Охотника. Они не знают, что я и есть сам Охотник.
— А какая разница?
— Большая. Прежде чем убить слугу Охотника — или хотя бы ослушаться его, — человек еще три раза задумается, а что скажет на это его хозяин. А вот если он сдуру решит, что может одним ударом покончить с самим хозяином… Так что представляться слугой Охотника куда проще. Это избавляет меня от необходимости убивать каждый раз, когда я покидаю пределы Леса. Вас это устраивает? — сухо поинтересовался он.
— Вполне, — выдохнул Дэмьен сквозь стиснутые зубы.
Ночь. Здесь, внизу, всегда царила истинная ночь, безразличная к тому, что происходит на небе. Даже свет Домины не мог пробиться сквозь густые кроны, которые почти не пропускали и солнца. Толстые белые лианы поблескивали в свете фонаря. Их безлистые плети тянулись вдоль стволов наверх, к солнцу. Из книг, хранившихся в библиотеке замка, Дэмьен узнал, что некогда Лес был самым обычным лесом, примечательным лишь тем, что он раскинулся близ естественного фокуса земного Фэа. Это Охотник переделал его. Это он вырастил здесь удивительные деревья, чьи опавшие листья запутывались в паутине тонких веточек, так что даже зимой свет не падал на землю. Но что еще он сделал с Лесом, чтобы его экосистема продолжала работать? Вечная тьма должна была уничтожить все светолюбивые растения. Должно быть, Охотник потрудился над всем, меняя с помощью Фэа травы, зверей, насекомых и кустарники, пока в Лесу не появились тысячи новых видов, приспособленных к тому, чтобы жить без света. Должно быть, Охотник создал и совершенно новые виды. Дэмьен вспомнил тех червеобразных тварей и понял, что и они исполняют здесь какую-то важную функцию. В биосфере с таким малым притоком энергии не должно быть ничего лишнего.
Какой же ум надо иметь, чтобы просчитать все это? Задумать такое и исполнить? Ведь стоило Охотнику упустить из виду какое-нибудь насекомое, пропустить одно-единственное звено в пищевой цепочке — и Лес превратился бы в бесплодную пустыню. При одной мысли о масштабах этой работы у Дэмьена захватило дух. Впрочем, имея в распоряжении тысячу лет, такой способный человек мог преуспеть даже в этом. Такой человек, как Владетель Меренты, который провел последние годы своей нормальной человеческой жизни, примиряя человека с Богом, выверяя и устраивая человеческое общество с той же детальной точностью, что и лошадей и флору Леса…
И тут впереди показался неясный просвет. Совсем слабый — и все же очертил силуэт ехавшего впереди Охотника. Земля впереди была озарена предрассветными сумерками.
— Уже почти утро! — недовольно буркнул Таррант, махнув рукой на восток. — До Шивы самое большее миль пять. Ждите меня там.
— Надеюсь, это место поприличнее Мордрета, — проворчал Сензи.
Охотник вроде бы улыбнулся, но приближающийся рассвет прогнал с его лица все следы улыбки.
— Мордрет — место особое. Но осенние ночи слишком коротки для длинных разговоров. Если у вас есть вопросы, приберегите их до вечера — может быть, я на них и отвечу.
— Похоже, этот свет вас не особенно беспокоит, — с вызовом бросил Дэмьен.
Таррант покосился на него. Что выражал этот взгляд? Трудно сказать. Гнев? Раздражение? Презрение? Быть может, и то, и другое, и третье.
— Любой человек, который может вынести свет звезд, переживет и солнечный свет. Все дело в количестве. — Он спешился, легко и бесшумно. — Но проверять, на сколько меня хватит, что-то совсем не хочется. — Он передал поводья Дэмьену. Поколебавшись, тот взял их. — Кормите его тем же, чем и своих, — подсказал Охотник. — Всем, что едят лошади. Не бойтесь, он выживет.
— Как, разве вы не позавтракаете с нами?
— Боюсь, моя манера завтракать испортит вам аппетит. — Таррант снова взглянул на восток и, похоже, напрягся. — Днем можете делать что вам угодно, — тихо закончил он. — Я вас найду.
— Но как же вы… — начал Сензи.
Но Охотник уже скрылся в Лесу, и темнота укрыла его, словно плащом.
— Да, он явно не жаворонок, — заметил Дэмьен.
Как хорошо было снова очутиться в городе, среди нормальных живых людей! Как хорошо было войти в чистую, добела отмытую комнату в кирпичном доме, с яркими лоскутным одеялами на кроватях и тонкими занавесками, пропускавшими дивный солнечный свет! Как хорошо было снова окунуться в море человеческой деятельности — даже несмотря на то, что этот шум мешал заснуть! И солнце, солнце, солнце!
Впрочем, радости хватило всего на несколько часов. К закату они уже торопились снова пуститься в путь, и когда к ним наконец присоединился Джеральд Таррант, они испытали почти что облегчение.
«Всем нам хочется поскорее добраться до места. Поскорее покончить с этим», — думал Дэмьен.
Они выехали на восток. Предместья города выходили на равнину, называемую долиной Ракшей. Добравшись до реки Лета, они двинулись вдоль нее на юго-восток. К берегам реки прилепилось множество мелких поселков. Когда им хотелось есть, они ели нормальную еду в нормальных трактирах. А Таррант молча поглядывал на них, прихлебывая из стакана свежую кровь или, когда крови не было, северное вино. Чем он еще питался — в то короткое время после заката, которое он отводил для своих личных дел, — Дэмьен не знал и знать не хотел. Но днем ему часто снились всякие ужасы с участием Тарранта, и священник нередко просыпался в холодном поту, хватаясь за меч. И с ужасом сознавал, что это из-за него Таррант странствует по здешним землям, и путь их наверняка отмечен чередой его жертв.
В конце концов они достигли цели своего путешествия. Маленький городишко, живущий не столько торговлей, сколько туризмом. Саттин находился так близко от границы земель ракхов, что в ясную погоду за Змеей были видны зубчатые утесы, охранявшие этот таинственный край и, предположительно, силовую завесу, которая также хранила его. Даже в эту неласковую пору городок кишел зеваками, которые выложили немало денег и проделали тяжелый путь лишь затем, чтобы хоть издали увидеть то, что реклама именовала «Последним бастионом туземного влияния». Правда, строго говоря, на самом деле эта страна не была ни бастионом, ни даже «туземной». Но эта фраза служила хорошей рекламой.